Текст книги "Конфетка для мажора (СИ)"
Автор книги: Аля Драгам
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
Глава 44
Юля
С нами происходит безумие. Чем ближе новогодние праздники, тем большее беспокойство ощущается в воздухе. Порой между нами атмосферу пронзают настоящие молнии, которые готовы разорвать пространство. Но мы оба сдерживаемся и расходимся по углам, чтобы вновь столкнуться.
Я знаю, чего хочет Рома и почему так себя ведет. Знаю, но не могу открыться до самого конца. После той знаковой ночи на берегу озера прошло две недели. Мы тогда приехали под утро и, не сговариваясь, прогуляли универ.
Мы… мы ночевали в одной кровати, целовались до боли в губах, но барьер мной выставлен прочный. Как ни уговаривал Амурский, как не обещал, что не обидит, я не смогла.
Сейчас думаю, что мне не хватило уверенности в себе. Страшно не соответствовать тому уровню, к которому он привык. Страшно разочаровать и разочароваться самой, когда поверила в сказку.
Нам бы поговорить, открыться… Мне бы ещё самую капельку нежности и понимания, но Рому отвлек звонок и до самого вечера он постоянно бегал на балкон, чтобы «решить рабочие моменты». Я даже поймала себя на том, что ревную, но, услышав мужской голос, успокоилась.
И вот сейчас, спустя две недели, я снова стою на остановке и ловлю падающие снежинки. В сумочке лежит пригласительный билет, стильно оформленный и запечатанный в конверт. Я потратила несколько дней на выбор дизайна, чтобы преподнести Роме подарок. Браслет уже приготовлен и ждет своей очереди в шкафу среди полотенец.
Сколько же я перебрала вариантов, чтобы найти подарок своему парню! Что можно преподнести человеку, у которого всё есть? Я думала над сертификатом, думала над поездкой-сюрпризом, но последняя бы выдоила мою карточку до последней копейки… А потом, во время очередного витка повисшего между нами непонимания, я вдруг поняла, что могу преподнести Амурскому. Осталось определиться с символикой, но в этом вопросе мне помог консультант. Очень необычный мужчина, весь в наколках и браслетах, с длинными волосами… эдакий викинг современного времени.
У Ромки на руке тоже есть татуировка, которую я очень люблю рассматривать, когда он надевает майку вместо футболки: старинный компас на фоне карты и голубь, летящий над изображением. Я знаю, что этот рисунок очень дорог ему, потому что перенесен с точностью до миллиметрика с наброска, сделанного его мамой.
Достаю телефон, чтобы проверить время, и заодно просматриваю фотографии подарка. На черной подложке серебряный браслет смотрится красиво и немного загадочно. Особенно выбитые символы на вставках.
«Коловрат – это таинственный и могущественный знак, он раскрывает перед нами тайны мироздания. Амулет охраняет человека от злых напастей и неудач. Он способен связывать владельца с божественной силой», – звучит в голове голос «викинга» и я еще раз убеждаюсь, что не прогадала.
– Ого! Что за красоту рассматриваешь?
Тоня, с которой мы стали тесно общаться, подошла и пристроилась сбоку, разглядывая фото.
– Это ты себе?
– Нет, – улыбаюсь. – В подарок.
– Амурскому? Вы разве еще вместе?
На её лице неподдельное удивление. Видимо из-за того, что мы так нигде не появлялись вместе, кроме гонок. Но там была лишь Аня, которая утром ничего не помнила. Лариса рассказала, что Таран пришла перед самым подъемом с размазанной косметикой и широко улыбаясь, хвасталась, что всю ночь была с Ромкой. Если бы я не провела с ним сутки, могла бы поверить… но… нет…
– Счастье любит тишину, помнишь? – Мягко намекаю, что не хочу обсуждать личную жизнь. Меня смущает тонин интерес к Роме и кажется странным то, что она дважды видела нас. Ладно, парк, но темный зал кинотеатра…
Однако свои сомнения держу при себе: не хочу обижать человека только потому, что мне что-то кажется странным. В конце концов, вся наша жизнь состоит из сюрпризов.
– Юль, слушай, я не хотела тебе говорить… Не знаю, как так получилось даже… Но… Короче, я кое-что узнала и…
– Тонь, – перебиваю, потому что подлетает моя маршрутка. – Давай потом, ладно? Я так замерзла! Ладно? Не обижайся!
Мне бы, наверное, стоило остановиться и выслушать, но я на самом деле до невозможности замерзла, а если представить, что следующий автобус через двадцать минут…
– Созвонимся, Тонь, – кричу, повернувшись в дверях, и ухватившись за поручень. Людей много и мне приходится балансировать на носочках, чтобы поместиться.
Через две остановки понимаю: ноге капец. Она болит с такой силой, что из глаз почти брызгают слезы. Выхожу и меняю маршрут – вместо квартиры Ромы иду в общагу. Обещала вечерами не ходить через парк, но сейчас боль довлеет над разумом. К счастью, даже хулиганы заняты предновогодней суетой и добираюсь до нашей комнаты я без приключений.
Застаю довольную Лару. Она хихикает и сообщает, что Таран съехала. Вроде как к подруге, но точно неизвестно. Главное, после каникул к нам подселят первокурсницу. Это крутая новость! Аня… напрягала…
Особенно её вспыхивающая одержимая любовь к Амурскому, проявляющаяся после походов в бар или клуб. Она им восхищалась и строила планы, а мне приходилось затыкать уши или накрываться подушкой, чтобы не высказаться. Я же сама не хотела «напоказ», вот и… Вот и слушала…
– Отметим?
– Давай позже? – Плюхаюсь на постель и вытягиваю ноющую ногу. Телефон пиликает входящим сообщением, но у меня нет сил дойти до сумки. Нахожу удобное положение и позволяю себе расслабиться.
Так и засыпаю в одежде, пристроив ногу на собранный в комок плед. Уже утром соображаю, что Рома не звонил, хотя знал, что я еду к нему. Но, обнаружив полностью разряженный смартфон, бью себя по лбу.
Быстро ставлю на зарядку, дожидаюсь, когда экран начнет светиться и пишу ему «Прости! Вечером объясню», а потом бегу к душевым. Сегодня важный день – контрольная, зачет и генеральный прогон. Времени нет даже выпить кофе или позавтракать.
Мы с Шумковой носимся как ненормальные, стараясь сделать всё то, что надо было сделать «вчера». Она перепроверяет сумку, с которой сразу после зачета едет на вокзал. Я собираю дорожный чемоданчик и пакую подарки. Мой поезд сразу после выступления и я заранее хочу оставить вещи в подсобке на работе, чтобы не нервничать.
Ларка затихает и присаживается на кровать, перебирая в руках розовый шарфик. Много раз порывалась она его выбросить, но не смогла. Этот шарф ей подарил Витя, когда неожиданно приехал на похороны бабушки. Вроде и недавно, а как будто целая жизнь пролетела.
– Ларис?
– Всё нормально. Решила отвезти бабе Рае, она любит.
Молча соглашаюсь, что так правда будет лучше.
– Ну а ты? Ромео так и не предложил поехать с тобой?
– Нет. У него здесь дела, а мне очень надо. Сама не могу объяснить, но нервничаю. Племяшка перестала звонить, а если я набираю, то два слова скажет и отбивается. Хочу сама убедиться, что не накручиваю, понимаешь?
* * *
– Понимаете? Юлия?
Сычёв повторяет вопрос, а я смотрю сквозь пространство и никак не могу облечь слова в мысль. Понимаю, что он что—то произносит, а перед глазами, как на репите, калейдоскопом мелькающие кадры.
И зачем я только открыла входящее сообщение и посмотрела⁈ Зачем⁈
… Шумная компания, лиц которой не видно. Грохочет музыка, разбавляемая пьяными выкриками и непристойными словечками. Среди всех чужих голосов отчётливо слышу тот, который стал таким дорогим и родным. Таким нужным…
Рома пьяно смеется и выдает тираду, которую хочется запикать. Его хохот подхватывают другие парни. Мелькают макушки, руки, ноги. Видно, что запись ведется сбоку и нетвердой рукой. Камера постоянно прыгает. А потом…
– Убогую? Легко? Ты видел её ваще? – Кто это говорит, я не понимаю. – Амур, с нами?
Визги, смех, но ответ Ромы я слышу чётко:
– Я первый.
– До первого января, Амур. Если проиграешь, удваиваем ставку. Я второй.
Ролик обрывается, а я смаргиваю слёзы, которых даже не чувствую…
– Сахарова, готовы?
В голове пусто. На листочке, который выдавали для подготовки, только разрозненные закорючки. Я никак не могу сформулировать предложения, потому что в голове только одна фраза: «До первого января, Амур. Если проиграешь, удваиваем ставку. Я второй». Почему так… больно?
– Юля, тебе плохо?
Альберт Игоревич перескакивает на «ты» и буквально подхватывает, чтобы я не упала. В аудитории тишина. Не заметила, что все ушли, и мы остались вдвоем. Не чувствую ни страха, ни дискомфорта. Ни-че-го…
– Я… мне да, нехорошо, – даже не вру.
– Сможешь хоть на что-то ответить?
Я знаю, почему он спрашивает: если я не сдам, то пойду на пересдачу, а это будет означать лишение стипендии.
Зажмуриваюсь и киваю. Абстрагируюсь от всего и выдаю тот обязательный минимум, который удовлетворяет Сычёва и освобождает меня от незачета.
Прощаюсь с преподавателем, находясь всё в той же прострации, перестав реагировать на вопросы. Кажется, он даже предлагает меня подвезти, но я только качаю головой и спешно покидаю аудиторию.
Автоматически переставляю ноги, каким-то чудом не забыв чемоданчик. Смартфон в кармане джинсов вибрирует, но я отключаю его, не глянув на экран. Есть ли смысл смотреть? Кто бы ни звонил, я никого не хочу слышать.
Всё также, повинуясь слову «надо» отрабатываю номер. Если Виталий и замечает моё состояние, он ничего не говорит. Лишь подходит в финале, когда я на лентах спускаюсь вниз и советует как следует поспать. Да, поспать мне очень надо. Под глазами образовались круги, которые замажут и за маской не будет видно, конечно, но… Руки дрожат и концентрация внимания на нуле, а я не могу потерять работу.
Пресловутое не могу и должна… а так хочется свернуться калачиком и поплакать. Или прижаться к маме, вдохнуть запах выпечки и уюта и забыть обо всем, что бушует снаружи. Я научилась жить без них, но сейчас остро чувствую, насколько вдруг стала одинокой.
А если… если это подстава? Тоня не подошла ко мне сегодня, но сообщение прислала именно она. Откуда к ней попало видео? Почему именно ей? Наверное, правильно вернуть и спросить, но я бегу, перепрыгивая через нападавший снег, к остановке и врываюсь в салон автобуса одна из первых. В кармане зажата связка ключей, и сегодня я намерена ими воспользоваться. Впервые войду в ромину квартиру, не предупредив его. Зачем? Не знаю. Я не собираюсь лазить по вещам и проверять. Да что я смогла бы найти?… Я просто…
Просто хочу спросить у него. Просто спросить…
Оно того стоило?
Глава 45
Юля
Пост охраны прохожу спокойно, кивнув человеку в форме. Если честно, я не способна сейчас распознать лиц или остановиться даже для того, чтобы переброситься парой слов.
Всю дорогу меня не покидает мысль: почему Ромка так свободно оставил свои ключи? Он же не играл… или…
Или выигрыш настолько большой, что он готов был поступиться своими принципами и сблизиться с такой, как я?
Убогая…
Помню, как трясло внутри от его обращения и как хотелось со всей силы зарядить в красиво лицо. Но я также помню, как красивые губы шептали, что не могут без меня, как упоительно целовали… как крепко прижимали к себе сильные руки и сбивчивый голос убеждал не смотреть и не поворачиваться, когда мы были на кладбище.
Я всё это помню. Помню, как мы готовили и смеялись, как не могли посмотреть на экран в кинотеатре, потому что были заняты друг другом, как готовили мои курсовые, обязательно касаясь друг друга…
Все мелочи, все мгновения проносятся на ускоренной перемотке, когда я поднимаюсь в лифте. Впервые мне не кажется этот подъем стремительным. Я успеваю много всего подумать, прежде, чем распахнутся створки.
На площадку выхожу с опаской: если Амурский дома, он уже предупрежден. Но дверь закрыта.
Оставляю чемоданчик у самого лифта и буквально силой заставляю себя преодолеть последние метры.
Прикладываю ключ-карту, но ничего не выходит. Вспоминаю, что иногда Ромка пользуется обычным замком. Дверь поддается, и я оказываюсь в тёмной прихожей.
Выдыхаю и прикладываю ледяные ладони к горящим щекам. Всё, как всегда: привычный запах, привычные спокойные цвета. На полке небрежно брошена ромкина шапка, которую он терпеть не может, но надевает, чтобы не огорчать меня. Очередная мелочь, встающая в противовес тому видео.
Видео… Спор…
Реальность снова обрушивается на меня лавиной. Я вздрагиваю, когда из глубины квартиры слышатся звуки. Машинально прижимаю к груди руки и пячусь назад, но расслабляюсь, стоит взъерошенному блондину появиться в поле зрения.
Рома шлепает босыми ногами по ламинату, оставляя за собой мокрые следы. На нем домашние штаны и промокшая футболка. Такое чувство, что он не вытирался после душа или вовсе принимал его в одежде.
– Ром, – зову робко.
Он видит меня и замирает в шаге, скрестив на груди руки.
– Пришла?
Голос звучит грубо и скрипуче. Я морщусь от неприятного звука, и он, конечно, это замечает.
– Где была вчера?
– Я?… На работе. Ехала к тебе, но…
– Я звонил. Я звонил, Юля! Звонил столько, что оператор, ссс… твою мать… оператор, наверное, записал меня в душевнобольные! Я приезжал к тебе! Ваша церберша сказала, что тебя не было, – цедит с ехидством.
Хлопаю глазами в непонимании. Как не было? Я не видела нашу неизменную Зою Васильевну (прим. – кто забыл, так зовут коменданта общаги), но точно знаю, что есть камеры. Да меня Лариска видела, в конце концов! И кто-нибудь еще наверняка!
– Ром, я…
– Не надо, Юль! Я устал. Устал бегать за тобой, как собачонка, которой то обломится кусочек твоего внимания, то пошлешь и даже не посмотришь. Нравится играть? Играй дальше. У тебя отлично получается!
К концу короткой, но пламенной речи Амурский повышает голос, а меня прорывает. Это я еще и виновата⁈ Я играю⁈ А он, он сам-то…
– Да ты! Ты, – надвигаюсь на него, задыхаясь от гнева и злости, – что ты говоришь? В отличие от тебя, я никогда не…
Мои слова тонут внутри, потому что Рома умудряется перехватить руку и дернуть на себя, с силой припечатавшись к моему рту. Вырываюсь, но он только сильнее вжимает в стену.
Шапка летит на пол, а следом за ней куртка.
Наша борьба перерастает в нечто некрасивое и грязное. Я отталкиваю, но он сжимает запястья, оставляя на них синяки. Его поцелуи больше не дарят удовольствие, они жалят. Он больше не целует, а кусает, подавляя и заставляя содрогаться всем телом…
– Что ты делаешь? – Шепчу осипшим голосом, когда Рома пытается стянуть с меня футболку. – Зачем?
– Хочу тебя.
Что-то в лице парня настораживает, и я пытаюсь увеличить дистанцию, но не могу этого сделать: Рома всё ещё удерживает за ткань.
– Отпусти. Я не хочу!
– Хоооочешь, – тянет с улыбкой. – Просто сама не понимаешь.
– Нет, Рома. Нет, я сказала!!! Нет!!! Я хочу это сделать с тем, кого полюблю всем сердцем.
Мне кажется, что еле выдыхаю слова, но на деле ору до сорванного голоса.
Он… Выражение его лица пугает меня сейчас. Стоит ослабить хватку, и я отпрыгиваю на несколько шагов.
– Вот как? А меня, значит, не любишь?
Люблю. Всем сердцем люблю. Но боюсь совершить ошибку.
Я не узнаю своего Рому… И видео… оно все также стоит перед глазами…
Роман подходит и берет меня за подбородок. Пристально вглядывается в глаза.
– Убогая. Какая же ты убогая! Реально решила, что мы можем быть вместе? Это просто спор, Юля. Спо-о-ор, – специально растягивая слова, повторяет. – Мы поспорили на тебя. Я выиграл. А теперь уходи, больше я не хочу тебя видеть.
Собираю в кулак всю силу воли, подхватываю куртку, заталкиваю глубже готовые сорваться слёзы и оборачиваюсь в пороге:
– Ты проиграл. Я знала о споре и специально тебе поддалась. Хотела посмотреть, как далеко ты готов зайти ради выигрыша. Оказывается, ради победы ты не гнушаешься таких убогих, как я. Прощай, Ромочка. Счастливо оставаться.
Хлопает входная дверь, отрезая меня от того, кто стал моим миром, а потом так жестоко его разрушил…
И пусть я узнала только сегодня, этого я ему не скажу. Теперь не имеет никакого значения…
* * *
С удивлением оглядываюсь по сторонам.
Парк? Как я сюда попала?
Зажимаю ручку чемодана, а ведь я должна была оставить его на работе. Собиралась оставить.
Как же смешно я, должно быть, выгляжу. Не смешно… Убого…
Подношу руку к глазам и аккуратно вытираю влагу. Не слезы, нет. Только налипший на ресницы снег. Красивый, холодный и неживой. Такой же неживой, как я.
Не понимаю, как оказалась здесь, куда идти теперь, чтобы найти выход. Своеобразный лабиринт сознания, спроецированный на реальную жизнь. Бреду в темноте на свет фонарей, то и дело спотыкаясь.
В какой-то момент устаю и вспоминаю про телефон. Загружаю карту и останавливаюсь, жду, когда геолокация определит местоположение.
Входящий звонок сбрасываю, не глядя. Телефон продолжает звонить, а следом прилетает сообщение.
Незнакомый номер: Юля, беспокоюсь. Альберт.
Я так потеряна, что не хочу узнавать, откуда у него мой номер. Наверное, кураторы знают все контакты студентов. Но человеческое тепло и участие очень нужны. Они – как тот спасительный свет фонаря.
Я нажимаю на номер и перезваниваю, а после мгновенного ответа произношу шёпотом:
– Альберт Игоревич, Вы можете забрать меня? Пожалуйста…
Наивысшая точка отчаяния или растерянность… я отключаю все чувства. Сбрасываю метку Сычёву и жду, обхватив себя руками, до тех пор, пока его высокая фигура не появляется в конце аллеи.
Странно, что кроме меня никого здесь нет. Ангел-хранитель, не иначе, бережёт от чужих глаз.
Подчиняюсь движениям, а не словам: Алберт берет мою руку и ведет за собой. Во второй руке у него покачивается мой многострадальный чемодан. Я это отмечаю скорее по привычке, чем интересуюсь, что станет с вещами. Да и о каких вещах может идти речь, когда вся душа вдребезги?
– Вот так. Аккуратно, Юля.
Сычёв помогает забраться в свой автомобиль, пристегивает меня и внимательно сканирует взглядом.
– Куда тебя отвезти, Юля?
Пожимаю плечами, отводя глаза. Накрывает стыдом: сижу в машине чужого человека, оторвала его от дел.
Начинаю лепетать слова извинений, но Альберт Игоревич пресекает мои попытки:
– Тебе надо успокоиться. Давай где-нибудь выпьем кофе, а потом я отвезу тебя, куда скажешь. Договорились?
Глава 46
Юля
Я завидую роботам, на которых сейчас похожа. Они все делают на автомате, ни о чем не задумываясь… Я же никак не могу отключить страшную функцию: вспоминать…
Задумывался кто-нибудь, что память у человека не только достоинство и отличительная черта, но и адское наказание? Со временем притупляются эпизоды и забываются детали, но до тех пор, пока они живы, сердце работает на разрыв. Каждый удар – мучителен, каждый вздох – боль…
Ночью мне хочется уснуть, но я не могу себя заставить закрыть глаза. Новая обстановка давит, чужие запахи пугают, а присутствие за стенкой взрослого мужчины приводит в ужас.
И до этого всего я довела сама. На меня напала дикая апатия и вместо «перекуса» Альберт Игоревич привез меня к себе. Так легко, словно мы не преподаватель и студентка, а давние знакомые. Взял за руку, привел в дом, помог снять верхнюю одежду. Всё молча. С моей стороны. Он что-то говорил, но я слышала лишь: «Мы поспорили на тебя. Я выиграл. А теперь уходи, больше я не хочу тебя видеть».
Уходи… Больше я не хочу тебя видеть…
А перед этим Рома злился и выдыхал, что звонил мне и ездил к общаге. Где логика, Рома? Почему одни слова сменились другими так быстро? Почему твой взгляд резал без ножа, а кулаки сжимались, когда я уходила?
На эти вопросы мне не получить ответы. Я знаю, что больше не захочу пересекаться с ним. И надеюсь, у него хватит ума не воспользоваться моим подарком. Я не помню, где выронила пригласительный… Кажется в прихожей, когда бросала ключи на комод. Или у лифта… В любом случае, теперь это уже не имеет никакого значения.
В дверь раздается негромкий стук, и я приглушенно выдыхаю, что можно войти.
– Не подумай, что я прислушиваюсь, но твои всхлипы слышно в соседней комнате.
Альберт присаживается на корточки у постели и протягивает мне высокий стакан с чем-то. В темноте видно плохо, но явно не вода. Резкий запах напоминает какое-то лекарство, название которого, конечно, вылетело из головы.
– Не расскажешь?
Мотаю головой, принимая питье.
– Извините.
– Пей. Это успокоительное, а то утром ты совсем встать не сможешь. Может быть, набрать тебе ванну?
С ужасом вцепляюсь в плед и усиленно мотаю головой. От активных действий жидкость в стакане плещется, и несколько капель попадают на мою руку и одежду Сычёва. На нём белая футболка и тёмные капли выделяются даже без освещения.
– Простите, я…
– Успокойся, Юль. Успокойся. Пей и постарайся заснуть. Если захочешь поговорить, я рядом. Ты же знаешь, что иногда человеку нужен слушатель?
– Знаю, но… Простите…
Шепчу и припадаю к бокалу, чтобы избежать объяснений. Делиться с Альбертом странно. Хоть он и спас фактически от холода, но я все же помню рассказы Ромы о дружбе их отцов.
– Как скажешь, – Сычев поднимается и выходит, прикрыв дверь.
А я остаюсь снова одна. С мыслями, наполовину опустошенным стаканом и полностью разбитым сердцем…
* * *
– Пару лет назад, а, может, меньше, Ромыч забился со мной, что нет на планете девушки, которая бы могла вызвать у него чувства.
Я давлюсь кофе, который только что отпила, и вопросительно поднимаю глаза. Пробуждение после успокоительного оказалось тяжелым и болезненным, но, вместе с тем, тело отдохнуло. А душа… Ей придется долго заживать и наращивать защиту заново.
– Я видел вас в зале, когда он налетел на тебя из-за якобы его места. Вы так цапались, что никого рядом не замечали, а я наблюдал, что Амура повело. Он сам не понял, но я уже увидел это. Потом, на лекции, если помнишь, хотел спровоцировать, но не получилось.
– Получилось, – почему-то шепотом отвечаю. – Рома передал мне подарок.
– Ах да, пакет с косметикой, которым он швырялся у входа. Забыл, – обезоруживающе улыбается Альберт, отправляя в рот большущий кусок омлета.
Это я приготовила, пока преподаватель (стыдно-то как!) принимал душ. Он попросил нарезать бутерброды, но я осмелилась сделать более сытный завтрак в благодарность за его доброту. И, конечно, потому что так привыкла.
– Очень вкусно, Юль! – Хвалит, и продолжает говорить: – Всё думал, когда рванёт? Ставил на квест, но вы уехали с подругой.
Я смущенно краснею и прячу глаза в напитке, вспоминая наш поцелуй. Первый настоящий поцелуй и то, как Ромка грел мои руки, а потом заботливо прятал, чтобы наша команда выиграла.
Ради спора? Он уже тогда играл?
Повинуясь внутреннему наитию достаю свой телефон и нахожу нужное сообщение. Подвигаю через стол смартфон к Сычёву.
– Что это?
– Нажмите на экран…
Альберт Игоревич запускает запись, а во мне вновь каждое слово отдается тысячей иголок.
Сычёв смотрит внимательно. Останавливает и запускает вновь. А я молча жду его вердикт.
– Идиот, – цедит сквозь зубы. – Выходит, вчера ты узнала про это?
Альберт показывает на погаснувший экран.
– Вчера.
– А Антонина?
– Девочка с работы.
– Девочка с работы, – повторяет мужчина. – Что ж, когда будешь готова, скажи. Я отвезу тебя… на работу.
Чуть раньше, когда я хотела уйти, он даже как—то разозлился и сказал, что можно оставаться столько, сколько мне необходимо. Но мне…
У меня, в общем, нет никакой необходимости и стеснять своим присутствием я не буду.
Мою посуду после завтрака и прощаюсь. Сычёв порывается отвезти, но я… Я не хочу. Под предлогом, что договорилась встретиться с подругой, покидаю гостеприимный дом. Нет никакого желания рассматривать интерьер. Понимаю лишь, что дом огромный, а ехать мне придется с пересадкой. Но это к лучшему: побыть одной и отвлечься. В толпе легче отвлечься, чем с собой наедине. В толпе есть мнимое чувство, что ты маленький винтик целой системы, что от тебя тоже что-то зависит…
Чемодан оттягивает руку, и я постоянно перекладываю его, так как катить по снегу, которого намело за ночь, нереально. Усталость тоже отвлекает. Этим я спасаюсь и собираюсь забыться, нагружая себя до предела.
Закоченевшая, добираюсь до адреса. Быстро переодеваюсь и спешу в зал, чтобы повторить свой проход. Руки поначалу не слушаются, но я терпеливо разогреваюсь, подтягиваясь на лентах.
– Привет!
В зале появляется Тоня. На ней нет костюма, а в руках она крутит мою маску.
* * *
Быстро спускаюсь вниз и забираю маску, которую не нашла в шкафчике. Мне вообще показалось, что в нём кто-то рылся, потому что я складываю вещи иначе, но списала на паранойю. Враги и предатели мерещатся в каждом человеке, за что надо передать спасибо Амурскому.
При воспоминании о бывшем парне в груди появляется холод, а потом резкая боль. Я растираю кулаком место, где обжигает, и часто дышу, чтобы унять странное состояние.
До сегодняшнего дня не знала, как умеет обжигать холод. Обморожение, окоченение… но чтобы изнутри выгорало… такого со мной не было даже после смерти родителей. Возможно, тогда я плохо воспринимала действительность из-за действия наркоза и множества обезболивающих и успокоительных лекарств. Потом были утомительные беседы с психологом, слезы, крики, снова психологи…
Сейчас я одна. Лариса бы, наверное, поняла, но у подруги своя трагедия, про которую она молчит. А у меня своя: предательство и ложь.
Предательство и ложь… страшнее нет расправы…
Страшнее только смерть… жива ли я теперь?..
А помнишь наш апрель… березки и дубравы…
Наш домик над рекой… твой тихий шепот «Верь…»?'Верь, что в любом пути всегда с тобой, родная…
Что б ни случилось, верь – не струшу, не предам!..'
Но только черный свет закрыл ворота Рая…
И счастье, как хрусталь, разбилось пополам…
Вспоминаю стихотворение Марины Есениной и начинаю проговаривать, пока Тоня испуганно жмется к стене. Наверняка я представляю страшное зрелище: сжимаю в руках маску и шевелю губами. Но мне все равно. Я успокаиваюсь.
Настраиваюсь на выступление, чтобы после него сразу уехать. Покинуть хотя бы на время город, показавший мне красоту, подаривший любовь и отнявший её же. Не сам город это сделал, а единственный человек, которому я полностью доверилась, открылась…
– Прости, – у меня сегодня плохое настроение.
– Я понимаю, понимаю. Поэтому и зашла спросить, как ты.
Ну, конечно. Ведь именно Антонина открыла мне глаза. Кстати…
– Тонь, откуда у тебя то видео? От кого ты узнала?
Вижу заминку и промелькнувший в глазах страх. Клянусь, я видела эту эмоцию, потому что пристально смотрела. Наверное, даже ждала.
– Случайно… – откашливается, и продолжает, – мне случайно попало. Я не хотела, не хотела, Юль. Я не хотела!
Последние слова девушка выкрикивает и стремительно убегает. А через двадцать минут мы в шоке стоим перед Виталием, который сообщает, что Тоня от нас ушла.
Мы все по очереди набираем её номер, но он вне зоны доступа. Виталий рвёт и мечет: до начала менее двух часов, официанты готовят зал, намечается полная посадка. Хозяева неплохо вложились в рекламу, да и место с каждой неделей становится всё популярнее и популярнее.
Нервы на пределе. Мария Михайловна (прим. – кто забыл, администратор кафе—бара) кусает ногти, уничтожая маникюр. Мы с девочками тоже не знаем, что делать, потому что танец у нас вытроен таким образом, чтобы у каждой участницы была своя роль. Нас умоляли нам запрещали болеть, получать травмы и прочее-прочее. Замены Тоне нет. Та девчонка, которая могла бы выступить, греется под жарким солнцем в свадебном путешествии. А реактивного самолета ни у кого из нас нет.
– Значит, так. Прогоняем, как есть, меняя финалочку. Надежда с Юлей наверху, типа инь и янь. Начинаем.
В зале приглушают свет и включают композицию, которая звучит при выступлении. Мы встаём на исходную, старательно запоминая вынужденные изменения хода программы. В принципе, нет сложностей, кроме одной: в конце на лентах мы с Надей поднимаемся вдвоем и должны выполнять элементы, зеркаля друг друга. Мы справляемся, чувствуя ответственность, и аплодируем, когда спускаемся вниз.
Для тех, кто не видел начального варианта, не будет заметна разница. Мы успокаиваем нашего Виталю, а он промокает лоб платочком. Переживает, конечно.
Его, как и всех, выбил из колеи Тонин уход, его раздражает то, что в общем зале ленты висят намного выше. Его раздражает всё и он по итогу срывается на нас. Мария выгоняет всех из зала, чтобы отдышаться, а сама убегает проследить за последними приготовлениями.
Девчонки расходятся кто куда. Кто-то выскальзывает перекурить, кто-то позволяет себе несколько глотков воды, а я устраиваюсь на низком диванчике и прикрываю глаза. Накопившаяся усталость дает о себе знать. Если бы Виталик знал, ни за что бы ни выпустил на сцену, хотя сейчас и сам неплохо «разогрел» коллектив. Но мы-то понимаем, что ему надо было выпустить пар.
– Юль, пора.
Встаю и проверяю одежду, собираю волосы в тугой высокий хвост, наношу макияж. Нам нет нужды ярко краситься, ведь лицо скрыто маской. Требуется лишь нанести тон на кожу, чтобы убрать блеск и выделить глаза.
Маску держу в руках и надеваю перед самым выходом, когда слышу свой псевдоним из уст ведущего вечера.
На сцену, украшенную новогодними атрибутами, направлены прожектора, чтобы нас было видно. Мы смотрим в зал, но кроме темноты не видим ровным счетом ничего. Можно будет выхватить лица людей, когда поднимемся, но там не до рассматривания. Страховку нам сделали, но, честное слово, без неё было лучше. Тонюсенький трос не выдерживает веса танцовщицы, и нам приходилось несколько раз менять «лески», когда возникала идея проверить надёжность.
… Первые ноты. Отбиваю мысленно ритм и вступаю. Первые наши движения резкие и рваные, мы должны собраться в одной точке, чтобы оттуда «рассыпаться» на свои места. Замираем, вдыхаем и начинаем плавно плести танец, завораживая зрителя движениями. Свет настроен таким образом, чтобы каждая фигура давала несколько теней. Из зала смотрится фантастически: Виталий снимал прогоны и показывал нам, чтобы разобрать ошибки или отметить лучшие моменты.
Я полностью отдаюсь танцу, запрокидывая голову, подхватываю ленты. Несколько элементов внизу и нас поднимут. Лицо покрывается испариной – все-таки в плотной маске душно – и начинает нестерпимо гореть. Лишь сила воли и крепко сжатые зубы не дают мне сорвать маску, чтобы счесать зудящую кожу. Очень поздно доходит, кто мог оставить мне подарок. Я же не глупая и наивная, а повелась. Снова поверила в людскую доброту. Снова…
Взлетаю, совершенно отключая голову, потому что адские ощущения перекрывают все мысли. Отрабатываю чисто на автомате. Тело помнит, а руки и ноги выполняют.
Встречаюсь с Надей и тихо стону: я перепутала стороны. Изначально это была моя партия и ленты находились справа, но после корректировки я должна была начать с левой стороны. Хорошо, Надежда быстро сориентировалась.
– Юлька, держи!
Мы соприкасаемся кончиками пальцев, но Надя вдруг крепко хватает меня за запястье. Шепчет громко и со страхом.
– Держи!
Хватаюсь за неё и забываю обо всём. Расширенными от ужаса глазами наблюдаю, как рвётся наверху кусок материи. За музыкой не слышно, но у меня чувство, что этот треск оглушает…
