Текст книги "Конфетка для мажора (СИ)"

Автор книги: Аля Драгам

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава 47

Юля

Страх и паника отступают, когда я на одну секунду прикрываю глаза и дёргаю Надежду на себя. Хореограф мог бы гордится, потому что именно он бился над нашим умением взять себя в руки.

– Юль!

– Держись за мою, – выдыхаю с хрипом, чувствуя, как заходится сердце.

Заканчиваем программу, забыв про чистоту номера. Руки дрожат, а голова кружится от пережитого.

Нас спускают, но финальную стойку мы еле отрабатываем. За импровизированными кулисами стоит разъяренный Виталий, но замечаем пока лишь мы с Надей, потому что смотрим в его сторону.

Нам… тоже есть, что сказать…

Стоит группе скрыться под аплодисменты и свист, нас буквально вносит в комнатку отдыха.

Я срываю маску и бросаю на пол, потому что жжет уже не просто невыносимо. Мне кажется, кожа слетает с куском ткани.

Поворачиваюсь к столику, чтобы схватить воду…

– Твою… Свити? Твою мать… мать твою! Сахарова!!!

Виталий, забыв, видимо, про свою ярость, перехватывает мою руку и кричит кому-то, чтобы срочно позвали баристу. Он бывший медик, решивший кардинально изменить жизнь.

Девчонки в шоке визжат, но ни одна не подходит. Только Надя молча обнимает. Я не сразу понимаю, что она таким образом не даёт повернуться к зеркалу.

Скидываю её руки и под пристальным взглядом всех подхожу к стене. Отшатываюсь и зажмуриваюсь в надежде, что показалось. Но нет. Кожа на лице пылает в прямом смысле – не красная, а бордовая, с кровавыми ссадинами на щеках и подбородке.

Слёзы усиливают боль, и мне приходится запрокинуть голову, чтобы они не стекали на лицо.

В таком положении нас застает бариста. С его приходом оглушающая тишина прекращается, все одновременно выдыхают и начинают обсуждать выступление.

Виталик ругается с Надей из-за перепутанных сторон, хотя кричать должен на меня. Она в ответ кричит про ленты и снова все замолкают. Слышно только, как тяжело дышит мужчина, осматривающий моё лицо.

Поджимает губы, поднимает маску. Мы ждём.

– Перец и соль, судя по всему. Не смертельно, но больно. Раздражение пройдет не сразу.

Он говорит что-то ещё, а я вдруг явно вижу себя в зале и входящую Тоню, которая держит маску.

Боже… если это она, то… зачем? Что такого я ей сделала⁉

– Юля, слышишь?

Мотаю головой и перевожу внимание на мужчин. Один в шоке выскакивает из помещения —бежит проверять слова Нади, второй терпеливо записывает мне на салфетке названия мазей, которые стоит купить.

– Ты же уезжаешь? Надень медицинскую маску. А ещё лучше останься и обратись в травму, чтобы зафиксировали. Ментов вызывать будете?

Растерянно смотрю на него. Он понимает. Нет. Никто не будет никого вызывать. Какими бы прекрасными ни были администраторы и хозяин, скандал никому не нужен. А это не просто скандал: если бы одна из нас сорвалась из-за испорченного инвентаря, то, наверное, дошло бы до уголовного дела? Я не очень сильна в законах, но, кажется, в фильмах обычно действуют так.

– Как знаете. Мази купи.

Обещаю, что на вокзале найду аптеку и достаю телефон, чтобы вызвать такси. Удача явно на моей стороне: машина стоит на парковке и готова везти меня туда, куда скажу.

Быстро прощаюсь со всеми. В коридоре пересекаюсь с Виталиком. Он вытирает платком лоб и машет руками, мол, проваливай с глаз долой.

– Юля, будь на связи. И… с новым годом, Свити!

Грустно улыбаюсь, растворяясь в темном вечернем городе.

Без труда нахожу ожидающую машину и сажусь, поглубже пряча лицо в капюшоне.

На вокзале первым делом ищу аптечный киоск, покупаю мазь и таблетки от аллергии. Выпиваю тут же, замерев на месте.

По громкой связи объявляют посадку и я делаю последний рывок: беру чемоданчик, запихиваю тюбики в карман, на лицо надеваю маску. Сейчас столько вирусов, что этим никого не удивишь.

В поезде занимаю свою полку и выключаюсь до утра. Снится выступление, надрезанные ленты, моё падение. Ногу сводит и просыпаюсь от боли в лодыжке. Растираю руками, больно стукаясь головой о полку. От обиды хочется закричать, но я знаю, что это не поможет. Так и сижу некоторое время, потирая то макушку, то ногу. Эта боль ничто по сравнению с той, которая в душе.

Там болит в сотни раз сильнее, чем ободранная кожа.

Пробравшись в санузел, наношу гель. Он приятно холодит ранки, но краснота еще не исчезла. Выгляжу по-прежнему страшно, но, как ни странно, по этому поводу не переживаю. Мне все равно – пройдет или нет. Прижавшись лбом к грязному зеркалу поезда, понимаю, что зря так стремилась в большой город. Правильно говорила тётка, что каждая букашка должна знать своё место.

Я не возвращаюсь насовсем, но после четырёх месяцев в культурной столице бегу обратно. Разбитая физически и душевно, дотронувшаяся до мечты и едва не упавшая вниз. Может, это знак, что это не моё?.. Всё это не моё и я пыталась занять чужое место?

Поверила в удачу, открылась чувствам. Самое главное, поверила тому, про которого знала, что верить нельзя.

И пусть многое непонятно и странно, пусть сердце рвётся обратно, урок я усвоила…

* * *

Родной город встречает колючим снегом и пустой платформой. Из вагона выхожу в одиночестве. Недалеко от меня выгружают вещи несколько семей с детьми. Я их знаю, но не спешу здороваться, помня, как выгляжу.

Нащупав в кармане ключи, которые сама переложила из сумки, бреду в сторону автобуса. До тёти можно дойти пешком, а вот до квартиры, где мы жили с родителями, надо проехать через весь город.

Я не была там со дня аварии и сейчас волнуюсь. Тётю предупредила заранее, что остановлюсь в родных стенах, а не у неё. К ней я должна приехать к вечеру, чтобы поздравить и встретить праздник вместе, но в данный момент мне и этого не хочется. Допускаю, что закроюсь в квартире и встречу новый год наедине со своими мыслями. А, может быть, оденусь потеплее и пойду гулять по городу.

В автобусе также пусто, как на вокзале. Присев у окна, жадно рассматриваю улицы. Замечаю новые вывески, новые магазины и, как ребенок, радуюсь, когда проезжаем мимо школы, в которую я ходила. Как всегда, чистый двор и наряженная детскими поделками огромная ель. Смаргиваю слёзы, набежавшие от трогательности момента.

Через остановку мне выходить. Заранее встаю у дверей и выскакиваю в сугроб. Снегу намело столько, что проваливаюсь почти до колен. Это нормально. Для моего родного городка – нормально и привычно.

Пробираюсь к дому, загребая снег свободной рукой. Пусть пальцы окоченели, но это всё… Оно своё, не чужое. Можно трогать, можно лизнуть, можно упасть, как раньше, и ловить ртом падающие снежинки.

Я не падаю, но снег слизываю и впервые за последние дни ловлю себя на том, что искренне улыбаюсь.

Захожу в ларёк, который, сколько себя помню, стоит на углу. Покупаю воду, чай и пачку макарон. Я не ужинала и не завтракала и желудок даёт о себе знать. Незнакомая продавщица невозмутимо пробивает незамысловатый набор, не обращая внимания, как я выгляжу. Маска и капюшон спасают, но в автобусе редкие пассажиры всё же бросали косые взгляды.

Расплатившись, вешаю пакет на локоть и медленно-медленно иду к подъезду. Оттягиваю момент.

Но топтаться на пороге тоже не стоит. В который раз вздыхаю и, пока не передумала, поднимаюсь домой.

Квартира встречает полумраком и беспорядком. Вещи раскиданы, где попало, пыль клубится по всем углам.

Оставив сумки на коврике, снимаю верхнюю одежду и сразу же принимаюсь за уборку. Злюсь на тётю, которая, судя по всему, давно здесь не бывала. Я знаю, что ценные вещи и всю родительскую одежду она разобрала. Что-то продала, что-то оставила себе, что-то выбросила. Точно также с посудой и остальным. Несколько месяцев квартиру снимали, но потом люди съехали а новых она не искала или не хотела искать. Мы про это не разговаривали.

Намываю кухню, распахнув окно. Прогоняю неприятный запах пустого жилища.

Ближе к ночи удовлетворенно вытираю рукавом лоб и взвизгиваю от боли. Совсем забыла про лицо. Быстренько ставлю воду на макароны, а пока она закипает, наношу гель и переодеваюсь. Поужинав, звоню тётке, чтобы не ждали. Она возмущается, но я не слушаю. От усталости кружится голова, однако я вызываю такси и сразу бегу вниз. Водитель в шоке от конечной точки маршрута и несколько раз переспрашивает, уверена ли я.

А я уверена. Сжимаю в руках букет белых искусственных роз и, распрощавшись, прохожу в старые сломанные ворота. Четвертая дорожка направо, утопая в снегу. Отсчитываю третий ряд и через пару минут борьбы сугробами, очищаю варежками памятники. Добираюсь до фотографий и улыбаюсь красивой паре, смотрящей прямо на меня. Мои родители. Самые лучшие, самые любимые, самые понимающие.

– Мам, пап, я приехала…

Глава 48

Роман.

В твоих губах кусочек шоколада,

Совсем не он меня приворожил!

Твой поцелуй – чудесная награда,

Скажи, я это чудо…заслужил?

Кусочек сладкий в поцелуе тает,

О, их так много!… Супер-шоколад!

Мне кажется, что лучше не бывает…

Таких волшебных, неземных услад!

Еще кусочек?.. может быть…довольно?

Но от тебя мне губ не оторвать…

Лишь отстранюсь, как без тебя…так…больно!

Позволь еще, хоть раз…поцеловать?Кивнёшь мне – «да»!.. в глазах любовь сияет,

И губ своих не в силах отвести,

Мне говоришь, что лучше не бывает!

Вот-вот сады в душе начнут цвести…

(Александр Маи)

Пожарище в груди не потушить ничем. Алкоголь давно выветрился, но меня по-прежнему ведёт от отчаяния, которое снова и снова затапливает, стоит вспомнить разочарование и слезы в любимых глазах.

Я слишком хорошо изучил свою Сахарову, чтобы не понять её чувств.

«Так надо, – твержу себе. – Это временно».

Но ничего не помогает.

Подспудно знаю, что ни хрена не временно. Юлька не простит, даже если я дорвусь до неё и смогу объяснить. Она не проглотит тот гадский спор, о котором, оказывается, знала. Знала и терпела? Поэтому закрывалась и не подпускала к себе?

Зачем?

Вою, как побитый пёс, устроившись на полу в прихожке, где несколько часов назад из моего рта вылетали те самые жестокие слова.

Кто бы ни затеял свои игры, он сумел ударить по самому больному. Выдрать сердце и раскромсать его на куски, сделав это моими руками.

С ужасом рассматриваю кисти рук с запекшейся кровью и бьюсь затылком о стену.

Сам.

Я сам разрушил всё.

Я и отец, который догадался, но молчал, чтобы не спугнуть преступника.

* * *

За день до расставания

– Знакомое лицо?

Вольт повторно нажимает запись, и я останавливаю на фрагменте, где девушка стоит боком. Сейчас у неё светлые волосы, но если представить, что она в парике или мысленно перекрасить, то получится рыжая стерва, пытавшаяся накачать меня дрянью в тот вечер.

– Она? Как вычислили?

– А это очень интересно. Твоя девчонка к ней привела, – постукивая карандашом, медленно отвечает Сычёв-старший.

В его кабинете собралась странная компания, однако каждый имеет отношение к поискам.

Бывший одноклассник, которого я подозревал, сам вышел на нас. Откуда узнал? Я сам выдал во время очередного мордобоя.

Застываю, переваривая услышанное.

– Юля?

– У тебя их несколько? – невесело усмехается отец, и продолжает: – Юля. Да расслабься, она не в теме. На всякий пожарный приставили к ней человечка. Мало ли…

– К Юльке? – тупо повторяю, плохо соображая от странного чувства внутри. – Она же просила…Бляха! Юлька взяла с меня слово, что я сам не полезу и не нарушу её границ… Па?

– Для её безопасности, сын. Если ты не расскажешь, она не узнает.

Набираю Юлькин номер, но она не отвечает. Не узнает или… Или уже знает?

– Так кто это? – смартфоном тыкаю в экран ноута, где на паузе так и светится смутно знакомое лицо.

Батя переглядывается с другом и выдает нарытую инфу.

Перевариваю рассказ отца, прокручивая в голове снова и снова. Это…сюр…бред…идиотизм…

Но это реальность.

И мне предстоит сыграть свою роль в реальности, оттолкнув ту, которую я люблю больше своей жизни. Оттолкнуть, чтобы защитить, ибо сейчас она в опасности, о которой не подозревает.

СБ круглосуточно копают, чтобы вычислить местонахождение Самойловых, но сволочь имеет сильные ресурсы, чтобы хорошо скрыться. И мотив.

Месть, знаете ли, сильный мотив, чтобы идти по головам и не остановиться.

Через несколько часов после встречи я стряхиваю снег рукавом с лобовухи и ныряю в салон. Юлькин телефон молчит. В общаге она не появлялась, но с работы вышла давно.

Да, я знаю, где и кем работает моя девушка, и это отравляет душу злостью. Танцовщица…

Моя Юлька, моя нежная невинная конфетка крутит задницей перед чужими мужиками. Теперь я хорошо понимаю её нежелание рассказывать мне и выставленное условие не лезть.

«У твоей девушки нет страховки. Бывшей девушки, Амурский. Либо ты, либо бывшей она станет без твоего участия».

Именно такой текст значился в письме, которое я получил, когда просматривал файлы Вольта.

А ниже два вложения, где Sweety, как объявил незнакомый мужик, исполняет ведущую партию в танце. Ни костюм, ни маска не скрыли от меня любимую девочку. Кажется, я узнаю её из миллиона, даже если на ней будет балахон и хиджаб, скрывающий лицо.

* * *

Новогодние праздники проходят в прострации. Выполняю механические действия типа встать, пойти, присесть. Заливаюсь паршивым кофе, чувствуя мерзкую кислоту на языке.

– Оно того стоило? – это первое, о чём спросил, когда нам устроили очную ставку с дочерью Самойловой. – Стоило?

Девчонка закрывает лицо ладонями и отрицательно качает головой. Её брат напротив довольно скалится, развалившись на стуле.

– Видеть твою осунувшуюся рожу, оказывается, приятнее, чем прохладное тело.

Урод лениво протягивается, продолжая философствовать. Его слова практически ничего не решают и он об этом прекрасно знает. Как и то, что самый максимум, который им светит, это штраф. Наши возможности примерно равны, а его действия… они не могут быть расценены как прямая угроза жизни. Он знал, что делать и как действовать чужими руками.

– Сестру не жаль? – бросает отец.

– Неа. Если бы дурёха не поплыла от тебя…

Резко отодвигаю стул и выхожу из прокуренного помещения.

Если бы…

Если бы моя мать не поссорилась с отцом…

Если бы не столкнулась с той машиной…

Если бы пассажиры обеих тачек выжили…

Если бы…

Мама была жива и пыталась оказать первую помощь, но сама слабела с каждой минутой.

Если бы…

Останься она на месте и дождись помощь…

Но она тащила Самойлову, истекая кровью…

Знает ли об этом их сын, возомнивший себя судьёй⁈

Глава 49

Юля

Медленно сползаю с постели и бреду в кухню, чтобы выпить стакан воды. Горло сушит от надсадного кашля, а температура, кажется, и не думает снижаться.

Каникулы прошли, а я по-прежнему в родном городе и родной квартире.

Одна.

Лариса, которой я позвонила сразу после визита врача, вызвалась приехать, но я наотрез отказалась. У неё своих проблем хватает, тем более сейчас, когда ей стоит избегать переживаний и инфекций.

Тётка позвонила всего раз с подачи племянницы. Маминой сестре не интересно, что со мной и как я себя чувствую. Ей интересен лишь вопрос, когда я продам квартиру и отдам её часть. Какую? Не знаю. Она считает, что я должна ей за то, что жила у них, что она присматривала за могилами, что не бросила меня. «Интернат не равно детский дом, – заявила женщина, которую я столько лет считала родной. – А по счетам принято платить, Юля».

На этом она бросила трубку, прислав позже сообщение, что они уже нашли нотариуса и риелтора, готовых взяться за оформление бумаг.

Окидываю воспаленным взглядом родные стены и понимаю, что не готова с ними расстаться. Я не должна ничего и никому, но и не знаю, хватит ли сил бороться, если она насядет на меня.

Внутренний стержень, которым я гордилась, сломался. Рассыпался в прах и, боюсь, не подлежит восстановлению.

В те моменты, когда я выплывала из состояния желе, разум вопил, что Ромка не мог претворяться. Но день за днём уверенность в этом испарялась, пока не превратилась в пар, который упорхнул.

Мог. И смог.

Иначе бы нашёл способ и желание объясниться, как нашёл нас с Ларой в её городе.

Проглатываю антибиотик и, подавив тошноту, по стеночке добираюсь до спальни. Надо бы поесть, но дома, кроме чёрствой булки, нет ничего. Пачка чая и та подходит к концу. Новый год среди сугробов при минусовой температуре дал о себе знать. А если прибавить моё эмоциональное опустошение и истощение, болезнь была предсказуема. Сколько себя помню, сильный стресс всегда выливается в длительную болезнь.

Доставка продуктов, которая спасает жителей мегаполиса, не предусмотрена в маленьких городках, а обратиться за помощью мне не к кому.

Логично, если бы у меня остались подруги, но… их нет. Я была погружена в танцы, отдавала им всё своё свободное время, пожертвовав обычными девичьими буднями. В группе же дружбы не существовало: в мире спорта процветает соперничество и зависть, редко где встретишь настоящую родственную душу.

Заворачиваюсь в одеяло, чтобы согреться, и закрываю глаза. Во сне легче переносить температуру и слабость, а ещё сон если не лечит душу, то хотя бы восстанавливает тело. Но это при условии, что нет сновидений. Меня же они одолевают, подкидывая, как назло, самые сладкие и самые нежные эпизоды.

– Я так соскучился, – шепчет Ромка, сгребая в медвежьи объятия.

От него пахнет потом, сам он мокрый и взъерошенный после тренировки, но я ни за что на свете не хочу, чтобы он размыкал руки. Если возможно, хочу простоять сутки, уткнувшись в его надежную грудь.

– Моя сладенькая, – щекочет ухо его шёпот, а наглые лапы уже задирают футболку.

Пальцы касаются кожи спины, и предательские мурашки разбегаются вверх по позвоночнику. Одна ладонь скользит на живот и останавливается. Я…на грани…Рома внимательно смотрит в мои глаза, но я качаю головой.

Нет. Не готова

Мне хочется сказать «да», хочется до такой степени, что кипит кровь, но страх парализует и остужает пыл.

Я останавливаю Ромку, и он шумно выдыхает, всё ещё удерживая. Его грудная клетка ходит ходуном, а пальцы по инерции сжимаются и разжимаются, но он справляется и начинает целовать невесомо, бережно…

Бережно… Неужели человек может носить постоянно маску и быть таким лицемером? Я… запуталась. В моём воспалённом сознании на грани реальности и бреда проносятся картинки прошлого и настоящего. День сменяет ночь, ночь сменяется днём. Не знаю, сколько я лежу в горячке, но когда в очередной поход за водой вспоминаю про брошенный где-то телефон, раздаётся звонок в дверь.

* * *

Сердце ухает вниз, а затем начинает стучать с перебоями. И без того хриплое дыхание вырывается громче, а в голове начинают орать медные тарелки, которые оглушают сознание полностью.

Я волнуюсь…

Я боюсь…

Я… сомневаюсь…

Если за дверным полотном окажется тётя, которая привела поддержку в лице знакомого нотариуса? В моём положении они могут сделать всё, что угодно. Крики тёти и здорового человека способны доконать, что говорить обо мне с температурой выше тридцати восьми?

Слабость усиливается тем, что я не могу себя заставить даже сгрызть сухарик, в который превратился некогда мягкий батон.

Открыть или нет?

Наверное, молчание не принесет облегчения, ведь у тёти есть ключ. А вот если там тот, кого до сих пор ждёт сердце, но кому противится разум? Что если там… Рома? Который прижмет к себе и скажет, что всё произошедшее было нелепой шуткой?

Нехотя, всё ещё путаясь в выводах, я все-таки прилагаю усилия, чтобы преодолеть коридор и провернуть замок.

По ногам тянет холодом, а лоб покрывается испариной: эти несколько шагов дались мне так, словно к каждой ступне привязано по кирпичу.

– Юля?

Мужской голос. Знакомый. Слишком знакомый. А вот лица я уже не вижу, покачнувшись и моментально провалившись в черноту.

Выныриваю секундными вспышками. Слизистую раздражает странный яркий свет, и я старательно жмурюсь те долгие пару минут, в которые легкие успевают наполниться до боли знакомым запахом, чтобы снова провалиться в бездну. Мне снится Рома и его жестокие слова, на которые я отвечаю неизменным «не верю». Анализировать нет никаких сил, и я просто плыву по течению сновидений.

День, когда мне становится проще дышать, также запоминается провалами. Сквозь слипшиеся ресницы я вижу склоненное лицо Амурского. Его губы дрожат и что-то шепчут, но противный писк не дает возможности разобрать тихий голос. Я снова брежу – Ромы рядом нет, и не может быть! Это сознание выдаёт желаемое за действительное.

Он предал. Поспорил.

Он не мог.

Две личности, как ангел и демон, борются внутри, но побеждает в конечном итоге пришедшая в норму температура.

Распахиваю глаза и натыкаюсь на ссутуленную фигуру в углу комнаты. Незнакомой комнаты.

Обведя помещение взглядом, понимаю, что нахожусь в больнице. Слева несколько мониторов, транслирующих графики моей жизни. Делается смешно – жизнь такая ёмкая и насыщенная, а бездушные машины выводят её в виде нескольких разноцветных полос. Жаль, что вместо смеха с потрескавшихся губ слетает шипение. Своего голоса не узнаю, но созданного мной шума хватает для того, чтобы фигура распрямилась и я увидела того, кого даже не могла представить…