Текст книги "Чикаго"

Автор книги: Аля Аль-Асуани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

33

Мышцы на лице доктора Раафата Сабита, казалось, застыли навсегда в выражении безысходного горя. Как будто изнывая под тяжестью ноши, он стал еле передвигать ноги и сутулиться, а прежней подтянутой фигуры как не бывало. Как будто он не мог сосредоточиться, и казалось, он все время смотрит в пустоту. Его не переставал мучить один вопрос: куда исчезла Сара? Он искал ее везде, но тщетно. Сбежала с Джеффом за границу? Может, они подверглись бандитскому нападению в Оукланде? Бывало, что о преступлениях, совершенных в черных кварталах, узнавали только благодаря случайности, а могли и вообще не узнать. «Что с тобой случилось, Сара? Я никогда себе не прощу, если с тобой произойдет что-то плохое. Я был жесток с тобой. Как я мог так тебя унизить?»

После нескольких дней тяжелых самостоятельных поисков Раафат решил обратиться в полицию. Его принял вежливый чернокожий офицер, который внимательно все выслушал и, вздохнув, сказал:

– Мне жаль, мистер. У меня тоже дети, и мне понятны эти чувства. Но ваша дочь совершеннолетняя. По американским законам она свободная гражданка и может перемещаться, куда захочет. Следовательно, для начала поисков нет законного основания.

Раафат вернулся домой расстроенный и нашел жену лежащей на диване в спальне. Она бросила на него пустой взгляд:

– Где ты был?

Слабым голосом он рассказал, что делал сегодня, затем присел рядом и положил на нее руку. В этот момент они были старыми супругами, прожившими вместе так долго, что понимали друг друга без слов. Горе объединило их, и, перестав ссориться, они инстинктивно потянулись друг к другу, как перед лицом пожара или другой природной катастрофы. Она мягко убрала его руку и спросила, поднимаясь:

– У тебя есть новая идея?

– Напечатаю объявление.

– Думаешь, она его прочтет?

– Я помню, что она читала газетные объявления… иногда.

Жена пристально посмотрела на него и обняла. Он почувствовал, как она дрожит, и попытался успокоить. Он уложил ее в постель, а сам лег в другой комнате на диване. Голова раскалывалась от боли, на сердце лежала такая тяжесть, что было трудно дышать. После исчезновения Сары он не мог заснуть без снотворного. Он был не в состоянии ничем заниматься ни днем, ни ночью и до сих пор не ходил на лекции. Заведующий кафедрой доктор Фридман вызвал его к себе и сказал, улыбаясь:

– Раафат, мы все на кафедре понимаем ваше положение. Разрешите нам хоть чем-то вам помочь. Если вы почувствуете, что не в состоянии читать лекции, заранее позвоните мне, и мы все уладим.

Это был щедрый жест со стороны коллег, с которыми он проработал двадцать лет, но он знал, что их терпение не может быть бесконечным. Его контракт с университетом заканчивается в апреле. И если он не возьмет себя в руки, то договор с ним не продлят, как бы ему ни сочувствовали. Работа работой, но на его должность на кафедре есть претенденты, у которых такие же дипломы и такой же опыт, если не больше.

Он приподнялся и принял снотворное. У него есть сорок минут до того, как заснуть. Что он будет делать? В глубине души он знал – опять тоже самое, что делал каждую ночь. Несмотря на предостережение врача не мешать снотворное с алкоголем, он нальет себе двойной виски и достанет большой альбом с фотографиями, который Митчелл хранила в гостиной рядом с пианино. Он будет пить и рассматривать старые фотографии. Перед его глазами промелькнут счастливые дни жизни. Дни молодости, дни любви. Вот они с Митчелл стоят, обнявшись, в Линкольн-парке. Вот они отмечают Новый год в клубе «Дейви». В каком году это было? Он прочтет дату на обороте.

Потом на фотографиях появляется Сара. Вот она совсем маленькая. А это она в матросском костюмчике, который он купил ей на пятый день рождения. А это замечательная фотография, где она катается на велосипеде в саду у дома. Он всмотрелся в ее смеющееся лицо. Как она была прелестна! Где же она сейчас? Когда Раафат разглядывал фотографию Сары, у него в голове возник странный вопрос: написана ли судьба у человека на лице с самого рождения? Можем ли мы, внимательно всмотревшись, прочитать будущее наших детей в их лицах? Можно ли знать с самого начала, что ребенок рано погибнет или будет страдать всю жизнь? А тот, что кажется вполне обычным и даже ленивым, станет гением в своей профессии или невероятно разбогатеет? На детской фотографии Сара смеется, лицо ее излучает жизнерадостность. Но вот он замечает в ее лице что-то, говорящее о том, что с ней в результате произойдет. Есть какой-то мрачный отпечаток в ее улыбке и удивленных невинных глазах. Во взгляде едва заметная покорность – знак несчастливой судьбы, которой ей не удастся избежать. Он отложил альбом в сторону и поднялся. По ночам боль всегда становилась острее, и он был не в силах листать альбом дальше.

Он пил уже второй стакан, сидя перед окном, когда снотворное смешалось с виски и так подействовало на его мозг, что он провалился в тяжелый сон, черный как смерть. Вдруг ему показалось, что он услышал, как на первом этаже хлопнула дверь, а затем кто-то поднялся по деревянной лестнице. Он прислушался. О боже! Врачи же предупреждали его! Снотворное с алкоголем вызвали галлюцинации. Снова этот звук. Нет, ему не послышалось. На этот раз он уверен: кто-то ходит по первому этажу. Или это Митчелл проснулась и спустилась?

Он поставил стакан на тумбочку, побежал в спальню, осторожно приоткрыл дверь, различил в темноте фигуру спящей жены и окончательно проснулся. Почувствовав опасность, он смог взять себя в руки. Вот снова этот звук. Кто-то бросает ему вызов. Тот, кто вломился в дом, и не собирается скрывать свое присутствие. Он проник не украдкой, как вор. Может быть, он пьян или под кайфом? А может, у него есть оружие и он совершенно спокоен, потому что в любой момент может решить возникшие проблемы? И почему он решил, что это один человек? Скорее всего, это вооруженная банда. Чего они хотят? К сожалению, у него нет пистолета, как у Салаха. Раафат всегда отказывался хранить в доме оружие. Мысль о том, что он будет стрелять в кого бы то ни было, показалась ему чудовищной. Он наберет 911 по мобильному. Спустится на первый этаж и окажет налетчикам сопротивление, а в решающий момент как раз и прибудет полиция. Раафат схватился за перила, решительно бросился вниз, но вдруг застыл. У него ушло некоторое время на то, чтобы осмыслить увиденное. Дверь комнаты была распахнута настежь. При слабом свете в коридоре он заметил человека, стоящего к нему спиной. Фигура была до боли знакома.

– Сара! – закричал он и кинулся к ней.

Раафат включил свет и разглядел все, что происходило. Она развернулась к нему, посмотрела отсутствующим взглядом и повернулась обратно, как будто не замечая его. Она отчаянно что-то искала, с силой один за другим открывала и закрывала ящики письменного стола. Не отрывая от нее взгляда, Раафат подошел ближе. Выглядела она ужасно – исхудавшая, бледная, под глазами черные круги, пот струится, волосы запутанные и грязные, одежда не стирана, как будто она ночевала на тротуаре.

– Сара! Где ты была? – не выдержал он.

Но она не ответила, даже не повернулась, как будто не замечала. Сара продолжала нервно открывать и закрывать ящики, затем бросилась к шкафу, рывком распахнула его и стала кидать содержимое на кровать – ворох блузок, нижнее белье, цветные полотенца. Раафат схватил ее за локоть:

– Что ты ищешь?

Она оттолкнула его и закричала, задыхаясь:

– Отстань от меня!

– Что с тобой, Сара?

– Не твое дело.

Она осмотрела пустой шкаф, затем упала на кровать, зажав голову руками, и стала говорить самой себе:

– Проклятье! Куда могли деться деньги? Я уверена, что они были здесь.

– Сара!

– Отстань!

– Я знаю, ты сердишься. Прости меня. Я был с тобой жесток. Верь мне, я люблю тебя больше всех на свете.

– Хватит с меня этой фальши! Ты мне всю жизнь сломал.

Голос Сары срывался, взгляд блуждал, по искаженному судорогой лицу обильно лился пот. Она стала хрипеть, как будто ей было трудно дышать. Раафат подошел к ней и хотел обнять. Она вскочила и попятилась, но затем остановилась и уставилась прямо на него.

– Я просто хочу поговорить с тобой, – тихо произнес он.

– У меня нет времени.

– Я хочу тебе помочь.

– А я не хочу, чтобы ты мне помогал!

– Где ты сейчас живешь?

– В месте в тысячу раз лучше, чем твой дом.

– Почему ты со мной так разговариваешь? Ты в большой беде. Ты должна прекратить употреблять наркотики.

Она зло посмотрела на него и закричала:

– Да что ты знаешь о наркотиках? Ты ничего не знаешь о жизни, кроме лабораторных образцов живых тканей, над которыми сидишь все время.

– Прошу тебя, Сара! Я отведу тебя к психологу.

– Что за бред! Мне не нужен психолог. Если в моей жизни и есть проблемы, то только из-за тебя.

– Из-за меня?!

– Ты что, не понимаешь, что ты делаешь?

– Сара!

– Хватит вранья! Это из-за тебя у меня проблемы. В этом доме нет ничего настоящего. Мать не любит тебя. И никогда не любила. Ты тоже ее не любишь. Но вы продолжаете играть в образцовую семью. Пришло время тебе узнать мое мнение. Ты – ничтожная личность. Плохой актер. Играешь свою жалкую роль не убедительно. Кто ты? Американец или египтянин? Всю свою жизнь ты прожил с мечтой стать американцем, но тебе это не удалось.

– Все наши беды из-за этого ужасного Джеффа! – неожиданно закричал Раафат.

– Не смей его ругать. Он лучше тебя. У него нет ни денег, ни работы, но он искренен. Мы любим друг друга. Мы не притворяемся, как вы!

Она повернулась и направилась к двери, но он догнал ее и схватил за руку, чтобы остановить. Она оттолкнула его, но он подбежал к ней и заключил сзади в объятья:

– Я не дам тебе погубить себя!

– Оставь меня! – ответила она, отталкивая его с новой силой.

Но он вцепился в нее, терпя ее удары. Она много раз подряд тщетно пыталась вырваться, но вдруг дернулась и заревела. Он прижал ее к себе и стал успокаивать. Они стояли, обнявшись, в полной тишине. Через некоторое время Сара сказала совершенно другим, спокойным голосом, как будто она очнулась ото сна или пришла в сознание после истерики:

– Сейчас мне надо идти.

– Тебе нужны деньги?

Было видно, что она сомневается, но затем тихо попросила:

– Дай мне сто долларов. Я верну их тебе через неделю.

Он достал бумажник и дал ей деньги. Она схватила их и наспех засунула в карман брюк. Он улыбнулся:

– Нужно еще?

– У нас нет проблем. Через несколько дней Джефф получит новую работу. Ему предложили отличную должность в одном агентстве.

Раафат был уверен, что Сара врет. Он посмотрел на нее ласково и сказал:

– Скажи мне свой новый адрес.

– Не могу.

– Мне просто надо знать. Я не буду тебя беспокоить. И не приду, если ты меня не позовешь.

– Я тебе сама позвоню. Обещаю.

Казалось, она была с ним ласкова, как прежде. Он обнял ее еще раз и целовал в лицо и волосы, пока она не отвернулась от него. Сара посмотрела на него с улыбкой, быстро поцеловала в щеку и убежала.

34

Доктор Фридман опустился в кресло и пригласил Тарика присесть. Он опустил глаза и посмотрел на сложенные перед собой руки. Затем его лицо покрылось краской, как всегда, когда он начинал серьезный разговор.

– С того времени, как я стал заведовать кафедрой, я всегда выступал за прием египетских студентов, потому что они умны и старательны. Конечно, иногда попадаются плохие люди, как Ахмед Данана, но это скорее исключение, чем правило. Вы, к примеру, замечательный студент. Вы получили отличные результаты в ходе исследования, да еще раньше срока. У вас высокие баллы по всем предметам.

– Благодарю вас, – признательно пробормотал Тарик.

Доктор Фридман откашлялся, открыл ящик стола, вытащил оттуда бумаги и положил их перед собой. Он продолжил, избегая смотреть на Тарика:

– Вы делаете успехи в практической деятельности, но мой долг сказать вам прямо. За последние месяцы ваша успеваемость упала. Уже на четвертом экзамене подряд вы получаете неудовлетворительный балл, хотя всегда получали максимум!

Побледневший Тарик продолжал смотреть на него. Казалось, он потерял дар речи. Фридман взял в руки экзаменационную ведомость и недовольно сказал:

– Я был удивлен, увидев ваши последние оценки. Вы допускаете такие ошибки, которые стыдно делать первокурснику. Не стоит ли задуматься: что мешает вам заниматься?

Тарик, бледный как смерть, по-прежнему молчал. Фридман улыбнулся и сказал сочувственно:

– Послушайте, Тарик. Вы строите будущее своими руками. У жизни в Америке есть свои недостатки, но самое главное ее преимущество – здесь каждый имеет шанс. Если вы будете работать серьезно, то достигнете своей цели. Вот в чем секрет величия этой страны. То, чего вы можете добиться здесь, вы не добьетесь ни в какой другой стране. Мой вам совет: не допускайте, чтобы личная жизнь отражалась на вашей работе.

– Но…

– Я не хочу вмешиваться в вашу личную жизнь, но я расскажу вам о собственном опыте. Думаю, вы меня отлично поймете. Когда я был молодым, как вы, и делал научную карьеру, у меня случались эмоциональные потрясения, были и счастливые, и неудачные связи, которые отражались на моей работе. Но я научился брать свои чувства под контроль и работать. Нет ничего более трудного в жизни, чем заставить себя работать, но только так можно добиться результата.

Фридман поднялся со своего места и тепло пожал Тарику руку.

– Займитесь работой, Тарик, и смотрите на меня как на родителя. Если вам нужна помощь, не колеблясь, обращайтесь. Даже если вам нужно поговорить по душам о своих проблемах, у меня всегда будет время, чтобы вас выслушать.

– Спасибо, доктор.

Фридман положил ему руку на плечо и проводил до двери.

– К сожалению, ваши оценки обязывают кафедру сделать вам выговор. Так гласит устав. Выговор вынесут через два дня. Это, конечно, плохо, но не конец света. Если бы вы поработали серьезно и доказали свой прежний уровень, мы могли бы отозвать выговор, будто его и не было.

Тарик молча смотрел на Фридмана, не в силах что-либо сказать. Он вышел из кабинета совершенно растерянный и медленно пошел по коридору, почти шатаясь, как будто после тяжелого удара по голове. Перед глазами вырисовывались и исчезали неясные картины. Он продолжал идти, погруженный в свои мысли, пока не прошел мимо здания общежития. Он знал, что за последнее время его успеваемость упала, но не предполагал, что все так серьезно. Всякий раз, получая низкий балл, он говорил: «На этом экзамене мне не повезло, доберу баллы на следующем».

Доктор Фридман заставил его взглянуть на себя со стороны и увидеть правду. Он падает в пропасть. Его научная карьера под угрозой. Сегодня они сделали ему официальный выговор, а завтра исключат, как Данану. Только вот за спиной у Дананы египетское правительство, а если исключат его, то это будет раз и навсегда. Господи! Что же происходит? Как мог Тарик Хасиб, такой талант и отличник учебы, докатиться до низких оценок и теперь ждать отчисления?! Он тихо закрыл за собой дверь и прямо в одежде и обуви лег на кровать. Почти полчаса он молча смотрел в потолок, затем встал, вышел из квартиры и поднялся на лифте на седьмой этаж. У квартиры Шаймы он застыл в сомнениях, но затем два раза подряд нажал звонок. Это был условный знак, и Шайма открывала дверь на него так быстро, как будто стояла за ней, дожидаясь Тарика. Однако на этот раз она не открыла. Он подумал, что она зачем-то вышла, и позвонил ей по телефону, но телефон оказался отключен.

Тарик снова позвонил в дверь и долго простоял, прежде чем решил уйти. Вдруг она открыла. На ней была домашняя одежда и платок, а значит, она не наряжалась к их встрече. Ничего не сказав, она отошла и позволила ему войти. Шайма села перед ним в гостиной на диван. В свете ламп Тарик увидел, что у нее опухшие глаза, а лицо мокрое от слез.

– Что случилось?

Она молчала, отводя глаза. Ему стало не по себе. Он подошел и положил ей руку на плечо, но она резко ее убрала.

– Что с тобой, Шайма?

Она смотрела перед собой, потом, не выдержав, всхлипнула:

– Беда, Тарик!

– Что случилось?

– Я беременна!

Он застыл на месте и продолжал смотреть на нее, будто бы не понимая, о чем речь. Он не мог сосредоточиться. Он будто раскололся на множество маленьких частиц. Вещи вокруг перестали существовать: лампа сбоку на тумбочке, гудевший холодильник, пол, застеленный темно-коричневым ковром… Шайма упала на пол и стала бить себя по лицу с криком:

– Видишь, Тарик, что случилось! Я забеременела, не будучи замужем. Какой грех!

Он бросился к ней и с трудом удержал ее руки, чтобы она не била себя. Однако, сев на стул, она заплакала навзрыд. Тарик заговорил. Голос его будто доносился из колодца:

– Ты ошибаешься!

– В чем?

– Этого не может быть!

– Я дважды делала тест.

– Говорю тебе, этого не может быть!

Она зло посмотрела на него:

– Ты же врач и прекрасно знаешь, что это вполне возможно.

Наступила тишина, и она вновь заплакала.

– Этим утром я хотела покончить с собой, – сказала она дрожащим голосом. – Но я испугалась гнева Всевышнего.

Шайма резко встала, подошла к нему, взяла за руки и сказала несчастным голосом:

– Не предавай меня, Тарик! Умоляю тебя!

Он молча смотрел на нее.

– Я узнавала, – упрашивала она. – Мы можем зарегистрировать наш брак в консульстве.

– Жениться здесь?!

– Наши родные рассердятся, что мы не спросили их разрешения, но у нас не остается выбора. Я узнавала в консульстве. Это несложная процедура, займет не больше получаса. Затем они отправят копию в каирский загс.

Последнюю фразу она сказала так просто, будто он уже был согласен жениться на ней, и проблема была только в самой процедуре. Он отвернулся, чтобы она не видела его лица, и сказал так, будто обращался к самому себе:

– У меня тоже огромная проблема. Я получил выговор. Моя успеваемость упала ниже низкого!

– Но сначала мы должны решить нашу общую проблему. Когда пойдем в консульство?

– Зачем?

– Чтобы пожениться.

– Я не могу сейчас жениться!

Снова повисла тишина. Было слышно, как она задыхается. Он начал упрашивать ее:

– Прошу тебя, Шайма! Пойми меня. Я от тебя не отказываюсь. Я сделаю все, чтобы помочь тебе. Но так я жениться не могу.

Глядя ему прямо в лицо, она собралась что-то сказать, но вдруг застонала и оттолкнула его от себя с криком:

– Пошел вон! Вон! Не могу тебя видеть!

Это была самая ужасная ночь в моей жизни!

Я не сомкнул глаз. Я звонил Вэнди тысячу раз, но она не отвечала, а затем и вовсе отключила телефон. Рано утром я оделся, сел в метро и поехал на Чикагскую биржу, куда раньше мне доводилось ее провожать. Я стал ждать ее на перекрестке. За ночь все вокруг покрылось снегом. Я укутался в теплое пальто, натянул шапку на уши и закрыл нижнюю часть лица платком. Я вспомнил, как Вэнди выбирала для меня эту одежду. Я никогда не жил зимой в Чикаго и по незнанию купил себе дождевик, который, как я думал, защитит меня от мороза. Когда Вэнди его увидела, то еле смогла сдержать смех. Она сказала тихо, как будто извиняясь:

– Это всего лишь плащ. Для чикагской зимы тебе нужно пальто на меху.

Она отвела меня в знаменитый «Маршалл Филд» и сказала, когда стеклянный лифт нес нас наверх:

– Здесь продается шикарная одежда от лучших дизайнеров мира. Они, слава Богу, не забыли и о малообеспеченных, как мы, людях. На последнем этаже продается уцененная одежда с дефектами или модели, вышедшие из моды.

Она любила меня и проявляла заботу, я же отплатил за ее доброту злом. Она приходила ко мне вчера, чтобы показать костюм, купленный специально для меня, так как хотела быть андалусской танцовщицей из моей фантазии. На ее любовь я ответил жестокостью. Обвинил ее в том, что она шпионила за мной и предала меня. Как только увижу ее, попрошу прощения. Я буду целовать ей руки и умолять, пока она меня не простит. Как я мог быть до такой степени несправедливым к ней?! Я не понимал, что делал. Был раздражен, зол и выплеснул все это на нее.

Вторжение в дом Сафвата Шакира, которому известны все подробности моей жизни, его угрозы, касающиеся матери и сестры – мои нервы не выдержали всего этого. Ноха… Я не переживу, если кто-то до нее дотронется. Если с ней что-нибудь случится, я убью Сафвата Шакира. Господи! Есть в них вообще что-либо человеческое?! Были ли они когда-нибудь невинными детьми? Как работа человека может заключаться в том, чтобы избивать и мучить других? Как после этого можно есть, спать, заниматься любовью с женой и играть с детьми? Удивительно, насколько все офицеры госбезопасности похожи друг на друга. Офицер, который пытал меня, когда меня арестовали в университете, был вылитый Сафват Шакир. Липкая кожа с тем же холодным блеском, мертвые жестокие глаза, бледное сморщенное желчное лицо.

Сильно подул холодный ветер. Я зажмурился и быстрыми шагами пошел по тротуару, чтобы согреться. Этому способу защищаться от холода меня научила Вэнди. Я помню все подробности наших отношений. Я посмотрел на часы: полвосьмого. Почему она до сих пор не прошла? Она ходит этой дорогой каждый день. Она должна будет здесь пройти. Может, она изменила маршрут, чтобы не встретиться со мной? Я почувствовал, как на сердце стало тяжело и грустно. От холода и усталости я перестал понимать, что происходит вокруг, перенесся далеко-далеко и смотрел на людей как из зазеркалья. В такую игру против моего желания играл мой разум, чтобы я не чувствовал боли. Туман сгущался, и через какое-то время я перестал четко видеть перед собой, как будто смотрел на прохожих сквозь запотевшие очки. Не знаю, сколько времени я находился в таком состоянии, как вдруг заметил ее: она шла на меня своей покачивающейся походкой, которая сводила с ума, ритмичной, как в танце. Однажды я спросил ее, почему она не носится, как все американцы? Она ответила шуткой: «Потому что во мне течет кровь моей андалусской бабушки, которая любила твоего дедушку!» Изо всех сил я устремился к ней навстречу. Увидев меня, она остановилась. По ее лицу было ясно, что она не спала ночь, как и я.

– Вэнди!

– У меня работа.

– Прошу тебя. Одну минуту.

Сильный порыв ветра с мокрым снегом ударил прямо в лицо, и я сделал ей знак. После недолгих колебаний она последовала за мной к подъезду ближайшего здания.

Нам стало тепло. Я разволновался.

– Прошу, прости меня. Я не знаю, как я мог так поступить. Я был расстроен и пьян. Я был не в себе.

Она опустила голову, отводя взгляд:

– Благодаря вчерашней ссоре открылась правда.

– Я сделаю все, только чтобы ты забыла, что я вчера наговорил.

– Я не забуду. Не смогу себя обманывать.

– Что ты имеешь в виду?

– У нас прекрасные отношения, но у них нет будущего.

– Почему?

– Потому что мы из разных миров.

– Вэнди! Я совершил ошибку и пришел извиниться.

– Никакой ошибки не было. В конце концов, я из тех людей, кого ты считаешь врагами своей страны. Как бы ты ни любил меня, ты никогда не забудешь, что я еврейка. Как бы я ни была тебе предана, ты все равно не будешь доверять мне до конца. В первую очередь ты будешь подозревать меня.

– Неправда! Я доверяю тебе и уважаю тебя!

– Наши отношения закончились, Наги.

Я собрался ей отчаянно возражать, но она загадочно улыбнулась, и на ее лице появилась та древняя, свойственная только ей печаль. Я подошел к ней, она обняла меня и быстро поцеловала в щеку.

– Не надо больше мне звонить, – сказала она тихо, протягивая мне ключ от квартиры. – Я хочу, чтобы наши отношения закончились так же красиво, как и начались. Я благодарна тебе за те прекрасные чувства, которые я с тобой пережила.

Она повернулась и спокойно ушла. А я смотрел, как через стеклянные двери она вышла на улицу и скрылась в толпе.

На лице Карама Доса появилось беспокойство. Он вздохнул и сказал:

– Значит, начнется война.

– Я не понимаю, как Сафват Шакир обо всем узнал?

– Шпионить за людьми – его профессия. Мы же встречались со многими египтянами, чтобы убедить их поставить подпись. Один из них нас сдал.

– А откуда у него ключ от квартиры?

– Американские и египетские спецслужбы сотрудничают давно и тесно. Подозреваемых отправляют отсюда в Египет, где из них пытками выбивают признание, а затем возвращают в Америку.

– Я думал, здесь соблюдают права человека.

– После взрывов 11 сентября американская администрация дала спецслужбам свободу действий – от прослушки до ареста.

– А как же наше дело?

– Ты по-прежнему настаиваешь?

– Да о чем ты говоришь?!

– Я знаю, что ты патриот, что ты смелый. Но я также понимаю, что страх за семью заставит тебя еще двадцать раз подумать.

Я бросил на него решительный взгляд, он поднял руку и сказал:

– Не сердись. Но я должен был спросить.

Мы сидели в «Piano», где я познакомился с Вэнди. Я старался не поддаваться воспоминаниям, но не мог выбросить ее образ из головы. Я теряю самое прекрасное, что у меня было в жизни. Вспомнил нашу последнюю встречу. Была ли она права? Разве мы принадлежим разным мирам? Ненависть арабов должна быть направлена не на иудаизм, а на сионизм. Мы не должны преследовать тех, кто исповедует другую религию. Фашистский подход противоречит духу ислама и дает другим право относиться к нам так же. Я не раз высказывал это мнение и писал об этом, но сам не смог сдержаться. Если бы Вэнди не была еврейкой, обвинил бы я ее в предательстве? Не слишком ли скоро я начал в ней сомневаться? С другой стороны, разве Вэнди – не исключение? Разве остальные евреи не поддерживают Израиль всеми силами? Разве Израиль, как еврейское государство, не уничтожает арабское население? Разве наши с Вэнди отношения не вызвали возмущение еврейских студентов? Разве они не задевали меня и не унижали? Сколько таких евреев, как Вэнди? А сколько еще таких, как студент, что издевался надо мной?

Я допил бокал вина и попросил еще. Посмотрел на Карама. Он нахмурил лоб и серьезно произнес:

– Мы должны досконально проанализировать ситуацию. Поскольку Сафвату Шакиру стало все известно, он запретит подписавшимся присутствовать на встрече с президентом.

– У него есть такое право?

– Конечно. Визит президента контролируется египетскими и американскими спецслужбами. Они кого угодно могут не пустить в зал.

– Даже если нам запретят войти, мы устроим демонстрацию на улице и зачитаем наше заявление перед журналистами.

– Это неплохая идея, но было бы гораздо эффектнее, если бы один из нас зачитал заявление президенту в лицо.

– Ты прав. Но как это сделать?

– У нас еще две недели. Надо найти человека, который не подписался под заявлением, и убедить его это сделать. Это должен быть человек, вне подозрений Сафвата Шакира.

– И ты такого знаешь?

– У меня есть несколько кандидатур, которые надо обсудить.