Текст книги "Возвращение воина"

Автор книги: Аллан Коул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц)

Прозвучал боевой клич, и они помчались по льду навстречу нам, не переставая бить о щиты мечами. Для применения волшебства времени у меня не оставалось, поэтому я обнажила меч и встала рядом со своими людьми.

Нас было ничтожно мало по сравнению с вражеской армадой, но мы сражались долго. Первыми были убиты близнецы. Они врезались в одну из вражеских когорт, смешали ее ряды и в течение нескольких мгновений оставили на льду не менее дюжины убитых или смертельно раненных воинов Мэгона. Но потом варвары сомкнули ряды и одолели двоих смельчаков.

Я не видела, как погиб Ящерица. Но я видела его мертвым на льду, с перерезанным горлом. Прекрасный голос навеки замолк. Остались трое – Карале, Донариус и я. Мы были измучены до предела, но продолжали сражаться – локоть к локтю, и только клинки наших мечей, делающих кровавую работу, вздымались и опускались перед глазами.

Враг нанес последний удар. Твердая волна вооруженной и закованной в латы плоти захлестнула нас. Не выдержав натиска, я упала на спину, меч был выбит и отлетел в сторону. Надо мной в напряженной позе на секунду застыл вражеский воин. Он занес свой меч…

Послышалась музыка. Прекрасная музыка. Звуки божественной лиры.

И я провалилась во мрак.

Глава 9.
КОРОЛЬ БЕЛЫЙ МЕДВЕДЬ

Я очнулась в темноте столь непроницаемой, что в какое-то мгновение подумала, что меня ослепили. Тут же вспомнила, каким беспомощным стал Гэмелен, когда возможности заклинателя угасли вместе со зрением.

Я поднесла руку к лицу, но не смогла ничего различить, независимо от того, насколько близко от глаз ее держала. Потрогав веки, почувствовала, как под кончиками пальцев трепещут ресницы, но не обнаружила никаких ран. Однако на щеке нашла запекшуюся корку, кожа под которой онемела. Немного погодя я решила, что это кровь. В голове пульсировала боль, болели все суставы и мускулы. Когда я передвигалась, порезы и царапины начинали колоть и жалить, жечь и щипать. Все ранения оказались незначительными.

Я была боса, меховая одежда исчезла. На мне остались только туника и леггинсы. Я вся была мокрой, одежда неприятно прилипала к телу. Утешением служило то, что мне не было холодно. Скорее наоборот – воздух был нагретым и влажным, поэтому я обливалась потом.

Не питая особых надежд, я прошептала:

– Карале?

Ответом была тишина.

Я осталась одна.

Каменный пол и стены были теплыми на ощупь. Я услышала звук падающей на гладкую поверхность воды и, вытянув руки, не спеша двинулась в том направлении. Медленно нащупывая дорогу, я долго ползла вдоль стены, пока не наткнулась на маленькую лужицу, которая оказалась не чем иным, как тонким слоем воды над слегка засорившимся стоком. Я довольно долго шарила руками по сторонам, пока не обнаружила источник воды, – это был мелкий ручеек, неслышно струившийся по одной из стен, по-видимому более холодной, и негромкой капелью падающей на пол. Я зачерпнула немного этой воды и понюхала. Жидкость казалась слегка затхлой, но чистой. Я попробовала ее на вкус. У нее был слегка илистый привкус – неприятный, но терпимый. Внезапно жажда стала столь сильна, что желудок свело судорогой. Я зачерпнула побольше воды и вдоволь напилась, не боясь побочных эффектов.

После этого я попыталась сосредоточиться. Все мое оружие и другие необходимые вещи исчезли. Но мне удалось обнаружить платок, спрятанный в рукаве туники. Погружая платок в воду, я смогла умыться и стереть кровь.

Покончив с «баней», я внимательно изучила каменный мешок, в котором оказалась, передвигаясь медленно и осторожно, пядь за пядью. Камера была мала, стены сложены из старых каменных блоков с многочисленными зазорами, образовавшимися в тех местах, где от длительного пребывания во влажности утратил цементирующие свойства известковый раствор.

В одной из стен была устроена маленькая дверь, сделанная из толстых досок, обитых широкими полосами металла. Я подумала, что с другой стороны этой двери должен быть коридор, хотя из-за нее не доносилось ни звука; я слышала только собственное дыхание и монотонную капель. В нижней части двери было расположено зарешеченное отверстие. Его размеры позволяли просунуть ведро.

Я встала на колени, потом опустилась на локти и попыталась посмотреть сквозь решетку. Ничего. Только мрак. Непроницаемый, подавляющий волю мрак. Я просунула растопыренные пальцы сквозь решетку. Они сразу уперлись в дерево. Зарешеченное отверстие было перегорожено доской.

Я продолжала осмотр, внимательно изучая каждую мелкую расщелину или мало-мальски заметную шероховатость.

В камере не нашлось даже деревянных нар, никаких одеял, никакой мебели и утвари. В углу я обнаружила два пустых ведра. Их предназначение было очевидным. Одно отдавало отходами жизнедеятельности человеческого организма. Второе – затхлым душком старых, заплесневевших объедков.

Я знала, что делать дальше, – мне и раньше приходилось бывать взаперти. Поставила ведро для еды рядом с решеткой, чтобы его заменили на полное, если когда-нибудь надзиратель придет, чтобы покормить меня. Другое ведро отнесла в наиболее удаленный угол, чтобы использовать его по мере необходимости. Я сделала несколько несложных упражнений, чтобы размять затекшие мускулы. Они болели, но, похоже, достаточно хорошо действовали, поэтому я несколько минут бежала на месте, вдыхая и выдыхая как можно глубже, пока нервы не успокоились, а сердце не начало биться в устойчивом ритме.

После этого я присела на корточки, опершись спиной о стену, мысленно произнесла волшебные слова:

Помнишь утро? Помнишь ночь? И в ней – луну? Помнишь день? И яркий свет? И без края синеву?

Я энергично потерла друг о друга сложенные ладони, раскрыла их.

Появилось слабое свечение.

Я видела.

С помощью тусклого света, который мне удалось создать, я отыскала большой выступающий из стены камень высотой приблизительно до пояса. Потерев его поверхность ладонями, я оставила на ней устойчивые мазки света. Я продолжала растирать поверхность монолита до тех пор, пока вся она не засветилась, а на моих ладонях не осталось всего несколько волшебных частиц света. Я щелкнула пальцами, и свет стал более ярким. Не намного, но теперь освещения хватило, чтобы вызвать из небытия беспощадную серую пустоту моей тюремной камеры. Я щелкнула пальцами еще раз, и свет исчез. Третий – снова замерцал. Хорошо. Если кто-нибудь начнет открывать дверь камеры, я смогу быстро отключить освещение.

До сих пор я не знала, сколько времени находилась без сознания. Часы? Дни? Думаю, что все-таки не дольше одного дня.

Я погрузила кончик указательного пальца в светящиеся частицы на поверхности выступающего блока и провела небольшую черту на темном камне под ним, отметив день, когда попала сюда. Потом точно так же пометила день сегодняшний.

Затем я снова присела, опершись спиной о стену, чтобы все хорошенько обдумать, дождаться своего часа и быть к нему подготовленной.

В конце концов кто-то должен был прийти.

Я должна быть во всеоружии.

Прежде чем обо мне вспомнили, к первым двум светящимся отметкам добавились еще шесть. По моим подсчетам, с момента моего пленения должно было пройти восемь дней, хотя в действительности не представлялось возможным определить, когда кончался один день и начинался следующий. Для отсчета времени я вынуждена была взять за основу интервал между визитами надзирателя, когда открывалось зарешеченное окошко, расположенное внизу двери, пустое ведро для еды заменялось на полное, а второе – на пустое. Мне казалось, что между этими двумя визитами проходило так много времени, что каждый из них означал начало нового дня. Еда была типичной тюремной дрянью, даже вспоминать о ней неохота. Единственным положительным ее свойством было изобилие.

Как мне кажется, первый раз меня покормили через несколько часов после того, как я пришла в сознание, хотя это лишь предположение. Иногда минуты могут показаться часами, в особенности когда находишься в одиночестве да еще заключенной во влажную, душную камеру.

Здесь ничто не предвещало опасности до последнего мгновения, не было слышно ни стука кованых сапог надзирателя, гулким эхом отдающегося в коридоре, ни позвякивания ключей. Внезапно раздался легкий скрип решетки, которая слегка задела за каменный пол, когда ее стали сдвигать в сторону, поэтому я едва успела как можно тише щелкнуть пальцами, чтобы вовремя убрать свет.

Светящийся камень уже успел почти окончательно погаснуть, когда я увидела мерцающий отблеск тусклого света в том месте, где только что была решетка.

Я продолжала молча сидеть в углу камеры, который выбрала для сна. Стоящий за дверью довольно шумно дышал. И тоже молчал. Я чувствовала кожей, что кто-то буравит темноту глазами. Затем в камеру просунули длинный, светящийся шест. Пошуровали туда-сюда. С торца этого шеста шел довольно яркий луч света. Наконец луч уперся в меня и замер. Некоторое время за мной наблюдали.

Я продолжала сидеть молча и без движений. Шест вытянули из камеры.

– Есть хочешь? – прорычал грубый голос.

– Да, – ответила я.

– Дай ведро, – произнес надзиратель.

Я повиновалась, поудобнее перехватив ведерко для еды и протолкнув его в отверстие. Мой нос непроизвольно дернулся, ощутив вонь тухлого мяса, и в следующее мгновение передо мной появилось ведро, наполненное едой. Я отставила его в сторону.

– Нужду справила?

– Да, – ответила я, – все в порядке.

– Давай ведро, – скомандовал тот же голос.

Тем же путем я отправила и второе ведро. Его заменили на пустое.

Вслед за этим решетка была задвинута на прежнее место, и стражник исчез.

Имея за плечами опыт каменных застенков Конии, я быстро смекнула, что должна съесть эту гадость независимо от того, насколько дрянной она окажется. Но в данном случае еда откровенно отдавала тухлятиной, а мне совершенно не хотелось заболеть. Много лет назад от своего отца я узнала, что в необжитых местах лучше всего употреблять как можно более горячую пищу, если хочешь избежать отравления. Поэтому я сформулировала заклинание, чтобы разжечь небольшой костер, и довела до температуры кипения содержимое ведра. Вскоре моя каменная клетка наполнилась густым духом испорченной капусты и слегка подгнивших мясных обрезков.

Я постаралась думать о чем-нибудь приятном и заставила себя проглотить как можно больше баланды. У меня не было ни ложки, ни даже маленькой дощечки, поэтому я была вынуждена есть руками. Когда мне показалось, что я насытилась, то обнаружила, что в ведре осталось достаточно для того, чтобы поесть еще раз, поэтому я поставила его вблизи светящегося камня, чтобы случайно не опрокинуть.

Напоследок я запустила в ведро пальцы в надежде выудить хоть что-нибудь полезное. В жирном мясном вареве я обнаружила плоскую кость. Я попыталась определить, какому животному она могла принадлежать. Явно не птичья – ручаюсь головой. Не могла она принадлежать ни свинье, ни корове. Немного погодя я пришла к выводу, что такие кости бывают у ящериц. Я припрятала ее в рукаве туники в надежде, что она может пригодиться в будущем. Поев второй раз, я внимательно осмотрела опустевшее металлическое ведро. Оно было местами ржавым и имело примитивную ручку. Я знала, что не смогу воспользоваться даже самой маленькой частицей ведра или его ручки для того, чтобы сделать себе оружие, потому что те, кто держит меня под стражей, сразу обратят внимание на поломку. Поэтому я ограничилась тем, что соскребла с поверхности ведра немного ржавчины – получилась совсем небольшая щепотка – и завернула ее в лоскут, который оторвала от своего платка. Я спрятала получившийся маленький сверток в рукаве, устроив его рядом с косточкой ящерицы.

Сделав несколько расслабляющих упражнений, я выключила свет и вскоре уснула. Проснувшись, почти сразу приступила к зарядке, потом снова присела в излюбленной позе у стены и начала обдумывать сложившуюся ситуацию.

Немного погодя я привела астральное тело в соприкосновение со стеной, вошла внутрь камня, но почти сразу была остановлена. Заклинание, блокирующее камеру, показалось мне толстой, вязкой и очень упругой губкой. Я усилила нажим, но эта, как оказалось, бесконечная губка поглотила мои усилия. Пришлось отступить. Я находилась на территории, контролируемой вражеским колдуном, которого при любом, самом благоприятном для меня раскладе будет трудно победить, даже если он – невежественный шаман. Поэтому я сформулировала заклинания самозащиты, обеспечив наиболее надежную защиту от внезапной охоты.

Враг не заставил долго себя ждать и напал вскоре после того, как я заснула.

Снова вернулись дни далекого прошлого, когда я преследовала Архонта и заблудилась в просторах Западного моря. Я размышляла в своей каюте, качаясь на подвесной койке, убаюканная равномерным дыханием поверхности палубы, пока корабль мягко качался на волнах.

Внезапно в мой тихий сон вклинился Гэмелен, стуча по палубе посохом.

– Пришло время для очередного урока, друг мой, – произнес учитель.

Он бросил палку в меня, в полете она превратилась в большую крылатую змею, которая отвратительно шипела, с ее острых зубов на палубу капал яд.

Я дернулась убежать. Каждый нерв тела болел, давал команду отпрыгнуть в сторону, скатиться кубарем с подвесной койки и бежать сломя голову от смертельно опасных отравленных клыков. Вместо этого я поймала змею чуть пониже головы, за то место, где с двух сторон располагались небольшие углубления Надавив на эти углубления с двух сторон большим и указательным пальцами, я вызвала струю зеленого яда.

Отрава расплескалась на сверкающей поверхности палубы у самых ног Гэмелена. Он вскрикнул, и крик его боли заставил мое сердце защемить, потому что я сотворила это с наставником и другом.

Затем изображение Гэмелена расплылось, стекло по мерцающей поверхности дьявольского фантома, как обычно стекает нагретая краска по висящему на стене зеркалу.

Я проснулась, как от удара, сердце кувалдой било по ребрам, поджилки тряслись, как будто кто-то сильно дергал за натянутые струны. Рот был сух, как пергамент, губы запеклись. Я испытывала невероятную жажду. Щелкнув пальцами, я включила свет и направилась в тот угол, где в маленькую лужицу со стены капала вода. Зачерпнув воды, жадно выпила. Язык обволокло илистой жидкостью, но жажда исчезла. Вернувшись в спальный угол, я присела и попыталась сосредоточиться, на что потратила довольно много времени. Как только я снова полностью овладела собой, то сразу заснула.

Пришел стражник. Заменил ведро. Я оставила еще одну световую отметку на стене, потом тренировалась до полного изнеможения и снова погрузилась в сон.

На этот раз мне приснилось, что я нахожусь в саду Амальрика. Омери играла на флейте. Брат наливал в мой большой хрустальный бокал вино.

– Я люблю тебя, дорогая моя сестра, – произнес Амальрик, – и ты это хорошо знаешь. Более всего меня восхищала твоя храбрость. Но я думаю, что на сей раз ты проиграла. Признай это. Мы поднимем бокалы, и потом ты сможешь вернуться домой.

Я взяла бокал из рук брата. Его Амальрик наполнил вином Антеро, сделанным из лучших сортов винограда, из садов, от сбора в наиболее удачные и урожайные годы. Аромат вина заставил меня снова тосковать по родине. Невольно вскипели слезы, и мне доставило много труда отогнать их.

Амальрик широко раскинул объятия и сказал:

– Обними меня, Рали, я так по тебе соскучился!

Я с размаху разбила бокал о садовую скамейку и увидела, что в моей руке осталось зажатым острое, зазубренное хрустальное оружие. Амальрик поднял руки, как бы защищаясь от меня.

Я рассекла его ладонь рваными кромками разбитого бокала. Амальрик вскрикнул, из раны обильно потекла кровь. Я приблизилась к нему. Брат попытался убежать, но я настигла его прежде, чем он успел сделать несколько шагов. И я начала наносить удар за ударом своим хрустальным кинжалом.

Амальрик упал замертво у ног рыдающей Омери.

По моему лицу струились слезы, когда я вновь вернулась к действительности. Уняв всхлипы и осушив слезы, я снова направилась к лужице, чтобы утолить возникшую так же, как и после первого страшного сновидения, нестерпимую жажду. Я подавила все чувственные ощущения, все эмоции и сделала мой мозг пустым, как головка симпатичной, но ленивой школьницы.

Шло время. Появлялся и исчезал стражник. На камне появлялось все больше отметок. В сновидения никто не вмешивался. Но я знала, что противник вернется.

Перед тем как он атаковал еще раз, я успела нанести на стену еще несколько светящихся штрихов.

Я снова была в саду Амальрика. Омери рыдала над телом брата. Мои руки и туника были запачканы его кровью.

Неожиданно появилась моя мать, а я стала маленькой девочкой. Кровь, капающая с рук на садовую дорожку, до такой степени усилила чувство вины, что мне захотелось умереть.

– Что же ты наделала, Рали? – закричала мать. – Как же ты посмела убить родного брата?

Я все еще сжимала в руке разбитый хрустальный бокал.

И я сделала то, что должна была сделать.

Быстро.

Когда мать была мертва, я убила Омери. Кровь залила тропинку сада, забрызгала розы.

Меня рывком выдернуло из сна. Я едва успела подбежать к ведру с нечистотами, как меня стошнило.

Для полного восстановления потребовалось несколько часов. Когда мне удалось, я поняла, что отразила последнюю атаку невидимого врага.

И подготовилась к тому, что должно произойти дальше. Я извлекла косточку ящерицы и заточила ее о камень, доведя кончик до остроты швейной иглы. Затем использовала немного жира из ведра для еды, чтобы густо смазать косточку и сделать ее поверхность клейкой. Потом осторожно обсыпала ее ржавчиной, пока вся косточка не покрылась сплошным слоем. Произнеся заклинание, я спрятала оружие в рукаве.

Перед тем как отойти ко сну, я тщательно обмылась. Распутала космы, в которые превратились некогда красивые волосы, и, расчесав их пятерней, постаралась уложить получше.

Плохо, когда приходится оставаться наедине с тенями прошлого. Все старые грехи и неудачи собираются, чтобы унижать вас. Все случаи, когда поддались по принуждению слабости, все то из содеянного ранее, что достойно сожаления, – как и то прощение, которое вы отказались даровать. Вы поочередно рассматриваете их. Внимательно изучаете, плачетесь в жилетку, занимаетесь самоистязанием, потом бережно прячете их подальше – все нерешенные проблемы. Скрючившись в углу камеры, я погрузилась в пучину воспоминаний и боролась с нравственными мучениями до тех пор, пока мои глаза не превратились в ледышки, а сердце окончательно не зачерствело.

Еще раз приходил тюремщик. Я сделала новую отметку на стене и как-то отрешенно подумала, сколько еще светящихся полосок добавится за время моего пленения.

В тот момент, когда дверь камеры распахнулась, я ела, стараясь не думать о еде. Камеру залил яркий свет, и, когда я подняла ладони, защищая от него глаза, в нее ворвались две большие тени и бросились ко мне. У стражников была мерцающая золотом сеть.

У меня уже сложился определенный план действий, поэтому я не оказала сопротивления. Стражники набросили на меня сеть, и я оказалась завернутой в ячеистую блестящую ткань. Она прилипла к телу, как паутина, так туго спеленав руки и ноги, что все мои попытки сорвать ее с себя оказались бы безуспешными. Пока стражники закатывали меня в сеть, точно в ковер, я незаметно вытащила косточку ящерицы из рукава. Не совершив ни одного лишнего движения, крепко зажала ее в кулаке – и продолжала лежать совершенно спокойно.

Потом стражники взялись за концы сети, довольно бесцеремонно подняли меня и понесли.

Путешествие по тюремным коридорам и лестницам проходило в полной тишине. Я видела по дороге наглухо закрытые двери камер, громадных охранников, похожих из-за неопрятного вида на водяных; заключенных, прикованных цепями к стенам коридора; извергающую снопы искр печь, в которой палач добела накалял орудия пыток; слышала леденящие душу крики истязаемых. Я почувствовала облегчение, когда меня пронесли мимо камеры пыток, но именно в этот момент в груди снова защемило, так как до меня донесся пронзительный крик. Я не смогла определить, кому принадлежал этот вопль – мужчине или женщине…

Наконец мы остановились на площадке лестничного пролета. Пока мы взбирались по лестнице, я непроизвольно считала ступени. Их оказалось сто семнадцать. До сих пор помню это бесполезное и бессмысленное число, мне не раз приходилось пересчитывать ступени в ночных кошмарах.

Когда стражники подняли меня на верхнюю площадку, я увидела, что каменные стены закончились и вместо них в поле зрения появилась отесанная поверхность скалы. Я немного повернула голову, чтобы получше рассмотреть, где нахожусь, и увидела, что стражники влекут меня к деревянным воротам, за которыми оказался ствол шахты. Они перехватили меня так, как будто бы несли бревно, и стали на деревянную платформу, с невысокими, также деревянными бортами и без крыши. Я отклонила голову назад, чтобы посмотреть наверх, и увидела механизм передачи. Цепи уходили далеко наверх, в неуловимую даль, в темноту, в самом конце которой виднелась точечная искра света.

Жар был почти нестерпимым. Казалось, что где-то рядом, за гранью деревянной клети, затопили баню. Пот градом катил по лицу, ел глаза и обжигал потрескавшиеся губы.

Один из стражников дернул за канат, и я услышала, как звякнул отдаленный колокол. Платформа дернулась, а потом с натужным скрежетом и скрипом, издаваемым цепным механизмом, медленно поползла наверх. Подъем начался как-то неуверенно, платформа то и дело чиркала о стены, но немного погодя ритм движения стабилизировался, клеть перестала раскачиваться и вращаться, подъем ускорился.

В углу, в одной из деревянных стоек, на которых держалась платформа, свисали маленькие прозрачные лампадки, сделанные из хрусталя, мерцавшие в полумраке шахты. Свет лампад падал на неровные каменные стены шахтного ствола, довольно быстро мелькавшие за бортом, отражался от подземных ручейков, струившихся по скалам, рассеивался во влажном воздухе и на мелких металлических предметах.

Вдруг шахта ушла в глубину, и появились боковые штреки, в которых в ожидании подъемника столпились люди, изумленно заморгавшие, увидев, как мы пронеслись мимо, вместо того чтобы остановиться. Немного погодя я догадалась, что штреки ведут к рудным залежам. Кроме того, я поняла, насколько глубоко была спрятана моя камера под рудником, который, как я впоследствии выяснила, был самым глубоким из рудников Короноса.

Пока клеть поднималась, быстро проплывая мимо выходов в боковые штреки, я слышала рев пламени, стук и лязг металлических инструментов, удары кирок, с помощью которых крушили породу, грохот колес деревянных тачек, грубую брань надсмотрщиков, стоны и крики тех, кого силой принуждали к рабской повинности.

Подъем продолжался несколько часов, и в течение всего этого времени стражники не обменялись друг с другом и парой слов.

Через некоторое время я ненадолго отключилась, разморенная духотой, царившей в шахте.

Очнувшись, я почувствовала порыв холодного ветра; платформа внезапно остановилась.

Мои веки, слегка моргнув, поднялись, но я моментально зажмурилась от яркого света. Стражники рывком открыли ворота, и меня вынесли на холодный серый день. Прежде чем я успела осмотреться, на голову мне нахлобучили черный мешок. Тяжелый удушливый запах наполнил легкие, ошеломив меня. Я начала судорожно дышать, поглощая все больше этого вызывающего тошноту газа.

И мрак снова овладел мной.

Во сне мне привиделось, что я лежу в заросшей беседке в объятиях любовницы. Она была чужой и знакомой одновременно, черты ее лица и очертания фигуры менялись всякий раз, как только я вглядывалась в них. Она была приятна и добра, и единственное желание, которое владело нами, быть вместе, любить друг друга, а когда желание и страсть улеглись и на смену пришли успокоение и нежность, я погрузилась в томную и радостную негу. Во сне я задремала, положив голову на колени моей возлюбленной.

Я проснулась от едва различимых звуков флейты, на которой невидимый музыкант выводил спокойную мелодию. В воздухе медленно разливался запах фимиама, а под собой я ощутила блаженную мягкость подушек.

Когда сознание полностью вернулось, я поняла, что мои пальцы все еще крепко сжимают косточку ящерицы. Меня омыло дождем облегчения. Мое оружие не нашли!

Кто-то произнес мое имя, и я открыла глаза, чтобы увидеть двух молодых служанок, склонившихся надо мной.

Они были симпатичными созданиями с кожей цвета свеже-взбитого сливочного крема, одетыми в короткие прозрачные платьица с узкими золотыми поясами, повязанными вокруг осиных талий.

В руках у служанок были губки, с помощью которых они старательно обтерли мое лицо, используя для этого ароматизированную воду, и кувшин с легким вином, которое помогло утолить жажду. Служанки осторожно подняли меня с великолепной постели с глубокими, отделанными парчой подушками и альковными занавесками розового цвета, которые можно было при желании задернуть.

Служанки обращались ко мне как к госпоже Антеро и объяснили, что я должна быть готова к тому, что буду представлена королю. Я позволила им увести меня от волшебного ложа, при этом я не обращала никакого внимания на болтовню.

Будучи совершенно обнаженной, бесшумно ступая по толстым ворсистым коврам, я с любопытством разглядывала все, что меня окружало. Стены комнаты были увешаны невероятно дорогими гобеленами, на которых искусные руки мастеров выткали картины с изображением полей, лесов, рек. Встречались сцены с изображением игр красивых молодых людей. Преследование оленя, мчащегося через луг. Нежные объятия в тени деревьев. Несмотря на то что все изображенные юноши и девушки были нагими, а некоторые из любовных сцен имели слишком откровенный характер, гобелены были выполнены с большим вкусом.

Служанки привели меня к каменной ванне размером с небольшой бассейн, наполненной горячей водой, над которой стоял ароматный пар. Я спустилась по ступеням и вошла в воду по пояс. Служанки взяли меня под локоть и помогли сесть; затем хлопнули в ладоши, и из-за занавесок появилось еще несколько девушек – одна другой краше. Все они были юны, и у меня заметно посветлело на душе, когда я услышала их детское повизгивание от удовольствия после того, как они сбросили одежды и окунулись рядом со мной в воду бассейна.

Потом меня выкупали самым замечательным образом. То там, то здесь я ощущала прикосновение мягких пальчиков, меня терли губкой, массировали, обливали горячей водой. Девушки вымыли мою голову, аккуратно обращаясь с волосами, и приложили лечебные масла к ссадинам.

Впечатление было такое, как будто бы я продолжала спать и видеть сладкий сон, в котором попала в рай, где мгновенно выполнялись мои самые заветные мечтания. Раем, где на самом деле опасности подстерегают на каждом углу.

Я плыла по течению, смеясь над маленькими шутками, щекоча прелестных банщиц и умело используя их действия, чтобы так переложить косточку ящерицы, чтобы ее не обнаружили.

Служанки не заметили моих обманных движений. Они хвалили мою внешность, плакали и горевали над боевыми шрамами, приговаривая: ах, ах, бедняжка, – но ни на мгновение не прекращали нежно обрабатывать мое ослабевшее тело.

Потом меня терли полотенцем так долго, что кожа начала светиться, затем завернули в большое махровое полотенце и усадили рядом с маленьким столиком, на котором располагались изысканные блюда, предназначенные для того, чтобы утолить голод. Там был прозрачный бульон, гренки, хлеб с маслом и медом, тонкие ломтики бекона, яйца в вине и дольки разнообразных замороженных фруктов. Я наелась досыта, непрерывно улыбаясь и рассеянно отвечая служанкам, когда они спрашивали меня о том, что еще моя душа желает, но не говоря ничего, кроме «пожалуйста» и «огромное спасибо».

Наконец наступило время одеваться. Служанки отодвинули одну из занавесок, и моему взору открылся платяной шкаф размером в жилую комнату. В нем можно было найти любой наряд, который только можно себе представить, сандалии, туфли, сапожки, способные удовлетворить самую разборчивую модницу. Я бегло просмотрела почти весь гардероб, время от времени коротко отмечая качество какой-нибудь вещицы. Мне не надо было ни о чем спрашивать и тем более пытаться примерять все эти наряды, для того чтобы убедиться в том, что каждый из них будет мне впору.

Обстановка была естественной и даже слегка расслабляющей. Мы ощущали себя сестрами, которые готовятся к королевскому балу. Я не произнесла ни одного лишнего слова и не сделала ничего, что могло бы испортить настроение, и предоставила череде событий возможность увлечь меня навстречу судьбе, не забывая при этом непрерывно пополнять запасы энергии и укреплять волю.

Я выбрала простую тунику и подходящие к ней леггинсы, а под тунику надела блузку с широкими рукавами. Надев блузку, я сразу спрятала в рукаве косточку ящерицы.

Ноги я обула в сапожки из оленьей кожи, в качестве пояса выбрала серебряную цепочку. Служанки открыли шкатулку со множеством ящичков, каждый из которых имел секретный замок. Ящички были наполнены разнообразными ювелирными украшениями – от тиары до браслеток и сережек из золота.

Я поскромничала, заявив, что не люблю драгоценности. На самом деле все обстояло как раз наоборот. Но я предпочитала сделать более благоразумный выбор, нежели носить украшения из металла или драгоценных камней на территории, контролируемой вражеским колдуном.

Служанки были настолько безразличны к моему решению, что я засомневалась, глядя на закрытый только что ими сундук, – может, я ошибалась, и драгоценности безопасны. Я тронула защелку на крышке сундука, имитируя стремление помочь набросить ее на петлю, почувствовала предупреждающее жужжание волшебного поля и поняла, что не зря отказалась от побрякушек.

Наконец я была готова. Глянула в зеркало, пока служанки хлопотали рядом, без конца поправляя складки моей одежды и заправляя непослушные локоны под изящную шляпку.

В дверь комнаты грубо постучали. Одна из девушек открыла ее, и вошли два солдата в доспехах.

Наступило время встречи с королем.

Мы прошли по коридорам, преодолели множество лестниц, ведущих и вверх, и вниз, пересекли гораздо больше комнат и залов, чем я была в состоянии запомнить, и в конце концов остановились около высоких деревянных дверей, которые охраняла стража с копьями.

Из-за них доносились неистовая музыка, необузданный смех, громкие голоса пьяных спорщиков; все это сливалось в какой-то нестройный, хриплый шум. Затем двери раскрылись, и меня ввели в тронный зал короля Мэгона.

Зал был длинным и узким, со столами и скамейками из дерева, которые стояли по обе стороны от широкого прохода. В зале пировали плотные, неуклюжие воины, которые то и дело отрубали кинжалами или короткими мечами увесистые ломти жареного мяса, заглатывали их и жадно заливали элем из больших кувшинов – пенистый напиток струился по их бородам, а потом долго скандалили из-за лакомых кусков, которые им не достались.