Текст книги "Булат и злато"

Автор книги: Алла Мельникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Следовательно, благодаря кладу из Пскова удалось установить, что накануне 2 сентября 1608 года, времени, когда Псков перешел на сторону Тушина, здесь начали чеканить копейки, подражавшие популярному типу копеек 1599 года с именем Бориса Федоровича с весом, значительно ниже нормативного веса копеек трехрублевой стопы. Так как в многочисленных кладах, зарытых при Борисе Годунове, такие копейки не встречались никогда, время их чеканки следовало отнести к 1605–1608 годам. Где-то в этот промежуток в Пскове появились такие явно подражательные монеты.

Их отмечала еще одна особенность. И рисунок на лицевой стороне, и надпись имели очень высокий профессиональный уровень. Однако среди псковских монет, чеканившихся на Псковском денежном дворе, не удалось найти таких, рисунок и надписи на которых были бы выполнены сходным «почерком». Подражательные копейки явно выпадали из остальной продукции Псковского денежного двора.

Все эти наблюдения позволяли с уверенностью квалифицировать обнаруженную группу копеек как фальшивые, «воровские» монеты. Но от обычных «воровских» монет их отличали два признака. Во-первых, довольно большое количество дошедших до нас экземпляров, к тому же совершенно идентичных, чеканенных при помощи одной пары чеканов. И в кладах, и в коллекциях музеев даже две одинаковые фальшивые монеты – огромная редкость. Выпуск фальшивых копеек был «штучным» производством. В веках могли сохраниться только единичные экземпляры «воровских» монет, изготовленных различными фальшивомонетчиками. Здесь же мы встретились со значительной по количеству группой монет, вышедших из-под одного штемпеля. Во-вторых, качество изготовления наших копеек резко отличало их от обычных «воровских» изделий. Рисунки и надписи на «воровских» копейках, как правило, очень неумело исполнены, надписи чаще всего представляют или бессмысленный набор букв, или плохо читаемые подражания легенде русских копеек. Здесь же мы видим превосходно «сделанные» копейки.

Какова же природа этих необычных «воровских» псковских копеек, время чеканки которых приходится на 1606–1608 годы? Так как первый клад, где они были встречены, датируется 1608 годом, а в кладах, зарытых между 1599–1608 годами, они не найдены, мы имеем основание считать, что чеканились подражательные копейки ПСРЗ около 1608 года.

Причину их появления, по всей видимости, следует искать в псковских событиях, происходивших незадолго до присоединения Пскова к Тушинскому вору.

Псковские летописи рассказывают о бурных внутриполитических событиях в городе, предшествовавших отпадению Пскова от Москвы. В начале 1607 года царь Василий Шуйский попросил у псковичей денег, «хто сколько порадеет царю Василью». С такой просьбой о добровольном займе Василий Шуйский обращался во многие города в тот трудный период. В первую очередь он обратился к богатым псковским купцам и боярам, «мнящихся перед богом и человека, богатьством кипящих». Однако «лучшие» псковские люди превратили добровольный заем в принудительный, обложили «по роскладу» все население города, даже вдовиц. Собрать удалось только 900 рублей. Деньги повезли в Москву пять человек из числа «меньших» людей. Вместе с деньгами они повезли царю Василию жалобу на богатых псковичей. Но те опередили: к Василию поступил донос на псковских «мелких» людей, которые «казны не дали». О посланниках города было сказано: «А сии пять человек тебе государю добра не хотят».

В Москве доносу поверили, и псковичей собрались повесить. Узнав об этом, Псков восстал, обрушился на доносчиков, и семь человек богатых гостей попали в тюрьму. «Мелкие» псковские люди были спасены, но классовая борьба в городе не утихала. Популярность царя Василия падала с каждым днем, и симпатии псковичей, как «больших», так и «меньших», в конце концов обратились на Лжедмитрия II. Между тем тушинское правительство умело пользовалось создавшейся обстановкой, чтобы еще больше привлечь на свою сторону горожан. Лжедмитрий прислал в Псков «грамоту мудрым словом зело, не о крестном целовании». Умелая демагогия привела к тому, что 2 сентября Псков «отложился» от Москвы и присягнул Лжедмитрию II.

Описанные в летописи события никакого отношения к чеканке воровских монет, казалось бы, не имеют. Но ведь летопись описывала только видимую сторону городской жизни. Анализ же сообщений летописного рассказа дает основание заподозрить, что в основе брожения, охватившего город накануне «отложения» от Москвы, лежали более сложные причины. Почему богатые псковские гости вместо добровольного сбора средств совершили принудительный «росклад»? Почему царь Василий довольствовался скромной суммой в 900 рублей, собранной с города? Почему гнев псковичей обратился именно на семь человек гостей, которых посадили «в погреб», то есть в тюрьму?

Анализ и сопоставление летописного рассказа с фактом чеканки в Пскове странных «воровских» копеек, сделанных на профессиональном уровне и в достаточно больших количествах, позволяет реконструировать события 1607–1608 годов, происходившие во Пскове, следующим образом.

Не потому ли псковские «гости славные мужи и великие» переложили сбор денежных средств на «меньших» псковских людей, что они нашли иной способ «порадеть царю Василью» не без выгоды для себя? Таким способом могла стать организация откупной чеканки монет, тайная чеканка помимо денежного двора. Предположим, семь человек псковских гостей (именно такое количество было затем арестовано псковичами) дали царю Василию крупную сумму денег, получив от него тайное разрешение на монетный откуп. Свои затраты они намеревались с лихвой возместить выпуском большого количества «воровских» монет с пониженной весовой нормой. Чтобы замаскировать неполноценные монеты, откупщики в качестве образца избрали один из самых распространенных типов псковских копеек с именем правителя Бориса Федоровича Годунова, которого официальная пропаганда называла узурпатором и убийцей законного наследника престола. Среди мастеров-серебреников, которыми славился Псков, можно было найти опытного и искусного мастера; он сумел вырезать маточник, скопировав с подлинной копейки 1599 года рисунок и надпись, и снятыми с него штемпелями отчеканить довольно большую партию «воровских» копеек.

К XVII веку откупа в денежном деле давно уже отмерли. В первой четверти XVI века чеканка монет полностью осуществлялась государственным денежным двором, и лишь два мастера-иностранца – Орнистотель и Александро – получили денежные откупа от великого князя Василия III. С тех пор эта практика больше не возобновлялась. И вот в тяжелый для царской власти 1608 год она возродилась. Восстановление денежных откупов шло вразрез с монопольным правом Царской власти на чеканку монет. Оно выводило денежное производство из-под контроля Денежного приказа, создавало возможность злоупотреблений и ставило под угрозу качество монеты. Так оно и получилось в 1608 году. Если на государственном денежном дворе под давлением чрезвычайных обстоятельств вес копейки снизился только на 1/4 почки, то псковские откупщики снизили его уже на 1/2 почки. Весовая нормам псковских «воровских» монет тянет к 0,60 грамма. Далее, если государственные слегка облегченные монеты по оформлению отличались от полноценных, то откупные монеты, напротив, были замаскированы сходством с популярной и доброкачественной монетой.

Трудно представить, чтобы Денежный приказ, так настойчиво соблюдавший неприкосновенность «доброты» русской копейки, мог санкционировать возрождение денежных откупов. Надо думать, что Василий Иванович Шуйский решился на такой шаг самостоятельно, видимо, действуя через доверенных лиц.

Историки неоднократно отмечали, что царь Василий имел тесные связи с купечеством и пользовался его поддержкой и советами. При избрании Шуйского значительную роль сыграли, помимо бояр, богатые торговые гости и торгово-ремесленное население столицы. Их беспокоило то явное покровительство, которое Лжедмитрий I оказывал иноземному купечеству. Конрад Буссов рассказывал, что Шуйский, организуя заговор против самозванца, «созвал к себе на двор сотников и пятидесятников города (представителей городского самоуправления), а также некоторых бояр и купцов, и сказал им тут, что они ясно видят, как всей Москве угрожает великая опасность».

В крестоцеловальной записи от 19 мая 1606 года Василий Шуйский пообещал: «У гостей у торговых людей, хотя который по суду и сыску дойдет и до смертныя вины, и после их у жен и детей дворов и лавок и животов не отнимати, будет с ними в той вине не винны». Эти послабления торговым людям в царствований Шуйского дополнялись жалованными грамотами купцам из разных городов, рядом привилегий отдельный лицам.

Не исключено, что идея денежных откупов и была подсказана царю Василию богатыми «гостями», а инициаторами выступили псковские купцы. И для царя, и для купечества откупа были взаимно выгодны. Впрочем, результаты этой попытки оказались плачевными не только для самих псковских откупщиков, но и для царской власти. Потеря Пскова стала очень чувствительной для Москвы.

Имеются косвенные свидетельства письменных источников о том, что и в Новгороде была сделана попытка наладить чеканку откупных денег, но она не удалась.

«Отложение» Пскова от Москвы состоялось 2 сентября 1608 года, а 8 сентября взрыв классовой борьбы случился в Новгороде. Этому предшествовали следующие события.

В середине 1608 года царь отправил в Новгород своего родственника, молодого князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского. Вокруг Москвы стягивался узел осады, и Новгород должен был стать центром организации отпора тушинцам. Скопин-Шуйский собирал средства с городов северного Замосковья, Заволжья и Поморья, вел переговоры со шведами о помощи наемными войсками и «строил рать» для военных действий. Воеводой в Новгороде был также Михаил Иванович Татищев, темная фигура, любимец царя, «по причине тайной, законопреступной заслуги» и из-за приближения к царю его родственников. Так нелестно и весьма туманно писал о Татищеве уже упоминавшийся автор записок о Смутном времени дьяк Иван Тимофеев. При Скопине-Шуйском и Михаиле Татищеве дьяком был Ефим Григорьевич Телепнев, в будущем – глава Денежного приказа и Московского денежного двора (с 1610 года), крупный чиновник; его Иван Тимофеев аттестовал тоже очень нелестно: «самописчий некто», который был собеседником Михаила Татищева и «особенно близок был ему по лукавству… Честью он мало отличался от того коварного, потому что тайно наушничал царю».

Эти три лица, управлявшие Новгородом, без видимой причины 8 сентября 1608 года вдруг попытались тайно скрыться из Новгорода (они пытались бежать через мельничную плотину, ночью), захватив с собою денежную городскую казну. Заметив их бегство, новгородцы догнали и вернули беглецов. По доносу Е. Г. Телепнева М. Татищев, как организатор и инициатор побега, был казнен. Скопин-Шуйский, пользовавшийся в городе симпатиями, был прощен и, сконфуженный, вернулся к своим организаторским обязанностям.

Историки объясняют инцидент 8 сентября боязнью верхушки городской администрации повторения в Новгороде псковских событий, чем и объясняется их тайное бегство из города. Да и летопись прямо сообщает: «Весть же прийде ко князю Михаилу Васильевичу в Новгород, что Псковичи измениша. Князь Михайло же советовав с Михаилом Татищевым да и з дьяком же с Ефимом Телепневым и побоясь от новгородцев измены, побегоша из Нова города». Но близость по временя псковских и новгородских волнений дает основание и для других аналогий. Может быть, новгородцы так же как и псковичи, были возмущены манипуляциями с весом монет – слух об организации во Пскове откупной чеканки вполне мог дойти и до Новгорода? Возможно что и в Новгороде была сделана попытка наладить чеканку монет по денежному откупу. Намеки Ивана Тимофеева о «тайной, законопреступной заслуге» Татищева перед царем делают эту версию вполне допустимой. Возмущение новгородцев таким оборотом событий, направленное против должностных лиц, может объяснить причину тайного и поспешного исчезновения последних вместе с городской казной.

Отсутствие нумизматических подтверждений подобному толкованию событий 8 сентября в Новгороде можно объяснить тем, что там только собирались, но так и не смогли организовать откупную чеканку.

Наибольшего успеха в деле создания денежных откупов Василий Шуйский добился в Москве, где у него были самые прочные связи с богатой торгово-ремесленной верхушкой города.

Откупные московские монеты впервые нашлись в огромном кладе (он насчитывал 6481 монету), найденном в Москве на современной улице Обуха (в XVII веке здесь, в районе Воронцова поля, располагались дворцовая и две стрелецкие слободы). Это были две копейки с именем Василия Ивановича, без знака денежного двора, очень сходные с московскими копейками Шуйского, чеканенными в 1606–1607 годах. Но вес их – 0,55 и 0,58 грамма – выпадал из нормативного веса копеек, а рисунок и надписи тоже обнаруживали отличие от подлинных копеек. Копейки эти (кстати, разные) лишь тщательно копировали московские копейки 1606–1607 годов и были чеканены совершенно другими штемпелями.

Клад с улицы Обуха датировался 1608–1609 годами. Это был первый по времени клад, где встретились подражательные московские копейки Василия Шуйского. Затем в других, более поздних кладах, а также в музейных коллекциях нашлись еще пятнадцать копеек, которые оказались связанными с этими странными монетами не только стилистическим сходством, низким весом, колеблющимся в пределах 0,60 грамма, но и общими штемпелями. Выяснилось, что для чеканки их были изготовлены пять лицевых и шесть оборотных маточников.

Московский выпуск копеек Шуйского, чеканившихся вне Московского денежного двора, по времени не ранее 1608–1609 годов, вне всякого сомнения, относится к тому же явлению, что и псковские копейки, подражавшие копейкам Бориса Годунова 1599 года (с буквами ПСРЗ). Здесь мы видим ту же заниженную весовую норму, равную трем с половиной почкам (0,60 грамма), то же тщательное копирование полноценных популярных монет, ту же изоляцию от чекана государственных денежных дворов, ту же прекрасную ремесленную работу и, наконец, значительный для «воровского» чекана размах. Поэтому можно сделать вывод, что попытка организовать откупной чекан в Москве удалась, в отличие от Новгорода, и чеканка эта, в отличие от Пскова, продолжалась дольше по времени. Хотя до нас дошли всего пятнадцать экземпляров, наличие большого количества взаимосвязанных между собой штемпелей, приготовленных для организации откупной чеканки, свидетельствует о том, что операция эта длилась сравнительно долго.

Уж не появление ли в столице неполноценных копеек спровоцировало попытку дворцового переворота в феврале 1609 года? Разумеется, причин для недовольства Шуйским было более чем достаточно, но монеты тоже могли подлить масла в огонь. Заговор против царя возглавили московские дворяне, в числе которых были и тушинцы – князь Федор Мещерский и бывший претендент на звание «Димитрия Ивановича» Михаил Молчанов, который стал одним из приближенных Лжедмитрия II в Тушине. Однако заговорщики не получили поддержки московского посада, а члены Боярской думы попрятались по домам. Царь Василий Шуйский затворился во дворце и заявил, что по своей воле он ни за что не покинет царство.

Дворцовый переворот не состоялся. Новые события в стране все более ухудшали положение. Весной столица оказалась полностью лишена привоза хлеба. Наступил голод. Большая часть доходов от сбора податей и таможенных пошлин поступала в казну Тушинского вора, правительство которого контролировало огромную территорию. В южных районах страны регулярное действие правительственного аппарата было парализовано военными действиями и народными волнениями. Платить служилым людям стало нечем.

Организация откупной чеканки была шагом отчаяния.

На фоне денежной политики московского правительства действия Тушинского вора отличались самым выгодным образом. Во Пскове, как уже говорилось, чеканка монет после 2 сентября 1608 года производилась по повышенной весовой норме. Эта акция имела не столько экономическое воздействие, сколько агитационное звучание. Таким путем тушинское правительство добивалось популярности у населения.

Чеканка монет с именем Дмитрия Ивановича по повышенной весовой норме на Псковском денежном дворе могла продолжаться до тех пор, пока в казне Тушинского вора было серебро. Когда города Поморья и Поволжья один за другим присягали на верность Тушину и денежные поступления из этих городов и областей поступали в тушинские приказы, средства в казне были. Но уже с конца 1608 года эти же города стали восставать и не подчиняться тушинской администрации. Огромной потерей для Тушина стало отпадение Вологды, где власть взяли в свои руки целовальники и посадские люди. Одновременно против Тушина выступил Галич, где собралось сильное земское ополчение. В декабре галичское ополчение освободило Кострому. Хотя через некоторое время тушинцам удалось вернуть и Кострому, и Галич, народная война против польско-казачьих отрядов тушинцев стала распространяться по всему Северу и Поморью. Доходы в казну Тушинского вора резко сократились.

Нестабильным было положение и в самом Пскове. Не утихала внутренняя борьба между «меньшими» и «большими». Волнения и междоусобная борьба в городе и его пригородах разоряли торговых людей. Торговать стало и некому, и нечем. Значительная часть гостей покинула Псков. В таких условиях денежное производство, лишенное притока серебра, должно было неминуемо свернуться. Прекращение поступлений казенных заказов из Тушина завершило агонию псковской чеканки. Видимо, уже с 1609 года работа Псковского денежного двора заглохла. Возобновилась она спустя много лет, в 1617 году; хотя некоторые попытки наладить чеканку время от времени возникали, но они не были ни прочными, ни долговременными.

Глава 5
Приближение катастрофы

Князь Скопин-Шуйский и царь Василий Шуйский

Пока Москва задыхалась в кольце осады, князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский энергично действовал в Новгороде Великом. Этот город стал в 1608–1609 годах организационным центром национально-освободительной борьбы. По городам Севера и Поморья из Новгорода и Москвы рассылались грамоты с призывом помогать Скопину-Шуйскому казной и людьми. Из городов, раскинутых от Перми до Соловецкой обители, в Новгород шли деньги и серебряная утварь. Например, Соловецкий монастырь прислал в один прием – 2 тысячи рублей, затем – 3550 рублей, 150 «ефимков» и серебряную ложку. И. Масса писал: «Все земли от Москвы до Белого моря были московскими и стояли за Москву, каждодневно посылая в помощь деньги и людей».

Сборы средств предназначались «на корм ратным немецким людям». «Немцами» на Руси называли всех иностранцев. На этот раз ими были шведские наемники. В феврале 1609 года царь Василий заключил договор со шведским королем Карлом IX. Отчаявшись справиться с внутренними и внешними врагами собственными силами, Василий Шуйский обратился за помощью к Швеции, которая очень ожидала повода вмещаться в русские дела.

Карл IX обязался предоставить в распоряжение русского царя наемное войско, вербованное из европейских наемников самых различных национальностей. Шведы должны были предоставить русскому правительству «пять тысяч отборных воинов; три тысячи пехоты, две тысячи конницы». Содержать их предоставлялось русскому правительству. Им полагалось ежемесячное жалованье в 32 тысячи рублей в русской монете; при задержке уплаты эта сумма возрастала вдвое. Помимо денежной оплаты, русские власти обязывались предоставить наемникам возможность «закупать по обычной местной цене необходимое продовольствие, одежду и лошадей для пополнения убыли».

За свою помощь шведская корона получала город Корелу с уездом. Для России это была чувствительная потеря, а для Швеции – важное приобретение. Швеция, контролирующая по условиям Тявзинского мира 1595 года все торговые пути, связывающие русские города с Западной Европой через Балтику, благодаря приобретению Корелы с уездом значительно расширяла возможности контроля.

О том, что представляли собой шведские наемники и как они воевали в России, красочно рассказывали современники. Один из них, швед Юхан Видекинд, описавший десятилетнюю шведскую войну «против мятежников и литовцев», которую шведский король вел совместно с «великим князем Московским Василием Ивановичем Шуйским», писал, что при осаде Нарвы «наша французская конница, стоявшая вблизи города…, причинила жителям больше вреда, чем огонь и нападения врагов в течение долгого времени. В суматохе пожара французы, как воры и разбойники, грабили уцелевшее имущество несчастных горожан. Комендант города Филипп Шединг письменно просил лагерных комиссаров убрать эту сволочь».

Многие из бродячих польских групп, явившихся в Московию «за ловлей счастья», с легкостью меняли хозяев: «При осаде шведами Копорья Яков (Делагарди. – А. М.) принял перебежчиков-поляков (400 человек, которые из-за неуплаты жалованья ушли от Ходкевича, потом под разным командованием бродили по Московии и, наконец, примкнули к Якову со своими слугами. Чтобы они не бродили с грабежами, их приняли на службу, после того, как они присягнули на верность Карлу Филиппу и согласились получать ежемесячную плату в 6 злотых». Поскольку шведские наемники получали плату от московской казны, то, следовательно, перешедшие на их сторону вчерашние враги Шуйского теперь тоже получали от него же плату.

Скопин-Шуйский собирал в Новгороде меха, ткани, деньги и серебро. Серебро немедленно переправлялось на Новгородский денежный двор. В 1608–1609 годах он работал на полную мощность, о чем свидетельствуют и новые орудия чеканки – маточники с буквами н/PSI = 116 (1608) год и НРД (сокращенное название города без даты), и большое количество монет этих лет.

Шведским наемникам платили не только деньгами, но и мехами и сукном, которые расценивались как эквивалент денег. Так, Ю. Видекинд сообщал, что «Скопин раздавал воинам 5000 рублей деньгами и 3000 собольими мехами»; далее он рассказывал, что им снова было выплачено «4000 рублей деньгами и 2000 тканями (сукнами), и в течение нескольких недель» им было выслано продовольствие из города. Под Калязин Скопин посылал шведам «меховые шубы и плащи из толстого сукна для защиты от дождя, а также 4000 рублей».

Мощное национально-освободительное движение русских северных и поморских городов, а также городов Верхнего Поволжья, и наличие шведских воинских сил позволили Скопину-Шуйскому выйти в мае 1609 года из Новгорода вместе со шведскими войсками и 3 тысячным русским корпусом. Население было ожесточено грабежами и насилиями тушинских отрядов, состоявших из поляков и вольных казаков. Медленное, но победоносное движение Скопина-Шуйского к Москве освобождало города и деревни от власти тушинцев. Была снята шестнадцатимесячная осада Троице-Сергиева монастыря. Дороги на Москву освободились. Видекинд ликовал: военные успехи открыли «повсюду пути и скрещения дорог, они открыли свободный доступ к столице провианта и хлеба в изобилии. Бочка пшеницы, незадолго до того продававшаяся за четыре рубля, дошла до дешевизны в 70 денег… Отовсюду из местностей, ставших доступными, начало стекаться все в величайшем изобилии при низком уровне цен».

Открылись пути внешней торговли. Исаак Масса, прозимовавший со своими товарами в Вологде, писал: «Около пасхи… весь путь от Ярославля до Белого моря совершенно очистился, так что все купцы тотчас же по вскрытию рек с великой радостию отправились к морю и в Архангельск и здесь нашли свои корабли, [прибывшие] из Англии и Голландии, которых они уже не чаяли больше видеть». Впрочем, в это лето архангельская торговля оказалась не очень активной, так как, по словам того же И. Массы, иностранные корабли были вынуждены покинуть Архангельск, не дождавшись «купцов из глубины страны». Внешняя торговля смогла оправиться от потрясений 1607–1608 годов с меньшей быстротой, чем внутренняя.

После снятия осады Денежный приказ поспешил восстановить «доброту» копейки, поколебленную тяжелыми испытаниями 1608-го и первой половиной 1609 года. Возобновилась чеканка полноценных монет весом в 4 почки (0,68 грамма). Они были оформлены так, чтобы их можно было без труда отличить от копеек пониженного веса. Так как и эти копейки, и откупные московские монеты не имели на лицевой стороне никакого знака, новые полноценные копейки выделили тем, что на лицевой стороне, под ногами скачущего коня разместили буквы МО – знак Московского денежного двора, давно уже не употреблявшийся. Использовали также старый маточник лицевой стороны времени Федора Ивановича со знаком М/о.

«Доброта» русской копейки была восстановлена. Но для удержания стабильного качества монеты у казны явно не хватало средств. К тому же Василий Шуйский не скупился на подарки иноземцам, которые он раздавал помимо жалованья. Современники рассказывали, что каждому шведскому начальнику он дарил либо коня в полном уборе, либо золотые пояса, ожерелья, серебряные сосуды, либо шелковые и меховые покрывала, либо мечи редкой работы. Не исключено, что многие средства были извлечены им из монастырской казны. Келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын писал, что после снятия осады с монастыря Шуйский забрал там «последнюю казну: …сосуды златыя и серебряня и позлащены, иже велицей достойны».

Безрассудная щедрость царя по отношению к иноземным войскам отнюдь не вызывала ответной признательности. Конрад Буссов рассказывал: «Понтусу и всем пришедшим с этим войском московский царь Шуйский был очень рад…, почтил всех офицеров по случаю прибытия золотою и серебряной посудой из своей казны, заплатил сполна всему войску все, что им причиталось, золотом, серебром, соболями. Но когда набили мошну, они обнаглели и стали учинять в городе одно безобразие за другим».

Новая беда обрушилась на русскую землю. Весной 1609 года крымские татары появились в южных территориях, в окрестностях Серпухова, Коломны и Боровска. Крымская орда действовала в соответствии с тем соглашением, которое заключил Сигизмунд III с Турцией: крымские татары обязывались открыть военные действия против Москвы. Но и сам Сигизмунд III решил наконец открыто развязать военные действия против России. В качестве предлога король использовал сближение русского правительства со Швецией. Сигизмунд сам претендовал на шведский престол по праву крови и считал шведского короля Карла IX, своего дядю, узурпатором. Русско-шведское сближение мешало его борьбе за шведскую корону. Не без оснований теперь надеялся Сигизмунд III на династическую унию с русским престолом – доверенные лица из Москвы доносили королю, что в среде московских бояр все более крепнет идея объединения России и Польши под общей властью.

В сентябре 1609 года войска Сигизмунда III осадили Смоленск. Король надеялся, что жители Смоленска выйдут ему навстречу с хлебом-солью. Но горожане не пустили короля в город. Осада Смоленска длилась двадцать месяцев и сыграла очень важную роль в дальнейшем ходе русской национально-освободительной борьбы.

Открытая война с Польшей изменила расстановку сил в лагере Лжедмитрия II. Многие отряды шляхтичей по призыву короля бросили Тушино и отправились под знамена Сигизмунда III. Впрочем, окончательно бросить Тушино они не решались, так как Лжедмитрий II задолжал полякам, по их подсчетам, от 4 до 7 миллионов рублей. На приверженцев Лжедмитрия II отрезвляюще подействовала откровенная захватническая политика вчерашних друзей – поляков. Авторитет тушинского царя резко упал. Он был вынужден тайно покинуть собственную резиденцию и бежал в Калугу, бросив на произвол судьбы и своих русских сторонников, и «царицу» – Марину Мнишек.

Теперь силы вольных казаков стали концентрироваться вокруг Калуги. Казаки по-прежнему стояли «за доброго царя», но Лжедмитрий боялся их не меньше, чем правительственных войск Скопина-Шуйского. Он вновь обратился к помощи иноземцев. В Калуге его опорой стал польский канцлер Ян Сапега с отрядом наемников.

Окончательно разуверившиеся в Лжедмитрии II тушинские бояре и патриарх Филарет – остатки тушинского правительства – решили призвать на русский трон сына короля Сигизмунда III королевича Владислава. 4 февраля 1610 года между ними и королем был заключен договор. В нем оговаривались условия венчания королевича на русский престол. Король подписал все условия договора, но его истинные цели заключались в полном овладении Русским государством. Чтобы заручиться поддержкой русской феодальной верхушки, король от имени Владислава раздавал поместья русским тушинцам.

К весне 1610 года обстановка в России осложнилась окончательно. В марте Скопин-Шуйский торжественно вступил в столицу, которая восторженно его приветствовала. В среде дворянства родилась и все более крепла идея посадить на престол этого молодого, талантливого и удачливого полководца.

В Калуге жил «воровской» царь, вокруг которого концентрировались социальные низы и вольные казаки, не оставлявшие надежды на «доброго царя».

В военном лагере под Смоленском король польский Сигизмунд III вел себя как правитель Московии. Остатки тушинского правительства и патриарх Филарет, инициаторы идеи о польском претенденте на русском троне, очутились тоже под Смоленском, под защитой нового покровителя.

Пан Ружинский сжег остатки тушинского лагеря и отступил со своим отрядом под Волок-Ламский.

Роковое событие в Москве, случившееся в марте 1610 года, решительным образом изменило всю ситуацию. Двадцатичетырехлетний воевода М. В. Скопин-Шуйский внезапно умер после одного из многочисленных пиров, устроенных в его честь. Современники подозревали, что он был отравлен по повелению царя Василия Шуйского. Вместо Скопина-Шуйского во главе русской армии встал брат царя, Дмитрий Иванович Шуйский, бездарный воевода, трусливый и алчный человек.

Дмитрий Шуйский стал готовить поход против поляков. Собирались выступать соединенные русские и шведские силы. Шведский главнокомандующий Яков Делагарди с полуторатысячным отрядом наемников прибыл в Москву. С наступлением летних дней было собрано русское дворянское ополчение, и число армии достигло 30 тысяч человек.

Роковое золото

Военные приготовления требовали новых расходов и прежде всего денег для жалованья войску. Но разлаженный государственный механизм не мог обеспечить регулярное поступление доходов в казну. Не хватало денег, не было и достаточного количества сырья. После сбора средств с северных и северо-восточных городов в 1608–1609 годах такой источник пополнения казны в 1610 году уже не мог быть столь же эффективным.