Текст книги "Булат и злато"

Автор книги: Алла Мельникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Глава 8
В борьбе за освобождение Москвы

«Литва» в осаде

Рассказывает киевский мещанин, уже знакомый нам Божка Балыка, попавший с купцами в московскую осаду в 1612 году. «С сентября дня 14 голод велми стал утискати, пехота новая стала с голоду мерти и мало не все вымерли… Немцы кошки и псы все поели… А потом уже голод незносный почат трожити, же пехота и немцы… почали людей резати и ести». В Кремль, к «майстерам денежным у ворота Микольские» шел московский человек, который нес мешок угля. Выскочившие со стен гайдуки «порвали и зараз забили и зъели» этого человека.

Рассказы о людоедстве и страшны сами по себе, и важны как дополнение к нашим сведениям той поистине трагической ситуации, сложившейся в Москве осенью 1612 года. Поляки и русские бояре были заперты в районе Кремля и Китай-города. В остальной части Москвы и в Подмосковье располагались таборы Первого ополчения, вернее, то, что от них осталось. Они не пропускали продовольствие и топливо в лагерь осажденных. Поляки и русские изменники голодали, мерзли, погибали от ран и болезней.

Но Московский денежный двор, расположенный на территории Кремля, продолжал работать и выдавать жалованье наемникам. Монеты чеканились из серебра и золота. Видимо, с августа 1612 года, с началом нового года (сентябрьского цикла), вес копейки снизился еще на четверть почки и стал составлять 0,48 грамма (2,75 почки). Из гривенки теперь выделывали 425 копеек.

Надежды на освобождение от поляков, угасшие было в связи с распаданием Первого ополчения, возродились, как только до населения стали доходить вести о действенной силе, образовавшейся в Ярославле. Надежды эти питались также теми реальными благами, которые получали ратники из казны Второго ополчения. Во всей Москве единственными сторонниками поляков в 1612 году оставались, по-видимому, только бояре, «друзья великого короля», впустившие «литву» в Москву и справедливо опасавшиеся возмездия за измену.

Попытка московского правительства использовать высшее духовенство в борьбе с нарождавшимся в Нижнем Новгороде патриотическим движением закончилась полным провалом. Летопись сообщает: «Литовские же люди слышаху на Москве, что собрание в Нижнем ратным людям, и посылаху к патриарху (Гермогену. – А. М.), чтобы он писал, чтоб не ходили под Московское государство. Он же новой великий государь исповедник рече им: „Да будут те благословени, которые идут на очищение Московского государства, а вы, окаянные Московские изменники, будьте прокляты“. И оттоле начата его морити гладом и умориша гладною смертию, и предаст свою праведную душу в руци Божии в лето 7120 году, месяца февраля в 17 день, и погребен бысть в Москве в монастыре чюда архистратига Михаила».

Сходство монет Ярославского денежного двора с московскими наводит на многие размышления, относящиеся прежде всего к деятельности Денежного приказа в этот период. Денежный приказ, функции которого, как известно, выполнял Московский денежный двор, находившийся в 1610–1612 годах в полной зависимости от польского командования, тем не менее, судя по монетам, упорно старался держаться своей линии. Ухудшение качества (веса) копейки допускалось лишь как самая крайняя мера. Чеканка копеек не только из серебра, но и из золота, к чему, начиная с 1610 года, прибегал Московский денежный двор, могла на какое-то время оттянуть падение ценности русской копейки. По-прежнему выпуск монет ухудшенного веса рассматривался как временное отступление и монеты пониженного веса выделялись различными элементами оформления. Если переход к чеканке по стопе в 340 копеек из гривенки, совершившийся в 1611 году, был воспринят как переход к новой стопе, то ухудшение веса в 1612 году выделялось новым оформлением оборотной стороны.

Руководителем Денежного приказа и головой денежного двора при поляках был дьяк Ефим Григорьевич Телепнев. Его политическая карьера началась еще при Борисе Годунове, и в последующие годы он все время продвигался по службе. При Шуйском его отправили в Новгород, где вместе с воеводой М. В. Скопиным-Шуйским он должен был «строить рать» для организации отпора полякам. Надо полагать, Ефим Телепнев был ловким и изворотливым политиком, что помогло ему уцелеть во время восстания новгородцев 8 сентября 1608 года. Он сумел свалить вину за тайное бегство из города и похищение городской казны на одного из трех участников – Михаила Татищева (двое других были сам Телепнев и Скопин-Шуйский). Татищева казнили, а Телепнев продолжал служить дальше. Его включили в состав «Великого посольства», направленного под Смоленск из Москвы в 1610 году, но вскоре отпустили и, вернувшись в Москву, он возглавил денежное производство. После изгнания поляков из Москвы Телепнев отделался лишь испугом: его продержали некоторое время «за приставом» и выпустили, в то время как других «друзей великого короля» либо казнили, либо забили насмерть при пытках. Телепнева же поставили вначале во главе Печатного приказа, а затем он вновь возглавил Денежный приказ. Возможно, у Телепнева имелись какие-то заслуги, что и позволило ему уцелеть. Может быть, заслуги эти заключались в той твердой позиции Денежного приказа, которую ему удавалось удержать и под властью польского командования? Впрочем, нельзя исключать и его способности «к хитрости и к лукавству», о чем писал еще дьяк Иван Тимофеев.

Косвенным подтверждением твердой позиции и патриотических настроений Денежного приказа является появление в ярославском денежном производстве маточника, сделанного московскими резчиками (или резчиком).

Для изготовления пары маточников требовался приблизительно месяц. Это – в условиях нормальной работы денежного двора. Но вряд ли на рубеже 1611–1612 годов – времени, когда маточники могли быть приготовлены, Московский денежный двор находился в таких нормальных условиях. Монеты позволяют проследить воистину детективную историю, которая произошла под крышей Московского денежного двора в начале 1612 года.

Анализ всего круга нумизматических источников 1612–1614 годов позволяет предположить, что весной 1612 года в Ярославль из Москвы отправили не сами маточники, специально приготовленные для ярославской чеканки, а только снятые с них чеканы. Доказательством такой догадки служит появление в московской чеканке 1614 года монет с именем Михаила Федоровича, с лицевой стороной, приготовленной при помощи первого ярославского образцового маточника. Только буквы с/ЯР там были счищены и заменены на с/МО – знак Московского денежного двора. Этим маточником во взаимодействии с оборотными маточниками Московского двора в 1614 году была отчеканена довольно большая группа самых ранних копеек Михаила Федоровича.

Другим доказательством того, что в 1612 году в Ярославль переправили только чеканы, а не сам маточник, служит дальнейшая история ярославского чекана. Когда чеканы, снятые с образцового маточника, износились, пришлось делать новые маточники, вместо того чтобы снять с него же новые штемпели-чеканы, как это практиковалось на денежных дворах. Новые маточники сделали местные ярославские мастера, которые, как уже говорилось, добросовестно, хотя и не очень умело, скопировали их с первого образца. Новый выпуск ярославских монет связан общими соотношениями штемпелей, в то время как монеты первого выпуска стоят изолированно от остальных ярославских копеек. Это лишний раз подтверждает справедливость нашего предположения о том, что маточники, предназначенные для открытия чеканки в Ярославле, остались на Московском денежном дворе.

Надо полагать, что операция по изготовлению пары маточников для Ярославля на Московском денежном дворе являлась операцией опасной и поэтому сугубо секретной. Работа мастера такого ранга, как «матошного дела резец», разумеется, строго контролировалась. Он получал большое жалованье, продукция его – маточники – тщательно учитывалась и охранялась. Это делалось во избежание бесконтрольного тиражирования чеканов с маточника, при помощи которых создавалась возможность чеканить монеты вне денежного двора, то есть чеканить «воровские» копейки. Все маточники на денежных дворах хранились в специальных кожаных мешках, опечатанных администрацией двора. Чеканы контролировались с меньшей строгостью, и отчет за них держали мастера-чеканщики.

Мастер-«резец», вырезавший пару образцовых маточников для Ярославского денежного двора, должен был сохранить их на Московском дворе, чтобы отчитаться в проделанной работе. Снять с них сколько угодно чеканов-штемпелей было делом техники, так же, как и переправить их из Москвы в Ярославль. Остается тайной – как удалось скрыть криминальный в тех условиях знак с/ЯР, вырезанный на лицевой стороне маточника, и совершенно необъяснимое в 1612 году имя Федора Ивановича на оборотном маточнике. Можно предположить, что контроль за действиями денежных мастеров осуществляли поляки, не настолько сильные в русском языке, чтобы вдаваться в тонкости языкознания. Может быть, существовали и другие обстоятельства, позволившие замаскировать проделанную «матошного дела резцом» рискованную работу, но о них мы уже не узнаем никогда. Такие действия следов в письменных источниках обычно не оставляют.

Для нас, пытающихся реконструировать подлинные события на основании сохранившихся монет, бесспорно одно: на Московском денежном дворе в 1612 году работали истинные патриоты, сумевшие тайно приготовить орудия чеканки для Ярославля и переправившие их из осажденной Москвы. Насколько была причастна к патриотической акции администрация денежного двора и Денежного приказа – судить трудно, так же, как трудно судить о степени вмешательства в денежное производство представителей польского военного командования. Возможно, благополучная судьба головы денежного двора и руководителя Денежного приказа Ефима Григорьевича Телепнева после «московского взятия» косвенно указывает на причастность администрации к этому делу.

Монеты и дипломатия

Усилия правительства ополчения в течение тех четырех месяцев, что Второе ополчение стояло в Ярославле, возымели успех. Были собраны средства на продолжение военных действий. Владимир, Рязань и Тверь очистились от враждебных Второму ополчению вольных казаков. Значительная часть казаков перешла на службу к Пожарскому, в немалой степени привлеченная возможностью получать регулярное денежное жалованье.

Первое ополчение в те же месяцы практически перестало существовать как политическая сила. Атаман Заруцкий стал вести переговоры с гетманом Ходкевичем о переходе казаков на польскую сторону. Князь Д. Т. Трубецкой не принимал участия в переговорах и даже не знал о них. Между двумя руководителями Первого ополчения произошел разрыв. Заруцкий с двумя тысячами казаков ушел из-под Москвы в Коломну, где находились Марина Мнишек с «воренком». Затем они перебрались в Михайлов, с тем чтобы снова начать борьбу за престол. Претендентом на этот раз стал сын Марины, «царевич» Иван.

Оставшиеся силы Первого ополчения (около 3–4 тысяч ратников) и князь Д. Т. Трубецкой примкнули ко Второму ополчению.

На выручку осажденным в Москве полякам с запада шла армия гетмана Ходкевича. Тревожные вести о продвижении польских отрядов заставили руководителей ополчения выступить из Ярославля.

Путь Второго ополчения к Москве отмечают монетные клады, в которых были новые копейки с буквами с/ЯР и именем Федора Ивановича. Один большой клад с такими монетами был найден неподалеку от Троице-Сергиевой лавры, второй – в Тамбовской области, третий – в Вологодской области.

Клады из Тамбовской и Вологодской областей свидетельствуют о широком распространении новых полноценных монет, жадно впитывавшихся истощенным денежным обращением.

Ярославский денежный двор продолжал чеканку монет и после выхода из города основных военных сил. Руководители чеканки внимательно следили за состоянием денежного производства в других русских городах, где работали денежные дворы. Как только Московский двор перешел на чеканку копеек по четырехрублевой стопе (весовая норма 0,51 грамма – 3 почки), в Ярославле сразу переориентировались на новую весовую норму. Здесь тоже стали чеканить по стопе 400 копеек из гривенки. Это ставило ярославские монеты в равное положение с московскими. Более того, после ухода из Ярославля военных отрядов на ярославских монетах знак с/ЯР убрали вообще, а оборотную сторону сделали с именем… Владислава Жигимонтовича. Ярославские копейки с именем Владислава очень редки, как, впрочем, весьма немногочисленны и остальные поздние выпуски Ярославского двора.

Как объяснить появление на монетах Второго ополчения имени его политического врага? Видимо, ответ на этот вопрос следует искать в той политической конъюнктуре, которая образовалась в связи с поисками возможной кандидатуры на русский трон, а также в конкретной обстановке, сложившейся к моменту выхода войска ополчения из Ярославля.

Известно, что вопрос о кандидате в русские цари обсуждался с момента прихода сил ополчения в Ярославль. В апреле по городам рассылались грамоты с призывом «в нынешнее конечное разорение быти не безгосударными, чтоб нам по совету всего государства выбрати общим советом государя».

Выбор кандидатур был довольно широким. Существовали «воровские» претенденты. Как уже говорилось, со 2 марта по июль 1612 года власти Первого ополчения признавали царем псковского вора «Сидорку». Сын Марины Мнишек, «воренок» Иван, за которым стоял атаман Заруцкий со своими казаками, тоже был достаточно популярной фигурой у некоторой части русского населения. Имелись и царственные кандидаты. Сам Сигизмунд III хотел заполучить русский трон, и это обстоятельство стало одной из причин того, что он не отпускал отрока королевича в Москву, заочно коронованного и официально признанного русского царя. В июне 1611 года шведское командование заняло Новгород и между Новгородскими властями и шведским королем Густавом-Адольфом был заключен договор. Согласно договору Новгород предусматривал избрание «великим князем Новгородского государства, а также Московского и Владимирского государств…», если они захотят присоединиться к Новгороду, одного из сыновей шведского короля, принца Карла-Филиппа. 23 июня 1611 года правительство Первого ополчения утвердило кандидатуру шведского королевича на Земском соборе. В Ярославле не могли не считаться с этим решением. В мае и июне 1612 года между новгородско-шведскими властями и Вторым ополчением велись долгие дипломатические переговоры, направленные на поиски решения, которое не связывало бы русскую сторону обязательствами, но в то же время и не рассорило бы со шведами. В тот момент русские и шведы имели общего врага – поляков, и это соображение следовало учитывать в первую очередь. Поэтому правительство Второго ополчения уклончиво отвечало, что Русская земля готова принять Карла-Филиппа, но прежде он должен прибыть в Новгород и принять православие. Истинные свои намерения правительство Второго ополчения скрывало. Позже руководители ополчения признавались: «Тово у нас и на уме нет, чтоб нам взяти иноземца на Московское государство; а что мы с вами (новгородскими посланниками. – А. М.) ссылались из Ярославля, и мы ссылались для тово, чтобы нам в те поры не помешали, бояся тово, чтобы не пошли в Поморские городы».

Возникала и еще одна кандидатура – эрцгерцога Максимилиана, брата австрийского императора.

Среди всех кандидатур формальной властью обладал только Владислав. От его имени чеканилась монета и писались указы, его именем осуществлялась власть в части государства, остававшейся под управлением «семибоярщины». Не следует забывать, что в лагере под Смоленском представительное «Великое посольство» во главе с наиболее авторитетными полномочными делегатами Боярской думы вели переговоры с Сигизмундом III об условиях оформления династической унии. Фактически единственным, хотя и очень серьезным, препятствием на пути осуществления унии стало упорное нежелание польской стороны дать согласие на крещение королевича в православную веру и отпустить в Москву.

Можно предположить, что, выпуская монеты с именем Владислава, ярославское правительство в известной мере декларировало свою готовность разрешить династический кризис мирным путем. Но скорее всего выпуск монет с именем Владислава следует рассматривать как дипломатическую хитрость. По внешнему виду ярославские и московские копейки Владислава были похожи – на лицевой стороне у тех и других не помещалось никакого знака, надписи на оборотных сторонах стилистически мало различались. Поскольку выпуск московских копеек с именем Владислава летом 1612 года был очень незначителен, к тому же вес их неуклонно понижался, подражавшие им ярославские копейки, имевшие стабильный вес четырехрублевой стопы, могли использоваться как аргумент для привлечения в свой лагерь сторонников из пропольского лагеря. Хорошее качество ярославских копеек с именем Владислава Жигимонтовича служило дополнительным доводом в пользу Второго ополчения, которое сумело обеспечить более качественный выпуск монет от имени царствующего лица.

Освобождение Москвы

Воинские силы Второго ополчения были довольно внушительны. Приблизительно десять тысяч составляли дворяне и дети боярские, служилые татары касимовские, казанские, сибирские и другие. Около трех тысяч – казаки и стрельцы. Значительную часть ратных людей составляли даточные – крестьяне и посадские люди, собранные по посошной разверстке. Всего войско насчитывало двадцать-тридцать тысяч человек. По составу своему это было, пожалуй, наиболее демократическое войско, объединенное общей национально-патриотической идеей. Недаром сидящие в Кремле шляхтичи с насмешкой советовали Пожарскому отпустить своих ратников «к сохам». По представлениям того времени, военное дело являлось привилегией господствующего класса. Крестьянам и горожанам, из которых в значительной степени состояло Второе ополчение, места среди них не было.

Войско Второго ополчения строилось не столько по социальному признаку, сколько в зависимости от состояния военной подготовки и боевых заслуг ратников. Принцип, предложенный К. Мининым, предусматривал деление всех ратных людей на четыре категории. Все категории получали разные денежные оклады. Поверстанные по первому разряду получали денежное жалованье 50 рублей в год, по второму – 45, по третьему – 40 и по четвертому – 30 рублей. Когда под Москвой Второе ополчение встретилось с остатками Первого ополчения, голодные и полураздетые ратники Трубецкого сказали о пришедших с завистью: «Они богатии пришли из Ярославля!»

Войско Минина и Пожарского подходило к столице с 3 по 20 августа. Свои укрепленные острожки и окопы они разместили «на-особицу» от казачьих отрядов, опасаясь дезорганизирующего влиянии стихии, царившей в казачьих таборах Первого ополчения.

22–24 августа 1612 года состоялась решающая битва за Москву с отрядом Ходкевича, который попытался прорваться на помощь к осажденному в Кремле гарнизону. Исход первого дня битвы решило вмешательство «самовольством» отрядов Трубецкого, в трудный момент переправившихся через реку Москву у Ново-Девичьего монастыря и поддержавших воинов Пожарского. Потерпев неудачу в прямой атаке, Ходкевич отвел свои силы, прикрывавшие обоз с продовольствием, к Донскому монастырю, чтобы пробиться к Кремлю через Замоскворечье. Бой возобновился 24 августа. Казаки Трубецкого ушли в свои таборы, и лишь агитация келаря Троице-Сергиева монастыря Авраамия Палицына, не только воззвавшего к патриотическим чувствам казаков, но и пообещавшего жалованье из монастырской казны, вернула их в ряды сражавшихся. Окончательный успех принесла атака отряда ополчения под личным командованием К. Минина, который потеснил силы гетмана у Крымского моста. 25 августа Ходкевич отошел на Смоленскую дорогу через Воробьевы горы и оттуда – к Вязьме. Провиант в Кремль так и не был доставлен.

Польский гарнизон не мог больше обороняться. Голод и болезни сократили численность его с трех тысяч до полутора. Надвигалась осень, и осажденные понимали, что зиму им не перенести. 22 октября был взят Китай-город.

Перед победителями открылась страшная картина. Летопись рассказывает: «Сиденье ж их бяше в Москве таково жестоко: не токмо людей побиваху и едяху, но и сами друг друга побиваху и едяху. Да не токмо живых людей побиваху, но и мертвых из земли роскопываху: как убо взяли Китай, то сами видехом очима своима, что многия тчаны насолены быша человечины».

Начались переговоры с «кремлевскими сидельцами». Вначале были выпущены боярские жены «без позору», что вызвало возмущение воинства князя Трубецкого: «Казаки ж за то князь Дмитрия (Пожарского. – А. М.) хотяша убити, что грабить не дал боярынь». Затем выпустили бояр. 27 октября сдался и польский гарнизон.

1 ноября 1612 года в Москве состоялся торжественный крестный ход с благодарственным молебном в ознаменование освобождения от поляков.

Первые шаги «устроения» земли

В Москве образовалось временное правительство, во главе которого с сентября 1612 года встали «во единачестве» князья Д. М. Пожарский и Д. Т. Трубецкой. Оба воеводы соединили свои приказы и прочие административные учреждения и поставили их на нейтральном месте – «на Неглимне». Вся текущая административная работа велась от имени Пожарского и Трубецкого. Они представляли собой единственную реальную власть. Царь Василий Шуйский был умерщвлен 12 сентября 1612 года в Польше, в Гостынском замке. Эфемерная власть Владислава Жигимонтовича пала вместе с падением польского гарнизона.

Оставалось еще два претендента на русский престол – сам польский король Сигизмунд III и шведский королевич Карл-Филипп. Сигизмунд III, еще не ведая о катастрофе, постигшей польский гарнизон в Кремле, выступил в конце октября 1612 года в поход против Москвы. Он рассчитывал военной силой склонить Россию к признанию его власти. При подходе к Москве он послал главе Боярской думы Мстиславскому извещение, что отпустит Владислава в Москву, как только бояре пришлют ему послов для переговоров.

Победа Второго ополчения и освобождение Москвы от поляков свели на нет любую попытку польского короля возобновить возможность сговора. Династическая уния Речи Посполитой и России отошла в область преданий. На собственном опыте русские люди всех сословий убедились, что при помощи иноземцев, будь то поляки или шведы, порядок в стране установить нельзя, ибо иноземные помощники в первую очередь преследовали свои корыстные интересы. Рассчитывать следовало только на свои собственные силы.

Гонцы короля Сигизмунда III, явившиеся в Москву, были арестованы. Передовые отряды польского войска в то время стояли в Рузе, поэтому москвичи опять стали готовиться к обороне. Польские войска терпели неудачу за неудачей. Русское население отказывалось продавать провиант полякам, а войска ополчения наносили им сокрушительные удары. 27 ноября Сигизмунд III дал приказ об общем отступлении, и королевские войска отошли к Смоленску, который после падения стал для поляков основным опорным пунктом на русской территории.

Необходимость организовать военный отпор Сигизмунду III в ноябре 1612 года на короткий срок задержала организационную деятельность правительства Трубецкого и Пожарского. Главной задачей стало «устроение» земли – восстановление во всем объеме разрушенного государственного механизма и поиски достойной кандидатуры на русский трон. Но в этот момент перед правительством встала во весь рост иная, очень острая проблема: любыми средствами предотвратить взрыв недовольства вольных казаков, представлявших грозную социальную силу.

В Москве осенью 1612 года сосредоточивались воинские силы, состоявшие из земских дворян (около двух тысяч), стрельцов (около тысячи человек), казаков (четыре с половиной тысячи) и нескольких тысяч вооруженных стрельцов – москвичей. Надвигалась зима. Ополченцев нужно было обеспечить провиантом, теплой одеждой и зимними квартирами. Распустить ратных людей в тот момент было бы преждевременно. Поход Сигизмунда III в ноябре показал, насколько реальной оставалась военная угроза для столицы. Наибольшие опасения внушали казаки. В сущности, от их позиции зависела тогда судьба «устроения» земли.

Современники рассказывали: «И хожаше казаки в Москве толпами, где ни двинутся гулять в базар – человек по 20 или 30, а все вооружены, самовластны, а меньши человек 15 или десяти никако ж и не двинутся. От боярска же чина никто ж с ними въпреки глаголете не смеюще и на пути встретеиюще и бояр же в сторону воротяще от них, но токмо им главы свои поклоняюще».

Выплата жалованья всем «воинского чину» людям стала первоочередной заботой правительства ополчения. Но денег в казне и в кремлевских сокровищницах не было, а «которые деньги были в привозе, и те розданы ратным людем на жалованье». Казаки стали требовать «у начальников» жалованье, не считаясь с тем, что они уже, по выражению летописи, «всю казну Московскую взяша». Между «начальниками» и казаками произошло вооруженное столкновение, в результате которого у «казаков немного государевой казны отняша».

Обстоятельства вынуждали земское правительство бросить все силы на разрешение финансовых вопросов. Путей для этого оказалось немного. Во-первых, начались энергичные розыски государственной казны, спрятанной во время пребывания поляков в Москве. О кремлевских сокровищах рассказывал польский посол Маскевич. Он писал, что казну эту бояре тщательно сохраняли в тайне от поляков, требующих выплаты жалованья: «Было чем заплатить из казны, но бояре не хотели трогать сокровища, необходимые для торжественного венчания королевича, коего с часу на час ожидали. Там хранились всякие вещи, употребляемые для коронации: царские одежды, утварь золотая и серебряная, драгоценные каменья, сверх того дорогие столы, осыпанные каменьями стулья, золотые обои, шитые ковры, жемчуг и многое тому подобное. Все это я видел собственными главами».

Осенью 1612 года «возлюбленные друзья великого короля» – доверенные лица, стоявшие «у царской казны», казначей Федор Андронов, дьяки Тимофей Савинов, Степан Соловецкий, Иван Безобразов, Ефим Телепнев и другие – были арестованы и «под пытками» указали правительству ополчения место хранения всех драгоценностей: «драгоценного скипетра царя и великого князя Ивана Васильевича и двух драгоценных ожерелий… княгини Анастасии, матери благочестивейшего царя и великого князя Федора Ивановича всея Руси… Указали они и многие другие драгоценнейшие предметы… Итак, открытые посредством пытки деньги и сосуды положили в царскую ризницу и из этих денег много раздали воинам, и весь народ успокоился». (Не этот ли эпизод в конечном итоге спас жизнь и карьеру Ефиму Телепневу? Ведь его очень быстро освободили из-под «пристава», в то время как другие «друзья великого короля» почти все погибли от рук правительства ополчения. Не исключено, что именно Ефим Телепнев был главным осведомителем о местонахождении сокровищ, за что и был помилован. Во всяком случае, источники сообщают, что он сидел «за приставом» осенью 120 года, а в 121 году, «после Московского очищения, много казны у него было описано».)

Другой путь успокоения ратных людей правительство видело в «разборе» казаков, служивших в ополчении. «Разбор» заключался в составлении «реестров» – списков, включавших всех казаков, участвовавших в воинских действиях. Благодаря этому регулярное казачье войско образовывалось и отделялось от «беспорядочных отрядов», то есть грабительских казачьих шаек, бродивших по стране. «Старым казакам» выдавалось жалованье: по 8 рублей деньгами и «сукнами» на человека. Получение жалованья юридически закрепляло казаков на государственной службе и давало право на казенное обеспечение. В число казаков вошли и те участники крестьянской войны и освободительного движения, которые были беглыми крестьянами. Тем самым они попадали в новое сословие, получали разрешение строить себе дома и жить в Москве или других городах с правом не платить в течение двух лет долгов и других податей. Исключалась возможность возвращения их в крепостную зависимость от прежних владельцев.

Единовременная выдача жалованья дворянам и казакам потребовала всех запасов наличных денег. Деньги следовало получать с денежных дворов государства. Из них в конце 1612 года реально действующим являлся только Ярославский. Московский двор после «московского освобожденья» работать не мог. Все деревянные строения, а также лавки, столы, перегородки были сожжены в печах и на кострах осажденными, спасавшимися таким образом от холода. В таком же состоянии были помещения других приказов, располагавшихся на территории Кремля. Даже спустя полгода после освобождения Москвы в Кремле, по словам бояр, «палаты и хоромы все без крова, мостов, лавок, дверей и окошек нет, надобно делать все новое, а лесу пригодного скоро не добыть». Все силы направились в первую очередь на восстановление того приказа, который в тот момент казался правительству наиболее важным. Это была Серебряная палата, где должны были готовиться предметы царского облачения и царского достоинства к предстоящему царскому венчанию. Туда доставляли «лес на мосты и на скамейки и на лавки…, на чем делати серебряным мастерам золотые и серебряные дела, что старые места и чюланы из Серебряной палаты выношены, а также для воротов волочильных».

Московский временный денежный двор

Разумеется, восстановление Московского денежного двора тоже относилось к числу первоочередных задач. По всей видимости, его реанимация началась в те же осенние месяцы 1612 года. Но судя по монетам Михаила Федоровича, чеканка которых началась либо в конце 1613 года, либо в начале 1614-го (речь идет о чекане Московского двора), восстановление двора было одновременно и его реконструкцией. Монетная продукция 1613–1614 годов качественно отличалась от предыдущих выпусков. За этим стояли и расширение территории двора, и увеличение его производственных мощностей, и усовершенствование орудий чеканки, и какие-то улучшения технологии. Для столь обширного объема работ по восстановлению и реконструкции двора нужно было время, а деньги требовались немедленно.

Выход был найден в создании временного денежного двора в Москве. Пока нам неизвестно место его расположения, но знаком, которым временный Московский двор метил свою продукцию, стала монограмма М/о – традиционный московский знак.

Опять перед организаторами чеканки встал вопрос – какое имя помещать на монетах, на чье царское имя выпускать копейки? Так как вопрос с царской кандидатурой по-прежнему не был еще решен, пришлось оставить в силе принцип оформления монет, принятый в Ярославле – на монетах временного двора ставить имя Федора Ивановича, последнего Рюриковича.