Текст книги "Любовь со второго взгляда"

Автор книги: Алла Сурикова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Но мой будущий муж отправился вслед за мной на съемки в Феодосию, в нашу Санта-Каролину.

Когда журналисты меня спрашивают: «Как складывается ваша личная жизнь в период съемок?», я отшучиваюсь: «На время съемок личная жизнь не складывается, а вычитается».

Поэтому я отговаривала Алика ехать с нами на съемки. Ведь я понимала, что не смогу уделять ему достаточно внимания и легкий карточный домик начинающихся отношений может просто развалиться от первого ветра… От этого я буду нервничать. Это мне будет мешать.

И еще одно убеждение во мне сидело с первых моих картин: РЕЖИССЕР для всех членов съемочной группы – мать, отец, брат, муж, жена, друг. И никто из личной жизни режиссера не имеет во время съемок на него прав больше, чем кто-либо из группы – от главного героя до водителя лихтвагена

Но Алик все равно приехал. И очень помогал.

Мы жили в гостинице в Феодосии. Через пару недель после нашего отъезда из экспедиции в той же гостинице оказался мой двоюродный брат. Как человек любопытный, он спросил дежурных: «В вашей гостинице жил кинорежиссер?» «А, это такой с бородой (об Алике), с ним еще жена была (это обо мне)!» – охотно поделились они информацией.

Ну, во-первых, бабушки-дежурные точно разобрались, кто есть кто, а во-вторых, тут же и поженили нас заочно. На самом-то деле нам Андрей Миронов «сделал предложение».

Он частенько заходил к нам в гости и наблюдая, как Алик хозяйничает, говорил: «Если вы за него не пойдете замуж, я на нем женюсь».

Алик был не случайным человеком в кино, он хороший видеоинженер и помогал мне не только в быту, но и в творчестве. Он первый познакомил меня с преимуществами видеоконтроля на съемочной площадке. Я долго брыкалась, говоря, что мне это не нужно, а потом без этого уже не снимала ни одной картины.

Не принято, не положено…

Мы снимали картину на пленке «кодак». Тогда это был подарок судьбы. Но «кодака» было очень мало, и мы экономили, как могли, – снимали по одному дублю, поэтому очень тщательно готовили каждый трюковой кадр. Я помню только один случай, когда было снято пять дублей. По просьбе Андрея Александровича Миронова. Это был музыкальный номер «Синема-синема». Что-то не сразу получалось, не шло… ему не нравилось – а у меня сердце обливалось кровью, я кусала себе все, до чего могла дотянуться, но отказать Андрею было выше моих сил. Он никогда ничего не требовал без достаточных оснований.

Я поражаюсь, как скупо мы работали. Если бы не видеоконтроль, не возможность все увидеть, отрепетировать заранее, мы ничего не смогли бы снять. При таком соотношении пленки – одна монтажная часть к полутора отснятым – снимать вообще-то невозможно. Даже один к трем – и то неимоверно трудно. На Западе самое дешевое в кинопроизводстве – это пленка. Я видела в Израиле съемки с Мэри Хемингуэй и Сильвестром Сталлоне. Снималась очень проходная сцена: двое стоят на фоне моря, «здрасьте – до свидания». Но – точек съемки! Разных камер! Дублей! Пленки! – немерено! Поэтому монтаж такой динамичный получается, и в принципе кино другое. Поэтому они могут сделать «экшн» из двух человек, которые сидят и разговаривают. А наше кино на Западе показывать нельзя, потому что у нас пытаются сэкономить на всем. Я не транжирка. Я за то, чтобы делать дело без ненужных затрат. И мне в принципе понятно, когда говорят об экономии. Но не за счет пленки это надо делать, не за счет пленки…

Когда мы закончили съемки, я обратилась к заместителю председателя Госкино с просьбой не разрушать наш городок Санта-Каролину, оставить его для отдыхающих.

Пока мы снимали, к нам каждый день приходили пароходы, приезжали люди – посмотреть на артистов, на съемочный процесс и просто на декорации. Ведь у нас были салун, улица, масса маленьких помещений – в хороших руках это могло бы приносить и радость, и доход. Достроить немножко, и все – готовый развлекательный городок (и часть денег – «Мосфильму»), Может, сегодня так и сделали бы. Но тогда он ответил, что и не такие декорации сжигали, вот сожгли в Суздале декорации к фильму про Петра Великого. Не принято, не положено. (Кем не положено, куда не положено? Не понимаю.)

Мы уехали из Тихой бухты, оставив военным, которые нам помогали устанавливать декорации, разбирать их на дрова. Мы договорились, что они возьмут себе все нужное им дерево и уберут территорию. Дерево они забрали, но пластик и бутафорию, то, что им было не нужно, – оставили. Ветер разнес это по всей бухте… А журнал «Крокодил» – по всей стране. В журнале вышла статья, что в хрустальной воде Тихой бухты режиссер Сурикова купала лошадей, потом жгла костры и ела шашлыки, а на прощанье всю Тихую бухту засеяла пластмассой. (Именами начальников воинской части и мосфильмовских администраторов публику не заинтересуешь, а мое имя – уже на слуху, у нас же потоптаться любят, особенно «гробовщики».)

Несоветская комедия

Худсовет принял картину неоднозначно. И хотя было понятно, что кино получилось зрелищным, споры в оценке фильма были достаточно острыми. Особенно нападала «старая гвардия».

Вера Павловна Строева: – Это не наша комедия, не советская! Что такое советская комедия? Это народный глубокий смех, вызываемый особенностью характера советского человека, всей его жизнью, всей средой, в которой он живет. А не чужой…

Реплика Костюковского: – А грузинская комедия – это советская или грузинская? Для меня «Человек с бульвара Капуцинов» – это советская комедия, чистая, добрая, с чувством меры, чувством вкуса и чувством жанра.

Александр Зархи: – Картина не готова! Такое количество пышущего дарования – это невозможно переварить! Хватит револьверов, хватит драк… Надо их выбросить, соединить остальное, позвать Джона Смита, пусть смонтирует, и тогда получится кино.

Так же разнообразны в оценках были и зрители.

Пенсионерки из Харькова:

«За что артисты получают ненужные травмы и боль? Куда смотрят их создатели? Снимите этот фильм с производства!»

Ученики 4-го класса из г. Владимира:

«Только не смейтесь и никому не показывайте наше письмо… Мы хотим, чтоб сняли этот фильм еще раз с нами! Мы можем сыграть все роли и выполнить все трюки и драки!»

Уборщица из подъезда – г. Ярославль:

«Алачка! Большое Вам спасибо у вас работа трудная и тяжолая».

Новый год в Болшеве

Год, в который мы сняли «Человека с бульвара Капуцинов», закончился для меня в Болшеве.

Болшевский Дом творчества кинематографистов – это (к сожалению, в прошлом) очень «свое место» для многих киношников. Там и отдыхали, и «романились», и семинарились.

Помню свой первый семинар. Я приехала туда со своим дипломным фильмом «Лжинка». И многие известные и знаменитые люди говорили добрые слова о картине всего в две части. Выступал лично Григорий Горин (!) и всерьез анализировал, а Виталий Мельников всерьез защищал.

Не было года, чтобы мы не ездили в Болшево: оттуда многие мои дружбы и знакомства.

На зимние каникулы мы возили туда своих детей, там они перезнакомливались и передруживались.

Если бы Болшево оставалось и сегодня нашим, там выросло бы второе и третье поколение кинематографической команды. Мой старший внук Ваня Суриков еше успел его застать. А младший, Коля, – уже нет. Теперь ничего подобного не существует. Где они будут целоваться?..

Болшево, старенькое, уютное, теплое, дешевое, знало и Утесова, и Габриловича, и Райзмана. Там бывали не только киношники, но и люди эстрады, театра. Дом хранил в себе атмосферу искусства, доброты, дружеских встреч, любви, романов, светлых идей. (При том, что номеров с туалетами было очень мало, и за них всегда шли бои: только Герой Соцтруда мог с гарантией рассчитывать на номер с туалетом. Душ тоже был только на этаже.)

И вот – Новый год после картины «Человек с бульвара Капуцинов». Не знаю, зачем и как – я захватила с собой пару бутылок из травмобезопасного стекла, оставшихся после картины. Интуиция, наверно, сработала. Заранее мы особенно не сговаривались, кто едет, кто не едет. Всегда был элемент радостной случайности, какой-то сюрприз. И на этот раз мы встретились там с Альбертом Филозовым (Секондом) – плясали, дурачились, веселились. Уже наступил Новый год, когда я вспомнила, что у меня с собой есть заначка – «наша» бутылка, и рассказала ему. Мы тут же придумали трюк для всех.

Во время танца начинаем с ним жутко скандалить. Я выкрикиваю ему всякие гадости, что, де, он предатель, что подвел меня, что так настоящие мужчины не поступают. Хватаю со стола как бы первую попавшуюся бутылку и шарах его по голове. Альберт падает – все замирают в ужасе: «Все, убила артиста». Лица такие искаженные, притихшие. Сейчас – «скорую», милицию… Мы держали паузу как следует, от души – минуты три-четыре. Серьезная была пауза, и вдруг Альберт вскакивает и делает «Ап!»

Возгласы облегчения, удивления и – хохот. Думаю, для всех, и для меня в том числе, этот Новый год запомнился именно нашим розыгрышем.

…У нас в картине много бутылок билось о головы, но одна бутыль – огромная, с каплей воды на дне… Мистер Фест выходит из дверей; в это время свесившийся откуда-то сверху пьяный ковбой бьет его этой бутылью по голове. Это не больно, это совсем не больно, я на себе не раз проверяла – она из того самого травмобезопасного стекла. Но когда с экрана слышится звук настоящего бьющегося стекла, возникает такой эффект, будто это всамделишная бутылка разбивается о голову Андрея.

И каждый раз, просматривая фильм, я вздрагиваю, хотя и понимаю – это никакого отношения не имеет к тому, что случилось с Андреем.

На родине вестерна

«Трусливый оптимизм» Андрея Александровича подтвердился полностью в Лос-Анджелесе на III Международном фестивале «Женщины в кино», где, как я уже говорила, наша картина (вместе с чешской) получила первый приз. Первый приз на родине вестерна – это приятно.

Я вылетела на фестиваль в Америку – как в четвертое измерение. У меня в активе зарубежных поездок была одна страна – Болгария. На большее я не рассчитывала: бывший муж со второй женой эмигрировал в 85-м из СССР.

И все-таки ЭТО состоялось. Я лечу! Причем совершенно одна, без единого погона. Мне потом сказали, что погоны охотно ездили на кинофестивали, где давали денежные призы. А на нашем фестивале приз был – красивая «стютюэточка», и все. Погоны поэтому заболели и остались, а я полетела без погон, но, правда, и без языка…

В аэропорту Кеннеди попутчики – физики, которые летели в Бостон на совещание по Антарктиде, взялись помочь мне пересесть на рейс до Лос-Анджелеса.

Когда мы шли к сдаче багажа, вдруг из абсолютно импортной толпы прямо на меня вынырнули два замечательных соотечественника: Саша Адабашьян и Ираклий Квирикадзе.

– Мы ищем вещи Ираклия, которые пропали здесь, в этом аэропорту… Поэтому смотрим исключительно под ноги. Увидели яуфы – в таких яуфах может ездить только наше советское кино. Поднимаем глаза – а тут ты.

Физики побежали сдавать мои вещи и свернули на свой Бостон. А я задержалась с ребятами – мне показалось, всего на пару минут… Когда мы выяснили, кто куда и зачем, Саша спросил меня строго:

– Сколько дали денег?

Я честно призналась – тут скрывать мне было нечего:

– Тридцать долларов и тридцать советских рублей – на десять дней. (Да если б мне тогда не дали ни копейки, я все равно бы высвистелась и полетела… Только бы пустили!)

Саша полез в карман:

– Вот тебе еще двадцать три доллара. Больше, к сожалению, дать не могу…

Саша, Саша! Если б ты знал, как много по сей день значат для меня те 23 доллара!

Мы попрощались, и я побежала разыскивать мой самолет, мою авиакомпанию – ПАН-AM. Когда я наконец нашла то, что искала, длинноногая блондинка с красной лентой через тощую синюю грудь показала мне на окно во всю стену – там плавно и практически беззвучно удалялся от меня мой авиалайнер, мой фестиваль, моя мечта…

Я стала выяснять на всех доступных мне языках, в том числе и на украинском, когда будет следующий. И как ни странно, поняла: следующий будет через три часа, и стоит это триста долларов. Помню точно, что я им сказала на доступном мне языке, что у меня есть тридцать долларов и тридцать советских рублей. Про Сашины двадцать три доллара я бы не проговорилась никогда. Тут я бы стояла насмерть, как Зоя Космодемьянская. Но о них меня не спросили. Не помню, что я там им наговорила еще, как размахивала руками, что показывала – но подействовало. Меня взяла на свое крыло – абсолютно бесплатно – другая авиакомпания, «Американ аир лайн», которая оказалась спонсором фестиваля.

Через шесть часов в Лос-Анджелесе меня уже встречали три обворожительные американки – Сьюзен, Барбара и переводчица Наташа.

Подробно о фестивале рассказывать не буду – иначе получится отдельная книга в книге, а места для нее нет.

Только несколько отрывков из дневника.

…Живу в доме у известнейшей кутюрье… Не прибыли мои вещи. Кино есть, а чемодана – нет. Передо мной раскрыт гардероб очаровательной хозяйки дома… Хоть бы мой багаж вообще пропал!

…Вещи, к сожалению, нашлись…

…Каждый день меня осаждают разные продюсеры, агенты, актеры… Что-то предлагают… Эх, мама, зачем я в школе учила немецкий!

…Везут в русский ресторан «Миша» – прием в мою честь. Будут бывшие советские актеры – Олег Видов, Савелий Крамаров… Рассказываю своим американкам, как Савелий с его врожденным косоглазием ведет машину: едет в одну сторону, а смотрит в другую… Приезжаем в ресторан. Савелий сделал операцию. Не косит. Американки «косо» смотрят на меня – что я им такого наговорила?..

…Конференция на тему: «Что главное в комедии. Кто главный в комедии».

Одни говорят – продюсер, другие – редактор, третьи – сценарист, и так далее.

Беру слово – впервые со времен открытого партсобрания на Студии Довженко, где мне слова не дали. Беру и говорю:

– У нас, у советских кинематографистов, главное в комедии – это чувство ЮМОРА.

Чувство юмора должно быть у актера – чтоб сниматься за те смешные деньги, которые он получает.

Чувство юмора должно быть у автора – чтоб не разрыдаться, когда он видит на экране то смешное, что он якобы написал.

Чувство юмора должно быть у режиссера – чтоб выбивать смешные государственные деньги и снимать за эти смешные деньги актеров по сценарию автора, который рыдает над каждой своей буквой.

А если режиссер – женщина, чувство юмора должно быть у ее мужа, иначе – обхохочешься на всю оставшуюся жизнь…

У меня в этот день был хороший переводчик. Американки смеялись. У них хорошее чувство юмора…

ДЕТЕКТИВ КАМЕННОГО ВЕКА

Не так давно была в Америке и случайно прочла в русской газете: по русскому каналу будут показывать мой фильм. «Две стрелы». Позвонила на телевидение:

– Я здесь, у вас, в Нью-Йорке, если это вам интересно.

– Ну, – в этом русском «ну» прозвучала настороженность: чего, дескать, надо…

Я очень аккуратно попыталась выяснить, кто, когда и кому отдал право показа… В ответ услышала:

– О’кей! Приезжайте к нам выступить перед показом. Мы вам заплатим сто пятьдесят долларов…

Вот испугали! Но мне было любопытно увидеть «их» русское телевидение и узнать, как попадают туда наши фильмы. А эти деньги как раз оправдали бы мою поездку на телевидение, так как я жила в противоположном конце, а заехать за мной они не предложили.

Но практически ничего я так и не узнала – молчаливый человек типа охранника проводил в студию. Зажглась лампочка. Я сказала, что успела. Лампочка погасла. Я ушла. Расспросить было некого. В ведомости расписаться за 150 долларов было невозможно – никто не предлагал. Денег я тогда так и не получила. Но деньги все-таки отправили: в Россию. В Москве сказали, что оформлено все неправильно, и отправили деньги назад в Америку… Вот такое путешествие денег… Деньги повидали мир…

Зато выступила и как могла объяснила – о чем кино… Я понимала, что для людей, достаточно давно уехавших из страны, в этой картине не будет ничего, кроме внешнего ряда «каменных» событий. Так оно и случилось… Одна знакомая, живущая под Сан-Франциско, сказала мне:

– Твое выступление всем понравилось. А фильм… он какой-то безумный, что ли…

Наверно, это нормальное восприятие тех, кто живет теперь под Сан-Франциско. А в городе Горький, где ясные зорьки, и в городе Питер, где небо в граните, этот фильм смотрится иначе…

Выборы

Мой Полузять рассказывал мне, что «Две стрелы», показанные в ночь после выборов – когда подсчитывались голоса, когда решалась судьба и не спал никто из тех, кто вступил на путь политической борьбы, – экстраполировались в сегодняшний день с оглушительной силой… Оказалось, мы совсем недалеко ушли от наших предков. И чтоб понять себя, надо заглянуть в наше Сегодня с высоты «каменного» Вчера. Это и сделал самый пронзительно-прозорливый драматург на свете Александр Володин.

Давным-давно Александр Володин написал пьесу о сломе политической власти. Детектив каменного века. Ироничный и добрый, наивный и глубокий. Рецепт переворота на все времена… Кого-то убить. На кого-то свалить вину. Стравить своих со своими – чтоб кровь, страх и растерянность. И бери ее, власть, голыми руками. Но помни: уже заточены стрелы и в твою спину.

Володин умеет во внешне неприхотливом, почти примитивном сюжете раскрыть глубины человеческой психологии. И не просто их исследовать, но обнажить злобу и зависть под личиной принципиальности, глупость – под маской патриотизма, пустословие и тщеславие, прячущиеся за свободу слова.

Я видела несколько разных постановок «Двух стрел» в театре. И каждый раз Володин «забирал» меня. Но о том, чтобы поставить по нему фильм, не думала.

Раньше – не разрешали. Говорят, по «Двум стрелам» хотели снимать кино и Александр Митта, и Георгий Данелия, и даже Михаил Ромм. Но тогда намеки и аллюзии наивного детектива вызывали дикую изжогу у кинематографических чиновников.

Наступили новые времена. Можно было попробовать.

И я попробовала.

Студия «Жанр», которой руководил Владимир Меньшов, дала добро.

Работали мы с Володиным легко. Даже слишком легко. То ли ему все мои предложения нравились, то ли он устал сопротивляться в прошлой жизни.

Саша даже снялся в крошечном эпизоде – в изодранной первобытной одежде на фоне догорающего родного пепелища сидит одинокий, трагичный и несгибаемый старец… Он был так выразителен в этом маленьком кадре, что я не решилась вставить его в картину… Слишком много на себя брал… Появлялся персонаж, который мешал бы восприятию образа Главы рода, запутывал бы зрителя…

Я сделала фотопортрет и передала Александру Моисеевичу ко дню рождения.

КоМеКАДЗЕ

…После «Человека с бульвара Капуцинов» мне захотелось снять что-то такое же большое и динамичное. Но не вестерн, хотя я и получила, как, возможно, помнит читатель, заманчивое предложение от школьников четвертого класса из города Владимира – снять тот же ковбойский сюжет, только уже с ними, мальчишками, в главных ролях. И все же, несмотря на такой сильный зрительский «аргумент», я решила искать «чевой-то новенького», неизведанного. Главный стимул – этого я еще не делала.

Я снимаю комедии. Одни смешнее, другие… Права была одна худенькая критикеКса, написав, что я в очередной раз верна себе. А почему я должна быть верна кому-то другому?!

История, за которую я берусь, должна быть мне близка. Герои должны нравиться. И жанр должен быть ироничным… А форма – конечно, привлекает «езда в незнаемое»…

Да, комедия востребована во все времена, а в нестабильные – и целебна. «Смейтесь, черт вас возьми!» – сказал Франклин Рузвельт своему народу во время Великой Депрессии. И, как мог, поддержал жанр.

«Жизнь – это не только чередование похорон», – утверждал Чаплин, полемизируя со сторонниками так называемого реализма, который, скорее, был просто пессимизмом.

Я тоже помогаю – чем могу… Улыбкой, сочувствием. «Фильм нельзя сделать смешным, если ты не сочувствуешь людям».

Но рассмешить гораздо труднее, чем заставить плакать… Удачных комедий гораздо меньше, чем картин, которые называют себя комедиями. И среди моих тоже. Режиссеры-комедиографы – это камикадзе (вернее, кОмЕкадзе).

Поиски и находки

На заре человечества, согласно Володину, люди смеялись и плакали, любили и ненавидели, дружили и предавали – так же, как и сегодня. Может быть, только чуть наивнее, откровеннее, обнаженнее… И так же кричали на своем Совете (на Большом или на Верховном): «Око за око! Кровь за кровь!», когда решались самые главные вопросы – власти, межплеменных отношений…

Одна из главных моих задач была – в костюме и гриме – не скатиться в капустник, в пародию.

Но я и не хотела, чтобы наши герои были мерзкими, замызганными, с обгрызенными ногтями и засаленными волосами. Мы должны были играть в первобытность. И играть легко.

…Мы пошли «на полусогнутых»… Мягкая стилизация, полунамек, наше представление о них или, точнее, – их представление о НАС, если бы они ставили о нас кино… Так или примерно так мы договорились сообща – поодиночке – все вместе.

И только на фотографиях, сделанных для журнала «Экран», мы с Леней Ярмольником придумали каждому персонажу по яркой современной детали – пачка «Мальборо» у Главы рода, журнал «Плейбой» у Ходока, современные часы у Человека Боя и т. д. А Вдова вообще сидела на капоте шикарной иномарки каскадера Александра Иншакова – постановщика трюков на нашей картине.

Журнал с этими фотографиями я увидела, когда картина уже была снята. И затосковала. Может, надо было рискнуть и ввести в фильм эти детали. Они здорово смотрелись на картинке в журнале. Если бы я ставила спектакль, обязательно попробовала бы. Ведь а театре в случае неудачи от чего-то можно отказаться. Из пленки, к сожалению, не выковыряешь. Это Чаплин мог себе позволить посмотреть, проверить реакцию на публике, переснять. А сегодня не только переснять – снять нормально нельзя: гонка без возможности остановиться, оглянуться… Поэтому иногда держу себя за руки, чтобы не «пере-». И повторяю, сама себя уговаривая:

«Мое кредо – недо-!»

Володин нашел очень точную «первобытную» интонацию в диалогах своих героев.

Геннадий Гладков написал «первобытно-общинную» музыку (он за нее получил приз). Эта музыка обволакивала, создавала грустно-нежное настроение, хотя, может, для древнего человека была местами слишком изящной.

Юра Пузаков поставил танцы. (С Юрой мы знакомы давно. Он помогал мне под руководством Гены Майорова еще на съемке моего первого фильма.) Танцы Пузакова грубоваты. Диковаты. Это хорошо и точно поставленные танцы. Недавно позвонил счастливый – поставил в театре в Чебоксарах «Ромео и Джульетту». Говорит, звали в Южную Корею на приличные деньги, но он предпочел Чебоксары – когда еще прикоснешься к Шекспиру!..

Пещеру в мосфильмовском павильоне построил Женя Винницкий – сын того самого Давида Эльевича Винницкого, с которым я делала когда-то «Будьте моим мужем». На Женину декорацию водили экскурсии. Правда, нам пришлось выдержать грандиозное сражение с мосфильмовской сантехникой – наше подземное пещерное озеро несколько раз протекало на нижний этаж. Нам угрожали как словом, так и действием. Но мы выстояли.

Женя живет сейчас где-то на Западе. Во всю заграничную стену у него, говорят, висит наша отечественная первобытная пещера с тем самым озером.

Именно там, на этом самом озере, в пещере Глава рода советовал художнику Ушастому, находящемуся под арестом, бежать: «Скоро здесь будет очень плохо…» Ушастый остался, потому что там, какое бы это «там» ни было, ему не будет хорошо. «Это все равно, как будто после жизни, как будто я уже умру. И буду не я, а кто-то Другой. Я даже не знаю, какой он будет…»

А Женя воспринял совет Главы рода Ушастому – как обращенный лично к нему.

И уехал.

А Ушастый в конце картины погиб.

Звезды и кости

После «Искренне Ваш» я снова «вилась» вокруг Армена Джигарханяна, этого грандиозного актера, пытаясь найти и предложить ему роль, достойную его таланта. И эта роль, как мне кажется, нашлась – Глава рода. Ведь Армен для многих уже давно был признанным Главой кинематографической семьи, давно нес эту роль на своих мощных плечах. У него в жизни произошла глубокая личная трагедия. Но он не стал злее, угрюмее, мрачнее. Он стал мудрее.

Ходока (который не к Ленину, а по бабам) сыграл Сергей Шакуров. Сережа придумал себе смешную и точную профессиональную болезнь – радикулит: работа у него ответственная – поясничная. Мяса ему нужно больше, чем другим. Поэтому Ходок на стороне Человека Боя.

Николай Петрович Караченцов стал Человеком Боя.

Обаяние Николая Петровича, его стать, мужское начало предначертали ему круг его героев – положительных, благородных, справедливых, любимых народом.

Наш же Человек Боя – главный зачинщик ссоры, вражды, ненависти. Он рвется к власти любыми способами. «Потом мы займемся слабыми и беззащитными. Но пока пускай они потеснятся! А кто не хочет – от того мы будем избавляться».

И все-таки я пригласила на эту роль Караченцова, потому что неоднозначен он, этот Человек Боя! Потому что у него своя правда. И он верен ей. Потому что он силен и смел и может подчинить себе толпу. Он хочет навести порядок. Он хочет сделать свой род могущественным и сытым.

«Клянусь будущим своего рода – я хочу мира, хочу покоя, порядка».

А обращаясь к Главе, который уходит в никуда, он просит:

«Не оставляй нас! Когда мы будем сидеть каждый у своего костра, то самый большой костер разложим тебе. Не думай, отец, что я все забыл. Ты хром из-за меня…»

Ну и потом, кто еще так же мужественно, как Николай Петрович, может переносить все тяготы первобытно-кинематографической жизни!..

Кто может так азартно и с таким звериным аппетитом грызть у костра огромную кость – тем более что кость искусственная, а мясо к ней прибито гвоздями и для достоверного блеска полито подсолнечным маслом! Только Николай Петрович! Только из любви к искусству, к Володину и чуть-чуть к режиссеру.

– Но зато в следующей картине – только в накрахмаленной белоснежной сорочке, во фраке, и еда только на серебре! – повторял на каждой такой «экзекуции» Петрович.

Наташу Гундареву мы пригласили на роль Вдовы. Володин страшно обрадовался, что Вдову будет играть Наташа. Он сказал, что давно и нежно любит эту великолепную актрису.

Наивная и хитрая, женственная и агрессивная, Вдова в исполнении Наташи Гундаревой – искренна и беззастенчиво беззащитна! Ей очень помогла костюмом Света Башлыкова (впрочем, и всем остальным исполнителям тоже), а гримом Саша Припадчев.

Вся мужская часть съемочной группы была тайно и явно влюблена в Наташу. А уж когда актриса решилась по ходу сцены искупаться в озере голышом – «мужчины затаили все дыханье»…

Позвонила Лене Ярмольнику. После роли «между строк» в «Человеке с бульвара Капуцинов» (одноглазый Мартин) он сказал:

– На маленькую роль не согласен.

– А на маленького человека?

Леня прочитал своего Долгоносика, загорелся.

В роли Красноречивого снялся противоречивый Стас Садальский. Подчас обаятельный, остроумный, широкий. А иногда каверзный, капризный, задиристый.

«Все сходится. Ребеночек не наш». Эта пущенная Стасом присказка гуляла по съемочной группе. В любых обстоятельствах и по любому поводу.

– Завтра выходной?

– Нет. Завтра работаем.

– Все сходится. Ребеночек не наш.

Правдолюб

В роли Длинного, писателя-правдолюба Каменного века, которого убивают еще в экспозиции, снялся Александр Иванов, известный поэт-пародист.

Саша даже придумал «историю» своего актерского дебюта в нашей картине: «Алла обратилась в Союз писателей. Чтобы дали кого-нибудь на растерзание – ведь в фильме предстояло писателя прикончить. В секретариате ей с радостью предложили на выбор: Солженицына, Войновича, Бродского, Довлатова… Но она выбрала меня: пародистов надо убивать в первую очередь».

Саша проявил себя на редкость дисциплинированным и точным актером. Единственное, что ему не очень удавалось – так это сцены со словами. Он даже просил: не давайте мне произносить слов…

Мы с Володиным не поверили и специально для него, думая, что ему это будет в радость, на два его слова в начальном тексте «Ты – украл» дописали еще двадцать два синонима: похитил, стянул, спер, спроворил, слямзил, стырил, слимонил, обжулил, своровал и т. д.

Однако Саша был честен по отношению к своим возможностям. Писать слова ему было гораздо проще, чем произносить их «с чужого плеча». Поэтому в картине этот эпизод идет под музыку. Без Сашиного голоса.

Но сцена, когда его убивают, сыграна им очень достоверно.

Он проявил недюжинную смелость: не каждый согласится, чтобы ему в спину летели стрелы. А Саша мужественно сказал: «Человек, который пускает стрелы в других (имелись в виду его сатирические стрелы), должен однажды испытать ЭТО на себе».

Конечно, стрелы летели не в саму спину, а в специальную дощечку, спрятанную под одеждой. Однако риск все равно оставался. Вдруг у стрелка дрогнет рука или расколется дощечка?

Не в глаз, а…

И такое действительно случилось, правда, не с Сашей Ивановым, а с Сашей Иншаковым.

И не в него полетело, а от него. И не он получил, а оператор. Оператором на картине снова был Гриша Беленький. Памятуя «глазную историю» на «Человеке с бульвара Капуцинов», Гриша берегся от опасных стрел «скорпионов». Поэтому помогал каскадерам руководить боем, направляя его от камеры, что означало – ОТ себя.

Снимался эпизод: Иншаков (Скорпион) бросает копье в своего врага (Зубра). Мне хотелось, чтоб копье летело поверх камеры (наконечники были резиновые «под железо»). Но оператор не желал рисковать – и встал под углом. Саша бросил копье. Бросил сильно, по-иншаковски. Копье попало в дерево. Самортизировало и, отлетев в сторону, обрушилось… на оператора… Всего лишь шишка. Но от судьбы не спрячешься…

Бред

Несколько раз перед началом картины мы собирались – Леня Ярмольник, Сергей Шакуров, Николай Караченцов: репетиции, чтение сценария, обсуждение, предложения…

На «Человеке с бульвара Капуцинов» моим главным советчиком был Андрей Александрович Миронов…

Работа в «Двух стрелах» предстояла сложная. Очень важно было, чтоб мы договорились об условиях игры «на берегу» и чтоб актеры стали моими единомышленниками…

Чем больше актер, чем богаче он на талант, тем с ним легче работать. Ему есть чем делиться, есть что отдавать. У которых с талантом не густо, тем хочется больше «взять», чем «отдать», хочется урвать свой кусок славы. На съемочной площадке хочется выкинуть что-нибудь этакое. Чтобы блеснуть. Просишь:

– Встаньте вон там-то. Делайте то-то.

– Нет! Давайте я встану здесь и сделаю вот это!

Андрей Александрович Миронов, если хотел что-то предложить, всегда проявлял деликатность, отводил меня в сторонку и – тихо:

– Сейчас я скажу вам полную ерунду… бред… и вы можете со мной не соглашаться, но вдруг вам покажется это интересным…

И дальше Андрей предлагал свой вариант – это практически всегда было ТУДА, здорово, интересно, точно.