Текст книги "Доктор Самты Клаус"
Автор книги: Алла Дымовская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)
Коротко о чем в детстве мечтал ПД, и вообще о том, как против воли становятся Пожизненными Диктаторами.
Маленький Лэм Бенсон вовсе не с рождения стал Пожизненным Диктатором Таинственного острова. И, несмотря на обильные сплетни и слухи, не только на острове не родился, но вообще до семи лет не знал, что такой остров существует. По-правде говоря, когда узнал, тоже не слишком обрадовался. И вот почему.
Папа и мама Лэма, Сэмюэль и Веранда Бенсоны, были людьми очень умными и очень учеными. Очень, очень умными и очень, очень учеными. Короче, они оба были профессорами Колумбова университета имени Случайного Открытия Америки. Папа Бенсон увлекался исследованиями о влиянии пропаганды на антиобщественное поведение белых акул. Мама Бенсон проводила эксперименты на выживаемость светлых сказок о будущем в условиях тотального радиоактивного заражения. В общем, папа и мама Лэма занимались полной лабудой за общественный счет.
Понятное дело, что за такими умными занятиями они света белого не видели. И тем более маленького мальчика, который еще толком не знал наизусть инвариантных преобразований Лоренца. Первые, относительно счастливые, семь лет своей жизни Лэм рос просто и свободно, как газонная трава. То есть, его стригли, мыли, кормили, чтоб выглядел не хуже, чем соседские детишки, но при этом не требовали, чтобы он составлял родителям приятную компанию для походов по магазинам и поездок за город.
Все изменилось, когда папа и мама Бенсоны поддались на уговоры бодрого остряка Степана Навроде и на пакет акций несуществующей швейной корпорации «Сибирский пододеяльник». Они поступили на работу в «Харю». И в числе других одураченных ученых людей прибыли на Таинственный остров. Чтобы в шикарных офисных зданиях продолжать заниматься лабудой на благо человечества.
Остров не понравился маленькому Лэму с самого начала. Во-первых, потому, что на острове не оказалось нормальных детей с разбитыми коленками и дранными штанишками. А также качелей, которые можно ломать, садовых гномов, которых можно подкладывать под колеса автомобилей, и комиксов «Эротика для несовершеннолетних». Кругом сновали одни унылые, очкастые существа, с гордым видом сжимавшие в ручонках грамматику Соболевского (расширенный курс латинского и греческого языков для студентов старших курсов, если кто не знает). Когда Лэм с отчаяния попытался скрыться в комнате для групповых медитаций, чтобы прийти в себя от пережитого ужаса, выкурить на досуге заначенный бычок и дочитать выпуск «Советы начинающей порнозвезде», то он тут же был пойман. Комикс и сигарный бычок у него с позором отобрали, затем всунули в руку грамматику Соболевского, выдали нагоняй по шее и обязательные очки не по размеру.
Во-вторых. (Это все о том, почему остров не понравился маленькому Лэму Бенсону). На острове, по крайней мере, в обжитой его части, царили беспримерный кавардак и несусветная грязь. Лэм даже подумал про себя, что поселок следовало назвать не «Новые Змеюки», а «Старые Бомжатники», так оно вышло бы вернее. А все почему? Ну, как же! Соберите в одном месте хотя бы штук двадцать «все на свете знающих великих ученых» и посмотрите, какой свинюшник они разведут, если, конечно, за ними самими не смотреть. Поскольку в «Новых Змеюках» таких ученых было вовсе не двадцать штук, а намного больше, и, кстати сказать, штатных уборщиков за ними было ровно ноль, то сами понимаете…
Маленький Лэм Бенсон, видимо не родился великим ученым, и потому окружающая его среда смущала незрелый детский ум. Само собой, в родной его, казенной квартире при Колумбовом университете, тоже был не рай земной. Но там ему хотя бы позволялось умываться, убирать за собой игрушки, спускать воду в унитазе и складывать использованную одноразовую посуду в мусорное ведро. В поселке же все вышеозначенные занятия считались предосудительной потерей времени.
Теперь с утра до ночи, а когда и с ночи до утра маленький Лэм слышал одно и то же: «Учиться, учиться, и еще раз учиться!». Причем, все равно чему. В первом классе он прошел полный курс теоретической топографии, краткий курс геологии и геодезии, расширенный курс вирусной микробиологии, а также изучил эсперанто, иврит, эскимосское наречие и язык суахили. Между прочим, грамматику Соболевского он так ни разу и не раскрыл. Незачем было.
Родители Бенсоны, Сэмюэль и Веранда, когда им случалось отвлечься от белых акул и разбрасывания где ни попадя радиоактивной пыли, заботливо наставляли сына: «Без труда не очистится урановая руда. Старайся, Лэм. Вырастешь, станешь вторым Эйнштейном, или, на худой конец, Софьей Ковалевской!». Но маленький Лэм не желал становиться ни вторым Эйнштейном, ни даже первым. И уж тем более какой-то бабой. Он с детства хотел быть только одним – настоящим мусорщиком! Втайне от папы с мамой, глухими темными ночами он мечтал над грамматикой Соболевского. О собственной мусоросжигательной печи, о нарядных ведрах с патентованными швабрами, о веселенькой расцветки комбинезоне с гордой надписью на груди «Лэм Бенсон. Мусорщик высшего разряда». Но мечтам его не суждено было сбыться. Пока.
Прочие детишки в поселке Лэма недолюбливали. Хотя он искренне пробовал подружиться. Обычно Лэм небрежной походкой подходил к очередному чучелу в очках и косичках и миролюбиво предлагал: «Хочешь, расскажу, чем мальчики отличаются от девочек?». Или к другому чучелу тоже в очках, но без косичек: «Хочешь, научу, как подглядывать в женской бане?». Ответ он тоже получал обычно одинаковый – латинской грамматикой по башке и презрительным взглядом по самолюбию. Тогда Лэм тяжко вздыхал и шел учить «Основы конституционного права республики Конго», а если было тяжко совсем, то «Общие правила аттического стихосложения».
Понятное дело, такая жизнь Лэму скоро осточертела. И он решил сбежать. Будущий диктатор сложил в узелок, сделанный из парадной скатерти, предметы первой необходимости:
Резиновую подушку-думку,
Велосипедный насос,
Надувную голую женщину,
Папины настенные часы с кукушкой,
Мамин фамильный счетчик Гейгера,
А еще: зубную щетку для волос, бензиновую зажигалку на спирту, сменные трусы в «елочку» и носки в «цветочек», скалолазное оборудование для подводного плавания, и набор открыток «Семь чудес в гончарном ремесле».
Потом повесил на гвоздь безразмерные очки, наподдал ногой грамматику Соболевского и удрал на волю через черный ход для дворовых собак.
На воле маленький Лэм пошел, куда глаза глядят, лишь бы никогда больше не видеть поселковое паскудство. Шел он часа два, пока не устал совсем… Думаете, что два часа пешим ходом по тропическим джунглям – это пустяки? Так вы очень ошибаетесь. Это каторжное дело, любой паркур отдыхает. Попробуйте, прогуляйтесь сами! И когда из употребляемых вами слов можно будет составить словарь изощренных нецензурных выражений, вы поймете, что автор нисколько не преувеличивает.
В общем, через два часа похода, употевший Лэм присел на пальмовый пенек отдохнуть. Он развязал узелок, и тупо уставился на груду вещей первой необходимости. Только тут он вспомнил, что забыл положить такой сущий пустяк, как питьевая вода и съедобная еда. Лэму сразу стало тоскливо и голодно. Он надул резиновую женщину, посадил ее к себе на колени и стал жаловаться равнодушной, пустой внутри бабе на жизнь. Через полчаса всхлипываний, всхрюкиваний и шмыганий сопливым носом, Лэм услышал в папоротниковых кустах посторонний шум.
А еще спустя секунд примерно двадцать к нему вышел из джунглей симпатичный, взрослый парень, одетый чистенько, но бедненько. Парень с интересом поглядел сначала на резиновую женщину, потом на велосипедный насос, потом на счетчик Гейгера, потом на часы с кукушкой, потом лицо его приняло несколько обалделое выражение. Однако парень нашел в себе силы не дать сразу деру, а улыбнулся и спросил:
– Вы здесь сами по себе, или ждете кого?
Это был Нестареющий Дик, но маленький Лэм еще не знал об этом. Как и Нестареющий Дик не имел понятия, что разговаривает в данный момент со своим будущим работодателем.
Еще несколько ненужных строк, как стать Пожизненным Диктатором и найти приключения на свою голову. В смысле, продолжение следует. Куда? Да куда придется!
Маленький Лэм посмотрел на взрослого парня, и тот ему понравился. Иначе говоря, вызвал доверие и порыв к откровенности.
– Я здесь сам по себе. А ждать мне некого, кроме погони. Если, конечно, кто-то вообще заметит, что у них пропал ребенок. Вот если бы я был белой акулой, тогда другое дело. Сразу бы всполошились, – поведал о своих бедах Лэм взрослому парню.
– М-да, – ответил тот, и сочувственно вздохнул. – Может, я могу чем-то помочь? Кстати меня зовут Нестареющий Дик. Мне двести семнадцать лет, но это пустяки. Если отбросить цифру двести и оставить семнадцать, то мы почти ровесники.
Глубокомысленное это рассуждение произвело на маленького Лэма самое благоприятное впечатление. Но он тут же спохватился, что с его стороны невежливо было не представиться первым, особенно человеку столь почтенных лет.
– Очень приятно. Меня зовут Лэм, мне уже скоро будет десять. Меньше, чем через год-другой. Но если к моему возрасту добавить цифру двести, то мы тоже почти ровесники, – затем Лэм встал с пня и учтиво поклонился. При этом резиновая женщина упала на колючий куст и со свистом сдулась.
– Это была ваша подружка? – сочувственно спросил Нестареющий Дик и загрустил.
– Нет, это было бесплатное приложение к альманаху «Счастье в твоих руках». И вообще дура она была набитая! – ответил маленький Лэм, и развеселился.
– Ну, в этом она как раз похожа на большинство других, вовсе не резиновых женщин. По крайней мере, исходя из моего собственного опыта, – совсем печально сказал Нестареющий Дик.
– У вас, наверное, большой опыт, – с легкой завистью отозвался Лэм и поинтересовался: – А вы откуда попали на остров? А где вы живете? А вам не скучно одному? А вы любите играть на банджо? А вы умеете стреляться горохом?
От такого обилия вопросов взрослый парень Дик несколько растерялся. И потому отвечал не по порядку.
– А что такое банджо?.. Нет, горохом я не стреляюсь, я его ем… Живу я тут неподалеку, в уютной разборной землянке… Мне не скучно, потому что я не один. Нас много, но все мы разные, когда не одинаковые… Лично я попал на остров в позапрошлом веке, в результате крушения парусника «Барак Абрама». Это его так назвали в честь загородной виллы известного занзибарского работорговца. А плыл он с живым товаром из Антана..-нана..-нари..-ви-ву, тьфу ты, никак не выговорю. В общем, из Мадагаскара в Америку. Северную, не Южную.
Блестящая ответная речь парня заставила маленького Лэма воскликнуть:
– Ух, ты! Если бы мне в школе все так понятно объясняли! А кем вы были на этом «Бараке Абрама»? Наверное, не меньше, чем помощником капитана?
Только тут, произнеся эти слова, маленький Лэм обратил внимание НА… и осознал ЧТО…
Обратил он внимание на то, что его собеседник, именующий себя Нестареющим Диком, был черным как дыра, афро? (Американцем, что ли? Впрочем, до Америки-то он не доплыл). Ладно, к черту! Надоело! Короче, оказался он обычным негром, черным как гуталин, и кудрявым, как выставочный пудель. Поэтому Лэм осознал, что вопрос его был не столько глуп, сколько, по меньшей мере, бестактен. Кем еще мог быть негр на рабовладельческом судне, как не одним из тех лиц, которыми владел Абрам из Барака, и кто путешествовал через море по плацкартному билету в душном трюме!
– Простите меня, пожалуйста! Но когда живешь один среди людей, то и дело рискуешь ляпнуть какую-нибудь пакость, – признался чистосердечно Лэм. Но не удержался и опять спросил:
– А у бывших рабов могут быть друзья? Например, бел… – тут впервые в жизни маленькому Лэму пришлось прикусить длинный язык, чтоб тот не сболтнул его настоящие мысли. Впоследствии этот прием очень пригодился будущему диктатору. – Я хотел сказать, такие умные и черные люди, как вы, могут дружить с теми, кто не такого увлекательного цвета кожи?
– Еще как могут! – гордо ответил Нестареющий Дик. Он, кажется, мудро пропустил мимо ушей опасные намеки Лэма, если вообще понял из них хоть полслова. – Например, у меня есть близкий друг совершенно другого цвета. Ха-ха, каламбур! Друг другого цвета! – взрослый парень Дик ненатурально заржал. – Совсем как вы. А зовут моего друга Невменяемый Том. Он классный парень и весельчак, каких мало.
– Ясно, что Том. А почему он Невменяемый? – с опаской поинтересовался маленький Лэм.
(Очередная сноска. Прошу заметить. Что маленького Лэма нисколько не удивил и не обеспокоил возраст Нестареющего Дика, напротив Невменяемый Том вызвал у мальчика тревогу. Это оттого, что возрастом, тем более почтенным, никого нельзя напугать, кроме страхового фонда, вынужденного платить вам пенсию из своего кармана. А понятие «Невменяемый» наводит на ассоциации с драками в пабах, пререканиями с полицией, подзатыльниками и прочими нехорошими делами. Конец сноски).
Опасения Лэма не замедлили подтвердиться.
– Невменяемый он потому, что наш Том много настрадался в жизни. С ним плохо обращались в детстве, он попал в дурную компанию, а сразу затем в каторжную тюрьму сверхстрогого режима. Откуда сбежал, украв с крыши девять ярдов рубероида и соорудив из них плот. Ах, да, я забыл сказать. Каторжная тюрьма находилась на острове Кальматрас, или Алькатрас, не помню. Да и не суть дело.
Маленькому Лэму стало до слез жалко Невменяемого Тома. Он вспомнил свое собственное тяжелое детство, и подумал, что в поселковой школе вряд ли хуже, чем в каторжной тюрьме на этом Матрасе или как там его.
– А можно и мне познакомиться с Невменяемым Томом? – робко попросил он.
– Можно-то, можно. Но немного погодя. Когда ты подрастешь, хотя бы как я, – и заметив горькую обиду в глазах маленького Лэма, взрослый парень Дик поспешил пояснить: – Видишь ли, Невменяемый Том сел в каторжную тюрьму как раз за совращение малолетних, причем, не только девочек. Конечно, он давно уже вступил на путь исправления, и все такое. Но лучше не рисковать.
– А можно тогда я пойду с вами? И буду жить в вашей разборной землянке? Обещаю, что возьму на себя всю уборку, стирку и возню со стряпней. Еще стану полоть огород и пасти кур, уток, гусей, коров, короче, любую живность, какая найдется. И еще расскажу вам, что такое банджо и зачем на нем играют! – маленький Лэм с немой мольбой посмотрел на взрослого парня Дика.
Нестареющий Дик внимательно выслушал соблазнительное предложение, однако, совесть заставила его ответить отказом. Ибо мудро напомнила своему хозяину, что если он поручит кому-то другому стирку, убору и все прочее, то… Во-первых, ему самому нечего будет делать. А во-вторых, за работу надо платить, и работника нужно кормить, вопрос, чем? К тому же у Нестареющего Дика не было ни огорода, ни кур, ни уток, ни тем более коров с гусями. Имелась только старая коза Зойка, которую не то, что не требовалось пасти, а вообще никак не удавалось выгнать вон из землянки. Что же касается банджо, то честно говоря, Нестареющему Дику было плевать, что это такое, и зачем на нем играют? Из всех музыкальных инструментов он предпочитал глиняную свистульку-«петушок», особенно когда Невменяемый Том подыгрывал ему, выбивая барабанную дробь на перевернутом пустом ведре.
– Вот что, Лэм. Послушай меня внимательно. – Совесть, которая к этому моменту стала нечистой, заставила взрослого парня Дика прибегнуть к самому Бессовестному обману. – Тебе нельзя сейчас пойти со мной. Но в будущем! Тебя ждут великие дела! Ты непременно станешь одним из нас! Нет, даже больше! – с пафосом произнес Дик, которому было все равно, какие враки плести, и который заметил, что простодушный мальчик ему доверяет. – Ты будешь владыкой нашего острова и вообще диктатором!
– Ух, ты! Пожизненным, что ли? – с восторгом закричал Лэм, приплясывая на месте.
– Кхм! Можно и пожизненным! Даже обязательно нужно! А сейчас иди домой, и постарайся примириться с окружающей тебя действительностью! И помни о своем призвании! Мы будем ждать тебя, Лэм! Я и весь мой народ! – тут Нестареющий Дик простер руку небесам, словно призывая их в соучастники и свидетели коварного объегоривания младенцев.
– А долго ждать? – с надеждой спросил Лэм.
– Нет, не долго. Лет пятнадцать, – брякнул первое, что пришло в голову, Нестареющий Дик.
Он совершенно не представлял себе, как это: иметь дело с ребенком, притом впечатлительным и верящим на слово всякого рода пророкам-проходимцам. Поэтому он не мог знать наперед, что его пламенная речь западет маленькому Лэму в память. Нестареющему Дику сейчас хотелось лишь одного – отвязаться как-нибудь от докучливого малыша и ступать дальше своей дорогой. Особенно, если учесть, что дорога эта лежала на дикое маковое поле, где взрослый парень Дик хотел подсобрать новых приятных впечатлений.
– Хорошо, – согласился мальчик, и принялся завязывать свой узелок. – Ждите меня ровно через пятнадцать лет. И народ тоже пусть ждет.
Маленький Лэм не знал, что Нестареющий Дик не то, чтобы гнусно ему наврал, но несколько преувеличил. Весь его народ на этот момент состоял из десятка беглых каторжников и их разгульных подружек – остатков бродвейского кордебалета, ехавшего на гастроли в Гонолулу, и еще чертовой дюжины нестареющих инвестиционных вложений Абрама из Барака.
Что было дальше, легко можно представить себе. Маленький Лэм вернулся домой и постарался примириться с окружавшей его действительностью. В предвкушении будущей свободной диктаторской жизни он даже учился, учился и учился. И так пятнадцать лет. Когда же они прошли, а маленький Лэм превратился в большого очкастого всезнайку, наконец, настало время сбросить маску и явить миру свое истинное диктаторское лицо.
Лэм поступил крайне просто. Приобретенных за пятнадцать лет разнообразных знаний хватило ему, чтобы нагло взломать персональный компьютер Степана Навроде, обокрасть его счета, объявить о банкротстве «Хари» и спровадить с Таинственного острова куда подальше «всех великих ученых людей», включая и маму с папой. После этого он пришел к своему народу, от которого остались только Самый Главный Каторжник, Невменяемый Том, Нестареющий Дик, нянька последнего тетушка Изаура и коза Зойка. Остальные погибли в неравной борьбе друг с другом, от скуки предаваясь по вечерам любительской поножовщине.
Однако, при деньгах Лэма, беспардонно свистнутых со счетов Степана Навроде, решить проблему населения было вовсе не проблемой. Одно только слово «халява» сразу же привлекло такую толпу народа, что кандидатов в подданные хватило заселить полуостров Гренландия, если бы кому в голову пришла дурацкая идея это сделать. Потом Лэму пришлось свергнуть Самого Главного Каторжника, бывшего брачного афериста из Майами, тоже претендовавшего на полномочную диктаторскую власть. Многоженца попросту подкупили виллой в Палм-Бич, а главное – настоящим породистым щенком скотч-терьера, о котором тот мечтал с самого детства. Впрочем, об этом уже рассказывалось ранее.
Таким образом, Лэм Бенсон победил всех своих конкурентов, сделался Пожизненным Диктатором, коротко познакомился с Джейсоном, кукурузным полем и Вонючкой, научился тяжко вздыхать, а также стал самым несчастным человеком на свете.
Что происходило в поселке «Новые Змеюки», после того, как Лэм Бенсон не дописал свой дневник.
А происходило в нем вот что. Доктор Самты Клаус маялся бездельем. Вместе с ним маялись его верные друзья-спасатели Кики и толстяк Пит. Иногда за компанию присоединялся и Джин Икарус, когда не доставал ПД своим нытьем о том, какой он Избранный.
Самты было скучно. Ему надоело изводить тетушку Изауру, подкладывая несчастной старушке канцелярские кнопки в пирожки и после слушать заковыристые ругательства на венгерском языке. Тетушка Изаура как раз изучала венгерский язык по системе Илоны Давыдовой, но пока осилила только художественную брань трансильванских пастухов.
Также неинтересно было Самты пререкаться с конвоирами Невменяемым Томом и Нестареющим Диком, которых он попросту называл Дим и Ток. Последняя выходка Самты вообще окончилась для бедняг плачевно. А ведь ничего плохого на самом деле он не хотел. Просто подговорил Кики и Пита убедить обоих охранников, что он, доктор Клаус, вовсе никакой не доктор, а переодетый композитор Рахманинов, прибывший на остров давать кошачьи концерты по ночам. Это была всего лишь шутка.
Но поседевший от ужаса Нестареющий Дик вторые сутки бегал по поселку, собирал первые попавшиеся под руку музыкальные инструменты – четыре рояля, семь фортепиано, два гобоя, десяток скрипок, одну гитару и восемьдесят два барабана, – а потом сносил в винный погреб, из которого пришлось выкинуть все бутылки. К вящей радости военнопленных и аборигенов. Потому как бутылки некуда было девать, и пришлось их выпить, чтобы не побились зря. Невменяемый Том вообще впал в долгосрочную нирвану, заявив, что выйдет из нее только тогда, когда в поселке единственной разрешенной музыкой станет негритянский джаз. После чего доктор Клаус имел крупный разговор с ПД. В результате этого разговора, Самты, как последний болван, вынужден был ковылять из дома в дом и убеждать перепуганных жителей, что он никакой не Рахманинов и вообще не композитор. Несмотря на клятвы Самты, что настоящий Рахманинов давным-давно покойник, а сам он не знает даже нот, население поселка верило ему слабо, и со страхом озиралось – не завалялось ли где случайно губной гармошки.
Однако хуже всего было возникшее в Самты настойчивое желание лечить людей. Нет, пожалуй, еще хуже было то, что раз возникнув, это желание решительно отказалось уходить и оставить доктора Клауса в покое. Чтобы отвлечься от дурных мыслей, Самты попытался заняться делом. А именно. Спортивными прыжками через железную суковатую палку, из-за чего диктаторский дом стал напоминать английский паб после визита футбольных болельщиков. А также оздоровительным нырянием в прорубь, из-за чего в поселковом пруду случайно утонули два промышленных морозильника, а доктор Клаус опять имел очень неприятный разговор с ПД.
Тогда, чтобы хоть чем занять себя, Самты принялся вовсю ухаживать за мисс Авас, втайне надеясь вернуть прежний интерес к прекрасному полу и одновременно задушить стремление благодетельствовать роду человеческому. Добился он мало чего. Не в смысле ухаживания, за Кики и ухаживать не надо было, примерная девчушка и без того смотрела на доктора с обожанием, как младший прапорщик на генеральскую жену. Только всякий раз, когда Самты хотел сказать мисс Авас двусмысленный комплимент, или игриво ущипнуть за пухлую ляжку, он непроизвольно переходил на командный тон:
– Мисс Кики у вас замечательно красивые э-э… подайте скальпель, зажим, и проверьте уровень кислорода в крови! Балда вы этакая!
Кики не обижалась, но понятия не имела, что такое скальпель, зажим и уровень кислорода в крови. Тем более, откуда все вышеперечисленные предметы взять. И потому обычно приносила Самты пива из диктаторского холодильника.
Наконец, Самты принял единственное на его взгляд, правильное решение. Он пошел в лодочный сарай за советом к ПД. Справедливо рассудив, что если уж у Лэма Бенсона хватило ума взять его в плен, то наверняка хватит ума и на то, чтобы подсказать, что в этом плену делать.
Самты робко заколотил изо всех сил железной суковатой палкой в хлипкую жестяную дверь сарая:
– Будьте любезны, коли вы там! Можно войти?
Ответа никакого не последовало, да и не могло последовать. Просто потому, что хлипкая дверь не вынесла робкого стука изо всех сил железной суковатой палкой, и с грохотом слетела с петель. Явив растерянному взору Самты не менее растерянного диктатора, валявшегося на полу среди обломков походной раскладушки и громко стонавшего.
И ничего удивительного. Если вы мирно себе спите после обеда, пускай даже в лодочном сарае, и пускай даже на неудобной алюминиевой раскладушке, среди старых весел, ароматных рыболовных сетей и наживки! Если вы при этом видите приятный и глубокий сон на тему, как опять прилетели гомноиды из созвездия Собачьих Псов, да и побрали с собой всех ваших гостей, военнопленных и дурацких Избранных, а заодно и все проблемы! Если вы еще перед тем сытно покушали остатками, которые не до конца уничтожили нахлебники тетушки Изауры! То оно конечно. Робкий стук изо всех сил железной суковатой палкой не вынесет не только ваша хлипкая дверь, но и чувствительные нервы. Понятное дело, от таких внезапных переживаний ПД свалился на пол, подпрыгнув перед тем до потолка и развалив вдребезги походную раскладушку.
– Вам больно? – непривычно-участливо нагнулся Самты над стонущим диктатором.
– Не то, чтобы очень, – уклончиво ответил ПД, вообще не любивший признаваться в своих слабостях. – Просто встать не могу. Наверное, ушиб спину.
(Надо думать, ушиб! Примите во внимание. От раскладушки до потолка – метра два с небольшим, да плюс еще ускоренный обратный полет. Да и пол в сарае отнюдь не коврами выложен. Неструганные сосновые доски – на такие не то, что упасть! Присядешь на минутку, полдня будешь из задницы занозы выковыривать!)
– Нужна срочная госпитализация, – в Самты продолжал бушевать заправский благодетель человечества. – Эй, кто-нибудь, носилки сюда!
– Не надо, пожалуйста! – взмолился испуганный Лэм Бенсон. – Я тихонечко полежу, и все само пройдет, – энтузиазм штатного патологоанатома окружной тюрьмы показался ПД страшно подозрительным.
– Само ничего никогда ни у кого не проходит. А если и проходит, то после этого пациент попадает ко мне, на анатомическое вскрытие, – наставительно ответил Самты. – Вот если хотите, можете пока для развлечения подержаться за мою суковатую железную палку!
– Благодарю покорно, но я не хочу держаться ни за вашу палку, ни за чью-нибудь другую. Ни за суковатую, ни за полированную! А хочу, чтобы вы оставили меня в покое! – злобно огрызнулся ПД. Потому что, ему все еще было больно. И еще потому, что было жаль хорошую вещь, в смысле раскладушку. – Помогите мне подняться на ноги!
– Что вы, вам нельзя вставать! Ни в коем случае! А вдруг у вас перелом позвоночника!? – мечтательно воскликнул Самты, и про себя тихо взмолился, чтобы так оно и вышло на самом деле.
– У меня нет никакого перелома! По крайней мере я не чувствую! – озабоченно возразил ПД. Все же Доктору Клаусу удалось немного его озадачить.
– Это вы сейчас не чувствуете. А потом почувствуете, да еще как! Если вовремя не принять меры, то дальше – инвалидная коляска, памперсы для паралитиков, и никакого приятного общения с женщинами, даже такими страхолюдными, как доктор Бряк! Вы будете не Пожизненный Диктатор, а Пожизненный Пользователь Подкроватной Утки. И, просыпаясь по утрам, станете спрашивать только об одном: «Почему я не умер в раннем детстве?». Родственники будут вас жалеть вслух, а втихомолку задаваться тем же вопросом. Вам это надо?
– Ладно, давайте ваши носилки. Так и быть, полежу. Если не долго, – согласился Лэм, все же слегка обеспокоенный перспективой, нарисованной ему бурной фантазией Самты.
Так у доктора Клауса появился первый в его жизни живой пациент. С непонятным пока диагнозом. Но как говорил сам себе Самты: «главное – не диагноз, главное – чтобы пациент не умничал!».
Спустя полчаса ПД лежал у себя в доме, в своей спальне, на своей кровати, и все бы было хорошо. Если бы не гипс, который покрывал его щуплое тело от пяток до подбородка. Вот теперь ПД и в самом деле не мог пошевелить ни ногой, ни рукой. Обидно было только, что боль к этому времени совершенно прошла, и он чувствовал себя превосходно. Не считая небольшой занозы в интимном месте, которую доктор Самты не догадался вытащить при перевязке. А может, попросту не заметил.
– Нужна экстренная операция, – продолжал ворковать над ПД радостный доктор Клаус.
– С ума вы спятили! Какая еще операция? – натурально взвыл Лэм. Подобного оборота обстоятельств он не ожидал. – Я думал, просто полежу в покое. Денька два. Поем свежих пирожков, посмотрю по телеку новое реалити-шоу «Халупа – 22» или «Амбар – 51», точно не запомнил.
– Непременно нужна операция! Процесс прогрессирует! – провозгласил Самты, и, заметив озлобленно-недоверчивый взгляд ПД, приказал: – А ну-ка! Пошевелите правой рукой! А теперь левой ногой! Не можете? Не удивительно.
– Чего же тут удивительного, если я с ног до головы в гипсе? – ошалело закричал Лэм, прозорливо предполагая, что отделаться от настырного доктора ему не удастся.
Тут некстати вмешалась его единственная неродная дочечка Дулечка, как раз зашедшая к «дорогому папочке» с набором для пускания мыльных пузырей и бутылкой детского шампанского «Буратино». По ее мнению, это были самые подходящие предметы, чтобы развеселить «дорогого папочку» и приятно провести время.
– Ой, папочка! – пропищала Дулечка противным тонким голоском, от которого задребезжали стекла. – Слушайся доктора! Доктор хороший! Ты бы видел, как он здорово кидается яйцами прямо в соседские форточки и никогда не промахивается!
– Слава богу и счастье доктора, что я этого не видел! – заскрежетал зубами ПД.
– Ты не прав, папочка! Доктор без ловкости рук все равно, что мошенник! Это не я придумала. Это Самты так сказал! И потом, если ты не поправишься, то кто же отдаст меня учиться по обмену? И воо-бще! Кто на мне женится, если я буду уже не диктаторская дочка, а сиделка при отце-паралитике! – Дулечка зарыдала и уронила бутылку «Буратино». В комнате противно запахло аммиаком и древесным необработанным спиртом.
ПД пришлось ослабить оборону, сдаться, сложить оружие и перестать ерепениться. Он только на секундочку представил, что он прикован к инвалидному креслу, и что всю жизнь рядом с ним будет сидеть Дулечка с мыльными пузырями и еще какой-нибудь фигней, как тоже чуть не разрыдался. Так ему стало жалко себя.
– Ладно, сволочи, ваша взяла! Делайте, что хотите! – ПД добавил еще несколько выражений, которые придется опустить, в виду их решительной непригодности для беспрепятственного прохождения цензуры. – Если я умру, считайте меня коммунистом!
– Почему? – хором спросили Самты, Дулечка, мисс Авас и тетушка Изаура, застрявшая в дверях с пирожками.
– Потому, что только коммунист может купиться на ту несусветную чушь, которую вы тут несли! – ПД тяжко вздохнул и страдальчески закрыл глаза. «Пусть мне будет хуже, лишь бы им назло», – думал он.
– Вот и договорились! – удовлетворенно крякнул Самты и отдал следующую по счету команду: – Готовьте операционную!
Тут в рядах присутствующих возникло замешательство. А также в этих рядах возникли телохранители Том и Дик, вовремя подоспевшие к шапочному разбору.
– У нас нет никакой операционной! – в один голос сообщили телохранители и синхронно развели руками.
