Текст книги "Доктор Самты Клаус"
Автор книги: Алла Дымовская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
Гостеприимный Сэнд Муд выставил на биллиардный стол нехитрую закуску: заливного осетра с хреном, жаренного поросенка с рылом, аллигатора, пареного с репой в натуральной крокодильей коже, кизиловую пастилу только что с Ялтинского рынка. Стол с рулеткой предназначался для выпивки. На красном поле были бордо и кагор, на черном – «Московская Особая», на зеро «Хенесси ХО», на остальные числа выпадало по обычной пивной бутылке.
– Пить будем в таком порядке, в каком повезет, – разъяснил Сэнд Муд и крутанул рулетку.
Шарик выпал на черное поле. Сэнд Мунд сокрушенно покачал лохматой головой. А доктор Клаус, не будь дурак, которым он никогда и не был, тихонько и незаметно передвинул шарик на зеро, (гуся он по-прежнему предусмотрительно держал за спиной). Гости и хозяин облегченно и довольно закивали:
– «Хенесси», так «Хенесси», от судьбы не уйдешь! – пить «Московскую Особую» желающих не нашлось. Даже и Робин Попадопулос, который вообще-то хлестал все подряд, лишь бы угощали бесплатно.
Когда слово за слово перешло к хреном по столу, гости и хозяин несколько оживились. Ким и Кен принялись демонстрировать сорок различных приемов, как фигурно разложить взрывчатку для минирования космического шатла. Самты расщедрился и показал, как правильно ощипывать и вскрывать перелетного гуся, чтобы не повредить печенку. Пит и Чак исполнили на клавесине дуэтом «Владимирский централ» под музыку Вивальди. А мисс Авас принесла шестнадцатое ведро.
Без дела шлялся по станционным хоромам один только Робин Конфундус, который Гуд. Петь он не умел, пить больше не мог, а руки его были от рождения пусты. Еще со времен глубокого и далекого детства Робин привык совать их, куда ни попадя и куда не нужно. Так, однажды играя сам с собой в Морских Котиков Карибского Моря, маленький Конфундус снял с гвоздя трофейный отцовский автомат УЗИ, и принялся изображать в саду взятие форта Байярд на абордаж. После этого младший Попадопулос рос уже в баптистском сиротском приюте. А местный погост небольшого оклахомского городка украсился памятным склепом, в котором упокоились сержант «зеленых беретов» Попадопулос-старший, миссис Аманда Попадопулос – его жена, и старая глухая тетушка мисс Марпл, выскочившая из кухни в надежде расследовать преступление племянника по горячим следам.
Теперь Робину тоже не топталось на одном месте. Для начала он покрутился возле кухни, но не выкрутил ничего, кроме трех заплесневелых корочек хлеба. Потом пускал пузыри в ванной, вылавливая их из «джакузи». В конце концов, внимание его привлекла небольшая стеклянная дверца, на которой синими чернилами была выведена красная предупреждающая надпись:
«Не входить! Убью!»
Робин Конфундус, который Гуд, разумеется, тут же вошел внутрь. К его удивлению, внутри ничего не оказалось. То есть, почти ничего. Кроме маленькой облезлой кнопки, плохо привинченной к потолку. Робин подпрыгнул, насколько хватило его лошадиных сил, но до потолка все равно не достал. Затем еще раз, и еще раз, и еще раз семнадцать. Толку вышло чуть, однако маленькая облезлая кнопка манила его к себе. Вообще-то Робин Конфундус тоже был сообразительный парень, особенно когда эта сообразительность могла выйти ему боком. Поэтому он снял с ноги тяжелый вьетнамский кроссовок «Адидас», запульнул им в потолок, и полностью оправдал семейную фамилию Попадопулос. В недрах станции тут же завыли оповестительные сирены. Оповещали они о следующем:
– Спасайся, кто может! А кто не может, помоги тем, кто может! Сам погибай, но товарища выручай! Врагу не сдае-е-ется наш гордый «Варяг»!
Спустя несколько бестолковых хлопаний глазами Робин Конфундус пронаблюдал, как сквозь стеклянную закрытую дверь со звоном прорвался смотритель Муд, и сразу набросился на Робина с револьвером «кольт».
– Убью! Убью! И раскаиваться не буду! – вопил ирландский террорист Сэнд Муд, из-за спины его не без любопытства выглядывали физиономии остальных спасателей.
– А что, собственно, случилось? – спокойно произнес Робин, ибо он всегда оставался спокоен в ситуациях, когда его неизбежно должны были убить, или хотя бы покалечить.
Это спокойствие, как обычно, спасло ему жизнь. Обалдев от подобного хамства, смотритель Муд непроизвольно опустил свой «кольт». Действительно, убивать живого человека без объяснения причины получалось нехорошо. Можно даже сказать, некрасиво получалось.
– Обезьяна, сын осла! – выругался Сэнд на грузинском языке. – Ты только что запустил программу экстренного затопления станции. Вместе с четвертым энергоблоком! Поэтому у нас есть всего шестьдесят секунд, чтобы угнаться отсюда!
– Так чего же мы стоим? – резонно вопросил его Робин, и сделал круглые, трагичные глаза.
«И впрямь, чего?» – задались тем же вопросом смотритель Муд, доктор Клаус и остальные гости подземелья.
Из люка они выбегали в следующем порядке. Впереди всех на лихом Робине доктор с поросячьим окороком в одной руке и распотрошенным гусем в другой. За ним железная суковатая палка и мисс Авас с пустым ведром наперевес. Следом бывший смотритель Муд с китобойным гарпуном на шее. А затем уже все остальные, кто как придется и кто во что горазд. Едва успели добежать до баобаба и снять кастрюльную крышку, чтобы с ее помощью законсервировать станцию, как из люка уже полилась мутная, приятно пахнувшая сероводородом водичка. Так что крышку для надежности пришлось завалить булыжниками и сапными лошадиными костями.
– А хорошо бы здесь устроить лечебный курорт, – мечтательно произнес Робин Конфундус, принюхиваясь к сероводороду. – Как в Пятигорске, или, к примеру, в Трускавце?
Тут бывший смотритель Муд все же не выдержал, и заехал Робину в челюсть с ноги. Что же, его можно было понять!
– А почему вы не затопили четвертый энергоблок раньше и притом сами? Без всякого насоса? Если у вас есть такая чудесная кнопка? – неприязненно спросила у ирландского террориста Кики и с отвращением посмотрела на пустое ведро.
– Что ты, деточка! Тогда бы станция совсем накрылась, вот как сейчас! И мне пришлось бы жить в поселке! – в ужасе замахал на нее руками Сэнд Муд.
– И что же в этом плохого? – не поняла Кики, все еще с отвращением взирая попеременно на ведро и бывшего смотрителя.
– Там работать надо! – печально ответил ей Муд. – А теперь, ребята, нам лучше вместе отправиться в поселок и объяснить Пожизненному Диктатору, как оно все вышло.
– И что нам за это будет? – осторожно спросил Самты, упоминание о каком-то Пожизненном Диктаторе доктору Клаусу решительно не понравилось.
– Спасибо скажут, что же еще! – двусмысленно произнес Сэнд Муд.
– Спасибо на хлеб не намажешь, – солидно кашлянул в кулак Пит Херши, в другом кулаке у него была зажата недопитая бутылка «Хенесси».
– Еще много чего дадут! Это я вам обещаю! – торжественно поклялся Сэнд Муд, положа руку с «кольтом» на грудь.
Однако зловещая скрытая ирония его слов прошла мимо жадных ушей спасателей. Они согласились нести вместе с Мудом в поселок благую весть о случайном затоплении четвертого энергоблока. Для начала путь их лежал через вышеупомянутое Вездесущее Болото.
В то же самое приблизительное время. Послание, оставленное в секретной бутылке агентом Фломастером, и так и не полученное ПД.
«Со всем нашим почтением и доброго здоровьица, барин любезный, его высокопревосходительство Лэм Сэмуэльевич! Низко кланяюсь в ножки, с благодарением превеликим за все милости ваши! Как я есть мастер Каменного Цветка, освященного губернским архиереем, и многих, прочих иных подделок из малахитовой крошки, по вашему повелению предпосланный с миссией превеликой к грянувшим с неба язычникам. Беда в том великая и противостояния многие.
От части аппарата антихристова, именуемой хвостовой, осталось в живых и присносущих по ровному счету четыре человекообразных существа, исключая слугу вашего покорного. Прочие, по неразумению своему, забавлявшись с акулами белыми, крещенными Федькой и Марфой, проглочены были оными без жалости, аки библейский Иона китом.
Ох, маята мне и суета сует! Как вы, любезный барин мой, Лэм Сэмуэльевич, изволили гневаться на холопа вашего, честною службою малевавшего вам заборы и картины под Пикассо в надрыве пупка своего. Так теперь суждено мне нести крест тяжкий. А я ведь ни в коем разе, барин, пред вами не провинился. Про ученую девицу Пегги, звания холостого и непостоянного, все то наветы и подлинная клевета. Единый разочек я только и зашедши в ее клистирные покои, за кроликом, сдохшим в немощи неплодовитой. Не корысти ради! Но токмо волею пославшей мя больной жены! Хотелось побаловать страдалицу свежим мясцом. Ибо у кормильца нашего Пфуя – чтоб ему ни дня без покрышки, – какое ж мясо? Грех один.
А что старый греховодник и Нестареющий Дик видывал нас через окно, как мы пребывали в состоянии Адама и Евы, перворожденных в эдемском саду, так это язык его брехливый превратно вам донес. Никоим образом во спасение души моей к той девице я даже не прикасался с намерением нечестивым и неблагим. Всего только желал написать портрет праведной девицы Пегги, в виде нагой нимфы у ручейка, да и показывал на своей особе, как ей правильно стать, а потом лечь. Парсуну оную, с девицы писанную, вам в день Пресвятой Мученицы Пелагии поднести в смирении мечтал, вместе с ручейком. Аспид же зоркий и Нестареющий Дик в коварстве подглядел и неправедно донес. Посему облыжно я им опорочен перед вашими светлыми очами. Нешто мы не разумеем, какая из девиц есть барская, а какая наша, холопская?
За то невинно посрамлен был, и женой своей, в болезнях страждущей, изгнан из палат отеческих в курятню на дальнейшее проживание. Дабы пребывал среди птицы неразумной и некрещеной. Вы же посему, барин любезный, сослали меня и того далее. В геену огненную к христопродавцам, с небес изгнанным. Поскольку, сперва раздразнив бессовестно Федьку и Марфу, акул белых и чистых духом аки агнцы, оставшиеся в живых язычники принялись бесчинствовать и далее, никакого удержу не ведая. А подались они с брега пенного в кущи тропические, и меня несчастного за собой утянули.
Язык мой скорбный не повернется никак поведать вам о самом первейшем непотребстве, ими сотворенном без раскаяния. Экипажу вашу, из заморских земель с трудами великими выписанную, прозванием сладчайшим «Лада-Малина», что в каретном сарае у кольцевой прибрежной дороги стояла, постиг конец скорый и печальный. А уж что была за экипажа! Цвету фиолетовову, наиярчайшего! На случайности войны коварной, от снарядов атомных происходящей, ни единого агрегату на микросхемном электричестве не имевшей! Оконца ни зги не прозрачные, пикантными рисунками украшенные! Ручка от стартера, чугунного ажурного литья – загляденье! Колеса в шипах многих, а печка-отрада все без отдыху жаром пышет, и ничем ея не унять!
Горе, горе-то какое! Нету больше вашей голубушки, нету ладушки, нету малинушки! Извели ея злые черти! Сначала кататься с горы удумали, тут и тормоза долой, да и коробку передач Господь прибрал… Апосля охальники имущества чужого какой-то противный естеству «краш-тест» затеяли. Тогда-то дух из экипажи вон, вместе с окошками расписными, лампадами передними и задними, заодно и оба ведущих моста раскололись вдребезги, что и на Страшном Суде не собрать. Ужо потом злыдни утопили останки многострадальные в водах буйных.
Как представлю лицо ваше, любезный барин, мученическое, когда вы строки сии горькие читаете, у самого сердце надрывается. И рад бы холоп ваш и маляр верный молчать далее, но умолчать не могу. Да и не должно мне.
А больше других бесчинствовал над безвинной экипажей мавр черный и страшный, допреж служивший санитаром в доме скорбном для ума лишенных. Ныне же мавр сей, в бесовскую веру обратившись с названием премерзким «сайентология», и кадит у них заместо попа. Блудный поп этот первым и возопил, экипажу вашу увидевши очами порочными:
– Изничтожим Молоха Страховидного! Принесем жертву Вселенскому Разуму с иных планет! – это он, видать, о доме для ума лишенных вспомнил.
И зачем только Разуму Вселенскому ваша экипажа? Ему бы водочки, да наливочек разных, да клюквы в сахаре, да яблочек моченых с блинками масляными. Только где же мавру о том иметь понятие? Он, небось, темнота неправославная, клюкву и в глаза не видал, тоже и наливочки сливовой или грушевого отвара вкушать не вкушал.
Далее долго шли мы через леса зеленые, ручейки журчащие, норы кротовые и капканы волчьи, в прошлом годе на дикую женщину ставленые. И вышли себе на беду. А нехристям на потеху. Ибо таковым сошлось роковое сложение обстоятельств, что по пути попался им на злодейские глаза древний аппарат самолетный. Тот самый, который еще в веке прошлом, 20-ом, из Колумбии Американской для вас, барин, прямо в воздухе тайком умыкнут был. А внутрях у него, коли вы, ваше высокопревосходительство припомните, – видимо-невидимо конфеток «чупа-чупс» в бумажках блестящих и нарядных, и все конфетки щедро пастой кокаиновой сдобренные. Очень вы конфетки те в младости вашей любить изволили. Да потом вдруг взяли и ударились в религию суровую. В буддийский иудаизм, будь он неладен. (Не я ли вас, барин, упреждал? Добра не выйдет! А токмо лучше вступайте вы в Союз Михаила Архангела! Зря не послушались. Там каждому вновь обращенному дают беспошлинный вид на самогоноварение, две пары кирзовых сапог и армейский барабан). Посему, из-за вашего, барин, буддийского иудаизма, или иудейского буддизма, конфетки те за ненадобностью неприбранные и заброшенные лежали. До того дня, само собой, как нехристи языческие их нашли.
Ух и было пиршество! Чистой воды каннибализм, только без человеческой плоти. В смысле поедания. А в смысле, свального и содомского греха, сколько угодно. И меня, богобоязненного холопа вашего, в оную оргию втянули, как я не брыкался всеми членами моими скромными. Но бесстыжие одолели. И теперь мне не то, что богатой телом девицы Пегги, а и хворой жены ни на что не надобно. И надолго. Видеть их не могу! Аминь!
Блуду предавались два дня. Даже и нищий иерусалимский араб Салям Алейкумович, прежде служивший штатным полотером у Ясира Арафата, а после бежавший в Австралию от преследований Всеяпонского Масонского Ордена Бытохозяйственной Техники, и тот впал в грех. У арабского страдальца в родных палестинах осталось без призора четыре жены и восемь любовниц, потому и пребывал он все время пути нашего в грустях необыкновенных. Но и его мавр черный конфетками и проповедями непонятными в соблазн ввел. Да и где ж было не ввести. Коли две особы женского пола, бабы звания низкого и неразумного ему в том потакали.
Забыл вам отписать, любезный барин, что с нами еще увязалась в дорогу беглая женка губернатора Тимбукту, бабенка наглая и разбитная, по прозванию то ли Аналюсия, то ли Анорексия, не пойму. (Пусть будет Анорексия, для дела сие не важно). А вместе с ней девка лядащая Олимпиада Пустомелева, или попросту Липа. Девка эта уж который год колесит по городам разным и весям, собирает по миру с православных на строительство храма Св. Маврикия для украинских поселенцев в Канаде. Я ей тож пожертвовал копеечку, в иносказательном понимании. Но только выманила у меня девка Липа, как я был в угарном пылу на оргии, юбилейный резной деревянный доллар, который вы, барин, мне на прошлое Рождество от щедрот пожаловали.
Что и говорить, бабы оные, Анорексия с Липой, довели слугу вашего до полного падения нравов. А мавр окаянный и того пуще! Особливо проповедями своими бесовскими, что в прошлой жизни беспременно был я кулаком-мироедом в глухой дыре у Созвездия Скорпиона. Это он на ботинки мои новые, из дома купеческого «ЕССО» позарился. Я ему и ответствовал, что сам он Экко, а вместо ботинок шиш ему на постном масле! Мавр обиделся.
Однако ж, после оргии у самолетного аппарата с конфетками, начисто теперь разграбленного, мавр страшный от меня с проповедями отстал. Больно уж у него язык заплетался, как и прочие части черного тела. А ночью был ниспослан мавру сон, а во сне – покойный его четвероюродный сводный братец, дурак, наверное, редкий. Ибо братец сей во сне ничего особенного не делал, только стоял, аки пугало неразумное в поле гороховом, и все указывал дланью черной на восток. Посему мавр и порешил, что идти нам надобно непременно в тую сторону. А в той стороне, барин любезный, известно какая пакость находится. Вездесущее болото, будь оно неладно.
Письмецо ныне в бутыль секретную для вас приберу, вот только допишу. Вы же, барин, не поминайте лихом холопа своего верного, маляра Фломастера, по имени отчеству Данилу Марамоевича, потому как, возвернусь, али сгину на болоте том, сам не ведаю.
Спустя NNN (неизвестно сколько) часов после всех приблизительных времен, наконец-то, на Вездесущем Болоте!
Обходя окрестности, строго по курсу через-север-на-северо-запад, лысый странник Джин Икарус Блок подошел к Вездесущему Болоту. Нельзя сказать, чтобы болото это было прям уж ого-го! Вообще-то, так себе болотце. Гектара примерно в два. Но живописное. С осокой и камышами по берегам, с утями и чумными крысами в осоке и камышах, с чесоткой и песьими мухами на утях и крысах. Да, еще в середине болота располагалась премиленькая трясина! Не то, чтобы Гримпенская, но русский писатель Пришвин не остался бы безучастным. На кочках трясины отдыхали, изящно свернувшись в цветные колечки, всякие разные змеи. Гремучие гадюки, коралловые аспиды, близорукие кобры, а также пестрые ленты, позабытые беженцами-цыганами, столетие назад проездом гадавшими на острове.
К тому же в правом верхнем углу болота, – если смотреть на карту с юга на север, как все нормальные люди, – приютился скромный Пряничный Домик. По слухам, именно там находилась летняя резиденция Джейсона, ныне заброшенная. Потому как на острове крайне трудно было понять, какое теперь на дворе время года? Летнее или зимнее, или промежуточное? Круглый год равно ярко светило радиоактивно насыщенное солнышко (и не мудрено, на экваторе-то!). И равно одинаково, когда им этого захочется, шли прелестные тропические ливни, как правило, в самый неподходящий момент. В какой именно? Да, пожалуйста!
К примеру, отправились вы с друзьями за поселок, жарить шашлыки…Что говорите? Нет, нет! Вовсе не обязательно идти на кладбище, к развалинам часовни. Можно и к лесистым склонам уранового карьера, где ПД добывал по контракту сырье для Иранской республики… Так вот. Стало быть, отправились вы на шашлыки. И только-только, после трехчасовых …удоханий развели костерок под мангалом… Почему так долго? Ну, тот, кто спросил, видно никогда не отправлялся на шашлыки с мастерами своего дела! Во-первых, шашлыки начинаются вовсе не с жаренья мяса, а с распития сопутствующих напитков. А во-вторых, после распития, попробуйте-ка скоренько развести костер! Байду вы разведете, а не огонь!..
Ну-с, мы увлеклись в сторону. В общем, костер вы развели. И даже пристроили на мангале мясо, погнув попутно два-три шампура, и опрокинув себе в кроссовки весь уксусный маринад. Но едва в воздухе разлился приятный аромат подгорелой баранины и смердящего лука, как на тебе! Прелестный тропический ливень, хлынувший с абсолютно минуту назад чистого неба, изгадил вам все пиршество. Немудрено, что вы проникнетесь некоторым предубеждением к этому природному явлению.
Короче говоря, Пряничный домик, зачерствелый и несъедобный как задубелая галоша, стоял пустой. И пусть бы себе стоял! Никто посещать его и не собирался, ни сейчас, ни в будущем. Джин Икарус вообще не знал о его существовании. А те, кто знали, еще к Вездесущему Болоту не подошли. Да и когда подойдут, все равно мысль о посещении Пряничного Домика не придет им в голову. Потому что, делать в этом, с позволения сказать, гадюшнике, ровным счетом нечего. Мебели там нет никакой, еды, впрочем, тоже. Единственная нестоящая вещь, позабытая посреди единственной же комнаты – это старый сундук с полным набором начинающего фокусника «Копперфильд для дошкольного возраста». И лезть ради нее через все болото и через всех гадюк, фигушки найдутся желающие!
Кстати, о самом Вездесущем Болоте до сих пор не было сказано ни слова. Ни откуда оно взялось, ни почему обросло слухами и сплетнями, и сильно дурной репутацией. А началось все в не очень давние времена, из чего пытливый читатель сразу сделает неправильный вывод, что во времена стародавние Вездесущее Болото было премиленьким местом. Ха-ха, вот и нет! В стародавние времена Вездесущего Болота вообще на острове не было!
Буквально сразу после отбытия параллельно-вселенческой корпорации «МММ-3», со всеми прилагающимися мглами, мздами и мстями, ее место заняла другая фирма. Индийско-мавритано-советское общество дружбы между народами «Харикришна-совхоз-красный-пролетарий-инкорпорейтед», или в просторечии «Харя». В общем, заправляли там всем американцы в качестве наемных менеджеров. Почему они? Кто же еще в состоянии работать по двенадцать часов в сутки на одних только гамбургерах, при этом не ныть о перекуре и не сдавать через день мочу для больничного листа! Поэтому в «Харе» и вообще на острове сложилась народная поговорка «Я, что лошадь, что ли? Пусть американец работает!». Координаты же Таинственного острова президент «Хари» Степан Навроде купил за очень большой пакет акций у слепой прорицательницы Ванги, и до сих пор разыскивался Интерполом за сбыт фальшивых репродукций Рембрандта.
Едва объявившись на острове американские «хари» развили бурную деятельность. Первым делом они принялись за корчевание пней и ускоренное строительство офисных помещений. Потому как, начинать продуктивную работу без офисных помещений совершенно было ими невообразимо. Так благородный лик Таинственного острова оказался осквернен рядами бараков из небьющегося стекла и нержавеющей арматуры Пензенского завода сталеконструкций. Но на этом все далеко не закончилось.
Обеспечив себя с лихвой офисными помещениями, оргтехникой класса люкс, булочной «Данкин Донатс» и комнатой для групповых медитаций, «хари» пять лет спустя приступили непосредственно к порученной им работе. То есть, к проведению гуманных экспериментов над окружающей и ни в чем не повинной средой. Краткий перечень этих работ звучал примерно так:
Пункт первый. Дрессировка прибрежных акул на ловлю тунца и беспаспортных дайверов.
Пункт второй. Наведение метеорологических зондов при помощи объектов системы СОИ.
Пункт третий. Психологическое тестирование на выживаемость в условиях клаустрофобии. (Заказчик – Донецкая угольная компания).
Пункт четвертый. Преобразование бесполезной ядерной энергии в полезную термоядерную.
Пункт пятый. Четвертование – как альтернатива наглядной смертной казни. (Исключительно с участием патриотов-добровольцев!).
Пункт шестой. Сев зерновых культур по самоучителю «Агротехника за полярным кругом».
Пункт седьмой. Осушение болот и создание на их месте промышленной экологической зоны.
Вот на этом-то седьмом пункте перечня работ «Харя» наступила босой ногой на грабли. По весьма простой и незатейливой причине. На проклятом острове в целом не было не только ни одного местного календаря, но и ни одного крошечного местного болота. Это оказалось проблемой. Потому что, если вы хотите осушать болота, то их, как минимум, надо для этого иметь. Пришлось «Харе» заняться импортом. Из самых глухих чащоб Амазонки ввозились эксклюзивная грязь и речной ил. Из средней полосы России – шумящий камыш и гнутые деревья. Воду экспортировали за валюту из озера Иссык-Куль и долго варили на предмет выпаривания соли. Потом, когда дипломированные специалисты-мелиораторы (а в «Харе» иных и не водилось) перемешали все вместе и вылили посреди чистого и окультуренного зерновыми поля, как раз и получилось Вездесущее Болото.
Осушить Вездесущее Болото «хари», однако, не успели. К тому моменту, когда болото было уже полностью готово для эксперимента, сама «Харикришна-совхоз-красный-пролетарий-инкорпорейтед» перестала существовать. В общем, «Харя» сгинула с концами, а болото осталось. Заколдованная амазонскими шаманами грязь издавала зловещие звуки и наводила порчу на прохожих. Камыш шелестел матюками на уток, а утки дразнили чумных крыс, поэтому над болотом обычно стоял невообразимый гвалт. Да еще погребенные на дне окультуренные зерновые выходили наружу по ночам и стенали на луну. Ну, или, в безлунную ночь, на то место, где ей надлежало находиться. В целом Вездесущее Болото было пренеприятным местечком.
Теперь Джин Икарус Блок в свою очередь стоял на его берегу и обозревал бескрайнюю ширь. Бескрайняя ширь обвевала Джина Икаруса чудным запахом гниющего ила, беспокойные пролетающие утки знойно крякали и норовили какнуть ему на лысину. Шмыгнувшая мимо чумная крыса злобно укусила отшельника за посох.
Д. И. Блок в глубокой задумчивости присел на осоку. Задумчивость его сводилась к одному размышлению: за каким чертом он сюда пришел? Ибо это была крайняя точка его назначения. Если бы Джину Икарусу пришла на ум нездоровая идея и далее следовать курсом через-север-на-северо-запад, то идти, он и идея, вынуждены были бы аккурат по самому Вездесущему Болоту. Чего Д.И. Блоку совсем не хотелось. Поэтому он продолжал сидеть себе на осоке, и ждать: а не будет ли ему свыше, или хоть откуда-нибудь пророческого голоса, либо напутственного знака. Пускай даже, от покойного папаши-забулдыги, сгинувшего на правительственной трассе 666.
Маленький и ужасный Вонючка тоже сидел неподалеку, за кустом дикорастущего рододендрона. Изображать глас небесный или на худой конец болотный он даже не собирался. Ибо уже привел лысого отшельника куда надо. Теперь Вонючка маялся бездельем, иногда ухая на манер совы, и от скуки швыряя в уток припасенной дробью. Но вскоре, через сутки-другие, к его вящему удовольствию со стороны джунглей послышалась оптимистическая песня «Я убью, тебя, лодочник». Ее исполнял визгливый тенор, которому вторил ревущий бас.
О том, как произошла первая встреча на болоте, и о прочих интересных вещах.
Джин Икарус тоже услышал мелодию, и даже разобрал слова, повествующие о нелегкой судьбе беглого каторжника на коварной реке, коего подвел нерадивый блюститель общественных плавсредств. Душу Д.И. Блока обуяла радость. Не то, чтобы он принял нестройный хор любительской песни за руководящее указание. А просто сидеть второй день в осоке наедине с раздумьями отшельнику было тоскливо. Не помогало и чтение вслух долгового списка. Поэтому Джин Икарус подобрал свой посох и парочку трофейных крысиных шкурок, сполоснул лысину болотной освежающей водичкой, дабы приготовиться к достойной встрече неизвестно кого.
Процессия, вышедшая из лесистых джунглей, на первый взгляд показалась ему странной, и вызвала некоторое бдительное опасение – а не рано ли он радовался? И не лучше ли ему, Джину Икарусу Блоку, держаться подальше от певунов? Ну, сами подумайте, какой даже полунормальный человек не впал бы в легкую панику, увидев собственными глазами такое:
Впереди, на заморенной горгулье, имевшей некогда человеческий облик, восседал высоченный небритый детина в рокерской куртке-косухе – это несмотря на сорокаградусную жару. Горгулья то и дело брыкалась и кусала небритого за штанину, после чего детина немилосердно колотил свой транспорт босыми грязными пятками и гоготал от удовольствия. За ними следом шла хорошенькая, очень чумазая девчушка с железной суковатой палкой явно не ее размера. Потом вместе весело шагали два монголоидных близнеца, ради забавы перебрасывавшиеся между собой увесистым куском стирального мыла, почему-то с номером С-4. Далее тащилось патлатое чучело с китобойным гарпуном на шее – чучело непрестанно вздыхало и то и дело повторяло варварскую присказку: «Будет, будет! Шашлык из вас будет!». По пятам чучела катился колобком толстяк с пустой бутылкой из-под «Хенесси» и устрашающе жевал на ходу кусок кровяной колбасы. А вот за толстяком, слава богу! Показалось смутно знакомое лицо. И не лицо даже, кому оно нужно! Но хорошо знакомая кепка с огромной оранжевой блямбой «Предайся в руки Господа!» и обнаженной женской грудью шестого размера.
– Чак, дружище! – кинулся на шею пришельца-из-джунглей Д.И. Блок.
– Джин, старый черт! – обрадовано уткнулся ему в пупок малорослый Кац-Бруевич.
– Какими судьбами? Откуда путь держишь? Что привело тебя через север на северо-запад?
– Вот он привел, – Чак с пейсами показал пальцем на патлатое чучело с гарпуном. – Обещал мне концертный белый рояль в кустах и рекламный контракт с ИРА для Клары Захаровны. (Сноска. Для тех, кто не в курсе: ИРА – это Ирландская Республиканская Армия, организация экстремистская и близкая по духу Аль-Каиде. Конец сноски). А ты за каким фигом здесь?
– Мне был глас свыше, и он велел идти сюда. Чтобы наставлять на путь истины погрязших во грехе. Вот я и пришел, но кроме меня здесь никого нет, потому наставлять некого, – объяснение Джина Икаруса было логически правильным по форме, но маловразумительным по существу.
– Может, твой голос имел в виду меня и моих друзей из самолета? – предположил Чак с пейсами и покосился на остальных спасателей.
– А вот и нет! Вас-то я мог наставлять прямо на пляже! Зачем же гласу свыше было посылать меня в болото? – возразил ему Джин Икарус, логика и на сей раз его не подвела.
Тут по счастью вмешался бывший смотритель Сэнд Муд, которого по ошибке странствующий отшельник принял за патлатое чучело.
– Как же, знаю я этот глас! – проворчал недовольно Муд, и снял с шеи гарпун. – А ну-ка, выходи! Руки за голову, ноги на ширине плеч! Иначе, стреляю без предупреждения!
Бедному Вонючке, попавшему как бесприютный рак в кастрюлю с кипятком, ничего не оставалось, как вылететь с протяжным воем из-за куста. Однако эффект от своего появления привидение, маленькое и ужасное, явно не рассчитало наперед. А эффект был велик.
От неожиданности явления из зарослей дикорастущего рододендрона чего-то белого, прозрачного и вдобавок издающего сугубо непотребные звуки, в рядах спасателей случился беспорядок. Лошади от испуга понесли. (Читай: Робин галопом поскакал обратно в лесистые джунгли, но наскочил на пень от баобаба и дальше уже покатился кувырком). Всадники поспешно спешились. (Читай: Самты слетел с шеи Робина еще раньше, чем тот достиг баобабного пня, и теперь валялся в камышах по косуху в грязи).
А еще шпионы-близнецы от неожиданности выронили пластид со вставленным детонатором и еле-еле успели унести ноги, чтобы не остаться без оных. Зато в воздухе теперь парили с десяток порций жареной дикой утки с начинкой из крысиных потрохов. Толстяк Пит сначала подавился кровяной колбасой при виде Вонючки, а затем ударной волной от взрыва колбаса спасительно была выброшена наружу вместе с остальным содержимым его желудка. Только Чак с пейсами и Джин Икарус остались невозмутимы, потому как все еще продолжали обниматься по-дружески и не видели привидения. Д.И. Блок висел камнем на шее у Чака с пейсами, а Кац-Бруевич дышал в пупок Джину Икарусу.
