Текст книги "Доктор Самты Клаус"
Автор книги: Алла Дымовская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
Само собой, невозмутимым остался также ирландский террорист Муд, потому как давно уже не страшился Вонючки, а вот у Вонючки наоборот имелось немало поводов опасаться Муда, особенно его китобойного гарпуна. Недаром его белая простыня-одеяние была вся в многозначительных прорехах. К тому же, в отличие от терпеливого ПД, Сэнд Муд не понимал шуток. Поэтому, когда Вонючка, забавы ради, засыпал в вентиляционную трубу станции мешок нюхательного табаку вперемешку с кладбищенским прахом, расправа следовала скорая и безжалостная. Смотритель Муд брался за гарпун, и Вонючку либо заключали в ведро на пятнадцать суток, или, что еще хуже, посылали с вышеозначенным ведром на реку, и так раз сто. Но странное дело, хотя Вонючка до призрачной дрожи боялся ирландского террориста, зато и уважал его куда больше, чем ПД. Что было ярким примером для любого уложения о наказаниях: «Гуманность в отношении преступника ведет только к тому, что преступник рано или поздно воспользуется вашей добротой». Отчего? Оттого, что вас и в грош не ставит. Напротив, излишняя строгость приводит если не к исправлению, то, по крайней мере, к росту вашего авторитета.
Когда доктора Клауса выловили из болота, а Робина из лесистых джунглей, до Джина Икаруса, наконец, дошло, что все его мытарства по кочкам, чащобам и болотам были всего лишь проделками злобного привидения, валявшего дурака. Д.И. Блок чуть не расплакался от обиды, чуть не зашвырнул в гадюк пальмовым посохом вместе с долгами, чуть было не сошел с пути истины на стезю порока, и чуть было не пожалел об отсутствии поблизости автомата с «одноруким бандитом». Но благоразумие удержало его и заставило прежде уточнить:
– Так значит, я вовсе не Избранный? – в конце Джин Икарус все же разочарованно всхлипнул.
Вонючка и Сэнд Муд, не вступая в предварительный сговор, переглянулись со значением. И поняли друг дружку без слов.
– Избранный, избранный! Еще какой! Из всех избранных самый наиизбраннейший! – подвыл не без театральщины хитрый Вонючка.
– Избранный! Клянусь своим гарпуном и дюжиной товарищей, томящихся в застенках «Интеллиджент Сервис», – подтвердил Сэнд Муд и для достоверности перекрестился, попросив предварительно у Христа прощения за наглое лжесвидетельство.
Потому как, никаким Избранным лысый странствующий отшельник Джин Икарус, конечно же, не был. Он вообще не имел отношения к Таинственному острову, и попал сюда исключительно по недоразумению, оттого что смотритель Муд в свое время неаккуратно воспользовался туалетом. Но Д.И. Блок ничего об этом не знал, и поверил двум случайно встреченным незнакомцам на слово. Впрочем, такая участь постигла многих его предшественников в период раннего христианства – их тоже никто не заставлял, они сами этого хотели. Так что не спрашивайте, откуда берутся святые мученики и угодники, а так же проповедники, несущие перед толпой околесицу.
Куда интересней была причина, по которой ирландский террорист Сэнд Муд совершил оголтелое предательство по отношению к своему непосредственному начальству, то есть к ПД. Дело заключалось в том, что станции, обслуживавшей четвертый энергоблок, к несчастью, больше не существовало. То есть, она-то, конечно, существовала, но вот на ней существовать смотрителю Муду не было никакой возможности. Ибо станция эта пребывала теперь на дне лечебного источника с сероводородным запахом. (Кто читал, тот знает).
Теперь впереди у ирландского террориста вырисовывалась одна единственная безрадостная перспектива. А именно – насыщенная, трудовая жизнь в поселке. Уж какое сильное отвращение ирландские террористы, впрочем, как и всякие иные террористы, испытывают ко всякого рода полезному труду, не мне вам объяснять! Им куда проще предать себя мучительной публичной казни посредством самовзрывания, чем вспахать хоть одну десятину земли или помыть за собой посуду.
К тому же Сэнд Муд знал – ПД не любит бездельников. Разумеется, он не гоняется за ними с гарпуном и не сажает в карцер, тем более не заставляет трудиться принудительно. Зато – прости-прощай рулетка и бильярд, крокодильи бифштексы и круассаны с патокой по утрам, шампанские вина в любое время дня, а также антикварная мебель, дорогая видеотехника и прочие удовольствия, столь ценимые террористами. Потому что в душе ПД скорее всего был закоренелым коммунистическим социалистом и исповедовал принцип «Кто не работает, тот вкусно не ест, сладко не пьет, и уж само собой не обеспечивается материально!». Ходили слухи, что во время редкого досуга ПД втайне изучал труды Геннадия Зюганова, особенно брошюру «О колхозном построении капиталистического общества».
И вот бывший станционный смотритель вместе с забытым отхожим промыслом вселенной «МММ-3», по прозвищу Вонючка, решили вместе досадить ПД, и посмотреть, нельзя ли в будущем извлечь из этого какую-нибудь выгоду. Одному страшно не желалось работать, а другому наоборот, сильно хотелось безобразничать, причем оба мечтали делать это безнаказанно. Новый же Избранный отшельник внушал им надежду. Вдруг своим появлением в поселке он так заморочит голову бедному ПД, что тому уже будет не до учета трудодней и не до проказ отбившегося от рук малютки-привидения?
Спустя несколько безобразных минут после Коварного Решения, все на том же Вездесущем Болоте.
Когда доктора Самты Клауса, не без усилий, выловили из камышей, отбили от крыс и отряхнули от налипшей заколдованной грязи, он взял в руки верную свою палку и подошел к заговорщикам. Первым делом Самты окинул презрительным взглядом особу отшельника, и особа отшельника ему решительно не понравилась. Во-первых, посох у Джина Икаруса был больше его верной палки, и, хотя не железный, но куда более суковатый. Во-вторых, претензии отшельника на роль лица куда-то и кого-то наставляющего вызвали у Самты болезненные укусы ревности. А как известно, укусы ревности вдобавок к крысиным укусам – удовольствие ниже среднего. К тому же Самты искренне считал, что его внушительная хромая фигура намного лучше подходит, чтобы занять место Избранного. Взамен совершенно невзрачной лысой гориллы, к тому же явно без высшего образования.
Кстати сказать, Вонючка и террорист Муд были в душе совершенно согласны с доктором Клаусом, и теперь оба жалели, что не ему выпало прикидываться Избранным. Впрочем, – решили про себя заговорщики, – этот хромой малый может доставить кучу неприятностей ПД и просто так. Поэтому маленькое привидение и Сэнд Муд приветливо заулыбались Самты. А вот Джин Икарус, напротив, нахмурился. Он уже почуял в докторе незваного конкурента, и вовсе не имел намерения сдаваться на милость какого-то самозванца, чей посох к тому же был меньше его. «Грядут разборки лидеров!» – это подумал про себя отшельник Д.И. Блок. «Вот козел!» – это подумал про отшельника Самты.
– Вы, кажется, собирались идти через север на северо-запад? – ехидно сделал первый смертоносный выпад Самты и указал на непроходимое Вездесущее Болото.
– Собственно, идти не обязательно. Болото можно переплыть, – отразил удар Джин Икарус. И действительно, болото хотя и было непроходимым, но отнюдь не являлось непроплываемым, за исключением трясины.
– Ну, для этого нужна лодка, лучше надувная. Или плот, лучше резиновый. Или какая-нибудь тара в виде ящика, лучше деревянная. И еще весло. Кстати, вы что-нибудь понимаете в таре? Например, в деревянной? – не без коварства спросил Самты.
– Еще как понимаю! – злорадно воскликнул Избранный отшельник и не соврал.
Кстати Д.И. Блок превосходно разбирался в таре, особенно в виде ящика, и особенно деревянной. Спросите, почему? Элементарно, ватсоны! В последние годы обычной доостровной жизни Джин Икарус ничего другого не делал, как только разбирался во всяческой деревянной таре. Он был гробовщиком! Заметьте, в собственной похоронной конторе, заложенной в банке под высокий процент. И гробы он стругал первый сорт. С кистями и с глазетом, семейные и одноместные, с совмещенными удобствами и с отдельным черным ходом для грабителей могил. Так-то!
Вообще-то Джин Икарус не помышлял прежде ни о каком ящике, и тем более не собирался переплывать болото. Иначе, зачем бы он сидел на бережку несколько дней, погруженный в раздумья на тему: что делать дальше? Зато теперь, назло кондуктору и доктору Клаусу, ему определенно захотелось пуститься вплавь по Вездесущему болоту и непременно в деревянном ящике, но прежде! Прежде Д.И. Блок собирался сделать ящик для самого доктора Самты Клауса, а еще прежде, из него же – хорошую отбивную! Он угрожающе поднял посох над головой. Самты не оставил угрозу безответной и взмахнул железной суковатой палкой. Секунда-другая, и на болоте произошло бы смертельное убийство. Или, по крайней мере, умышленное нанесение тяжких телесных повреждений. Но вдруг…!
Заметьте, на самом интересном месте, когда главные герои вот-вот должны вывести один другого из числа действующих персонажей, всегда происходит какое-нибудь «но вдруг!». Почему? Да очень просто. Иначе «кина» бы не было. Или хорошо продаваемого, средней руки бестселлера. И можно было бы с чистой совестью закрывать лавочку. Но поскольку чистая совесть – большая редкость по нынешним временам, то без «но вдруг!» не обойдешься.
Дальнейшие события относительно «но вдруг!», или что такое «не везет» и как без него обходиться.
Не успели скреститься в воздухе два суковатых посоха, железный и из кокосовой пальмы. Не успели болельщики той и другой команды затаить дыхание. Как вдруг..!
Поблизости раздался душераздирающий крик:
– Други мои! Братья и сестры! Родные и ничейные! Остановитесь! – и тут из кустов с другой стороны джунглей к болоту вышел здоровенный, полуголый афро…
(Хм! Если из Америки, то афроамериканец, если из Европы, то афроевропеец, а если из Африки?). Ладно, пусть будет так:
Из кустов с другой стороны джунглей к болоту вышел здоровенный, полуголый афроафриканец. (Бредово. Зато политкорректно).
Обе враждующие стороны так обалдели, что даже опустили посохи, каждый свой, разумеется. Причем не на головы друг друга, а рядом на землю.
– Междоусобицы не допущу! – продолжал вопить полуголый афроафриканец, и его слушали со вниманием. Оттого, что было интересно. И оттого, что в руке у миротворца был собственный нехилый посох, куда внушительней двух предыдущих.
Прошу прощения, но все время называть появившегося «вдруг!» у болота дюжего чернокожего молодца афроафриканцем забодаешься. Да и язык заплетается. С вашего позволения, как впрочем, и без оного, впредь он будет именоваться просто Аф-аф. Коротко и занятно.
Так вот. Аф-аф, вовремя встряв в чужую драку, не только не получил по балде, но и впрямь остановил грядущее кровопролитие.
– Ты кто такой будешь, приятель? – хором спросили Самты и Джин Икарус, с уважением посмотрев на суровый пастырский посох из австралийского эвкалипта.
– Я буду брат-сайентолог, – представился Аф-Аф, – но вы можете называть меня запросто. Святой отец. Тут неподалеку моя паства, – и Аф-аф указал в сторону с другой стороны джунглей.
Оттуда и впрямь вышли несколько разнообразных человек. Две ярко раскрашенные девицы развратного вида. Доходяга-араб в линялом халате и с пестрой «арафаткой» на голове. Последним шел грустного вида мужик в лаптях и онучах, и с бородой веником.
Самты первым делом заинтересовался девицами, особенно смугленькой беглой губернаторшей с острова Тимбукту, и уже ждал, что интерес его перейдет во что-то низменное и конкретное. Но ничего не произошло и никуда не перешло. Интерес пропал совсем. Тогда Самты не на шутку встревожился. Одно дело доставучая Кики, у которой кроме клея «Супер-момент» и глядеть-то не на что. И совсем другое – знойная женщина, мечта поэтов по обе стороны от экватора. Дело было явно неладно. Более того, вместо пропавшего интереса к знойным женщинам, у Самты спонтанно возникло острое желание лечить людей. Причем всех без исключения. Причем живых. Причем, не прибегая к вскрытию. Подозрительно, не то слово!
– Ба, кого я вижу! Знакомые все лица! – это неожиданно бросился Сэнд Муд навстречу грустному мужику с бородой веником.
– А разве вы знакомы? – с подозрением воскликнули одновременно святой отец Аф-аф и знойная губернаторша.
– Само собой. Это наш поселковый маляр Данила Марамоевич. Фамилия ему будет Фломастер. Он беглый крепостной с Медной горы. Пропил какую-то чашу у тамошней хозяйки-помещицы и ноги в руки. Иначе всыпали бы ему муравьев в штаны по первое число, – витиевато объяснил Сэнд Муд общественный статус Данилы Марамоевича. – Вообще-то он еще картины пишет с натуры и выжигает по дереву. Когда трезвый, разумеется. У него больная жена Фира Абрамовна и семеро детей в Сиднейском приюте для сирот.
– Какой еще маляр? Какая еще жена? – возмутилась знойная губернаторша. – Да разве стали бы я и Липа мараться о какого-то маляра, тем более с больной женой!
– А нам он наплел, что служил объездчиком диких мустангов в НАСА, – обижено проворковала девушка Липа и поджала губы. – Уж лучше я тогда пойду пятой женой к Селяму Алейкумовичу, чем такое дело.
Доходяга-араб авантажно подбоченился и лихо закрутил правый ус. Против пятой жены он явно не возражал. Сэнд Муд тем временем бочком подступил к знойной губернаторше:
– А вас как зовут?… Мисс Авас, я не к вам обращаюсь. Вы смотрите за своим доктором! – отмахнулся Сэнд от поспешно подбежавшей Кики.
– Анорексия-Розамунда, – прошептала насмерть сраженная губернаторша. – Но для вас просто Роза, – и знойная женщина протянула бывшему смотрителю последний надкусанный банан.
Еще секунда, и на Вездесущем болоте началось бы всепрощение, всеобщее братание и взаимное лобызание, даже у двух конкурирующих фирм: лечебной и похоронной. Но тут внезапно из третьей стороны джунглей на сцену вышло еще одно лицо. Которое не то, что бы никто не ждал. А только вышло оно мало сказать, некстати на свою голову.
Неопределенный трагический промежуток времени, связанный с появлением нежданного лица на все том же давно осточертевшем Вездесущем болоте.
Когда Лэм Бенсон, обремененный служебным портфелем, пустой банкой из-под клубничного варенья и переметной сумой через плечо, выходил с третьей стороны джунглей, он знать не знал, и ведать не ведал, что встретит у болота этакую прорву народа. Обычно транспортные магистрали, пролегавшие вдоль Вездесущего болота, вовсе не являлись оживленным местом. И движение там считалось большой редкостью. Поэтому вокруг и около болота никакой дороги совсем не было, а держащим путь странникам предлагалось полагаться исключительно на свои физические силы и индейский нож мачете.
Нельзя сказать, чтобы ПД оказался слишком удивлен. Слишком удивляться чему бы то ни было на острове, он давно отвык. К тому же всем без исключения диктаторам, пожизненные они там или нет, удивление противопоказано вообще. И не мудрено. Если вы в силу обстоятельств начнете удивляться чему ни попадя на столь важном посту, то однажды подвластные вам граждане в свою очередь могут удивиться: зачем такой бестолковый человек ими командует?
Наоборот, диктатору, особенно пожизненному, надлежит делать вид, будто все во вверенном ему государстве, ну, или в поселке, идет как надо и как он сам пророчески предрекал заранее. Даже если разразится эпидемия чумы или финансовый кризис, хороший диктатор будет заявлять, что это он сам так все нарочно устроил. В целях демографической регуляции народонаселения. И в целях оздоровления экономки. Думаете, не поверят? Поверят, да еще как. Те, кто не умер от чумы, решат, что диктатор отметил их особой милостью и потому оставил в живых. (Да и чего возмущаться, если тебя в отличие от многих прочих не снесли на погост? Радоваться надо!) А что касается оздоровления экономики, то тут все еще проще. Оттого, что обычный человек имеет очень смутное понятие о государственной экономике, тем более о способах ее оздоровления. Для него важно одно. Раз диктатор устроил кризис непонятно для каких целей, то точно так же в его власти из оного кризиса выйти. Поэтому народ обычно терпеливо ждет и обходится, как может. Ситуация как правило разруливается сама собой, а диктатор, ежели не полный дурак, приписывает всю заслугу своей особе.
Как уже было сказано, Лэм Бенсон, прилюдно вышедший к болоту, будто ничего плохого не подозревавший Иисус Христос к Иордану, не слишком удивился. Спасатели из Второй Упавшей Части, как и бродяги из Первой Хвостовой тоже не выглядели изумленными от его появления. Надо заметить, что странный вид ПД, облаченного в брюки на суровой пеньковой веревке, в балетные «чешки» и рубаху без пуговиц как раз казался нормальным для такого места, как Вездесущее болото. Да и прочие пришельцы и аборигены были одеты не лучше.
В некоторое смущение пришли только бывший смотритель Сэнд Муд и вечный маляр Фломастер, ну и еще Вонючка. Это потому, что обычно они привыкли видеть своего диктатора в костюме «с иголочки» от модного лондонского портного, при шелковом галстуке, каждый день разном, и как минимум в туфлях из крокодиловой кожи. Причем в любое время года, при любой погоде и при всяком общественно-полезном занятии. Даже тогда, когда Лэм нравоучительно показывал всем, как правильно дробить кувалдой булыжники или мотыжить землю при пятидесятиградусной жаре. ПД вообще любил поучать вверенное его попечению народонаселение, даже если оно о том не просило. Зато народонаселение в свою очередь было твердо уверено, что уж его-то Пожизненный Диктатор знает все обо всем, и поэтому принимало «на ура» самые идиотские затеи.
Так, однажды, ПД вздумалось разводить антарктических пингвинов на южном побережье острова, для чего с горы Килиманджаро ввозился тоннами лед. (Почему с горы Килиманджаро, а не, скажем, из Тибета или из Сибири? Потому что в Танзании таможенные пошлины ниже!). С пингвинами долго трахались и тибидохались, даже Джейсону приходилось пасти их по ночам. Однако негодные птицы разводиться упорно не хотели, а вскоре все передохли. После чего Лэм сделал публичное заявление о том, что благодаря его мудрому руководству остров был героически избавлен от пингвиньего вторжения и теперь совершенно свободен. Вы знаете, многие поверили. А те, кто не поверил, на целый месяц были оставлены без продовольственных карточек. И когда у них начались галлюцинации от поедания неспелых манго и папайи, то и они поверили тоже… Нет, это вовсе не называется махинацией на общественном мнении и давлении на инакомыслящую часть населения. Это обычный диктаторский прием, направленный на поддержание мира, спокойствия и всеобщего благополучия.
Впрочем, что-то мы заболтались. А за болтовню и длинный язык… сами знаете, что бывает. Короче, Лэм Бенсон, уж как был одет, так и вышел к народу на Вездесущем болоте. Причем обоим потенциальным лидерам он не понравился с первого взгляда. И со второго не понравился тоже.
– Это что еще за тертый хрен из джунглей? – как всегда несколько прямолинейно поинтересовался Самты.
– Камо грядеши, басурманин? – громко вопросил Д.И. Блок. Как и всякий отшельник, он поневоле изредка объяснялся на церковно-приходском наречии.
Не успел Лэм открыть рот – вовсе не для ответа, а чтобы чихнуть, в воздухе еще было полно дыма от неудачного падения С-4, – как поперед коварно вылез Вонючка.
– А это наш Пожизненный Диктатор Таинственного острова! Хватайте его, ребята! Хватайте, не сомневайтесь! Не то, будет вам на орехи! И на пистоны! И на мыло с судьей!
Пока ребята сомневались, два потенциальных лидера, доктор Клаус и гробовщик Блок уже вязали Пожизненного Диктатора Таинственного острова веревкой от его же собственных штанов.
Две кратких сравнительных биографии, данных в то время, пока ПД пребывает в связанном состоянии, а прочие в некоторой растерянности от провокации Вонючки.
Нельзя сказать, чтобы доктор Самты Клаус или Д.И. Блок отличались врожденной жестокостью и благоприобретенной свирепостью. Как раз, наоборот, в детстве они оба были премилыми детишками, никогда не вешали кошек и никогда не хулиганили по телефону. Да и позднее, когда выросли большими и сознательными, не таскали мелочь у слепых и не сбивали старушек мотоциклами. По крайней мере, нарочно. Сами понимаете, случайно чего не бывает? Теперь же они набросились на мирного незнакомца, пока не сделавшего им ничего худого, вовсе не из кровожадности или из опасения наказания орехами, пистонами и судейским мылом. Самты и Джин Икарус совершили этот беспредел от обиды. Не на Лэма Бенсона в частности, имени которого они даже не знали, а на жизнь вообще. И вот почему.
Самты Клаус, когда еще не был доктором и старшим патологоанатомом в окружной тюрьме штата Небраска, рос в довольно благополучной семье. Отец его, Клаус-старший, содержал в Форт-Бреге универсальную лавку – это что-то вроде нашего военторга, – мать его, Клаус-старшая, служила в том же форте библиотекаршей. Самты был у них единственным сыном. Не считая четырех взрослых дочерей и двух немецких овчарок, выдрессированных носить с почты газеты и обратно на почту рекламные объявления. Маленького Самты любили все члены семьи без исключения. А когда тебя любят все члены семьи, без исключения четырех взрослых незамужних сестер и двух немецких, дрессированных овчарок, жизнь твоя поневоле станет невыносимой.
Ад для бедного маленького Самты начинался с раннего утра. Сначала его поднимал по сигналу Клаус-старший. В качестве сигнала подразумевалось дудение в пионерский горн над ухом беззащитного ребенка. Потом заботливый отец кормил сынка манной кашей – заметьте, дело обычно происходило в пять утра по среднеамериканскому времени. А как вы хотели! Универсальная лавка – предприятие хлопотное, особенно при круглосуточной торговле.
Когда маленький Самты, наевшись до отвала отвратительной манки с комками, мечтал вздремнуть от отцовских забот часок-другой, его мама, Клаус-старшая начинала собираться в свою библиотеку. Но прежде тоже кормила любимого и единственного сыночка кашей, на этот раз овсяной. После мамы, само собой, просыпались четыре взрослые незамужние сестры, и бедному братику приходилось по очереди лопать кукурузные хлопья с молоком, мюсли на воде, щи из лебеды и диетический салат из одуванчиков. Хорошо хоть, две дрессированные немецкие овчарки ничего не предлагали Самты из своего ежедневного рациона «Педигрипал для собак-убийц». Зато долго и нудно вылизывали ему уши, нос и щеки, поэтому Самты приходилось тратить битый час, отмываясь от собачьих слюней.
Короче, в местную школу при гарнизоне Самты приходил от всех этих каш и щей раздутый и мрачный, словно Мерилин Мэнсон в последней стадии водянки. Но нет худа без добра. От сытного и питательного рациона маленький Самты стремительно рос. Правда, не вширь, а ввысь. Отчего уже в начальной школе его принудительно зачислили в добровольную баскетбольную команду форта. Поскольку команда состояла сплошь и рядом из представителей сословия, именуемого в звездно-полосатой стране афроамериканским, то Самты устроили «темную» в раздевалке в первый же день. Развлечение понравилось, и дальше Самты колотили с завидной регулярностью на каждой тренировке: одним словом, это стало в команде доброй традицией. И даже счастливой приметой. Перед всякой ответственной встречей Самты лупили не только игроки, запасные и основные, но и тренер с помощником. При этом плевали троекратно через плечо и приговаривали: «На счастье!». Однако не уточняли на чье именно.
Так Самты вырос не то, чтобы расистом, но явно недолюбливал всех тех, у кого определение этнической принадлежности начиналась с приставки «афро». Надо заметить, что со временем плохую привычку колотить единственного в форте белого баскетболиста переняли и ребята других цветов кожи, просто из зависти к его популярности и успеху. Поэтому к окончанию школы Самты возненавидел всех людей в целом, без исключения. Даже собственных папу, маму и четырех незамужних взрослых сестер. Более-менее сносно он относился лишь к двум немецким овчаркам, которых удачно выдрессировал регулярно гадить тренеру на порог дома.
Приблизительно в тот же период у Самты в мозгу, уже начавшему приближаться к необыкновенному и ненормальному уровню, зародилась гениальная, спасительная идея. А не прикинуться ли ему хромым? Преимущества не замедлили сказаться. Баскетбольной команде вместе с тренером и помощником пришлось отказаться от его услуг. Когда же игроки, в очередной раз следуя примете, попытались поколотить Самты, шиш у них что вышло. Деревянный литой костыль, на заре ранней юности заменявший Самты железную суковатую палку, оказался весьма убедительным возражением. Так Самты дохромал от окончания школьных счастливых лет до первого высшего образования.
Уже в медицинском колледже имени Энтони Хопкинса в роли Ганнибала Лектора, подросший Самты сам избрал себе стезю. Причем сразу. Его привлекли к себе патологоанатомы. Во-первых, шумными пирушками по ночам в морге. Во-вторых, практически неконтролируемыми запасами спиртосодержащих жидкостей. А в-третьих, на этом поприще Самты мог больше не иметь дела с живыми людьми, наоборот мирные покойники, не писавшие жалоб и доносов и не распускавшие рук, очень его устраивали.
В своем деле Самты был дока: никто так ловко (на спор по сотне баксов с носа) не мог вскрыть грудную клетку ручной пилой, одновременно попивая джин с тоником и бренча на электрогитаре. Собственно патологоанатомическая слава и занесла Самты на австралийский континент. Его, в качестве приглашенной международной звезды, зазвали участвовать в конкурсе самодеятельной песни среди медицинских работников. Где доктор Клаус занял почетное второе место. Он наверняка занял бы и первое, если бы накануне случайно не подрался с председателем жюри в ночном стриптизклубе.
Но в действительности Самты мечтал вовсе не о лаврах эстрадного певца-любителя. Вот было бы славно, – думал он, – если бы начальник тюрьмы дал дуба. А еще лучше, если бы у него, у Самты, вообще не было никакого начальства, и он делал бы, что хотел. Например, где-нибудь на необитаемом острове. Или нет. Пусть остров будет обитаем, но чтобы все его жители слушались только одного Самты, а он – никого. И чтобы можно было выкинуть к черту, к его матери, к Аллаху, в Красную Армию, проклятущую железную суковатую палку и ходить нормально. При этом ни с кем не драться и не корчить из себя психованного инвалида с садистскими наклонностями. С этими мыслями доктор Самты Клаус и покидал гостеприимную Австралию. Ну, что было дальше, вы знаете. Незавернутый-вовремя-кран, упавший-как-попало-самолет, спасение-всех-несчастных-людей-от-банановой-водки, Вездесущее-болото.
Биография Джина Икаруса Блока если и была не столь впечатляющей, то уж никак не менее трагичной. Хотя бы в основной своей части. Как известно из предыдущих россказней, родной отец Джина Икаруса слыл забулдыгой-алкоголиком, и занимался бродяжничеством в штате Юта. Это была его постоянная работа. Не самая прибыльная, конечно, зато доставлявшая что ни день, массу новых впечатлений. Что поделать, каждый крутится, как может! Мамы у Джина Икаруса вовсе никакой не было. То есть, гипотетически где-то и когда-то она была, но вот где именно – неизвестно. След ее затерялся, еще когда Джин Икарус не мог самостоятельно менять себе памперсы. Знающие полисмены, с которыми периодически имел дело его папаша, уверяли, что миссис Блок сбежала в Анголу, соблазненная двоюродным племянником Нельсона Манделы и горстью южно-африканских алмазов.
Оставшись с грудным младенцем на руках, папаша-забулдыга поступил просто. Посадил сыночка в заплечный рюкзак, да так и отправился дальше бродяжничать по штату Юта. Знамо дело, с орущим ребенком ему подавали куда больше прежнего, и в полицейском участке ему теперь полагалась не общая камера, а комната матери и ребенка.
Так Джин Икарус рос на руках у заботливого отца-забулдыги. Пока не вырос совсем. И вышла из него первоклассная шпана. Джин Икарус, хотя и не умел писать прописными буквами, зато знал все печатные, и лихо читал самые заковыристые тексты (еще бы, учился-то по судебным постановлениям об аресте и наложении штрафов за неправильную парковку). К тому же он свободно считал до десяти без помощи пальцев, и на глазок мог определить содержимое кассы придорожной бензоколонки. Это часто помогало ему не тратить время зря на неприбыльное ограбление.
Но в глубине души Джин Икарус мечтал вовсе не о подвигах на большой дороге, которыми он прославился от озера Мичиган до Большого Каньона в Аризоне. В свободное от гоп-стопов время он грезил об умных книжках, карьере ученого ботаника, университетской кафедре, и о продвинутых подружках в очках и с косичками. Поэтому однажды он решил завязать с бродяжничеством, несмотря на бурные и нецензурные протесты папаши-забулдыги. Джин Икарус взял, да и открыл в Лас-Вегасе на вырученные от придорожного промысла деньги мирное похоронное бюро. Все же, с какой стороны ни посмотри, интеллигентная профессия и требующая творческого склада ума. Тем более, покойники не вводили Джина Икаруса в греховных соблазн. Красть у них было уже нечего, убирать как свидетелей не имело смысла, а доход они давали весьма неплохой. Однако читать умные книжки Джину Икарусу все равно выходило некогда. Если бы не роковая страсть к «однорукому бандиту»! А дальше вы тоже знаете. Долги-у-ростовщиков-которые-грозятся-тебя-убить, тетушка-процентщица, игорный-дом-Предобрейшего-Сердца-Иисусова, последние-восемь-центов, упавший-как-попало-самолет, голос-с-кокосовой-пальмы, Вездесущее-болото.
Теперь подумайте сами. Что должны были почувствовать оба претендента на роль Избранного при виде какого-то там законного Пожизненного Диктатора. Тем более, ушлый Сэнд Муд успел по дороге разболтать им некоторые частные обстоятельства из личной жизни ПД. Уж очень все замечательно получалось. (Это они так думали. На самом деле биография Лэма Бенсона совсем не была такой уж безоблачной, но об этом в свое время и в своем месте). И живет-то он на тропическом острове, и сам себе режиссер, и командует всеми, как хочет, а им никто, и даже может себе позволить при этом не хромать. И подружка у него в очках и с косичками, и книжки умные читает, а кто такие ростовщики-процентщики и знать не знает. Тут любой взбесится. Не то, что один штатный патологоанатом и один невезучий гробовщик!
Поэтому при виде ПД, выходящего из третьей стороны джунглей! И при слыхе ободряющих призывов Вонючки! У Джина Икаруса и доктора Клауса одновременно в головах пронеслась одинаковая же мысль: «Ага! А почему ЭТОМУ все задаром? А чем он лучше? А чем я хуже? А ну-ка, бейте его, ребята!». Вот так жизненная несправедливость в очередной раз напала на ПД.
