Текст книги "Последняя граница. Дрейфующая станция «Зет»"
Автор книги: Алистер Маклин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)
– Морфия больше нет? – спросил я у доктора Джолли, которому, по моему мнению, я оставил более чем достаточное количество этого болеутоляющего средства.
– Ничего не осталось, – ответил он устало. – Все израсходовано, до единой капли.
– Доктор Джолли работал всю ночь, – заметил Забринский. – Восемь часов. Вместе с Ролингсом и Киннэрдом. У них не было ни минуты передышки.
Бенсон успел открыть свою аптечку. Заметив это, Джолли улыбнулся. С облегчением. Но в улыбке сквозило и утомление. Выглядел доктор гораздо хуже, чем накануне. Да и как же иначе. Ведь он работал восемь часов кряду. Успел даже гипсовую повязку наложить на сломанную щиколотку Забринскому. Хороший доктор. Добросовестный. Во всяком случае, из тех, кто помнит клятву Гиппократа. Он вправе дать себе передышку. Ведь теперь есть кому заменить его. Но не раньше, чем они приступят к делу.
Доктор Джолли попытался приподнять Фолсома. Я подошел помочь, но доктор сам упал на пол.
– Извиняюсь и все такое прочее, – проговорил он. Заросшее бородой обмороженное лицо ирландца скривилось в некоем подобии улыбки. – Никудышный я хозяин.
– Можете положиться на нас, доктор Джолли, – спокойно произнес Суонсон. – Вы получите все, что полагается. Один вопрос. Эти люди транспортабельны?
– Не знаю, – потер ладонью покрасневшие, покрытые копотью веки ирландец. – Не могу сказать. Вчера вечером одному или двум стало совсем худо. Все из-за холода. Вот еще двое. У этих, по-моему, пневмония. Дома такой больной смог бы поправиться в считанные дни, а в здешних условиях болезнь может привести к летальному исходу. Все из-за холода, – повторил Джолли. – Девяносто процентов энергии больного уходит не на борьбу с недугом, а на то, чтобы выработать достаточное количество тепла.
– Не стоит падать духом, – произнес Суонсон. – Пожалуй, я ошибся, заявив, что за полчаса доставим вас всех на корабль. Кого эвакуируем первым, доктор Бенсон? – Не доктор Карпентер, а доктор Бенсон. Понятно, доктор Бенсон – корабельный врач. Но к чему такая категоричность? Отношение Суонсона ко мне стало внезапно прохладным, причем заметно. Причину такой резкой перемены угадать было несложно.
– Забринского, доктора Джолли, капитана Фолсома и вот этого человека, – тотчас ответил Бенсон.
– Я Киннэрд, радиооператор, – представился зимовщик, на которого показал врач. – Мы никак не предполагали, что вам удастся прийти к нам на помощь, – заметил он, обращаясь ко мне. С трудом поднявшись на ноги, он стоял покачиваясь из стороны в сторону. – Я могу пере-двигаться.
– Не спорьте, – оборвал его Суонсон. – Ролингс, хватит тебе размешивать это пойло. Поднимайся. Ступай вместе с ними. Сколько времени тебе понадобится, чтобы протянуть сюда с лодки кабель и установить пару мощных обогревателей и светильников?
– Одному?
– Бери в помощники столько человек, сколько тебе понадобится.
– За четверть часа управимся. Могу протянуть и телефонную линию, сэр.
– Это будет кстати. Когда санитары доберутся до корабля, пусть захватят с собой одеяла, простыни и горячую воду. Пусть емкости с водой обмотают одеялами. Что-нибудь еще, доктор Бенсон?
– Пока ничего, сэр.
– Вот и ладно. Ну, ступайте.
Вынув из котелка ложку, Ролингс поднес ее к губам и аппетитно облизал.
– Как не стыдно такое добро оставлять, – укоризненно покачал он головой. – Как только не стыдно. – И с этими словами следом за санитарами вышел из барака.
Четверо из восьми человек, лежавших на полу, бодрствовали. Это были тракторист Хьюсон, повар Несби и еще двое зимовщиков, братья Харрингтон. Они были похожи друг на друга словно два только что отчеканенных пенса. Даже ожоги и обморожения у них были на одних и тех же участках тела. Остальные четверо не то спали, не то находились в коматозном состоянии. Мы с Бенсоном занялись их осмотром, причем корабельный врач осматривал больных более внимательно, пользуясь градусником и стетоскопом. Если он искал признаки пневмонии, то можно было обойтись и без этих приборов. Коммандер Суонсон пристально оглядел помещение, иногда бросая на меня странные взгляды и похлопывая себя руками по груди, чтобы не озябнуть. Да и как же иначе. Ведь на нем, в отличие от меня, не было меховой одежды, а в помещении, несмотря на то что в нем топился камелек, было холодно, будто в леднике.
Первый мой пациент лежал на боку в дальнем правом углу. Глаза у него были полуоткрыты – веки прикрывали верхнюю часть радужной оболочки, виски провалились, белый, как мрамор, лоб был холоден.
– Кто это? – спросил я.
– Грант. Джеймс Грант, – ответил темноволосый немногословный Хьюсон. – Радиооператор, как и Киннэрд. Что с ним?
– Он мертв. Умер уже давно.
– Мертв? – резким голосом произнес Суонсон. – Вы уверены? – Я бросил на него профессиональный взгляд, но ничего не ответил. Обратившись к Бенсону, командир спросил: – Есть такие, которых нельзя транспортировать?
– Думаю, вот этих двух нельзя трогать, – ответил Бенсон. Он не опасался подозрительных взглядов командира субмарины и протянул мне стетоскоп. Минуту спустя я выпрямился и кивнул.
– Ожоги третьей степени, – сказал Суонсону доктор. – Те, которые можно разглядеть. У обоих высокая температура, очень слабый и неровный пульс, у обоих жидкость в легких.
– На борту «Дельфина» им было бы проще помочь, – заметил Суонсон.
– Вы погубите бедняг, если потащите их на субмарину, – возразил я. – Даже если укутать их как следует. Стоит их принести к борту корабля, поднять на мостик, а потом в вертикальном положении протащить через все эти люки, и парням крышка.
– Мы не можем оставаться в разводье неопределенно долгое время, – сказал Суонсон. – Беру ответственность на себя.
– Прошу прощения, командир, – мрачно покачал головой Бенсон. – Но я разделяю мнение доктора Карпентера.
Суонсон молча пожал плечами. Через несколько минут вернулись санитары, а немного погодя появился Ролингс и с ним трое матросов, принесших кабели, электрообогреватели, лампы и телефонный аппарат. Вскоре обогреватели и светильники были соединены с разъемами кабеля. Покрутив ручку полевого аппарата, Ролингс произнес в микрофон несколько слов. Ярким светом загорелись лампы; начали потрескивать, а спустя несколько секунд накаливаться электрические печи.
Хьюсона, Несби и братьев Харрингтон унесли на носилках. После того как дверь за ними закрылась, я отцепил лампу Кольмана.
– Теперь она не нужна, – сказал я. – Сейчас вернусь.
– Куда вы направляетесь? – спокойным голосом спросил Суонсон.
– Сейчас вернусь, – повторил я. – Пойду посмотрю что и как.
Поколебавшись, командир субмарины отошел в сторону. Покинув помещение, я огибал угол жилого блока. В эту минуту раздался телефонный звонок, послышался голос. Что именно говорилось, как и следовало ожидать, я не разобрал.
Пламя в фонаре трепетало, но не гасло. В стекло ударялись мелкие льдинки, но оно не трескалось. Видно, было изготовлено из особо прочного материала, выдерживающего перепад температуры в двести градусов.
Я направился наискосок к единственному жилому блоку, уцелевшему в южном ряду. Снаружи на стенах никаких следов огня и даже копоти. Хранилище топлива, должно быть, находилось рядом, в том же ряду, только западнее, с подветренной стороны. Судя по следам разрушения остальных сооружений и уродливо выгнутой форме уцелевших каркасов, дело обстояло именно так. Здесь-то и находился очаг пожара.
Сбоку к уцелевшему сооружению приткнулся прочный сарай. Высотой шесть футов, такой же ширины и восемь футов длиной. Дверь отворилась легко. Деревянный пол, обшитые сверкающим алюминием стены и потолок. Снаружи и изнутри привинчены массивные масляные радиаторы. От них идут провода. Не надо было быть Эйнштейном, чтобы сообразить, куда они ведут, вернее, вели. Разумеется, к блоку, в котором находилась сгоревшая дизель-генераторная установка. В этом сарае днем и ночью прежде было тепло. Приземистый трактор, занимавший почти весь сарай, раньше можно было завести с пол-оборота. Теперь дело обстояло иначе: чтобы запустить двигатель, потребуются три, а то и четыре паяльные лампы и столько же крепких парней, чтобы провернуть коленвал хотя бы один раз. Закрыв дверь, я направился в основной блок.
Он был забит металлическими столами, скамейками, приборами и всевозможной современной аппаратурой для автоматической регистрации и дешифровки различных метеорологических данных о погоде в Арктике. Я не знал, для чего предназначалось большинство этих приборов, да меня это и не заботило. Здесь находилось метеорологическое бюро, и этого для меня было достаточно. Я внимательно, но быстро осмотрел помещение, не заметив ничего лишнего или подозрительного. В углу на порожнем деревянном ящике стояла портативная рация с наушниками – такие приборы теперь называют приемо-передатчиками. Рядом в деревянном промасленном ящике находилось пятнадцать железно-никелевых аккумуляторов, соединенных последовательно. На крючке, укрепленном на стене, висела контрольная лампочка напряжением 2 вольта. Я прикоснулся обнаженными проводами к наружным клеммам аккумуляторов. Если бы в них сохранилась даже ничтожная доля первоначального заряда, нить лампы раскалилась бы добела. Но она даже не зарделась. Оторвав кусок провода от соседней лампы, я коснулся клемм его концами. Даже искорки не проскочило. Выходит, Киннэрд не лгал, говоря, что батарея села окончательно. Правда, тогда у меня и в мыслях не было, что он может лгать.
Затем я направился к последнему сооружению – блоку, в котором находились обезображенные останки семи человек, погибших в огне. Зловоние, исходящее от обугленной плоти и горелого масла, показалось мне еще сильнее, еще тошнотворнее. Я стоял в дверном проеме, сначала не намереваясь приблизиться к лежащим даже на дюйм. Но потом, сняв меховые рукавицы и шерстяные варежки, поставил лампу на стол, достал из кармана электрический фонарь и опустился на колени возле мертвеца, лежавшего с краю.
Прошло десять минут. Единственным моим желанием было поскорее покинуть помещение. Бывают случаи, когда врачи, даже видавшие виды патологоанатомы, готовы бежать куда глаза глядят. Бежать, лишь бы не видеть трупы, долгое время находившиеся в море, тела людей, оказавшихся в непосредственной близости от подводного взрыва или сгоревших заживо. Мне становилось дурно, но я решил, что не уйду, пока не закончу осмотр.
Скрипнула дверь, и я оглянулся. Вошел коммандер Суонсон. Я-то думал, он придет гораздо раньше. Следом за ним появился лейтенант Гацзен. Рука у него была обмотана толстой шерстяной тканью. Вот что означал тот звонок. Командир субмарины вызвал подкрепление. Выключив фонарь, Суонсон поднял на лоб защитные очки и опустил снежную маску. При виде кошмарного зрелища глаза его сузились, а нос невольно сморщился. От румяных щек отхлынула кровь. Мы с Ганзеном предупредили его о случившемся, но он не ожидал увидеть подобной картины. Не часто воображение в состоянии представить себе, какой бывает действительность. Сначала я подумал, что Суонсона стошнит, но в следующее мгновение на скулах его появился румянец, и я понял: этого не произойдет.
– Доктор Карпентер, – произнес Суонсон хриплым голосом, лишь подчеркивавшим напыщенную официальность тона. – Извольте немедленно вернуться на корабль. Вы будете находиться там под домашним арестом. Я предпочел бы, чтобы вы пошли добровольно в сопровождении лейтенанта Ганзена. Я не хочу никаких осложнений. Думаю, вы тоже. Если попытаетесь сопротивляться, мы сумеем поставить вас на место. За дверью стоят Ролингс и Мерфи.
– Вы настроены весьма агрессивно и недружелюбно ко мне, коммандер, – ответил я. – Ролингс и Мерфи могут озябнуть на морозе. – Я сунул руку в карман меховых штанов и изучающе посмотрел на командира субмарины. – Вам что, моча в голову ударила?
Повернувшись к Ганзену, Суонсон кивнул на дверь.
Старпом было двинулся к выходу, но, услышав мои слова, остановился.
– Какие мы важные, а? Даже объяснить, в чем дело, не желаем?
У Ганзена был смущенный вид. Ему не по душе была роль, которую он играл. Похоже, так же обстояло и с Суонсоном, но тот готов был сделать то, что считал своим долгом, а личные чувства оставил в стороне.
– Если вы гораздо глупее, чем я себе представляю, а я считаю вас весьма умным человеком, то я вам объясню в чем дело. Когда вы оказались на борту «Дельфина» в заливе Холи-Лох, мы с адмиралом Гарви встретили ваше появление чрезвычайно настороженно. Вы навешали нам лапши на уши, рассказывая, какой вы знаток условий жизни в Арктике, и о том, что участвовали в создании этой самой станции. После того как мы не сочли это убедительным поводом для того, чтобы взять вас с собою в плавание, вы сочинили крайне убедительную байку. Байку насчет передового поста обнаружения ракет. Хотя, как ни странно, адмирал Гарви даже не знал о существовании такого поста, мы поверили этой байке. Огромная тарельчатая антенна, о которой вы рассказывали, мачты радарной установки, компьютеры... Где все это, доктор Карпентер? Это, так сказать, несущественно, не правда ли? Игра воображения, и только.
Я изучающе посмотрел на Суонсона, но прерывать не стал.
– Ничего этого и в помине не существовало, верно? Вы окончательно заврались, мой друг. Зачем вам это нужно, не знаю, да и знать не желаю. Меня заботит другое – безопасность корабля, благополучие членов экипажа и доставка уцелевших зимовщиков в целости и сохранности. И рисковать я не намерен.
– А рекомендации британского адмиралтейства, а приказ вашего же начальника управления боевого использования подводных лодок – все это для вас пустой звук?
– Начинаю догадываться, каким образом вам удалось добиться этого приказа, – мрачно проговорил Суонсон. – Слишком много в вас таинственного, доктор Карпентер. Да и врать вы большой мастер.
– Как вы грубы, коммандер.
– Правда иной и не бывает. Так вы пойдете с нами?
– Прошу прощения. Я еще не закончил свою работу.
– Понятно. Джон, давай...
– Могу дать объяснение. Вижу, что придется это сделать. Не угодно ли будет выслушать меня?
– Выслушать очередную байку? – качнул головой Суонсон. – Ну уж нет.
– А я не готов идти. Тупиковая ситуация.
Суонсон взглянул на старпома, готового покинуть помещение.
– Ну что ж, если вы такой упрямец и не желаете выслушать, что я скажу, зовите свою свору. Какая удача, что в одном месте собрались сразу три дипломированных врача.
– Что вы хотите этим сказать?
– А вот что.
Пистолеты могут выглядеть по-разному. Одни сравнительно безобидны на вид, другие безобразны, третьи выглядят внушительно, четвертые – устрашающе. «Манлихер-шенауэр», который я сжимал в руке, имел устрашающий вид. И весьма. В белом свете лампы Кольмана грозно поблескивала его вороненая сталь. Таким оружием только и стращать людей.
– Вы не посмеете выстрелить, – категорически заявил Суонсон.
– Разговоры окончены. Мне надоело упрашивать, чтобы меня выслушали. Зови стражу, друг.
– На пушку берешь, мистер? – злобно проговорил старпом. – Не посмеешь пустить в ход свой пугач.
– Слишком много поставлено на карту, чтобы не посметь. Убедись сам. Не будь трусом. Не прячься за спины своих подчиненных. Не заставляй их идти под выстрелы. – Я поставил оружие на боевой взвод. – Получи пулю сам.
– Не двигайся с места, Джон, – скомандовал Суонсон. – Он не шутит. Наверно, в вашем чемодане с секретным замком целый арсенал? – добавил он сердито.
– Совершенно верно. Автоматы, шестидюймовые морские орудия, адские машины. А для мелкомасштабной операции сойдет и небольшой пистолет. Так как, выслушаете меня?
– Мы вас выслушаем.
– Тогда отошлите Ролингса и Мерфи. Не хочу, чтобы кто-то еще узнал то, что я вам сообщу. Кроме того, они, наверно, до смерти озябли.
Суонсон кивнул. Открыв дверь, лейтенант произнес несколько слов и вернулся. Я положил пистолет на стол, взял электрический фонарь и, сделав несколько шагов, произнес:
– Подойдите сюда и посмотрите.
Подошли оба, Проходя мимо стола, на котором лежал пистолет, они даже не взглянули на него. Возле одной из обезображенных груд обугленной плоти я остановился. Рядом со мной остановился Суонсон. Широко открытыми глазами он смотрел вниз. Лицо его побелело как мел. Из горла вырвался нечленораздельный звук.
– Кольцо, это золотое кольцо... – начал он, но тотчас умолк.
– Я вас не обманывал.
– Нет. Конечно нет. Я... я не знаю, что и сказать. Весьма...
– Это не имеет значения, – грубо оборвал я его. – Посмотрите сюда. Мне пришлось удалить часть обугленной плоти.
– Шея, – прошептал Суонсон. – Она перешиблена.
– Вы так думаете?
– Чем-то тяжелым. Не знаю. Должно быть, упала балка...
– Вы же видели эти строения. Там нет балок. Отсутствует полтора дюйма позвоночника. Если бы какой-то тяжелый предмет, упав, разрушил участок позвоночника в полтора дюйма, то обломки вдавило бы вглубь. Тут обстоит иначе. Они вырваны. В него стреляли спереди. Пуля попала в горло и вышла на затылке. Пуля с мягкой оболочкой. Это видно по размеру выходного отверстия. Стреляли из крупнокалиберного пистолета – кольта 38-го калибра, «люгера» или маузера.
– Господи Иисусе! – Я впервые видел Суонсона потрясенным. Посмотрев на груду, лежащую у его ног, он перевел взгляд на меня: – Выходит, совершено убийство?
– Кто же мог сделать это? – хриплым голосом проговорил Ганзен. – Кто, дружище, кто? Скажи, Бога ради. И зачем?
– Я не знаю, кто это сделал.
Суонсон смотрел на меня с каким-то странным выражением.
– Вы только сейчас это обнаружили?
– Вчера вечером.
– Вчера вечером, – раздельно произнес офицер. – И все это время, находясь на корабле, вы не сказали ни слова... даже вида не подали... Ей-богу, Карпентер, в вас нет ничего человеческого.
– Совершенно верно, – сказал я. – Видите вон тот пистолет? Он стреляет с оглушительным грохотом, и, когда я прицелюсь в того, кто сделал это, я и глазом не моргну. Во мне действительно нет ничего человеческого.
– Напрасно я это сказал. Виноват; – Суонсон сделал видимое усилие взять себя в руки. Он посмотрел на «манлихер-шенауэр», потом на меня, затем снова на пистолет. – О самосуде не может быть и речи, Карпентер. Никому не позволено брать на себя обязанности судьи.
– Не смешите, а то я расхохочусь. А морг для этого – место неподходящее. Кроме того, я вам еще не все показал. Есть кое-что еще. Кое-что такое, что я обнаружил сию минуту. Не вчера вечером. – Я показал пальцем на еще одну почерневшую груду. – Не желаете посмотреть на этого человека?
– Не стоит, – твердо заявил Суонсон. – Лучше сами расскажите.
– Вы и оттуда, где стоите, увидите. Голова. Я соскоблил горелое. На лице небольшое отверстие. На затылке выходное отверстие. Гораздо большего диаметра. То же оружие. Тот же убийца.
Ни один из офицеров не проронил ни слова. Они были слишком потрясены, чтобы что-то сказать.
– Пуля пошла по довольно странной траектории, – продолжал я. – Уходящей круто вверх. У меня такое впечатление, что стрелявший лежал или сидел, а жертва его стояла.
– Да, – не слушая меня, произнес Суонсон. – Убийство. Двойное убийство. Этим должна заняться полиция.
– Разумеется, – согласился я. – Это дело полиции. Давайте позвоним дежурному сержанту в ближайший полицейский участок и попросим его заглянуть на минутку.
– Это не входит в наши обязанности, – упорствовал Суонсон. – Будучи командиром американского военного корабля, я обязан прежде всего благополучно доставить на базу в Шотландии свой экипаж и уцелевших зимовщиков со станции «Зет».
– Не подвергая при этом опасности свой корабль? – спросил я. – Но разве такая опасность не возникнет с появлением убийцы на борту субмарины?
– Неизвестно, находится ли он еще... или появится на борту корабля.
– Вы сами не верите тому, что говорите. Сами знаете, что появится. Вы не хуже меня понимаете, почему возник этот пожар, черт бы вас побрал, что это не был несчастный случай. Если что и было случайным, то это масштаб пожара. Возможно, убийца не учел такую возможность. И время, и погодные условия были против него. Думаю, у него не было иного выбора. Единственный способ скрыть следы преступления состоял в том, чтобы устроить пожар. И это ему сошло бы с рук, если бы не я, если бы еще до отплытия я не был убежден в том, что дело тут нечисто. Но ему пришлось немало потрудиться, чтобы не уничтожить и самого себя. Хотите вы этого или нет, командир, а убийца окажется на борту вашей субмарины.
– Но ведь все эти люди получили ожоги, некоторые очень тяжелые...
– А как же иначе, черт возьми? Неужели этот некто будет расхаживать по лагерю без единого ожога, даже от горящей сигареты, и громогласно объявлять, что это он чиркал спичками, а потом из предосторожности отошел в сторонку? Для развлечения. Ему пришлось обжечься.
– Вовсе не обязательно, – возразил лейтенант. – Откуда ему было знать, что кто-то заподозрит недоброе и начнет расследовать преступление?
– Послушай доброго совета. Оставь со своим командиром ремесло сыщика, – отрезал я. – Люди, замешанные в эту историю, специалисты высокого класса, имеющие обширные связи. Это члены мощной преступной организации, спрута, щупальца которого так длинны, что могут дотянуться до залива Холи-Лох и там погубить ваш корабль. Зачем они это сделали, не знаю. Главное состоит в том, что такие орлы никогда не полагаются на волю случая. Они всегда работают исходя из предположения, что их могут раскрыть. И принимают все меры предосторожности для исключения такой возможности. Кроме того, когда пожар разгорелся – как это происходило, мы пока не знаем, – преступник развил бешеную деятельность и принялся спасать людей, попавших в западню. Если бы он этого не сделал, то попал бы под подозрение. Тогда-то он и получил ожоги.
– Господи помилуй. – У Суонсона от холода стучали зубы, но он этого не замечал. – Какие страшные люди!
– Вы согласны? Насколько мне известно, американским флотским уставом не предусмотрено укрывательство уголовных преступников.
– Но что же нам делать?
– Вызвать легавых. К примеру, меня.
– Что вы хотите этим сказать?
– То, что сказал. У меня гораздо больше полномочий, поддержки официальных лиц, больше свободы действий и власти, чем у любого другого полицейского, с которым вам приходилось встречаться. Вы должны верить мне. Я говорю правду.
– Начинаю верить, что это так, – в раздумье проговорил Суонсон. – За последние сутки я много думал о вас. Еще десять минут назад я убеждал себя, что не прав. Так вы полицейский? Или детектив?
– Морской офицер. Служба разведки. В чемодане у меня документы, которые я должен предъявить лишь в чрезвычайной ситуации. – Я не счел нужным объяснять морякам, насколько велик ассортимент документов, которыми я располагал. – Сейчас именно такая ситуация.
– Но... но вы же доктор.
– Разумеется. Военно-морской врач помимо прочего. Основное же мое занятие – борьба с диверсиями в британских вооруженных силах. Докторский диплом – идеальное прикрытие. Круг моих обязанностей намеренно не ограничен определенными рамками, и я наделен полномочиями совать свой нос повсюду, вмешиваться в любые ситуации, разговаривать с любыми лицами под тем предлогом, что я являюсь ученым-психологом, что было бы невозможно для рядового офицера.
Наступила долгая пауза, затем Суонсон с обидой в голосе произнес:
– Могли бы нас заранее оповестить.
– Может, по корабельной радиотрансляции надо было всех оповестить? На кой черт это мне надо? Не хочу я на каждом шагу натыкаться на непрошеных помощников. Спросите любого полицейского. Самую большую опасность для его жизни представляют самозваные Шерлоки Холмсы. Кроме того, я не вправе был доверять вам. Не надо пыхтеть и возмущаться по сему поводу. Это вовсе не значит, что вы могли преднамеренно выдать меня или что-то в этом роде. Вы могли сделать это случайно. Теперь у меня нет выбора, потому-то и сообщил о себе все, что вы услышали, и готов к возможным последствиям. Почему вы отказались выполнять директиву своего главнокомандующего?
– Директиву? – Ганзен посмотрел на Суонсона. – Какую еще директиву?
– Приказ из Вашингтона предоставить доктору Карпентеру практически неограниченную свободу действий... Рассудите сами, Карпентер. Я не люблю ходить с завязанными глазами и от природы подозрителен. Вы появились на борту корабля при чрезвычайно сомнительных обстоятельствах. Вы чертовски много знали о субмаринах. На каждом шагу темнили. Историю с диверсией рассказали всего в двух словах. Черт побери, старина, конечно у меня были сомнения относительно вас, А разве вы на моем месте не поступили бы таким же образом?
– Пожалуй. Хотя не знаю. Я лично выполняю распоряжения.
– Ага. И какое же вам отдано распоряжение в данном случае?
– Хотите выяснить, что это все значит? – вздохнул я. – Ничего не попишешь, придется объяснить. Сейчас вы поймете, почему ваш главнокомандующий так настаивал на том, чтобы вы оказали мне всяческую помощь,
– Этой байке можно верить? – спросил Суонсон.
– Можно. История, которую я вам рассказал в заливе Холи-Лох, не была пустым трепом. Я лишь чуточку ее приукрасил, чтобы убедить вас взять меня с собой. На здешней станции действительно был один прибор – поистине чудо электронной техники. Его использовали для наблюдения за запуском советских ракет и обнаружения пусковых шахт. Прибор этот находился в одном из блоков, уничтоженных пожаром, – втором от западного края, в южном ряду. Днем и ночью на высоте тридцати тысяч футов висел гигантский привязной радиозонд. Но никакого радио-приемника на нем не было установлено. Просто это была гигантская антенна. Возможно, этим и объясняется тот факт, что топливо разлилось по такой обширной площади. Очевидно, взорвались баллоны с водородом, которым наполнялись шары. Хранились эти баллоны в топливном блоке.
– И все зимовщики знали о назначении этого прибора?
– Нет, не все. Большинство полагало, что это прибор для изучения космических лучей. Что это такое в действительности, знали всего четыре человека: мой брат и еще трое, жившие в блоке, где был установлен прибор. Помещение сгорело. А вместе с ним и самый передовой пост наблюдения свободного мира. Вы по-прежнему удивляетесь, почему так старался ваш главком?
– Четыре человека? – посмотрел на меня с некоторым сомнением Суонсон; – Кто именно, доктор Карпентер?
– И вы еще спрашиваете? Четверо из семи, лежащих в этом блоке, командир.
Он опустил глаза, потом поспешно отвел их в сторону:
– Вы говорили, что случилась беда, еще до того, как мы вышли из гавани. Как это объяснить?
– Брат имел сверхсекретный шифр. Мы получали его личные донесения: он был первоклассным радистом. В одном из них сообщалось, что дважды предпринимались попытки повредить аппаратуру. В детали он не вдавался. В другом донесении говорилось, что он подвергся нападению. Это произошло в полночь во время обхода лагеря. Он обнаружил, что какой-то мерзавец выпускает газ из баллонов с водородом: ведь без антенны от оборудования нет никакого проку. Ему повезло: после удара он пришел в себя через несколько минут. Останься он подольше без сознания, окоченел бы насмерть. И вы думаете, я поверю, что пожар не имеет никакого отношения к попыткам диверсий?
– Но откуда людям было известно, что это за прибор? – возразил Ганзен. – Хочу сказать, посторонним людям. – Как и Суонсон, старпом посмотрел вниз и тоже отвел глаза. – Бьюсь об заклад, это дело рук психически ненормального человека. Ни один уголовник, находящийся в своем уме, не способен на такое жуткое преступление. А помешанный способен.
– Три часа назад, – произнес я, – перед тем как зарядить торпедой третий аппарат, вы проверяли маховики, с помощью которых вручную закрывают наружные крышки аппаратов, и световую сигнализацию положения этих крышек. Во-первых, вы убедились, что приводы маховиков отсоединены; во-вторых, что провода в соединительной коробке перепутаны. Неужели вы считаете, что это работа умалишенного? Еще одного сумасшедшего?
Старпом промолчал. Суонсон проговорил:
– Чем я могу вам помочь, доктор Карпентер?
– А что вы готовы сделать для меня, командир?
– На командование кораблем не рассчитывайте. – Суонсон улыбнулся, но улыбка получилась невеселой. – А в остальном я – как и весь экипаж «Дельфина» – целиком к вашим услугам. Только скажите, доктор, больше ничего.
– На этот раз вы поверили моей байке?
– На этот раз поверил.
Я был рад услышать такие слова. Ведь я и сам ей едва не поверил.
Глава 8
Когда мы вернулись в барак, в котором сгрудившись лежали уцелевшие зимовщики, в нем почти никого не осталось, кроме доктора Бенсона и двух вконец ослабевших человек. Помещение показалось на сей раз почему-то гораздо просторнее и холоднее. Стало жалким и неопрятным, точно базарная площадь после сезонной распродажи. Повсюду валялись предметы одежды, постельные принадлежности, обтрепанные одеяла, перчатки, тарелки, ложки и вилки и десятки личных вещей. Больным было не до них, они были рады поскорее унести ноги. И я их не осуждал.
Оба находившихся в бессознательном состоянии человека лежали ко мне лицом. Оба были обожжены и обморожены. Они не то спали, не то были в состоянии комы. Но я не стал рисковать. Знаком я вызвал Бенсона наружу. Тот подошел к нам. Мы спрятались от ветра, прижавшись к западной стене барака.
Я рассказал Бенсону то, что сообщил командиру и старпому. Доктору следовало знать обстановку. Ведь ему придется постоянно находиться в тесном контакте с больными. Немало удивившись тому, что узнал, он не подал и виду, что потрясен. Врачи умеют владеть своей мимикой. Найдя больного в критическом состоянии, они не бьют себя в грудь и не начинают громко сетовать, поскольку подобное поведение деморализовало бы пациента. Таким образом, три члена экипажа «Дельфина» знали правду. Ну, если не всю, то хотя бы половину. Три – это достаточно. Лишь бы не чересчур много.
Теперь слово взял Суонсон. Ведь к мнению командира Бенсон относился с большим доверием, чем к моему.
– Где ты намерен разместить больных, которых только что доставили на лодку? – спросил он корабельного врача.
– Там, где им будет удобнее всего. В офицерских каютах, в матросских кубриках. Но так, чтобы не особенно стеснить наших ребят. Так сказать, распределим нагрузку. – Помолчав, он продолжал: – Тогда я еще не знал... гм... последних новостей. Но теперь все предстает в ином свете.
– Вот именно. Половину эвакуированных надо поместить в кают-компанию, остальных – в столовую для нижних чинов. Нет, лучше в матросские кубрики. Пусть устраиваются с комфортом. Если спросят, в чем дело, объясни, что так удобнее лечить и вести наблюдение за пациентами. Заручись поддержкой доктора Джолли. С ним, похоже, договориться можно. Не сомневаюсь, он поддержит тебя и в ином. Всех пациентов раздеть догола, вымыть и одеть в чистое белье. Если больной слишком слаб и его нельзя транспортировать, вымыть его прямо в постели. По словам доктора Карпентера, при сильных ожогах чрезвычайно важно предотвратить инфекцию.
