Текст книги "Последняя граница. Дрейфующая станция «Зет»"
Автор книги: Алистер Маклин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)
– Толково, – заметил я.
– Не просто толково, а жизненно необходимо, – отозвался командир субмарины. – Когда мы находимся подо льдом, от точности показаний прибора зависит жизнь каждого из членов экипажа. Да и личного состава дрейфующей станции «Зет». Как только нам станут известны ее координаты, мы сможем подойти к ней подо льдом и всплыть. Лишь этот прибор поможет нам определить, где толщина льда минимальна.
– А что, в это время года не бывает участков открытой воды? Или разводий?
– Мы называем их полыньями. Нет, не бывает. Но дело в том, что паковые льды даже в зимний период не являются неподвижной массой, и перепады в давлении часто приводят к разрывам в ледяных полях и появлению участков, свободных ото льда. Надолго ли – при низких температурах, какие бывают зимой, можете догадаться сами. Уже через пять минут появляется тонкий слой льда, который через час увеличивается до дюйма и до фута через два дня. Если мы сможем добраться до одного из таких разводий, скажем, в течение трех суток, у нас будет возможность всплыть на поверхность.
– Пробив лед боевой рубкой?
– Вот именно. Ограждением боевой рубки. Все современные атомные лодки оснащены специально усиленным ограждением боевой рубки. Цель этого одна – пробить лед. И все равно приходится быть осторожным, ведь удар передается на корпус.
После некоторого раздумья я произнес:
– А что будет с корпусом, если при резком изменении солености или температуры воды вы станете всплывать слишком быстро? Или если в последнюю минуту выяснится, что вы удалились от участка, где толщина льда незначительна, и над вами прочный трехфутовый лед?
– Вот именно, – заметил Суонсон. – В последнюю минуту. О таких вещах лучше не думать, а не то что говорить. Иначе жизнь превратится в кошмар. – Я внимательно посмотрел на командира субмарины. Понизив голос, он продолжал: – Думаю, вряд ли на борту найдется хоть один человек, который не испытывал бы страха, когда «Дельфин» движется подо льдом. Я и сам испытываю это чувство. Думаю, наша субмарина – лучший в мире корабль. Но может произойти самое непредвиденное. А если что-то стрясется с реактором, паровыми турбинами или генераторами тока, то, можно сказать, мы очутимся в гробу с запаянной крышкой, и крышкой этой будет паковый лед. Если какая-то неполадка произойдет в открытом море, опасности нет. Мы всплываем или же идем под РДП, включив дизели. Но дизелям нужен воздух, которого подо льдом нет. Так что если что-то случится, мы отыскиваем полынью. Правда, шансов найти ее – один из десяти тысяч, тем более в такое время года. Ищем, пока аккумуляторы не разрядятся. Ну а разрядятся...
– Блестящая перед нами перспектива, – заметил я.
– Вот именно, – улыбнулся Суонсон, правда, не слишком весело. – Но такого никогда не случится. Что это там уважаемый Бенсон расшумелся?
– Вижу! – воскликнул Бенсон. – Первая глыба льда. Еще одна. И еще! Идите сюда, доктор, посмотрите.
Я посмотрел. Перо самописца уже не вычерчивало ровную горизонтальную линию, а выводило очертания льдины, под которой мы проходили. Опять появилась горизонтальная линия, затем – вертикальное перемещение пера – снова субмарина прошла подо льдиной. У меня на глазах количество горизонтальных линий увеличивалось, длина их уменьшалась, потом они исчезли совсем.
– Вот и добрались, – кивнул Суонсон. – А сейчас нырнем как можно глубже, причем как можно скорее.
Когда коммандер Суонсон заявил, что надо поживей уходить на глубину, он не шутил. Ранним утром я очнулся от крепкого сна, почувствовав прикосновение тяжелой руки к моему плечу. Открыв глаза, я заморгал от яркого света плафона и в следующую минуту увидел лейтенанта Ганзена.
– Жаль, что разбудил Спящую красавицу, док, – жизнерадостно улыбнулся офицер. – Нашлась.
– Кто у вас там нашелся? – раздраженно спросил я.
– Восемьдесят пять градусов тридцать пять минут нордовой широты, двадцать один градус двадцать минут остовой долготы – таково последнее счислимое место станции «Зет». Во всяком случае, это ее координаты с учетом дрейфа льдов.
– Уже? – Я недоверчиво посмотрел на часы. – Мы уже добрались до нее?
– А что нам стоит? – скромно ответил Ганзен. – Командир приглашает тебя посмотреть, как мы делаем свое дело.
– Сейчас приду. – Если «Дельфину» удастся всплыть и связаться со станцией, что было делом почти безнадежным, я хотел бы при этом присутствовать.
Мы вышли из каюты старпома и находились в двух шагах от центрального поста. В эту минуту я покачнулся и начал было падать, но успел в последнюю минуту ухватиться за поручень, шедший вдоль коридора. Субмарина круто накренилась, точно истребитель, входящий в крутой вираж. Ни одна из подводных лодок, на которых мне доводилось бывать, не вела себя подобным образом. Теперь я понял, зачем сиденья операторов снабжены ремнями безопасности.
– Что за чертовщина? – спросил я у Ганзена. – Уклоняемся от столкновения с подводным препятствием?
– Наверно, полынью обнаружили. Во всяком случае, участок ледяного поля с незначительной толщиной. Отыскав такой участок, мы крутимся на месте, словно щенок, гоняющийся за собственным хвостом. Члены экипажа, особенно когда они пьют кофе или суп хлебают, от нас в восторге.
Мы вошли в центральный пост. Суонсон, рядом с которым стоял штурман, склонился над столом для прокладки и что-то внимательно разглядывал. Сзади, чуть поодаль, у ледомера стоял матрос и бесстрастным голосом читал показания прибора. Оторвавшись от карты, командир поднял на нас глаза:
– Привет, доктор. Джон, похоже тут что-то есть.
Подойдя к столу для прокладки, старпом посмотрел на карту, хотя смотреть, казалось, было не на что: сквозь стеклянную крышку авто прокладчика были видны лишь крохотная светящаяся точка да лист миллиметровки, на котором от руки были изображены черные линии – это оператор обводил фломастером след, вычерчиваемый светящейся точкой. На бумагу были нанесены три красных креста, два из них совсем рядом. В ту минуту, когда Ганзен склонился к листу бумаги, оператор, работавший с ледомером (Бенсон, видно, успел наиграться), воскликнул: «Есть!» И тотчас черное перо было заменено красным, на бумаге появился четвертый крест.
– Вот именно, «похоже», командир, – произнес Ганзен. – Но, по-моему, полынья чересчур узка.
– По-моему, тоже, – согласился Суонсон. – Но это первая полынья, которая нам попалась за последний час. А чем дальше будем продвигаться к полюсу, тем меньше у нас шансов всплыть. Надо попробовать. Скорость?
– Один узел, – ответил Рейберн.
– Малый назад, – произнес Суонсон спокойно, без «железа» в голосе, но команды его выполнялись молниеносно: рулевой, пристегнутый к креслу, наклонился к переговорному устройству, чтобы передавать распоряжения в машинное отделение. – Лево на борт!
Приникнув к автопрокладчику, Суонсон внимательно наблюдал за тем, как крохотная светящаяся точка и перо самописца движутся назад, приблизительно к центру равнобедренного треугольника, образованного четырьмя крестами.
– Стоп машины, – произнес он. – Прямо руль! – После некоторой паузы скомандовал: – Обе машины малый вперед. Отставить. Стоп машины.
– Корабль хода не имеет, – отозвался Рейберн.
– Всплывайте на глубину двадцать один-двадцать футов, – обратился Суонсон к командиру поста погружения и всплытия. – Только потихоньку-полегоньку.
В центральном посту послышался глухой шум.
– Продуваем балласт? – спросил я у Ганзена.
Тот покачал головой:
– Воду выкачиваем. Так точнее регулируется скорость и корабль проще удерживается на ровном киле. Осуществить всплытие не имеющей хода субмарины на ровном киле – задача, которая по зубам и новичку. На обычных лодках такой маневр не выполняют.
Помпа остановилась. Послышался шум воды, вновь заполняющей цистерны. Это офицер, наблюдающий за всплытием, уменьшил скорость подъема. Шум постепенно затих.
– Стоп заполнение цистерн, – проговорил офицер, наблюдавший за всплытием. – Глубина сто футов.
– Поднять перископ, – скомандовал Суонсон стоявшему рядом с ним квартирмейстеру. Тот нажал рычаг, послышалось шипение: под воздействием гидравлической жидкости поршень стал увлекать за собой правый перископ. Металлический шток поднимался медленно, преодолевая противодействие воды. Отогнув поворотные ручки, Суонсон приник к окуляру.
– Что это он надеется увидеть в такой темноте? – спросил я у Ганзена.
– А кто его знает? Видишь ли, совершенно темно никогда не бывает. Возможно, светит луна или только звезды. Но если лед достаточно тонок, то свет проникает и сюда.
– А какова толщина льда над нами?
– Хороший вопрос, – признался Ганзен, – но ответа на него мы дать не сумеем. Чтобы уменьшить размеры ледомера до разумных пределов, шкала графопостроителя должна быть достаточно мала. От четырех до сорока дюймов. При толщине льда в четыре дюйма субмарина входит в него как нож в масло. При сорока дюймах можно разбить себе голову. – Кивнув в сторону Суонсона, он продолжал: – Что-то не ладится. Ручкой, которую он вращает, наклоняют вверх линзу перископа, а кнопкой наводят на фокус. Выходит, у него ничего не получается.
– Темно, как под мышкой у Князя Тьмы, – проговорил, выпрямляясь, Суонсон. – Включи прожекторы на корпусе и ограждении мостика. – Командир нагнулся и снова приник к окуляру. Через несколько секунд произнес: – Суп-пюре гороховый. Не видно ни зги. Давай крути кино.
Я посмотрел на Ганзена. Тот, мотнув головой в сторону экрана, появившегося на противоположной переборке, объяснил:
– Это одна из новинок, док. Телекамера с замкнутым контуром. Установлена на палубе в кожухе из особо прочного стекла и с помощью дистанционного управления может поворачиваться вверх или вокруг своей оси.
– Чего же ты новую камеру не поставил?
Действительно, на экране, кроме «снега», не было ничего видно.
– Это самый лучший аппарат, – ответил Ганзен. – Все дело в воде. При определенной температуре и солености она становится почти матовой. Так бывает, когда на машине с включенными фарами попадаешь в густой туман.
– Выключить прожекторы, – скомандовал Суонсон. На экране исчезло всякое изображение. – Включить. – Снова появилась серая мгла. Суонсон со вздохом повернулся к Ганзену: – Ну, что скажешь, Джон?
– Если бы мне платили за богатое воображение, – отозвался Ганзен, – я представил бы себе, что в том левом углу вижу верхнюю часть боевой рубки. А вообще – темно, командир. Хоть в жмурки играй.
– Я бы сказал иначе – в русскую рулетку, – возразил Суонсон с невозмутимым видом человека, отдыхающего воскресным вечером в кресле-качалке. – Позицию сохраняем?
– Не знаю. – Рейберн оторвал глаза от экрана. – Трудно сказать наверняка.
– Как дела, Сондерс? – обратился командир к оператору ледомера.
– Лед тонкий, сэр. По-прежнему тонкий.
– Продолжайте работать. Убрать перископ. – Подняв рукоятки, он повернулся к офицеру, руководившему всплытием: – Вообрази, что на боевой рубке у нас коробка яиц, и нам нельзя разбить ни одного.
Снова заработали насосы. Я оглядел центральный пост. Все были хладнокровны и уравновешены. Лишь на лбу у Рейберна выступили бусинки пота, а голос Сондерса, монотонно повторявшего: «Лед тонкий, по-прежнему тонкий», звучал неестественно спокойно. Но напряженность ощущалась почти физически. Обратившись к Ганзену, я негромко заметил:
– Все словно пришибленные. Над нами еще сотня футов.
– Сорок, – лаконично ответил Ганзен. – Надо учесть высоту корабля: от киля до верхней части ограждения рубки шестьдесят футов. Сорок минус толщина льда. К тому же, возможно, торчит острый как бритва или кончик иглы сталактит, который проткнет наш «Дельфин» словно кусок масла. Представляешь, что это такое?
– Выходит, и мне пора потрепать свои нервы?
Ганзен улыбнулся, хотя ему было не до смеха. Впрочем, мне тоже.
– Девяносто футов, – произнес командир поста погружения и всплытия.
– Лед тонкий, лед тонкий, – бубнил Сондерс.
– Выключить освещение палубы, освещение боевой рубки оставить, – произнес Суонсон. – Пусть камера крутится. Гидролокатор?
– Все чисто, – доложил акустик. – Кругом все чисто. – После паузы добавил: – Отставить «чисто»! Прямо по корме контакт!
– Далеко ли препятствие? – мгновенно отозвался Суонсон.
– Очень близко. Слишком близко.
– Корабль резко поднимается! – вскричал командир поста погружения и всплытия. – Восемьдесят, семьдесят пять футов. – «Дельфин» попал в слой воды с более низкой температурой или повышенной соленостью.
– Тяжелый лед! – озабоченно воскликнул Сондерс.
– Срочное погружение! – скомандовал Суонсон.
Я почувствовал резкое повышение давления воздуха: командир поста включил насосы, и тонны забортной воды устремились в цистерну срочного погружения. Но слишком поздно. Раздался страшный удар, сбивший всех нас с ног: корабль наткнулся на ледовый покров. Послышался звон стекла, свет погас, и субмарина начала падать камнем.
– Дать «пузырь» в цистерну отрицательной плавучести! – скомандовал командир поста.
В цистерну устремился сжатый воздух, иначе давлением воды нас раздавило бы в лепешку. Но глубина все увеличивалась. Двести, двести пятьдесят футов, а мы продолжали падать. Никто не произнес ни слова. Застыв на месте, все смотрели на пульт управления погружением. Не нужно было быть телепатом, чтобы узнать, о чем думал каждый. Всем было понятно, что в тот самый момент, когда боевая рубка корабля ударилась о тяжелый лед, корма его наткнулась на подводный хребет. И если в кормовой части обшивки пробоина, то погружение будет продолжаться до тех пор, пока под тяжестью миллионов тонн воды корабль не расплющит, как консервную банку, и мы мгновенно погибнем все до единого.
– Триста футов, – доложил командир поста. – Триста пятьдесят. Скорость погружения уменьшается.
Достигнув отметки четырехсот футов, «Дельфин» все еще продолжал опускаться. В этот момент на центральном посту появился Ролингс. В одной руке он держал набор инструментов, в другой – ящик с различными лампами.
– Разве это дело? – произнес он, словно бы обращаясь к разбитой лампе над графопостроителем, которую он тотчас принялся ремонтировать. – Это же вопреки всем законам природы. Разве люди созданы для того, чтобы погружаться в океанские глубины? Попомните мои слова, добром это не кончится.
– Если не заткнешь свой фонтан, то же произойдет и с тобой, – едко заметил командир корабля. Но в выражении его лица укора не было: как и любой из нас, Суонсон был благодарен Ролингсу за ту струю свежего воздуха, которую он принес с собой. – Падать перестали? – спросил Суонсон у вахтенного офицера.
Тот поднял палец и улыбнулся. Суонсон кивнул и, повернув к себе микрофон, спокойно проговорил:
– Говорит командир. Прошу прощения за шишки, которые вы себе набили. Немедленно доложить о повреждениях.
На панели рядом с Суонсоном вспыхнула зеленая лампочка. Он нажал на кнопку, и тотчас ожил динамик на переборке.
– Докладывает пост энергетики и живучести. – Пост этот находился в корме верхнего машинного отделения. – Удар пришелся по обшивке над нами. Нам пригодился бы ящик свечей, да и ряд приборов вышел из строя. Но крыша над головой есть.
– Спасибо, лейтенант. Сами справитесь?
– Вполне.
Суонсон нажал на другую кнопку:
– Кормовой отсек?
– Разве нас не оторвало от корабля? – с опаской произнес чей-то голос.
– Не оторвало, – заверил его Суонсон. – Есть о чем доложить?
– Одна беда – когда вернемся в Шотландию, стирки хватит. А стиральная машина из строя вышла.
Улыбнувшись, Суонсон отключил связь с отсеком. Лицо его оставалось бесстрастным, на нем не было и капли пота. Мне лично пригодилось бы банное полотенце. Обращаясь к Ганзену, командир произнес:
– Не повезло нам. Такое совпадение. Течение, которого не должно быть. Температурный скачок, которого никто не ожидал, и подводный хребет, о существовании которого никто не подозревал. Не говоря о мутности воды, будь она неладна. Нам нужно совершить несколько кругов, чтобы обследовать полынью как свои пять пальцев, учесть дрейф и, прежде чем достичь девяносто-футовой отметки, принять немного балласта.
– Так точно, сэр. Это нам и надо. Ну а что сейчас будем делать?
– Подвсплывем и сделаем еще один заход.
Щадя свою гордость, я не стал вытирать пот со лба. Субмарина начала подниматься. На глубине двести футов минут пятнадцать Суонсон манипулировал движителями и рулями, пока не увидел на экране очертания полыньи. Затем отвел корабль чуть вбок от контура и приказал потихоньку всплывать.
– Сто двадцать футов, – доложил командир поста погружения и всплытия. – Сто десять.
– Тяжелый лед, – сообщал Сондерс. – По-прежнему тяжелый лед.
«Дельфин» нехотя поднимался. В следующий раз непременно захвачу с собой полотенце.
– Если мы неправильно учли скорость дрейфа, стукнемся еще раз, – заметил Суонсон. Повернувшись к Ролингсу, который все еще возился с осветительными приборами, он сказал: – На твоем месте я бы подождал. Может, через минуту придется начинать все сначала, а лишних ламп не предвидится.
– Сто футов, – доложил офицер. Голос его был не столь мрачен, как лицо.
– Вода становится прозрачнее, – внезапно произнес Ганзен. – Смотрите.
Действительно, вода стала не такой мутной. На экране монитора был различим верхний край ограждения рубки. И тут в десятке футов от рубки мы увидели неровные очертания подводной части льдины.
В цистерны хлынула вода. Командир поста без команды знал, что надо делать: субмарина, попав в слои воды иной плотности, взлетела бы ввысь, точно в скоростном лифте, и второй такой подъем мог оказаться роковым.
– Девяносто футов, – доложил он. – Корабль поднимается. – Снова заработали насосы, затем шум их смолк. – Подъем прекратился. Глубина чуть меньше девяноста.
– Удерживать корабль на этой глубине, – приказал Суонсон, наблюдая за монитором. – На этот раз, надеюсь, попадем прямо в яблочко.
– Я тоже надеюсь, – отозвался Ганзен. – Между краем рубки и этим мерзким наростом не больше двух футов.
– Действительно, тесновато, – признал Суонсон. – Сондерс?
– Секунду, сэр. Не могу разобрать. Хотя нет, проходим. Лед тонкий! – воскликнул он, не сумев сдержать волнения.
Я взглянул на экран. Сондерс был прав. Вертикальная линия, обозначавшая ледяную стену, медленно перемещалась по экрану, наверху была чистая вода.
– Давай команду, – произнес Суонсон. – Наблюдай за ледяной стеной: поверни камеру вверх, потом по азимуту.
Снова загудели насосы, и в цистерны устремилась вода. Стена льда, находившаяся менее чем в десяти футах от нас, медленно поползла вниз.
– Восемьдесят пять футов, – доложил командир поста. – Восемьдесят.
– Не торопись, – произнес Суонсон. – Теперь мы защищены от сноса.
– Семьдесят пять.
Насосы остановились, и цистерны начали заполняться водой. «Дельфин» поднимался едва заметно. Камера была повернута вверх, и мы увидели четкие очертания верхней части ограждения рубки, которая приближалась к гладкой поверхности тонкого ледяного покрова полыньи. Снова в цистерны устремилась вода, мы ощутили чуть заметный толчок, и «Дельфин» застыл на месте.
– Отличная работа, – осторожно заметил вахтенному Суонсон. – Попробуем толкнуть снизу плечиком. Нас сносит?
– Пеленг не изменяется.
Суонсон кивнул. Гудели насосы, выкачивая воду из цистерн, и подводный корабль постепенно приобретал положительную плавучесть. Нижняя поверхность льда не приближалась и не удалялась. Прошло еще какое-то время, было выкачано еще какое-то количество воды, но ничего не происходило.
– Почему он не продувает главную цистерну? – спросил я вполголоса у Ганзена. – Ведь в считанные минуты субмарина получит сотни тонн положительной плавучести, и такого давления, направленного на один участок, ледяной покров даже толщиной в сорок дюймов не выдержит.
– «Дельфин» тоже, – мрачно отозвался Ганзен. – При резком увеличении положительной плавучести он вырвется на поверхность точно пробка из бутылки шампанского. Может, прочный корпус и выдержит этот удар, но рули будут расплющены в лепешку, как пить дать. Тебе хочется провести под водой остаток своих дней, кружа на одном месте под шапкой полярного льда?
Мне этого не хотелось, и я умолк. Я посмотрел на Суонсона. Тот подошел к пульту управления погружением и всплытием и стал молча наблюдать за датчиками. Я забеспокоился, но тотчас понял, что Суонсон не из тех, кто легко сдается.
– Достаточно, – обратился он к командиру поста погружения и всплытия, – иначе полетим по воздуху, как дирижабль. Лед толще, чем мы предполагали. Мы попытались продавить его снизу, но ничего не вышло. Похоже, нужен резкий толчок. Заполни цистерны, только постепенно, опусти субмарину до восьмидесяти футов. Потом дай «пузырь» в балластные цистерны, и мы ринемся на лед точно бык, увидевший красную тряпку.
Тех, кто установил на борту «Дельфина» систему кондиционирования воздуха, весящую двести сорок тонн, следовало бы привлечь к суду. Воздух, вернее, то небольшое его количество, которое у нас оставалось, был горячим и затхлым. Оглядевшись, я заметил, что воздуха не хватает всем. Всем, кроме Суонсона. Было такое впечатление, будто на нем невидимая кислородная маска. Мне хотелось верить: Суонсон не забыл, что постройка «Дельфина» обошлась в сто двадцать миллионов долларов. В сузившихся глазах Ганзена я заметил тревогу, и даже обычно невозмутимый Ролингс скреб заросший синеватой щетиной подбородок огромной, размером с лопату, ручищей. В наступившей глубокой тишине издаваемый Ролингсом звук был неестественно громок. Затем его заглушил шум воды, устремившейся в цистерны.
Мы уставились на экран. Цистерны продолжали наполняться до тех пор, пока между срезом ограждения рубки и поверхностью льда не появился зазор. Чтобы замедлить скорость погружения, включились насосы. Конус света, направленный на нижнюю поверхность ледяного покрова, тускнел, увеличиваясь в размерах, затем перестал увеличиваться. Погружение прекратилось.
– Пора, – проронил Суонсон. – А то нас снова подхватит течение.
Послышалось шипение сжатого воздуха, устремившегося в балластные цистерны. «Дельфин», словно нехотя, стал подвсплывать. Конус света начал постепенно уменьшаться в диаметре, а яркость его – увеличиваться.
– Дать «пузырь», – произнес Суонсон.
Расстояние между рубкой и льдом сокращалось слишком быстро. Пятнадцать футов, двенадцать, десять...
– Еще «пузырь», – сказал Суонсон.
Готовясь к удару, одной рукой я уперся в столик, другой ухватился за перекладину над головой. Посмотрев на экран, увидел, что нижняя поверхность льда приближается с головокружительной быстротой. Неожиданно изображение заколебалось, раздался удар. Корабль содрогнулся всем корпусом. Погасло несколько лампочек, затем на экране вновь возникло изображение: боевая рубка по-прежнему находилась подо льдом. В следующую минуту корабль затрясся как в лихорадке, палуба у нас под ногами стала давить на подошвы. Так бывает при подъеме в лифте. Вместо изображения рубки на экране появилось белесое пятно. Голосом, в котором слышалось волнение, командир поста погружения и всплытия твердил:
– Сорок футов, сорок футов...
Пробив лед, субмарина всплыла на поверхность.
– Приехали, – коротко произнес Суонсон. – Тут требуется одно – терпение.
Я посмотрел на его невысокую плотную фигуру, круглое добродушное лицо и в сотый раз удивился тому, до чего же редко железные люди внешне похожи на самих себя.
Не став изображать из себя бывалого подводника, я достал из кармана платок и вытер лицо.
– И такая история повторяется каждый раз? – спросил я у Суонсона.
– К счастью, нет, – улыбнулся тот. Повернувшись к офицеру, командовавшему погружением и всплытием, проговорил: – Вынырнули. Теперь надо бы подстраховаться.
В течение нескольких секунд в балластные цистерны поступал сжатый воздух.
– Теперь никуда не денемся, командир, – заверил Суонсона вахтенный офицер.
– Поднять перископ.
Снова послышалось шипение. Из колодца перископа появилась длинная сверкающая труба. Даже не отогнув складывающиеся рукоятки, Суонсон взглянул в окуляр и выпрямился:
– Убрать перископ.
– Холодно наверху? – поинтересовался Ганзен.
Кивнув, Суонсон объяснил:
– Должно быть, соприкоснувшись с атмосферным воздухом, тотчас замерзла пленка воды на линзе. Ни зги не видно. – Повернувшись к вахтенному офицеру, командир спросил: – Сорок футов удерживается?
– С полной гарантией. И плавучести достаточно.
– Ну и лады. – Суонсон посмотрел на боцмана, надевавшего тулуп. – Как насчет свежего воздуха, Эллис?
– Будет сделано, сэр, – ответил тот, застегивая пуговицы. Потом добавил: – Возможно, на это потребуется какое-то время.
– Вряд ли, – возразил Суонсон. – Ты полагаешь, что мостик и горловины люков забиты мелким льдом? Я так не думаю. Скорее всего ледяной покров настолько толст, что при всплытии раскололся на большие куски, и мостик чист ото льда.
Мне внезапно сдавило барабанные перепонки: крышка люка открылась и зацепилась за защелку. Послышался еще один хлопок, чуть подальше: открылась еще одна крышка.
– На мостике чисто, – раздался из переговорной трубы голос Эллиса.
– Поднять антенны, – скомандовал Суонсон. – Джон, распорядись, чтобы радисты включили передатчик. Пусть «морзят», пока пальцы не одеревенеют. Раз сюда прибыли, будем торчать здесь до тех пор, покуда не обнаружим дрейфующую станцию «Зет».
– Если только на ней кто-нибудь уцелел, – заметил я.
– Разумеется, – согласился Суонсон, избегая моего взгляда. – В том-то и дело.
Глава 4
Должно быть, именно таким мрачным и жутким представляли себе ад, где царит вечный холод, наши далекие нордические предки, когда приближалась роковая минута кончины. Но славные наши пращуры видели эту картину лишь в собственном воображении, мы же убедились в ее реальности и, сравнив их представления с современным видением ада, нашли, что последний имеет то несомненное преимущество, что от холода в нем не замерзнешь.
Этого нельзя было сказать о нас с Ролингсом. Неся получасовую вахту на мостике, мы с ним постепенно превращались в ледышки. Зубы у нас стучали как кастаньеты. А все из-за меня. Через полчаса после того как радисты начали вызывать станцию, работая на ее волне, но не услышали ни ответа, ни подтверждения приема, я высказал предположение, что, возможно, «Зет» принимает наш сигнал, но ее рация не имеет надежных источников питания, поэтому зимовщики попытаются дать знать о себе каким-то иным способом. Я напомнил Суонсону, что дрейфующие станции обеспечены запасом сигнальных ракет. Ведь помимо радиозондов и метеорологических ракет, это единственный способ указать направление заплутавшим участникам партии при потере радиосвязи. Для сбора метеоданных радиозонды поднимаются на высоту двадцати миль, а метеорологические ракеты, запускаемые с шаров-пилотов, – еще выше. В лунную ночь вроде нынешней радио-зонды можно было бы обнаружить самое малое миль за двадцать. Если же к ним прикрепить «люстры», то и за все сорок. Согласившись с моими доводами, Суонсон вызвал добровольцев нести первую вахту, поэтому выбора у меня не было. Ну а Ролингс согласился составить мне компанию.
Представший нашим взорам ландшафт, если можно дать такое определение голой и унылой пустыне, принадлежал, казалось, чуждому миру и производил жутковатое впечатление. Небо было безоблачным и в то же время беззвездным. Этого я не мог понять. Невысоко над южной частью горизонта из мглы поднялась тусклая луна, освещавшая таинственным светом погруженную во мрак безжизненную поверхность ледовой полярной шапки. Казалось бы, лед, освещенный луной, должен сверкать, переливаться мириадами искр, точно подвески в хрустальной люстре. Но он был темным. Луна висела так низко, что длинные тени, отбрасываемые причудливой формы торосами, создавали мрачный фон. Там же, куда падал лунный свет, лед был настолько выщерблен многочисленными штормами, что почти полностью утратил способность отражать свет.
Неровная торосистая ледяная шапка производила впечатление чего-то нереального, неуловимого. То это было резкое, контрастное сочетание белых и черных цветов, то нечто призрачное, размытое, похожее на мираж, исчезающий в стылом безмолвии. Но это была не игра воображения, а поземка, которая неслась, подхваченная ледяным ветром, достигавшим подчас силы шквала и несшим с собой мириады острых ледяных иголок. Несмотря на то что мостик находился на высоте двадцати футов от поверхности льда, вихрь поднимался и туда. По правой стороне ограждения рубки с адским грохотом стучали частицы льда. В незащищенные участки кожи они врезались точно частицы песка, вылетающие из пескоструйного аппарата, находящегося на расстоянии руки. Но боль от впивающихся в кожу ледяных иголок была мгновенной. Похожий на осиный, укус каждой такой иголки сопровождался анестезирующим воздействием холода. Вскоре мы вовсе перестали их ощущать. Как только ветер ослабевал, грохот ледышек стихал. В такие минуты слышалось шуршание, словно бы производимое полчищами крыс: по твердой как железо поверхности полярной шапки неслись, царапая ее, частицы льда. Термометр на мостике показывал 21°F – 53°С мороза. Если бы мне пришлось подыскивать участок для строительства курорта, то здешние места я выбрал бы в самую последнюю очередь.
Мы с Ролингсом притопывали ногами, хлопали себя по бокам и все равно беспрестанно дрожали. Брезентовый обвес плохо защищал от ветра; очки покрывались инеем, их то и дело приходилось протирать. Лишь когда острые льдинки впивались в лицо, мы отворачивались и прекращали наблюдение за горизонтом. Неужели же из-за того, что не вовремя запотеют очки, может погибнуть горстка потерявших всякую надежду людей, затерянных среди этого стылого безмолвия? До рези в глазах мы вглядывались вдаль, но не смогли увидеть ни единого признака жизни. Все кругом точно вымерло.
После того как нас сменили, мы с Ролингсом поспешили вниз. Суонсон сидел на раскладном табурете рядом с радиорубкой. Стянув с себя верхнюю одежду, маску и защитные очки, я взял невесть откуда взявшуюся кружку дымящегося кофе и постарался не очень прыгать от боли: замерзшие руки и ноги начали отходить.
– Как это вы умудрились порезаться? – озабоченно спросил Суонсон. – На лбу у вас кровь.
– Кусочком льда ударило. – Я устал, и настроение у меня было подавленное. – Мы лишь напрасно теряем время. Если зимовщики лишились укрытия, они давно потеряли всякую связь по радио. Без продовольствия и палаток они смогли бы выжить лишь несколько часов. Ни Ролингса, ни меня не назовешь неженками, но через тридцать минут мы чуть концы не отдали.
– Не знаю, – задумчиво произнес Суонсон. – Вспомните Амундсена, Скотта, Пири. До полюсов они добрались пешком.
– Это люди совсем другой породы, командир. А может, им светило солнце. Могу сказать одно – мне и получаса не выдержать. А для иных и пятнадцати минут достаточно.
