Текст книги "114 баллов (СИ)"

Автор книги: Алиса Васильева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– Мне кажется, Май сумеет взять ситуацию под контроль. Она просто гений общения.

– Это точно. Когда говоришь с ней, невозможно придумать ни одного контраргумента, приходится со всем соглашаться, – отозвалась Камила.

И тут у меня в голове щелкнуло, я вспомнил, что меня царапнуло, когда я сказал Камиле о своей вчерашней встрече с Май. Она совершенно не удивилась и не заинтересовалась моими словами. Как будто для гражданина сектора А это вполне нормально – беседовать с советником Триумвирата.

Мелькнувшая у меня догадка оказалась настолько мерзкой, что я в первый момент отшвырнул ее от себя, как чумную крысу.

Но она вернулась.

Я аккуратно положил пиццу на стол и посмотрел Камиле в глаза. Мне совершенно не хотелось слышать ответ на вопрос, который я собирался задать. Но иначе нельзя.

– Май говорила с тобой вчера?

Камила вздрогнула и залилась краской, выдав себя с головой.

– Обо мне? – этого уже можно было и не спрашивать, потому что ну о ком еще.

– Эрик, послушай, все не так, как кажется. Я все равно думала тебе позвонить, Май лишь подстегнула события. Сказала, что тебе сейчас понадобится совет и поддержка.

Как же мне хотелось в это верить, но что-то внутри уже сломалось. И плевать, что Май решила приставить ко мне няньку, гораздо хуже, что Камила на это согласилась.

– Я был бы тебе нужен, если бы оставался простым водителем погрузчика?

– В том-то и дело, что ты не простой водитель погрузчика! Ты просто не мог бы им быть! В тебе есть что-то, что сделало тебя особенным!

А я не знал, сколько во мне злости. Вообще даже не догадывался, что она сидит во мне и ждет. Я никогда в жизни не испытывал таких вспышек ярости. Зато теперь я понял, почему их называют именно вспышками – на несколько секунд все вокруг стало ослепительно-белым, до рези в глазах. Я развернулся и изо всех сил всадил кулак в стену. Боль мгновенно отрезвила. Удивлюсь, если я не сломал пару костей.

Камила испуганно смотрела на меня.

– Ничего во мне нет. Это они сделали меня особенным, потому что им нужен был такой, как я.

Камила примирительно подняла ладони.

– Как скажешь.

Она соскочила со стула и принялась собирать свои вещи.

– Знаешь, я, пожалуй, пойду.

Я ее не удерживал. Мне хотелось остаться в одиночестве. Рука болела.

Пресс-конференцию Май я слушал словно в тумане. После этого нереального дня с Камилой, который оказался подделкой, я впал в какое-то полусонное состояние. Вроде бы и слышу и понимаю все, но сил реагировать нет. А иначе я бы удивлялся с первой по последнюю секунду выступления канцлера, которая, кстати, похоже, была все в том же пиджаке, что и два года назад.

Она рассказала Городу, что не верит во вменяемость Пика, но не хочет делать никаких официальных заявлений до выводов специальной комиссии.

Но это были еще цветочки. Далее Май сообщила, что расследование в отношении лидеров «Голоса» привело к неожиданным результатам и потребовало повторного открытия дела двухлетней давности. Как ни прискорбно это признавать, но Фреду Якубовскому все же удалось дважды обмануть систему. По предварительному сговору с радикально настроенными молодыми людьми из своей школы он изменил их результаты тестирования таким образом, что пятеро молодых людей с результатами от 147 до 160 баллов получили распределение в сектор А с целью ведения деятельности против Доктрины.

Если бы был в состоянии удивляться, я бы, наверное, умер от удивления. Но мне было все равно. Кристина, Нелл, Петр, Сэм и Линда, те самые «сообщники» Фреда с заниженными баллами, обвинялись в создании «Голоса». Остальные признавались жертвами их деятельности.

Этого не было. Я учился с ними, Фред был моим лучшим другом. Этого не было. Но все прозвучало так, что я почти поверил. Но этого не было.

Мои мозги шевелились очень медленно.

«Я развалю „Голос“, как карточный домик», – сказала вчера Май.

И она это сделала. Даже я понимал, что будет дальше.

С минуты на минуту до наших «подпольщиков» дойдет, что все это время их водили за нос детишки из секторов Б и В. Пузырь лопнет. В головах образуется вакуум. И этот вакуум заполнят слова госпожи чрезвычайного канцлера Александры Май.

А она доступно и складно говорила о необходимости социальных реформ, о представительстве сектора А в Сенате, о том самом Наблюдательном комитете, который мне предстояло возглавить.

Я выключил компьютер и долго сидел, глядя, как за окном постепенно темнеет.

Я думал о том, что скажу Май. Ее предложение может вынести меня на такую высоту, о которой я и мечтать не мог, но осознавать, что я всего лишь марионетка в руках кукловода, пусть и потрясающе искусного, было противно. Да, Май делает благое дело, она спасает Город от смуты и беспорядков, но как-то не слишком чистоплотно. Или политика и не бывает чистой?

Могу ли я не быть марионеткой? И что тогда? Отказаться от всего и вернуться на склад? Состариться за погрузчиком?

И прав ли я, отказываясь помогать своему Городу всеми доступными мне способами?

Забавно. Два года назад я так хотел получить свободу выбора, и вот она у меня была. А я понятия не имел, что с ней делать.

Потому что мне банально не хватало на это мозгов. Потому что сектор А не для таких сложных решений.

За окном уже стояли сумерки, а я так никуда и не продвинулся в своих размышлениях

На глаза попался конверт с рисунками Татьяны, и я сходил за ним. Пачка рисунков все в том же стиле – безумные геометрические фигуры и линии с лицами. Я машинально переворачивал листы, поражаясь, как можно видеть мир таким причудливым образом.

Один из рисунков заставил меня напрячься. На нем было что-то вроде спирали с лицом, из раскрытого рта которого выходила еще одна спираль. Кольца этих спиралей заполняли весь лист. Рисунок вызывал неприятные ощущения, пугал и отталкивал. Хотелось как можно скорее перевернуть его, но мое внимание привлекла одна интересная деталь – песочный пиджак с карманами.

Татьяна зачем-то нарисовала портрет Май. Может, видела советника по телевизору, может, даже общалась лично. Май обронила, что поговорила со многими из моей школы, и Татьяна, отказавшись от сектора Б, вполне могла ее заинтересовать.

Я рассматривал портрет. Эти кольца, выходящие изо рта Май, наверное, ее слова. Она оплетает ими все вокруг. Ее голос – ее оружие.

Ее голос.

Я глубоко вздохнул, но мне все равно не хватало воздуха.

– Эрик, как можно быть таким тупым? Это же лежало на поверхности с самого начала! Ее «Голос»!

Мы ведь все всегда знали, что Нелл и компания не сами додумались до своих идей. Да даже Фред полез в это дерьмо не самостоятельно. Мы интуитивно понимали, что у «Голоса» был лидер из совершенно другой интеллектуальной категории. Просто мы все думали, что это Франческа!

Я напряг все свои немногочисленные извилины. Со скрипом, но у меня в голове выстраивалась картина происходящего.

Май признала, что с самого начала была наблюдателем в проекте Триумвирата. Что ей стоило подтолкнуть события в определенном направлении? В направлении, которое приведет ее к власти? Май наверняка войдет в новый Триумвират, а то и придумает какую-нибудь комбинацию, которая позволит ей обойтись без соправителей.

Я внезапно даже увидел что-то типа озарения. Новая Доктрина – Триумвират, состоящий из представителей от каждого сектора. Вроде бы честно и справедливо. Вот только это буду я и еще одна марионетка из сектора Б. Мне потребовались годы и подсказка Татьяны, чтобы увидеть, что происходит у меня под носом. Триумвиратом мы будем только на словах. Притом что и слова – оружие Май.

Я отшвырнул пачку рисунков. Умылся холодной водой, чтобы хоть как-то прийти в себя. Чувство озарения схлынуло, и уже десять минут спустя я не был уверен в том, что буквально только что казалось мне очевидным. Май управляет «Голосом»? Хочет узурпировать власть? Может, мне стоит податься в писатели-фантасты?

Почему я вдруг решил, что мы на пару с Татьяной раскрыли злодейку, которую не смогли разглядеть лучшие умы Города? Да и сказать на сто процентов, что рисунок Татьяны означал именно то, что я на нем разглядел, было нельзя.

Я мерил шагами свою комнату и к полуночи понял только одно – мне нужен советчик с мозгами. Кто-то, кто сможет объективно оценить мою безумную теорию.

Кандидатуру отца я отмел. Да, он из сектора Б, но его профессиональный опыт мог бы быть очень полезным. Но я никогда не прощу себе, если втяну его в это.

Константин с его аналитическим умом и 181 баллом отлично подошел бы, но он первым делом сдаст меня Май.

На этом кандидатуры в советчики закончились.

И в понедельник я принял предложение Май.

Конечно, лично я с ней больше не виделся, просто кивнул в ответ на вопрос Константина. И все. Закрутилось.

Все произошло именно так, как Май и обещала. Я вообще ничего не делал, просто как будто смотрел фильм о незнакомом везучем парне со склада.

Примерно месяц после выступления Май все вокруг: и на телевидении, и в столовой, и даже в метро – только и говорили о Наблюдательном комитете. Организовывались какие-то собрания, формировались списки. Я бы никуда не пошел, но на одно из собраний меня специально пригласили. И, вот сюрприз, Самюэль предложил выдвинуть в состав комитета мою кандидатуру. Я так понял, что-то вроде представителя от нашего склада. Меня поддержали единогласно. Я опять произнес речь. Особо напрягаться я не стал и повторил наши обычные лозунги про эффективность и честный труд. Добавил только, что мы научим нашим принципам не только весь агрохолдинг, но и весь Город. Прошло на ура.

В газетах написали, что Эрик Скрам пообещал повторить экономический успех склада в масштабах всего Города. Когда я такое говорил? Но и это прошло на ура.

Я попал в состав комитета, и меня, опять сюрприз, несмотря на возраст, предложили избрать его председателем. Просто пьеса. Откуда-то возникали люди, вносившие нужные Май предложения, а потом, отыграв свою роль, исчезали со сцены.

Все это время я добросовестно пытался работать, чем приводил всех в умиление. А для меня это было единственной возможностью не думать о происходящем и, что еще страшнее, о будущем.

Я носился по складу, терроризировал всех подряд, требуя пунктуальности и добросовестности, проверял, перепроверял и до рези в глазах сидел над нашей системой. И вот в один из таких моментов на экране с отчетом возникло окошко, прямо поверх таблицы.

Я машинально щелкнул мышкой, пытаясь от него избавиться, но оно меня проигнорировало. Зато решило пообщаться при помощи надписи:

«Сегодня в 18:30 в парке Труда у озера».

Я потер глаза. Раньше система такого не делала. Я вообще сомневаюсь, что в ней была заложена возможность чата. И тем не менее вот он был. Надпись исчезла и ее сменила другая:

«Эрик, нажми клавишу 1».

Ну, чтобы мой собеседник понял, что я прочел его сообщение. Поколебавшись, я нажал единицу, и только потом до меня дошло, что не я знаю, как выглядит мой собеседник. Как я найду его в парке? Или он сам меня найдет?

Я взглянул на часы – смена заканчивалась. Чтобы успеть в парк к 18:30, нужно было уходить незамедлительно. По дороге я ломал голову над тем, что происходит. Со мной заговорила складская система, у которой и функции-то такой не было. Как это вообще возможно?

Погода стояла отличная, и в парке было полно народу, но своего таинственного собеседника я узнал сразу.

У озера кормил уток начальник отдела айти агрохолдинга. Был бы я поумнее, мог бы догадаться и пораньше. Сергей Дядькин как раз тот человек, который может заставить нашу систему хоть полонез плясать.

Я подошел к нему. Сергей размял в руке хлеб и бросил крошки широкой дугой. Толстые утки и присоединившиеся к ним голуби мгновенно окружили нас плотным кольцом.

– Привет, Скрам. Мои поздравления с новой должностью, – начал разговор Сергей.

– Спасибо, – осторожно ответил я.

У меня не было ни одной мысли, о чем может пойти разговор.

– Ты теперь птица высокого полета, будешь заседать в Сенате, представлять целый сектор, – Дядькин насмешливо зыркнул на меня из-под своих очков.

Я поморщился.

– Тяжеловатая ноша для меня, если честно. Мне все время кажется, что я откусил больше, чем смогу проглотить. Чего умного я могу сказать сенаторам?

У меня сохранились хорошие воспоминания об этом колючем, но достойном человеке, и я не видел смысла врать ему.

Дядькин задумчиво кивнул, словно размышляя о чем-то своем.

– Это твое дело, что им говорить. А я вот решил рассказать тебе кое-что о том, что знаю я. Раз уж ты залетел так высоко и целый сектор в твоих руках.

Я хотел было возразить, что ни разу нет – ни о какой реальной власти речи не идет, но было видно, что Сергею непросто далось решение поговорить со мной и сейчас он приводит аргументы не для меня, а для себя. Так что я просто кивнул.

Дядькин снова подбросил уткам крошек и, как мне показалось, насмешливо скривился в сторону мужчины, стоявшего чуть поодаль от нас. Кажется, я видел его в метро. У меня мелькнула мысль, что он мог следить за мной, но теперь нас в любом случае разделяла живая полоса из птиц.

– Я, знаешь ли, любопытен, – начал Сергей, – люблю информацию. Любую, особенно скрытую. Добывать информацию – это, можно сказать, мое хобби.

У меня округлились глаза. Шеф айтишников «Зеленого треугольника» – хакер-любитель?

– Ничего такого, – рассмеялся на мою гримасу Дядькин, – просто собираю информацию, разную, ради развлечения. Поэтому и сижу в агрохолдинге, а не где-нибудь повыше. Не всем нравится мое хобби.

В стороны снова полетели крошки.

– Так вот, «Треугольником» я интересуюсь особо, люблю знать все о месте, где провожу большую часть жизни. И мне не нравится, что за последние два года очень много должностей на агрохолдинге заняли личности с неправдоподобно высоким уровнем доступа к информации.

– Что? – не понял я.

Сергей наградил меня красноречивым взглядом.

– Если ты хочешь понять, не работает ли человек на Безопасность, самый простой способ – выяснить, какой уровень доступа ко всем базам данных он имеет.

– Понятно.

Логично, конечно, вот только сам бы я до этого не додумался.

– Но это мелочи. Еще меньше мне нравятся всякие прослушки по всему агрохолдингу. Но и это ерунда по сравнению с модернизацией системы вентиляции.

Система вентиляции оказалась за гранью моих умственных способностей.

– А что за проблема с вентиляцией? – уточнил я.

– Насколько я понял, ее слегка переделали. Я, конечно, не специалист по коммуникациям, но, на мой взгляд, теперь по ней вполне можно пускать газ, – Сергей с такой силой бросил крошки, что голуби разлетелись, а утки осуждающе загоготали.

– Какой газ? – тихо спросил я.

– Не знаю, не выяснял. Но явно не веселящий. Может, конечно, «Голос» и представляет угрозу, но я в любом случае против того, чтобы превращать корпуса с людьми в газовые мышеловки. И против того, чтобы «Треугольником», да и всем Городом руководили люди, способные такой приказ отдать.

Я не мог поверить в услышанное. Таращился на уток. Безопасность приняла меры на случай захвата «Голосом» «Треугольника»? Газ в вентиляции? Мог бы Константин или кто-то из его коллег в случае необходимости применить такое средство? Конечно мог. За этим их и прислали.

– Я подумал, что тебе, как лидеру сектора А, стоит об этом знать, – добавил Сергей, не глядя на меня.

Он тоже рассматривал уток.

Мне в голову пришла шальная мысль.

– Сергей, послушай, у меня к тебе одна странная просьба.

– Ну?

Особого энтузиазма на лице Дядькина не было, но он вообще никогда не проявлял положительных эмоций.

– У меня есть подозрение, что «Голосом» руководили из сектора В. Возможно, лично канцлер Май, – я выпалил это на одном дыхании, ожидая, что Сергей вот-вот рассмеется.

Но он просто кивнул.

– Скажи, можно ли как-нибудь отследить, общалась ли она с ребятами из «Голоса»? – решился я.

Дядькин очень внимательно посмотрел на меня, словно снова решая, стоит ли делиться со мной информацией.

– Я интересовался этой шайкой придурков, – все-таки заговорил он, – отслеживал их контакты. Было много звонков и писем из сектора В, но отследить отправителя мне ни разу не удалось: не мой уровень. Следы после каждого контакта заметались очень тщательно, так что доказательств у меня никаких.

– Ясно. У меня тоже только догадки.

– Накануне акта дурости Чейну звонили из сектора В, – Дядькин бросил уткам последние крошки.

– Ты думаешь…

– Я ничего не думаю, – перебил меня айтишник, – у меня слишком мало данных для выводов.

Сергей отряхнул руки и спрятал в карман пакет от хлеба.

– Было приятно с тобой поболтать. Надеюсь, мы нескоро с тобой снова встретимся, раз уж тебе не хватило ума последовать моему совету и сидеть тихо. Да и мне, как оказалось, ума на это не хватило, – мужчина усмехнулся и, не попрощавшись, зашагал прочь.

Я окончательно понял, что наша Доктрина – одно из величайших достижений Города. Таким, как я, точно не место в Сенате, у меня теперь было полно информации, из которой я просто не мог сделать никаких разумных выводов. Мне банально не хватало ума.

Я до ночи просидел на скамейке, пытаясь решить для себя: Май – абсолютное зло, или я просто не вижу всего ее плана? Может, где-то там, за поворотом ее очередной интриги, находится такое благо для Города, которое мне и не снилось?

Ну, хорошо. Даже если представить, что Май – узурпатор, что дальше? Что я могу сделать против нее? У меня нет ни доказательств, ни сторонников. Она избавится от меня щелчком пальцев, а я даже не пойму, что со мной случилось.

Я опять осознал, что мне нужен советчик. Снова подумал об отце и Константине. Нет, конечно, ни один из них не подойдет.

Да и вообще, если подумать, никто из сектора В не пойдет против Май. Нужно быть самоубийцей, чтобы ввязаться в борьбу с ней. Или безумцем.

Вот тут я и подумал о Франческе. Она уже помогла мне, поделившись мыслями о том, что «Голос» – это эксперимент сектора В. Поверит ли она моим подозрениям про Май?

Я понятия не имел, где живет Франческа, а учитывая, что все «наши» теперь за решеткой, и спросить не у кого. Можно, конечно, попробовать завтра выяснить адрес или хотя бы телефон Франчески в отделе кадров.

Во мне все ходило ходуном, я не мог успокоиться. Ждать до завтра казалось немыслимым, и я двинулся назад, к «Треугольнику». Если мне немного повезет, я найду Франческу в теплицах. Она любит ночные смены.

Мне как раз хватало времени, чтобы попасть на автобусы, развозившие людей в зеленый сектор. Я заметил Франческу на том же месте, что и в прошлый раз, а она, как и тогда, смотрела только в окно.

У меня вообще появилось чувство, что мы специально повторяем ту нашу предыдущую встречу. Словно разыгрываем пьесу. Франческа и обернулась ко мне в том же месте, что и в прошлый раз.

– Привет, Эрик. Ты опять пришел поболтать со мной?

– Привет.

Теперь вблизи я видел, что Франческа сильно изменилась. Она выглядела хуже, чем обычно, ее комбинезон был грязным, а сальные волосы собраны в неряшливый пучок. Создавалось впечатление, словно она совсем перестала следить за собой. Может, Франческа боится? Может, Май поговорила и с ней? Зря я все-таки упомянул Фандбир в разговоре с канцлером.

– У тебя все в порядке? – спросил я на всякий случай.

– Конечно. Так чего ты хотел?

Глаза Франчески как-то странно бегали. Ее взгляд скакал от меня к другим объектам вокруг.

– Мне нужен был твой совет, – осторожно начал я, уже сомневаясь в своей затее.

Похоже, у Франчески какие-то проблемы, если она вообще в себе.

– По поводу удобрений? Если да, то пожалуйста, я в этом спец, – рассмеялась девушка.

Смех у нее был нервным и чересчур громким. Она явно чего-то боится. Нет у меня никакого права втягивать ее в то дерьмо, в котором я сам увяз по уши.

– Хотел поболтать о политике, но теперь думаю, что это неважно, – сказал я.

– Это и правда неважно, – согласилась Франческа, – а хочешь, покажу кое-что действительно важное?

Ее предложение сбило меня с толку. Но еще более странной показалась перемена ее поведения – голос Франчески стал ровным, а сама она как будто успокоилась. Действительно боялась говорить о политике? Вообще, на Франческу это было мало похоже, но что я на самом деле о ней знаю?

– Так что? Пойдем смотреть действительно важные вещи? – повторила она.

– Ну давай.

– Отлично, – Франческа вроде даже пришла в хорошее расположение духа, – оно того стоит, тебе понравится. Только дай мне минут тридцать, надо кое-что сделать, я все-таки на работе.

– Не вопрос.

Что бы это ни было, времени у меня вагон. Дома меня никто не ждет, могу даже вообще не возвращаться. Вздремну пару часов у себя в будке.

Франческа утопала к какому-то строению метрах в трехстах. Не знаю, что это, но я окрестил постройку водонапорной башней.

У «Треугольника» было свое водохранилище, и, если я правильно ориентируюсь, располагалось оно где-то неподалеку. Раз теплицы и поля здесь, вода тоже должна быть рядом.

Так что это сооружение вполне могло быть какой-нибудь водокачкой. Хотя я в этих делах понимаю еще меньше, чем в политике. Надо будет спросить Франческу, когда она вернется, раз уж обсуждать Май она отказалась.

Фандбир задержалась. Я сидел и смотрел в звездное небо не меньше часа. Не самое плохое занятие. Надо будет как-нибудь повторить.

Наконец Франческа появилась.

– Бежим, скоро начнется! – теперь в ее голосе сквозило возбуждение.

– Что начнется?

– Увидишь!

Франческа счастливо улыбалась.

– Ладно. Куда бежать?

– За мной!

Чувствуя себя полным идиотом, я последовал за Франческой. Впереди сверкали стеклами огромные теплицы, и я понял, что мы направляемся туда. Зачем только бегом? Что, помидоры разбегутся?

Франческа открыла дверь ближайшей теплицы, пропуская меня вперед.

Она была права – зрелище действительно поражало. Я никогда в жизни не видел такого буйства зелени – теплица была не меньше нашего склада. Вдруг наверху что-то зашипело, и Франческа радостно выкрикнула:

– Вот сейчас!

Я не сразу понял, что произошло. На нас полилась вода. Видимо, включилась система полива. Франческа расхохоталась.

– Вот что важно! А не их политика!

Конечно, это было по-своему красиво и завораживающее. Но я не настолько люблю овощи, чтобы бегать вдоль их рядов в насквозь промокшей одежде и хлюпая набравшими воду кроссовками. Это действительно надо быть фанатиком сельского хозяйства, как Франческа.

Но расстраивать Фандбир мне не хотелось, так что я смиренно мок и улыбался. Мои мучения продлились минут пятнадцать, прежде чем Франческа выпустила меня из этой западни.

– Круто, – сказал я, ежась от холода.

В промокшей одежде перепад температуры по сравнению с теплицей ощущался очень явственно.

– Так о чем ты хотел посоветоваться? – неожиданно спросила Франческа.

А я думал, мы это проехали.

– Теперь безопасно. Если на тебе и были жучки, вода сделала свое дело, – добавила она, и я снова почувствовал себя приматом. – Извини, но техническими средствами безопасности я не располагаю.

Могли ли на мне быть жучки? А черт его знает.

– Спасибо, что подстраховалась, – буркнул я.

– Так что тебя на этот раз мучит?

Теперь Франческа была абсолютно нормальной. Ну как нормальной – обычной Франческой. То, что с нее стекала вода, принимать в расчет не стоило.

– Знаешь, мне пришло в голову, что Май могла с самого начала направлять «Голос» так, чтобы в итоге прийти к власти. Понимаю, это звучит бредово…

– Да не сказала бы. Как по мне, вполне правдоподобно звучит, – возразила Франческа. У меня как камень с души свалился. Хоть кто-то разделяет мои невероятные идеи.

– Только это неважно, у власти она все равно не удержится, – добавила Фандбир.

– А мне, наоборот, кажется, что ее не сбросить. У меня нет никаких доказательств ее вины, а она офигенно ловко ухитряется дергать за ниточки всех окружающих.

– Тебе и не нужны никакие улики против нее. У тебя же есть голос. Неужели ты до сих пор этого не понял? – мне показалось, что Франческа смотрит на меня с сожалением.

– Я не имею к «Голосу» никакого отношения. Говорю же, они – игрушка Май.

– Я не об этом.

– А о чем? – мне опять не хватало мозгов, чтобы понять ее слова.

– Ладно, забей. И это тоже неважно.

– Но Май узурпатор!

– Это ненадолго. Скоро власть перейдет к доминирующему классу. Я давно над этим работаю. Только это секрет, договорились?

Я уставился на Франческу. Неужели я так ошибся? Неужели она все-таки часть «Голоса»?

– Ты ведь не собираешься ничего взрывать? – спросил я.

Франческа рассмеялась.

– Конечно нет. Пик был глупцом, скорее всего, спровоцированным Май. Я – не Пик.

Вот это-то и пугает. Даже страшно представить, что может натворить Франческа с ее мозгами и воображением.

– Доктрина должна уйти в прошлое. Ее экономическая эффективность законсервировала наше общество, остановив всякое развитие. Ради прогресса нам нужны трудности и катастрофы, ошибки и противоречия. Людям необходимо конкурировать друг с другом, мечтать и разочаровываться. Я думаю об этом лет с десяти. Мне кажется, даже эксперимент Триумвирата здесь ни при чем. Проблема развития общества волновала меня всегда.

Я слушал Франческу, понимая, что мы принадлежим к разным видам. Меня в десять лет волновали велосипед и футбол.

– Но ты точно не собираешься никого убивать? – снова спросил я.

– Насилие – глупость. Я собираюсь выступить против экономической составляющей нашей Доктрины. Остальное произойдет само собой.

– Как выступить? Предложить какой-то новый путь?

– Вот именно! Необходимый новый путь! У тебя хорошо получается подбирать слова, – глаза Франчески сияли, как у кошки.

– И когда ты это планируешь?

– Мне нужно совсем немного времени. Можно сказать, все уже началось. Пара дней – самое большее.

Класс.

Я почувствовал, что ужасно хочу спать. Даже несмотря на то, что мои зубы выстукивали барабанную дробь.

– Кстати, хочу дать тебе совет – пока все не началось, держись в тени. Волна поднимется такая, что тебя вполне может вынести на самый верх. И пойми наконец, что тебе не нужны никакие доказательства – они сами дали тебе голос, – Франческа втолковывала мне что-то, словно я был трехлетним ребенком, но я ее по-прежнему не понимал.

О чем она? О моем праве голоса в Сенате? Что может один мой голос против всех сенаторов?

– Ладно. Приятно было поболтать.

– Мне тоже, – улыбнулась Франческа, – желаю удачи. Лови волну, все в твоих руках.

В ее последней фразе мне послышалась издевка.

Возвращаться домой было поздно. Я развесил одежду в своей каморке и улегся спать на нескольких мешках, взятых со склада.

Пусть Франческа предложит свой новый экономический путь. Какая в этом может быть беда? Тем более что и тут я тоже ни черта не понимаю.

И все-таки что-то в поведении Франчески меня очень напрягло. Теперь Фандбир уже не казалась такой безобидной, какой я считал ее, узнав о ее непричастности к «Голосу». Вспомнились ее слова о том, что Триумвират своим экспериментом вырастил монстра. Почему она считает себя монстром? Что за волну собирается поднять?

Я всерьез размышлял о том, стоит ли сообщить обо всем Константину. Когда я в последний раз промолчал о преступлении против Доктрины, Пик взорвал галерею. Да, Франческа пообещала никого не убивать, и тем не менее.

Честно говоря, меня остановила только мысль о газе в вентиляции. Этим людям я тоже не доверял.

Весь следующий день я хотел спать, а денек выдался напряженным. Назавтра мне предстояло впервые посетить Сенат в новой должности.

К счастью, мое председательство в комитете не предполагало ежедневного посещения Сената. Я всего-то должен буду являться туда раз в неделю, для того чтобы озвучить идеи комитета, если таковые будут иметься, в чем лично я сильно сомневаюсь. Откуда бы им взяться?

Также предполагалось, что еще один день в неделю я буду тратить на собрание самого комитета, где мы будем обсуждать законопроекты и другие действия Сената.

Бред. Что мы вообще понимаем в законодательстве? Я вот, честно говоря, вообще ни одного закона не читал. Боюсь, теперь этому придет конец.

Предстоящее событие очень напрягало. Во-первых, мне пришлось купить костюм. Во-вторых, канцлер Май лично позвонила мне и с ее вечным доброжелательным энтузиазмом сообщила, что от меня ожидают очередной речи. И хотя я уже привык нести всякую чушь перед коллегами по складу, на этот раз все планировалось гораздо круче.

Я так понял, это будет трансляция моего выступления в Сенате на весь Город.

К счастью, Май тактично намекнула, что, поскольку у меня пока нет опыта таких публичных речей, она готова предоставить мне примерный план выступления. Я искренне поблагодарил. По крайней мере, не придется ничего выдумывать. Все уже выдумали за меня.

О моих беседах с Дядькиным и Франческой никто не сказал ни слова. Скорее всего, в начавшейся суете ни у кого просто не было времени на мои глупые выходки.

Примерно к полудню Константин выгнал меня со склада, отправив домой отсыпаться и учить текст выступления. Я не стал спорить, честно говоря, коленки слегка подкашивались. В метро я ознакомился с тем, что завтра предстояло вещать с высокой трибуны. Поразительно: они даже слова подобрали те, которые я обычно использую.

Как выяснилось, говорить я буду кратко, но эмоционально. Поведаю об успехах моего склада, о гибели моей подруги Татьяны, о том, что мне трудно не осуждать Триумвират, поблагодарю Сенат и канцлера за возможность, предоставленную гражданам моего сектора, но выражу надежду, что это не предел влияния доминирующего класса на общественную жизнь Города.

Последнее «мое» высказывание поразило своей наглостью. Май хочет, чтобы я такое озвучил? Считает, что сектор А меня единодушно поддержит, а остальные сектора это проглотят? Причин не доверять выводам канцлера у меня не было, что пугало.

Неужели я не ошибся, и Май действительно готовит почву для создания Триумвирата из представителей разных секторов? И завтра я вобью первый гвоздь в гроб Доктрины?

Как же это ужасно, что такие решения выпали на мою долю. Я не подхожу для этой роли, я не гений с двумя сотнями баллов. Я просто не понимаю, что будет правильным, а что приведет к катастрофе. Меня, скорее всего, и выбрали-то как раз поэтому.

Я опять не мог заснуть, мечась в сомнениях, а не сбежать ли мне от всего этого. Просто не пойти завтра никуда. И что дальше? Константин прав. Куда я от всего этого спрячусь?

Из-за проклятой бессонницы я снова собрал рисунки Татьяны и принялся их бездумно пересматривать. Кошмарный портрет Май я перелистнул зажмурившись. Как Татьяна вообще с этим жила? С талантом так видеть людей?

В пачке мне попалось сразу несколько портретов, в которых угадывались мои собственные черты. Не могу сказать, что Татьяна мне польстила. Какой-то грустный квадрат с непропорционально большими глазами и ладонями. Ну, насколько пропорции глаз и ладоней вообще применимы к квадратам. Узнал я именно свои глаза.