Текст книги "114 баллов (СИ)"

Автор книги: Алиса Васильева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Я помнил красивую романтичную девушку, а теперь передо мной стояла просто нереальная молодая женщина. Уверенная, сексуальная, элегантная, как из другого мира.

Она и была из другого мира.

И я ее хотел.

Камила кокетливо прикусила губу.

– Эрик, не стой как столб. Я десять раз переодевалась, чтоб тебе понравиться, – рассмеялась она.

И говорила она теперь как-то иначе. И пахло от нее чем-то волшебным.

– Ты потрясающе выглядишь. Просто я никак не рассчитывал тебя увидеть. Ты тут какими судьбами?

Камила удивленно подняла бровь.

– Ну ты же сам сказал – за интервью.

Так. Мой мозг, временно вышедший из строя, со скрипом заработал. Интервью? Камила? У меня?

Ах да, она же будущий журналист. А я – герой месяца на складе агрохолдинга.

– Что, правда, что ли? – вот и все, что я смог сформулировать.

– Ну да. Ты не обиделся?

– С чего бы?

Теоретически мог бы, если бы надеялся, что Камила могла прийти повидать меня просто так. Но я же не дурак. 114 баллов – это почти не дурак.

– Ну так что? Ты дашь мне интервью? Это бы здорово помогло моей карьере.

– Угу. Конечно.

Я думаю, я пообещал бы свергнуть Триумвират, если бы от этого зависело, задержится ли Камила рядом со мной еще на немного.

От ее улыбки у меня перехватило дыхание.

– Эрик, ты прелесть. Посидим в каком-нибудь кафе?

Я понятия не имел, какие кафе есть у нас в секторе А, и Камила, беззлобно подтрунив надо мной, потащила меня в какое-то заведение в своем секторе. Я только там вспомнил, что сегодня выгляжу, как обычно, хреново – свой парадный вариант одежды я, естественно, не доставал из шкафа с того самого вечера выпускников. Хорошо хоть побрился сегодня утром, а то в последнее время я и на это нередко забиваю.

Но тем не менее на меня оборачивались. Сначала я думал, что это Камила привлекает внимание, она же просто королева красоты, а потом услышал, как девушка, дернув за рукав своего спутника и кивнув в мою сторону, прошептала: «Смотри, смотри!» А парень, который принес нам кофе, вытаращился на меня, словно я был по меньшей мере двуглавым грифоном. Потому что обычный грифон вряд ли вызвал бы такой интерес.

– Я так дико выгляжу? – спросил я Камилу, когда официант отошел.

– Ты выглядишь как на всех своих фото в газетах.

– Каких еще фото? Я же не давал интервью! – опешил я.

– Но это же не значит, что тебя никто не фотографировал, – рассмеялась она. – Ты что, совсем газет не читаешь? Да ты уже просто легенда.

– Что, и тут тоже? Я имею в виду сектор Б? На черта я вам тут сдался?

– Ну как это? Ты же тот самый парень из сектора А, который на все имеет собственное мнение, не боится его отстаивать и ведет за собой весь свой коллектив.

Я мысленно взвыл.

– Ну, давай, рассказывай, – Камила положила на стол диктофон. – Не возражаешь?

Я помотал головой.

– Когда ты почувствовал, что должен стать лидером? – спросила она. – Что заставило тебя взвалить на себя ответственность за эффективность целого склада?

О боже! Ну о чем она?

– Камила, все было совсем не так, – осторожно начал я.

Она ободряюще кивнула.

– А как?

– Я просто оказался в нужном месте в нужное время. Сначала с этой складской системой, потом с ангаром, который мы решили разобрать. Это всего-навсего рабочие моменты, которые почему-то возвели в ранг подвигов. И никуда никого я вести не собираюсь. Мне хорошо и там, где я есть, – подбирать слова было чрезвычайно трудно.

Глядя на Камилу, мне хотелось думать совсем не о проклятом складе с его эффективностью.

– Но ведь ты добился повышения зарплаты для рабочих? – а вот Камилу, к сожалению, интересовал именно склад.

– Зарплату повысили автоматически, соразмерно повышению эффективности труда, – выдал я фразу, сформулированную на эту тему Константином еще на том собрании, где я обзавелся золоченой рамочкой. – Это же Доктрина.

Камила как-то странно на меня посмотрела.

– Верно. Все в соответствии с Доктриной, да?

Она почему-то резко нажала на кнопку «Стоп» диктофона прежде, чем я успел ответить.

– Конечно в соответствии, – озадаченно пробормотал я. – Лучше работаем – больше зарабатываем. Так что все в наших руках.

– Извини, я просто… – Камила выглядела смущенной и раздосадованной.

– Подумала, что я сейчас начну нести эти революционные бредни? – я помог ей договорить то, что она побоялась озвучить.

– Типа того. Но это классная фраза получилась, давай еще раз.

Камила снова включила диктофон, и я послушно все повторил. Потом она помучила меня вопросами о моих несуществующих хобби и увлечениях, поинтересовалась отсутствующей личной жизнью и заставила в подробностях пересказать, как я подарил родителям, живущим в секторе Б, свою почетную грамоту. Вместе с рамочкой.

– Спасибо, Эрик. Ты даже не представляешь, как мне помог. Твое интервью – эксклюзивный материал, его обязательно поставят в номер! Студенты-стажеры типа меня об этом и мечтать не могут!

Она искренне радовалась, ее глаза светились, а на щеках появился румянец.

В голову лезли всякие непристойные мысли. И воспоминания.

Если я сейчас ничего не скажу, Камила снова исчезнет из моей жизни. Может, опять на пару лет, может, навсегда.

Но ведь это я, скотина такая, ей не перезвонил. «И сейчас делаешь примерно то же самое, – ехидно сообщил мне мой внутренний голос, почему-то напомнив интонациями Константина. – Что ты там обычно вещаешь в своих выступлениях? Наша судьба в наших руках?»

– Может, мы с тобой еще как-нибудь встретимся? – выпалил я совершенно ни к месту.

Камила удивилась гораздо меньше, чем я рассчитывал. По-моему, она ждала этого вопроса. Точно ждала, потому что ответ ее прозвучал совершенно спокойно и ровно. Так бывает, если подготовить фразу заранее.

– Эрик, понимаешь, я сейчас живу с одним человеком.

– Ясно, – я резко откинулся на спинку своего стула.

Вот и все. Просто и ясно. А ты боялся.

– Правда, у нас с ним трудности, мы, скорее всего, скоро разбежимся, – добавила Камила, дав мне время прочувствовать ее первое сообщение.

– Ага.

Больше ничего придумать я не мог. Мне показалось, что спросить о сроках этого события будет как-то неуместно. Или прокатит?

Камила надула губы. Похоже, она считала, что я туплю. Я продолжил этим заниматься. Надо было что-то говорить, но я молчал.

– Ты будешь на встрече выпускников в этом году? Мы могли бы там увидеться, – попыталась она спасти ситуацию.

Точно. Встреча выпускников через месяц. Может, они уже успеют к этому времени разбежаться?

– Обязательно приду, – пообещал я.

– Вот и здорово! – Камила улыбнулась. – В прошлый раз было так весело! Жаль, что ты не пришел.

Месяц. Я увижу ее через месяц.

– Правда, я полвечера отбивалась от Тео Фандбира, который пытался рассказать мне, как будущему представителю свободной прессы, все свои теории заговора, но все равно было круто. Уверена, в этот раз ты, как один из лидеров доминирующего класса, станешь его жертвой. Так что я на тебя рассчитываю, – Камила весело щебетала о всякой ерунде.

– И что за теорию придумал Тео? – спросил я, просто чтобы разговор продолжался.

Мне ужасно не хотелось отпускать Камилу.

– О, ты не поверишь. Тео изменился, пожалуй, даже больше, чем ты. Отпустил бороду, перестал стричься и заделался ярым сторонником Доктрины. Я так поняла, он увлекся социологией, и у него слегка поехала крыша. Он заявил, что его не устраивает нынешний состав Триумвирата. Мол, слишком рискованная комбинация личностей стоит во главе Города.

– Звучит примерно как «меня не устраивает, что небо такое синее», – рассмеялся я.

– Вот-вот. Он вбил себе в голову, что наша школа – рассадник революционной заразы, мол, в других учебных заведениях никому и в голову не приходило сомневаться в гуманности и справедливости Доктрины.

– Да он сам эти сомнения и излагал. Как сейчас помню, все пять последних лет высмеивал приматов, – возмутился я.

– Я тоже ему об этом напомнила. И знаешь, что он сказал? Что это все была наша школа, а вырвавшись оттуда, он прозрел. Тео даже какое-то исследование провел на эту тему. Представляешь, он наисследовал, что наша школа – источник революционного Зла.

Камила рассмеялась, и я тоже заставил себя улыбнуться, хотя услышанное вовсе не показалось мне забавным. Надо же, какое совпадение – мы во главе с Франческой переместились на «Треугольник», и проблемы начались там.

Да ну их всех к черту. Не хватало еще портить себе вечер мыслями о ненормальных Фандбирах.

Камила продолжала щебетать, рассказывая о других наших одноклассниках, а я молча слушал ее, просто наслаждаясь звучанием ее голоса. Мы попрощались около одиннадцати, и Камила попросила не провожать ее. Ну, само собой, она ведь еще в паре.

В моей квартире фонарь по-прежнему освещал ее портрет. Я с час провалялся в кровати, пытаясь заснуть, но от назойливо скачущих в голове мыслей сон никак не шел.

Возможно, через месяц Камила уже будет свободна, и в этот раз я сделаю все, чтобы не упустить ее. Удивительно, но теперь я чувствовал себя гораздо увереннее. Такое впечатление, что я и сам поверил во все эти лозунги, которые повторял своим коллегам. Конечно, у меня получится. Я ничем не хуже того парня из сектора Б, с которым Камила встречается сейчас. А если про деньги, то зарабатываю я наверняка ненамного меньше.

А может даже и… Я вспомнил о прибавке к своей зарплате за «руководство проектом по эффективности», бонусы, которые в последнее время сыпались на мой счет, да и сам счет, на котором я ежемесячно оставлял нетронутой большую часть зарплаты.

Мне стало настолько интересно, что я встал и устроил среди ночи ревизию своих финансов. Размер моего счета впечатлял: надо же, сколько я ухитрился скопить всего за полтора года. Но это ерунда. Поинтересовавшись своей текущей зарплатой, я испытал легкий шок. Константин, как выяснилось, очень высоко оценил мои сомнительные усилия, почти вчетверо выше моей предыдущей ставки. И это не считая бонусов.

Интересно, сколько я буду зарабатывать, если все-таки получу обещанную мне должность Самюэля? Сколько бы там ни было, в любом случае обычным молодым ребятам из сектора Б работать до таких доходов лет пятнадцать-двадцать. Потом, правда, у них есть шанс зарабатывать и побольше, но пока я вне конкуренции.

«Интересно, Камила об этом задумывалась?» – чиркнула неприятная мысль, но я ее сразу отогнал. Да какая разница!

Камила укоризненно посмотрела на меня с портрета.

Я снова лег и провалялся еще час. Мысли в голову лезли всякие. В три часа ночи я снова сел за компьютер и решил почитать про биографии членов нынешнего Триумвирата. Время для подобного чтива самое подходящее. Чем, скажите на милость, еще заняться?

Если коротко, то правящий Триумвират уже несколько лет состоит только из мужчин. Такое случается, бывали и чисто женские Триумвираты. Ну так вот, в теперешний входят Дитер Кох, Евгений Калиновский и Маркус Сальвадоре. Все с интеллектом выше 200. Кох – известный математик и выдающийся шахматист, Калиновский – писатель-гуманист, даже я читал пару его книжек в мой прошлогодний затворнический период, Сальвадоре – социолог, автор какого-то немыслимого количества работ.

И чего рискованного Тео разглядел в этой компании? Как я ни бился, никаких зацепок разглядеть не смог. Может, правда, мозгов не хватает.

К утру я наконец уснул. И снилась мне, что не может не радовать, Камила, а не Триумвират в полном составе.

Проснулся я разбитым, недовольным и с единственной мыслью – поскорее снова ее увидеть. Месяц – это невыносимо долго.

Мое желание исполнилось. Мы с Камилой увиделись уже через неделю, правда, при таких обстоятельствах, которых я никогда не желал.

О том, что в новостях, за неимением раньше такого понятия, назвали актом устрашения, я услышал примерно через неделю в кабинете Константина. Я в тот вечер задержался почти до девяти и был очень удивлен, когда запыхавшийся сотрудник нашей службы безопасности нашел меня за обходом одного из ангаров и потребовал немедленно бежать к шефу.

Что Константин делает в такое время на работе? Он, будучи человеком семейным, редко задерживался дольше семи. Это потом я узнал, что шеф в тот вечер специально вернулся.

У него в приемной, несмотря на поздний час, были какие-то незнакомые люди, молчаливые и угрюмые. Стоило мне появиться, как меня сразу отправили в кабинет.

Константин был не один, по правую руку от него сидел сухой высокий мужчина лет сорока с орлиным носом и цепкими глазами. Напряжение ощущалось просто физически.

– Это Эрик Скрам, – представил меня шеф.

Похоже, мне личность его гостя знать не полагалось. Тот кивнул.

– Эрик, десятого февраля, в пятницу, ты во время разбора заброшенного ангара номер семь обнаружил в нем ящик с бутылками. Верно? – спросил Константин, глядя на меня своим тяжелым серым взглядом.

– Да, – подтвердил я. – Я, правда, не помню, какого точно числа это было, но могу проверить.

– Я уже проверил, десятого февраля, – отмахнулся Константин. – Соответственно, в понедельник, тринадцатого февраля, ты сообщил об этом мне, но ящика в ангаре уже не было.

Я кивнул.

– Ты сказал, что в бутылках был алкоголь. Верно?

– Да. Самодельный алкоголь, – снова подтвердил я, гадая, что же тут происходит.

– Почему ты решил, что в бутылках самогон? – спросил Константин.

– Ну, не знаю, – я пожал плечами, – а что еще это могло быть? Бутылки без этикеток, прозрачная жидкость. Но, честно говоря, я не проверял.

Мне впервые пришло в голову, что в бутылках могло быть что угодно – от воды до бытового растворителя, а я, совершенно не разобравшись, бросился обвинять Пика.

– Я не вскрывал бутылки, может, это был и не алкоголь, – честно признался я.

– Маслянистая бесцветная жидкость, бутылки тщательно упакованы? – впервые заговорил гость Константина.

Голос у него оказался скрипучим и неприятным.

– Упакованы они действительно были очень тщательно, – вспомнил я, – полно тряпок было напихано. А вот насчет маслянистости не скажу – я не взбалтывал бутылки.

– Это хорошо. А то взлетели бы вы на воздух всем складом, – мрачно заметил носатый.

– Почему? Что это было? – я посмотрел на Константина.

– Есть серьезные подозрения, что нитроглицерин, – ответил тот.

– Нитроглицерин?

Я помнил из курса химии, что это что-то такое из древних рудных промыслов, что взрывается. У меня вспотели ладони.

– Как такое опасное вещество могло оказаться на нашем складе? Откуда оно к нам приехало?

– Помниться, ты решил, что ящик принадлежит Пику Чейну. Почему? – и взгляд, и голос Константина стали еще тяжелее.

– Я подумал, что он продает самогон, чтобы заработать денег на печать своих дурацких листовок, – я прикусил язык, вспомнив, что про листовки Константину не говорил, – и Пик как раз выходил в смену в выходные, мог забрать ящик. Но раз это был нитроглицерин, то, может, я и ошибся. Зачем Пику могла понадобиться такая дрянь?

– Несколько часов назад в секторе Б взорвали художественную галерею, там проходило открытие выставки. Как раз при помощи нитроглицерина взорвали. Погибли десятки человек, сотни раненых. Как ты, наверное, понимаешь, все граждане секторов Б и В.

– Погибли? Но кто это сделал? Зачем? – услышанное у меня просто в голове не укладывалось.

– Вероятно, это «Голос» провел акт устрашения, – проскрипел носатый гость.

Нет. Такого просто не может быть. Чтобы кто-то решился убить ни в чем не повинных людей просто так? Ради каких-то там идей? И чего они этим хотят добиться?

– Думаю, очень скоро мы услышим их комментарии, – словно прочитал мои мысли Константин.

Пик? Они думают, это сделал Пик, – дошло до меня. У меня перехватило дыхание. Если это действительно был Чейн, то случившееся – моя вина. Если бы я только обратился в Департамент в пятницу, как и было положено! Десятки людей!

– Сядь! – приказал мне Константин, и я почувствовал, что мои ноги и вправду подгибаются.

Вероятно, и выглядел я хреново. Я послушно опустился на один из гигантских стульев.

– Мне и в голову не приходило, что это могло быть, – пролепетал я.

– Расслабься, ты тут вообще ни при чем. Это не пришло в голову даже мне, хотя думать о таких вещах – моя обязанность, – зло процедил Константин. – В понедельник, когда ты выяснял отношения с Чейном, он подтвердил, что ящик принадлежал ему?

Я задумался. Вроде бы. Но…

– Там были еще ящики с листовками. Может, Пик имел в виду только их? – мне не хотелось верить, что человек, которого я знал, с которым разговаривал, мог такое сделать.

– Значит, в ангаре номер семь в пятницу были еще и ящики с листовками, и к понедельнику они все пропали? – уточнил носатый.

– Да.

Конечно, так выходило, что все ящики принадлежали одному человеку, но мне все равно не хотелось в это верить.

– Ну что ж, ситуация мне в целом понятна, – обратился мужчина к Константину.

– Я не знал, – смотреть на Константина было тяжело.

– И не должен был, и даже не мог догадаться. Это моя зона ответственности и моя вина. Ты понял?

– Если бы я позвонил в Департамент в пятницу…

– Мы все совершаем ошибки, – перебил меня Константин, – и ты сейчас же выбросишь все это из головы. Завтра ты в отгуле до обеда, выспись. А потом ты мне нужен в работоспособном состоянии.

– Мне не нужен отгул, – замотал я головой.

– Все завтра в отгуле до обеда. Склад на всякий случай будут обыскивать, и с вашей территорией за ночь не справиться, – объяснил носатый.

– Чейна уже арестовали? – спросил я.

В конце концов, сомневаться в том, что этот человек из Безопасности, было глупо.

– Ищем, – коротко бросил он.

– А Франческу? – мне показалось абсолютно логичным спросить об этом, но мой вопрос удивил обоих моих собеседников.

– Тебе что-то известно о связи Фандбир и «Голоса»? – спросил Константин.

Теперь удивился и я. Мне это всегда казалось просто очевидным. Хотя, если подумать, ничего конкретного я никогда не слышал.

– Но ведь именно с нее все началось. Этот ее поступок на пересдаче экзамена, и ее 114 баллов после 195 на тренировочных тестах, – попытался объяснить я.

– Никаких улик о связях Франчески Фандбир с подпольем у нас нет, – сказал носатый безопасник, – удивительно, но факт.

Столько странностей за один вечер просто не помещалось у меня в голове.

– Можешь идти, – отправил меня прочь Константин, и я поехал домой.

В раздевалке, достав телефон, я обнаружил СМС от ма, в котором она сообщала, что с ней и отцом все в порядке.

Тут до меня впервые дошло, что среди тех погибших легко могли оказаться и мои родители, это ведь их сектор!

Я впервые со дня рождения отца два месяца назад позвонил ма. Что ж это такое творится?

То, что произошедшее стало шоком для всего Города, было заметно невооруженным глазом. В метро пассажиров было мало, но они заговаривали друг с другом, обсуждая случившееся. Поразительно, но по пути до своего пригорода я успел наслушаться всякого. Да, по большей части все были оглушены и подавлены, но фраза «Ну и что, это же сектор Б» прозвучала трижды.

Люди, вы что, взбесились?

Я с облегчением выскочил из метро. Слушать все эти разговоры было физически больно.

Я мог это предотвратить. Боль в груди отбивала ритм моих шагов.

Вот при таких обстоятельствах я и увидел Камилу на три недели раньше оговоренного срока. Я нашел ее на лестничной площадке у своей квартиры. Она сидела на полу, прислонившись спиной к двери и пряча мокрое лицо в ладонях.

– Камила, ты что? – я поднял ее, удивляясь, как мало в ней веса.

– Ты слышал об этом? – всхлипнула она. – Ты слышал?

Ее руки обвились вокруг моей шеи, и я прижал ее покрепче к себе.

– Слышал.

Боль слегка отступила, не ушла совсем, но затаилась.

– Ты в порядке? Тебя ведь там не было? – спросил я.

А ведь и Камила тоже из сектора Б! У меня от запоздалого испуга свело желудок. И ведь я мог все это предотвратить, если бы только не побоялся сдать этого придурка Пика в Департамент правопорядка!

– Я не пошла. Понимаешь, не пошла! – Камила подняла лицо, и я увидел, как по ее лицу катятся быстрые слезы. – У меня был пригласительный билет, но я не пошла туда!

– Ну вот и хорошо. Это же здорово, что ты решила не ходить на эту выставку, – я попытался снова обнять ее, но Камила уперлась мне в грудь руками.

Она пыталась что-то сказать, но ее губы дрожали, и слова никак не хотели складываться.

– Я отдала свой билет Тане, – наконец проговорила она, – ты представляешь? Я отдала ей этот чертов билет! И она… Я звонила ее маме…

Дальше рыдания снова заглушили слова.

Татьяна. Нет. Только не это. Из-за меня. Я онемел, и мы некоторое время так неподвижно простояли у двери. Была единственная мысль: «Из-за меня». Хотелось просто лечь на пол и никогда больше не вставать. Но Камила продолжала рыдать, нужно было как-то ей помочь.

И поэтому я с огромным трудом открыл дверь – ключ никак не хотел оказываться в скважине, перенес Камилу в квартиру, даже смог заварить чай. Камила сидела на единственном стуле, я стоял у стены.

Мне понадобились две чашки чая и вся моя смелость, чтобы рассказать Камиле, как все было на самом деле.

– Значит, мы оба виноваты в смерти Тани, – сказала она, когда я закончил.

– Ты не могла предугадать такого, – возразил я.

– Ты тоже. Ни один нормальный человек не мог бы такого предугадать!

В эту ночь Камила осталась у меня. За оставшиеся часы до утра мы трижды занимались любовью. Это было какое-то наваждение. Мы просто не могли оторваться друг от друга. Как будто мир за пределами старенькой кровати перестал существовать

Но утро все-таки наступило, прогнав морок. Будильник, как обычно, прозвенел в 6:30, разбудив нас и чувство неловкости.

В дневном свете все было другим. Не таким простым и очевидным, как ночью. Казалось, Камила впервые увидела мою более чем скромную квартиру. Да что там, я сам вроде как впервые ее увидел. Надо было все-таки купить второй стул.

Камила избегала смотреть на меня, она вообще очень торопилась уйти.

– Мне пора на работу. Нет, не надо кофе. Извини. Я позвоню. Не провожай, пожалуйста.

Она исчезла, словно ее никогда и не было в моей квартире.

Остался только портрет на стене. Камила то ли не заметила его, то ли сделала вид, что не заметила.

Замысловатое переплетение цветов и линий с кисточкой косы и улыбкой. Портрет девушки, которую я любил, нарисованный девушкой, которая любила меня.

В общем, смотреть на картину не было никаких сил, и я ее снял. Я больше не смогу вернуть ее на место. Надо придумать, что сделать с портретом. Может, отвезти родителям Татьяны?

Я влил в себя две чашки кофе, почитал новости. В основном про взрыв. Пика все еще искали, зато задержали других лидеров «Голоса». Сплошь знакомые имена. Кристина, Влад, Сэм, Петр. Из нашего клуба «114» не хватало всего троих. Меня, Пика и Франчески.

Как это вообще возможно? Почему Безопасность упорно не замечает очевидный источник проблемы? Это же Франческа, без вариантов! Да ни у кого другого не хватило бы мозгов, чтобы меньше чем за два года раскачать такой маховик!

Против Франчески нет никаких улик? Так, вроде, сказал Константин? Да, она очень умна, вполне возможно, Франческа действительно не оставляет следов. Я вспомнил, как она вела себя на нашей встрече выпускников – сама Франческа говорила только правильные вещи, а все ее лозунги озвучивали Нелл и Пик. Но в Безопасности не могут не понимать, что проблема именно в ней. Хотя, конечно, не понимать того, что она дочь и племянница Верховного судьи и одного из самых влиятельных членов Сената, они тоже не могут.

Вот как вообще такая абсурдная ситуация могла сложиться?

Я еще раз перечитал список фамилий задержанных. Поверить не могу. Только я, Пик и Франческа.

Думать об этом не хотелось. Пусть в Безопасности сами разбираются, они там умные.

Еще в новостях было полно фотографий и историй о тех, кто погиб вчера в галерее. Большинство погибших действительно были из сектора Б и В, из наших была только Татьяна. Снова кольнуло в груди.

Я мог это предотвратить.

Возле разрушенного здания люди стихийно устроили что-то вроде стены памяти – несли на место трагедии фотографии погибших, цветы, какие-то игрушки.

Я вдруг понял, что делать с картиной. Татьяна была из нашего сектора. Нам тоже следует почтить ее помять.

Не дожидаясь начала послеобеденной смены, я собрался и поехал на «Треугольник». По дороге купил букет белых роз и таких маленьких разноцветных свечек. Наверное, Татьяне они бы понравились, она любила яркие вещицы.

На проходной агрохолдинга было пустынно, до начала обеденной смены оставалось еще не меньше часа, и я беспрепятственно разместил на одной из стен картину, разложил под ней свечки и цветы.

Один из охранников подошел ко мне поинтересоваться, что это такое я делаю, выслушал мою историю, по-моему, вполне искренне посочувствовал. Но доложил о происходящем начальству. Пока начальство переваривало услышанное, охранник вернулся ко мне и посоветовал установить плакат с несколькими словами о Татьяне. Похоже, посочувствовал он действительно искренне.

Его коллеги раздобыли кусок картона и маркер, и я вывел: «Татьяна Синтина, сектор А. Друг и художник. Погибла вчера в галерее». Подумал и добавил: «Я мог это предотвратить».

Как раз к концу моих оформительских усилий начальство сообщило на проходную, что картину и все остальное можно оставить, и меня отпустили.

Я был рад сбежать на склад, потому что к проходной уже потянулись люди.

Я заперся в своей каморке и заставил себя два часа подряд заниматься отчетами, чтобы отвлечься от всего этого. Ну а потом меня нашли. Я опять зачем-то срочно понадобился Константину.

Мне хватило ума понять, что обсуждать мы будем мой плакат.

– Ты чертов гений, – сообщил мне с порога Константин. – Май разослала по всему «Треугольнику» примерную речь, которую сегодня руководители должны произнести перед своими рабочими, но лично тебе доверили сказать, что захочешь.

– Ничего не захочу! – зло ответил я. – Я вообще ничего не хочу никому говорить! Не желаю я играть в ваши игры! И это, как ты сам сказал, не мой склад, а твой!

– Если постараешься, будет твоим, – спокойно ответил Константин, никак не отреагировав на мою явную грубость.

– Ты о чем? – не понял я.

Константин поморщился, похоже, раздумывая, стоит ли отвечать мне, но все же заговорил.

– В подробности я сейчас вдаваться не буду, Май лучше подберет слова, скажу только, что в свете последних событий перед тобой открываются потрясающие для гражданина сектора А перспективы.

– Чего?

Гримаса на лице Константина стала еще отчетливее.

– У нас намечается политический кризис. Пока это закрытая информация.

– Из-за акта устрашения? – спросил я, хотя из-за чего же еще.

Но я ошибся в своих предположениях.

– Не только. Сенат сейчас на закрытом заседании, которое, вероятно, закончится вотумом недоверия Триумвирату. После Сенат обсудит, стоит ли обнародовать причину отставки действующего Триумвирата. И, – тут обычно непроницаемое лицо шефа буквально перекосило, – если Сенат придет к выводу, что принцип гласности важнее национальной безопасности, ошибка Триумвирата будет предана огласке.

– Я, наверное, слишком тупой, чтобы понять, о чем ты вообще говоришь и как это связано со мной и моим выступлением перед рабочими, – честно признался я.

Константин молчал с полминуты.

– Давай так. Ты действительно сожалеешь, что не остановил тогда Чейна? – спросил он.

– Конечно, – ответил я, размышляя, в чем тут может быть подвох.

– Хорошо. Вот теперь у тебя есть возможность исправить эту ошибку. Расскажи остальным о том, что произошло, и о том, что ты думаешь по этому поводу. Просто для того, чтобы другие не повторяли твоих ошибок.

Ну вот и ловушка. Вроде как и все правильно, но и явно неспроста.

– А зачем это Безопасности? – я решил, что лучше спросить прямо, чем еще час блуждать вокруг да около.

– Затем, что около пятнадцати процентов сектора А положительно оценивают действия Чейна. Еще тридцать процентов пока не определились со своей позицией. В основном это те, у кого нет родственников в других секторах. И вот им ты поможешь с этой самой позицией определиться.

Я не поверил своим ушам. Они что, все с ума посходили? Или Константин мне зачем-то врет? Хотя, если подумать, я и сам много чего слышал в метро и на улицах.

– А если Сенат из чувства справедливости все-таки решит нас всех подставить, колеблющихся станет еще больше, – мрачно добавил Константин, – так что окажи Городу услугу, и Город тебя не забудет.

Чего же такого натворил Триумвират?

– Состав нынешнего Триумвирата всегда казался мне слишком рисковым, – выдал я за свои соображения мысли Тео.

Константин уставился на меня, как на седьмое чудо света.

– Даже в секторе А это понимают, – вздохнул он, – но теперь уж что говорить. Так ты выступишь сегодня? Смена специально для этого будет сокращена на час.

– Я не знаю, что сказать, – пробубнил я.

– Просто расскажи об этой Татьяне, – посоветовал Константин, – и о том, как нашел те ящики.

Мои щеки вспыхнули.

– Я не смогу всем об этом рассказать. О том, что Татьяна погибла из-за меня.

К счастью, шеф не стал наставать.

– Ну, не сможешь так и не надо. Скажешь, что скажешь. Май хочет лично пообщаться с тобой. Думаю, она на тебя выйдет, когда закончится это безумие с импичментом. Она сейчас в Сенате.

Думать еще и о Май не получалось. Я до конца смены спрятался в одном из ангаров, сидел там и все думал, что я скажу. Что я вообще понимаю в происходящем, чтобы еще и говорить об этом другим людям?

Звонок, возвещающий о конце смены, действительно прозвенел на час раньше. Учитывая, что мы сегодня и начали-то с обеда, проработали, считай, всего ничего. Ни к селу ни к городу появилась мысль о том, что завтра заколеблемся разгребать караван из прибывших грузов, который уже наверняка заблокировал все терминалы.

Все собрались в нашем огромном актовом зале с громадными экранами. Здесь мы совсем недавно праздновали наши успехи в работе.

Меня сразу проводили в первый ряд, откуда я слушал Константина, дожидаясь своей очереди. Мне было так сложно сконцентрироваться, что я вычленял только отдельные фразы из его речи. О страшном преступлении, унесшем жизни наших сограждан, о нашей скорби и соболезновании семьям погибших. Он был краток и позвал меня на сцену уже минут через десять.

Мне не хотелось идти, не хотелось ничего говорить, не хотелось смотреть в зал. Лица были разными. Неужели это правда? Пятнадцать процентов этих людей поддерживают Пика? Я попытался мысленно отделить от зала эту часть. Получалась внушительная толпа народу. А ведь это только склад, да и то только основная смена, без учета тех, кто придет в ночь.

Я так и не придумал, что сказать. Фразы получались корявыми и рваными.

– Вчера в галерее погибла моя одноклассница Татьяна. Она жила на Парковой улице и любила рисовать. Это ее картина висит теперь у нас на проходной.

Вот и все. Кто-то кивал моим словам, кто-то откровенно скучал, желая, чтобы моя речь поскорее закончилась и можно было идти домой. В принципе, больше мне нечего было им сказать. Разве что…