Текст книги "114 баллов (СИ)"
Автор книги: Алиса Васильева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)
ВАСИЛЬЕВА АЛИСА
"114 БАЛЛОВ"
Мои ладони давно вспотели, шея затекла от напряжения, затылок давило. Я старался не терять концентрацию и читать как можно быстрее, но от моих усилий, похоже, становилось только хуже. Смысл вопросов то и дело ускользал, и мне приходилось перечитывать их по нескольку раз. Я давно слышал за спиной шум вращающихся кресел, и это нервировало еще больше. Многие мои одноклассники уже закончили с Финальным тестом и теперь насмешливо осматривали неудачников вроде меня, все еще сражающихся с бесконечными вопросами.
Б или Д? Я наудачу ткнул в ответ Д, надеясь успеть ответить на еще хотя бы один вопрос. «Какой элемент является…» успел прочесть я, когда на экране появилась красная надпись: «Время тестирования закончилось».
Я прикрыл глаза и откинулся на спинку кресла, чувствуя, как по правому виску течет капля пота. Вот и все. Финальное тестирование – тот момент истины, который определяет судьбу каждого гражданина. В нашем мире твой коэффициент интеллекта решает все – где ты будешь жить, работать, даже с кем сможешь создать семью. Восемьдесят процентов граждан имеют коэффициент интеллекта от 70 до 114 баллов. Они составляют то, что в учебниках толерантно называют «доминирующий класс», и населяют сектор А.
Сектор А – это рабочие всех отраслей и мелкие служащие. В руководители, судьи, офицеры, учителя, журналисты и тому подобное жителям сектора А никогда не попасть. Это прерогатива граждан сектора Б, тех, кто сумел показать на Финальном тестировании результат в 115 баллов и выше.
Ну а если уж гражданин сумел набрать 150 баллов, ему даруется доступ в сектор В – обитель высшего руководства и ученых. Таких гениев меньше процента.
Нашему выпуску несказанно повезло, у нас их целых трое: Тео Фандбир, его двоюродная сестра Франческа и мой лучший друг – Фред Якубовский.
Конечно, Финальный тест не единственная шкала оценки, ему предшествуют еще два: на эмоционально-волевые и творческие характеристики. Сильная воля открывает в секторе А дорогу в мастера и бригадиры, в секторе Б – к высшим армейским и политическим позициям, в секторе С – к Сенату и Капитулу.
У меня с волей все хорошо, 45 из 50. Вторую часть теста, на эмоциональный интеллект, я проходить не стал. Этот коэффициент нужен тем, кто интересуется психологией или педагогикой. Не для меня, как, кстати, и искусство, а жаль. Шкала «Творчество» – это вообще реактивный лифт, но тут у меня полный пролет. А те, у кого по этой шкале высокие баллы, могут оказаться в секторах Б и В и с минимумом по интеллекту. Тем более что все театры, галереи и концертные залы находятся именно там. Считается, что сектору А хватает и кинотеатров со стадионами. Нет, конечно, Центр искусств есть и в секторе А, Сенат настаивает, что искусство должно быть доступно всем, но особой популярностью постановки и выставки не пользуются.
Доктрина справедлива, гуманна, эффективна и проверена временем.
И тем не менее мне очень страшно открывать глаза, и я так и сижу зажмурившись. Подсчет результатов занимает секунды, и я знаю, что моя судьба уже давно на мониторе. Я сотни раз проходил подготовительные тесты, и иллюзий по поводу своих способностей не испытываю. 115 баллов мне удалось набрать только дважды, и это можно считать случайностью. Финальный тест – идеальный инструмент нашей системы, он построен так, что все случайности исключены, его не обманешь.
За спиной уже слышны разговоры и смех. Все обсуждают свои результаты, поздравляют друг друга, шутят. Больше тянуть нельзя – сейчас кто-нибудь, скорее всего Фред, подойдет ко мне. Я открываю глаза.
«Поздравляю Вас! Вы завершили Финальное тестирование. Ваш результат – 114 баллов».
Чуда не произошло. Я собрал всю свою 45-балльную волю в кулак и, сконструировав на лице улыбку, крутанулся в кресле, чтобы быть лицом к классу.
Мой взгляд самовольно нашел Камилу. Я не хотел на нее смотреть, но мои глаза отказывались повиноваться моей вроде как железной воле. Плевать они хотели на 45 баллов. Камила улыбалась, разговаривая с Татьяной. Накручивала на палец кончик своей косы – она часто так делала, и мне этот жест почему-то дико нравился. Я попытался рассмотреть цифры на ее мониторе. То ли 126, то ли 128. Неважно. Мне в любом случае не допрыгнуть. Камила поймала мой взгляд и улыбнулась до того, как я поспешно отвел глаза.
Фреди, мой дружбан, продолжал сидеть в кресле, как и я, рассматривая одноклассников. Похоже, Финальное тестирование достало и его. Обычно невозмутимый, Фред нервно грыз ногти. С чего бы это? С его мозгами сектор В ему был гарантирован.
Я проследил за взглядом Фреда и понял, почему он до сих пор не вертелся у моего кресла. Фред был занят. Делал вид, что не смотрит на Франческу Фандбир, почти ежесекундно то исподтишка поглядывая на нее, то отводя глаза. Боже, как с таким коэффициентом интеллекта можно быть таким идиотом?
Первые признаки маниакальной влюбленности Фред начал проявлять примерно полгода назад. За этот незначительный срок он так и не решился заговорить с Франческой. Я никогда не понимал, что Фред в ней нашел, – Франческа была замкнутой, блеклой, плоской как доска и напрочь лишенной какого-либо шарма. Правда, ее 193 балла по шкале интеллекта и 47 по шкале воли открывали путь и к вершинам науки, и в Капитул с Сенатом, и, даже страшно подумать, в Триумвират, но к сексуальности это не имело никакого отношения. Вот и сейчас Франческа сидела спиной к классу, окружающие ее не интересовали.
В безразличии Франчески не было того презрения к приматам, которое так яростно демонстрировал ее кузен Тео, она скорее всегда была в своих мыслях. Не знаю, о чем она там размышляла, по ту сторону своего безразличия, может, задачки по химии решала или доказывала новые теоремы, но меня ее присутствие всегда напрягало. Хуже Франчески был только Тео. О его 167 баллах на тренировочных тестах знали все. Как и о планах заняться политикой. Члены его семьи присутствуют в Сенате, по-моему, с момента его образования, а если послушать Тео, так, вообще, еще и раньше. Тео был красив, красноречив и, несмотря на весь свой снобизм, а может, и благодаря ему, пользовался популярностью у девчонок. И был капитаном нашей школьной футбольной команды. Это несмотря на то, что лучшим игроком был я. Типа мне не хватает харизматичности, чтобы вести за собой команду, – что-то такое сформулировал наш тренер. Не могу сказать, что я завидую Тео, скорее просто недолюбливаю. Что ж, возможно, сегодня я вижу этого говнюка в последний раз.
– Ну что, господа гении и приматы, собираемся сегодня вечером в «Большом слоне»? – добродушно предложил Тео, вальяжно развалившись в своем кресле. – Гульнем за окончание этого славного учебного заведения?
Отовсюду послышались одобрительные возгласы. Тео встал и, все так же важно неся себя, подошел к сестре. Франческа обернулась к нему. Они тихо перекинулись парой фраз и направились к входу. Франческа была единственной в нашем классе, кого Тео уважал. Второй наш «гений», Фред, его уважением не пользовался.
Хотя у Фреда коэффициент интеллекта тоже был повыше, чем у Тео, Фреди был типичным ботаником. Его воля в районе 25 баллов делала его пригодным исключительно для науки, а Тео как-то заявил, что только интеллект, подкрепленный волей, может достичь истинных вершин.
Помнится, учитель Яцукава тогда моментально опроверг эту сентенцию, заявив, что Тео, в силу своего юного возраста, не понимает принципа эффективного распределения бремени ответственности, лежащего в основе нашего мировоззрения. Только полное принятие своей роли каждым гражданином дает обществу возможность эффективно существовать. Система распределяет каждого туда, где он принесет обществу максимальную пользу, и стоять у станка – это ничуть не меньшее достижение, чем руководить страной. Оценивается не твое положение в обществе, а то, насколько ты эффективен на своем месте. «Не понимать этого – глупость и юношеское позерство, оспаривать это – преступление», – грозно сверкал узкими глазами Яцукава.
Я перестал верить в эту чушь года два назад, когда мне стукнуло четырнадцать и мои первые тренировочные тесты стали регулярно показывать, что я предназначен для сектора А.
Я еще раз украдкой взглянул на Камилу, и она снова поймала мой взгляд, как будто ждала его. И улыбнулась. Девушка на секунду замерла, и мне даже показалось, что она сейчас подойдет ко мне. Сердце предательски забилось. Только не сейчас, когда на мониторе за моей спиной горят фатальные 114 баллов!
Камила неуверенно повернулась в мою сторону, но тут меня спас Фред. Потеряв основной объект своего внимания, он наконец вспомнил о лучшем друге. Фреди ковылял ко мне своей фирменной походкой балеруна, которая придавала его и без того аутсайдерскому образу особый шик завершенности: грудь вперед, подбородок вверх, короткие быстрые аккуратные шаги – так и ждешь, что он вот-вот встанет на носок и закинет ногу за голову или подпрыгнет, сделав в воздухе шпагат. Меня с самого первого класса занимал вопрос, откуда у человека, настолько далекого от хореографии, как Фреди, такая походка.
– Хреново, – прокомментировал Фред, взглянув на мой монитор.
– Ага.
Я был ему вдвойне благодарен: во-первых, за то, что он спас меня от Камилы, которая, увидев, что я уже не один, разочарованно поджала губы и потянулась вслед за Татьяной к выходу, а во-вторых, за то, что он не стал прикидываться, что сектор А – это так же круто, как и любой другой результат. Думаю, большинство из нас не верило в официальную Доктрину, и, хотя уровень жизни и комфорта в секторах практически не отличался, все понимали, что сектор А – это отстой.
– Я лох, – констатировал я, – а ты насколько крут?
– 179, – равнодушно пожал плечами Фред.
– Поздравляю. Ладно, пошли отсюда, что ли.
Класс был уже пуст. Я специально прошел мимо монитора Камилы. 126. Прощай-прощай. Официально браки между гражданами разных секторов не запрещались, но по факту были очень редки. Барьеры невидимы, но очень эффективны.
С завтрашнего дня расстояние меду мной и Камилой начнет увеличиваться. Она будет жить в другом районе, продолжит учебу, потом будет делать карьеру, а я начну двигаться в противоположную сторону – к станку на заводе, барам и нехитрым развлечениям типа футбола и кино. Через несколько лет нам с ней не о чем будет поговорить. Конечно, приложив усилия, я могу оставаться в курсе того, чем она живет, но только-то. Оставаться в курсе ее жизни, а не жить такой же жизнью.
Видимо, мои мысли слишком явно отразились на моем лице, потому что Фред внезапно сильно хлопнул меня по спине и с какой-то истеричной ноткой выдавил:
– Не расстраивайся, чувак! Еще не все потеряно!
Я усмехнулся. Нет, правда забавно, все эти годы это я его подбадривал и утешал. А Финальный тест закончился всего пару минут назад, и вот все уже переменилось. Мы прошли по опустевшему школьному коридору и вышли на улицу. Школа осталась позади и в прямом, и в переносном смысле. Мы молча дошли до автобусной остановки. Каждый думал о своем. Первым появился автобус Фреда, мы с ним живем в разных секторах. Мои родители обитали в секторе Б, родители Фреда – в А. Скоро и это изменится.
– У тебя будет еще один шанс, – шепотом, так, что я его едва расслышал, заявил Фред.
– Ты это о чем? – не понял я.
Фред облизал пересохшие губы и нервно усмехнулся. Он не смотрел на меня, делая вид, что впервые в жизни видит подъехавший автобус и больше ему такого шанса не представится. Просто глаз от тарантаса не мог отвести. Да что это с ним?
– Скоро сам увидишь.
– Не понял. Ты в порядке?
Фред кивнул и нервно усмехнулся.
– В полном, чувак! Ну, мне пора. Увидимся в «Большом слоне»!
Он поспешно впрыгнул в автобус, простоявший на остановке еще добрых полторы минуты. Перенервничал, что ли?
Я не стал дожидаться своего рейса. Ехать домой не хотелось, и я решил прогуляться пару кварталов пешком, чтобы немного остыть. Дома предстояло объявить о своем провале родителям, и мне хотелось оттянуть этот момент. Не то чтоб я боялся столкнуться с их недовольством по поводу моего попадания в сектор А, скорее наоборот. Мои родители свято верят в Доктрину, и мне придется изображать радость по поводу окончания школы и вступления в новую, рабочую жизнь. Они не поймут, что сектор А для меня – это рухнувшие надежды и ощущение собственной ущербности.
Боюсь, даже будут поздравлять.
Я шел по городу, удивляясь, почему ма и па так близоруки. Оба – граждане сектора Б с высокими коэффициентами интеллекта, мама – врач, отец – начальник Департамента службы охраны правопорядка. Я несколько раз заводил дома разговор о том, что сектор А не самая привлекательная судьба, но они каждый раз искренне удивлялись моим странным идеям.
«Сектора сконструированы так, чтобы создавать максимально комфортные условия для своих обитателей, в соответствии с их потребностями. В секторе А больше баров и торговых центров, а в секторе Б – театров и музеев лишь потому, что это соответствует выбору и потребностям их обитателей, – уверенно заявила мама. – Сектора абсолютно равнозначны, но люди чувствуют себя комфортнее среди себе подобных. Вот и все, и не более того». «Выбрось эту чушь из головы, сынок. Мы все счастливы лишь потому, что каждый несет ровно ту ношу, которая ему по силам. Неважно, чем ты занимаешься, – главное, что ты максимально хорошо делаешь то, для чего предназначен», – вторил отец. Они действительно искренне не понимали того, что в школе знал каждый: есть гении и есть приматы. Приматов – восемьдесят процентов населения. Быть приматом, пусть даже суперэффективным приматом, не круто.
Я дошел до галереи современного искусства и остановился. Галерея была всего в двухстах метрах от моего дома, а видеться с родителями по-прежнему не хотелось, хотя я знал, что мама специально поменялась сменой, а отец взял отгул, чтобы поздравить меня сразу после Финального теста. Ноги сами понесли меня ко входу в галерею.
Я не люблю живопись. Когда я начал понимать, что 115-балльный барьер мне не преодолеть, я от отчаяния обошел почти все выставки в городе. Любовь к искусству считалась одной из характерных особенностей граждан сектора Б, и я пытался обнаружить ее у себя. В общем, я осмотрел все картины, скульптуры и инсталляции в городе и понял, что стадионы и боулинг мне действительно ближе. К слову сказать, Фред, который честно таскался со мной потому, что в тот период вообще везде таскался со мной, безостановочно ныл, что его тошнит от всей этой мазни, но с его 179 баллами это было неважно.
Практически не останавливаясь, я прошел несколько пустых залов. Лишь в одном из них на скамеечке перед абстрактным морским пейзажем сидел старичок.
Мне хотелось побыть одному, и я для верности миновал еще пару выставок, несколько раз повернул и, похоже, оказался в зале очень современного искусства – большой светлой комнате с панорамными окнами и колоннами. С картин на меня смотрели, причем именно смотрели, треугольники, ломаные линии и пятна. Нет, я этого никогда не пойму. Мои 114 баллов точно не рассчитаны на такое.
Я медленно обошел всю экспозицию, но из всех работ мне понравилась лишь одна – на ней за частоколом желтых и оранжевых линий, раскинув руки в стороны, кружилась девушка с глазами и улыбкой Камилы. Надо же, даже кисточка косички есть – такой фиолетовый изогнутый сноп в самом углу полотна.
Если не вдумываться, почему улыбка располагается поверх глаз, было даже мило. Я поймал себя на том, что улыбаюсь портрету.
– Ну, вот уж не думала, что ты интересуешься искусством, – услышал я за спиной насмешливый голос.
Я обернулся. Опершись спиной об одну из колонн, прямо на полу сидела Татьяна – моя, теперь уже бывшая, одноклассница. Я никогда ее особо не любил, и все наше общение сводилось к «привет» и «пока».
Татьяна была художницей и всячески старалась подчеркнуть свою принадлежность к богеме – носила кучу украшений, немыслимые длинные юбки, томный скучающий вид. Она дружила с Камилой с первого класса, еще когда была обычной шатенкой в джинсах и футболке, а не жгучей брюнеткой с кольцом в носу и тараканами в голове. Пожалуй, Камила – единственный нормальный элемент в жизни Татьяны.
Должно быть, она уже сидела тут, когда я вошел, но я не заметил ее из-за колонны. Не могу сказать, что был рад видеть Татьяну.
– Не особо, я больше футбол люблю, – ответил я на ее саркастическое замечание.
– А чего тогда тут забыл? – Татьяна и не думала вставать со своего места, и мы перекрикивались сквозь расстояние метров в пятнадцать.
– Иногда люблю посмотреть, что тут нового висит, – соврал я.
Татьяна фыркнула. Я проигнорировал ее и повернулся к картине с танцовщицей.
– Неудачная работа, одна из худших в зале, – прокомментировала Татьяна, бесшумно подойдя сзади, – слабая техника, банальная композиция.
Я раздраженно пожал плечами.
– А мне нравится. Отлично нарисовано.
Про улыбку и косичку Камилы я ей, естественно, говорить не стал.
– Ой, ну надо же! – в голосе девушки появились стервозные нотки. – Думаешь, что набрал баллов на сектор Б и стал экспертом в искусстве? Ничего твои баллы тут, в галерее, не значат!
Я удивленно покосился на Татьяну. Ее щеки пылали, даже несмотря на толстый слой белил. Да что с ними всеми сегодня? Сначала Фред как с ума съехал, теперь еще эта… Может, Финальный тест на них так подействовал?
– Ладно, не кипятись, – примирительно сказал я, – ты права: я в живописи – как свинья в апельсинах. А баллов мне на сектор Б не хватило, так что просто считай, что примату понравилась красивая картинка. Бывай.
Я развернулся и пошел к выходу из зала. Не хватало мне еще истеричных девиц. Татьяна догнала меня.
– Извини! – она схватила меня за рукав и заглянула в глаза. – Слушай, я на нервах, не обращай внимания!
Мне показалось, что Татьяна расслабилась. По крайней мере, она уж не выглядела как готовый взорваться паровой котел.
– Да без проблем.
– Хочешь кофе? Тут отличный кофе варят в местной кофейне, – неожиданно предложила девушка.
Я согласился. Если уж быть честным, кофе мне тоже нравится больше, чем живопись.
Хотя и в кофе я тоже не разбираюсь. Для меня что свежемолотый, что растворимый – все равно. Главное, чтобы был горячим, с большим количеством молока и сахара. Так что то, что заказала нам Татьяна, было для меня горькой гадостью, но я из вежливости сделал довольный вид.
– Так ты правда распределился в сектор А? – спросила Татьяна.
Я кивнул.
– Мне всегда казалось, что ты из умных… то есть… – Татьяна осеклась, виновато посмотрев на меня.
– Я только выгляжу так, – усмехнулся я, – на самом деле всего балла не хватило. 114.
– Вот жесть! – девушка покачала головой.
– А ты?
– А у меня 72 балла.
Я промолчал. Приятно, конечно, что есть кто-то глупее тебя, повышает самооценку. Но почему-то сейчас не сработало.
– Но я распределилась в сектор Б. У меня шкала «Искусство» позволяет, – Татьяна залпом допила свою черную бурду.
Может, предложить ей и свою порцию?
– Поздравляю! – не совсем искренне сказал я.
– С чем? У меня 72 балла! Я буду там самой тупой! Мне даже в секторе А сложновато будет дорогу переходить и цены на продукты в уме складывать!
В глазах Татьяны появились слезы, а в голосе снова послышались истеричные колокольчики. Так вот в чем ее проблема. Я, честно говоря, никогда не задумывался об этой стороне вопроса. Мне захотелось как-то ее утешить.
– Да ну, не парься, – отмахнулся я, – к таким, как ты, общие мерки вообще не применимы. Ты же художник, у вас мозги по-другому устроены, не как у всех. И система это признает, не зря же для вас Финальный тест ничего не определяет.
Татьяна шмыгнула носом.
– А не сможешь цену на пачку кофе посчитать – звони мне, я себе не такой случай калькулятор купил.
Мне удалось заставить ее улыбнуться.
– Тебе хорошо говорить. Ты будешь в секторе А самым умным – твои 114 баллов там потолок! – проворчала она, но уже беззлобно.
– Да вообще круть нереальная. – Я мужественно допил свою бурду, радуясь тому, что Татьяна списала появившуюся при этом на моем лице гримасу отвращения на счет последней фразы.
– Нет, правда, я бы с радостью распределилась в сектор А. Вот только Академия живописи в секторе Б, а мне туда надо.
Я понимающе кивнул.
– Ну и еще хорошо, что Камила будет рядом. Мы договорились поселиться вместе.
Татьяна внимательно посмотрела на меня. Я надеялся, что мои чувства не очень очевидны. Татьяна отвела взгляд.
– Мне жаль, – сказала она, – ты ей тоже нравился.
«Тоже». Все-таки заметила. Но куда больнее резануло слух «нравился» в прошедшем времени.
– Правда нравился. Но она последние месяцы только и говорит, что об университете.
– Да все понятно. Я дурак, но не настолько же.
– Блин, как все дерьмово.
– Ну о чем ты? Завтра начнется новая жизнь, вокруг появятся новые люди, новые цели. А послезавтра мы уже и не вспомним про сегодняшние страхи и печали. Система работает для того, чтобы мы все были счастливы, – повторил я слова отца и сам испугался, как легко они сорвались с моих губ.
Татьяна откинулась на спинку стула, с интересом рассматривая меня.
– А ты прикольный, – сказала она. – И почему мы с тобой никогда раньше вот так не болтали? Я, честно говоря, никак не могла врубиться, что Камила в тебе нашла.
– Я, честно говоря, и сейчас этого не пойму, – улыбнулся я.
Татьяна покачала головой.
– Есть в тебе что-то особенное. Но вот что именно, не ухвачу. Это у меня бывает – иногда смотрю на предмет и вижу, что он выделяется среди других.
– Круто у вас, художников, все устроено.
Я взглянул на часы.
– Ого! Ладно, приятно было поболтать, но мне пора домой. Родаки ждут.
– Ага, – Татьяна продолжала рассматривать меня.
Я положил на стол деньги за кофе и поднялся.
– Придешь сегодня в «Большого слона»?
– Ага. Это как-то связано с твоей манерой общаться, – задумчиво протянула она, видимо, продолжая размышлять о моей «особенности». – Ты случайно не проходил тест на уровень эмоционального интеллекта?
– Это мне еще зачем? – удивился я.
Татьяна пожала плечами. Да, крыша у нее явно пошатывается.
– Ну, до вечера.
– Пока-пока.
Я шел домой. Настроение у меня немного улучшилось. Я размышлял о том, как же глупо мы устроены. Стоит какой-нибудь девчонке сказать, что ты особенный, и вот ты уже всем сердцем веришь ей, несмотря на то что выверенная высокообъективная система отвела тебе место среди серой массы приматов.
И даже несмотря на то, что в голове этой девчонки носятся табуны тараканов размером с лошадей.
Сколько себя помню, моя семья жила в красивом двухэтажном коттедже. В секторе Б вообще преобладают коттеджи, многоквартирные дома составляют примерно четверть всего жилого фонда, и занимают их по большей части молодые граждане.
Строго говоря, мы считались зажиточной семьей даже для нашего сектора – отец дослужился до начальника Департамента правопорядка, а значит, приносит обществу много пользы и несет значительную ответственность. За это система поощряет его высоким уровнем доходов.
Да и мама у меня не подкачала – она на хорошем счету в своей районной больнице, так что средства у нас всегда были.
Система справедлива.
Если я буду усердно работать, то у меня лет через пятнадцать-двадцать тоже может быть коттедж. Конечно, в секторе А этого добиться будет сложнее, и мой дом наверняка будет поменьше и в районе похуже, но все возможно. Это гарантирует Доктрина.
Отец сидел в кресле-качалке на веранде. Ему было уже за пятьдесят, но выглядел он отлично – крепкий, подтянутый, розовощекий и с почти не поредевшей шевелюрой. Правда, у уголков глаз уже появились глубокие морщины, а волосы из смоляно-черных стали серыми, но руки по-прежнему были крепкими.
Отец придавал этому какую-то особую важность – силе своих рук. Даже его любимая присказка была об этом – «Всегда крепко держи судьбу в своих руках, сынок».
Думаю, это даже не присказка, а кредо. И отец действительно крепко держал все, что было важным в его системе ценностей.
– Ну, как успехи? – доброжелательно крикнул он мне, как только я вошел в калитку.
Я помедлил с ответом, пока не дошел до крыльца.
– Нормально. 114 баллов, сектор А.
Если отец и был разочарован, то виду не подал. Я внимательно смотрел на его круглое открытое лицо, стараясь заметить хоть тень сожаления, но нет. Отец был доволен.
– Так, ну и куда ты дальше? Уже решил?
– Нет. Я еще не смотрел список вакансий.
Каждому выпускнику после Финального теста система автоматически высылала список вакансий, доступных с его количеством баллов. Мой список уже должен висеть в моем ящике электронной почты.
– Но ведь наверняка думал о вариантах?
Я присел на перила веранды. Отец явно был настроен на «отцовский разговор», и улизнуть от него в такие моменты было невозможно.
– Я подумывал про службу правопорядка или спасательную службу, – осторожно начал я.
– Достойный выбор! – кивнул отец. – Нам вот в Департаменте позарез нужны толковые парни из сектора А. Профессия полицейского сейчас не так популярна, как в мои годы, теперь молодежь не хочет ответственности.
– Большой ответственности мне и не доверят. Офицером мне с моими баллами не стать, – пожал я плечами.
Отец удивленно посмотрел на меня.
– И что с того? Хороший полицейский вовсе не обязательно офицер. В нашем деле важны опыт, старательность, смелость. Есть у нас такие «старички» из сектора А, которые любых молодых офицеров за пояс заткнут.
– И по-твоему, это справедливо? – вырвалось у меня прежде, чем я успел прикусить язык.
Кустистые брови отца сошлись на переносице.
– Конечно справедливо. Каждому дается тот объем ответственности, с которым он может справиться. Или ты считаешь иначе?
Я промолчал. Тон отца, ставший суровым и сухим, мне совсем не понравился. Наверное, именно так он разговаривает у себя в Департаменте.
– Может быть, тебе кажется, что граждане не равны и система предполагает, что в нашем обществе есть элита, а есть основная масса неудачников?
Отец буравил меня тяжелым взглядом.
– Приматы – так ведь вы называете сектор А?
Я вздрогнул от неожиданности. Никогда не думал, что отец может знать наши словечки, и тем более удивительно было услышать «приматов» из его уст.
– Откуда ты знаешь? – спросил я.
Он вздохнул.
– Да у меня в столе уже пачка донесений об этой вашей дурацкой молодежной моде. И список тех, с кем я должен буду провести профилактическую беседу после получения аттестата зрелости.
Я ошарашенно молчал.
– Тебе известно, что после окончания школы ты становишься полноправным гражданином и начинаешь нести ответственность за все свои действия? И что оспаривание справедливости системы является уголовным преступлением? Я спросил, тебе это известно? – громыхнул отец, так как я продолжал изображать немого.
– Да, – выдавил я.
Я никогда в жизни не видел отца таким и только сейчас понял, как мало я его знаю. Он ведь руководит Департаментом правопорядка. Было бы глупо ожидать, что на службе он такой же, как дома. Вряд ли кто-нибудь, кроме нас с мамой, знает его как добродушного любителя орехового пирога и старых мохнатых тапочек.
– Я был уверен, что моего сына эта модная зараза не затронула. Может быть, я ошибся?
– Может быть, – буркнул я и моментально пожалел о своей смелости.
– Так просвети меня, что тебя не устраивает в системе? – отец стал совсем незнакомым человеком.
Я не узнавал его. Глаза стали жесткими, губы сложились в недобрую усмешку. «Голем» – почему-то мелькнуло у меня в голове.
– Я себя не устраиваю с моими 114 баллами.
– Иными словами, тебе не нравится твое место в обществе? И ты готов ради своих ничем не подкрепленных амбиций раскачивать систему, которая обеспечила счастливую жизнь многим поколениям граждан? Может быть, ты хочешь войти в Триаду и управлять городом? Может, сектор А недостаточно хорош для тебя?
– Нет. Это я недостаточно хорош для сектора Б.
– И что такого есть в этом секторе Б, чего не даст тебе сектор А, идиот? – громыхнул отец.
– Камила.
Это было неправдой. Вернее, не совсем правдой. У меня были претензии к сектору А и помимо отсутствия в нем Камилы, но я озвучил единственный вариант ответа, который мог понять мой отец.
– Камила, – повторил он, как бы не сразу ухватив смысл, – ах, Камила!
Отец расслабился. Голем пропал, и его место в кресле-качалке снова занял привычный мне отец. Похоже, мне удалось его успокоить. Его сын не опасный диссидент и потенциальный преступник, а влюбленный придурок. Все в порядке.
– Камила попала в сектор Б? – уточнил он.
Я кивнул.
– А ты был в нее влюблен?
Это «был», опять в прошедшем времени, снова резануло мне слух. Как будто, недобрав всего один балл, я потерял право любить ее.
– Я и сейчас в нее влюблен, – недовольно поправил я. «Даже несмотря на то, что я примат», – добавил я мысленно.
– Классика. Шерше ля фам, – вздохнул отец. – Если ты ее действительно любишь, борись за нее.
– Как? Что я теперь смогу ей предложить?
Отец задумчиво кивнул, глядя на меня. Мне показалось, что я вижу в его глазах сочувствие. Только жалости мне не хватало.
– Свою любовь. Верность, настойчивость.
Сейчас скажет про мою судьбу в моих руках, понял я.
– Крепко держи свою судьбу в своих руках, – не разочаровал моих ожиданий отец, – есть ведь и смешанные браки. Они чаще распадаются, у них больше проблем, но самые стойкие остаются вместе.
– Это теперь не мне решать.
Отец покачал головой.
– Я понимаю тебя, сынок. Но послушай моего совета – подожди годик-другой, и ты поймешь, что вокруг тебя полно достойных женщин. Выбирать себе пару лучше из себе подобных. Ты обязательно найдешь свою половинку там, куда поместит тебя система.
– Может быть, – не стал спорить я.
– Так и будет. Так что выбирай вакансию, ныряй в новую жизнь с головой, и скоро от твоей хандры не останется и следа.
На этом «отцовский разговор» закончился.
Я с облегчением вошел в дом, обнял маму, коротко сообщил ей о своем распределении и сбежал в свою комнату.
До ужина, праздничный запах которого начал пробиваться ко мне в спальню задолго до шести вечера, я развлекался тем, что распечатал и просматривал список заинтересованных во мне работодателей. Выбор у меня был огромный. 114 баллов открывали в секторе А все двери.
В начале списка шли те вакансии, которые требовали максимальных показателей по всем шкалам: на первых двух страницах меня приглашали к себе два отдела администрации, несколько частей спасательной службы и Департамента правопорядка, энергетики и транспортники, была даже вакансия младшего менеджера индустрии развлечений и младшего специалиста городского архива. Знать бы еще, что это такое. Потом шли примерно полстраницы вакансий сферы услуг.
Остальные двадцать листов можно было не читать – это были вакансии пищевого гиганта «Зеленый треугольник» (комплекс теплиц, животноводческий комплекс и узел переработки), обеспечивающего город едой, и промышленного конгломерата «Горобрпром», выпускающего все, что только может выпускать обрабатывающая промышленность. Изредка среди этого унылого списка попадались вакансии двух торговых сетей города и Горстроя, такие же унылые и скучные.
