Текст книги "Третий лишний(СИ)"
Автор книги: Алиса Ганова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
Сегодня мистер Гриндл был в дурном расположении духа и настроение у него было отнюдь не рабочее. То и дело в его голову приходили мысли, не дававшие ему сосредоточиться на делах и корреспонденции. Он раздраженно бросил листы и откинулся на спинку кресла.
– Лицемерная сука! – сорвалось у него. Он резко встал и кресло с противным скрипом отодвинулось от рабочего стола. Достав из шкафчика бутылку виски, мужчина плеснул теплую жидкость на дно стакана и подошел к раскрытому окну.
На улице до рези в глазах ослепительно сияло солнце. От его палящих лучей все попрятались по домам и даже соседская кошка пряталась в тени растений, вальяжно раскинувшись на ветке яблони. Лишь назойливое жужжание мухи раздавалось где-то поблизости и постепенно становилось все ближе.
Его все злило. Казалось, что все, кто находятся неподалеку, счастливы. Они улыбаются, ругаются, мирятся, ссорятся, делают хорошие или осудительные поступки, показывая свои истинные чувства и эмоции, и только он изображает, притворяется и обманывает. От раздражения он стиснул руку, и, вспомнив, что в ней стакан, махом опустошил его.
– Лицемерная святоша! – еще раз выругался Айзек, но выплескивание злости не помогало ему успокоиться, а, напротив, подхлестывало его раздражение. – Мое имя уже выпачкали в грязи раз, другого такого случая не дождетесь! – мстительно подумал он, пытаясь взять себя в руки и удержаться от соблазна, ворваться в комнату жены, высказать все, что думает и заявить, что более он терпеть не намерен.
Он вынужден был все время себя контролировать и это сильно угнетало его, настроение все чаще было плохим. Объяснять Кэтрин было без толку, любые доводы мужа она с гневом и истерикой отвергала. Миссис Гриндл жила в своем мире и, в отличие от мужа, жила так, как ей было комфортно и душевно, и телесно.
– Черт, оказывается люди действительно сродни животным! – волна раздражения снова поднялась. Он никак не мог отвлечь себя от подобных мыслей и придумать, куда ему направить нерастраченную мужскую энергию. Кэтрин запрещала ругаться, но переделать Айзека было не возможно, она смогла только добиться, чтобы он не произносил подобные слова при ней. – Но ты ведь не сможешь залезть в мою голову? – усмехался он. – Не можешь! Иначе бы тебя, святошу удар хватил! – продолжал он выплескивать злость.
Достигнув всего, к чему стремился, он не мог получить самого простого и естественного, что освящено церковным браком и положено ему на правах законного супруга.
– Вот и читай свои книжечки, и слушай таких же чопорных дур, только потом не удивляйся, что твой супруг опускается до такой мерзости! – наслаждаясь ехидством, он рассмеялся, но смех его был злым.
– Надо же, мерзость! Только такие дуры, как ты, и могли назвать это мерзостью. С тобой это делать действительно гадко. – разъярился Айзек и с силой швырнул стакан на пол, от чего тот разлетелся на мелкие осколки.
Его триумфальное возвращение в Блумсберг наделало много шума. Имя Айзека Гриндла теперь было синонимом успешного человека, прошедшего через неприятности, но смогшего их попереть. Кэтрин помогла ему в этом. Респектабельная и высокомерная, с отличными манерами, свидетельствующие о положении ее семьи, произвели на общество города впечатление, их хорошо приняли в городе, но именно из-за нее он был несчастлив.
– Мало того, что уродина, так еще и идиотка. – он вспомнил ее жеманный голос. Айзек отчетливо понимал, кому он обязан своим возвышением, но платить столь высокую цену за это он был не намерен. Ему сильно захотелось сорвать свою злость на ком-нибудь, чтобы не только ему одному было плохо, но и кто-то еще разделил раздражение с ним. На вопрос, кого выбрать, у него уже был ответ. Он позвонил в колокольчик. Когда в кабинет вошла экономка, Айзек раздраженно бросил:
– Позовите Эмму!
– Она сейчас с миссис Гриндл, если...
– Тогда позже, когда закончат, позови. – перебил он ее.
Мэри, видя, что хозяин не в духе, не решилась на дальнейшие расспросы. В душе она была несказанно рада, что паршивке, как она называла Ханну – Эмму, достанется. Она считала, что девчонке слишком повезло, и это ей не нравилась. С первого раза, как только увидела ее, Мэри поняла, что та легкомысленная вертихвостка, но с хозяином не поспоришь. А теперь, видя, что хозяин недоволен и служанке достанется, только от одного предвкушения о ее наказании, Мэри ощутила радость.
– Да, мистер Гриндл. – сказала она и вышла, поспешив в гостиную, где Эмма знакомила хозяйку со свежими газетами. Она встала у двери, стараясь дождаться паузы и прервать их чтение.
"Надо поспешить, пока он не успокоился. Пусть мерзавка попадется под горячую руку, чтоб не наглела". – мстительно подумала экономка. Дождавшись, когда в комнате наступила естественная пауза, возникающая при перелистывании страниц, экономка вошла:
– Миссис Гриндл, прошу прошения, что потревожила, но мистер Гриндл просил позвать Эмму.
– Что-то случилось. – оживилась хозяйка и с некоторым недоверием посмотрела на компаньонку.
– Я не знаю, мэм, мистер Гриндл мне ничего не сказал. – сохраняя важный вид, ответила Мэри.
– Иди, Эмма. – холодно сказала хозяйка и посмотрела на компаньонку так, будто ее уже обвинили в краже.
Ханна попыталась спокойно подняться с кресла, но ноги ее заплетались. Она повернулась к хозяйке и, стараясь, чтобы голос не дрожал, ответила:
– Да, мэм! – и направилась к двери.
Чего ожидать от мистера Гриндла, она не знала, но уже заметила, что у него своеобразная манера общения и приготовилась ко всему возможному. Постучав в дверь, она вошла.
– Проходите. – сухо сказал мистер Гриндл.
Подходя к глубь комнаты, Ханна заметила, исходящий из-под ее но, треск, ничего хорошего это не предвещало.
Он как обычно сидел за столом. Посмотрев на мистера Гриндла, Ханна почувствовала, что он опять будет развлекаться, доводя ее до слез.
"Ну, что ж, придется вытерпеть". – подумала она, пытаясь найти в себе выдержку и хоть капельку равнодушия к его грубости.
– Вы справляетесь с обязанностями, возложенными на вас? – сходу спросил он.
– Да, мистер Гриндл. – Айзек молчал, по нему было слишком очевидно, что он чем-то не доволен, поэтому на всякий случай уточнила: – Во всяком случае, я очень надеюсь, что справляюсь и миссис Гриндл мною довольна.
– Вот как? А думал, что стараться и надеться – это разные вещи. – вспылил Айзек.
Не понимая, к чему он клонит, и, не желая позволить ему долго и медленно над ней издеваться, Ханна спросила его:
– Вы или миссис Гриндл чем-то недовольны? Если это так, то я прошу прошения. Впредь я буду еще более стараться.
– Правда? – усмехнулся он. – Значит, сейчас вы не выкладываетесь полностью?
– Я стараюсь изо всех сил, мистер Гриндл.
– Если вы стараетесь изо всех сил, тогда как вы можете обещать что-то сверх ваших сил? – его взгляд был холодным и цепким. Неприятная улыбка не сходился с его лица, а глаза мистера Гриндла были полны гнева. Ханна почувствовала, что и в этот раз он не успокоится, пока не доведет ее до слез. Как она уже успела заметить из прошлых встреч, после того, как она расплачется, хозяин начнал потихоньку успокаиваться. Она не могла понять его мотивов, но решила, что он получит то, чего так жаждет. Ей это было не сложно.
– Я вас спрашиваю, Ханна! – настойчиво повторил он. – Как вы можете обещать то, чего не сможете выполнить?
Служанка опустила глаза и продолжала молчать. В конце концов, надо же ей настроиться на плач!
– Тогда выходит, что вы обманщица! – начал он наступление.
– Нет! Нет, мистер Гриндл, я говорю правду! – с жаром начала оправдываться она, стараясь не выдать свое равнодушие к его нападкам.
– Вы лжете! Я вижу это! – он был похож на инквизитора, обличающего ведьму.
"Осталось добавить: покайся, Ханна, пока не стало слишком поздно!" – съязвила она про себя.
Айзек, казалось, тут же уловил ее настроение, потому что поднялся с кресла и приблизился к ней почти в плотную, пытаясь давить на нее не только манерой общения, но и своим ростом. Однако и Ханна была не маленькая, потому этот его маневр совершенно не испугал ее.
– Так вы лжете? – спросил он ее еще раз, смотря ей в глаза.
Расстояние между ними было почти неприличным. Подумав, что если будет отпираться, он приблизится к ней еще, Ханна решила более не упрямиться, и робко опустив глаза, тихо ответила:
– Нет, мистер Гриндл.
– Я не расслышал?
– Нет, мистер Гриндл. – повторила она громче.
Он отошел от нее. Сложив руки за спиной, начал расхаживать по комнате.
"Вот Цирцея". – довольно усмехнулся про себя мужчина. Ему нравилось ее упрямство и непокорность. Пытаясь давить на Ханну, он испытывал азарт. В ней присутствовала присущая женщинам изворотливость и коварство, его манила ее естественная чувственность, делавшая Ханну естественной и соблазнительной, от чего его кровь начинала бурлить, особенно после очень длительного воздержания. Благонравность и приличия, принятые в обществе и вознесенные до идеала, мистера Гриндла не прельщали, поскольку этого идеала в его жизни было и так слишком много.
Айзек не был уверен, знает ли сама Ханна о своих достоинствах. Он, скорее, склонялся к тому, что нет, и самодовольная мысль помочь ей познать себя, раскрыть ее порочность, необычайно возбуждала его, как любого другого мужчину, оказавшемся бы на его месте.
"Кэтрин совсем другая". – с грустью сравнил мужчина.
Миссис Гриндл была почти ровесницей супруга, и, учитывая во сколько она вышла замуж, ее до замужества можно было считать старой девой. Она не горела желанием выйти замуж, поскольку мужчины казались ей грубыми, низменными и невоспитанными животными. Она боялась мужчин и, когда уже отчаялась найти человека, который бы понял ее устроил в качестве супруга, познакомилась с Айзеком. Он показался ей таким отчаявшимся, его лицо несло отпечаток печали, и ей от всей души захотелось поддержать Айзека и наставить на путь веры и спасения.
Айзек Гриндл отнесся к странной чудачке, решившей наставить его на путь истинный, и с упорством досаждавшей своими нравоучениями, весьма прохладно. Он уже готов был объясниться с ней и дать понять, что не нуждается в ее проповедях и наставлениях, как неожиданно выяснил, что она – состоятельная невеста, и, в почти тридцать с небольшим лет, все еще была не замужем. Учитывая заинтересованность Кэтрин в нем и страстное желание поучать, Айзек был вынужден стать более сдержанным и терпеливым, хотя это давалось ему совсем не легко. Мисс Обрайн казалась ему слишком чопорной и жеманной, не располагала его и ее внешность, однако солидное приданое было отличным стимулом, чтобы выработать терпение и снисхождение, хотя иногда ему хотелось сбежать от нее после долгих часов разговоров о вере и наставлений о божьих испытаниях. Поразмыслив, Айзек Гриндл решил, что такая невеста – большая редкость, и еще одна влюбленная состоятельная особа ему попадется, вряд ли, и сделал ей предложение.
Семья Кэтрин была крайне не довольна выбором дочери, но если приходилось выбирать между тем, чтобы их дочь оставалась старой девой, и не внушающим доверия бедным женихом, то родители предпочли мезальянс, неравный брак с разорившимся предпринимателем. Их утешало и внушало надежды, что мистер Гриндл не увлекался азартными играми, не волочился за женщинами и не пил. После некоторых раздумий, ее семья согласилась на их брак. Через положенных полгода со дня их помолвки, Кэтрин стала миссис Гриндл.
Со стороны казалось, что такая супруга, как миссис Гриндл, была идеальной половиной для Айзека. Солидное приданое, хорошо воспитанная и добродетельная жена, положительно на него влиявшая – о такой можно разве что мечтать. Считалось, что ему очень повезло с женой. И только сам Айзек знал, чем ему пришлось заплатить за свое материальное благополучие.
В презентабельных семьях приличным девушкам предписывалось соблюдать девственность не только физическую, но и нравственную. Родители жены, как достойные пуритане, придерживалась этого правила всецело. Их дочь выросла слишком целомудренной, мало знающей о реальности семейной жизни, а когда пришло время узнать об этом подробнее, она пришла в ужас.
Когда муж попытался раздеть ее в первую брачную ночь, она посчитала это оскорблением и уехала к родителям. О чем с ней разговаривали родители, он так и не узнал, но вскоре Кэтрин вернулась домой, однако сразу заявила ему, что "это" она будет делать только с целью зачатия детей. По ее мнению, если муж будет заставлять ее делать такие грязные вещи ради своего удовольствия, то этим он будет приравнивать свою жену к проститутке. А этого она стерпеть не сможет. На объяснения мужа, что это естественная мужская потребность, Кэтрин Гриндл заявила, что свои мужские потребности он может делать с павшей женщиной, но она не позволит губить ее душу и отдалять от Господа. Айзеку ничего не оставалось, как согласиться, ведь сбежавшая в первую брачную ночь невеста – это позор и для супруга.
Так чета Гриндлов и жила, однако саму Кэтрин это нисколько не смущало. Если было комфортно и душевно, и физически, что сказать про себя Айзек не мог. Все-таки, он был мужчиной, со своими потребностями. Любая попытка поговорить об этом с Кэтрин, натыкалась на глухую стену. Поскольку у нее было слабое здоровье, то рождение детей пока откладывалось на неопределенный срок. Сомнения насчет слабого здоровья супруги у Айзека возникли сразу, но не брать же ему жену силой!
Пытаясь решить свои трудности, Айзек придумал, как ему казалось, отличный план. Оставалось только воплотить его в жизнь, что требовало осторожности и некоторое время для воплощения, но он умел ждать. Отвлекшись от своих воспоминаний, он вернулся к разговору со служанкой.
– Вы испытываете радость, читая Писание или слушая проповедь? – сменил он тему разговора.
"Да они оба лицемеры! – ужаснула Ханна. – Оба жить без него спокойно не могут".
Однако вслух ответила:
– Да, мистер Гриндл, я испытываю некоторое успокоение и смирение.
– Я не говорил об успокоении или смирении, я говорю о радости. Испытываете ли вы радость?
– В Сочельник или Пасху, слушая проповедь преподобного Поупа, да, чувствую радость и испытываю особое благоговение. – увернулась служанка от прямого ответа.
– А в обычные дни?
– Боюсь, что нет, мистер Гриндл. Я вас разочаровала?
– Да. – ответил он. – Меня расстроило не столько отсутствие радости в вашей душе, сколько ваше лицемерие.
Ханна посмотрела на него удивленными глазами, но решила не отпираться, а согласиться с прихотью хозяина.
– Прошу прощения, если я показалась вам не вполне искренней или в чем-то недостойной, мистер Гриндл.
– Я думал о вас лучше.
– Мне кажется, что любому человеку, в некоторой мере, свойственно лицемерие.
– М? – он с интересом взглянул на нее. – Вы не допускаете, что бывают люди настолько чистые и одухотворенные? Вы судите людей по себе?
– Возможно. Мы так привыкли притворяться перед другими, что под конец начинаем притворяться перед собой.
Наступила тишина. Его лицо стало пунцовым, от ярости глаза сузились и он, набрав воздуха, прошипел:
– Что?! – а потом закричал. – Вы позволяете себе слишком много. Не забывайтесь, вы лишь служанка. И, если вы не будете знать свое место, будете уволены.
– Я поняла, мистер Гриндл. – покорно согласилась служанка.
– Тогда ведите себя соответственно!
– Простите.
Его трясло от ярости.
После того, как разозлила мистера Гриндла, Ханна сообразила, что была слишком дерзкой, и лучше ей было молчать и держать язык за зубами. Она молча стояла, а он громкими шагами мерил комнату. После, немного успокоившись, а взял он себя в руки, спросил:
– Где вы набрались такой дерзости?
– Влияние преподобного Поупа, – ответила она, и, заметив изумление на лице мистера Гриндла, пояснила: – у него есть сборник афоризмов Ларошфуко, иногда я читала, некоторые запомнила.
– И что вы еще запомнили?
– Все мы обладаем достаточной долей христианского терпения, чтобы переносить страдания других людей. – процитировала Ханна.
– Вы забываетесь.– резко напомнил он.
– Вы сами просили. – уже непокорно возразила она.
– Да, что такое! Хорошей служанки не найти, все какие-то выскочки! – возмутился он, а потом рявкнул: – Прочь отсюда.
Пока она в спешке покидала комнату, он вдогонку крикнул:
– И не забывайтесь!
Резко открыв дверь и выскочив из комнаты, она столкнулась с Маленькой Мэри, которая от неожиданно резкого окончания разговора не успела отойти от двери и была поймана с поличным.
– Что ты тут делаешь? – громко спросила Ханна, стараясь, чтобы ее услышал хозяин.
– Не твое дело! – прошипела Дылда, убегая.
– В чем дело? – недовольно поинтересовался мистер Гриндл, услышавший громкий разговор за дверью своего кабинета.
– За дверью стояла Мэри – служанка. – пояснила Ханна.
Айзек ничего не ответил и скрылся в кабинете, громко хлопнув дверью.
Когда Ханна спустилась к миссис Гриндл, та заинтересованно посмотрела на нее, но служанка молчала. Не дождавшись ответа, хозяйка раздраженно спросила:
– В чем дело?
Решив не раздражать еще и хозяйку, Ханна кротко ответила:
– Мистер Гриндл спрашивал, справляюсь ли я со своими обязанностями и дал несколько рекомендаций.
– Каких? – удивилась Кэтрин.
– Посоветовал с большим прилежанием изучать Писание, это поможет мне выработать смирение и прилежание.
– Вот! – начала восторженно хозяйка, потрясая указательным пальцем. – Я говорила тебе то же самое! Послушай его, он сам испытал, когда после неудач и жизненных бурь Писание, вера и поддержка таких же единомышленников помогли ему встать на истинный путь.
Глаза миссис Гриндл оживились и она начала рассказывать компаньонке историю, как она познакомилась с супругом и как сильно с тех пор он изменился в лучшую сторону. Слушать пришлось долго, но Ханна показала заинтересованность ее рассказом, потому Кэтрин с радостью продолжала хвалить супруга. И хотя рассказ миссис Гриндл она слышала уже не в первый раз, решила, что лучше повторно выслушать рассказ, чем продолжать нудное чтение толстой книги и другие нравоучительные истории.
Глава 9
С тех пор, как Ханна попала в дом Гриндлов, прошло почти четыре месяца. Сью ушла, а Дылду, пойманную на подслушивании, уволили. На ее место приняли спокойную Марту, трудолюбивую, покладистую и, в отличие от Маленькой Мэри, совсем не склочную. Служанки быстро нашли общий язык и, если бы не экономка, то жизнь Ханны можно было бы назвать райской, однако Большая Мэри крепко держалась в доме, пользовалась поддержкой миссис Гриндл и считала себя особой, достойной некоторых привилегий, подчеркивая свое превосходство грубым обращением к прислуге, работавшей под ее началом.
Если сказать по правде, то Мэри старалась служить верой и правдой чете Гриндл, но характером экономка сходилась лишь с хозяйкой. Мистер Гриндл относился к ее присутствию в доме просто снисходительно, поскольку особых причин для конфликта не было, кроме того, неприязнь он хорошо умел скрывать.
Ханна обжилась на новом месте и быстро привыкла к здешнему укладу. У нее появились красивые платья, перешитые из подаренных хозяйкой ненужных нарядов. Будь ее воля, она бы выбрала иную расцветку ткани, но выбирать не приходилось, и она радовалась тому, что есть. Сама, за свои кровно заработанные деньги, она не смогла бы позволить себе подобного, потому к перепавшим ей нарядам относилась весьма трепетно и бережливо. Несколько расстраивало ее, что фасон платьев приходилось выбирать по строгой рекомендации Кэтрин и в соответствии с ее вкусом, так как миссис Гриндл весьма щепетильно относилась к тому, какое они произведут впечатление на общество. То же касалось и выбора причесок.
Не обремененная тяжелым трудом, Ханна выглядела свежо и даже поправилась. Теперь у нее было достаточно свободного времени, которое она могла посвятить себе. Много часов было проведено перед зеркалом, пока она училась сама себе делать строгие, но несколько изысканные прически, пользоваться пудрой и румянами. А недавно ей достался флакон духов, которые разонравились миссис Гриндл. Команьонка была просто счастлива, казалось, что сбываются все ее мечты.
Постепенно, пообвыкнув и поняв, что нравится хозяйке, а что вызывает у ее раздражение, она научилась правильно подавать себя. Теперь чтение нудных книг не вызывало у компаньонки раздражения и к манере общения миссис Гриндл она тоже привыкла.
"У всех людей бывают недостатки, – решила она, – даже у меня. Следует быть более снисходительным к другим".
После этого, она стала немного иначе, более мягче и снисходительнее относиться к миссис Гриндл, тем более, что в ее столь ревностном увлечении Священным Писанием и верой, она ничего плохого не усмотрела.
Человеку, чтобы быть довольным своим положением, необходимо сравнивать его с положением худшим. Ханна об этом помнила, тем более, что каждой утро, занимаясь прической перед зеркалом, она видела на своем лбу белую полоску, оставшуюся после встречи со слоном. Как сказал мистер Гриндл, аргумент был более, чем весомым.
Подстроившись под миссис Гриндл, Ханна – Эмма теперь с удовольствие посещала воскресные проповеди, встречи с подругами Кэтрин, увлеченных общим благим делом, посещала магазины, сопровождая хозяйку, а иногда, когда у нее было свободных полдня, обычно по воскресеньям, она могла сама пройтись по лавочкам и прикупить себе какую-нибудь мелочь. Пожалуй, самое сложное из того, к чему ей пришлось привыкать, было ношение платьев с кринолином. Обручи не были железными, как было модно, а с конским волосом и не большого объема, однако даже в таком сидеть компаньонке было крайне не удобно.
Кринолин был символом праздников и вальсов, и кокетки, желавшие затмить своей красотой всех других, старались сделать юбку как можно более объемной. В журнале мод, которых у миссис Гриндл было в изобилии, Ханна читала, что у некоторых дам ширина кринолина доходила до 500 люймов (14 метров)! Как в них могли ходить дамы, она не понимала и воочию такой красоты не видела, но журналу "Королева", столь любимому хозяйкой, можно было доверять.
После чудесного преображения, вызванного значительным улучшением ее материального положения, пусть и таким своеобразным способом, Ханна стала выглядеть достойно и респектабельно. Можно даже сказать, что она вновь родилась. Такое ощущение у нее появилось, после проявления мужского внимания, которым до сих пор Ханна похвастаться не могла. Нет, она понимала, что на нее и раньше обращали внимание, но это было гораздо реже и люди, дарившие ей украдкой внимание, были совсем другого уровня. Теперь же на нее смотрели не тайком или украдкой, а так, как положено приличным людям. Сопровождая миссис Гриндл, она заметила, что вокруг нее стало больше мужчин, а некоторые из их были даже очень приятной внешности и солидного достатка.
"Вот что делает красивая одежда и надежда на хорошее приданное". – с грустью отмечала Ханна. От осознания причин столько возросшего внимания к ее скромной особе, ей было противно. Ведь это ее положение временное. Лишь стоит ей лишиться должности, как она вновь станет бедной служанкой, и все эти воздыхатели снова буду делать вид, что совсем ее не замечают.
Хозяйка, отметив прохладное и уничижительное отношение служанки к проявлению мужского внимания, была весьма довольна, что выражалась в уменьшившимся количестве придирок.
Успокоившись и научившись у миссис Гриндл хорошим манерам, Ханна приобрела лоск и ухоженность. Хорошая, строгая одежда и весьма приятная внешность, вскоре позволили ей походить скорее на благовоспитанную даму, чем на невоспитанную и забитую служанку, но от дамы ее отличало то, что в церкви она всегда сидела на задних рядах. С развитием фабрик красивая одежда из роскоши стала скорее повседневной, даже просто состоятельные горожане могли позволить себе одежду по моде, чему так удивлялись иностранцы, приехавшие из Англии или Европы. Чтобы не путать чопорных дам с разряженной простолюдинкой в церкви знатные горожане и респектабельные дамы располагались на первых рядах.
Несмотря на ее холодность и равнодушие к бросаемым на нее взглядам, некоторые из поклонников проявляли изрядную настойчивость, но, к огромному сожалению Ханны, это были: юный Эдвард, не ступавший в сторону без разрешения матери и сластолюбивый мистер Марч, который был давно женат и был уже почтенного возраста, но его любострастному взгляду могли позавидовать более молодые джентльмены. По городу среди служанок ходили слухи, что ни одну из своих служанок мистер Марч не обделяет вниманием, не обращая внимания на ее внешность и возраст.
Если Эдвард позволял себе лишь не скромные взгляды и обильное пускание слюны, при виде Ханны, то мистер Марч позволял себе значительно больше. При выходе из церкви по окончании службы он каждый раз старался коснуться ее, но в этот раз, как бы невзначай задев, успел провести рукой по ее груди. От неожиданности Ханна обомлела и, прежде чем успела сообразить, залепила мистеру Марчу звонкую пощечину, на звук которой обернулись прихожане. Это был столько неприглядный случай, что никто хотел отказать себе в удовольствии посмотреть на него. Мистер Марч держался за пылавшую щеку, а испуганная Ханна подхватив многослойные юбки, выбежала из здания.
Разразился скандал! Одно дело, когда мистер Марч зажимал по углам служанок, незаметно для приличного общества, а другое дело в храме Божьем, когда он за свою проделку получил прилюдную, весьма увесистую и с не свойственной для женской руки силой, пощечину. В Храме Божием надлежит думать о душе, а не о порочных телесных удовольствиях – судачились сплетницы. Над старым повесой смеялся весь город, миссис и мистер Марч теперь стыдились выйти в город. Как только она с супругом выходила из дома, над ними начинали смеяться. Тогда, в попытке хоть как-то оправдать мужа, миссис Марч прилюдно попыталась обвинить Ханну в ненадлежащем поведении и в подстрекании чужих мужей к сластолюбию. Особенно в разнесении подобного слуха преуспела миссис Марвел, которая не могла простить бывшей служанке скандал, испортивший ее репутацию благовоспитанной дамы. Преисполненная ненависти, она, не уставая, развлекала своих подруг неожиданными подробностями пошлого поведения неблагодарной, зазнавшейся служанки. Ей вторили миссис Марч и Дороти Палм.
Когда Ханне донесли о ходивших о ней сплетнях, она испугалась настолько сильно, что заболела от нервного напряжения, до того боялась, что испорченная репутация оттолкнет от нее чету Гриндл и ее попросят покинуть их дом. Экономка Мэри только и подначивала миссис Гриндл, напоминая той, как кристально чисто имя хозяйки поднято на смех, и как развратная служанка, почти соблазнившая бедного мистера Марча в Божьем доме, подумать только, может очернить ее безукоризненную репутацию.
– Айзек, ты там? – спросила Кэтрин, настойчиво стучась в запертый кабинет мужа.
– Да, милая. – ответил он, пытаясь скрыть свое растущее раздражение.
"Черт бы тебя побрал! Еще тут тебя не хватало". – злился он сквозь зубы.
– Айзек, милый, нам нужно срочно поговорить. – требовала супруга, нетерпеливо барабаня в дверь.
– Дорогая, я занят. – попытался увильнуть он.
– Это очень и очень важно. – настаивала Кэтрин, почти перейдя на крик. – Дело касается нашей репутации.
– Да, что еще такое. – выругался Айзек, открывая дверь, все-таки репутацией он тоже дорожил. – Пойдем в гостиную, милая. – сказал он тоном, не принимающим возражений и взяв Кэтрин под локоть, стал спускаться по лестнице. Когда они расположились в гостиной, миссис Гриндл позвонила и велела принести чая. Его принесла Марта.
– Я думал, вы с Эммой читаете или вышиваете. – заметил он.
– Если бы! – начала Кэтрин. – Айзек, о Боже, ты даже не представляешь, что случилось. Эта дрянь... – она брезгливо повела губами, – нас опозорила!
– Каким образом? – его голос стал сухим и суровым. – Что она вытворила?
– Она кокетничала с мистером Марчем и довела его до греха! – заплакала Кэтрин.
– Какого греха? – насторожился Айзек, ожидая неприятной новости.
– Прямо в храме Божьем! Прямо в храме Божьем! – повторяла она, уже рыдая.
– Что в храме Божьем? – занервничал он.
– Она соблазнила его!
– Что?! – зарычал мистер Гриндл так громко и ожесточенно, что супруга даже перестала от испуга плакать. – Как это могло случиться?
– Не знаю как. – отрицательно закачала головой она, показывая неосведомленность и свою полную непричастность. – Я только услышала этот ужасный звук, а когда обернулась, уже все...
– Что все? Что там случилось? – злился он от нетерпения и злости. Его воображение уже рисовало самое непристойное, что только могла подсказать его фантазия, но что подобное можно сделать в церкви, он даже представить не мог.
– Она вела себя непристойно и он... это видел весь город! – она запнулась.
– Что видел? Ну же?
– Он ее ущипнул! – у Айзека вырвался вздох облегчения.
– Кто он?!
– Мистер Марч.
– Кто?! – спросил он таким голосом, что Кэтрин совсем испугалась, думая, что Ханна совратила добропорядочного главу семейства. – И что дальше?
– Пощечина?
– Кому? Кто дал пощечину? – уже ревел мистер Гриндл, раздраженный непонятливостью жены и полным отсутствием логики и порядка в ее рассказе.
– Эмма.
– Значит, он ее ущипнул, и она ему дала пощечину?
Кэтрин не отвечала, лишь утвердительно покачала головой, как китайский болванчик и снова зарыдала, вытирая слезы платком.
– О!! – выдохнул Айзек, то ли от раздражения, то ли от облегчения, что, наконец-то, что-то стало ясно.
– Как она кокетничала?
– Не знаю! – разозлилась уже его супруга. – Я там проповедь слушала, а не по сторонам смотрела.
– А не мешало бы и по сторонам поглядывать. – съязвил муж. – Кто тебе сказал, что она кокетничала?
– Мне рассказали.
– Кто?
– Доброжелательницы!
– С такими доброжелательницами и врагов не надо. – злился Айзек. – Так кто тебе об этом рассказал? – упрямо настаивал он. От его голоса и тона, который еще ни разу не слышала, Кэтрин растерялась и перестала отпираться.
