Текст книги "Я выбираю... (СИ)"
Автор книги: Алиса Евстигнеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)
Глава 10
Ты помнишь, как все начиналось.
Все было впервые и вновь.
Как строили лодки, и лодки звались
"Вера", "Надежда", "Любовь".
(с) Машина времени
Москва сопротивлялась, не желая выпускать меня из своих сетей. Дело было не только в пробках, хотя по моим ощущениям, я собрала их все. Выбирая вечернее время для отъезда, я не учла, что нескончаемый поток людей, приезжающий в Москву на работу из пригорода и соседних городов, в это время начнёт своё обратное паломничество. Ехала медленно, глотая едкие горючие слёзы. Я-то рассчитывала, что быстренько стартану из столицы, оставив позади всё родное и знакомое. А в итоге плелась по улицам, натыкаясь на различные воспоминания последних пятнадцати лет. И от этого тоже становилось горько. Будто мне было мало прощания с Максом и Артуром.
От Ары вообще с трудом сумела себя оторвать, так и весела на нём, убаюкиваемая его мерным шёпотом. У нас с ним всегда так было. Нет, чтобы сесть и поговорить, как взрослые люди, лучше будем жить порывами и эмоциями. Может быть, я и держалась за свою любовь к нему столько лет, потому что только с ним чувствовала этот нескончаемый поток страстей и псевдостраданий?
Даже наше знакомство больше походило на взрыв, чем на нормальное общение между людьми.
Я тогда в очередной раз поругалась с отцом. Хотя нет, в тот раз наша ругань ещё не была чем-то обыденным. Это уже потом, когда влияние пацанов плотно окутает меня своими идеями свободы и лучшей жизни, мы будем выяснять наши с ним отношения практически каждый день. А тогда это было что-то новое и от этого неимоверно тяжёлое.
Отца я любила. Особенно будучи маленьким ребёнком, с нетерпением каждый день ждала его с работы, чтобы улечься у него в ногах и смотреть телевизор, млея от того, как он гладит меня по голове. Почти каждые выходные мы ходили с ним гулять, выезжали на природу, зимой отправлялись на каток или придумывали что-то ещё. Сестра хоть и была с нами, но я всё равно чувствовала, что именно я – папина доча. Дашка как-то больше тянулась к маме.
У нас было распределение, я росла неугоманным пацанёнком, а Дашка стихийной стервой. Почему стихийной? Потому что на тот момент это проскакивало у неё через раз. Смотришь, вроде адекватный ребёнок, а стоит хлопнуть глазами, как перед тобой озлобленная рыжая фурия, пытающаяся отжать твою кровать у окна.
С мамой были ровные отношения, от меня требовалось лишь соответствовать неким требованиям – быть аккуратной, прилежно учиться и по возможности оказывать минимальную помощь по дому. Всех это устраивало.
Мы были самой обычной семьёй, и детство моё от этого казалось очень правильным и счастливым.
Это уже потом всё пошло кувырком. Я так и не смогла понять, когда всё изменилось. Просто как-то всё навалилось в один момент. Мама родила брата, папа потерял любимую работу, Дашка продолжила свой путь мегеры, а я… я просто выросла. По крайней мере мне так тогда казалось. Денег резко перестало хватать на жизнь. Отцу пришлось устроиться на завод грузчиком, что явно было не его. Привыкший работать мозгами, он изнывал от физических нагрузок, тоски и собственной малозначимости, что не могло не сказаться на его характере. Всё чаще он приходил домой недовольным и злым. Маме пришлось тоже рано выйти на работу, брату тогда и года не исполнилось. Теперь я видела её только по утрам, когда она приходила с очередной ночной смены в магазине, а я убегала в школу. Мама тоже очень быстро поменялась, из весёлой и деятельной женщины, она в один момент превратилась в вечно уставшую и замученную жизнью тётку. Стоит ли говорить, что забота о доме и младших детях пала на мои плечи?
А мне было четырнадцать и мне так хотелось жить.
Уже не помню, из-за чего я тогда сцепилась с папой, скорее всего из-за Дашки. Мы часто из-за неё ругались. У неё в семье было особое положение, у сестры с раннего возраста был обнаружен талант к музыке, в частности к пению. Звезда местного разлива, она блистала на различных конкурсах и смотрах. Поэтому ей спускалось много – и её дрянной характер, и вечное нежелание помогать мне следить за братом или убираться дома. Она же у нас творческая и ранимая. Подразумевалось, что она занята, всегда. Хотя торчать целыми днями перед телевизором или пропадать по полдня неизвестно где, ей это не мешало, это называлось: «Я настраиваюсь» или «Я репетирую».
Даже отрицать не буду, что завидовала. Мне тоже хотелось быть особенной, хотелось чувства лёгкости и уникальности.
Должно быть, я попыталась высказать какую-то претензию или жалобу на несправедливость этого мира, а папа, уповая на свои любимые аргументы, что Лиза старшая, что Лиза же будущая хозяйка, и, вообще, со старшими не спорят, попытался меня утихомирить. А я психанула. Первый раз в жизни. Отчего-то было до ужаса обидно, что я всем чего-то должна. Наспех одевшись, я выскочила из квартиры, громко хлопнув дверью. И роняя горькие слёзы, неслась по улице, не замечая ничего вокруг.
Я бы долго неслась, если б не визг тормозов и шум колёс, резко выворачивающих по асфальту, а потом негромкий, но до ужаса пугающий меня хлопок. Как можно было не заметить движущийся автомобиль? Ультрамариновую Хонду было видно из далека. Вот только я, поглощённая своими эмоциями, не замечала ничего вокруг. Теперь же, синяя машина стояла перед самым моим носом, демонстрируя разбитую фару – из-за вынужденного торможения ею только что протаранили ограду.
Меня к счастью не задело, но в тот момент было реально жалко, что водитель не раскатал меня по дороге. Впрочем, разъярённый парень, выскочивший из машины, собирался в скором времени ликвидировать это упущение.
– Убогая! – орал тогда на меня Артур. – Куда ты нахер прёшь?! Слепая идиотка! Убожество!
Мне бы убежать. Не то чтобы это меня спасло, в восемнадцатилетнем Кирсанове уже тогда было почти два метра роста, и длинные ноги, подстёгиваемые яростью, служили ему хорошим подспорьем. Но я даже этого не попыталась сделать. Стояла как пришибленная, виновато вжав голову в плечи.
Мне кажется, что в тот момент, ему очень хотелось меня придушить, возможно, так оно и случилось, если бы не Макс. Он, не спеша вышел из машины, и в успокаивающем жесте положил ладонь на плечо брата.
– Ара, выдохни, – то ли приказал, то ли попросил Ребров.
Я ещё тогда удивилась, что за странное имя «Ара».
– Ты хоть представляешь, что со мной отец сделает, если узнает, что я машину разбил?! – возмутился водитель, временно переключив свой гнев на своего спутника.
– Придумаем что-нибудь, – пожал плечами тот.
А потом они оба уставились на меня. Я уже начала приходить в себя после первого шока и даже стала примерно оценивать, во что же вляпалась. Покосилась краем глаза на разбитую фару и нервно сглотнула. Я тогда ничего не понимала в машинах, но мне было достаточно уже того, что тачка была яркая и явно иностранная. Родители в жизни бы не расплатились, а меня просто убили бы на месте.
– Деньги есть? – спокойно спросил меня Максим, словно прочитав мои мысли.
Я нервно закрутила головой.
– Пфффф, откуда у убогих деньги-то?! – зло прошипел Ара. – У них и мозгов-то нет. Макс, можно я её прибью, а?
От последней фразы я стала пятиться назад.
– Успокойся ты, не видишь, пугаешь девчонку, – опять вмешивается Ребров. А потом спрашивает уже у меня. – Мелкая, тебя как звать?
– Лиза, – испуганно проблеяла я.
– Я – Макс, а это – Артур. И лучше тебе, Лиза, придумать, как исправить ситуацию.
Впрочем, выход из ситуации Максим придумает сам.
Максим Ребров и Артур Кирсанов были двоюродными братьями.
Отец Кирсанова являлся достаточно обеспеченным нефтяником. Он практически всё время проводил на севере, оставляя непутёвого сына на попечение своей младшей сестры, которая по совместительству приходилась мамой Максима. Где была родная мать Артура, история умалчивала. Кирсанов-старший мало участвовал в жизни своего отпрыска, отделываясь регулярными финансовыми отчислениями и щедрыми подарками. Например, как та злополучная ультрамариновая Хонда. В принципе ему было все равно, на что Артур спускал полученные деньги, просто с машиной нехорошо вышло. Ещё до встречи со мной, её уже били… трижды. Поэтому отец грозился лишить Ару автотранспорта, если ещё хоть раз.
У Макса с семьёй всё было куда радужней. Родили его жили в долгом и счастливом браке, являя собою представителей интеллигенции: мама – искусствовед, папа – проректор одного из крупнейших университетов города. В воспитании Ребровы придерживались либеральных взглядов, главным правилом которых было: делайте что хотите, но высшее образование вы обязаны получить. И если Макс с должным образом внимал наставлениям родителей, то Ара лишь послушно кивал головой и влезал в очередную авантюра, забивая на учёбу. Ребров тоже не желал ровно сидеть на месте, но в отличие от брата умел сначала думать, а уже потом влипать в истории.
Как только им обоим исполнилось по восемнадцать лет, парни, расцеловав родственников и собрав нехитрый багаж (носки, трусы и запасные рубашки) переехали на съёмную квартиру в самом центре города. Зачем? А потому что была такая возможность.
Деньги Кирсанова-старшего позволяли не только платить за жилплощадь, но ещё оставалось на еду, выпивку, бензин и, что было не мало важно, услуги домработницы, так как все умения Артура и Макса вести хозяйство сводились к редким порывам пожарить яичницу и вынести бутылки после очередной гулянки.
Собственно с помощью последнего пункта мне и предстояло отрабатывать свою повинность.
Сейчас, практически пятнадцать лет спустя, я до сих пор не понимаю, что помешало мне сбежать от них. Вся наша сделка держалась сугубо на устной договорённости. Так-то у парней не было никаких рычагов давления на меня, ну, не пришла бы я, где бы они меня искали? А если б нашли, кому бы они и что потом доказали? Хотя это я сейчас понимаю, что никакого вреда они бы мне причинили, а тогда мне было смертельно страшно. И боялась я далеко не Кирсанова с его воплями или Макса с его холодными расчетами. Я боялась, что вся эта история дойдёт до родителей, а они уж не смогли бы просто так принять случившееся. Скорее всего, сделали бы всё возможное или невозможное, чтобы выплатить долг. Но потом припоминали бы мне это всю оставшуюся жизнь. А мне всё ещё безумно хотелось быть хорошей дочерью.
Поэтому нет ничего удивительного, что я целых полгода в тайне ото всех после школы честно бегала в квартиру парней, изображая из себя хозяйку – убиралась, стирала, гладила, готовила. Не то чтобы я всё это умела делать, но пришлось учиться, потому каждый мой промах сопровождался Кирсановским: «Убогая!».
Взрослая Я всё ещё в шоке, от того как четырнадцатилетняя пигалица попёрлась на квартиру к двум взрослым парням мыть полы. Но молодость она видимо всегда безбашенная. И тогда мне это показалось чем-то нормальным.
Поначалу я, конечно, была в панике. Впадала в ступор от постоянных оскорблений Артура, стараясь как можно меньше попадаться ему на глаза. Да и Макс во мне особо доверия не вызывал, хоть он и твердил всё время, чтобы я не боялась. Для них это была игра, два кота и одна маленькая мышка.
Но эти полгода не прошли бесследно для всех нас. Как-то так вышло, что я постепенно затесалась в этот крепкий мужской мир, и не потому что умела гениально жарить блинчики. В тот единственный раз, когда я попробовала сделать это, то чуть не спалила кухню. Артур за это на целую неделю понизил меня из «Убогой» до «Одноклеточной».
Сначала я научилась разговаривать с Максимом. Мы с ним часто болтали на кухне, пока я пыталась отодрать от сковородки очередной пригоревший кулинарный шедевр. Первое время это были просто разговоры о мире, Макс рассказывал о том, где он был и что видел. Мне ребёнку городских окраин всё это было до ужаса интересно, поэтому я жадно впитывала в себя каждое его подобно губке. Затем, мы как-то переключились на жизнь, на мировоззрение и философию. Видимо где-то в этот момент Реброву приспичило заняться моим окультуриванием. Пользуясь моментом, он стал заставлять меня читать книги.
Первое, что он притащил, был Рэй Бредбери «451 градус по Фаренгейту». Я плевалась, фыркала, но заставляла себя читать. Потом был Селинджер и его «Над пропастью во ржи». Но самым страшным моим испытанием на прочность явился Теодор Драйзер и его «Американская трагедия». Я её раз десять бросала. Но Макс был не приклонен. В наших спорах его главным аргументом было то, что я так и буду всю жизнь стирать им носки, если не возьмусь за голову. Никакой связи между первым и вторым я не видела. Мне вообще казалось, что я вполне сносно училась, подумаешь, что тройка по русскому языку.
В общем, я сопротивлялась Максиму как могла, но как-то не заметно для самой себя втянулась, начав выпрашивать у него, притащить очередную книгу из библиотеки его родителей.
С Артуром дела обстояли иначе. Ему нравилось изливать на меня своё раздражение и недовольство. Мне потребовалось время, чтобы понять, что дело не во мне. Просто у него характер был такой, резкий и несдержанный. Впрочем, я не удивлюсь, если выяснится, что поначалу бесила я его взаправду. Но затем, Ара стал получать удовольствие от ситуации. Ещё бы, постель заправлена, бутылки вынесены, чай заварен. Красота. Поэтому в какой-то момент он сменил свой гнев на милость, и повысил меня сначала до «Калеки», а потом до «Несуразной».
Малой я официально стала одним январским утром. У меня были каникулы, и я сбежала от родителей, в очередной раз соврав им о каких-то своих делах. В тот период уже осознанно старалась как можно больше проводить времени в квартире парней, это было однозначно интересней и увлекательней нахождения в собственном доме.
Влетев в квартиру, а у меня даже и ключи свои имелись, я сначала обнаружила убойный запах алкоголя и сигарет. Батарея пустых бутылок на кухне и полная раковина грязной посуды вовсю кричали мне о том, что накануне здесь была нехилая такая пьянка.
Умирающий Артур обнаружился на диване в гостиной. Он лежал, закинув руки за голову и натурально страдал. Я испугалась и даже подумала о том, а не позвонить ли мне в скорую. Но Ара смог разлепить один глаз.
– О, Лизка! – прохрипел он. – Будь человеком, сбегай в магазин за опохмелом, иначе сдохну.
– Мне не продадут, – попыталась я отмазаться. Мысль о покупке алкоголя меня пугала.
– А ты сделай так, что б продали, – умолял он меня.
Уже тогда не умела отказывать Кирсанову. Посмотрела на его бледное лицо, жалостливые глаза и послушно потопала в магазин, предварительно прихватив деньги из шкатулки со стратегическим запасом.
Вся моя решимость покинула меня на подходах к магазину. Стало даже не страшно, а стыдно. Но желание угодить Артуру перевешивало всё. Когда протягивала деньги продавщице, молилась только о том, чтобы руки не дрожали.
– Упаковку Балтики, – излишне деловым тоном заявила я.
– А не рано ли тебе, деточка? – возмутилась женщина за прилавком. – Паспорт то есть?
– Вы шутите? В моём возрасте так-то паспорт уже с собой не носят, – решила я брать наглостью.
– И сколько же тебе?
– Двадцать пять, – борзела я дальше.
– Ой ли?!
– Так, женщина, я тороплюсь. Вы мне либо продаёте пиво, либо мы с вами зовём администратора, – шла я напролом.
Через пять минут я победно выходила из магазина с целой упаковкой пива, прижимая пакет к себе так, словно это было самое большое богатство в этом мире.
Стоит ли говорить о том, как счастлив был Ара? После первой же выпитой банки пива, он чмокнул меня в лоб и восторженно объявил:
– Малая, ты – чудо!
А я стояла довольная и думала о том, что теперь месяц не буду мыть лоб.
Сейчас мне это всё кажется очень наивным. Хочется смеяться от того, как я гордилась тем, как смогла перехитрить продавщицу в магазине, как сумела добиться расположения обоих парней, как долго умудрялась врать родителям, что те даже не догадывались о том, в какой сомнительной компании пропадает их дочь. Это я в данный момент понимаю, что компания была сомнительной, а тогда… А тогда я была в диком восторге от всего происходящего. Ещё не понимая, какие необратимые изменения уже начинали зарождаться во мне.
Глава 11
Мамина помада, сапоги старшей сестры.
Мне легко с тобой, а ты гордишься мной.
Ты любишь своих кукол и воздушные шары,
Но в десять ровно, мама ждёт тебя домой.
(с) Кино
У нас была странная дружба. Даже несмотря на то, что в один прекрасный момент я перестала играть роль домработницы, торжественно вручив носки обратно их правообладателям, я всё равно продолжала смотреть на парней как на небожителей. К счастью, мне уже тогда хватало ума не показывать им это. И если бы Макс лишь усмехнулся моим мыслям, то Ара уж точно воспользовался бы ситуацией.
Впрочем, он и так ею пользовался без зазрения совести. Выражалось это в интересной форме. Я не сразу поняла, как ловко он менял меня под себя. А может быть, это просто я успешно перенимала весь жизненный опыт Кирсановского цинизма? Хотя, Макс тоже участвовал в процессе переделки моей неокрепшей личности, но не так явно.
Всё началось на одной из домашних гулянок, проводимых в небезызвестной нам квартире. Вообще мне долго удавалось не соприкасаться напрямую с этой стороной их жизни, ведь все тусовки начинались по вечерам, а я имела возможность бывать здесь только после школы в районе обеда. Папа был на работе, брат в яслях, мама занималась либо домом, либо так же была на работе, а Дашка… а Дашке было пофиг. К тому же, в первой половине дня парни сами по себе всё-таки пытались учиться, с определённой периодичностью посещая пары. У Макса это получалось чаще, у Артура значительно реже.
В тот день что-то пошло не так. Когда я прискакала к ним после уроков, на кухне (которую на правах хозяйки я честно считала своей) нагло расположилась компания, состоящая из двух парней, не считая уже тогда МОИХ ребят, и трёх девушек, одна из которых без всякого стыда восседала на коленях у Кирсанова.
Я стояла в проёме кухонной арки и наблюдала за происходящим, пока одна из девушек не обратила свой взор на мою скромную персону:
– Ой, ребёнок!
Не знаю, что покорёбило меня больше – пренебрежение, с которым на меня посмотрели, или это публичное «ребёнок». Чувство стыда залило моё лицо, сделав меня пунцовой.
– Аааа. Это Малая, – отмахнулся Ара, словно это все объясняло.
Первый раз за время нашего знакомства меня начало тяготить это обращение. Раньше казалось, что в нём было что-то личное, делающее меня особенной в их глазах. Теперь же это выглядело как мой недостаток. Я – ребёнок.
Расстроилась. Сначала ещё немного постояла в дверях, в надежде, что меня же всё-таки примут во взрослую тусовку. Но присутствующим было мягко говоря безразлично на разобиженную девочку в дверях. Артур был поглощён своей девахой, а Макс хоть и поглядывал на меня с любопытством, тоже не спешил включать меня в общий круг.
Психанув, поторопилась скрыться на лоджии. За окном вовсю бушевала зима, но здесь было достаточно тепло, чтобы я с кислым видом могла просидеть полчаса, пока голос Макса не вырвал меня из моих душевных страданий.
– Если хочешь, чтобы люди воспринимали тебя как взрослую, то и учись относиться ко всему соответствующе.
Ребров всегда понимал и видел больше, чем показывал. Это был редкий случай, когда он напрямую обозначил мне мою проблему, обычно он предпочитал ждать, пока до меня самой что-то дойдёт.
– А что я могу? – надув губы пролепетала я. Вообще-то, мне хотелось, чтобы Макс извинился, ну или хотя бы пожалел меня.
– Не вести себя как обиженный ребёнок? – предположил он. – Лиз, если ты чего-то хочешь, то умей об этом заявить. Желаешь играть во взрослой лиге? То и подавай это как твоё законное право.
– То есть бухать с вами и кидаться на грудь Артуру? – по-своему истолковала я Максовы слова.
– Ну, если ты так это понимаешь, то видимо ты и есть ещё ребёнок.
Мой первый усвоенный урок. Если ты чего-то хочешь, то ты не спрашиваешь разрешения, а делаешь так, чтобы все остальные поверили в твоё право на это. Когда-то это очень пригодится мне в работе.
Следующую порцию мудрости от братьев я получу уже через десять минут, когда Артур нетвёрдой походкой вплывёт на лоджию, где я буду сидеть и обдумывать слова Реброва.
– Обиделась?
– Нет, – совру я.
– Тебе нужно учиться лучше скрывать свои эмоции, – назидательно произнёс он.
– Кто бы говорил! – первый раз в жизни огрызнулась я на Артура.
Тот только фыркнул на меня.
– А какие эмоции ты у меня видела? Раздражение и злость не в счёт. Малая, этот мир достаточно хреновая штука, ему нельзя показывать свои слабости. Так что учись держать свою печаль под замком.
И я училась. Не показывай людям то, что твориться у тебя на душе, был мой второй урок. Либо весело, либо агрессивно, третьего не дано.
Жизненных уроков будет много, и я как прилежная ученица буду вбирать их все.
Не надо думать, что всё было плохо. Так-то нам жилось достаточно весело. Мы часами резались в приставку, устраивая бои в «Mortal Kombat» и заезды в многочисленных гоночках. Меня кормили мороженным и водили в кино.
В лет шестнадцать с позволения Макса меня допустили к кальяну и стали приучать к хорошему алкоголю. Когда мои сверстники глушили дешёвое пиво в подворотнях, я уже знала, что такое Henessy и Martini. Нет, меня не спаивали. Но истину «пить нужно уметь» я тоже не смогла пропустить мимо себя. Попыталась напомнить парням про их вечные гулянки, на что Ара со знанием дела изрёк:
– Мы мужчины, нам можно.
Ещё меня научили водить машину, и не просто водить, а гонять. В семнадцать я смело рассекала по улицам города на той самой Хонде, при этом, не имея водительских прав. Учёбу на права мне подарят на восемнадцатилетние.
Возможно, со стороны всё это выглядит достаточно паршиво: двое взрослых людей взялись за развращение юного ума. На самом деле, и Ара, и Макс, были точно такими же детьми, ввязавшимися в новую и увлекательную авантюру, слабо отдавая себя отчёт в том, что они творят. Меня не то, что приучали к плохому, скорее пытались сотворить своё подобие.
Они по-своему заботились обо мне, местами извращённо, но я точно знала, что это была забота. Ребров заставлял учиться, даже дневник раз в месяц проверял, подсовывал свои книги, а потом ещё и обсуждал со мной прочитанное. Ара помогал делать уроки по математике, в которой, несмотря на всё своё раздолбайство, он был гениален.
Кстати, его раздолбайство приходилось расхлёбывать мне. Пинать писать курсовые, напоминать про экзамены или ходить к нему в универ «рыдать» в деканат.
Последнее к слову выглядело очень фееричным.
Кирсанова опять готовились отчислять. Причём, на тот раз даже как-то конкретно, из пяти месяцев семестра он умудрился прогулять половину. Поэтому столкнувшись с очередным: «Малая, спасай», я уже на следующее утро стояла посреди деканата экономического факультета и «рыдала». Выглядело это очень трогательно, потому что ещё дома я запихала под футболку небольшую диванную подушку.
По внешнему виду мне можно было дать с одинаковой вероятностью и мои шестнадцать, и предполагаемые двадцать. За счёт тонкого телосложения и длинных волос я выглядела достаточно невинно. Мой беременный спектакль под названием: «Пожалейте отца моего ребёнка» прошёл на ура. Сам декан отпаивал меня водой, пока девочки-лаборантки бегали по соседним аудиториям в поисках валерьянки.
Ара был спасён. А я в очередной раз гордилась собой. Нет, не потому, что смогла провести вокруг пальца такое количество людей, а из-за того, что угодила объекту своего обожания.
Когда же я влюбилась в него? Наверное, сразу же как только увидела его выскакивающего из машины и грозящегося убить меня. Увидела и поплыла. Но из-за страха не сразу это осознала.
Артур всегда был великолепен. С его взрывной экспрессивностью, беспредельной наглостью и хитрым прищуром, а ещё эта его ямочка на щеке. У меня просто не было шансов.
Чем ярче мне казалась наша жизнь с парнями, тем тяжелее становилось с собственной семьёй. Я не то чтобы продалась за деньги, скорее уж повелась на эмоции. Жизнь родителей воспринималась мною как постоянная гонка на выживание, в которой не было места чему-то удивительному или чудесному.
Это сейчас я понимаю, что была несправедлива к ним. А тогда… Тогда со мной было сложно. Подростковый бунт очень хорошо лёг на идеи, которые я перенимала у парней. Больше не принимала, почему я должна терпеть Дашку, которая таскала мои вещи, следить за братом, который постоянно требовал внимания к себе, выполнять бесконечные поручения.
У родителей были очень правильные представления о том, какой должна быть семья. И если в четырнадцать мне многое спускалось с рук, то к шестнадцати годам с меня всё больше и больше спрашивали. Тогда и пришло понимание, что я не вписываюсь в эту правильную семью.
Думала, что всем надо только одного, чтобы я была правильной и обычной, не привлекающей к себе внимания, прилежной и хорошей. С пацанами же можно было всё. То что это «всё» ограничивалось их одобрением или неодобрением, я пойму намного позже.
Со мной никогда не было легко. Но постепенно стало невыносимо. Я ругалась с отцом, перечила матери, проклинала Дашку. Брату только как-то везло. Мне нравилось сидеть с ним, какой-то трепет появлялся в груди, когда я смотрела на это мелкое и лохматое чудо. Вот только признаваться в этом я себе не разрешала. И поскольку брат был моей обязанностью, то и отвязаться от него я пыталась всеми силами.
Целых два года мне удавалось скрывать от родителей свою дружбу с Артуром и Максом. И ни разу никто меня ни в чём не заподозрил. Были, конечно, недовольства, что я где-то пропадаю, но в тот момент мне верили. Потому что училась хорошо, потому что, несмотря на своё сопротивление, выполняла требования. Первые месяца, когда я только начинала бегать к братьям, чтобы отработать свой «долг», я и дома вела себя тише воды, ниже травы, в страхе, что все узнают о моей вине. Это уже потом, осмелев, я почувствовала, что могу вывернуться из всего чего угодно.
По мере роста моего умения выворачиваться и врать в «благих целях», я начинала чувствовать свою безнаказанность.
Попались мы совершенно нелепо.
Ребята на отдых улетели в Тай, а я снова оказалась наедине со своей серой и обычной жизнью. У меня к тому времени уже и друзей толком не было среди сверстников. Ещё бы, я же всё свободное пропадала либо дома, либо у парней. Их друзья стали моей компанией.
Шёл одиннадцатый класс, и мои одноклассниками казались мне сущими детьми. Я сидела на уроках и кисла. Хотя нет, не так. Учиться мне нравилось, привитая Максом страсть к знаниям давала о себе знать. А кисла я среди людей, мне было с ними скучно. Они были частью моей старой жизни и никто из них не знал, какой я могу быть. Сверстники видели меня нелюдимой злючкой, что, впрочем, было не далеко от истины.
И вот, в очередной раз выходя из школы с недовольным лицом, я услышала возбуждённый диалог двух своих одноклассниц.
– Ой, Кать, смотри какой симпотный!
– А тачка какая у него!
– Интересно к кому приехал? Я бы с таким познакомилась.
Я проследила за их восторженными взглядами и у школьных ворот увидела знакомую ультрамариновую Хонду. Артур невозмутимо стоял возле неё, оперевшись на капот. Он был загорелый, отдохнувший и такой родной. У меня словно крышу сорвало, когда я его признала. Кинулась в его сторону, хорошенько растолкав тех самых одноклассниц, которые ещё минуту назад посмели обсуждать моего Кирсанова. Ара тоже заметил меня, сделав шаг от машины, слегка наклонился вперёд и развёл руки для объятий. Налетела на него словной тайфун, обняв всем чем можно – руками, ногами. Так мы с ним и кружили на месте, привлекая к себе всеобщее внимание.
А вечером маме позвонила классная и доложила, что я у школы обнимаюсь с мужиками. Был скандал. Пыталась оправдаться, но каждое, моё слово играло против меня.
– Мама, мы с ним давно знакомы…
– То есть ты от нас давно что-то скрываешь?! – возмущалась родительница.
– Он хороший! – пыталась оправдаться я, в панике заламывая руки.
– Что значит хороший? – с другой стороны нападал папа.
– Они с Максом помогают мне!
– Значит, их ещё и двое?! – напару кричали они.
– Лиза, ты нас разочаровала, – пытался вразумить меня отец. – Теперь понятно, откуда взялось всё это твоё поведение. Вот благодаря кому ты стала такой…
Последнее слово сильно резануло слух.
– Какой?! – ощетинилась я.
– Неуправляемой.
Стоит ли говорить о том, что родители после этого попытались взять меня под тотальный контроль? После школы надлежало быть дома. Каждый день меня нагружали домашними делами и названивали на домашний телефон каждые полчаса. Любой шаг не в том направление тут же докладывался Дашкой родителям.
Начался мой персональный ад. Меня ломало и корёжило, вгоняя в такое отчаянье, что жить не хотелось. В школе тоже начали на меня поглядывать косо. Это только со стороны для всех Ара был «симпотный» и «с тачкой». Теперь же дружба с таким человеком делала меня чуть ли не шлюхой. Народ сделал те выводы, которые были удобно им.
Пригодились все уроки, донесенные пацанами до меня. По школьным коридорам я ходила гордо задрав нос, демонстрируя своё безразличие. Но внутри меня всё клокотало.
Это ещё сильнее отдалило меня от родителей.
Однажды я попыталась сбежать из дома. Но Макс вернул меня, хорошенько промыв мне мозги.
– Лиза, учись подстраиваться под ситуацию, – учил он меня в очередной раз. Потом, правда, смягчившись, добавил. – Побег не решит проблемы. Тебе надо попробовать навести мосты с родителями. Семья – это важно.
Я ещё попыталась возразить, что моя семья – это они с Артуром. Но Реброва было не переубедить.
– Мы никуда не денемся, я тебе обещаю.
В итоге виделись мы редко и урывками.
С родителями старалась вести себя ровно, притворяясь, что приняла ситуацию, смирилась. В итоге закончила школу, поступила в университет и… и сорвалась с катушек.
Парни учились на последнем пятом курсе, когда я поступила на первый. Теперь можно было пропадать с ними напропалую, не ночевать дома и на равных гулять с ними на всех вечеринках и посиделках. Я как-то очень резво вписалась в университетскую тусовку, ещё бы, я ж почти всех уже здесь знала.
В один момент стала самой популярной первокурсницей, и это мне до безумия нравилось.
Правда, моя семья и скандалы стали практическими синонимами. Мне даже брата перестали доверять, потому что я в любой момент могла сорваться и исчезнуть. Денег мне тоже не давали, в надежде хоть как-то сдержать мои широкие порывы. Но они мне уже были не нужны. Я научилась сама зарабатывать. Решала контрольные, писала рефераты, помогала разобраться с проблемами – договариваться с преподавателями я научилась моментально. Кирсановские советы не проходили мимо.
