Текст книги "Голова быка"
Автор книги: Алиса Дорн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
– Хорошо, – согласился я. – Давайте сюда ваш кофе.
Эйзенхарт с извиняющимся видом протянул мне стакан – уже полупустой.
– Я займу столик в забегаловке на углу, пока вы собираетесь, – пообещал он, – и закажу вам кофе.
– И заплатите за него.
Вздох, который испустил Эйзенхарт, должен был заставить меня усовеститься и перестать объедать бедного полицейского, но я был несгибаем.
– По утрам с вами безумно сложно договориться, – пожаловался детектив.
– Так не приходите ко мне так рано.
Это было рациональное предложение, но Эйзенхарт уже меня не слышал, спускаясь по лестнице и по-мальчишески перепрыгивая при этом через ступеньки. Я же со вздохом отправился собираться.
Когда я спустился в закусочную, Эйзенхарт приканчивал очередную порцию кофе, а на моем месте стояла еще шкворчащая яичница с помидорами, словно в подтверждение того, что Виктор хорошо изучил меня за время с приезда и знал, как со мной договориться в любое время суток, что бы он при этом не говорил.
– Итак, – поинтересовался я, отламывая половину булки, – что это за "тайная операция"?
– Ничего особенного, – торопливо заверил меня Эйзенхарт – Я вычислил человека, организовавшего нападение на вас, он был объявлен в розыск…
– Николас Хардли, кажется?
Я припомнил новое объявление в городской газете – практически идентичное тому, с которого все началось.
– Ага, – Эйзенхарт не удержался и все-таки стащил из корзины с хлебом рогалик. – Вчера вечером нам позвонили и сообщили, где он должен находиться. Осталось только приехать по адресу, задержать его, и дело раскрыто. И закрыто.
– Вот, значит, как…
Если в прошлый раз я жаловался на сумбурность его объяснений, то теперь я был готов заявить, что рассказ Эйзенхарта звучит слишком гладко.
– И часто вам так… удачно помогают в расследовании?
– О да, – непередаваемым тоном ответил Эйзенхарт. – Что бы мы делали без помощи сознательных горожан, честно исполняющих свой гражданский долг. Еще кофе, доктор?
Я посмотрел на часы, на которых было три четверти девятого.
– Разве мы не спешим? Вы не боитесь, что этот Хардли ускользнет от вас, пока вы наслаждаетесь арнуальской обжаркой?
И если никакой спешки нет, то какого ворона надо было будить меня в такой ранний час, мысленно добавил я.
– Ни в коем случае! Человек, назвавший нам адрес, указал точное время, когда подозреваемый будет там находиться.
Объяснения выглядели все подозрительней и подозрительней.
– И кто же этот человек, что он обладает подобными сведениями?
– Он не назвался.
– И вам это не показалось странным?
– Уверен, у него были на то причины.
– Вы издеваетесь?
– Нет, – я посмотрел прямо в его бесстыжие глаза, но ничего более не добился.
– Виктор, если вы решили от меня избавиться, то так и скажите, – устало пошутил я. – Но не выставляйте меня дураком.
– И в мыслях не было. Я действительно уверен в том, что у звонившего были причины не называть своего имени. И, – добавил он, – уж точно я не собирался от вас… избавляться. Напротив, я очень ценю вашу помощь.
Несмотря на серьезное выражение его лица у меня из головы не выходила очередная местная идиома – "врать на голубом глазу".
– В таком случае почему мы отправляемся на встречу, от которой несет как от приманки в капкане?
– Именно потому, – Эйзенхарт помешал кофе и в задумчивости отправил в чашку еще два кристалла сахара. – К капкану всегда тянет не только дичь, на которую он рассчитан, но и охотника, стремящегося проверить добычу.
– Вам обязательно говорить загадками? – по его примеру я взялся за кофейник.
– В этом деле – да. Поверьте, я бы и сам хотел поговорить с вами открыто, но не могу, – неожиданно серьезно ответил Эйзенхарт.
– Почему?
– По той же причине, по которой вы не откроете мне свое досье, доктор. Поэтому единственное, о чем я мог вас попросить – это о терпении. И о том, чтобы вы разгадали это дело сами.
– Почему вам так важно, чтобы я это сделал?
– Потому что в следующий раз меня может не оказаться рядом.
Сегодня у меня не было никаких сомнений в том, что Эйзенхарт знал, о чем говорит, но, к моему сожалению, пояснять свои слова далее он отказался.
Некоторое время, пока я обдумывал его последние намеки, за столом было слышно только звяканье ложки о стенку грубой фаянсовой чашки. Потом часы пробили одиннадцать, и Эйзенхарт отставил кружку в сторону.
– А вот теперь, – сказал он, сверяясь со своими часами, – нам действительно пора идти.
Стоянка газолиновых кэбов утром была полна, и нам без проблем удалось нанять автомобиль. Машина доставила нас к кварталу доходных домов в средней части бульвара имени генерала Клива, в район еще приличный, но граничащий со старыми жилыми кварталами. Бульвар, названный в честь человека, завоевавшего для империи остров Норлемман и ставшего прародителем нынешних, хотя и номинальных, правителей герцогства Лемман-Клив, тянулся стрелой через весь город, от центра и до остатков городской стены, где терялся в лабиринте старых проулков, расчерченных задолго до закона о городской санитарной безопасности. В этом плане Гетценбург был похож на лоскутное одеяло: новые кварталы соседствовали с остатками древних строений, богачи с бедняками, а выходцы с Королевского острова с краватскими мигрантами.
– Судя по номеру квартиры, его окна должны выходить во внутренний двор, – Эйзенхарт позволил автомобилю остановиться прямо у входа и вышел из машины. Наклонившись к водителю, он попросил того подождать нас и ненавязчиво продемонстрировал полицейский жетон – оставалось только надеяться, что кэбмен после этого не уедет еще быстрее, чем планировал раньше.
Мы поднялись наверх; Эйзенхарт достал из кобуры пистолет, и только тогда я почувствовал, что собственноручно ввязался в опасную авантюру. Вопреки обыкновению, мысль эта не вызвала у меня ни прилива адреналина, ни энтузиазма.
– Полиция, поднимите руки за голову и не двигайтесь… – громко потребовал Эйзенхарт, распахивая ногой дверь и целясь в подозреваемого. По его лицу было понятно, что сам он считает эту часть процедуры задержания бессмысленной, но закон суров и требует зачитать преступнику его права.
Встретивший нас человек был не велик для Быка, что значило, что он едва превосходил по росту Эйзенхарта, зато был вдвое шире каждого из нас. Обернувшись на голос, он за секунду оценил ситуацию и бросился напролом.
Виктор даже не успел выстрелить, как встретился с полом, сметенный Быком. Мгновением позже моя спина была впечатана в стену. С трудом вернув воздух в легкие и проклиная немереную бычью силу, я поднялся на ноги. Эйзенхарт опередил меня и уже преследовал Хардли, со стороны лестницы послышались выстрелы. Я успел как раз вовремя, чтобы увидеть, как Бык, пролетом ниже, решил укоротить себе путь и покинуть дом через окно – третьего этажа! Его физические данные, помноженные на Дар, это позволяли; нам с Эйзенхартом оставалось только смотреть на то, как он приземляется на кучу осколков в переулке.
– Да пошло оно все, – тяжело выдохнул Виктор. На лице его появилось знакомое мне упрямое выражение, но прежде чем я успел отреагировать, он последовал за Быком.
В моей голове промелькнуло видение разбитого тела и картина того, как я объясняю безутешной леди Эйзенхарт обстоятельства смерти ее сына, но когда я посмотрел вниз, я увидел Виктора, приземлившегося на козырьке над черным входом. Перекатившись к его краю, Эйзенхарт с громким охом рухнул на землю, но тотчас встал и, припадая на левую ногу, погнался за преступником.
Я выругался и поспешил вниз по лестнице, надеясь на то, что успею к выходу раньше, чем Бык и Эйзенхарт обогнут дом, и что по дороге подозреваемому не придет в голову свернуть в один из проулков старых кварталов, где я их никогда не найду.
Хардли действительно выбрал путь к бульвару, но на этом мое везение кончилось: мы опоздали. Появившийся из боковой улицы Эйзенхарт увидел меня склонившимся над телом шофера. Машина с диким скрежетом стартовала с места еще до моего появления.
– Он жив, – проинформировал я Виктора. – Без сознания.
Под затылком водителя расплылось кровавое пятно; оставалось молить Духов о том, чтобы его травмы ограничились сотрясением мозга.
– Ушел, ублюдок, – скорее прошептал Эйзенхарт. Быстро переведя дух, он достал полицейский свисток.
– А вот они – нет, не тратьте зря силы.
Два тела в штатском оказались для меня неожиданностью: я полагал, что на задержание мы отправляемся одни. Я ошибался.
Судя по картине происшествия, они вышли из укрытия, услышав выстрелы, и попытались остановить Хардли. Им повезло не так, как шоферу: от того Бык просто отмахнулся. Я подвинулся, давая Эйзенхарту увидеть тело, лежавшее рядом с бесчувственным кэбменом. Молодому Коту свернули шею. Его напарник лежал чуть поодаль, и это зрелище уже было не столь мирным. Его голова была почти отделена от туловища, между рваными краями артерий и мышц белел переломленный позвоночник. К сожалению, последствия адреналинового всплеска у Быков редко выглядят привлекательно.
– Ублюдок, – повторил Эйзенхарт подойдя поближе.
Он все же воспользовался свистком. Зачем, я понял только, когда от соседнего дома приковылял опасливо косящий глаза в сторону дворник.
– Вызовите врача, и поскорее, – приказал ему Эйзенхарт. – И полицию. Скажите, чтобы к вам направили комиссара Конрада. Передайте ему…
– Погодите, – удивленно перебил я его. – Разве мы не собираемся дождаться приезда полиции?
На лице Эйзенхарта появилась отчаянная улыбка.
– Мы, доктор, собираемся ловить машину.
За то время, что мы простояли у входа, мимо нас не проехало ни одного автомобиля, о чем я не преминул сообщить Эйзенхарту. Но в ответ получил, что пока он видит преступника (чья машина действительно виднелась далеко впереди – прямизна бульвара вообще позволяла в ясный день увидеть как шпили городской ратуши с одной стороны, так и старые городские ворота с другой), сдаваться он не собирается.
Его преданность делу можно было бы назвать похвальной, если бы бульвар не был пуст. В городе и без того было немного автомобилей, а утром, когда большинство их владельцев еще праздно спали, искать их на дороге и вовсе было бесполезно. Только трамвай неспешно развозил пассажиров, да лошадь, запряженная в телегу с сеном, брела позади.
– У нас все еще есть шанс, – упрямо заявлял он.
Терпение его было вознаграждено на четвертой минуте, когда машина, на которой стремительно отдалялся от нас Хардли, стала размером не более точки. Я в тот момент отвлекся на прибывшего (увы, пешком) врача, но, услышав визг тормозов, обернулся. Эйзенхарту удалось остановить вырулившую на бульвар машину, однако садиться в нее он отчего-то не спешил.
– Залезайте, или вы передумали? – я поспешно распрощался с коллегой, вверив ему пациента.
Эйзенхарт скривился и еще раз осмотрел улицу: кроме уже виденных нами трамвая и телеги никого не было. Тогда он все же уселся на переднее сиденье.
Причину его столь странного поведения я понял, забравшись внутрь и увидев водителя. Вернее, еще до того, когда почувствовал аромат растертой между пальцами полыни, пропитавший собой салон.
– Следуйте за той машиной, – хмуро велел Эйзенхарт. – Вы вообще умеете водить?
– Глупый вопрос, – хмыкнула леди Гринберг (а это была она), без лишних вопросов вновь разгоняя автомобиль. Обернувшись ко мне, она улыбнулась, как мне показалось, с искренней радостью. – Как здорово видеть Вас, доктор! Как ваши дела?
Я был уверен, что за минувшие с нашей встречи месяцы леди позабыла обо мне, однако это оказалось не так ("Первое обвинение в убийстве не забывается, доктор," – с усмешкой поправила она меня). Леди Эвелин с интересом расспрашивала меня о работе, университете и неудачных биржевых сделках, не забыв даже о моем ошибочном вложении в акции Южно-Роденийских Железных Дорог, корпорации столь же фальшивой, сколь и убыточной для инвесторов.
Я осторожно отвечал ей, хотя после произошедшего вести светскую беседу, да еще и на опасной для города скорости, казалось чем-то сюрреалистичным.
– А как ваши дела? Я вижу, вы научились управлять автомобилем. Весьма необычное хобби для молодой леди, должен сказать.
Автомобили, хотя и набирали популярность, все еще оставались диковинами. Ими пользовались, но мало кто изучал их самостоятельно, когда существовали специально обученные вождению люди.
– О, это недавнее увлечение, – беззаботно прощебетала леди.
Мы с Эйзенхартом невольно переглянулись.
– И как давно вы за рулем?
– В машинах или в неделях? – не давая нам выбрать, она сама ответила на вопрос. – Четыре.
– Недели, я надеюсь?
– И машины тоже, – леди надавила на педаль газа сильнее, отчего деревья стали проноситься мимо окна с угрожающей быстротой. С другой стороны, расстояние между нами и Николасом Хардли тоже существенно сократилось.
– И в чем же была причина их столь частой замены? – с осторожностью поинтересовался я.
– Слишком низко летали.
С переднего пассажирского сиденья донеслось ядовитое хмыканье.
– Возможно, потому что они для этого не предназначены?
Автомобиль резко остановился, чтобы не повалиться вперед, я схватился здоровой рукой за спинку переднего кресла.
– Можете выйти, – предложила леди Эвелин, закуривая сигарету. – Если вас не устраивает мой стиль вождения или что-то еще…
Эйзенхарт уставился на нее во все глаза.
– Вы что, с ума сошли?! Вы хоть представляете, что вы творите?
– Нет, – равнодушно бросила леди, стряхивая пепел в окно. – Возможно, потому что вы забыли сообщить мне, в чем дело? Как в прошлый раз, когда пообещали все рассказать, а в итоге о судьбе своих убийц я узнала из газет спустя лишь несколько месяцев.
– Я был не прав, – скрепя сердце признал Эйзенхарт, как мне показалось, чтобы отвязаться, а не из раскаяния – Вы это хотели услышать? Мне плевать, как вы водите, плевать, если мы разобьемся. Теперь вы можете вновь завести вашу проклятую машину?
– Нет.
– Тогда что вы от меня хотите?
– Все. Я хочу узнать все, если уж собираюсь опять ради вас рисковать жизнью.
– Леди, – из губ Эйзенхарта это слово приняло угрожающий оттенок, – в той машине опасный преступник, и если из-за вас я его упущу…
– Не упустите, – перебила его леди Эвелин. – Это, – ее руки любовно погладили обтянутый кожей руль, – "Луиза Н6", способная разогнаться до девяноста четырех километров в час за двадцать секунд. Она догонит вашего преступника за считанные мгновения, а вы пока успеете мне все рассказать.
– Он не может, – вступился я за Эйзенхарта. – И дело не в его желании. Поверьте мне, леди, я сам допытывался у него подробностей этого дела, и безрезультатно.
– Вам я верю, – леди Эвелин перегнулась через сиденье и посмотрела мне в глаза. – Но тогда пообещайте мне рассказать хотя бы то, что знаете сами.
Я с легким сердцем дал ей слово. Я не знал, какими причинами руководствовался Эйзенхарт, оставив леди Эвелин в неведении касательно судьбы ее покусителей, однако в любом случае считал это слишком жестоким наказанием. И если рассказ о моих догадках позволит искупить вину Виктора, я с радостью пойду на это.
Когда автомобиль тронулся с места, мне стало ясно, что ранее мы видели далеко не всю его мощность. Картина за окном почти слилась в одно размытое пятно, и я покрепче ухватился за подлокотник, словно это могло спасти меня в случае аварии.
"Луиза" действительно была способна догнать автомобиль Хардли. Стремясь избавиться от преследователей, тот нырнул в один из прилегавших к бульвару проулков.
Это было умно. На прямой дороге у Хардли не было ни единого шанса, однако здесь, в старых кварталах, где улочки были проложены задолго до появления автомобилей, и ни одна из них не была вычерчена по линейке, леди Гринберг была вынуждена сбавить скорость, следуя за Хардли по городскому лабиринту.
– Не переживайте, доктор, – утешила меня леди Гринберг, лихо вписываясь в очередной поворот. – Может, я за рулем не так уж и долго, но километров накрутила достаточно. Это так… невыносимо – сидеть все время взаперти из-за траура. Я не могу еще появляться на людях, поэтому часто беру машину и просто выезжаю в город на целый день.
Я обратил внимание на тоску в ее голосе – и на то, что за исключением набивного гардарикского платка в ее внешности не осталось ярких пятен. Даже канареечные перья в волосах были спрятаны под шапочку черного ханского меха. Действительно, убийство ее жениха (как оказалось, фиктивного) произошло менее полугода назад, и по обычаям эти месяцы леди Эвелин должна была проводить, не выходя из дома и не принимая посетителей. Зная, что ее и покойного барона Фрейбурга не связывали никакие отношения кроме деловых, я и не подумал о том, что леди Эвелин будет соблюдать необходимый церемониал. Оставалось только посочувствовать ей: за время знакомства леди Эвелин показалась мне энергичной и деятельной натурой, которая должна была с большим трудом переносить подобное заточение.
– Раз уж мы заговорили о трауре… разве вы не получили наследство? – подал голос Эйзенхарт, не отрывавший взгляда от преследуемой машины.
– Ах да, – леди бросила на него косой взгляд. – Когда, спустя несколько недель тишины, газеты разразились историей об убийстве Ульриха ревнивой любовницей, я очень удивилась. Но представьте себе мое удивление, когда спустя какое-то время со мной связался поверенный Ульриха и объявил меня единственной наследницей! Случайно не ваша работа, детектив? В любом случае, я отказалась.
– Моя, – легко признался он. – Я подумал, что общественности необязательно знать всю правду. Но отказаться от права наследования? Почему? Разве вам не нужны были деньги, чтобы уехать в колонии?
Всю авантюру с фиктивной помолвкой леди Гринберг затеяла ради денег, оставленных ее бабушкой. По условиям завещания, получить их леди Эвелин могла только выйдя замуж или обручившись до своего совершеннолетия – что она совершенно не собиралась делать. Тогда и родился спорный с моральной точки зрения план по получению наследства.
Смерть барона Фрейбурга, исполнявшего роль жениха в этом спектакле, разрушила все, лишив леди Гринберг шанса на получение денег и новую жизнь вдали от родственников. Какая-то часть меня сочувствовала ей, но до сегодняшнего дня я не думал, что Эйзенхарт разделяет мои сантименты.
– Я передумала. Я нашла кое-что, ради чего стоит здесь остаться.
Мы не успели узнать, что это было. Неожиданно для всех, лобовое стекло жалобно звякнуло и пошло трещинами вокруг небольшой дырочки прямо посередине.
– Кажется, в нас стреляют.
– А ведь я был уверен, что после четырех пуль в плечо двигать правой рукой он не сможет, – пробормотал Эйзенхарт. – Я ошибался.
Второй выстрел заставил нас отнести к опасности серьезней.
– Пригнитесь! – крикнул я леди Эвелин.
– Еще чего! Если вы не заметили, мне нужно видеть, куда ехать, иначе мы разобьемся.
Машина опасно вильнула, огибая препятствие; только эта случайность позволила нам избежать встречи с третьей пулей.
Сжимавшие руль пальцы побелели от напряжения, губы были сжаты в нитку, однако, если бы я знал леди Эвелин ближе, я бы посмел предположить, что леди была скорее рассержена, чем напугана.
Мне вспомнилось, какой хладнокровной, даже отрешенной, она казалась, когда пришла в полицейское управление после покушения. Тогда меня восхитило ее самообладание, в данной же ситуации оно стало отдавать чем-то неестественным, принадлежащим той грани бытия, где нет места жизни в нашем понимании этого слова. Она не падала в обморок, не прижимала руки к груди, не всхлипывала от страха – хотя многие в такой ситуации испытали бы подобное желание. Но не леди Эвелин.
– Сколько еще у него выстрелов? – вместо этого практично поинтересовалась она у Эйзенхарта. Она сосредоточилась на управлении автомобилем на узкой мощеной мостовой, подернутой еще утренним инеем.
– Девять. У него два военных "Кригера" на шесть патронов каждый.
Леди пробормотала что-то нецензурное себе под нос.
– Будем надеяться, что он не попадет в бензобак.
Словно услышав ее мысли, следующий выстрел ушел ниже. Как и два последовавших за ним.
– Шины, – сердито прошипела леди Эвелин, – он стреляет по шинам!..
Мы и сами это поняли, когда после громкого хлопка машина просела на один бок, и все перед глазами завертелось. Теряя управление на повороте, леди Гринберг ударила по тормозам, но было слишком поздно. Последним, что я запомнил, прежде чем закрыл глаза, была кирпичная кладка стены впереди.
Глава 7
Вопреки моим ожиданиям, столкновения я не почувствовал. Машину ощутимо тряхнуло при торможении, но когда я открыл глаза, стена была на том же месте, а я все еще был жив. Автомобиль остановился меньше чем в десяти сантиметрах от кирпичной кладки – везение, достойное вмешательства Духов. Леди Эвелин, поправив съехавшую набок шапочку, легко выскользнула со своего сиденья и присела на корточки у простреленного колеса.
– Что там? – поинтересовался Эйзенхарт, выходя вслед за ней. – Починить можно?
Леди Эвелин что-то пробормотала на иньском наречии.
– Шина в лохмотья и трещина в ободе, – повторила она громче, поднимаясь на ноги и выбрасывая испачканные во время осмотра перчатки прямо на землю. – Тут и вулканическая мастерская не поможет, которой я, кстати, поблизости не вижу, – язвительно добавила она, обращаясь к Эйзенхарту. – Смиритесь, погоня окончена.
Тот смерил ее внимательным взглядом.
– Не думаю. В конце концов, – подмигнул он ей, – не зря же из всех машин в городе навстречу мне выехала ваша.
Леди Эвелин дернулась, словно ее ударили.
– Совпадение, – отрезала она.
Между ними явно что-то происходило. Со стороны леди Эвелин сейчас мало походила на Канарейку; если в начале нашей встречи она просто была рассержена на Эйзенхарта за его поведение, то сейчас она походила скорее на хищника, оценивающе кружащего возле противника – и в любой момент готового ударить. Эйзенхарт же наоборот был расслаблен и весел, как уверенный в своей правоте человек – хотя я не мог найти причин для этого. Преступник, которого он искал вот уж несколько недель, скрылся в неизвестном направлении, найти его не было никаких шансов, а сами мы, лишь чудом избежав смерти, застряли неизвестно где.
– Возможно, – беспечно сообщил он. – но если и так, то счастливое. А, значит, мне может снова повезти.
Позади нас послышались шаги.
– В таком случае, может, спросите у них, нет ли у них автомобиля? – елейным тоном предложила девушка. – Вы ведь так удачливы. Вдруг вам повезет опять.
К нам приблизились двое молодых мужчин, заметно взволнованных и явно собиравшихся на улицу в спешке. Один из них, добродушного вида парень с взъерошенными волосами и удивленным взглядом янтарных совиных глаз, выбежал только лишь в рубашке и на ходу натягивал пальто.
– Эй, вы в порядке? Мы видели вашу аварию в окно…
– Все хорошо, – отмахнулся Эйзенхарт, внимательно изучая незнакомцев. – Леди очень вовремя удалось затормозить.
– Леди Эвелин? – молодой Филин удивленно моргнул и склонился в легком поклоне перед вышедшей из-за кузова "Луизы" девушкой.
– Мы знакомы?
Она, отвлекшаяся от перепалки с Эйзенхартом, так же недоуменно посмотрела в ответ, словно перебирая в уме знакомых, которых могла бы встретить в столь нелепой ситуации.
Нелепой была не только ситуация, но и внешний облик Филина. Если безупречное произношение и знакомство с леди Гринберг и могло навести на мысли о достойном положении в обществе, то состояние его одежды сразу заставляло отбрасывать эту теорию. Ни один приличный человек (кроме Эйзенхарта, чьи вещи хотя и были всегда баснословно дорогими, быстро приходили в негодность после поисков расчлененного трупа на городской свалке, прыжков из окон доходных домов и трехдневных "мозговых штурмов" в кабинете) не позволил бы себе появиться на людях в пальто полувекового возраста с полуоторванным карманом и пятнами машинной смазки на груди.
– У вас случайно нет машины на ходу? – совершенно серьезно поинтересовался Эйзенхарт, пришедший к тем же выводам что и я.
– Нет.
– Oui[9]9
фр.; да
[Закрыть], – одновременно ответил спутник Филина, молодой и худощавый джентльмен, до сих пор хранивший молчание.
Между ними завязался оживленный спор на арнуальском. Я провел пять лет на войне то в союзе с Арнуалем, то против него, но все же знал язык недостаточно бегло, чтобы понять, о чем шла речь. Ухо выхватывало отдельные слова: "expИrience"[10]10
фр.; эксперимент
[Закрыть], «charge»[11]11
фр.; заряд
[Закрыть], «puissance»[12]12
фр.; в данном случае: емкость, мощность
[Закрыть]…
– Полиция, – Эйзенхарт перебил спорщиков и достал жетон. – Я вынужден реквизировать ваш автомобиль. Если вы не против, – подумав, добавил он, обращаясь к Филину.
Тот только взмахнул рукой, дескать, делайте, что хотите.
– Пойдемте.
По ту сторону кирпичной стены, столкновения с которой мы только чудом сумели избежать, оказался бывший каретный двор.
– Мы только переехали и еще не успели повесить табличку, – пояснил Филин, заметив, как все обратили на лежавшую при входе вывеску "Электромастерская Э. Дюбаль и партнер". – Леди Гринберг, господа, это мой напарник, Эжен Дюбаль…
– Тот самый Эжен Дюбаль? Я ваша горячая поклонница!
Я обернулся. На кумира девичьих грез арнуалец походил мало, но восторг, прозвучавший в голосе леди Эвелин, заставил меня задуматься, не видел ли я его прежде на сцене.
– EnchantИ [13]13
фр.; очарован
[Закрыть], – месье Дюбаль, явно польщенный таким вниманием, церемонно поклонился. – Если, конечно, Вы ни с кем меня не спутали.
– Но что вы делаете в Гетценбурге? Вы, самый молодой член Арнуальской Академии наук…
– Бывший член, мадемуазель. Это долгая история… – в его голосе слышался тяжелый континентальный акцент.
– И это не та, которую следует рассказывать леди, – вмешался Филин.
Леди Эвелин только рассмеялась.
– Вы пытаетесь меня отпугнуть или заинтриговать?
Мастерская выглядела так, словно была не новой, а функционировала еще со времен императрицы Клементины – и все это время без уборки. Пробираться между завалами конструкций и запчастей приходилось с великой осторожностью. Зато стало понятно плачевное состояние одежды забывшего представиться партнера: я и сам неловко зацепился за какую-то деталь, оставившую на рукаве липкий темный след.
– Зачем вам машина? – спросил я Эйзенхарта. – Хардли уже все равно не нагнать.
– Вы знаете, где мы, доктор?
Я понятия не имел. Я не слишком хорошо ориентировался в городе, а после той бешеной гонки и вовсе не представлял, где мы оказались.
– Мы у восточных ворот. А как раз за ними, – предупредил он мой вопрос, – ну, почти за ними, живет человек, который точно знает, куда отправился Хардли.
– Откуда? Или это опять ваш загадочный информатор?
Эйзенхарт рассмеялся:
– Поверьте, когда мы приедем, он сразу перестанет быть для вас загадкой. Хотя, – честно добавил он, – менее таинственным от этого он быть не перестанет.
Через анфиладу бывших конторских помещений мы прошли на задний двор, где нашему взору предстало… нечто. Стоявший под открытым небом автомобиль напоминал первые "самоходы", лишенные отделки и поражающие сложностью выставленного напоказ каркаса.
– Я говорил, что это экспериментальный образец, – попытался оправдаться Филин.
– Ага… – у Эйзенхарта, как у всех нас, перехватило дыхание от увиденного. – Ничего, мы просто обожаем эксперименты… Оно точно ездит?
– Oui, – оскорбленно ответил арнуалец, помогая леди Эвелин забраться на заднюю скамью; я не знал, почему, но Эйзенхарт, отказывавшийся сперва садиться к ней в машину, попросил леди сопровождать нас в дальнейшей поездке, а она только этого и ждала: у нее единственной глаза при виде этого чудовища загорелись не ужасом и отвращением, а восторгом, – и отлично.
– Ладно… – Эйзенхарт предпочел не спорить и уселся впереди. – Доктор, вы с нами?
Я с сомнением посмотрел на латунные цилиндры и трубки, высовывавшиеся из-под передних сидений. Я не ретроград, но почему-то идея прокатиться на этом… образце не вызывала у меня энтузиазма.
– Разумеется.
* * *
Месье Дюбаль не обманул – машина действительно ездила отлично. Даже слишком, на мой вкус. В ушах свистело, глаза слезились от ветра, а я, наконец, понял, что имела в виду леди Эвелин, когда говорила, что «они слишком низко летали»: на ровной дороге автомобиль разогнал такую скорость, что в самом деле возникало ощущение полета. С лица леди Эвелин, сидевшей по соседству, всю дорогу не сходило мечтательное выражение, я же крепко вцепился в скамью и молил Духов, чтобы на следующем повороте меня не вынесло из машины.
Первым, что мы увидели на подходе к вороньему табору были пестрые разноцветные ленты, удивительными цветами распустившиеся на черных ветках боярышника. Старый оберег от зла, превратившийся в символ несчастий – я и не думал, что кто-то еще помнит эту традицию. Потом машина, повинуясь приказам Эйзенхарта, свернула с частной дороги на размытую прошлой осенью колею, и за изломанными силуэтами деревьев показались шатры, яркие как завязанные на кустарнике узлы.
Немного не доезжая до разбитого на лугу лагеря, Виктор велел остановить автомобиль. Стоило только заглушить мотор, как на капот машины приземлился черный ворон, хитро косящий на нас черным глазом. От неожиданности мы все – за исключением детектива – вздрогнули.
Ворон. Самый таинственный из всех покровителей, и один из самых опасных. В то время как другие Духи выбирали, кого одарить своим благословением, по склонности и таланту, Ворон смотрел на судьбы. Должно быть, таким образом проявлялся его интерес к человечеству и его истории: всех его подопечных объединяло одно – их глазами он видел самые значимые события мира, будь это извержение вулкана или революция в Арнуале, железнодорожная катастрофа или цунами у берегов первой колонии. Одного этого было достаточно, чтобы люди невзлюбили Воронов, считая их предвестниками беды. Но это было не все: Ворон жадно наблюдал за нами чужими глазами, взамен даруя родившимся под его звездой неслыханную удачу, позволявшую уцелеть даже в эпицентре взрыва. Взять, к примеру, недавнюю статистику: единственным выжившим при крушении "Манифика" на 185 членов экипажа и три тысячи пассажиров оказался молодой Ворон-аппенинец, зайцем пробравшийся в машинный отсек. Мне доводилось видеть, как один военный корреспондент спокойно проходил по минному полю и возвращался из самых кровавых битв без единой царапины – а он ради хорошей фотографии имел обыкновение кидаться в самую гущу событий. Ворон заботился о своих подопечных и даровал им долгую, хотя и вряд ли счастливую, жизнь.
Воронов ненавидели: они приходили и приводили за собой несчастье, а сами оставались невредимыми. Неудивительно, что их винили за следовавшую по пятам смерть. Сложно видеть в человеке жертву обстоятельств, когда все вокруг мертвы.
Первое сожжение Ворона датируется еще тринадцатым веком. Тогда толпа в маленькой горной деревушке решил, что чумы не станет, если не станет человека, который ее привел (то, что чума началась еще до прихода чужака в деревню уже не играло роли). И остальной мир подхватил: если убить Ворона до того, как он нашлет несчастье, все обойдется. Их называли живой смертью, похитителями удачи, бедой во плоти. Их сжигали, колесовали, отправляли на гильотину – не за преступления, а только за то, что им не повезло родиться. Гонения на Воронов продолжались шестьсот лет. Их почти не осталось, а немногие выжившие последовали примеру бродяг-йенишей и сбивались в таборы, готовые подняться в любой момент.
