Текст книги "Позволяю любить"
Автор книги: Алина Ржевская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Антон
…И было все.
Крики и слезы матери, «скорая помощь», глупая суета, врачи, ревущая сирена, больница с неизбежным, въевшимся в серые стены запахом хлорки, нашатыря и еще каких-то противных лекарств…
Антону все это было безразлично. Накатило странное чувство отрешенности, словно все это происходит вовсе не с ним, а с кем-то другим. Он же – будто со стороны наблюдает за неким плохо отрепетированным действом.
Антон не сразу даже понял, о ком идет речь, когда медсестра в приемной обмолвилась, что надо позвать Анну Сергеевну. Какое отношение имеет какая-то чужая Анна Сергеевна к его Анечке?
И вдруг в палату вошла Аня. В костюме, как у всех нормальных хирургов, – Антон по телевизору такие видел: брюки и блуза-роба с застежкой на спине, зеленого такого, болотного цвета. Аня любит зеленое… На шее у нее болтается хирургическая маска. Значит, эти атрибуты и превращают ее в Анну Сергеевну, ну-ну. А впрочем, глаза, жесты, губы, походка – все это знакомо Антону до мелочей.
Это – его Аня. Антону вдруг стало неловко, нестерпимо неловко.
– Уйди, сука! Видеть тебя не хочу! – закричал он, пытаясь вскочить с места, но медсестра и санитарка резво ухватили его с обеих сторон и уложили обратно на кушетку. Они недоумевающе переводили глаза то на Аню, то на него.
А Антон продолжал бесноваться и выкрикивать ругательства.
У Ани земля ушла из-под ног. Антон – весь в крови, пытался покончить с собой, хотел умереть. Из-за нее! Господи, это она во всем виновата!..
Стоп. Хватит распускать слюни-сопли. Надо действовать. Заламывать руки, хвататься за голову – это все успеем потом. А сейчас обойдемся без эмоций. Нет времени.
Ступор моментально прошел. Она – врач, а он – ее пациент. Рядовой, один из многих. Никто не заметил ее мимолетного замешательства.
– Внутривенно дроперидол с фентанилом, – отдала она короткое распоряжение медсестре. Аня привыкла говорить лаконично – ни к чему лишние слова. Некогда разводить длинные речи, а то пациент невзначай умрет.
– Вы его знаете? – с любопытством поинтересовалась медсестра. – Почему он не хочет, чтобы вы…
Аня не дала ей договорить, не потеряла самообладания в этой ситуации:
– Вы будете слушать, что кричит испуганный мальчик во время истерики? Или все-таки попытаетесь выполнить распоряжение врача? – Голос жесткий, не терпящий возражения. Это – приказ, ослушаться нельзя. – Или мне повторять по десять раз?
Аня не кричит, говорит спокойно и строго. Несколько слов – и она указала всем место. Даже Антон умолк. Смотрел расширенными от ужаса глазами, как она придвигает к себе медицинский столик, откидывает стерильную салфетку.
– Он же порезал вены, – растерянно говорит медсестра, приготовив шприц.
– В другую руку, – показывает Аня, и Антону кажется, что Аня еле сдерживается, чтобы не приголубить медсестру каким-нибудь ругательством.
Она берет пинцетом какие-то страшные инструменты – металлические, блестящие. «Орудия пыток», как они шутили с ребятами, только звякают тоненько, ударяясь о белый эмалированный лоток. Пока Аня готовится (к чему?), медсестра крепко затягивает руку Антона жгутом.
Больно.
Он сжимается от страха, но перед Аней стыдно показывать слабость. Игла входит в тело, вонзается со стальной беспощадностью. Антон с детства боится уколов.
– А-а-а! – вырывается из него по-детски тонкий крик. Не сдержался.
– Тихо, тихо, Антошка, не бойся. Я ничего страшного с тобой не сделаю. Посмотри на меня. – Голос Ани тихий, мягкий, нежный.
Она ласково успокаивает его, берет за руку, гладит по щеке. Будто это не она только что приструнила всех ледяным командирским тоном, будто не она только что отчитывала медсестру за то, что та не знает, как надо делать уколы.
– Больно, – еле слышно шепчет он, пересохшие губы его не слушаются, по щекам текут крупные слезы.
– Знаю. Сейчас подействует лекарство, все пройдет, – тихо уговаривает она. – Успокойся, все будет хорошо. Наложим парочку швов, и все кончится. Глупенький ты мой…
– Не надо, – всхлипывает он.
– Ну-ка тихо лежи, не дергайся. Тсс, – шепчет Аня. – Потерпи. Пока нельзя.
Антону кажется, что это не лекарство на него действует, – это сама Аня, ее голос, взгляд ее, аромат духов так нежно и замечательно работают над его покоем. Запах жасмина и розы, горько-сладкий… в нем больше горечи, чем сладости… он уже не замечает больничных запахов.
Антон вглядывается в глубину ее глаз, таких знакомых и родных, пытается разглядеть ответ на свой вопрос. Вопрос только один, но в настоящую секунду он – самый главный, самый важный для него. И вслух его произнести нельзя. Он это знает, чувствует. Этот вопрос можно задать, лишь находясь наедине с любимой. Это не для посторонних глаз и ушей.
Не может он выставлять свои чувства напоказ. И сейчас остается только смотреть ей в глаза. Антон боялся, что она отведет взгляд, ведь она не знает, что обезболивает вовсе не лекарство, а эти глаза. Аня что-то говорила ему, но он не слышал, находясь в полусонном-полупьяном состоянии. Не важно. Она тоже не скажет ничего главного, когда вокруг столько людей.
А пока – просто слышать ее голос, дающий такое мощное успокоение. Хотелось вдохнуть этот голос, чтобы каждый звук проник в него как можно глубже. А если этого голоса не будет, если он пропадет, то тогда и дышать будет нечем…
Как можно жить, зная, что она – где-то с другим, с кем-то, кто будет так же смотреть ей в глаза, кому дозволено будет прикасаться к ней, слышать этот единственно любимый голос…
И Антон снова всхлипнул и заплакал. Теперь уже навзрыд. Слезы сами лились из него, и как ни пытался он их сдержать, они текли и текли по лицу. Странно, думал Антон в наркотической полудреме, как же это так получается: глаз у человека всего пара, а слезы, говорят, текут в три ручья…
– Антон, – протяжно звал его голос Ани. – Ты чего? Успокойся, я уже закончила. Так хорошо себя вел… Ты просто молодец…
А Антон все плакал и плакал. Он и сам не мог этого объяснить. Не то чтобы себя жалко – нет, просто вновь представил ее вместе с другим. Он не смог ничего сказать Ане в ответ, только смущенно отвернулся, все еще продолжая всхлипывать.
– Пусть, это помогает, – сказала Аня кому-то, а рука ее нежно погладила его по голове, поправляя упавшую прядь волос. – Легче становится.
От этого жеста ему захотелось прижаться к ней, как когда-то к маме, уткнуться ей лицом в шею. Но – смотрели люди. Как же сейчас Антон их ненавидел!
Аня наконец вышла. Медсестра посмотрела ей вслед и перевела подозрительный взгляд на заснувшего мальчика.
В коридоре Аня сразу увидела заплаканную растрепанную женщину, которая встревоженно встала, стоило открыться двери. Аня сразу догадалась, что это мать Антона.
Женщина метнулась к ней.
– Доктор, – начала было она, но почему-то запнулась, словно испугалась какой-то нелепой ошибки.
«Опять моя внешность меня подводит, – мысленно усмехнулась Аня. – Я слишком молодо выгляжу, люди полагают, что в таком возрасте нельзя быть врачом».
– Вы – мама Антона? – спросила Аня и мысленно похвалила себя: избрала правильную интонацию. Голос спокойный, уверенный, преисполнен собственного достоинства. Впрочем, в мыслях царил хаос. Ведь это она, мать Антона, стоит перед ней, и никого иного, а именно ее сына она, врач, довела до попытки самоубийства.
Стоп, снова скомандовала себе Аня. С этим тоже разберемся потом. Проблемы решаются по мере их поступления. Сначала – поговорить с матерью, узнать как можно больше информации о произошедшем.
– Да, я – мама. Как он? Можно мне к нему? – В голосе женщины слышались растерянность, испуг и отчаянная мольба.
– Не волнуйтесь, ничего страшного. Мы наложили швы. – Аня преградила ей путь. – Он спит.
Не в том сейчас мальчик состоянии, чтобы выслушивать причитания и обвинения перепуганной мамаши. Женщина явно на грани истерического приступа. Аня поняла это моментально, еще тогда, когда заметила эти глаза, эти бесцельно мечущиеся пальцы, что судорожно сжимали сумочку. Она была хорошо и модно одета, однако одежда была измята, прическа всклокочена, макияж неопрятно растекся вокруг глаз.
– Я хочу поговорить с его врачом. – Женщина сделала попытку успокоиться, в ней даже проклюнулась напористость. Кажется, она переменила свои намерения – раз не пускают к сыну, буду разговаривать с врачом. Хочу – и буду. Только попробуйте остановить! Не имеете права отказать мне, матери!..
– Хорошо. – Аня усмехнулась. – Следуйте за мной.
Ничего не объясняя, она повернулась и пошла к себе в кабинет.
Женщина растерянно оглянулась на дверь, за которой оставался ее сын. Там, по ее мнению, должен был находиться врач, ведь никто больше оттуда не выходил, кроме этой молоденькой накрашенной медсестры… Но все же она пошла вслед за Аней, которая ни разу не оглянулась.
А зачем? Проверить, идет ли та женщина? Идет, наверняка идет. Что еще остается! А если и не идет, потеря невелика.
Они зашли в кабинет, где им никто не помешал бы говорить. У Анны Сергеевны имелся собственный кабинет. Так уж получилось, что в больнице был только один детский хирург – Аня. Детей лечить сложно, еще труднее их оперировать. Сначала обязательно нужно найти общий язык, добиться их доверия и любви. Только тогда они перестанут бояться нехорошего человека в белом халате, и это – половина дела на пути к выздоровлению.
Весь кабинет поэтому был завален детскими игрушками, а стены украшали яркие картинки. И конечно, цветы – иначе это был бы не Анин кабинет.
Цветы и игрушки создавали по-домашнему уютную атмосферу. Особенно детское внимание привлекал огромный круглый аквариум с большими лупоглазыми золотыми рыбками, которые смешно шевелили толстыми губами. Здесь, в этом кабинете, Аня смотрелась гармонично, детишки обожали ее. И кстати, белый халат она не носила – все, что угодно, только не белый халат, Именно он больше всего пугает.
И не только детей.
Аня жестом указала женщине на стул.
– Садитесь, – сказала она. – Я – лечащий врач вашего сына. Меня зовут Анна Сергеевна.
– Вы? – Та только охнула. – Такая молодая…
– Не настолько, как кажется. Это имеет отношение к нашему разговору?
– Нет. Извините… – Женщина замялась, не решаясь спросить то, что ее волновало.
В дверь постучали. Медсестра.
– Анна Сергеевна, мальчика перевезти в палату?
– Да, седьмая свободна, туда. Он уснул?
– Да. Но есть два свободных места в четвертой…
– Я сказала – в седьмую. И никого туда больше не кладите.
– Как скажете, – недовольно ответила медсестра и ретировалась.
Мать Антона наконец решилась:
– Его можно забрать домой? – Взгляд ее – настороженно-испытующий, голос слегка дрожит.
– Нет. Нужно проколоть курс антибиотиков, чтобы не начался воспалительный процесс.
– Это можно сделать и дома, – возразила женщина. – Мы наймем медсестру.
– Нет, я не могу этого позволить. И это решение не обсуждается. У Антона нестабильная психика. Он может повторить попытку самоубийства.
– Не говорите так, – воскликнула она, – это ужасно!
– Ужасны не мои слова, а то, что произошло. Еще ужаснее, если попытка суицида повторится.
– Но мне-то что теперь делать? Я не знаю, почему он это сделал! Я не знаю, как предотвратить!
– А что вы знаете?
Она растерялась, с удивлением и возмущением посмотрела на врача. Как она смеет задавать такие вопросы?! Это ее сын, и она, разумеется, знает о нем все. Или почти все.
– В каком смысле? – переспросила несчастная мать.
– Ну, что вы знаете о друзьях вашего сына? Чем он увлекается? Куда ходит, с кем общается? Есть у него любимая девушка?
Женщина пришла в еще большее замешательство.
– Я… да, я знаю его друзей, они иногда приходят к нам домой. А при чем тут девушка? Нет у него никакой девушки. Он же еще совсем ребенок!
Аня медленно покачала головой.
– Ему семнадцать, и это только на бумаге Антон еще ребенок – до тех пор, во всяком случае, покуда не достиг совершеннолетия. Но по своему физическому развитию он уже вполне сформировался, превратился в юношу. Созрел, если угодно. И вполне естественно, если бы у него была девушка.
Аня четко проговаривала каждое слово, будто лекцию читала. Мать же Антона выглядела сейчас так, как выглядит незадачливая школьница у доски – учитель спрашивает, а она не знает урока. Чувствовала себя соответственно.
– Его поставят на учет к психиатру? – пролепетала она. – И все из-за того, что он сделал?
– Нет, не поставят, – успокоила ее Аня. – Это раньше так было, а сейчас на учет не ставят. Психически-то он здоров. А с проблемой суицидального поведения обращаются к психологу. Скажите, когда в последний раз вы разговаривали с сыном по душам?
– Не помню… О чем нам разговаривать?
– О жизни, например. О любви, о дружбе, о проблемах, которые волнуют молодых. О музыке, которая ему нравится, наконец.
– То, что он слушает, – это ужас какой-то, а не музыка. Жуть, которую слушать невыносимо. Я его совершенно не понимаю, – оживилась она. – Музыка сумасшедших, не иначе. Я прихожу домой с работы уставшая, а в квартире грохот, даже уши закладывает. Я, знаете, запретила ему это включать.
– И он больше не включает?
– Только когда меня нет дома, – гордо произнесла женщина. – А вы что же, хотите сказать, что он сделал это из-за музыки своей?
– Нет. Он сделал это из-за того, что вы совершенно его не понимаете. В его жизни могло произойти что угодно, а вы ничего не знаете.
Антошкина мама сидела, понуро опустив голову.
– И что мне теперь делать? – спросила она. – Антон сам не хочет со мной разговаривать. Он отдалился от меня уже давно. И в свою жизнь, в свой мир никого не впускает. Он ничего о своих проблемах не рассказывает. – Теперь она чуть ли не плакала, почти кричала от своей беспомощности. – Доктор, может быть, вы с ним поговорите? Может, он вас послушает, вам хоть что-нибудь расскажет?
– Хорошо, – согласилась Аня. – Я поговорю.
– Но мне-то, мне все-таки, может, вы разрешите к нему зайти?
Аня утвердительно кивнула:
– Только не разбудите, не надо его сейчас тревожить.
– Хорошо-хорошо. Я тихонечко, на цыпочках.
После разговора с матерью Антона Аня чувствовала себя опустошенной. Хорошо, конечно, что она понятия не имеет о зловещей роли Ани во всем произошедшем. Значит, ее не сразу посадят в тюрьму за доведение до самоубийства, а после, тогда, когда соберут все необходимые улики. А может, никто ничего так и не узнает.
Но от этого легче не стало. Собственную совесть не обманешь.
Чужую совесть – это запросто, что Аня и продемонстрировала только что со всей наглядностью. «Как? Вы ничего не знаете о собственном сыне?» И все. Половина вины переложена на другого человека. Но своя вина от этого не уменьшилась.
«Все, хватит! Нужно отдохнуть. После подумаю, что можно сделать», – решила она.
Катя
За этого человечка Аня жизнь была готова отдать. В буквальном смысле.
Сестренка появилась случайно, нежданно и вне плана. Ане тогда было тринадцать лет. Их мама в свои сорок три года неожиданно решила, что у нее начался климакс. Порода такая, у них в семье рано наступает финал женской функции. И она не волновалась. А когда стало ясно, что это беременность, все сроки подавно истекли. Решать, оставить ребенка или отважиться на аборт, уже не приходилось.
Выход был только один. Так родилась Катя.
Вовсе не вопреки, а благодаря этим обстоятельствам Катюшка оказалась самой желанной, самой любимой дочерью. Аня была уже большая, и весомая часть забот о новорожденной, а затем и подрастающей малышке была возложена на нее. Возможно, именно тогда в ней проснулся природный материнский инстинкт. Попробуй только кто-нибудь обидеть ее сестру – ух, увидишь, что произойдет! Глаза выцарапает, и это еще слабо сказано. На кусочки порвет, и рука не дрогнет.
Взрослые почему-то решили, что сестры по жизни должны соперничать, ревновать друг дружку. Друзья, приходя в гости, неизменно спрашивали Аню:
– Не ревнуешь маму к сестричке?
– Нет. – Она удивленно вскидывала на них свои большие глаза.
– Значит, ревнует, – довольно делали те вывод.
Глупые, думала Аня. Она не хотела быть такой, как они.
Аня наивно полагала, что все сестры любят друг друга так, как любят они. Но жизнь быстро показала ей, что часто это не так. Как-то она стала нечаянной свидетельницей ссоры двух других сестер. Ирина, подружка Кати, ругалась со своей старшей сестрой Натальей.
– Не нужна мне такая сестра, как ты, – визжала Наташа. – Уходи! Лучше моей младшей сестрой будет Катя.
– Вот и замечательно, – отвечала ей Ирина. – А у меня Аня будет старшей сестрой.
Они обе повернулись к Кате и спросили у нее, согласна ли она поменяться.
– Нет, – невежливо отказалась та. – Я свою сестру никому не отдам. Не хочу меняться.
Смешно, глупо и нелепо. Конечно, поменяться сестрами невозможно, но Катя в тот момент этого еще не знала. Она просто на полном серьезе заявила, что не отдаст Аню, ни на кого ее не променяет.
Ане же было непонятно, почему Ирина и Наташа так ссорятся и обижают друг друга. Ведь они сестры! И разница у них не такая большая, всего пять лет. Наоборот, интересы должны быть общие. У Ани с Катей вон целых тринадцать лет, чертова дюжина, а все равно они прекрасно понимают друг друга. Аня и не помнит, когда они в последний раз ссорились. Так, подшучивали друг над другом, но не обидно, без злости, чисто из озорства.
Чаще в этих невинных схватках побеждала Аня. Еще бы, она же старше! И тогда она задорно смеялась – получилось… Катя старалась «отомстить», дать сдачи, и, если удавалось, Аня все равно смеялась: молодец-де, сестренка, ты тоже смогла, как я!
Ревновала Катя лишь однажды – к Сергею, будущему (тогда еще) Аниному мужу. В ее воображении прочно засела мысль, что он коварно отобрал у нее старшую сестру. Сложное было чувство, смешанное. Ревность, сведенная с любовью, пониманием и пожеланием счастья, – так, наверное, можно охарактеризовать весь тот коктейль, что царил в головке юной сестренки. Катя, безусловно, отдавала себе отчет в том, что Аня имеет право на любовь, пусть даже к Сергею. Но…
К тому же мама была против отношений Ани и Сергея. Вот не нравился ей будущий зять, и все тут. А на все встречные вопросы типа «почему не нравится?» ничего внятного и толкового ответить не могла. Твердила только лишь:
– Погоди, ты еще с ним наплачешься.
Так и вышло – попала пальцем в небо.
Но это уже потом.
А в те времена Катя была на стороне Ани. Нет, она не ратовала за Сергея. Но раз уж Аня любит… Любишь – так люби, хочешь – так живи, наконец…
Во время свадьбы она вдруг вскочила неожиданно со своего места и убежала. Странно получилось: на свадьбах, по обыкновению, невесту похищают, а все гости суетятся да ищут ее. А тут – сбились с ног, разыскивая младшую сестру невесты.
Нашла ее, конечно, Аня. Интуитивно, без логики – просто почувствовала, где та прячется. Ничего не спросила – и так знала, что происходит с сестрой. Они же без слов все понимают, им даже в глаза друг другу заглядывать не стоит.
– Что ты, маленькая, – успокаивала Аня зареванную Катю. – Я все ж таки не в другой город уезжаю, в соседнем доме буду жить. Мы будем ходить друг к другу в гости, часто-часто, а на выходные ты будешь у нас ночевать…
Когда Катя узнала, что Аня ждет ребенка, она радовалась, наверное, больше всех. А после аварии, в результате которой Аня потеряла своего маленького, Катя люто возненавидела Сергея. Пожалуй, даже сильнее, чем сама Аня. Ведь Сергей причинил боль самому близкому ее человеку, старшей сестре. Мы, пожалуй, еще можем простить, когда делают больно нам, но три шкуры спустим с тех, кто принес страдания нашим родным и любимым.
Общее горе сплотило сестер, их отношения перешли на качественно новый уровень. Повзрослели обе разом, из сестер-девчонок сразу превратились в сестер-женщин. Резко, без каких-то там плавных переходов и подготовок.
Катя с нетерпением ждала возвращения Ани. Очень нужно было поговорить с ней – срочно необходим был совет.
Катя, кажется, окончательно запуталась в самой себе. Аня поможет разобраться. Или хотя бы укажет, как выпутаться из создавшейся ситуации. А она задерживается…
Да и не набрасываться же сразу на сестру с разговорами. Та, наверное, придет с работы уставшая, все-таки целые сутки дежурила у себя в больнице! Но и поговорить надо, ну очень!
Наконец раздался знакомый скрежет замка.
Аня открывает дверь. Какая-то не такая. Может, на работе произошло что-то?
– Привет, – говорит Аня. – Как дела?
– Нормально, – в тон отвечает Катя.
Да нет, вроде бы все, как обычно. Наверное, просто показалось.
Анна быстро переоделась. Пока на кухне согревался чайник, она зашла к сестре. Катя молчала, не зная, как приступить к разговору. Нет, Аня все же сегодня несколько странная. Странноватая, вернее. Рассеянно разглядывает постеры, что в изобилии развешаны по стенам в комнате сестры, смотрит так, будто впервые на них наткнулась, мягко ступает из угла в угол, трогает руками диски… С чего это вдруг? Аня такой скрежет не приемлет…
– Странно, – задумчиво произнесла Аня, – и тут, и там – Вилле Вало. На одном плакате он совершенно жуткий урод, в страшном сне приснится – испугаться можно… да, а здесь – ничего, очень даже симпатичный…
– Ага… – Катя внимательно присматривалась к сестре. – Ань?
– Что? – обернулась та.
Смотрит как-то непривычно серьезно. Даже слишком. Катя отвернулась, выждала паузу и произнесла – будто просто так, невзначай:
– А как понять, нравится тебе человек или не нравится?
Аня ответила не сразу, напряженно поджала губы, словно некие правильные подбирала слова.
– Если с человеком легко, – тихо заговорила она, – если он тебя не напрягает, то это скорее всего означает, что он нравится. А если, скажем, он должен прийти, в тебе… м-м… не очень хочется его видеть, если… если полагаешь, что лучше бы он в один прекрасный день вообще куда-нибудь исчез и никогда больше не появлялся, то… э-э, ну, короче, пошел он тогда куда подальше!..
– Понятно, – просто сказала Катя, хотя понятного в ответе сестры она услышала маловато, прямо скажем. – А вот если тебе с ним легко, если он, как ты говоришь, не напрягает, то как определить: он просто нравится или это любовь?
– Когда всего лишь легко и ничего больше, то нет, никакая это не любовь. Понимаешь, когда любишь человека, то осознаешь это сразу, без терзаний. Тут два конца: либо да, либо нет – третьего не дано. Нельзя любить слегка, нельзя чуть-чуть, нельзя наполовину… Человеку, которого любишь, прощаешь все, жертвуешь ради него собой и всеми своими интересами, безо всякого сожаления – лишь бы ему было хорошо.
Аня снова о чем-то задумалась, посмотрела на сестру. Ишь, сидит, голову склонила, волосы закрывают лицо, поза напряженная. Определенно у нее что-то стряслось.
– Кать!
– Что?
– Почему спрашиваешь?
– Просто. Просто так.
– Еще что-нибудь не хочешь спросить?
– Нет. То есть да… Скажи, а если встречаешься с человеком и при этом понимаешь, что не любишь его, но он думает, что любишь… вот это как, очень плохо?
– Нет, пожалуй. – Аня снова прошлась по комнате. – Тут ведь все зависит от множества различных обстоятельств. Нельзя говорить о любви, когда точно знаешь, что не любишь. Получается осознанный обман. Но и нельзя отвергать человека, который любит тебя. Это жестоко, потому что… – Аня внезапно запнулась. – Потому что можно спровоцировать его на необдуманный, даже страшный, непоправимый поступок!..
Аня снова помолчала. Тяжело вздохнула. Казалось, она ведет какой-то внутренний диалог сама с собой, некий странный, непонятный и предельно тяжелый спор.
– Но нельзя также и обнадеживать человека, – произнесла наконец Аня. – Не стоит обещать ему что-либо, если знаешь, что не можешь принести себя в жертву. Все это, Как ты понимаешь, очень сложно. В отношениях любви и привязанности границы настолько тонкие, что перейти их легко – в итоге можно просто оступиться и наделать необратимых ошибок.
– А целоваться? – снова принялась допытываться Катя. – Ну, с тем, кого не любишь… Это как? Тоже очень плохо?
Аня улыбнулась:
– Хочешь знать, нарушает ли такой поцелуй ту самую границу?
– Угу.
– Тогда для начала ответь: кто кого поцеловал первый?
– Он…
– Значит, на нем и ответственность! – рассудила Аня и подсела к сестре на тахту, по-девчоночьи поджав ноги. – Приятно хоть было-то?
– Если б не было, то я ничего бы такого и не позволила.
– Тоже верно, – заметила Аня. – А когда вы целовались, тебе хотелось, чтобы вместо него был кто-то другой?
Теперь настал черед вздыхать Кате.
– Да, – сказала она. – Хотелось. И меня это пугает.
– А он, ну, тот, которого тебе хотелось видеть рядом с собой, – он заметил, как ты целуешься с другим?
– Нет, – сказала Катя, что-то прикинув.
– Но ему могут рассказать, верно?
– Пожалуй.
– Выходит, тебе просто хотелось вызвать в нем ревность?
Катя неожиданно разозлилась.
– Отстань! – воскликнула она и резко соскочила с тахты.
– Все? – невозмутимо произнесла Аня. – Больше ты ни о чем не хочешь меня спросить?
– Нет!
– Ладно. Пойду тогда спать. Но, если что, буди, спрашивай.
Аня, посмеиваясь, удалилась.
Стало быть, у Кати сложности в личных отношениях. Любит одного, целуется с другим. И, само собой, крепко из-за этого переживает.
Ох, любовь – такая сложная штука! И ведь любая попытка со стороны Ани прийти сестре на помощь может только навредить. Но и Катя тоже хороша, ничего толком рассказать не может! А с другой стороны, молчать у нее сил тоже не осталось.
Да, трудные наступили деньки. Антон, разговор с его матерью, недомолвки Кати. Аня подозревала, что это только начало. Цветочки. То ли еще будет, когда ягодки пойдут!
И в душу к Кате залезть нельзя. Не такое это место, человеческая душа, чтобы в нем можно было грубо копаться! Себя-то самого не всякий раз туда впускаешь. Не трогай – авось не заболит. Больнее всего делают близкие люди. Они почему-то считают, что им можно вмешиваться без зазрения совести – а что, добра, сволочи, желают…
«Как все просто, – думала Катя. – Значит я – люблю. Люблю…»
Любовь подразумевалась к Дане.
Она поняла это тогда, когда Аня пристала к ней с расспросами.
«Ты хотела целовать другого?» Все встало на свои места. Да. Да! Тысячу раз – да.
В принципе, ей очень хотелось целовать Дениса. Вернее, хотелось, чтобы он целовал ее, потому что так не принято, чтобы девушка сама начинала заводить отношения с парнем – не так поймут. Сразу сочтут развратной, приклеят какой-нибудь дурацкий ярлык типа «девушка легкого поведения», будут смеяться, избегать или, того хуже, просто поразвлекаются – и бросят… А разве может она позволить себе, чтобы Денис так плохо о ней подумал?
Как сделать, чтобы он обратил внимание? Чтобы первый начал?.. Только при таком раскладе никто не усомнится в ее порядочности.
И тут Макс все запутал.
Получилось так, что Иринка и Олег, ее новый парень, как-то решили выбраться на природу. Желательно – в лес. Словно по заказу, в воскресенье выдался отличный солнечный денек. Деревья, воздух, природа, сосиски, зажаренные на костре… Ирина, разумеется, не упустила случая взять с собой за компанию Танюшку и Катю. Там же оказался и Макс, а с ним и Ник – друзья Олега.
Все бы ничего, просто хорошая дружеская компания, но Кате приспичило научиться играть на гитаре, которую захватил с собой Ник. Вот с нее-то, с гитары, и началось все. Очень уж заинтересовала Макса симпатичная девушка с гитарой.
Сначала он объяснял ей аккорды, учил ставить пальцы, а потом… а потом начал обнимать. Катя не отшатнулась. Он поцеловал. Катю впервые поцеловал парень, и она его не оттолкнула. Все-таки глупо прерывать первый в жизни поцелуй. К тому же – любопытно…
Что это такое – поцелуй? Каково? Конечно, поцелуй – это не просто прикосновение, не вульгарная игра сотен лицевых мышц. Нет, это что-то особенное. Правда вот, целоваться полагается с тем, кого вроде как любишь. У Макса-то все было в порядке, он явно запал на Катю, казался очень искренним. Но она-то, она – она ведь Даньку любит, давно уже! Он ей понравился еще тогда, когда она впервые его увидела.
А когда повстречала Макса, ничего похожего в себе не обнаружила. Ну да, с ним легко, но не более. Может, потому и легко, что Катю и Макса связывает уже не просто дружба крепкая, а нечто большее. И тогда получается, что она его элементарно обманывает. Ведь не сказала же она ему, что любит другого! Более того – позволила себя целовать.
«Как все сложно! – мучительно размышляла Катя. – Я встречаюсь с Максом, и он мне не нравится…»
Макс стал к ней захаживать, они вместе отправлялись гулять. Вечером он провожал ее до подъезда, они снова целовались.
Катя изображала, что он ей нравится, и одновременно боялась, что Максим когда-нибудь поймет, что это не так. А он вдруг пришел к ней однажды утром и подарил прикольную игрушку – маленького плюшевого медвежонка. Это совсем смутило Катю.
Что делать? Подруги советуют – остынь! Скоро все само собой разрешится, а покамест оставь все так, как есть, всегда успеете расстаться. А когда всегда?..
Больше всего Катю мучила мысль, что Даня обратил на нее свое внимание; возможно, она ему даже понравилась, но теперь, поскольку Катя уже гуляет с Максом, значит, Макса этого любит. Даня – он что, дурак, что ли – возьмет да и найдет себе какую-нибудь другую девушку, которая будет свободна, и все, привет…
А может, ему расскажет обо всем Иринка! Например, о том, как она в лесу обнималась с Максом. Она может. Ирка – сплетница. Хочешь, чтобы весь мир о чем-то экстренно узнал, – расскажи Ирине по секрету, а вдобавок непременно возьми с нее честное слово, что она никому не расскажет под страхом усыхания языка. И можешь быть спокоен – назавтра все будут в курсе…
…Если честно, то сначала Кате нравился Саня – еще до того, как она познакомилась с Денисом. Все как обычно: постоянно думала о Саше, мечтала, даже ревела по ночам в подушку, считала его своей первой горячей любовью, которая, как известно, не забывается никогда и на всю оставшуюся жизнь остается в памяти… Ерунда, конечно, несусветная – встретился Данька, и Катя моментально забыла обо всей шелухе, что присутствовала в ее жизни прежде. Незадачливый Саня так и не успел узнать, что Катя когда-то страшно его любила.
Кстати, это именно он познакомил ее с Даней – предложил отправиться в какой-то гараж, там, мол, его друзья рок-музыканты репетируют…
Девчонки долго не решались, особенно усердствовала Танюшка:
– Скоро должна подойти Ирина, может, все-таки стоит ее подождать?
– Пошли, – шепнула Катя, дергая ее за рукав.
Саня шел спереди, Таня – чуть приотстав.
– Кать, – тихонько проговорила она, – как думаешь, Иринка нас повесит или расстреляет?
– Это за что же?
– За то, что мы ее не дождались.
– Сама виновата, нечего так долго краситься, – пробурчала Катя. – За это время состариться можно.
