Текст книги "Позволяю любить"
Автор книги: Алина Ржевская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Алина Ржевская
Позволяю любить
Антон
Они – просто дружили. Мальчики, девочки – Антон, Жека, Саня, Даня, Катя, Таня, Ира…
Они – просто гуляли. После школы, какая бы ни стояла погода, бродили, объедались непременными чипсами, дегустировали сухарики, грызли семечки. Само собой, надували пузыри из вездесущего «Орбита».
Они – просто болтали, болтали обо всем. Об учителях, о предках-родичах, о музыке, обсуждали общих знакомых, посвящали друг друга в самые интимные тайны, которые, понятно, становились от этого только еще более интимными.
По выходным они ходили на дискотеки. Иногда – в рок-клуб, особенно на концерты местной группы «Debility», где самозабвенно играли Жека и Даня. Смотрели, слушали и болели.
Это здорово, когда всё происходит именно так, по простой и понятной дружбе – никакой любви, ноль заморочек, жизнь легка и проста; примерно так же, наверное, устроена электрическая лампочка: нажал на кнопку – горит свет, нажал еще – свет погас.
Бывало, ссорились. Потом мирились. Ссоры были несерьезные, происходили, скорее, для разнообразия. А что, скажете, не бывает ссор от скуки? Еще как! А то что же – встретились, пошутили, посмеялись, разошлись… и ни бессонных тебе ночей, ни рваных нервов, ни тоски, ни, упаси Господи, слез во имя неразделенного чувства, которое в подростковом возрасте такое серьезное!.. Как тут без ссор?! Определенно при серьезной дружбе ссоры имеют право на существование.
Так продолжалось долго. И продолжалось бы, наверное, еще дольше, если бы не Катя. А точнее – если бы не ее сестра.
А еще точнее – если б не тот день, когда…
…когда пошел дождь.
Ох и похолодало! Веселой компании это не понравилось – вымокнув, ребята мигом жестоко продрогли.
Особенно засуетились девчонки, и как-то ненавязчиво меж ними пронеслась спасительная мысль: а что, если направиться всем дружным составом прямиком к Кате домой?
– Верно! – воскликнула Ирина. – Неплохая идея! Тем более что у тебя там только одна Анька!..
Надо сказать, в голосе Ирины весьма отчетливо просквозили утвердительные мотивы, и одновременно никто не смог бы поручиться, что хоть что-то в нем прозвучало с намеком на вопросительность. Ничуть.
– Ну… В общем… – нерешительно отозвалась Катя, и интонации ее голоса свидетельствовали как раз об обратном: прямо-таки ощущалось откровенное нежелание оградить друзей от промозглой стихии за счет жилплощади старшей сестры Анны. Можно было предположить даже, что Катя немного ее побаивается. – Но впрочем… – Девушка решительно взмахнула перед лицом рукой, словно защищалась от некоего наваждения. – Да! Почему бы и нет! Пошли! – И добавила со значением: – Пошли все ко мне!
И теперь никто уже не обнаружил никакого намека на страх.
И вот они, мокрые, шумные и одновременно немного настороженные – а ну как Катькина сестра не в духах, а ну как разгон устроит? – ввалились в ее квартиру дружным табором.
Неплохая у Кати квартира! Трехкомнатная!
За Катей числилась одна комната. Вторую сестры отвели под общее пользование. Третью, самую, разумеется, большую и красивую, на правах хозяйки зарезервировала за собой Аня – это ведь была Анина квартира, которая досталась ей после развода с мужем.
Катька никогда не распространялась, почему ее старшая сестра в разводе. И тему эту не поощряла. Лишь однажды, когда ребята пристали к ней слишком уж по-глупому (признаться, пригубили немного недорогого пивка, потому как по возрасту считали себя вправе баловаться)… так вот, когда однажды расспросы об Аниной драме приобрели совсем уж непристойную продолжительность, Катя обвела друзей быстрым злым взглядом и хлестнула честную компанию одной-единственной фразой: «Ну?! Развелась! И что теперь? Если хотите знать, совершенно правильно сделала! Себя надо уважать!»
Заметим, что сказано это было сквозь зубы – то есть признаем, что Катя в этот момент пребывала в состоянии определенного эмоционального возбуждения. Что там произошло в отношениях Ани и ее злополучного супруга, какая такая черная кошка метнулась между ним и самой Катей, какая трещина поглотила мечты в счастливом семейно-родственном существовании – все это осталось кромешной тайной. В пятнадцать лет человек вполне уже способен обзавестись такими секретами, в которые не посвящаются даже лучшие друзья и подруги.
С тех пор у Катьки ничего больше выпытывать не стали. Ясно, толку не будет, только больше разозлится.
А потом и разговор этот позабылся. Он просто растворился в датах, событиях, хлопотах… и вообще – во всяких прочих диалогах.
Катина та заочная неприязнь к отдаленному супругу Ани запомнилась только Антону. Он почему-то сразу его крепко невзлюбил. Сергей, так звали Аниного мужа – Катя вообще в своих редких репликах именовала его не иначе как «бывший»… так вот, «бывший» Сергей в воображении парня рисовался неким смутным, громоздким и несимпатичным пятном… сам по себе – пятно, и все, так сказать, прочие отдельные составляющие его неопределенной фигуры приобрели характер грубых, плохо очерченных пятен. Из пятна-туловища пятится потное пятно-лицо, пятна-ноги, пятна-руки, распятие с пятнами-пятернями-пальцами… Сознание влюбленного семнадцатилетнего подростка приспособилось концентрировать все зло мира только в таком малопривлекательном типаже. Аня – хорошая, Сергей – отстой.
…В ту минуту, когда беззаботная ватага переступила порог Аниной квартиры, сама хозяйка пребывала в «общей» комнате, смотрела телевизор. На шумную компанию она не обратила внимания, по крайней мере довольно удачно изобразила равнодушие по отношению к такому несвоевременному, казалось бы, действу, как явление полудюжины насквозь промокших, суетливых и, в общем, беспардонных персонажей. Один вон уже бесцеремонно обследует недра холодильника (пиво, что ли, ищет?), второй никак не вспомнит, что, приходя в чужое жилище, следует разуваться, третий, вернее, третья, не успев войти, оккупировала санузел…
Лучше всех настроение своей сестры могла определить, пожалуй, только Катя, и по тому, как поспешила она пресечь распространение по квартире «мамаева нашествия», как оперативно затолкала к себе в комнату всех друзей, можно было сделать вывод: немного мы тут все-таки того… то есть не совсем того и не тогда… ну да чего теперь-то…
Несколько лет назад мама Ани и Кати второй раз вышла замуж. С новым «папой» они жили в «папиной» однокомнатной квартире. Нельзя сказать, что Катя мешала второму счастью мамы – никто, конечно, и в мыслях не держал намерение прогнать от себя девчонку. Но… Просто очень уж было там тесно и неудобно. В таком случае чего мучиться, спать на кухне и чувствовать себя хронически во всем виноватой, когда у старшей сестры зря пропадает столько свободного места? Аня в разводе, у нее все-таки три комнаты… И уж тем более что Аня сама предложила Кате жить у нее. Даже не предложила – просто заявила:
– Собирай вещи – и ко мне.
Сейчас, когда друзей удалось более или менее локализовать, Катя пошла к сестре в комнату; выглядело это, признаться, так, словно младшая сестра решила потихонечку испросить у старшей прощения за свою бестактность; Антон снова поймал себя на мысли, что Катя немного опасается. Она побаивается Анну, но не так, скажем, как некоторые боятся родителей – Антон, например, до сих пор с содроганием вспоминает, как холодел при виде снимаемого отцом ремня. А у Кати с Аней – по-особенному. Аня – строгая, и Катя страшится показаться в ее глазах безответственным ребенком.
Антон присвистнул от удовольствия. Эк ловко он распознал суть взаимоотношений двух сестер, одна из которых (Антон вспыхнул) была такой… такой… ну, короче, он был бы не против, если бы Аню, например, назначили его классной руководительницей, вот! Или, еще лучше, если бы он, Антон, внезапно серьезно заболел, а она, Аня, записалась бы к нему домашним лечащим врачом. Она ведь медик, эта Аня, хирург Анна Сергеевна, ведущий специалист центральной городской клиники…
– Твоя сестра, она что же, сопливых детишек лечит? – Это Жека, словно подслушав мысли Антона, подал голос. – Наверное, пугает их всякими прививками, ума вставляет, какие памперсы покупать… – С какой-то пошлой издевкой он это выговорил, словно делать прививки детям по его разумению так же престижно, как мыть лестницу в подъезде.
Антон только сейчас обнаружил, насколько неприятный у Жеки голосок, с какой блатной хриплой ленцой прокатывается в горле его приятеля некая сальная шелудивость.
– Не угадал, – серьезно ответила Катя. Конечно, она приняла во внимание и тон вопроса, и нескрываемый подтекст. – Анна Сергеевна – уважаемый врач, детский хирург. – Она так и аттестовала сестру: Анна Сергеевна. Здорово! Молодчина Катька! – Кстати, именно тебе я ее очень рекомендую: когда памперс нечаянно натрет тебе ножку, она, если пожелает, сделает тебе ампутацию под наркозом. Зачем тебе лишняя нога, Жека, если у тебя язык до пола? С его помощью ты ведь можешь сигать через заборы!
Все дружно засмеялись. Слова, конечно, Катя подобрала очень жестокие, и силу удара она, возможно, не рассчитала, но Антон вдруг почувствовал необъяснимую гордость за сестер. Правильно! Так и надо учить нахалов!
А Жека, смотрите-ка, сразу поутих – вспомнил, во-первых, у кого в гостях находится, а во-вторых, пусть не упускает из виду, что это не кому-нибудь, а ему лично, «сопливому», и не кто-нибудь, а Анна Сергеевна удалила в прошлом году аппендикс.
А в-третьих – просто пусть не зарывается.
– Между прочим, – вставила Ирка, – Анна наверняка очень неплохо смотрится со скальпелем в руке. – Ей явно понравилась шуточка про язык. – Смотри, она ведь и язык тебе отрежет. Запросто! А потом скажет, что так и было. Хотя без языка ты, конечно, сразу затеряешься в социуме.
– Ну все, все, хорош. – Жека аж засопел от неудовольствия: слишком уж пристальное внимание привлек он к себе своей выходкой. – Я вовсе не хотел ничего на Аню… на Анну Сергеевну, да, подумать… всего лишь спросил… – Он явно начал жалеть, что ребята пришли сюда; подумаешь, дождь – будто никогда под дождем не гуляли.
Не только Антон гордился Катей. Сама Катя в эту минуту гордилась своей Аней – это у нее на лице было написано – и, само собой, своим остроумием, способностью вот так радикально, без оглядки на дружбу, поставить наглеца на место и защитить тем самым любимую старшую.
Нет, тут не страх, сделал Антон очередной вывод. Уважение.
Как-то на общешкольном собрании хвалили Катино сочинение, оно называлось «Комната моей сестры». Директор тогда сказал, что по тому характеру, с каким написано было сочинение, можно заочно почувствовать, каков человек, которому выпало в этой комнате жить. А выбор именно сестриной комнаты свидетельствует о непререкаемом авторитете Ани в Катиных глазах.
Тогда все это представлялось Антону скучным и ничего не значащим: взрослые – какие ж инфантильные! А отчетливо почему-то вспомнилось только сейчас, когда он очутился у Анны дома, и оттого еще больше захотелось посмотреть ее комнату.
Сейчас уже и не скажешь, с чьей подачи все переместились туда, где сидела Аня.
Катя тогда сильно напряглась. В глазах ее забегало плохо скрытое беспокойство, спина – этакая натянутая струна, словно у кошки перед роковым броском. Непонятно, от чего это она пытается защититься?
– Можно, мы тоже посмотрим телевизор? – Вопрос Сани прозвучал слишком робко.
– Попытайтесь, – несколько рассеянно ответила Аня. Возможно, из-за фильма, которым она так увлеклась. Впрочем, она всегда была странной.
По идее, думал Антон, Анна слишком красива, чтобы долго оставаться одинокой. На таких всегда обращают внимание мужчины. Но тут имело место нечто совсем иное: видимо, мужчины, по свойственному им мышлению, стандартно полагали, будто Анна просто давно кем-то занята уже (так ведь привыкли они изъясняться, не правда ли?) и на текущий момент у нее не может никого не быть по определению. Ну а раз так, то и на конфликт нарываться невесть с кем, да еще ради призрачного соперничества, в общем-то не резон.
Наверняка на ее пути попадались и не столь робкие – мужчины все-таки разные, почему бы, черт возьми, в поисках свежих ощущений не попытать счастья? – однако же получалось, что Анна по какой-то ей одной ведомой причине на версту никого к себе не подпускала.
Почему? Почему-то.
Антон не очень-то хотел об этом думать. Ему достаточно было иногда просто помечтать.
Анна умна. Но, опять же, умна слишком, чтобы быть такой красивой. Нельзя быть одновременно и умной, и красивой! А иначе выходит, что одним – все, а другим – ничего. Но это заключение – всё из того же набора стереотипных мужских размышлений, а Антон всегда с удовольствием констатировал, что именно она, Анна, по каким-то природным причинам относится к разряду тех людей, которым причитается это самое «всё». Или – по неизъяснимым прихотям судьбы.
Но тогда почему она порой совсем не выглядит счастливой? Скорее, наоборот: Анна, кажется, несчастна.
Антон вздыхал.
Что еще мог он предположить об Анне?
Эта женщина в его глазах (и в глазах всех окружающих ее людей, да!) постоянно хранила печать некоей смутной рассеянности, отстраненности от повседневной жизни. Словно это и не она находится сейчас рядом, а какая-то малопонятная и неизученная ее оболочка – так себе, функционирует поблизости, толком ни в чем не участвует, а всего только наблюдает за происходящим наподобие зрителя в театральном спектакле.
Именно к таким людям навсегда приклеен ярлык «пассивные созерцатели» – плывут себе по реке жизни, не сопротивляются течению… Но в том-то и парадокс, что таилась внутри Анны некая мощная незримая пружина, которая и не позволяла знающим ее людям причислить ее к «созерцателям» безоговорочно. Своим стилем жизни Анна словно демонстрировала аксиому о таком непротивлении течению жизни, при котором достаточно было лишь использовать энергию этого течения. «Я не подчиняюсь воле реки, просто у нас один путь» – утверждала ее философия бытия.
Анна почти ни во что не вмешивалась, но при этом все обо всем знала. В этой простой жизни должно было стрястись что-то совсем из ряда вон выходящее, чтобы она сочла необходимым вмешаться.
Но уж когда вмешивалась…
Однажды поздно вечером Артему вдруг взбрело в голову прийти к Кате в гости.
Вот уж глупость так глупость! А все с легкой подачи Иры!
Их веселая компания стояла в подъезде Катиного дома. Толпа дружно скучала на фоне легкого регулярного скандала Ирки с Артемом – эти вечно собачатся. Ну не понимает Артем шуток, особенно таких, которые в обилии отпускает Ирина! А ту словно раздирает поцепляться к Темке, остроумие свое на нем отточить…
На этот раз она внезапно предложила Артему наведаться в гости к Катьке с целью… знакомства с ее сестрой.
Все опешили. Кому задумала устроить гадость Ира? Артему? A может, самой Анне?
А тот, не будь умен, и поперся.
По счастью, дверь парню открыла Катя. Она была уже в пижаме, и про себя мы с удовольствием отметим, что это, в сущности, правильно, ибо для четырнадцатилетних девочек предпочтительно в половине двенадцатого ночи отправляться спать.
Ирка, конечно, не в счет. Она – без башни. Потому-то и стояла вместе с остальной компанией этажом ниже. Любопытно же, чем закончится такая замечательная затея! Хотелось бы еще и подсмотреть, но… не надо портить шутку.
Катя сначала просто спросила, чего Артему надо. Тут бы дураку и уйти, сопроводив свое исчезновение вежливыми извинениями, но Артем не оценил шанса, данного ему судьбой в виде хорошей подруги Кати, – явно не сориентировался в ситуации. Взял да и попросил с предельной тупостью позвать к нему Анну. Есть-де намерение осуществить знакомство.
Естественно, Катя принялась его выгонять. Закрыла даже дверь… почти закрыла, поскольку Артем, балбес, вовремя воткнул ногу в проем между дверью и косяком, да еще и плечом навалился, чтобы девушка не смогла закрыться. Понесло, в общем, Артеху.
Это его обычное состояние. Ума нет, и заменить нечем. Разве что размером обуви компенсировать, ведь в шестнадцать лет Артем носил уже 44-й размер ботинок. И голову – как у Винни-Пуха.
Катя, разумеется, с ним не справилась – еще бы, он на целую голову выше! И хотя тут они с Винни-Пухом сравнялись совершеннейшим образом (наполняемость подчерепной массы у обоих являла примерный эквивалент), однако вес Артема превышал массу несчастной Кати раза так в два. Так и слушала устроившаяся этажом ниже компания заведенное бормотание Артема: хочу, дескать, твою сестру… Сдалась ему эта Аня, которую он ни разу в жизни не видел!
Голос у Кати уже дрожал от подкативших слез и бессилия. Компания зрителей внизу давилась со смеху, ребята зажимали рты, чтобы не выдать себя. Дурно сделанный «Аншлаг» и купированные «Маски-шоу» в одном бесплатном флаконе!
Вот в этот-то момент и появилась на сцене Аня. По голосу младшей сестры она догадалась, что в коридоре происходит нечто из ряда вон.
Аня была в коротенькой ночной рубашке, с влажным полотенцем, накрученным на голове на манер индийской чалмы. (И это тоже нормально – многие женщины делают таковой туалет после душа!) Артем потом рассказывал, что от нее головокружительно пахло чем-то неуловимо морским, хотя в ту секунду, вероятно, его пустая голова просто кружилась от дурного звона в висках, а не от запаха мыла, геля или крема.
Просто фигура у Ани сногсшибательная! Хотя что об этом может знать глупый Артем?! Что вообще способен понимать в женской красоте бестолковый юнец, которому впервые довелось увидеть привлекательную женщину так близко и в таком откровенном виде? Порнокассеты и мама Артема тут явно не в счет. И потому у него снесло крышу.
Артем, представьте себе, попытался заигрывать с Аней! Понес откровенную ахинею типа «девушка, мы с вами раньше не встречались?». Даже парни из разудалой компании, подслушивающей внизу эту дикую сцену, сморщились: вот лох недоделанный!!!
Аня не дала ему подойти даже к середине развернувшегося вербального маразма. Повернулась к сестре, спросила: «Ты его знаешь?» – а когда услышала в ответ, что придурок на пороге явился взору впервые в жизни (Катя с удовольствием пошла на такую ложь!), страшно изменилась в лице.
Тут даже Тема опешил; произошло это, правда, совсем по другой причине. Он растерянно начал подсчитывать, сколько времени знаком с Катей, даже пустился загибать пальцы, называя месяцы и недели, но Аня уже его не слушала. В данной ситуации она предпочла поверить Кате, и после этого все попытки Артема что-либо объяснить заранее были обречены на беспросветный провал.
Для начала Анна холодно предложила Артему убраться подобру-поздорову. Тот предупреждающего ледяного тона не понял. И тогда Аня закричала. Нет, не закричала – завизжала. Неожиданно, оглушительно звонко, нескончаемо, на самой высокой ноте.
Это был крик без слов.
Что случилось потом?
А потом – впереди всех драпал Артем. Остальные тяжело неслись следом, всех подстегивал страх. Казалось, отовсюду, изо всех квартир, уже успели повыскакивать соседи, что всю компанию сейчас переловят и следствием такового мероприятия окажется задержание по факту некоего ужасного преступления. Да что там – этот веселый гоп-концерт обещал массовое скопление прохожих на улице, собравшихся у подъезда по какому-то совершенно неординарному поводу и поджидающих, стало быть, негодяев с целью последующей тяжелой расправы…
…На следующий день Катя устроила разнос. Она высказала друзьям все, что думает об их шизоидной идее знакомства с Анной, и посоветовала Ире не показываться Ане на глаза. Ира, разумеется, не замедлила скорчить оскорбленную невинность, вопросив с притворным удивлением: «А я-то здесь при чем?» – но, наткнувшись на нехороший Катин взгляд, захлебнулась собственным вопросом.
С тех пор она старательно избегала всяческих контактов с Аней. Артем же вообще исчез из их компании.
Это получилось как-то тихо, незаметно, вроде бы и случай тот глупый совсем ни при чем.
Антон до сих пор вспоминает со стыдом, как в тот день вместе со всеми он стоял на нижнем этаже. Сволочь этакая, он ведь тоже давился смехом за компанию!..
Если честно, сразу он даже и не понял, что произошло у него на душе, когда его глазам впервые явилась Аня.
Сначала он подумал о ее возрасте. Лет двадцать, не больше. Или даже восемнадцать. Нет, Антон, разумеется, осознавал, что истина крепко разнится с этими соображениями, что Анна уже давно закончила учиться и сейчас работает в больнице – значит, ей должно быть ощутимо больше.
Но не спрашивать же об этом у Кати!
И вовсе не потому, что возраст для Антона не важен. Нет-нет, все, что касается Ани, – важностью обладает первостепенной. Но подобный интерес с его стороны привлек бы ненужное внимание, затронута оказалась бы и Аня, а Антон ни за что не мог этого допустить. Она была его тайной! Самой сокровенной, в которой не признаются даже самому себе в пустой темной комнате.
Она просто была его любовью. Первой и последней.
Антон нисколько не сомневался в этом, он даже ни разу не мучился сложными вопросами типа «люблю – не люблю?». И спроси его: «Почему так?» – ответить бы скорее всего не смог.
На этот вопрос нет ответа. Любят не за что-то – потому что. Потому, что просто любят.
Он любил Аню всю. Ее голос, взгляд, жесты, походку. С некоторых пор она составляла его новый мир, с квартирой, где он впервые ее увидел, со своей младшей сестрой. С собакой, наконец, если бы у нее была собака! Весь мир и вся жизнь отныне были единым целым и уживались в его сердце только с Анной. Да, именно так! Не Аня – часть нашего суетного мира, а мир – это частичка моей любимой Ани…
В одежде Аня предпочитала Восток. Он подумал об этом еще тогда, в тот момент, когда впервые ее увидел.
А увидел он ее мельком, когда нечаянно заглянул в полуоткрытую дверь Аниной комнаты.
Потом Катя с недовольным видом дверь захлопнула и всю компанию затолкала к себе, в свою комнату. О чем после разговаривали ребята, чем занимались и куда впоследствии засобирались, Антон теперь и не помнит – он думал с той минуты об Ане. Думал все время, постоянно.
…Тогда на Анне было кимоно – светло-зеленое, цвета свежей, только-только распускающейся апрельской листвы. Широкие брюки, блуза-кимоно, пояс, еще какие-то элементы – кажется, атласные. Или шелковые, он в этом плохо разбирается. Перламутр ткани блестел и переливался под светом электролампы, он мерцал, будто подсвеченный изнутри миллиардами мелких искр, что внезапно слились друг с другом.
Или это Аня так светится?
Налет Востока имела вся ее квартира. Тонкий намек. Еле уловимый, и от этого – еще более загадочный.
Сама Аня сидела на диване, скрестив ноги – легко и непринужденно. Очевидно, что ей так удобно. Повсюду – на полу, на диване, по креслам – разбросаны были подушки. Много подушек, разные – они тем не менее подходили друг к другу и отнюдь не создавали пестроты и неряшливости. Словно создавалось ненавязчивое ощущение того, что именно так и должно здесь быть.
В ванной комнате к светильнику был подвешен колокольчик из чеканной бронзы – он был украшен монетами удачи. В этом тоже присутствовал отклик Востока.
Цвет и рисунок обоев, орнамент на ковре, столик с чайными принадлежностями… Восток, в общем, раздавался эхом повсюду, и особенно это ощущалось в комнате Ани, куда Антон неожиданно для самого себя осмелился зайти. Так вот просто взял да и зашел без всякого хозяйского дозволения.
Он осознал себя пребывающим в ее комнате только тогда, когда уже очутился в самом средоточии запретной территории.
Ковер на стене и полу. И снова – подушки повсюду. По стенам рассредоточились какие-то загадочные маски, на полках изящно обжились статуэтки, а в углу, окруженная разноцветными свечами, заняла свое достойное место ароматическая лампа. Повсюду в напольных вазонах вились экзотические цветы-растения, оплетающие, казалось, все свободное пространство комнаты – они распространяли свои щупальца даже к потолку.
Столь обильное множество всевозможных вещей не загружали комнату Ани зрительно, не превращали ее в тесную кладовую. Напротив – они будто переглядывались и перешептывались друг с другом, выражали искреннюю волю и желание своей хозяйки.
Как показалось в тот момент Антону, вещи в этой комнате защищали ее от вторжения чужаков. А он в настоящую минуту был именно этим самым чужаком. И, озадаченный такой неприятной догадкой, он поспешил ретироваться, испугавшись, что Аня станет свидетельницей его невольного дерзкого проступка.
Он ушел, так и не справившись с загадкой, какой именно Восток ей нравится: японский или китайский, арабский или индийский, мусульманский или буддийский? Это был ее частный мир, наполненный запахом мистики и привкусом оккультизма. Антон поневоле проник в смешение разных стилей, религий, наций, традиций и символов, из которого ему предстояло теперь вывести теорему сути и сущности Анны.
А значит, столь беспардонно глазеть по сторонам в ее комнате – равносильно осквернению святыни.
Но Антон был уже болен. И болезнь эта называется – Аня.
Но, быть может, он заболел как раз в тот самый миг, когда, выбираясь из ее комнаты, вдруг натолкнулся на Анин взгляд. Это говорят: глаза в глаза. Получилось – как вспышка. Так бывает, если в упор посмотреть на солнце и на время ослепнуть. Только Антон, похоже, получил серьезный заряд ослепления.
Аня отвела взгляд и промолчала. Что он мог сказать?
Она – словно шторку задернула, вновь углубившись в недоступные недра собственного, одного ей понятного мира. Или – миров? Там, в ее глазах, таилась пропасть бездонная под названием «бесконечность» – в ней и сгинул Антон без возврата. Нырнул и не вынырнул, захлебнулся.
С того дня вся жизнь изменилась. Антон постоянно думал об Анне и обо всем, что с ней связано, хотя при этом – вот странность! – ежечасно мучился каким-то второстепенным интересом: а что, что именно связано-то, что? Он и видел-то ее всего лишь раз, да и продолжалось это роковое свидание каких-то несколько мгновений. Видел комнату Ани – на это ушло чуть более минуты, – однако в память врезалась каждая мелочь. Антон закрывал глаза и снова, снова и снова оказывался в той комнате. В мыслях своих он мог находиться там часами.
Разглядывал, принюхивался, трогал предметы, и это выходило у него настолько реально, что порой казалось, что он сходит с ума.
Вот – книжный шкаф. Нижние полки все сплошь в книгах, отовсюду смотрят разноцветные корешки. Толщина и высота – крайне произвольны… да, Аня любит книги… Наверху расположились ряды баночек и флакончиков, разные, скажем так, женские штучки. У матери Антона таких тоже полно, но здесь, в Аниной комнате, они, конечно же, приобретали некий загадочный, трудноуловимый смысл, и порой почему-то хотелось даже предположить, что они, штучки эти женские, превращались в ведьмовские снадобья.
Еще выше стояли статуэтки. Африканская фигурка негра-раба в набедренной повязке по рукам и ногам он был окольцован массивными черными цепями; египетский сфинкс, помещенный внутрь прозрачной – кажется, хрустальной – пирамиды; китайский фарфоровый слоник в розовой попоне. Была девушка-русалка в длинном платье цвета морской волны – ох и высокий же у нее разрез! – виднеется нагая нога! Другая скрыта складками юбки, которая при внимательном рассмотрении оказывается и не юбкой вовсе, а рыбьим хвостом.
Однозначно: все эти фигурки-статуэтки, смотрящиеся столь абсурдно в едином комплекте, на самом деле обладают центральной органической идеей.
Какой идеей? Как ее зовут?
Анна!
Там, у Ани в гостях, Жека пытался к ней приколоться.
Это был полный отпад! В таких случаях ребята говорят: «Отсохни, суслик!..»
– Давайте с вами познакомимся, – предложил ей Женька развязным тоном. То ли пытался таким образом смущение свое скрыть, то ли сама ситуация для него оказалась нетипична. Все-таки Аня постарше будет, и потому общаться с ней стоит подобающим манером.
Но в то же время Катя на виду у всех обращается к Ане совершенно на равных и в компании постоянно рассказывает о сестре как об абсолютно «своей»: типа она – «наш человек»… Вот и обратился Жека сдуру к Ане на вы, но с интонацией такой, будто прикурить попросил.
Короче, еще у одного разыгралось ознакомительное хотение…
– Давай, – ответила ему Аня без всякой заминки и с любопытством посмотрела на нахального малолетку. – Знакомься.
Очевидно, она нисколько не собиралась прийти Жеке на помощь. И правильно: впутался – выпутывайся!
Одному только Антону показалось, что следует подсобить Жеке. Друзья все-таки, хоть Жека и балбес…
– Меня зовут Антон, – произнес он, глядя куда-то в сторону.
– А меня – тетя Аня. – В ее голосе на самом деле – полный ноль высокомерия, так, только лишь легкая ирония. Понятно, Аня просто проводит очевидную грань: я – взрослая, а вы – дети.
Но Жека и тут предпочел выделиться.
– А меня, – сказал, – Одуванчик.
Выскочила эта идиотская фраза так же развязно и нахально, тут уже все ощутили: из упрямства. Изменить тон – сдать позиции без боя.
Жека, оказывается, играл в какие-то свои глупые войнушки!
– Я это сразу поняла, – усмехнулась Аня.
Вызов принят, и об этом свидетельствуют металлические модуляции ее голоса – она честно вступила в нечестный бой. Но кто бы мог подумать, что только что, буквально минуту назад, Анна полностью была погружена в нирвану собственных мыслей?! Переход из внутреннего самосозерцания в реальную атаку оказался молниеносен.
Но Женя – тот не удивлен. Впрочем, что надо сейчас на это ответить, он не знает. А покамест, обдумывая, как бы достойно парировать удар, он тяжело ворочает мозгами, Анна снова атакует.
– Мне даже показалось, – ровно, без тени улыбки говорит она, – что тебя на самом деле зовут Колокольчик. – А сама тем временем сконцентрировала все внимание свое на пирсинге в языке Женьки – тот, признаться, от вселенского напряжения интеллекта открыл рот и высунул язык. Может, у него с языком проблемы какие обнаружились? И вообще интересно: пирсинг влияет на размер языка? А то что-то частенько в последнее время Женька высовывает наружу свою лопату.
А тут еще Анин намек (кто ж не знает: «Мальчик-колокольчик, ни разу ни динь-динь»?) – все, почва под ногами Жеки окончательно поплыла куда-то не туда. Если и хотел он сказать чего умного, то тут же позабыл. Девчонки – сплошной смех, губы Ани тоже тронуты легкой улыбкой-змейкой, и это – маленький победный салют самой себе. Ну конечно, она снисходительна. Благородство сильного.
Только что компания была на стороне Жеки, а по другую сторону баррикад располагалась в одиноком авангарде «тетя Аня». Но теперь все уже сполна удовольствовались ее шуткой, глупой вполне шуткой, если честно, но она такая получилась «своя», по-ребячески соленая и своевременная!.. А Жека… что же, Жека проиграл и оттого осмеян.
