Текст книги "Позволяю любить"
Автор книги: Алина Ржевская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Анна
Аня избегала любви, не хотела ее и панически боялась. «Я уже вдоволь нахлебалась этого великого счастья, – говорила она обычно. – Хватит…» А если она что-то приказала себе, то будьте уверены – сделает непременно, чего бы это ни стоило.
Поклявшись никогда больше ни в кого не влюбляться, она начала постепенно, но неуклонно вычеркивать из своей жизни того, кого по инерции все еще продолжала любить, старательно уничтожала все, что было связано и напоминало о нем. Этаким бесхитростным способом Анна будто убеждала саму себя, что больше не любит его – никакая любовь невозможна в принципе.
Надо сказать, у нее почти получилось. Ей подолгу удавалось не думать и не вспоминать о Сергее – ровно до тех самых пор, пока он не объявлялся в ее жизни снова. Каждая встреча с ним становилась испытанием ее стойкости. Ушедшие было в небытие эмоции снова захлестывали Аню, и они, возможно, рано или поздно заставили бы ее сдаться (и нарушить, таким образом, собственный приказ!), да только сам Сергей поневоле ей помогал. Или вредил, что, впрочем, при определенных условиях можно трактовать как одно и то же…
Едва ей начинало казаться, что сил больше человеческих для стойкого сопротивления у нее не осталось, едва собиралась вернуться к Сергею и предпринять новую попытку начать все сначала, как благодаря его же стараниям они неожиданно ссорились. Он постоянно провоцировал ее на скандалы, истерики, слезы.
Нет, это выходило у него не специально. Как-то само собой. Но Аня между тем четко начинала приходить к пониманию того простого факта, что Сергей – ее некогда болезненно любимый Сергей! – на самом деле ничуть не изменился, – следовательно, не суждено измениться и их отношениям. И значит, вернись она к нему – и все придет к прежнему нежелательному знаменателю: она останется у разбитого корыта, того самого, от которого так мучительно некогда бежала.
Тогда какой смысл был уходить? Нет уж… Уходя-уходи.
Как ни странно, после разлуки с мужем Аня не почувствовала себя одинокой. Даже наоборот – ее вполне устраивала такая жизнь, если уж и не счастливая, то, во всяком случае, тихая и спокойная.
Постепенно в квартире, доставшейся ей после развода, она сделала ремонт. Выбросила все вещи, что они вместе покупали, и переделала весь интерьер на свой вкус. Теперь у нее была любимая работа, любимая сестренка, любимые цветы…
На работу Анна всегда ходила с удовольствием. Ни разу еще в ее жизни не случалось такого, чтобы, проснувшись утром, она хоть на секунду подумала: «Не хочу туда». Позади – шесть лет учебы в университете, год интернатуры. Случалось все – радости, горести, порой было очень трудно, тяжело, невыносимо даже, но Аня твердо знала: этот путь – ее. Это ее выбор, ее призвание.
Ей нравилось быть врачом. Ведь она, став хирургом, осуществила мечту детства и в свои двадцать семь достигла немалого. Анна хоть и была еще совсем молодой, однако, как ей недавно довелось прочитать в своей характеристике, «пользовалась уважением среди коллег, признана хорошим и опытным для столь ранних лет хирургом». С ней действительно часто советовались. С ее мнением открыто считались.
После развода Аня забрала младшую сестренку жить к себе. Нечего ей нервы трепать! Мама, конечно, имеет право на личное счастье, но тем не менее и для Ани, и для Кати этот человек, ее новый супруг, все-таки был и останется чужим. Ему никогда не заменить отца, он – отчим. Это вовсе не означает, что он плохой человек – отнюдь, если маме с ним хорошо, дай Бог, пусть живут и радуются друг другу! Только вот Кате, прямо скажем, совсем не обязательно быть свидетелем их размолвок – а куда без них? – и последующих сцен примирения.
А ведь там, в квартире отчима, даже и уйти-то, если что, некуда. Разве только на кухню? Или в ванной запереться?.. В общем, вопрос о переезде младшей сестры к старшей был решен последней сугубо самостоятельно… никто, впрочем, ни разу особо и не возразил…
Катя очень любила рассказывать друзьям о любви Ани к цветам. Скорее всего не столько даже она их любила, сколько они – ее. Вся их квартира была заставлена горшочками с самыми разнообразными комнатными растениями. Они виднелись отовсюду: располагались на шкафах, топорщились по подоконникам, торчали из пола, крепились к стенам… А те, что не уместились, предпринимали захватнические попытки обвить собой потолок – и не без успеха!
Аня не прилагала особых усилий, просто цветы, стоило им очутиться в ее квартире, сразу же принимались бурно произрастать изо всех возможных углов – ветвились, цвели и вырастали до гигантских размеров. Просто монстры какие-то зеленые…
У себя дома, среди оранжерейных зарослей, где всегда так тихо и уютно, Аня чувствовала себя в полной безопасности. Здесь ничто и никто ее покою не угрожал. Сюда же она убежала от слов Антона – словно желала спрятаться и забыться.
«Не надо! Не надо мне никакой любви!!!» В бессильном отчаянии ей хотелось выкрикнуть эти слова в самое небо. Но разве туда докричишься?
Признание Антона ее всполошило. Аня в тот опасный момент позабыла обо всякой элементарной осторожности, в силу чего тут же проморгала приближение другой неприятности, потому-то и автомобиль, на котором почти бесшумно приблизился бывший муж ее Сергей, она заметила только тогда, когда рассеянно приблизилась к нему вплотную.
И остановилась как вкопанная.
Вот черт! Почему это все навалилось на нее именно сегодня! Обидно ведь – она-то, как ей казалось, давно уже наловчилась избегать этих встреч, даром, что ли, месяцев пять они не виделись. И вот на тебе…
А он, само собой, самонадеянно решил, что это она к нему бежит на всех парах. Вышел из машины, довольно улыбнулся:
– Соскучилась, моя девочка? – Господи, а голос – такой ласковый, такой родной… почти до безумия.
– Чего надо? – грубо оборвала женщина его рафинадное приветствие.
«Спокойно, – сказала она себе сурово. – Думай о пульсе. – А сердце тем временем бешено колотилось… – Твоя норма – от шестидесяти до восьмидесяти ударов в минуту. Если больше – это тахикардия. Меньше – брадикардия…»
Наверное, это глупо – думать о сердечном ритме в такой ответственный момент, но зато чрезвычайно действенно. Помогает успокоиться. Если честно, врачам следовало бы рекомендовать своим пациентам думать в подобных случаях о чем угодно: о розовых слониках, о лампочке в подъезде, о собачонке, поднимающей лапку у столба… не важно, в общем. Только бы всякие третьестепенные мысли помогали отвлечься от того, что внезапно (а значит – с ущербом для здоровья) взволновывает человека. (Ане всегда было удобно переводить мысли на профессиональную основу.)
– Ну, родная! Чего неласково встречаешь? – Сергей перестал скалиться.
«Подъем сегмента ST, снижение зубца R, увеличение зубца Q и отрицательный зубец Т на электрокардиограмме предполагают наличие инфаркта миокарда», – продолжала заниматься Аня самовнушением.
– Эй, о чем задумалась?
– Не поверишь, – сказала Аня. – О сердце.
– Не понял?
– Сердечко, спрашиваю, у тебя как? В норме? Не пошаливает? Пульс? ЭКГ? Давно делал? – частила она.
– Ань, ты чего? – Сергей недоуменно насупился. – Разве не помнишь, с сердцем у меня сроду проблем не замечалось! – Сергей искренне растерялся.
– Вот и слава Богу! У меня камень с души свалился, – с издевкой произнесла она. – Все это время только и думала: как ты там? Не заболел?
Только тут Сергей почувствовал неладное.
– Аня, – начал он примирительно и оглянулся по сторонам, – прошу тебя, не заводись из-за ерунды. Честно говоря, я даже не понимаю, чего это ты так…
– А знаешь что, дорогой, – перебила его Аня. – Хочу обнадежить тебя как квалифицированный врач: у тебя никогда не будет проблем с сердцем. А все потому, что у тебя его попросту нет! А раз нет сердца – значит, нет проблем!
Голос Ани уже почти срывался на крик.
– Вот, пожалуйста! – Сергей откровенно торжествовал. – И кто из нас первый затевает скандал?
Редкая удача! Ему удалось уличить ее в том, в чем она же обычно его и уличала в их частых прежних ссорах.
– Согласна, – сказала Аня. – Я сегодня первая. Но это ничего не меняет. Что тебе от меня нужно? Зачем приехал?
– Поговорить.
– Ты уже второй за сегодняшний день, кто хочет со мной поговорить!
– Кто первый?
Она только сейчас сообразила, что сболтнула лишнего.
– Не важно, – уклонилась Аня от ответа.
– Ты что, провоцируешь меня на ревность?
– Нет. Я провоцирую тебя на понимание такого очевиднейшего факта, как отсутствие симпатии с моей стороны к твоей персоне. Что, не очень внятно выразилась? Сережа, пойми, ты зря приехал.
– Значит, я не смогу с тобой поговорить?
– Нет. А впрочем, ты добрых десять минут уже разговариваешь со мной. Как бы мне поднапрячься и понять, о чем именно?
– А я не понимаю, почему ты меня избегаешь. Ведь ты любишь меня – я точно это знаю! Мы даже ругаемся только потому, что оба любим. И я, и ты… если б не любили, нам все было бы безразлично.
Он замолчал, явно ожидая положительной ответной реакции.
– Дальше-то что? – Аня до последнего старалась продемонстрировать ему крайнюю степень безразличия. Естественно, чем старательнее она подходила к этому простому в общем-то делу, тем хуже у нее выходило. Нервы ни к черту.
– Может, все-таки зайдем домой и там спокойно все обсудим? – предложил Сергей более чем миролюбиво. – А то уже все соседи в окна выглядывают.
– Пусть смотрят. Когда еще им бесплатный спектакль покажут? Тем более что мы с тобой только что вступили в последний акт.
Анна заглянула ему в глаза, она прекрасно знала: он с огромным трудом выдерживал такой ее взгляд. Она умела так посмотреть – пронзительно, с укором, прожигая насквозь.
– Хочешь все вернуть? – Голос у Ани стал вкрадчивым. Не к добру.
– Да, – ответил он с нарастающим подозрением в голосе.
– Прямо-таки все-все-все?
Он с опаской кивнул, все еще не понимая, к чему она клонит.
– Тогда верни мне моего ребенка! – выпалила она ему в лицо.
Сергей не нашел что ответить.
– Ага! Не можешь?
Уже не дожидаясь никакого ответа, Аня решительно обошла его и скрылась в подъезде. Дверь щелкнула.
Сергей вспомнил, что она сменила кодовый замок.
* * *
Аня, сама того не подозревая, била по больному месту. А кабы знала – ударяла бы чаще.
Сергей испытывал вину. С недавних пор в нем замкнуло что-то, и сообщи он это Ане, она ни за что бы не поверила – только в лицо бы ему расхохоталась. А ведь было поначалу так, что все произошедшее казалось некоторой досадной мелочью, неуместным и малозначительным пустячком. Куда там – он даже считал виноватой саму Аню. Договаривались же с ней когда-то – ни-ка-ких детей!
И она, что характерно, не возражала.
И вдруг – на тебе! Беременна! Все бабы такие! До свадьбы белые и пушистые, а как добьются своего – ноготки выпускают…
Самое главное – как это у нее получилось? Он же страховался. Потому и первая мысль, промелькнувшая в раздосадованном мозгу: нетушки, не от меня. Анька – в слезы! Да как, говорит, ты мог так обо мне подумать?! А как прикажете? Не может этот ребенок быть от него! Сергей – не маленький мальчик, слава Богу, в курсе, откуда берутся дети!..
Аня обиделась. И ушла.
Но он любил ее, хотел так, что готов был даже простить эту дурацкую измену. Так и заявил ей в ультимативной форме: избавься от этого «не нашего» ребенка, и все снова будет по-прежнему. Логично? Логично. Не растить же ему, в самом деле, какого-то чужого байбака, тем более что даже своего, собственного, Сергей не хотел!
Тут Аня вообще оскорбилась. И тогда на сторону Сергея неожиданно встала теща.
Впервые ее мать горой стояла за него, хотя прежде всегда была против. А тут – такое!.. Короче, она уговорила Аню вернуться к мужу, вопрос же о ребенке оставила на усмотрение Ани. Та все так же категорически отказывалась от аборта.
А потом… Потом – они ругались каждый день. Естественно, из-за «байбака». Жизнь превращалась в кошмар. Аня уже ничего не хотела, кроме одного: чтобы все оставили ее в покое. Ее и ее ребенка. От Сергея ей было ничего не нужно, в какой-то момент он даже стал ей органически неприятен. Она не желала с ним есть, спать, даже в одной машине ездить.
Однажды все-таки поехала.
Это называется: занесло. Сергей совершенно не успел среагировать, ни педаль нажать, ни руль крутануть, как они уже перевернулись. Никто, к счастью, не пострадал, да и машину только лишь слегка помяло. А вот у Ани, то ли от испуга, то ли от какого-то не замеченного ею микроскопического удара, началось сильное кровотечение. Она потеряла малыша.
Сергей полагал, что ситуация разрешилась сама собой, естественным, можно сказать, манером. Но Аня собрала вещи и захлопнула за собой дверь. После был развод, потом – раздел имущества. Пять лет семейной жизни она легко бросила псу под хвост.
Пожалуй, только с того случая Сергей стал замечать за собой, что мысленно называет потерянного ребенка своим. Убежденность Ани в том, что ребенок зачат именно от Сергея, оказалась заразительна. Иногда он испуганно думал: а вдруг она права, и бэби на самом деле… не-ет!
Нет!
Это «вдруг» стало его преследовать. А он, как ни отмахивался, не мог ничего поделать, хотя… ребенка-то больше нет, ничего уже все равно не исправить, однако отчаянная уверенность Ани в его вине успела сделать свое черное дело: Сергей и сам заразился комплексом вины.
Да-да, он чувствовал себя виноватым! Кто был за рулем в момент аварии? Он! Надо было на дорогу смотреть, а не с Анькой ругаться. Гиблое дело – с, ней ругаться. Даже спорить с ней без толку – все равно она так повернет разговор, что он окажется в дураках.
Но и промолчать невозможно. Она, стерва, кого угодно доведет до белого каления…
…Аня подглядывала за Сергеем в окно, укрывшись за занавеской, видела, как он садился в машину, как развернулся, как медленно отъехал и скрылся, мигая желтым фонарем, за поворотом. Она привыкла подсматривать за его отъездами, всегда так делала с тех времен, когда еще они жили вместе. Раньше при этом испытывала тоску. Но сейчас уже не было ни тоски, ни боли, ни сожаления – только усталость и опустошенность.
И еще – злость. Зачем он мучает ее? Почему не оставит в покое? Когда до его тугих мозгов дойдет, что пути назад больше не существует – он сам пожег за собой все мосты…
И кто из них всегда начинает ссору? С каких слов он там начал, «моя девочка»? Ишь ты, каков! Не твоя! И не девочка! Давно уже…
Им никогда не помириться. Да и была ли вообще хоть какая-то возможность для примирения?..
Крупные ссоры в их семье начались давно, а с того момента, как он узнал о беременности Ани, у него словно крышу сорвало. Он и раньше-то был подозрительным и ревнивым, а тут совсем съехал. Просто откровенно ей не верил, и именно это больше всего оскорбляло. Недоверие. Оно не совместимо с любовью. Невыносимо жить с человеком, который тебя постоянно в чем-то подозревает. Постоянно оправдываться, объяснять, а для Ани любовь и доверие всегда составляли единое органичное целое. Если бы она, например, увидела его в одной постели с другой женщиной, то скорее, пожалуй, поверила бы его словам, его клятвенным утверждениям, что ничего, дескать, «такого не было, ты все не так поняла, это не то, что ты думаешь…» – да-да, она развесила бы уши и полностью поддалась бы таким сказкам любимого человека, а вовсе не своим собственным глазам. Иначе, по ее разумению, было невозможно: раз подозреваешь в чем-то, зачем любишь того, кто готов предать? Раз не любишь, зачем находишься рядом с ним? А если не любят тебя?
Аня потеряла уверенность в том, что Сергей ее любит. Потому и ушла. Любит, не любит… мысли – как маятник, то в одну сторону, то в другую… Осточертело!
Но Сергей быстро прибежал за ней. Ты чего, кричал, глупостями занимаешься? Давай не дури, возвращайся!.. Черта лысого она вернулась бы, но мама тогда совершенно некстати вмешалась. «О ребенке подумай! Ему отец нужен», – сказала она, зародив еще одну дилемму: возвращаться – не возвращаться?
Вернулась. И вот теперь винит себя за это. Не возобнови она тогда отношения с мужем, не оказалась бы в одной с ним машине, не ругались бы, не попали в аварию. Она не потеряла бы ребенка. Как знать, может быть, в нем взыграли бы отцовские чувства и прекратилась его беспочвенная ревность, а там, глядишь, все бы наладилось.
Если бы… Может быть… Сплошное сослагательное наклонение, однозначное вычитание… Случилось то, что случилось.
Но даже при таком раскладе шанс примирения был, Аня по крайней мере сама допускала подобную возможность. Она все еще любила, пусть даже отказывалась признаться в этом самой себе. Скажи он ей хотя бы раз «прости» – и она простила бы. Потому что знала: любовь прощает все.
Это так на самом деле легко – простить любимого человека. Ну, ошибся. А кто не ошибается? Ну, погорячился. Так и она сгоряча наговорила ему немало обидного. Ну, был не прав. Однако раскаивается ведь!.. Тогда почему ничего этого не сказал? Вместо этого повел себя так, будто утрата не рожденного, такого желанного для Ани ребенка значит для него не более чем избавление от обрыдшего больного зуба!
А что при этом чувствовала она, его никоим образом не интересовало – ему, по всей видимости, даже в голову не приходило спросить.
Со временем Аня научилась гасить эту боль. Надо просто об этом не думать и не говорить, а заодно всякие поползновения со стороны других пресекать. Поначалу вид прогуливающихся молодых мамочек с колясками обжигал ее жгучей болезненной волной, детские голоса и плач соседского ребенка слепили ей разум. Со временем мама убрала из квартиры все детские вещи, что Аня заготовила заранее специально к рождению малыша. Дело, кажется, стало налаживаться, однако однажды Аня наткнулась все же на малюсенькие детские пинетки. Голубенькие такие, нежные, с неповторимым, неуловимым ароматом чего-то навсегда потерянного… Аня приметила их в магазине для новорожденных, а приобрела – буквально за полчаса до той роковой аварии. Пинетки, оказывается, долго лежали в ее сумочке, которую она получила по выписке из больницы. Как же было ей плохо! Как страшно и одиноко! А говорят, время лечит…
Постепенно, конечно, любое горе стихает. Даже для Ани. Больно становится только тогда, когда думаешь о своей беде. А если выбрасывать все из головы и замыкать себя в железную клетку – тогда ничего, вполне можно жить…
Каждый раз, когда она встречала или даже просто где-нибудь видела Сергея, в нее непроизвольно забирались прежние кошмарные воспоминания – вероятно, срабатывал условный рефлекс. Аня где-то слышала, что дружные семьи горе только сплачивает. Но они с Сергеем не принадлежали к категории «семей-команд», «семей-кулаков» – у них на тот момент уже намечался серьезный раскол. И случившаяся беда только сильнее развела обоих по углам. А потом – и по баррикадам. Ни Аня, ни Сергей – оба они не нашли в себе сил пережить трагедию вместе, это удалось только тогда, когда каждый оказался сам по себе.
Порой Ане казалось, что Сергею приходится намного труднее, нежели ей, – тот, кто виновен, отчетливее чувствует боль. В такие мгновения страстно хотелось пожалеть его, приласкать, просто уткнуться в его плечо, прижаться, почувствовать тепло его тела, объятия сильных рук, услышать его шепот. Он бы сказал тогда: «Это пройдет, все будет хорошо…» Однако Сергей либо уходил от разговора, либо недовольно смотрел и ворчал: «Опять плачешь?»
На самом деле Сергей просто не знал, как себя вести. Чувство вины? Так он далеко не сразу его испытал, а потому особо не переживал. Все обошлось, Аня жива-здорова, только вот плачет часто. Бесконечно даже плачет, ревет белугой. Вид плачущей жены раздражал и ввергал в полную растерянность – мужики боятся женских слез, теряются при виде их.
Аня, конечно, и раньше плакала. По разным, незначительным, с мужской точки зрения, причинам. Ну да ладно, женщинам виднее, когда плакать, тем паче им повода не давай, они его сами всегда сыщут. Хочется заняться мокротой – пожалуйста! Поплакала? Перестала!
Но чтобы так вот?! Без малейшего перерыва?! Да она весь дом уже заревела! Какие нервы надобны, чтобы выдержать это?!
Когда Аня собрала вещи и ушла к маме, Сергей даже подумал с облегчением: ф-фух, к лучшему! Пусть там ревет. Успокоится – и вернется. «Все пройдет, все будет хорошо», – успокаивал он себя.
Время шло, Аня не возвращалась. Обычно она первая мирилась. Может, теперь она посчитала, что он должен прийти? Ага, щас! Стоит дать слабину – и потом постоянно будешь бегать. Ничего, вернулась тогда, вернется и теперь, он в этом ни на грамм не сомневался.
И все-таки пошел первым.
Аня уже не плакала. Сергей обрадовался, усмотрел в этом хороший знак. Оказалось, все наоборот. Она была спокойной, до безразличия холодной и равнодушной. Будто и не было в их жизни ничего хорошего. Она предстала перед ним абсолютно незнакомой, такой, какой он никогда прежде не знал. И слов таких обидных никогда раньше от нее не слышал. Бывало, раньше, во время прежних ссор, она бросала в горячке всякую мерзость, но даже в самом отчаянном запале такого Сергей от нее не получал.
Аня поступила жестоко: зная все его слабые места, каждое слово заряжала в цель. Сука, лучше бы плакала…
Но слезы закончились. Родилась ненависть.
Аня теперь мстила.
После каждой встречи с Сергеем, неизбежно заканчивающейся упреками и обвинениями, Аня испытывала чувство щемящей тоски. Почему так получается? Куда ушло былое ощущение переполненности счастьем, когда, казалось, еще немного – и перельется через край! А ведь так хотелось вернуть все назад, все изменить, вновь увидеть диковатый, лошадиный трепет его взгляда, наткнуться на грубоватые, но такие знакомые и всегда желанные ласки. Время от времени она просто скучала по его подмышкам, слегка пахнущим терпким мужским потом.
Почему-то этот родной запах помогал когда-то успокоиться…
Хотелось завыть по-собачьи, жалобно и надрывно – заголосить от одиночества, от разлуки и горечи обид, от сводящих с ума воспоминаний.
Странно, но чаще почему-то вспоминались не ссоры, а радостные и светлые моменты, дни их любви и безмятежности. После таких мыслей она еще острее понимала, что все это утеряно для нее навсегда. Былое счастье невозможно вернуть, в прошлое больше не будет пути. И если бы хоть кто-нибудь сказал, что может свершить для нее это чудо, она, ни секунды не задумываясь, согласилась бы заплатить за это самое чудо любую, какую угодно высокую цену.
Аня позволяла себе быть слабой только тогда, когда оставалась одна и никто бы не застал ее врасплох. «Господи, подари мне такое, – молилась она по ночам в собственную подушку, утомившись от бесконечных рыданий, – или прекрати уже эти мучения!» Случалось это редко. В остальное время приходилось быть сильной и гордой.
Но от себя не убежишь, себя не обманешь. И от воспоминаний не избавишься.
Аня часто думала о причинах, которые не просто разлучили ее с Сергеем, но разрушили их любовь. По идее это должны были быть какие-то мерзкие, откровенно недобрые моменты их совместной биографии. Память, правда, почему-то предательски подбрасывала ей совсем иные картинки, подсовывала самые светлые и радостные дни их бывшей любви, из тех достопамятных времен, когда их ссоры оказывались всего лишь безобидным развлечением, легким и преходящим способом увидеть и получить подтверждение того, что тебя любят так же сильно, как и ты. В ту пору им обоим с Сергеем казалось, что любовь никогда не иссякнет и ничто, абсолютно ничто не сможет разрушить такое сильное чувство!
В хороших, ярких сказках никому не удается разлучить два сердца, бьющихся в унисон и слившихся в единое целое…
И Аня снова и снова погружалась в прошлое, зарывалась в нем глубже и глубже, почти захлебывалась от сладкой неги тех далеких минут, что безвозвратно ушли в никуда… какого дьявола теперь невероятным образом они всплывают из пыльных закоулков ее памяти?! Порой думалось ведь: ну все, забыла, счастье навсегда утрачено-утеряно, но – на тебе, получи подарок!.. Проклятая память…
Чаще всего вспоминалось море. Анна физически ощущала биение прибоя, запах горькой соли, водорослей и устриц. Она закрывала глаза и воочию наблюдала, как медленно покачиваются в прозрачной воде студенистые медузы с яркими бахромками по краям.
Теплое ласковое море волнами окатывало их разгоряченные тела. Но не яркое южное солнце было виновато в том, что кровь буквально вскипает, стучит в висках и острое желание охватывает от одной лишь мысли о любимом человеке. Если он находится рядом, ничто не остановит безумный порыв страсти – ни присутствие посторонних людей, что загорают рядышком на пляже, ни косые взгляды прохожих на улице, ни откровенно-любопытные смешки, ни неодобрительные перешептывания.
Аню и Сергея ничто это не волновало. Чужие люди для них просто не существовали, им не было места в том мире, где находились они. Это и есть любовь, испепеляющая до углей страсть, когда кажется, что если сейчас, сию минуту не прикоснешься к любимому, то мгновенно умрешь, испаришься, разложишься на миллиард пустых мельчайших и бесполезных составляющих. Прервешь поцелуй – задохнешься.
…Медовый месяц, бархатный сезон, тихий южный городок недалеко от Сочи под названием Дагомыс. До этого Аня слыхом не слыхивала о таком городке. Достать путевку в сам Сочи не удалось, все заранее оказалось распродано, вот и пришлось брать направление в этот маленький провинциальный городишко. Аня поначалу крепко расстроилась, даже накричала на Сергея, упрекала его, что ничего-то он толком организовать не способен, импульсивно кидала в него какие-то вещи, что специально куплены были для долгожданной поездки… Бурная та размолвка закончилась таким же бурным примирением. Сергей всего-то и сделал, что остановил ее суматошный крик долгим поцелуем… и она ответила… а потом со стоном прижалась вдруг к его сильному мускулистому телу.
Он раздевал ее, она – его. Торопилась, словно опасаясь, что опоздает черт-те куда, в спешке путаясь в пуговицах и застежках.
– К черту их, – прохрипел он, яростно срывая с нее белье. Нежное кружево лопнуло с жалобным хрустом.
«Придется покупать другое…» Наверное, это была последняя более-менее трезвая мысль, промелькнувшая в ее гаснущем сознании. После этого она просто перенастроилась на другую частоту, и они унеслись в далеком, не известном никому направлении… Под ее пальцами тоже что-то щелкнуло. Она не нашла сил сообразить, что же там такое сломалось…
Изможденные и удовлетворенные, они долго потом лежали на полу, в самом центре комнаты. Аня приподнялась на локте и, окинув взглядом комнату, звучно расхохоталась. Сергей, не понимая, что ее так развеселило, тоже стал смеяться, поначалу просто за компанию, но затем – уже совершенно искренне. Настолько заразительно и звонко заливалась на весь дом Анюта.
– Нет, ты только посмотри, что мы тут с тобой натворили! – давясь от смеха, еле выговаривала Аня и снова смеялась.
Комната была похожа на поле после брани. Яркими разноцветными пятнами повсюду валялась одежда: купальники, маечки, тортики, брюки, рубашки. На кресле, наподобие алого знамени, распласталось махровое полотенце, а в довершение картины – Анины трусики, одиноко свисающие с люстры. И при всем этом неповторимом великолепии – они, двое счастливых дураков, растелешились голышом на полу и смеются аки ненормальные.
– Как они туда попали? – показывает на люстру Сергей, недоуменно поглядывая на жену.
– Думаю, это у тебя надо поинтересоваться, – отвечает она совершенно вроде бы серьезно, но в тот же миг, наткнувшись на его взгляд, такой одновременно растерянный и хитрый – с таким взглядом можно замышлять самые несусветные пакости! – снова срывается на громкий безостановочный хохот.
Месяц после свадьбы недаром зовется медовым. Точно такими же сладко-тягучими оказались и эти сумасшедшие дни. То ли палящее солнце как-то по-особенному им светило, то ли морской соленый ветер так нескромно развевал волосы Ани, что она была красива, как никогда. Еще ни разу Сергею не удавалось сдержать себя, и он прижимал, прижимал, прижимал к себе ее податливое гибкое тело. Аня не сопротивлялась, не одергивала его тривиальностями типа «На нас же смотрят…», не стеснялась выражать свои чувства столь же откровенно.
– Нас здесь никто не знает, – шептала она ему на ухо. – Мы можем делать все, что захотим. И мы будем делать все…
От одного его взгляда она плавилась, словно вылеплена была из воска. Желание, если Сергей долго не утолял его, доходило до высшей точки кипения и взрывалось самым непредсказуемым образом.
Как-то они были в магазине. Обыкновенный такой типовой магазинишко, каких на всем курортном пространстве полным-полно – плавки-купальники, ракушки, масса всевозможных бестолковых сувениров… Аня и Сергей совершали здесь свой традиционный ежедневный шопинг… И вдруг у какого-то прилавка с цветастыми рубашками Анна посмотрела на мужа какими-то новыми, пьяными глазами, ноздри ее принялись подрагивать, как у хищной кошки перед решающим броском. Она редко так выглядела, даже когда страстно хотела его.
Сергей почувствовал, что плавится.
– Вернемся? – спросил он жену хриплым шепотом.
Аня ничего не ответила, молча ухватила его за рукав футболки и рывком увлекла куда-то в конец магазина. Там, по-прежнему не говоря ни слова, она с силой втолкнула сходящего с ума в полутемный коридор, что оказался расположен прямо под лестницей, странно, откуда он только тут взялся…
– Давай сделаем это по-быстрому, – шептала она ему на ухо со звериным придыханием, сильно прижимаясь к нему так, будто вдавливала свои чресла в его. Сейчас она знала: Сергей этого хотел, ему придется по душе именно такая ситуация, при которой она сама проявляет решающую и решительную инициативу!
У Сергея даже в горле пересохло. Он судорожно сглотнул и сделал шаг по направлению к ней, как вдруг…
Дверь подсобки, на которую он облокачивался, открылась!
Никого. Только мешки и коробки. Они юркнули в какое-то мрачное складское помещение.
Тут он грубо содрал с нее легкие джинсики, затем руки его сами по себе разделились: одна, назойливая и неловкая, упорно задирала топик, являя молчаливому подземелью грудь с острым соском (как это правильно, что человеческий глаз способен быстро привыкать к темноте!), вторая – яростно пробиралась под трусики, в некие божественной сладости влажные недра… Бессовестная парочка так торопилась, что им и в голову не пришло хоть как-нибудь подпереть за собой входную дверь.
Вошедшая в самый разгар их страсти неопрятная толстая женщина – по-видимому, она работала здесь, в этом же магазине – ахнула. Не каждый день застаешь в подсобке влюбленную парочку, да еще самозабвенно отдающуюся безудержному сексу в самых непристойных позах!
