Текст книги "Бывшие. Я (не) могу тебя забыть (СИ)"

Автор книги: Алика Бауэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

Глава 27

Артем

За стеной гудит зал, требует крови, зрелища. Стою перед зеркалом, туго бинтуя кисти. Каждый виток, как обещание. Себе. Ей. Нашему будущему.

Родители думали, что, заблокировав мне карты, они сломят меня. Заставят вернуться в их прилизанный, идеальный мир, где их сын, родившейся с серебряной ложкой во рту, не марает кулаки в бойцовском клубе. Черта с два. Этот бой – мой мост через пропасть. На трибунах сидит человек, чей простой кивок мог открыть двери. Зеленый свет. Карьера. Деньги, на которые мы с Лерой построим все заново. Без одобрения родителей, но зато вместе.

Я избегал ее пару дней. Боялся сорваться. Но сейчас, за пятнадцать минут до выхода, тело и душа требуют ее взгляда. Ее тихого «Ты сможешь». Ее поцелуя на удачу, который пахнет какой-то ее, только ее, сладостью.

Но Леры нет на трибунах. Я прочесал все проходы, вглядывался в разгоряченные лица фанатов. Но она не могла не прийти.

Беспокойство сковало солнечное сплетение. Последнее место, где я еще не проверял это раздевалка. Подойдя к ней ближе, кажется я слышу женский сдавленный всхлип. Толкаю дверь.

И мир взрывается на осколки.

Они сидят на скамье. Агеев – мой сегодняшний противник. Его спина, практически закрывала ее целиком. Но я вижу его руки на ее талии и его губы, целующие ее.

Перед глазами алая пелена. Густая, пульсирующая в такт дикому стуку в висках. Посторонние звуки, такие как рев зала, ушли. Остался только свист крови в ушах.

Я выпал из пространства и времени.

Очнулся, когда почувствовал запах пота, нашатыря и резины. Ринг. Гонг. Я уже стою в своем углу, и тренер что-то кричит мне в ухо, но слова разбивались о непробиваемую стену ярости, выстроившуюся внутри. Руки трясутся, но не от страха. От энергии, что рвется наружу, требуя крови.

Агеев выходит на середину. И ухмыляется. Нагло, спокойно, победно. Этой ухмылкой он говорит мне все.

Сука. Ну ничего. Тебе недолго осталось ходить со своим смазливым лицом.

Гонг.

Выхожу. Шаг. Еще шаг. Частое, горячее дыхание. Все во мне колотилось, рвалось на части, требовало мести здесь и сейчас. Забывал про тактику. Нет осторожности. Только белая, обжигающая ненависть.

Первый удар я выпустил со всей силы, на разрыв. Он ловко увернулся, словно танцуя. Агеев выглядел расслабленным. А меня трясло изнутри, как в лихорадке. И он это видел.

Сходимся в клинче. Дышим друг другу в лица. Слышу от него запах ее парфюма.

Отталкиваю его, пропуская встречный в корпус. Воздух со свистом вырывается из легких. Затем ответный хук. Угодил Агееву в скулу.

Бой превратился в кровавую кашу. Мы оба пропускали удары, не чувствуя боли.

Сплевываю на настил кровавую слюну после жесткого апперкота. В ушах звенит.

Агеев снова наваливается на меня в клинче. Его рот оказываются у самого моего уха.

– Теперь понятно, что ты так вьешься вокруг Лерки... Сосется она классно, да? – Дыхание обжигает. – И трахается так же.

Что-то внутри обрывается.

– Заткнись! – кричу до боли в горле. – Я тебе не верю!

Он отшатнулся, готовясь к очередной атаке, и его ухмылка становится шире.

– Тогда откуда я знаю про ее родинку? – кричит он так, чтобы услышал. – Маленькая, коричневая. На правой груди.

Мир сжался до этой фразы. До этих слов. До этой картинки, которую он нарисовал.

Красная пелена перед глазами сгустилась в абсолютную черноту по краям. Кидаюсь на него. Без мысли. Без защиты. Только дикий, звериный вой, вырвавшийся из самой глотки. Вижу, как его кулак летит мне в висок.

Удар. Звон в ушах. Темнота.

Выныриваю из тьмы с таким воплем, который застрял где-то между горлом и грудью, превратившись в хриплый, беззвучный стон. Сажусь на кровать, согнувшись пополам. Сердце колотится о ребра. Даю ему и себе время прийти в норму.

В ушах все еще стоит рев толпы. А перед глазами ухмылка противника.

Прошло несколько долгих секунд, пока дыхание не выровнялось, а реальность не собралась обратно. Кошмар? Или же самое настоящее воспоминание? Провожу рукой по лицу, смахивая не сон, а холодный пот.

Валерия сладко спит рядом. Лунный свет из окна падает на ее щеку, на рассыпанные по подушке темные волосы, на изгиб плеча, выбившийся из-под одеяла.

Последние дни мы много говорим. Бесконечно. Как будто пытаемся заштопать дыру в двенадцать лет. Обсуждали все на свете, но больше всего мне нравилось слушать о нас.

Валерия рассказала про первое свидание у реки, где она боялась замочить новые босоножки, а я таскал ее на руках через каждую лужу. Нашу поездку на море. Глупые ссоры из-за пустяков и примирения, от которых перехватывало дух. Я слушал ее рассказы, как одержимый, выпивая каждое слово, и в душе что-то жадно и ликовало. Вот оно, твое. Ты это заслужил. Это было. Твоя настоящая, никем не навязанная жизнь.

Медленно, почти против воли, моя рука тянется к ней. Пальцы касаются тонкой ткани ее атласной ночной рубашка, отодвигают край. Лунный свет падет на гладкую кожу, на изгиб груди. И на нее. Маленькую, коричневую точку. Родинку.

Прикосновение будит ее. Валерия нехотя, медленно открывает глаза. Темные, немного сонные, они находят меня в полумраке. На ее губах теплая, уютная улыбка, которую я уже успел полюбить заново.

– Что-то случилось? – она приподнимается на локте.

Наклоняюсь, целуя ее в лоб.

– Все нормально. Просто кошмар. Завтра мне надо съездить к Алене. Посидишь с Арсением?

– Конечно, – шепчет, и ее голова снова падают на подушку. Глаза быстро закрываются.

На прикроватной тумбочке вибрирует мобильный. Сообщение от отца.

Ни одного слова от него. Только фотография.

Щелкаю по ней, увеличивая. Ресторан. Хороший, дорогой. Валерия за столиком. Рядом с ней женщина, сидящая спиной к камере и мужчина в неплохом костюме. Его губы прикасаются к ее пальцам.

Кровь останавливается в жилах, а потом ударяет в виски с новой, знакомой силой.

Сижу в темноте, в тишине спальни, и смотрю на экран. На спящую Валерию. На родинку, которую видел не только я. А потом снова на экран. На мужчину, целующего ее руку.

А что, если бы не было той травмы? Если бы я не проснулся в больнице с пустотой в голове вместо нашего прошлого? Мы бы все равно были вместе? Или наш разрыв был неизбежен?

Глава 28

Три слова.

Всего три слова, вспыхнувшие на экране телефона, и мир на несколько долгих секунд перестает существовать. Не треснул, не раскололся, а рассыпался в мелкую, звенящую крошку, которая оседает где-то в горле, холодной тяжестью.

«Ее больше нет».

Руки дрожат сами по себе. Телефон выскальзывает из пальцев, глухо стукнувшись о паркет.

– Нельзя так делать! – строго, с неподдельным укором произносит Арсений, не отрываясь от игрового поля. Он аккуратно переставляет свою фишку. – Он же дорогой!

Поднимаю на него глаза. Этот ребенок только что потерял мать. И не знает этого. Эта мысль, чудовищная и невыносимая, ударяет под дых.

Я не выдерживаю.

Хватаю его в охапку, прижимаю к себе. Касаюсь губами его блондинистой макушки.

Арсений мягко, но настойчиво вырывается, отстраняется, глядя на меня с недоумением и легкой тревогой. Я его напугала. Своей внезапностью, своей странной, трясущейся нежностью.

– Ваш ход, – он протягивает мне кубики, желая вернуться в безопасные рамки игры.

Мне даже трясти их не приходится. Они просто выпадают из онемевших пальцев. Я машинально беру свою фигурку, передвигаю куда-то. Не глядя.

– Неправильно! – Арсений вздыхает, разочарованно, как взрослый. – Вы вместо пяти сделали три. – Он качает головой. Его голубые, бездонные глаза смотрят на меня с укором. – Вы совсем не умеете играть. Поскорее бы мама приехала.

– Но она в больнице, – срывается у меня на автомате. И тут же понимаю, что лгу.

Арсений кивает.

– Она приедет, когда выздоровеет.

Нет. Не приедет. Молчать сейчас кажется мне преступлением.

Беру его маленькие, теплые ручки в свои, заставляя посмотреть на меня,

– Дорогой, бывают такие болезни, после которых люди... не возвращаются домой.

– Это как? – Он смотрит на меня широко раскрыв глаза. Глазами, в которых еще жила полная, безоговорочная вера в то, что мир справедлив и мама вечна. От этого взгляда душа крошится в ледяную пыль.

Боже, как говорить с ребенком о смерти? Какими словами? В голове метались заезженные, пустые фразы.

– Они... отправляются в другой мир. На небо.

Арсений задумывается на секунду, его бровки сходятся. Потом он очень серьезно заявляет:

– Мама любит меня. Поэтому скоро будет дома.

– Мама действительно любит тебя больше всего на свете, – голос срывается, каждый слог режет горло, как осколок стекла. – Но она болела. Уже давно. Папа с мамой... не хотели тебя расстраивать. Но мамы... твоей мамы больше нет. Твой папа мне только что написал.

Мне было страшно. Страшно за Артема, который сейчас там, один, с этой пустотой после потери близкого человека. Ни о какой ревности с моей стороны и речи быть не может. Как он это переживет? Как он скажет об этом сыну? Лучше уж я. Пусть ненавидят меня, а не его.

– Ты врешь! – Арсений выдергивает руки, как от огня, и делает шаг назад. Его лицо искажается от ужаса и море других эмоций, которые сложно пережить ребенку. – Моя мама не умерла! – кричит он тонко, пронзительно.

Тянусь к нему, но он отскакивает дальше, разворачивается и бросается бежать из комнаты. Натыкается на ноги Артема, который как раз стоит в дверях.

Арсений поднимает заплаканное, искаженное гримасой гнева и боли личико на отца.

– Ненавижу тебя! – выкрикивает он с той жестокой прямотой, на которую способны только дети, и рванул прочь, в глубь дома.

Артем замер. Он выглядит просто ужасно. Бледный, с впавшими глазами, будто не спал неделями. Вся его мощная фигура кажется вымотанной, а душа опустошенной до самого дна.

– Что случилось? – спрашивает он сквозь стиснутые зубы, хотя ответ читается в моих глазах, в рыданиях, доносящихся из детской.

– Это я виновата... Но он все равно должен был узнать. Это больно, да, но...

– Но точно не так! – срывается на крик. – И не от тебя! Ты не часть нашей семьи, Валерия. Ты не имеешь права решать, когда и как говорить моему сыну о смерти его матери.

Каждое слово словно удар. Я отступаю на шаг, будто физически отшатнувшись.

– Извини. Да, наверное, я совершила ошибку. Давай поговорим, когда ты остынешь. Когда мы оба придем в себя.

Поворачиваюсь, чтобы уйти. Чтобы дать ему время, передышку.

– Ты собралась к нему? – его голос останавливает меня на месте.

Оборачиваюсь.

– Ты о чем?

Артем небрежно засунул руки в карманы джинс. И в его взгляде впервые мелькнуло то отвращение, пренебрежение, которое я обычно наблюдала в глазах его матери ко мне.

– Не прикидывайся. Тебе не идет.

До меня резко доходит. Его отец. Он наверняка не упустил возможности рассказать сыну, что видел меня с другим.

– Если я скажу, что это ничего не значит, ты же не поверишь?

– А должен? – Макаров горько усмехается. – Может, и в моей травме ты не виновата?

– При чем тут твоя травма?

– Я вспомнил! – снова кричит, и будто наружу прорывается то, что копилось, наверное, с момента его возвращения. – Я вспомнил, почему был дезориентирован в том бою! Из-за тебя! Я застал тебя в раздевалке! И с кем? С моим соперником?

Понимаю, что бы я сейчас ни сказала, он не услышит. Не захочет услышать. И так же понимаю, что этот разговор должен был состояться еще двенадцать лет назад. А сейчас все навалилось разом. Прошлое. Настоящее. И сложно разобраться, что мы чувствуем именно в этот момент.

– Мне было плохо, Артем! Я была в отчаянии после твоей помолвки. Да, Агеев меня утешил! По-дурацки, скорее всего из корыстных целей. Но я не изменяла тебе! Никогда!

Макаров смотрит на меня. В глазах, помимо гнева, мелькает что-то еще. Сомнение? Усталость?

– Ты поэтому не хотела ничего рассказывать о нашем прошлом?

Беспомощно пожимаю плечами, чувствуя, как подкашиваются ноги. Из меня тоже этот разговор выкачал все соки.

– Я не знала, что ты застал тот... поцелуй. Я боялась, что, если мы начнем все заново, я снова в тебя влюблюсь. А ты... ты снова разобьешь мне сердце. История повторится. У нас просто ничего не получится.

– Что ж, – он грустно, беззвучно усмехнулся. – В этот раз наши мысли, кажется, совпали.

Больше нет сил что-либо объяснять. Нет сил сражаться с его призраками и своими страхами одновременно, когда в соседней комнате рыдает ребенок, в мире, где больше нет его мамы.

– Иди к сыну.

Вызываю такси и уезжаю.

Макаров не пытается меня остановить. Да я и не жду этого и не хочу. Но его слова все еще звучат у меня в голове настолько реально, что я хочу закрыть уши и закричать.

***

Вечерний воздух пах уже угасшим за день солнцем. Я вышла на балкон ресторана, чтобы перевести дух, чтобы стены перестали хоть на какой-то момент давить на виски. Впервые в жизни мне отчаянно хочется закурить. Не ради вкуса, а чтобы выдохнуть эту горечь, что бурлила внутри, наружу, материализовать ее в сизом дыме, сделать видимой для всех.

«Ты не часть нашей семьи».

Фраза Артема звенит в ушах четче, чем звон хрусталя внутри. И мой собственный мозг, безжалостно уже дописал к ней логичный, убийственный финал: «И никогда не станешь».

Обхватываю себя руками, хотя летняя ночь теплая.

Итан подходит почти бесшумно. Оперся о широкий подоконник рядом, повторяя мою позу, но без этой судорожной скованности. Как всегда с улыбкой на лице, только сегодня я вижу в ней тень грусти.

– Мы тебя потеряли, – говорит он мягко, глядя не на меня, а на огни города.

– Я просто устала. Устала лгать твоей маме. Притворяться.

– Понимаю, – он кивает.

Сегодня наше последнее фальшивое свидание. Завтра у них билет на самолет. После прилета он обещал рассказать матери о нашем расставании. Может не сразу, через какое-то время. Красивая, аккуратная развязка для ее спокойствия.

Итан достает из внутреннего кармана пиджака небольшую бархатную коробочку. Медленно, без театральности, открывает ее и ставит на подоконник. На бледно-сером шелке лежит кольцо. Тонкое, изящное, с небольшим бриллиантом.

В животе все сжалось. Только не это. Не сейчас.

– Итан…

– Не спрашивай зачем, – он перебивает тихо. – Не знаю сам. Наверное, просто хотел… осуществить до конца то, что когда-то задумал.

Он не опускается на колено. Не давил. Не спрашивает. Он просто смотрит мне в глаза с такой прямотой, от которой хочется исчезнуть.

И в этот момент в моей ладони звучит мелодия телефона. Сообщение.

Мы не общались с Артемом несколько дней. Эти дни тянулись, как годы молчания после взрыва. Поэтому ощущаю невероятный трепет от его сообщения больше, чем от дорогого кольца сейчас передо мной.

«Твои вещи я отправил с водителем. В услугах репетитора мы больше не нуждаемся».

Мир не перевернулся. Он просто наконец-таки стал четким, ясным.

«Ты не часть нашей семьи».

Гашу экран, в котором уже отражалось мое бледное лицо. Поднимаю глаза. Сначала на Итана, потом на кольцо.

– Я согласна.

Глава 29

Возможно, вино сейчас не самый лучший, но зато самый преданный мне союзник. Поправочка. Много вина.

Плохо помню, как вызвала такси. Села в машину. Откуда у меня лопата? Ох, это лицо… Ловлю свое отражение в зеркале заднего вида. Размазанная тушь, стертая помада, глаза тусклые. Надеюсь, не напугаю водителя.

Когда меня высаживают по указанному адресу начинает тарабанить дождь.

Идеально. Просто… Ну как всегда.

Полусонный охранник без проблем меня пускает. Все еще считает меня «своей». Замечаю, что несмотря на поздний час в паре окон горит свет. Но не это моя цель.

Иду по мокрой дорожке, чувствуя, как каблуки вязнут в грунте. А вот и она. Та самая полянка флоксов.

Кислая ярость поднимается к горлу.

Я вырежу это воспоминание о себе сама.

Первый удар лопатой в мягкую землю отдается в запястьях приятной, грубой вибрацией. Второй уже глубже. Налегаю всем весом, чувствуя, как лезвие с хрустом перерубает мягкие корни.

Вырву. Выкорчую. Сожгу.

– Валерия! Что ты делаешь?!

Его голос звучит сзади.

Макаров стоит на крыльце в одной футболке, которая за считанные секунды становится мокрой.

Пьяно улыбаюсь. Оцениваю масштаб своей работы. Черт. Еще даже не половина. Как же их тут много.

– Выкапываю! – хихикаю и продолжаю свое дело.

Вонзаю лопату. Поддеваю ком земли вместе с сиреневыми цветами.

Макаров хватает меня за запястье. Его пальцы кажутся обжигающе горячими под ледяным дождем.

– Прекрати.

– Нет! – вырываюсь с силой. – Ты смотришь на них и видишь только плохое! Только мою ошибку! Ты не хочешь видеть ничего другого!

Мы стоим, тяжело дыша, лицом к лицу. Дождь льет все сильнее. Промочил мое платье насквозь, но я не чувствую холода. Или так думала, хотя мои зубы уже изрядно стучат.

– Я сказала – да! – зачем-то кричу с улыбкой на лице, хотя Макаров стоит рядом и все слышит. – Мне сделали предложение, и я сказала – да.

Он переводит взгляд на правую руку. Потом на левую. Наверное, на всякий случай. Вдруг я просто забыла, где нужно носить такое украшения.

– Кольца нет.

– Конечно нет!

Я падаю на колени прямо в сырую землю. Этому платью конец. Но мне его совсем не жаль. В отличии от Итана. Я хочу извиниться перед ним еще раз. Хотя за вечер сделала это уже минимум раз сто во всех стадиях своего алкогольного опьянения.

Он не принял мой ответ за правду. Слабо улыбнулся. Сказал: «Не нужно». И убрал коробочку обратно в карман.

Конечно, я не собиралась выходить за него. Но и он не дал мне совершить ошибку.

Макаров сел рядом со мной прямо на землю.

– Чем тебе флоксы не угодили?

– Хотела стереть лишние воспоминания о себе.

Мы оба смотрим на развороченную клумбу, которая сейчас больше походила на грязевое месиво.

– Прости, я наговорил тебе лишнего.

– Тем, ты сказал то, что думал. Я тебя прекрасно понимаю. Попробовали. Не получилось, – удивительно, как алкоголь может заглушить нужные эмоции, благодаря которым удается говорить ровным, почти безразличным тоном.

– Твои вещи я попросил перенести в мою спальню.

Мне требуется время, чтобы понять, что это не слуховые галлюцинации. Медленно поворачиваю голову в его сторону.

– Я погорячился. Собирался ехать к тебе утром, но ты меня опередила.

Артем протягивает руку. Касается моей щеки. Большой палец ведет по коже, смывая смесь грязи, дождя и слез.

– Как думаешь, их можно спасти? – киваю в сторону бывшей клумбы, только имею в виду вовсе не цветы.

Макаров пожимает плечи, слабо улыбнувшись.

– Что-нибудь придумаем.

Что-то мне подсказывает, что его ответ касался тоже вовсе не флоксов.

– Папа…

Мы вздрогнули оба.

На крыльце стоял Арсений в сопровождении Инги, которая держала над ними зонт.

– Простите, – говорит она, обращаясь к Артему, – я не смогла его остановить.

– Ты тоже решил заболеть? – он по-детски сжал губки.

Артем смотрит на меня. И в его взгляде вижу решение. Твердое, как камень. Он подхватывает меня за локоть, помогая подняться.

– Идем. Идем домой.

Торможу, упираясь каблуками в мокрую землю.

– Тем, я не уверена…

Я не уверена, что мне здесь место. Когда-то оно действительно было рядом с тобой. Но и тот парень вырос, превратился в мужчину. С другими целями, правилами, обязанностями.

– Арсений, зайди в дом. Мы сейчас подойдем, – кричит он сыну.

Инга тянет ребенка на себя, а тот смотрит на нас до последнего, пока дверь полностью не закрывается.

Я вроде бы уже не настолько пьяна. Холодный дождь быстро помог немного протрезветь. Только вот мысли все равно где-то гуляют. Ничего внятного сказать не получается. Думаю только о том, что я хочу этого мужчину. Хочу видеть рядом с собой. Просыпаться с ним по утрам, печь с Арсением на завтрак оладьи. Слишком радужная, светлая картинка идеальной семьи. Но я не могу занять чужое место. Место его жены, место мамы для этого мальчика. И не потому, что не хочу, а потому что это нечестно. Пусть так и однажды поступили со мной.

Кажется, что Макаров сейчас видит весь этот сумбур, который творится в моей голове. Он подходит и обнимает. Крепко-крепко. Настолько, что между нами стучит одно сердце на двоих.

– Я много думал над тем, как бы могло сложится наше будущее. Да, возможно, наша юношеская любовь прошла, и мы бы расстались…

– Тем, – всхлипываю в его грудь.

Он чуть отпускает меня. Берет лицо в свои ладони и произносит прямо около самых губ.

– Я не помню тебя. Я не помню многих моментов связанных с тобой. Плохих и хороший, но я точно знаю, что полюбил бы тебя снова.

Артем целует. Мягко. Нежно. Никуда не торопясь, словно мы не стоим под ледяным не дождем. Будто холод совсем не трогает нас и за нами не наблюдает пара любопытных глаз.

– Давай попробуем еще раз. И даже если у нас ничего не получится, то у нас будет еще сто таких попыток.

Улыбаюсь, оставляя быстрый поцелуй на его губах.

– Я согласна при одном условии.

Он вопросительно выгибает бровь.

– Если ты сейчас напоишь меня горячим чаем и спрячешь от меня лопату и алкоголь.

Макаров глухо смеется, обнимает меня за плечи, и мы бежим в дом, зная, что завтра на этом месте будут расти новые цветы, которые не будут напоминать о прошлом, а будут символизировать настоящее и будущее.