Текст книги "Бывшие. Я (не) могу тебя забыть (СИ)"

Автор книги: Алика Бауэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Глава 23

Черт… Черт, черт, черт! Он же говорил, что приедет! А я, увлеченная своим личным адом, напрочь забыла. И что это за «мы»?

Пальцы немеют от того, с какой силой я сжимаю телефон. Нажимаю на кнопку вызова.

– Surprise! – звонкий голос Итана звучит в трубке, и до того радостный, что у меня от волнения сводит живот.

– Итан, ты правда сейчас около моего подъезда?

– Да, ждем тебя! Зашли в кафе в соседнем доме, ты меня туда как-то водила.

– С кем ты?

– Это еще один сюрприз. Ждем.

Быстро собравшись, вызываю такси и еду в город, чувствуя себя самым ужасным человеком на Земле.

Итан неплохой парень. Возможно, у нас бы даже что-то могло и получиться не будь между нами тысячи километров и разницы во времени. Именно из-за этого я не воспринимала наши отношения, как нечто что-то серьезное. Скорее, как приключение. Он же, скорее всего, наоборот.

Пока еду приходит еще одно сообщение.

«На улице жарко, поднялись на твой этаж».

Залетаю в родной подъезд и замираю на лестничной площадке. Их действительно двое. Мой высокий, почти под два метра ростом блондин с голубыми глазами, мой улыбчивый Итан и… элегантная женщина средних лет с розовым чемоданом. При виде меня их лица озарились одинаковыми, радостными улыбками. Я улавливаю общие черты. Форму носа, разрез глаз. Боже правый. Это его мама? Или, может быть, тетушка?

Меня начинает трясти изнутри, но я изо всех сил растягиваю губы в ответной улыбке до того, что мышцу сводит. Итан шагает вперед и, не дав опомниться, целует меня в губы. Быстро, но со страстью, от которой я не чувствую ровным счетом ничего.

– Любовь моя, – говорит Итан с небольшим акцентом, которую я уже даже не замечаю. – Это моя мама, Элейн.

Как же я попала… Пока не понимаю, как вообще все это буду разруливать, но протягиваю руку.

– Hi, nice to meet you.

Элейн в ответ пожимает мою руку, мягкие ладони.

– Дорогая, можешь называть меня Еленой, – говорит она на чистейшем русском. – Правда, уже тридцать лет ни с кем, кроме сына, толком не говорила на родном. Очень приятно.

– Ох, – сглатываю ком в горле, поднимаю голову и смотрю на довольного Итана. – Ты не упоминал, что твоя мама из России.

– Еще один surprise!

Пожалуйста, хватит на сегодня с меня сюрпризов.

– Прошу, проходите, – вставляю ключ и открываю дверь, пропуская Елену вперед. Едва она скрывается в глубине прихожей, в поисках ванной комнаты, я резко оборачиваюсь к Итану, прикрыв за собой дверь.

– Почему ты не сказал, что будешь не один? Почему вообще не предупредил, что приезжаешь сегодня?

– Я думал, тебе нравятся сюрпризы, – он смотрел на меня с неподдельным удивлением.

– Нравятся, – стону обреченно. – Но не такие…

Когда я говорила, что мне нравятся сюрпризы, я имела в виду романтичные свидания на яхте, организацию которого на себя полностью возьмет он. Но точно не то, что хочу незапланированно знакомиться с его родственниками у себя в подъезде.

– Моя любовь, я так соскучился, – Итан наклоняется, чтобы снова поцеловать меня. Его дыхание мажет по щеке, когда я мягко, но уверено кладу ладонь на его грудь. Чувствуя это, он отстраняется. – Что-то случилось?

– Случилось. Итан, нам надо расстаться, – выпаливаю быстро, без раздумий к чему это может сейчас привести и что вообще «некрасиво» так огорошивать людей такими новостями с дороги. – Прости, что говорю тебе это вот так, но… думаю, нет смысла тянуть.

Итан отступает от меня на два шага. Его глаза становятся совсем пустыми от шока.

– У тебя… кто-то появился?

– Да.

Он молча кивает переваривая. Я обнимаю себя за плечи, даю ему это время.

– Ясно. Отношения на расстоянии – сложная штука, да?

– Прости, если сможешь, что не сказала раньше. Я сниму вам номер в гостинице.

– Не нужно, – останавливает меня горько улыбнувшись. – Но… у меня будет просьба.

– Все, что угодно.

Итан подходит. Берет меня за руки. От этого жеста напрягаюсь и думаю о том, что, наверное, погорячилась со своим обещанием.

– Ты не могла бы… мне подыграть?

– Подыграть?

– Что мы еще вместе. Мама так ждала этой встречи с тобой. А у нее… слабое сердце.

Я закрываю глаза. Безвыходная ситуация. Слишком много боли за один день. Слишком много лжи.

– Что ж… хорошо, – тяжело выдыхаю.

Мы входим в квартиру. На лице Итана снова его фирменная, широкая, солнечная улыбка, словно на лестнице ничего не произошло, словно его сердце только что не разбилось на осколки. Словно не он прилетел на другой континент к своей девушке, которая его тут же бросила. Пока гости раскладывают вещи, смеясь и рассказывая о дороге, я незаметно достаю телефон и, отвернувшись к окну, отправила одно-единственное сообщение Артему.

«Сегодня я не приеду. Останусь дома»

И я застряла между двумя огнями, не в силах выбраться, не в силах никому не навредить.

Глава 24

Руки трясутся. Не могу подавить этот тремор. Сижу на холодной деревянной скамье в раздевалке, пропитанной запахом пота. Я ждала его здесь, надеялась поймать до боя, чтобы поговорить. Чтобы услышать из его уст: «Это ложь. Не верь никому». Но мы разминулись. Снова.

Как будто сама судьба вставляла нам палки в колеса.

Смотрю в экран, разглядывая фотографию, перечитываю пост, который уже знаю наизусть. Больно. Но не могу остановиться. Это все равно, что смотреть на сварку. Ослепительные, ядовитые искры режут глаза, а ты все равно как завороженный пялишься на них, не в силах отвести взгляд, даже когда начинает болеть голова и наворачиваются слезы.

На фотографии Артем стоит на одном колене. Перед ним Алена. Та самая, про которую он говорил сквозь зубы: «Родители сватают. Между нами ничего нет и не будет. Ты – мое все». Ее лицо сияет таким чистым, безоблачным счастьем, от которого меня тошнит. Заголовок кричит о помолвке.

Две горячие капли падают на экран, растекаются по стеклу, исказив изображение. Я бы отдала все, чтобы эта влага, словно кислота, стерла бы сейчас ее улыбку.

В этот момент дверь скрипнула. В раздевалку вошел Саша Агеев. Местная звезда, сегодняшний противник Артема на ринге. Его взгляд сразу же находит меня. Чувствую его даже не поднимая головы. Он молча подходит к своему шкафчику, что-то кладет внутрь, щелкает замком. Все это время он пристально смотрит на меня.

– Поссорились?

Дергаю головой. Погасила экран, на котором застыло чужое счастье и быстро, грубо провожу тыльной стороной ладони по щекам, смазывая слезы.

– Нет… – отвечаю быстро, стараюсь даже с улыбкой. – Не знаю.

Агеев опускается на скамью рядом со мной.

Мы были не близки, но часто пересекались здесь. У них с Артемом совпадали тренировки. Пару раз пили кофе в кафетерии, убивая время, когда Артема задерживал тренер.

– А че глаза на мокром месте?

– Переживаю перед боем, – вру отчасти, и он это видит. – Вы только там… не деритесь сильно, ладно?

Пытаюсь шутить, но Агеев даже не думает улыбнуться хотя бы ради приличия. Просто смотрел на меня, и в его взгляде читаю сожаление, которого я боялась больше всего.

– Да видел я новость.

И все. Все внутри обрывается, падает, превращаясь в ледяную, болезненную пустоту. Та хлипкая плотина, которую я строила из гордости и остатков самоуважения, рассыпается в одно мгновение.

Я больше не могу. Не могу держаться, притворяться, делать вид, что это просто недоразумение. Слезы хлынули градом, тихими, отчаянными рыданиями, от которых содрогалось все тело. И прежде чем я осознаю, что делаю, я бросаюсь к Агееву на грудь, впиваясь пальцами в ткань его спортивной кофты. Прячу лицо у него на плече, захлебываясь собственным горем.

Он не отталкивает. Его руки большие, сильные, обнимают меня, прижимая крепче. А потом… потом его пальцы поднимают мой подбородок. Я вижу его лицо близко, слишком близко, вижу что-то в его взгляде, что не успеваю прочитать. И он целует меня.

Его губы прижимаются к моим, пытаясь разомкнуть их. Шок был настолько всепоглощающим, что на секунду я застываю, онемев. Даже слезы прекратились. А потом, как щелчок выключателя, пришло осознание.

Толкаю его в грудь с силой, которой сама от себя не ожидала. Звонкая, оглушительная пощечина звучит в тишине раздевалки.

– Вы все точно на голову отбитые! – шиплю, вскакивая на дрожащих ногах.

– Прикольная родинка, – ухмыляется, смотря на меня.

Поправляю кардиган, что съехал с плеча, и бегу в зал.

Это самое неловкое утро за всю мою жизнь. Думала, что нет ничего хуже, чем просыпаться от грохота с кухни, которую громит твой пьяный папаша. А нет, оказывается есть. Хуже всего просыпаться под аромат блинчиков, которые испекла для тебя мама твоего бывшего, уже почти как двенадцать часов как, парня.

Этот спектакль начинал меня утомлять. Серьезно. Столько сил я давно уже не прикладывала. Елену пришлось положить в своей комнате, так как она в нашей квартире самая чистая и уютная. Нам с Итаном я постелила в комнате брата. Точнее сама легла на его кровать, а Итану досталось вакантное место на матрасе на полу.

И пусть только попробует жаловаться. Но, похоже, его все устраивало.

Когда я с утра я вышла на завтрак, слушая свое угрызение совести о том, что я никудышная хозяйка и мои гости сами себя кормят, эта сладкая парочка уже заканчивали пить чай. Итан тут же подорвался со своего места, чмокнул меня сонную в щеку и притянув за талию, усадил на свои колени.

Хитрый гад.

Так и пришлось просидеть весь прием пищи, сидя как на иголках.

Елена не могла на нас насмотреться. Все вздыхала и причитала какая мы чудесная пара и что, наконец, у нее нашелся повод съездить в Россию – познакомиться с невесткой.

Я чуть чаем не поперхнулась от этих слов. Итан же пробубнил что-то про то, что мама шутит и стыдливо спрятал свои глаза за почти пустой чашкой чая.

Только этого мне еще не хватало.

Как только открыла глаза я схватила телефон в надежде увидеть там сообщения от Артема. Но ничего. Ни звоночка, ни-че-го. Это бунт? Если так, то очень по-детски. Но он даже ничего не ответил на вчерашнее сообщение. Неужели обиделся, что сорвала его планы с ужином?

К счастью, ничего выдумать, чтобы отлучиться из этого дурдома хоть на пару часиков из этого дурдома, не пришлось. Итан с мамой сказали, что хотят сегодня навестить родственников и деликатно добавили, что вдвоем. Мне потребовалась вся моя выдержка, чтобы не показать, насколько я была рада это слышать.

В «Зеленый пояс» мне удается приехать только после обеда. Всю дорогу я репетировала, что сказать Артему. Рассказывать про Итана я не собиралась, надеясь отделаться от него быстро и как можно безболезненно.

Только вот, когда такси останавливается около ворот их дома, все слова тут же стираются из головы, когда вижу уезжающую карету скорой помощи с мигалками.

Я догадываюсь зачем она здесь. И все же, надеюсь, что ошибаюсь. Ноги стали ватными.

Артем с сыном стоят за воротами. На обоих лица нет. Чуть позади домоуправляющая Инга. Обливается тихими слезами.

– Что случилось? – не знаю нужно ли продолжать делать вид, что я ни о чем не знаю.

Арсений всхлипывает. Поджимает пухлые губки. Крепиться, а у самого глаза на мокром месте.

– Мама заболела! – он отворачивается и бросается в ноги Артема, тот крепко сжимает плечи сына.

Смотрю на Макарова и по одному его взгляду понимаю, что Алена, скорее всего, больше не вернется в этот дом.

Глава 25

Точно знаю, что этот кабинет навсегда въелся в меня не только памятью, но и на физическом уровне – каждым клеточным дыханием. Дышу так громко и прерывисто, что каждый вдох кажется мне позорно шумным, эхом отдающимся в тишине, нарушаемой лишь тиканьем напольных часов.

Когда зазвонил телефон, и я увидела имя «Артем», мир на секунду перевернулся. Радость, дикая и слепая, ударила в виски, заставив сердце сорваться в бешеный галоп. Он вспомнил. Наконец-то. После недель молчания, после всех унизительных попыток прорваться к нему, этот звонок казался чудом.

Но мир пошатнулся вновь, едва я услышала голос. Не его. Голос был женским, холодным. Екатерина Владимировна. «Приезжайте. Нам нужно поговорить».

И вот я здесь. Охраня меня наконец пускает дальше кованных ворот.

Михаил Макаров, отец Артема, невозмутимо стряхивает пепел сигареты в хрустальную пепельницу. Дым кольцами уплывает в мой угол, обволакивая, пытаясь удушить.

– Вас что-то смущает?

Я смотрю на белый, плотный конверт, лежащий на столе между нами.

– Даже не знаю, какую из причин выбрать.

– Я не понимаю, почему ты мешкаешь, девочка, – вступает Екатерина Владимировна, но быстро берет эмоции под контроль. Кладет руку на плечо мужа. – У тебя с ним все равно нет никаких шансов.

– Тогда зачем это? – я резко поднимаю на них взгляд, и внутри все сжимается от страха, но в голосе прорывается хриплая дерзость. – Боитесь, что Артем рано или поздно вспомнит?

– Для подстраховки, – парирует Екатерина Владимировна, и ее губы складываются в тонкую ниточку. Потом тон меняется, становится медовым, сладким до тошноты, что аж хочется запить ее слова горьким чаем. – Детка, мне больно смотреть, как ты обиваешь пороги нашего дома. Отпусти его. Артема ждет великое будущее, блестящая карьера, невеста из его круга…

– Это не вся сумма, – резко, словно отрубая сантименты жены, перебивает Михаил. Он выпускает новую струю дыма. – Только половина. Остаток будет перечислен на карту. – Его взгляд буравит меня. – У вас банк вскоре заберет квартиру за неуплату ипотеки. Твоих родителей уволили. Они, если я не ошибаюсь, сейчас не в состоянии даже понять, что происходит. Могу порекомендовать отличную клинику. Деньги тебе нужны. Не отпирайся.

Каждое слово – читая правда. Они знают все. И я даже уже этому не удивляюсь. Страх заползает под кожу. Я вижу лицо брата, Лешки. Его могут забрать. У меня нет достойной, постоянной работы, чтобы его содержать. Скоро не будет даже крыши над головой. За свою учебу в универе надо заплатить, брата к школе собрать. А родители… они сейчас в ином мире, мире бутылки и забвения, откуда нет возврата.

И за что я цепляюсь? За парня, который меня даже и не помнит… И нет шанса, что когда-то вспомнит.

Смотрю на конверт. Он лежит там, как выход. Грязный, унизительный, но единственный. Это цена моего молчания. Цена моего исчезновения.

В горле встает ком. Я быстро, почти яростно, вытираю предательскую слезу, скатившуюся по щеке. Не перед ними. Не дай бог перед ними.

– Я согласна. Ваш сын меня больше никогда в жизни не увидит.

Протягиваю руку. Пальцы касаются гладкой, холодной поверхности конверта. В этот миг мне кажется, что я не просто беру деньги. Я подписываю договор. Не с ними. С самой собой. Договор о предательстве всего, во что я верила. Договор о том, чтобы похоронить самую светлую часть своей души здесь, в этом кабинете, пропахшем деньгами и ложью. Конверт становится невесомым и тяжелым одновременно. Это не деньги. Это плата за мое собственное сердце. И я только что его продала.

– Тем… – его имя срывается с моих губ шепотом, когда Макаров притягивает меня к себе, насаживая на себя. Он целует жадно, глубоко. Губы, пахнущие алкоголем и горечью, прижимаются к моим с такой силой, что в висках стучит.

Его тело тяжелое, раскаленное, сотканное из напряженных мускулов и невысказанной боли. Обвиваю его шею, пропуская через себя все его чувства, весь его гнев и страх. Он хотел забыться. И я стала его забвением.

– Ох, Тем… – выдыхаю, когда его губы отрываются от моих, чтобы опуститься на шею. Он впивается в кожу зубами и языком, оставляя на ней влажные, горячие метки, которые тут же жгут, как огонь. Вдавливаю пальцы в его широкие, твердые плечи, чувствуя, как под кожей играют каждый мускул.

– Я мечтал о тебе, – его голос звучит прямо в самое ухо, заставив все нутро сжаться в сладком спазме.

Это первое, что Артем мне сказал за много часов молчания и тревоги, было сильнее любого ласка.

Когда уехала карета скорой помощи Артем почти не отходил от сына. Разве только для телефонного разговора, где кого-то посылал отборным матом, объясняя, что не будет сегодня ничего подписывать, он нужен своему сыну. Я пыталась просто быть рядом. Но смотреть на них двоих было больно. Какого же было Артему и Арсению я просто представить не могу. Они расставались до самого отбоя.

Итан прислал сообщения, что они с самой так засиделись у родственников, что решили остаться у них с ночевой. Я выдохнула и тоже решила остаться ночевать здесь. Не ожидала, что в дверь спальни постучат. Артем выглядел совсем разбитым. Немного пьяным. Он тут же припал к моим губам и, толкая меня к кровати, снимал с нас одежду находу.

Его руки хватают меня за бедра, поднимают, насаживают на себя. Не грубо, но с властной, не терпящей возражений решимостью. Мир сужается до жара и трения, до его тяжелого дыхания в мои ключицы.

Ноги сводит судорогой от неудобной позы, но боль эта была ничтожной, потерялась в водовороте ощущений. Он двигается, сначала медленно, будто заново узнавая каждую складку, каждый изгиб, а потом все быстрее, глубже, теряя осторожность в погоне за собственным забвением. Но даже в этом ощущается странная нежность. Каждый толчок мощный, но приземление – мягкое, будто он в последний миг сдерживал порыв, боясь причинить боль.

Откидываю голову, И Макаров тут же припадает к шее губами. Его поцелуи влажные, томные, полными той самой тоски. Ощущения зашкаливали, гранича с болью, переплавляя ее в чистое, ослепительное наслаждение. Все внутри сжималось и распускалось в такт его движениям.

Впиваюсь в него, вцепилась ногтями в спину, притягивая ближе, стараясь стереть и ту дистанцию, что оставалась между нашими телами. Наши губы снова встретились в поцелуе. Ловлю его дыхание, его стоны, его вкус.

Сдержаться было невозможно. Рваный, приглушенный крик вырывается из моей груди, когда очередной мощный толчок достиг самой глубины, задев воспаленную точку. Замолкаю, прикусив губу, но тело вздрагивает в немом экстаза с каждым его движением.

Глава 26

В ресторане витают ароматы стейка, трюфелей и дорогих вин. Вокруг негромкие разговоры. Мягкий свет канделябров дрожал на хрустале, а живая скрипка сладко разливалась по залу. Итан выбрал место дико романтичное. Через чур, если учесть нашу ситуацию. У нас самый уединенный столик в полукруглой нише, откуда открывался вид на весь зал, но где царила иллюзия приватности.

Сижу, кивая через силу, в то время как Елена, мать Итана, с легкостью и теплотой погруженная в воспоминания, рассказывала историю о том, как ее муж, блестящий молодой архитектор, увез ее из Ленинграда в Лондон.

Все это время мои мысли метались вокруг одного назойливого вопроса: заметен ли засос?

Чувствую его жгучее присутствие на шее, с левой стороны под челюстью. Каждый раз, когда Елена невольно бросает взгляд куда-то в район моего скромного выреза на платье, я замираю, чувствуя, как по спине бежит холодная испарина. Перед ней я почти не смущаюсь. Она могла счесть его делом рук, а точнее рта, своего сына, и это лишь порадовало бы ее лишний раз. Но перед самим Итаном… Перед ним было невыносимо. Это был знак предательства, физическое свидетельство того, что пока он строил планы, я принадлежала другому.

– Ты сегодня какая-то далекая, любовь моя, – Итан мягко косается моей руки.

Его пальцы уверенно обвивают мою ладонь, поднимают ее к своим губам. Он смотрит мне прямо в глаза, и в его взгляде такая беззащитная нежность, что внутри все сжимается.

Я просто ужасный человек…

Медленно он касается губами моих костяшек, один за другим. Я попытаюсь улыбнуться. Улыбка выходит натянутой, кривой, больше похожей на гримасу боли.

Прости, прости, прости, – бешено стучало в висках.

В этот момент чувствую какой-то дискомфорт. Словно луч прожектора, мои глаза выхватывают нужную точку, нужное лицо среди всех гостей. Столик напротив, у стены. Компания состоятельных мужчин в дорогих костюмах, оживленная беседа, бокалы. И среди них… он. Сидит неподвижно. Взгляд, темный, тяжелый был прикован ко мне.

Михаил.

Двенадцать лет прошло, но нельзя было не узнать этого мужчину. Длинные, когда-то черные волосы с сединой у висков, собранные в хвост. У глаз глубокие морщины и они становятся больше, когда тот поднимает бокал с красным вином и улыбается. От этого действия кровь стынет в жилах.

***

Вглядываюсь в отражение в зеркале в дамской уборной. Бледное лицо. слишком яркий румянец на щеках. Можно подумать, что от алкоголя, только за весь вечер выпила пару глотков.

Тот самый засос дома все же удалось замазать. Но рядом, чуть выше, просматривался другой, свежий и багровый.

Черт! Тональника с собой нет. Я с отчаянием перебрасываю волосы на один бок, пытаясь хоть как-то прикрыть это. Мне не пятнадцать чтобы хвастаться такими вещами. Поправляю платье, делаю глубокий, шумный вдох и выхожу, нацелившись пройти обратно в зал, не встречаясь ни с чьим взглядом.

Не успеваю я сделать и трех шагов по мягкому ковру коридора, как из ниши раздается голос. Низкий, знакомый бас.

– Добрый вечер, Валерия.

Замираю, медленно оборачиваясь. Михаил неспеша выходит из тени с бокалом в руке.

– Добрый, – выдавливаю из себя, и даже не пытаюсь придать своей улыбке более естественный вид.

– Я счел свою жену сумасшедшей, – начинает он тихо, приближаясь, – когда она сказала, что та девчонка из семьи алкоголиков снова вьется вокруг нашего сына.

При упоминании моих родителей я резко, со свистом втягиваю воздух через нос, как от пощечины. Скулы напрягаются до боли.

– Но вот я узнаю, что это не только правда, но вы еще и поселились в его доме. Смело, – его взгляд опускается на метку, что находится чуть ниже скулы, и задерживается на ней.

– Это была вынужденная мера, – мой голос звучит ровнее, чем я ожидала. – Не переживайте. Артем уладил мои неприятности, и скоро я перееду обратно.

Я одариваю его той же ядовито-сладкой улыбкой, которую когда-то отрабатывала перед зеркалом, готовясь к встречам с его женой. Делаю шаг, чтобы уйти.

– О, не торопитесь, – его голос настиг меня, обвил, как удав. – Скоро место хозяйки дома станет вакантным.

Слова вонзаются между лопаток острым лезвием, что я слегка качаюсь на каблуках, стараясь сохранить равновесие.

– Вы думаете, я этому рада?

– В глубине души – невероятно, – парирует он, и в его глазах пляшут холодные искры веселья. Его правда так веселит горе, которое вот-вот случится в их семье?

– Вы меня не знаете! – вырывается у меня так, словно выплевываю яд. – Как и вашего сына. Никогда не знали!

Я резко разворачиваюсь и иду прочь, больше не в силах выносить этот взгляд, эту грубость, это хамство. Собственный стук каблуков отдается в висках. И тогда, уже почти у поворота в главный зал, его последняя фраза настигает меня напоследок:

– А он знает, где вы сейчас?

Мелкие крошки льда бегут по всему телу. Я не оборачиваюсь. Не останавливаюсь.