Текст книги "Бывшие. Я (не) могу тебя забыть (СИ)"
Автор книги: Алика Бауэр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)
Глава 19
Тьма стала третьим участником нашего странного собрания. Две опустошенные бутылки валяются где-то в стороне, и лишь пара сантиметров разделяет его теплое, обнаженное плечо от моей руки. В воздухе стойкий аромат разлитого вина, от одной концентрации которого уже можно охмелеть.
И именно сейчас я чувствую себя как никогда… хорошо. Да, способствовал тому алкоголь. Но и кто мне что скажет?
Не знаю, откуда взялась эта внезапная откровенность. Может, вино сделало свое дело, растворив последние укрепления вокруг моей тайны. А может, именно это место, этот вневременной кокон создало иллюзию, что слова, сказанные здесь, навсегда останутся в пределах этих стен, не причинив вреда хрупкому миру наверху.
Как бы мне хотелось в это верить.
Повернув голову, смотрю ему прямо в глаза. В тусклом свете фонарика они кажутся бездонными. И совсем не видно мелких морщинок, что добавило ему время на лице. Словно передо мной тот самый, мой Артем…
– Ты не смеялся надо мной тогда, – тихо начинаю я. – Когда впервые увидел мой приступ. Наоборот… ты нес какую-то ерунду. Про спорт, про поход в лес, про что угодно. Пытался отвлечь любым словом. Это было так… нелепо и мило, что я тогда и сдалась. Сказала «да». Наверное, просто чтобы ты заткнулся.
Мы оба усмехаемся в темноте. Но почему-то у этой шутки горькое послевкусие.
– Хотя уже тогда знала, чем все это закончится.
– Ты предугадала, что я забуду полгода своей жизни? – его вопрос звучит беззлобно, скорее иронично.
– Нет. Я знала, что ты когда-нибудь наиграешься и бросишь меня. Найдешь себе кого-то… из своего круга. Просто было противно, что ты сам мне об этом не сказал… А тут бац, и все соцсети трубят. И твоя мама просто светится от счастья на всех фото.
– Так это было… до?
– Да. До травмы. Мы не успели об этом поговорить. Хотя… даже не знаю, что я хотела услышать от тебя. Но думала, так будет правильно. А потом… случился тот бой.
Артем отводит взгляд, уставившись в непроглядную черноту стены.
– Когда я пришел в себя… я не мог понять, почему за окном лето. Узнал родителей, охранников… Мама сказала, что у меня есть девушка. Алена. Но ее лицо я видел впервые. Я принял это как факт. Потом как-то… все закрутилось.
Вопрос вырывается сам собой. Непрошенный, но давно застрявший в горле комком:
– Ты любишь ее?
Он снова поворачивается ко мне. Надеюсь, что не выгляжу слишком жалко.
– Я уважаю ее. Она – мать моего сына.
Очень уклончивый ответ. Дипломатичный. Взрослый.
– Но ты не представляешь… сколько лет мне казалось, что я нахожусь не на своем месте. Словно проживаю не совсем свою жизнь. – Артем протягивает руку, и пальцем поддевает прядь моих волос у виска, начиная медленно накручивать ее. От этого простого жеста по всему телу пробегают мурашки, и дыхание на мгновение учащается.
И вдруг его лицо исчезает. Полная темнота наступает внезапно. Уже знакомое чувство паники начинает подниматься из глубины, от самого копчика. Оборачиваюсь, инстинктивно ища источник света, туда, где лежал телефон.
– Что такое? – голос звучит сдавленно.
Артем на ощупь находит мобильник. Его лицо снова освещает тусклый свет экрана.
– Осталось три процента заряда. Телефон скоро вырубится.
Втягиваю носом побольше воздуха. Шумно выдыхаю через рот. Это ни черта не помогает. Не могу перестать смотреть на мобильник, на слабый свет, который может исчезнуть в любую секунду.
Внезапно его руки находят мои в темноте.
– Не волнуйся, – Артем сжимает крепче мои дрожащие ладони. – Я с тобой. Мы вместе справимся с этим.
– Как? – голос срывается на истеричную ноту. – Я не могу это контролировать!
– Значит, надо поменять твое восприятие. Наполнить этот момент… чем-то другим. Переключить внимание.
Не понимаю, что он имеет в виду. Пытаюсь сосредоточиться на его пальцах, которые поглаживают костяшки моих пальцев, но все мысли все равно возвращаются к экрану телефона.
Я делаю короткий вдох и свет полностью потухает. Его губы находят мои в кромешном мраке. Жестко, требовательно, без тени сомнения. Захватывая полностью мое внимание.
Отзываюсь с той же отчаянной силой, впиваясь в него, прижимаясь всем телом, пытаясь найти в этой близости точку опоры, чтобы не утонуть в накатывающем безумии. Пальцы плохо слушаются, но цепляюсь за него, как за единственный спасательный круг.
Но это все равно началось… Воздуха снова не хватает. А я, наплевав на это, все целую его. Отчаяннее, быстрее, словно только Макаров мог дать мне глоток кислорода. Где-то на задворках сознания, сквозь шум крови, снова нарастает тот детский плач, превращаясь в оглушительный гул. Пытаюсь заглушить его стуком собственного сердца, бешено колотившегося в груди.
Мужские руки скользят на мою талию. И одним мощным, уверенным движением Артем сажает меня к себе на колени. Новый шквал ощущений обрушивается на меня. Жар в низу живота. Его запах… Кожа, вино, мужская сила. Все это поглощает меня в темноте настолько, что мысль лишиться рассудка, уже не кажется мне такой нереальной.
Каждое ощущение под действием алкоголя и адреналина все обостряет до болезненности.
Веду носом по его щеке. Дышу им. Наслаждаясь тем, как его дыхание учащается с прикосновением моих губ с его скулам.
Он медленно, мучительно медленно, стал задирать край моего платья. Холодный воздух погреба касается обнажающейся кожи, и я вздрагиваю, издавая сдавленные, стыдливые звуки, которые, похоже, только распаляют его. Макаров словно издевался, наслаждаясь этой властью, заставляя мое напряженное, отзывчивое тело выгибаться навстречу каждому прикосновению.
Мне нужен он. Весь. Чтобы справиться с кошмаром, чтобы заполнить им все пустоты. Я уже не целую, а кусаю его плечо, его шею, впиваясь зубами в горячую кожу. И в ответ слышу лишь низкое, одобрительное рычание где-то у себя над ухом.
Невольно ерзаю на его коленях, чувствуя сквозь ткань брюк жесткую пряжку ремня, а ниже твердую, мощную выпуклость. По позвоночнику рассыпаются искры, пока собственное белье стремительно намокает.
Как хорошо… Слишком хорошо.
Удовольствие нарастает, волна за волной. По бедрам вновь бежит холодок. Платье уже задрано уже неприлично высоко. Хотя о каком приличии могла идти речь, когда я, теряя остатки стыда, продолжаю тереться о его ширинку, вызывая учащенное, громкое дыхание у нас обоих. Мои пальцы, дрожащие и неловкие, ползут вниз по его голой груди, к животу, к пряжке ремня. Я вся трясусь, пытаюсь совладеть с тремором, пока расстегиваю ее.
Как хорошо, что Артем сейчас не видит мое горящее стыда и желания лицо.
Почувствовав под пальцами горячую, бархатистую кожу, касаясь головки его члена, уже выскользнувшего из-под ткани, и растираю капли смазки. Артем резко запрокидывает голову, и я припадаю губами к его шее, чувствуя под ними бешеную пульсацию вены. Его дыхание жаркое, частое. Оно опаляет мое плечо настолько, что становится жарко.
Макаров помогает справиться с последней преградой, грубо отодвинув в сторону тонкую полоску моего белья. Одним резким, властным толчком входит в меня.
В тот самый миг, когда наши тела слились, в моей голове воцарилась та самая, долгожданная, оглушительная тишина. Паника, плач, страх – все вытеснено, затоплено, перекрыто им.
Это именно то, что нужно. Единственное спасение.
Впиваюсь пальцами в его плечи, тяжело опускаясь вниз, принимая его целиком. Макаров хватает меня за талию, помогая двигаться, задавая ритм. Мои губы блуждают по его шее солоноватой от пота. Кусаю и царапаю его в странной смеси ненависти за все потерянные годы. За то, что его не было со мной. Когда я в нем так нуждалась. За то, что до сих пор так отчаянно люблю.
Мне нужно больше. Больше его кожи, его тепла, его самого. В эти минуты я готова была послать к чертям весь мир. А после принять на себя все проклятия, но сейчас этот мужчина только мой.
Артем управляет мной, приподнимая за бедра, и каждый его толчок грубый, безжалостный и невероятно волшебный. Напряжение растет, сжимаясь в тугой, горячий клубок в самом низу живота. Темнота скрывает наши лица, но не может скрыть звуков. Его хриплое дыхание, мои сдавленные стоны и жалобные всхлипы, когда я сама начинаю двигаться на нем быстрее, отчаяннее, теряя всякий контроль.
Он сбивается с темпа как раз в тот момент, когда волна накрывает меня с такой силой, что все тело содрогается в немом крике оргазма. Его пальцы грубы впиваются в мои бедра. До боли. Вот-вот и он сам достигнет предела.
В этот момент дверь распахивается.
Резкая полоса света из коридора ударяет прямо в глаза, ослепив. Голос, тонкий и испуганный врезается между нашим частым дыханием.
– Тем? Ты тут?
Артем замирает внутри меня, в то время как его грудная клетка продолжает громыхать под моими ладонями.
Щурюсь от яркого света, пытаясь открыть глаза.
В проеме двери стоит Алена. Его жена. Она выглядит еще бледнее, чем в тот раз в библиотеке. Ее глаза, широко раскрытые, на секунду встречаются с моими.
– Простите, – едва слышно шепчет она и, развернувшись, бесшумно исчезает.
Глава 20
Тошнота подкатывает волнами. Не от вина, отголоски которого все еще плавают в крови, а от самой себя. От того, чему позволила случиться. От памяти о его губах, его руках, о той животной, пьяной ярости, с которой я вцепилась в него в темноте. Оправданий не было. Их нельзя было выдумать. Только стыд, обволакивающий изнутри.
Артем твердит, что все в порядке. Что ничего страшного не произошло. Его спокойствие, эта ледяная отстраненность просто выводили из себя. Я его не слушала. Единственное, что имело значение для меня сейчас, увидеть Алену. Посмотреть ей в глаза и сказать… что? «Прости, что целовала вашего мужа в винном погребе, пока вы, вероятно, проводили время с вашим сыном»? Какими бы ни были слова, их нужно было произнести. Но Алена исчезла. Ее не было дома весь остаток дня.
Возвращаюсь в свою слишком просторную, слишком идеальную комнату и начинаю механически собирать вещи. Разложиться по-настоящему за эти сутки мне не удалось, но несколько безделушек, все же успела вынуть из сумки.
Сажусь на край кровати и замираю. Так проходит, наверное, не один час, слушая тиканье настенных часов, собственное дыхание и составленную до идеала речь в голове. Но Алена не возвращалась.
Возможно, таким образом она дала мне время самостоятельно убраться из ее дома, только вот я была серьезно настроена с ней поговорить. Наверное, это можно прировнять к отбельному виду мазохизма.
На утро, чтобы скоротать время от ожидания нахожу Арсения. Наше занятие становится настоящим спасением. Мы повторяли цвета, перешли к животным, как вдруг из коридора послышалось знакомое цоканье каблуков.
Легкие, быстрые, уверенные. Ее шаги.
– Арсений, выполни вот это задание, – тыкаю пальцем в учебник. – Я вернусь и проверю.
Выскользнув из комнаты, вижу ее спину уже в конце коридора.
– Алена Андреевна! Подождите!
Она замирает. Ее осанка по-прежнему идеальна, но я замечаю, как напрягаются ее плечи. Алена медленно разворачивается. На лице та самая улыбка, которую дарят тем, от кого хотят поскорее отвязаться.
– О чём? – спрашивает вежливо, чересчур вежливо для нашей ситуации.
– О том, что произошло. В погребе.
– О, – она приподнимает брови, изобразив легкое, искреннее удивление. И вдруг смеется. Коротко, легко, как звяканье хрустального колокольчика. – Не стоит. Все нормально.
Алена делает шаг, чтобы уйти. Этот жест, эта попытка просто стереть меня, как досадную помеху, подстегнули что-то внутри.
– Как это «нормально»? – догоняю ее, вставая на пути.
На ее безупречном лице, наконец, мелькает быстрое, едкое раздражение.
– Я не понимаю, что у вас за отношения с мужем, – выпаливаю я, не в силах остановиться. – Артем не говорит. Вы должны были выдрать мне волосы еще вчера, обозвать последними словами и, конечно же, уволить. А не говорить, что «все нормально».
Алена смотрит на меня несколько секунд. Ее взгляд тяжелый и изучающий, а губы сжаты в тонкую ниточку.
– Идите за мной.
Мы идем в другую часть дома, в крыло, где мне не приходилось бывать раньше. Алена распахивает высокие двустворчатые двери из темного дерева и жестом пропускает меня вперед.
Воздух ударяет мне в лицо. Не затхлый, как в большинстве комнат этого дома, а свежий, пахнущий красками. Комната залита светом от летнего солнца. Огромные окна от пола до потолка открывают вид на задний двор. Мебел отсутствует, если не считать небольшого диванчика у окна да несколько табуретов. Зато всюду стоят мольберты. Десятки мольбертов с холстами, повернутые к свету.
Делаю отчего-то робкий шаг вперед.
На первом холсте женский размытый образ, написанный акварелью. На втором пара рук, женских, изящных, с маленькой, темной родинкой у основания большого пальца. Я узнаю ее и на этом моменте мое сердце начинает колотиться в груди. На третьем холсте – глаза. Карие.
Иду от картины к картине, и мир сужается до размеров этой светлой комнаты.
И вот последний мольберт в ряду. Подхожу и застываю. На холсте образ юной девушки в белом ажурном платье до колен. Помню, как купила это платье на свои первые в жизни серьезно заработанные деньги и надев его, отправилась на первое свидание с Макаровым.
Алена подходит ко мне почти бесшумно и встает рядом.
– Ты даже не представляешь, каково это … соревноваться с тобой, когда тебя нет рядом. Когда он даже не помнит, кто ты.
Не могу оторвать глаз от картины. От себя.
– Что… что все это значит? – шепчу, оглядываясь на десятки холстов, которые еще ждут моего внимания.
– Ты уже и сама все прекрасно поняла, – с горькой усмешкой говорит Алена, опускаясь на диван. Она кажется невероятно уставшей. – Артем несколько лет назад, почти сразу после рождения Арсения, записался на курсы живописи. Я не понимала этой внезапной тяги к прекрасному. Но не стала препятствовать. А когда он набрался опыта… я стала замечать. Он рисует одно и то же. Точнее одну и ту же.
Отрицательно мотаю головой, отказываясь верить.
– Он же забыл меня. Забыл все.
– Да. Он забыл твое лицо, имя, голос. Но образ… Образ, который мучает его все эти годы, он нашел, как выразить.
Медленно иду меж рядами картин, касаясь кончиками пальцев шершавой поверхности холстов, следя за мазками кисти, которые выписывали каждую прядку волос. Останавливаюсь около холста, где изображена девушка на поляне флоксов.
– Когда Артем закончил эту картину, я не выдержала и подала на развод, – тихо комментирует Алена.
Глава 21
Я резко оборачиваюсь.
– Вы… что?
– Да. Мы в разводе. Уже около полугода. Но никто об этом не знает. Ни мои родители, ни его, ни, тем более, Арсений. Мы собирались все рассказать, но… – Алена делает паузу, ее взгляд потух в этот момент, – но я узнала о своем диагнозе. Решили пока не травмировать сына. Пусть в его глазах папа останется самым хорошим, а не… чудовищем, бросившим тяжелобольную мать.
Последние слова она произносит с кривой, безрадостной улыбкой.
На ее вечно усталый, бледный вид, измученные улыбки, почти прозрачную кожу с мелкими синичками уже смотрю по-другому.
– Я могу узнать… что за заболевание? – спрашиваю, уже догадываясь, и от этой догадки холодеет внутри настолько, что даже лучи солнца не греют.
– У меня рак, Валерия. Рак крови. Мне осталось недолго. Поэтому, пожалуйста… не бегай за мной по дому, выясняя отношения. Детские уши слышат больше, чем нам хотелось бы.
Мир поплыл. Мне нужно сесть, но ноги не слушаются.
Алена в свете от окна кажется не просто бледной. Почти прозрачной, словно фарфоровая фигурка, в которую вот-вот ткнут пальцем, и она рассыплется. И в этой хрупкости жила чудовищная, нечеловеческая сила. Сила принимать. Сила отпускать. Рядом с ней мой стыд, мои метания кажутся просто каким-то эгоизмом.
– Я… – голос срывается. Комок слез подкатывает к горлу настолько, что душит.
Отворачиваюсь, чтобы вытереть предательские слезы ладонью.
– Ты ни в чем не виновата, – ее голос звучит удивительно мягко. – Я с самого начала сомневалась в их плане. Но кто я была такая? Восемнадцатилетняя девчонка, влюбленная в их сына…
Веду пальцами по холсту, по лицу той юной, ничего не подозревающей девушки. И только, когда чувствую, что полностью успокоилась, обернулась вновь.
– Какой план?
Алена смотрит на меня с немым удивлением.
– Так ты до сих пор не знаешь?
– Не знаю о чем?
Между нами растягивается мгновение тишины, густой, как краска на этих холстах.
– Что Его родители специально вас рассорили. Та новость в соцсетях двенадцать лет назад… была липой. Артем не делал мне предложения до травмы.
Несмотря на поток свежего воздуха из окон, в комнате вдруг становится нечем дышать. Я снова вижу ту фотографию. Качественную, отчетливую. Его, стоящего на одном колене на фоне фонтана. Ее, с протянутой рукой и лицом, сияющим от счастья. Кричащие заголовки. Удар под дых. Конец всему.
– Я же видела фото…
– Видимо, ты плохо знаешь, на что способны Макаровы, – продолжает Алена. – Все было спланировано. Я пригласила Артема прогуляться, встретиться в последний раз. Он, как всегда, говорил, что у нас ничего не выйдет. Я что-то уронила… уже не помню что. Он наклонился, чтобы поднять. А фотограф в кустах сделал кадр под идеальным углом, будто Артем встает на колено и протягивает мне кольцо. А ты поверила. На что и был расчет. Они хотели просто поссорить вас. Но все обернулось… иначе. После травмы, когда родители узнали, что он тебя не помнит, они представили меня ему как невесту. Я… подыграла.
Прохожу через комнату и присаживаюсь на диван рядом с ней. Ноги больше не держат. Все, во что я верила двенадцать лет, все, что было основой моей боли, моего бегства, моего одиночества оказалось ненастоящим.
Но тогда почему Артем был так зол на меня перед боем? Почему отказывался разговаривать со мной? Вопросом почему-то стало больше, чем ответов.
– В это все сложно поверить…
– Может, и не нужно было тебе все это рассказывать, – говорит Алена, глядя в окно. – Прошло столько времени. Но ты даже не представляешь… как я на протяжении этих лет пыталась стереть любые воспоминания о тебе. Сначала находила что-то в его вещах. Фотографии, билеты в кино, твой старый браслет… Выбрасывала. А эти картины… – она переводит взгляд на них. – Они дали мне понять, что у меня ничего не вышло. И я… я уже давно смирилась.
Вот и я уже давно смирилась. Так получается, зря?
Ее слова обжигают. Но делают это как-то приятно.
Макаров помнил обо мне. Все это время. И сам того не осознавая пытался сохранить какую-то частичку, воспроизвести ее. И все же, все это, не оправдывает нас за то, что случилось в погребе. Может быть, Артем и считает это нормой, но все же я, вижу все иначе.
– И все же я хочу извиниться, – поворачиваюсь к Алене. – Даже с учетом того, что я теперь знаю о вашем разводе, мне все равно дико… неудобно. Алкоголь и замкнутое пространство делают с людьми вещи о которых потом приходится жалеть.
Алена коротко смеется.
– Будто вас там насильно держали.
Я не понимаю ее веселья.
– Электричество вырубилось, дверь захлопнулось по моей вине, и мы оказались в ловушке…
– Валерия, – произносит она ласково на выдохе, – да, с электрикой случаются перебои, и та дверь в погребе действительно захлопывается, но ее можно открыть изнутри. Пультом. Мы установили аварийную систему на такой случай.
– То есть… – я еще раз проматываю в голове то, что только что мне сказала Алена, – мы могли выйти в любой момент?
– Конечно.
Глава 22
Тяжесть разговора с Аленой, как свинцовая гиря, давила на грудь, но перед Арсением я собрала всю волю в кулак. Мы закончили занятие. Я смотрела на его склоненную над тетрадкой голову, на серьезные детские глаза, и внутри все сжималось от страшной мысли: этот светлый, умный мальчик скоро останется без мамы. Слезы жгли горло, но я глотала их, улыбаясь и поправляя его небольшие ошибки. Вскоре к нам присоединилась Алена, бледная, но удивительно спокойная, и они ушли на прогулку.
Через час в окно я вижу, как на гравий парковки почти бесшумно въезжает черный мерс Артема. Сердце екает в груди. Это похоже на приступ радости, словно пес встречающий, своего хозяина с работы у дверей, но быстро гашу в себе это чувство.
Слышу, как он входит в дом. Его низкий голос, погруженный в деловой разговор, доносится из холла. Макаров проходит в кабинет. Не думая, на автомате, следую за ним.
Закрываю за собой дверь, как раз в тот момент, когда Артем завершает вызов и начинает выкладывать документы из портфеля.
– Ты меня обманул! – мой голос звучит резко, может даже истерично с нотами раздражения и боли. – А если бы я там с ума сошла?!
– Ты о чем? – защелкивает застежку портфеля.
Его спокойствие взрывает меня изнутри. Походу практически вплотную, встав между ним и столом, заставляя его наконец встретиться со мной взглядом.
– О том, что мы могли открыть ту чертову дверь и выйти в любой момент. Это была ловушка. Сознательная.
Уголок его губ дрогнул в ленивой усмешке.
– Дай-ка угадаю. Алена?
– Алена, – тут же подтверждаю. – Она, знаешь ли, много чего рассказала. Например, о том, что вы в разводе. Зачем было делать из этого такой секрет? Неужели нельзя было сразу сказать? Я же спрашивала тебя…
Артем откладывает портфель. Медленно, неотрывно глядя на меня, делает шаг. Потом еще один. Я оказываюсь прижата бедрами к холодной столешнице, а он упирается ладонями в дерево по обе стороны от меня, замкнув в клетке из своих рук. Его запах… Дорогой парфюм, смешанный с ароматом его кожи, ударяет по поим обонятельным рецептором. Дурманит. Во рту сразу же появляется фантомный вкус его кожи на кончике языка.
Мне приятна его близость. И от этого злюсь еще сильнее.
– Неприятно, да? – тихо произносит Макаров, – когда тебе не отвечают на твои вопросы?
– Это что, месть?
– Нет. Это соблюдение договора. Ни одна живая душа не должна была знать о разводе. Чтобы это не просочилось куда не надо.
– Я никому не расскажу.
– Благодарю, – он кивает, и его пальцы находят прядь моих волос. Накручивает ее на палец, играя, его взгляд скользит по моему лицу, губам. Макаров делает последний шаг, и все его тепло, весь его объем окутал меня.
– Я соскучился, – шепчет у моего уха, низко, слегка хрипловато.
Его губы касаются моей скулы. Мягко, почти невесомо. Прикрываю глаза, позволив этой волне близости накрыть меня с головой.
Я тоже дико соскучилась.
Против воли, вопреки всем клятвам держаться подальше. Стоило ему появиться, и все мои планы летят в тартарары, сгорая в том огне, что он разжигал одним прикосновением.
– Вообще-то я все еще на тебя злюсь, – бормочу, не открывая глаз, чувствуя, как его пальцы скользят по линии моей челюсти к шее.
– Твое право, – Макаров целует мою кожу, двигаясь к ключице, оставляя на ней обжигающие капельки. – Просто скажу, что я уладил дела с коллекторами. Вы им больше ничего не должны.
Я резко открываю глаза, отодвигаюсь, чтобы видеть его лицо.
– Серьезно?
Макаров улыбается. Довольной, хищной улыбкой человека, который знает цену своему козырю и понимает, что тот безотказно работает.
– Серьезно. За вашей квартирой больше никто не следит. Ты можешь вернуться. Но я бы хотел, чтобы ты осталась.
Он не дал мне опомниться, не дал обдумать его слова. Его губы находят мои в жадном, властном поцелуе, который стирает все мысли, все сомнения. Отвечаю с той же отчаянной силой, вцепившись пальцами в его рубашку.
Артем резко разворачивает меня спиной к себе. Его руки задирают платья. Ладонь, теплая и широкая, ложится на мое бедро, а затем скользит вперед, к самому чувствительному месту, уже влажному от возбуждения. Макаров ласкает меня сквозь тонкую ткань белья, находят пучок нервов и начинает мягко надавливать на него. Его губы жгут кожу на шее, на плече. Издаю тихий, беспомощный стон, прогибаясь назад.
– Я отдам тебе все до копейки, – бормочу в каком-то бреду наслаждения.
– Считай это моральной компенсацией, – шепчет в ответ, и его пальцы становятся настойчивее, искуснее. Проникают между складками, слегка надавливают, дразня.
Он сказал, что скучал. Сказал, что хочет, чтобы я осталась. Но где-за за этой дверью была его бывшая жена. Его сын. Мне казалось, я чувствую их присутствие сквозь стены, их незримые взгляды.
– Артем, – с трудом выдыхаю, хватая его за запястье. – Мы… мы не должны…
– Мы кое-что вчера не закончили, – его голос звучит твердо, без колебаний, но с диким желанием.
– Не знаю как ты, – дыхание у меня сбивается окончательно, приходится облизнуть пересохшие губы, прежде чем продолжить, – но я… заКОнчила.
Чувствую, как Макаров улыбнулся, прижавшись щекой к моей макушке. Его рука мягко надавливает на мою поясницу, заставляя прогнуться и лечь грудью на прохладную деревянную столешницу, прямо на бумаги.
– Здесь же документы…
– Контракты всего на лям. Мне нравится, что ты носишь платья, – звучит над ухом, и его руки задирают ткань, обнажая кожу. – Это удобно.
Слабо улыбаюсь и в тот же миг резко вскрикиваю, когда его ладонь шлепает меня по ягодице. Острое, жгучее ощущение разливается волной, смешавшись с гудевшим внутри возбуждением. Мое белье скользит по ногам вниз.
Слышу звук расстегивающейся молнии, и через мгновение чувствую теплую, упругую головку его члена, прижавшуюся к самой чувствительной точке. Тело дергается в предвкушении.
Макаров не спешит, мягко размазывая нашу общую влагу, пытливо касаясь, пробуя. А меня трясет, словно в лихорадке. Тело еще помнит вчерашнюю неистовую гонку в погребе и жаждало еще. Неторопливо или быстро, страстно и жгуче. Все в его исполнении просто совершенно.
Он входит медленно, давая привыкнуть каждому сантиметру, заполняя до предела. А потом начинает двигаться. Сначала плавно, почти нежно, следя за каждой моей реакцией. Потом ритм ускоряется, становится глубже, увереннее, не оставляя места ни для мыслей, ни для угрызений совести. Стол поскрипывает в такт его мощным толчкам, бумаги с шуршанием падают на пол, часть сминается под моей грудью.
Пальцами цепляюсь в полированное дерево. Ловлю ртом воздух, заглушая стоны, пока волны наслаждения не накатывают с такой силой, что мир на секунду погас, оставив только пламя в животе и его хриплый стон у меня за спиной.
Когда Макаров выходит из меня, я еще несколько секунд лежу, не в силах пошевелиться, чувствуя, как бедра сладко ноют, а ноги стали ватными. Потом слышу, как он снимает презерватив, и легкий шлепок о дно металлической урны.
Я с трудом поднимаюсь, тяну платье вниз, поправляя сбившуюся ткань. Артем подходит ко мне. Мягко, нежно, целует меня в губы.
– Я не дам тебе уйти, Валерия, знай это. Я только тебя нашел и… – он не договаривает, но в его глазах читается та же одержимость, что и двенадцать лет назад.
Разве это возможно…
– И как ты представляешь наше проживание под одной крышей? Твои работники рано или поздно начнут шептаться. Это может дойти и до Арсения.
– Это я улажу. Сейчас я обещал провести время с Аленой и сыном. А вечером… может, поужинаем вместе?
– Давай, – киваю. – Тем, мне жаль. Даже несмотря на наше прошлое, но я бы никому не пожелала, чтобы… – слова застревают, и я не могу договорить, – так.
Его костяшки пальцем мягко касаются моей щеки.
– Не скажу, что все нормально, но… Я больше переживаю за Арсения.
– Я рядом.
Возвращаюсь в свою комнату, чувствуя странную смесь опустошения и странного, нездорового покоя. И тут мой взгляд падает на кровать. Телефон лежит на подушке и вибрирует.
Сообщение от Итона. Открываю его, и сердце падает, застучав где-то в районе пяток панической дробью.
«Мы около твоего дома. Скоро будешь?»
