Текст книги "Бывшие. Я (не) могу тебя забыть (СИ)"

Автор книги: Алика Бауэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Глава 9

«Буквы в конспекте расплываются перед глазами в мутных пятнах. Все во мне было напряжено в ожидании. Не выдерживаю, и вопрос сам срывается с губ.

– Ну и как прошло? – звучит сквозь стиснутые зубы.

Артем не отрывался от экрана телефона.

– Что прошло?

– Знакомство. С твоей... невестой, – выдыхаю, а сама чувствую привкус кислоты на языке.

Он коротко хмыкает, все так же увлеченно листая ленту.

– Да нормально. Аленой зовут. Грудь, кстати, ничего так.

Внутри у меня все обрывается и мгновенно превращается в ледяную глыбу.

Он же говорил, что этот ужин – пустая формальность для успокоения родителей. Уверял, что какая-то навязанная невеста ничего не изменит в его чувствах. А теперь она уже «нормально». Всего одно слово, а ощущение, будто тебя предали.

– Ну так иди к ней, к своей «ничего такой» невесте, – шиплю, отчаянно сглатывая комок в горле.

И тут он наконец откладывает телефон.

– Эй, ну ты чего, – его голос звучит мягче, и сильная рука обвивает мою талию, вытягивая меня из моего укрытия. Он вынимает из моих пальцев ручку, откидывает в сторону конспект. – Мне никто не нужен, кроме тебя, поняла? Никто.

Его губы касаются родинки у меня на большом пальце. Все мое тело отзывается на это прикосновение мелкой, предательской дрожью.

Я не хотела влюбляться. Не сейчас и уж тем более не в него. Все они, мажоры, одинаковы: ослепят вниманием, вскружат голову, а потом, едва на горизонте возникнет подходящая партия из их круга, от тебя отмахнутся, как от надоевшей игрушки. Я сопротивлялась изо всех сил. Каждое утро я приказывала своему глупому, наивному сердцу: «Не вспоминай Макарова. Не оборачивайся на его улыбку». Но с каждым днем я таяла, как снег под весенним солнцем. Влюблялась не в слова, а в поступки. В эти простые, бытовые чудеса, которые он творил для меня.

– Таким, как ты, верить нельзя, – шепчу, уткнувшись лицом в колени, пряча от него свое смятение.

Артем мягко, но настойчиво приподнимает мое лицо. Его губы касаются моих. Страстно, но в то же время до невозможности нежно. Мягко, что застываю в моменте. Растворяюсь в его руках, превратившись в безвольное, счастливое облачко, готовое плыть за ним куда угодно.

Он отрывается, чтобы заглянуть мне в глаза. Проводит большим пальцем по моей щеке, смахнув одну-единственную, успевшую скатиться слезу.

– Я лучше сдохну, Лерка, чем когда-нибудь тебя предам.

Слова звучат тихо, но с такой стальной, неоспоримой уверенностью, что в них нельзя было не поверить

– Ты все равно разобьешь мне сердце, Макаров.

В моих словах уже нет обиды, а лишь горькое, щемящее предчувствие.»

Мне нравилась атмосфера библиотеки. В воздухе стоял запах старых переплетов и воодушевление моего маленького ученика.

Арсений, высунув кончик языка, старательно выводил в тетради: «red», «blue», «green». Наблюдаю за ним, но краем глаза мое внимание притягивает к себе другая фигура. Алена. Его мать.

Она устроилась на диване в паре метров от нас, погруженная в книгу. Ее просьба присутствовать на занятии прозвучала не как проверка, а как мягкое любопытство, и я не стала возражать. Теперь, украдкой изучая ее, я понимаю, почему когда-то выбор пал именно на нее. Она была не просто красива. Утонченная, как фарфоровая статуэтка, с нежными чертами лица и врожденной грацией, которую не купишь ни за какие деньги. В ней была та самая «порода», которой так добивалась Екатерина Владимировна для своего сына. И глядя на нее, я с горькой ясностью принимаю, почему Артем не смог устоять перед таким безупречным фасадом.

Время от времени Алена отрывалась от чтения, и на ее губах расцветала слабая, почти изможденная улыбка, когда Арсений отвечал на мои вопросы. Улыбка была теплой, но давалась ей как-то с трудом. Сегодня она выглядела особенно бледной и хрупкой, будто стеклянной. Казалось, одно неловкое движение и она рассыплется на тысячи осколков.

– Хорошо, – тяну, просматривая исписанные строчки аккуратными буквами. – К следующему занятию выучи вот этот стишок про цвета. Так тебе будет легче их запомнить. И повтори правописание.

– Стишок, межу прочим, я уже знаю, – с высоко поднятый подбородком заявляет мальчик.

Алена откладывает книгу, улыбнувшись своему ребенку.

– Устал, милый?

– Нет, мамочка. Но больше не хочу заниматься.

Алена тихонько засмеялась, и звук этот напомнил мелодичный перезвон хрустальных колокольчиков.

– Ты молодец. Отдыхай.

Арсений, словно вихрь, срывается с места и с восторженными криками несется к выходу, но на пороге сталкивается с высоким силуэтом отца.

– Смотрю, вы уже закончили? – Артем легко подхватывает сына на руки.

– Да! Я сегодня молодец!

– Ну беги тогда к бабушке, она тебя заждалась.

Пока Артем общался с сыном, я старательно собирала свои конспекты, чувствуя себя незваным зрителем в этой идиллической семейной сцене. Но избежать наблюдения было просто невозможно.

Артем подходит к жене. Та с той же усталой, но безмерно любящей улыбкой протягивает ему руку, и он принимает ее в свою, как драгоценность.

– Ты как? – его вопрос звучит тихо, со вселенской заботой в каждой букве.

– Все хорошо, – она попытается приподняться, но ноги на каблуках вдруг подкашиваются, и Алена слегка покачнулась.

Это длилось всего секунду. Но Артем реагирует мгновенно. Его рука уверенно обвивает ее талию, а вторая крепко обхватывает локоть, не давая ей упасть. В этом жесте нет паники. Лишь выверенная, привычная сила. Он держит ее так, словно она была самой хрупкой и важной вещью на свете. Для него.

Вдруг Алена оборачивается ко мне.

– Валерия, я рада, что мы встретили вас. Арсений бежал сегодня на занятие с удовольствием, а не из-под палки, как обычно.

Я почти не слышу похвалу в свой адрес, наблюдая, как из ее носа медленно, по капле, потекла алая струйка крови.

– Ох… У вас кровь, – шепчу, почувствовав, как сжимается сердце.

Алена проводит пальцами под носом и смотрит на красные следы на подушечках. Она попытается улыбнуться.

– Ничего, бывает.

Она выглядит так, будто совершенно не удивлена этому. Артем тут же достает свой носовой платок из кармана брюк и протягивает ей.

– Пойдем, тебе лучше прилечь, – он нежно, но уверенно повел жену к выходу, не отпуская от нее ни на шаг больше.

Остаюсь стоять посреди библиотеки, смотря им вслед. И ловлю себя на том, что в груди шевельнулось что-то… колючее. Не ненависть. Не злость. А та самая, старая, как мир, горькая зависть.

– Я же говорила, что ты разобьешь мне сердце.

Глава 10

«– Скажи, что ты точно уверена, – его губы, обжигающие и влажные, скользят по моей шее, оставляя за собой след из мурашек. А пальцы, непослушные и торопливые, лихорадочно справляются с пуговицами блузки.

В этот миг, поддавшись наваждению, я готова прошептать что угодно, зная, что он услышит каждое слово.

– Да, уверена…

Неужели это случится? Здесь, в его доме? Пока его родители за границей? Они наверняка узнают, что я была здесь. И не раз. И уж точно догадаются, чем мы занимались в его спальне, на этой широкой кровати, пахнущей им. Но мне плевать. Их мнение обо мне уже не изменить в лучшую сторону.

– Ох… – стон срывается с губ сам собой, когда его горячий язык обжигает кожу на груди сквозь кружево топа.

Глаза сами собой закатываются.

Медленно, словно боясь спугнуть миг, он стягивает лямки топа, обнажая мои плечи, потом ключицы, пока ткань не замирает где-то под ребрами. Он приподнимается надо мной, и из его груди вырывается сдавленный, почти болезненный вздох.

– Ты… ты самое прекрасное, что я когда-либо видел.

На секунду мне становится неловко под этим восхищенным, пожирающим взглядом. Но стеснение тонет в волне уверенности. Я не сомневаюсь, что поступаю правильно, даря впервые именно ему себя.

Его губы и язык вновь припадают к груди, то кусая, то зализывая появляющиеся розовые отметины. Мои ногти впиваются в его спину, и я тут же одергиваю себя. Эти следы на тренировках заметят. Но с каждым его прикосновением я таю, забывая обо всем, и вновь позволяю себе впиваться в него, ощущая под пальцами напряжение его мускулов.

Внезапно его руки сжимают мои бедра и резко притягивают к себе. Боже, так близко… Я чувствую твердый, напряженный член, упирающийся в меня сквозь слои ткани.

– Т-еем… – дыхание срывается в стон, а все тело пронзает мелкая дрожь. От волнения. От осознания, что это действительно происходит.

Мы оба обнажены по пояс, и от жара его кожи мне кажется, я сейчас сгорю дотла. Его пальцы, сбивчиво проникают под подол юбки.

– Нет, подожди, – хватаю его за запястье, останавливая.

Он поднимает на меня взгляд. Темный, почти черный от желания. Зрачки расширены до предела.

– Ты хочешь остановиться? – его дыхание рваное, грудь тяжело вздымается.

Я качаю головой.

– Сними. Совсем.

Уголок его губ дергается в слабой улыбке облегчения. Он тянет за боковую молнию, и шелест расстегивающейся юбки кажется оглушительно громким. С каждым сброшенным предметом одежды его движения становятся плавнее, будто он и вправду дает мне последний шанс передумать.

Но я уже все решила.

Его ладони скользят по моей талии, пальцы цепляются за тонкую паутинку капроновых колготок и медленно, словно снимая вторую кожу, стягивают их вниз. По оголенным ногам пробегает холодок. Мне одновременно жарко и холодно.

Теперь меня прикрывает лишь тонкий шелк трусиков мятного цвета. Черт, кажется там все мокро… Неужели он видит? Неловкость заставляет меня инстинктивно прикрыть грудь руками.

– Можно? – его пальцы скользят по животу, останавливаясь у самой кромки белья. – Можно я прикоснусь к тебе… там?

Прикусываю губу до боли и, зажмурившись, киваю.

Его кончики пальцев ложатся на шелк, находят под тканью тот самый чувствительный бугорок и принимаются за неторопливую, дразнящую ласку. По телу разливаются сладкие, томные волны. Он слегка надавливает, а затем проводит влажным, уверенным движением по всей длине ластовицы, пропитывая ткань влагой.

Хныкаю, сжимая в кулаке простыню.

Почему это так блаженно? Почему его прикосновения зажигают во мне такой огонь, которого я не знала, исследуя себя сама?

– Пожалуйста, продолжай… – сама сжимаюсь от собственной смелости, от этих слов, что пробормотала в бреду, пока ткань между ног безнадежно промокает.

– Я могу снять их? – его шепот обжигающе горяч, а в ушах уже бьет оглушительный набат крови.

Облизываю пересохшие губы и смотрю ему прямо в глаза. Его карие радужки теперь почти черные, бездонные, полные безумия и обещаний.

– Да.

Его губы возвращаются к моей шее, в то время как пальцы отодвигают шелк в сторону. Впиваюсь ногтями в его руку, и из моей груди вырывается громкий, постыдный стон, когда его пальцы, скользкие от моей влаги, погружаются в меня. Откидываюсь на подушки, наблюдая, как с каждым движением его внутри меня, его собственное дыхание сбивается, и ему, кажется, доставляет наслаждение сама моя реакция.

– Вот здесь… – задыхаюсь, когда он находит ту самую точку, от которой все внутри сжимается и требует большего.

– Так? – он повторяет движение.

– Еще! – кричу, смущенно пряча пылающее лицо в сгибе его локтя.

И затем новое ощущение… Давление. Небольшое, непривычное, почти незнакомое. Он медленно, сантиметр за сантиметром, погружает в меня палец, в то время как большой палец продолжает нежно тереть клитор, разжигая огонь. Внутри творится что-то невообразимое. Наслаждение смешивается со страхом и с предчувствием боли. Я понимаю, что так он готовит меня, растягивает, заботясь о том, чтобы мне не было больно.

Мелко дрожу в его объятиях, чувствуя, как все его тело с каждой секундой становится все более напряженным, каменеет. Его бедро непроизвольно трется о мою ногу.

– Тем, я готова, – шепчу, поглаживая его по щеке, больше не в силах видеть его напряжение.

Он замирает. Убирает руку.

– Я безумно тебя хочу, Лер. Но если ты боишься… мы можем остановиться. Ничего страшного.

Беру его лицо в свои ладони и притягиваю к своим губам, касаясь их мягко-мягко.

– Я люблю тебя, – шепчу прямо в поцелуй.

Алый румянец заливает мои щеки. Это первое мое первое признание. В груди приятно сжимается, когда вижу, как его губы расплываются в улыбке.

– Я люблю тебя больше жизни, девочка моя, – его голос низок и серьезен.

Один мягкий, но уверенный толчок. Мой приглушенный стон и его сдавленное, напряженное шипение. Инстинктивно сжимаю ноги, упираясь коленями в его бока.

– Лера… – стонет он, погружаясь глубже. – Я люблю тебя. Люблю…»

Сознание возвращается обрывками. Лежу в кромешной тьме, прислушиваясь к бешеному стуку собственного сердца, которое, казалось, выпрыгнет из груди. В ушах стоит звон, а по коже бегут мурашки. Отголоски того, что происходило во сне.

«– Скажи, что ты точно уверена…»

Его голос, молодой, хриплый от желания, все еще звучит где-то в висках. Чувствую на шее призрачное прикосновение его губ, скользящих вниз, к ключице.

«– Лер… Я люблю тебя. Люблю…»

Резко сажусь на кровати, вслепую ухватившись за простыни. В груди бушует что-то мерзкое, а низ живота ноет навязчивым, постыдным эхом былого возбуждения. Сглатываю, пытаясь вернуть себе контроль.

Именно в этот момент до меня доходит настойчивый, пиликающий звук. Тот, что разбудил меня по среди ночи и выдернул из сна-воспоминания. Телефон. Он вибрирует на тумбочке, освещая мгновенными вспышками темноту комнаты.

Сердце, что успело немного успокоится, вновь заколотилось в паническом ритме. В уведомлении светилось имя.

Итан.

В груди что-то екает и болезненно сжимается, словно меня поймали на месте преступления. На измене. Пока мое тело и разум предавались греховным, сладким воспоминаниям о другом, мой настоящий, живой парень писал мне сообщения.

Кошки противно скребут изнутри, а острое, тошнотворное чувство вины подступило к горлу.

Смахиваю шторку уведомления, и текст впивается в глаза ярким белым светом.

«Я знаю, что у тебе ночь. Sorry. Хорошая новость. Начальник дал отпуск. Прилечу к тебе через две недели, любовь моя!»

Радость смешалась с горечью, а возбуждение с леденящим душу стыдом. Я только что, пусть и во сне, но мысленно изменяла человеку, который строил со мной планы.

Глава 11

Артем

Я не помню ее лица.

Все, что у меня есть, это образ.

И я никогда не знаю наверняка: то, что всплывает в сознании – просто отголоски бессвязных снов или самые что ни на есть настоящие, украденные у меня воспоминания?

«Руки, сжимают ее талию, будто пытаюсь удержать саму жизнь. Ее пальцы, вцепившиеся в мои волосы, не в силах скрыть ответную дрожь. Порой я ненавидел себя за ту животную страсть, что она во мне пробуждает. Потому что с ней… Только с ней, я захотел построить нечто настоящее, чистое, то, чего у меня отродясь не было. Я дорожил ею, как безумец дорожит последним лучом света. Сдерживал себя, боясь спугнуть. И был готов сразиться хоть с целым миром ради одной ее улыбки. И я, влюбленный до саморазрушения идиот, даже сейчас не чувствую стыда, признаваясь в этом самому себе.»

Каждая попытка докопаться до сути, вытащить на свет еще один обрывок, заканчивается одинаково: голова раскалывается на части, виски пульсируют адской болью, а в ушах встает оглушительный гул – какофония чужих голосов, криков, которые возникают из ниоткуда и растворяются в никуда.

Все в моей жизни должно быть подчинено контролю. Каждая деталь, каждая секунда. Но те шесть месяцев просто черная дыра, над которой я не властен. Казалось бы, ерунда. Что можно успеть за полгода? А выходит, что именно события того времени до сих пор правят мной, как марионеткой. И я не понимаю почему.

Я не понимаю, почему именно эти флоксы должны расти в моем саду.

Я не понимаю, почему при встрече с новой женщиной, даже случайной, мой взгляд сам собой скользит к ее ладоням, выискивая… что? Какую-то метку? Шрам? Я не знаю.

Я не понимаю, почему в моем кожаном портфеле, среди документов на многомиллионные сделки, всегда лежит дешевый, маленький фонарик. Будто я все еще жду, что где-то погаснет свет.

Это неимоверно… раздражает! Бесит до потери пульса. Чувствовать себя заложником собственного тела и разума, которые живут по каким-то своим законам.

И вот, словно маяк, словно вывеска в темноте с неоновыми буквами, появилась она. Валерия.

И сам поверил в то, что не знаю ее. Пока мой помощник не скинул ссылку на ее старую, заброшенную страницу. В подлинности фотографии я даже не сомневался, как и в том, что эта девушка теперь сможет помочь мне вспомнить. Все.

Вспомнить, почему я очнулся на больничной койке с разбитой головой.

Вспомнить, почему родители, бледные как смерть, забирали меня с какого-то подпольного ринга.

Почему, почему ее образ преследует меня все эти годы.

«Удар. Еще один. Груша принимает на себя всю ярость, всю мощь. Голова пуста, и это блаженство.

– Тема! Артем Макаров! Посмотри сюда!

Женский голос за спиной вырывает меня из транса. Черт. Эти фанатки. Но тренер предупредил, что сегодня к нам на тренировку зайдут юные журналистки, а ему нужна хорошая статья. Евгений Саныч свои угрозы всегда выполняет.

– Хэй! – Натягиваю на лицо самую козырную улыбку, отработанную на девчонках до автоматизма. Рыжую замечаю сразу. Ее выделяет не только цвет волос, но и вызывающе короткая юбка в сочетании с нелепыми голубыми колготками. Она сияет и машет мне, как сумасшедшая.

Ее дыхание учащается, а глаза бегут по моему телу с неприкрытым восторгом.

– Не могу поверить, что буду брать интервью у самого Артема Макарова! – визжит она, подпрыгивая на месте. Я приближаюсь, и только тут замечаю другую. Ту, что стоит чуть в стороне. Она смотрит куда-то вглубь зала, на ринг. Ее лицо выражает скуку и легкое отвращение. – Меня Аля зовут… – блаженно улыбается рыжая.

– Привет, Аля, – бросаю я, не отрывая глаз от ее подруги. Она абсолютно безучастна.

– Именно я буду брать у тебя интервью для журнала!

– Круто. Но сейчас у меня тренировка.

– Я подожду! Только дай автограф, пожалуйста!

Сука… Как же это надоело.

– Давай.

Она, сияя, начинает лихорадочно копаться в сумке.

– Я сейчас! – и рыжая Аля убегает в сторону раздевалок.

Ее подруга остается. Она прижимает к груди потрепанный блокнот, из которого торчит стержень ручки.

– Почему не одолжила подружке ручку? – спрашиваю, подходя ближе.

– Если ей нравится вести себя как полоумная фанатка, я не смею ей мешать.

Ее ответ заставляет меня рассмеяться. Наглость. Это я люблю.

– Давай тогда тебе оставлю автограф, – предлагаю, ожидая привычной реакции.

Она поднимает на меня глаза. Карие. Очень спокойные. И проводит по мне скучающим, изучающим взглядом. И в этот момент в груди что-то переворачивается, сдвигается с места. Словно в меня с удара влетела стокилограммовая груша.

– Не интересно, – она возвращает взгляд на ринг.

Я остолбенел. Отказ? Мне? В жизни не слышал. Всегда все было легко. По щелчку пальцев. А эта… какая-то девочка смеет?

– Ты тоже будешь брать интервью?

– Нам дали задание взять комментарии у работников секции. Вон та старушка вполне подойдет.

Слежу за ее взглядом и вижу тетю Клаву со шваброй.

– У уборщицы? – вырывается у меня смешок.

– Гораздо интереснее, чем у какого-то нарцисса.

Мы начали здороваться. Не сразу. Спустя пару недель. Простой, сдержанный кивок. Казалось бы, пустяк. Ничего не значащий жест. Но каждый раз, ловя ее взгляд, я чувствовал лихорадочный кульбит под ребрами. Нервно сглатывал и, надевая перчатки, позволял себе расплыться в легкой, неподконтрольной улыбке. Надеясь, что в этот раз ее взгляд задержится на мне дольше чем на секунду.

Если же не так, то я заставлю ее смотреть на себя.»

Внезапный детский крик прорвался сквозь стены, выдернув меня из прошлого. Выхожу в коридор и застываю в проеме библиотеки.

– Не буду! – кричит Арсений, с силой швыряя учебник на паркет.

– Арсений, – растерянно произносит Валерия, глядя на своего ученика. – Я не понимаю, что с тобой сегодня.

– Я не буду заниматься этим твоим английским и вообще ухожу! – сын, сжав кулачки, направился к выходу. Мое присутствие его не смутило. Он, не глядя, толкнул меня в ногу и прошел мимо.

Самое ужасное, что я прекрасно понимал причину его гнева.

Валерия несколько секунд сидит в оцепенении, затем машинально заправляет прядь волос за ухо. Ее пальцы слегка дрожат.

– Артем, я… простите, вы, наверное, подумали, что я была груба, но Арсений сегодня с самого начала вел себя необычно.

– Не переживайте. Это не ваша вина. Мой сын переживает из-за матери.

– А… – на мгновение она смущается, глядя мне в глаза, затем поднимается и начинает торопливо собирать вещи. – Знаете, я, конечно, не психолог, но думаю, не стоит устраивать семейные ссоры при ребенке.

Холодная волна раздражения подкатила к горлу. Кто она такая, чтобы читать мне мораль?

– Я не ссорился с женой при ребенке, – отрезаю резко. – И мои отношения с женой не должны вас касаться.

Валерия замирает. Но больше не поднимает глаза, боясь пересечься со мной взглядом, понимая, что наговорила лишнего.

– К-конечно. Извините.

Я не ухожу. Все продолжаю стоять и впиваться в нее взглядом, выискивая черты той девушки. Это же она?

Я будто знал ее всю жизнь. И в то же время передо мной была абсолютно чужая, красивая, но чересчур нервная женщина, пытавшаяся поскорее сбежать. Пряди ее длинных волос то и дело падают к лицу, когда она, нагибаясь, тянется за своими конспектами.

Валерия что-то быстро набирает в телефоне, недовольно сжимая губы.

– Напасть какая-то… – тихо бормочет, но все же мне удается расслышать.

– В чем дело?

– В такую погоду никто из таксистов не хочет сюда ехать.

Словно в подтверждение ее слов, за окном громыхнул гром.

– Я вас подвезу.

Ее глаза округляются словно в испуге. Она настолько боится оказаться со мной наедине в машине? Или того, что я смогу выведать за эти минуты?

– Не нужно. Я уверена, стоит немного подождать и…

– Я жду вас у гаража, разворачиваюсь и ухожу, не дав ей возможности отказаться.

Я мог бы еще тогда, в кабинете, прижать ее к стене и заставить говорить. Выдавить признание. Но это слишком просто. Слишком примитивно. Я не хочу, чтобы она мне рассказала, что между нами было. Я хочу все вспомнить сам. Прочувствовать. Понять. А она… она станет моим самым увлекательным исследованием. Я буду изучать ее медленно, тщательно, смакуя каждую реакцию, каждый вздох, каждый испуганный блеск в ее карих глазах. Это будет долгая, изощренная охота.