Текст книги "Бывшие. Я (не) могу тебя забыть (СИ)"

Автор книги: Алика Бауэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Глава 16

Пробуждение в доме Макаровых было с привкусом дежавю. Комната, предназначенная для гостей, была безупречна: огромная кровать с бельем пастельных тонов, дорогие ткани, чудесный вид из окна. Но чем совершеннее было все вокруг меня, тем невыносимее становилофсь внутри.

Какое право я имела здесь оставаться? Я всего лишь репетитор. Урок с Арсением длится час. А чем я должна заниматься в этом доме все остальное время?

Накануне вечером, когда Артем почти сухо указал мне на дверь этой комнаты, я пыталась сопротивляться до последнего. Говорила, что поеду в отель, но он и слушать ничего про это не хотел. Привела в аргумент его жену, что Алене Андреевне явно не понравится появление в ее доме посторонней женщины. На что Макаров равнодушно бросил через плечо, что она не будет против.

Как бы мне не комфортно было находиться в этом доме в качестве гостьи, но я бы с удовольствием посмотрела бы на лицо Екатерины Владимировны, когда та узнает о моем проживании в доме ее сына.

До занятия оставалось несколько часов, и я от безделья решила исследовать территорию. Из высокого окна на втором этаже открывался вид на сад.

Флоксы. Целая поляна. Те самые.

Их пышные, пахучие шапки перенесли меня сквозь годы. К бабушке. К ее маленькому, залитому солнцем участку, который она боготворила. Она была одержима этими цветами, выводила новые оттенки, шепталась с ними по утрам. Бабушка очень переживала, что же будет с этими цветами, когда ее не станет. А я еще такая маленькая, но с серьезными глазам давала клятву, что буду за ними ухаживать.

Едва мне исполнилось восемнадцать бабушки не стало. Родители быстро продали дачу, даже ничего мне не сказав. Я рыдала так, будто предала самое святое. Артем видел это. Держал меня, трясущуюся от горя, и давал свое обещание. Что память о моей бабушки будет жить. Мы тогда тайком привезли несколько кустиков ее любимых флоксов и посадили в саду его родителей. Именно с этого и началась наша война с Екатериной Владимировной. Она приказывала садовнику выкорчевывать «этот сорняк». А он, мой упрямый, бесстрашный Артем, назло ей, под покровом темноты снова и снова сажал их заново.

Ирония судьбы была в том, что настоящий Артем, взрослый и ничего не помнящий, не знал, зачем в его идеальном саду растут эти маленькие цветочки. Но он продолжал хранить чужое обещание. Слепо. Инстинктивно.

И это не могло не тронуть меня.

Встретив в коридоре Ингу спрашиваю, где Артем. Я решила поблагодарить его за ночлег и уйти. Собрать вещи, вызвать такси и уехать пока в отель.

Она указывает лестницу, что ведет в подвал. Точнее в погреб. Спускаться было жутковато. Каменные ступени, запах сырости и старого дерева, полное отсутствие окон, тусклые светильники.

Нахожу его в небольшой каменной комнатке, заставленной стеллажами с темными бутылками, склонившимся над блокнотом.

– Валерия, – произносит Артем, бросив на меня быстрый взгляд.

– Доброе утро.

–Как спалось? – спрашивает он, не отрываясь от записей.

– Выспалась на тысячу жизней вперед, – делаю несколько шагов вперед, заходя в его комнатку.

– Замечательно…

– Я хотела поблагодарить вас, Артем, – выпаливаю быстро, пока не передумала. – И все же… мне стоит уехать.

Макаров откладывает ручку. Звук кажется громким в этой тишине.

– Валерия, мы с вами это обсудили. Вы можете оставаться здесь, пока угроза не минует. С коллекторами я разберусь. Но мне нужно время.

– Я не хочу быть причиной конфликтов в вашей семье. С женой.

Он едва заметно выгибает бровь.

– Уверяю вас, вы ею не станете.

– Артем, – делаю еще шаг, и каблук гулко стучит по каменному полу. – То, что произошло вчера в моей квартире… кое-что было лишним. Я позволила себе слишком много. Это не повторится. И я не хочу давать никаких… ложных надежд.

Макаров ухмыльнулся.

– Надежд?

– Я не буду вышей любовницей, – быстро говорю на выдохе.

На секунду наблюдаю его замешательство.

– Я и не планировал делать из вас любовницу.

– Все происходящее похоже именно на это. Я не знаю зачем это вам. Может быть вы закрывайте какой-то долбанный гештальт, но я не хочу ссориться с вашей женой, и уж тем более с вашей матушкой, которая при первой же начала попрекать меня деньгами!

Сама не замечаю, как говорю лишнее. Не то, чтобы Макаров не знал этой детали нашего прошлого, но мне приходится буквально прикусить язык, чтобы замолчать. Но как же это, черт возьми, тяжело.

– Я обещала. Я продала свое молчание, черт возьми! – голос срывается на крик, эхом отозвавшись в каменных стенах. – И я привыкла держать слово. Не собираюсь нарушать его из-за твоего эгоистичного желания все ковырять!

Понимаю свою ошибку мгновенно. Субординация рухнула. А это значит, что мы снова переходим на личные темы.

– Не прикрывайся обещанием, данным двенадцать лет назад, – его голос становится низким. – Если ты такая принципиальная, давай я куплю это твое обещание. Заплачу в два раза больше моих родителей.

Возмущение бьет меня по лицу пощечиной.

– По-твоему я этого хочу? Денег?

Он молчит. Но взгляд не отводит. Вижу, как он напряжен до такой степени, что желваки заходили по челюсти, а на предплечьях проступили венки.

– Твоя скрытность… она наводит на странные мысли. Неужели надо делать такую огромную тайну из-за какого-то пустяка?

Весь мой пыл, вся ярость мгновенно испаряется.

– Потому что для меня это был не пустяк, – говорю тихо на фоне ноющей боли, что начинает напоминать о себе. – Двенадцать лет назад ты уже сделал свой выбор. Поступи же и сейчас разумно.

Резко разворачиваюсь, чтобы уйти, и в тот же миг мой каблук цепляется за старую деревяшку, вставленную в косяк. Дверь захлопывается прямо у меня перед носом.

Дергаю массивную железную ручку. Она не поддается.

– Дверь… заклинило.

Артем, нахмурившись, отстраняет меня и с силой надавливает на нее плечом.

– Такое с ней бывает, – сквозь зубы цедит он. – Ничего. Сработает датчик, охранники выпустят.

Прислоняюсь к холодной стене, закрыв глаза. Несколько минут. Всего несколько минут в этой каменной клетке с ним. Я переживу. Я должна.

И тогда случилось самое ужасное.

Свет – этот тусклый, желтоватый, но единственный источник, мигнул несколько раз и погас.

Тьма наступает мгновенно. Густая, тяжелая. Она вливается в уши, в легкие, под кожу. Я не вижу собственной руки перед лицом. Я не вижу его. Слышу только бешеный стук собственного сердца, готового разорвать грудную клетку, а потом тихий, но нарастающий звук детского плача.

Началось…

Глава 17

Артем Макаров сделал свой выбор.

Я и не знала, что способна кого-то так сильно ненавидеть. Мне казалось, что ненависть это что-то громкое и яркое, с криками. Моя же была тихой, черной и ядовитой. Она разъедала изнутри, когда я узнала, что он женится. На другой. Что все эти месяцы страстных и нежных встреч, поцелуев в подъездах и шепота «ты только моя, я ни за что от тебя не откажусь» были… Для чего? Я не могу понять его мотивов.

Не думала, что душевная боль может быть такой сильной.

Но вся эта чернота, вся эта горечь испарились в одно мгновение. В тот миг, когда на ринге, под тусклым светом дешевых прожекторов, он пропустил удар. Звук – тупой, влажный хруст, от которого сжимается желудок у всего зала. Я видела, как его глаза закатились, как тело обмякло и рухнуло на грязный, пропахший потом и кровью пол.

И я побежала к нему. Злости не было. Не было гордости, боли, обиды. Был только леденящий, парализующий ужас. Я пробилась сквозь толпу, перемахнула через ограждение и оказалась рядом с ним раньше, чем его тренер. Кто-то кричал, кто-то толкал меня, но мой голос перекрыл все: «Скорую! Вызывайте скорую!»

Потом была больница. И двое охранников, как каменные глыбы, у дверей его палаты. Они там стояли с одной единственной целью – не пропускать меня. Это даже смешно. Его мать боялась меня. Боялась, что я, простая девчонка, смогу разрушить ее идеальные планы даже теперь, когда ее сын лежал с разбитой головой.

Я пыталась пробиться к нему каждый день. Умоляла, кричала, плакала у этих дверей. Безрезультатно.

Но сегодня… Сегодня все должно было измениться. Я знала, что его выписывают.

Дежурю у их дома с самого утра. Вижу, как их машина подъезжает. Сердце заколотилось, сдавив горло.

Дверь открылась. И он вышел. Немного неуверенно, пошатываясь, но отстранил руку охранника, пытавшегося поддержать его.

Выскакиваю из-за дерева и бегу к нему, не думая ни о чем. На моем лице сама собой расцветает улыбка. Безумная, полная слезливой надежды. Как же я по нему соскучилась.

– Артем!

Налетаю на него, обвивая руками, пытаясь прижаться к груди, вдохнуть его запах. Жду, что его руки поднимутся, чтобы обнять меня, но… Его тело остается напряженным и отстраненным.

Артем медленно, как сквозь сон, поднимает на меня глаза и морщится.

– Э, фанатка. Не до тебя сейчас.

Он разжимает мою хватку без усилия. Чувствую, как немеют мои собственные пальцы, как холод растекается от кончиков к сердцу.

Водитель легко отодвигает меня в сторону, и, взяв Артема под локоть, поспешно ведет к парадной двери.

Остаюсь стоять под забором их дома. В ушах звенит.

Он… Он что, правда меня не узнал?

Что-то тяжелое, живое и темное впивается в легкие, давит на грудную клетку, сжимая ее в ледяных тисках. Воздух становится другим. Каждый вдох дается с нечеловеческим усилием, словно кто-то невидимой рукой схватил меня за горло и давит, давит.

А в голове этот звук… Детский плач. Не просто воспоминание. Слишком реальный. Он нарастает, заполняя собой все пространство, вытесняя все остальные мысли.

– Нет… Нет! – мой собственный крик разносится в тишине погреба.

Словно ослепленная начинаю метаться из стороны в сторону. Налетаю на что-то твердое и высокое. Стеллаж. Громкий, раскатистый звон разбивающегося стекла, тяжелые удары о каменный пол. Резкий, сладковато-терпкий запах дорогого вина тут же расплывается в воздухе.

– Не стоит паниковать! – голос Артема звучит резко и твердо. – Уверен, нас скоро найдут.

Но его слова не успокаивают.

Дышу, как загнанная лошадь. Тяжело, громко.

Поворачиваюсь и под каблуком снова звенит стекло. Еще одна бутылка, опрокинутая моей неуклюжей рукой, катится и разбивается где-то рядом.

– Валерия! Да что с тобой?!

– Я… Я не могу… Мне нужно выйти…

Пытаюсь взять себя в руки.

Взрослая женщина, преподаватель, ты не ребенок.

Но логика оказалась абсолютна бессильна против этого впитанного кожей страха, не проработанной проблемой из детства.

В непроглядной черноте вспыхивает рассеянный луч. Замираю, уставившись на него, как загипнотизированная. Свет от фонарика на телефоне. Медленно, очень медленно, волна паники начинает отступать, оставляя после себя дрожь в коленях и пустоту в голове.

Макаров медленно, осторожно приближается. Свет выхватывал из мрака его лицо. Линию скулы, тень от ресниц, напряженный взгляд.

– У тебя клаустрофобия? – спрашивает он тихо, но серьезно.

– Нет, – выдыхаю, чувствуя, как каждый мускул по очереди расслабляется.

– Боязнь темноты?

Во рту сильно пересохло от частого дыхания. Я не отвечаю. Просто смотрю… на него. В полутьме, освещенный лишь призрачным светом экрана, Артем кажется мне все таким же как тогда, двенадцать лет назад. Да, конечно, его черты лица заострились, стали жестче, но в глубине глаз, в этом сочетании настороженности и чего-то еще… чего-то, что смотрело прямо сквозь годы…

Дежавю.

Оно нахлынуло не воспоминанием, а чувством. Целым каскадом чувств, которые прорвались через плотину и хлынули наружу, смывая осторожность, страх, все условности.

Мое тело вспомнило все раньше, чем я. И от этого по телу стала разливаться успокоительная нега. Неосознанно перевожу взгляд на его губы.

– Валерия… – начинает он.

Но я обрываю его. Руки сами обвиваю его шею. Притягиваю его к себе и впиваюсь в губы.

Ты. Мой. Настоящий.

Кусаю его губы, заставляя их разомкнуться. И он поддается. Дает зеленый свет и мой язык вторгается в его рот со стоном. В голове гудит только одно: Он здесь. Это он.

Макаров застыл лишь на мгновение. Но как же мне плевать на это сопротивление.

Целую его снова, глубже, отчаяннее, чувствуя под пальцами знакомый изгиб его шеи, вдыхая его запах, теперь смешанный с ароматом вина и каменной пыли. И в этот момент в нем что-то ломается окончательно.

Его свободная рука сжимает мою талию, прижимая к себе так крепко, что у меня перехватывает дыхание. Его поцелуи становятся властными, жадными, отвечающими на мою ярость своей собственной.

Голова кружится, мир сужается до точки соприкосновения губ, языка, тел.

Царапаю его шею, не в силах остановиться, а он вдруг резко разворачивает нас и толкает меня спиной к тому самому стеллажу. Ударившись об полки, и из моих губ вырывается короткий, прерывистый выдох, который Артем тут же ловит и проглатывает новым поцелуем, более горячим, более влажным, полностью завладевшим мной.

И вот он, долгожданный разряд электричества, после которого ты слова чувствуешь, что живешь.

Резкий стук о бетон возвращает меня обратно на землю. Телефон выскользнул из его руки и упал на пол, освещая собой небольшой участок погреба.

Мы стоим, тяжело дыша.

Я все еще держу его за шею, а его руки мою талию.

– Прости, – шепчу, наконец отпуская его, ощущая, как по телу разливается ледяная волна стыда и осознания. Это правда я сделала? – Я… не знаю, что на меня нашло.

Адреналин все еще бешено колотится в крови, но теперь к нему примешался резкий холод. Скрещиваю руки на груди, пытаясь сдержать дрожь, и присаживаюсь на бетон.

Как это вообще могло со мной произойти?

Я же прекрасно понимаю, что между нами и быть ничего не может. Я не верю в возрождение старых отношений. Это просто бессмыслица. Сколько твердила это ему, себе. А в итоге что? Сама же первой на него набросилась.

И тут из моей грудной клетки вырывается смешок. Сначала тихо, сдавленно. Потом громче. Это нервный, почти истерический смех. По щекам уже текут слезы, а я ничего с собой поделать не могу.

– Да что с тобой? – Артем опускается на пол, прислонившись к стеллажу, и в его тоне улавливаю раздражение и полнейшее недоумение. – Ты только что билась в истерике, разбила несколько бутылок…

– Я заплачу, – вытираю пальцами мокрые щеки.

– Хочешь повесить на себя еще один долг? – он усмехается уже более легко, без злобы и раздражения. Бутылки явно волновали его меньше, чем мое состояние.

Со стороны я, наверное, и вправду похожу на чокнутую.

– Мне стало смешно от того, что история повторяется, – говорю, прикрыв глаза. – Словно меня заставляют проходить один и тот же путь снова и снова. С тобой.

Чувствую, как Макаров повернул ко мне голову.

– Расскажешь?

Глава 18

И я рассказала. Рассказала, все с самого начала. То, что должны были услышать уши психолога. Почему? Наверное, просто устала держать все в себе.

Макаров внимательно слушал, не перебивал. В какой-то момент, когда говорить стало совсем трудно, он это заметил. Встал, подошёл к одному из стеллажей с вином и открыл бутылку.

Первый глоток прямо из горла сделала я. Сухое полусладкое. На языке приятно вяжет.

Мне тогда было девять лет. Леше только годик исполнился. Родителей позвали куда-то, кажется, это был чей-то день рождения. Недалеко, буквально на этаж ниже. Мы договорились, что в случае чего я им позвоню. Они оставили нас с братом одних буквально на пару часов. Несмотря на возраст я уже была достаточно самостоятельной и могла присмотреть за братом.

Все шло хорошо.

Я пошла на кухню приготовить смесь. Леша проснулся и стал плакать. И вот готовая бутылочка с молочком у меня уже в руках, но тут сквозняком кухонная дверь захлопывается. На улице начался настоящий ураган. Сильный ветер, гром с дождем. Окно на кухне я закрыла, а вот лампочка мигнула несколько раз и погасла.

Сначала я даже не поняла, что произошло. Страшно стало тогда, когда брат из комнаты стал плакать сильнее. Я боялась не за себя, за него. Что он сейчас выпадет из кроватки. Что он там один, в темной квартире. Которую освещают только вспышки молнии. Я кричала Леше, пыталась его успокоить, толкала дверь плечом, хотя саму уже от ужаса трясло.

Родители пришли быстро. Но эти десять минут показались мне адом.

– Ты ни в чем не виновата, – голос Артема звучит почти ласково. Он тянет мне бутылку.

Стекло теплое от его пальцев. На донышке плескаются последние два глотка вина. Запрокидываю голову, позволив им скатиться по горлу, чувствуя, как тепло немедленно разливается по жилам, делая конечности ватными и послушными.

– Я знаю. Просто сте-че-ние об-сто-я-тельств, – тяну по слогам уже изрядно заплетающимся языком.

Сколько мы тут сидим? Час? Вечность? И что-то никто не спешит нас спасать. Но у меня, черт возьми, отличная компания. Неограниченный запас дорогого вина. И фонарик, выхватывающий из мрака его профиль. Все было не так уж и плохо. Даже наоборот. Опасно хорошо.

– Ты обещала рассказать про свое дежавю, – Артем ловко открывает следующую бутылку знакомым хлопком пробки.

Услышав этот звук, я пьяно хихикаю. Это было ясно, как день. Макаров пытается развязать мне язык. Что ж, у него отлично получается. Вино делает меня мягкой, податливой и болтливой. Чересчур болтливой.

Поворачиваюсь к нему всем корпусом, и мир мягко качнулся. Наши плечи теперь почти соприкасались.

– Ты таскался за мной. Везде. Записался даже на тот же дурацкий кружок журналистики. Это была твоя тактика. Решил брать измором. Ждал, пока я отвечу «да» и схожу с тобой в кино.

Смотрю на Макарова с прищуром. Он слушает с веселой, немного самодовольной усмешкой. Его это, кажется, ничуть не удивляет. Артем отпивает из бутылки. Длинный, уверенный глоток и протягивает ее мне. Наши пальцы встречаются на секунду.

– Считаешь, я и сейчас тебя преследую?

– Ты мне скажи, – делаю свой глоток.

Это вино другое на вкус. Более кислое. Не мое, но мне было уже все равно. Главное это то ватное, теплое невесомое чувство, что окутывало меня и не собиралось отпускать.

Артем вдруг становится серьезным. Он откидывается на стеллаж, и его лицо погружается в тень, потом снова выплывает в свет.

– Я не думал, что со стороны это выглядит так, – произносит задумчиво. – Да впрочем… и плевать. Так, когда же я добился своего? Через сколько?

– Ч-через месяц. И взял ты не настойчивостью. А… фонариком.

– Фонариком? – его бровь изящно изгибается в вопросительную дугу.

Снова захихикаю, отпивая вина.

– Это был вечер в кружке. Я осталась допоздна доделывать статью. И ты, ясное дело, тоже.

– Ну конечно, – фыркает он, и его плечо снова на моменте касается моего.

Этот комнатка в погребе не такая уж маленькая. Почему же мы сидим так близко к друг другу?

– Я, пытаясь от тебя скрыться, пошла в подсобку. Ты следом. Мы начали спорить о чем-то дурацком… А наша уборщица, напрочь глухая тетя Клава, просто закрыла нас на ключ. Света нет. Мы одни в замкнутом помещении.

– По законам жанра тут должен быть первый поцелуй, – Макаров игриво толкает меня плечом.

– Возможно, – соглашаюсь, чувствуя, как от вина и воспоминаний щеки горят. – Но у меня… у меня начался приступ. Тогда ты достал телефон и включил фонарик. Просто направил луч в потолок, чтобы стало хоть чуть-чуть светло. И мне… сразу стало легче.

– Фонарик… – тянет он задумчиво. – Теперь понятно.

Я не знаю, что именно ему стало ясно. Но все, что я чувствую сейчас это тепло его тела, идущее через тонкую ткань его рубашки и моего платья. Наши руки, плечи, бедра касаются друг друга. Близость становится густой, ощутимой, опасной. Мой пьяный, затуманенный мозг пытается кричать: «Отодвинься!». Упираюсь ладонью в холодный бетонный пол, пытаясь незаметно отодвинуться. И вместо ожидаемой твердости моя ладонь тонет сначала во чем-то холодном и мокром, а в следующее мгновение в острой, режущей боли.

– Ай! – отдергиваю руку.

В тусклом свете смотрю на свою ладонь. Пальцы испачканы в красной жидкости. И прямо посередине ладони, через линию жизни, зияет неглубокая царапина, из которой уже проступают алые капли.

Рядом раздался тяжелый, почти раздраженный выдох. Потом резкий звук рвущейся ткани.

С трудом оторвав взгляд от собственной раны, я поворачиваю голову. Артем уже сидит без рубашки. Он резким, точным движением отрывает от нее рукав.

В голубоватом свете его торс кажется словно из мрамора. Идеальный, правильный до безумия. Каждое движение мышц спины и плеч четкое, мощное, сосредоточенное. Он нежным прикосновением приподнимает мою израненную руку.

– Не шевели.

Завороженно смотрю, как он ловко оборачивает тканью мою ладонь, затягивает узел. Его голова чуть склонена, и вижу темные пряди волос, упавшие на лоб, тень длинных ресниц на щеках. От этой близости, от вида его обнаженных плеч в полумраке, у меня в груди все сжимается, а в голове зашумело громче, чем от вина.

Чтобы хоть как-то справиться с этим нахлынувшим чувством, я тянусь к бутылке левой, неповрежденной рукой и делаю длинный глоток. Тепло от вина сталкивается с новым, более опасным жаром, разливавшимся из самого центра грудной клетки.

Попытка отстраниться, как и все в этот день, лишь усугубила положение. Еще одна такая бутылка и я перестану отвечать не только за свои слова, но и за то, к чему может потянуться моя рука.

Ведь я тоже не железная.