Текст книги "Оружейные лавки империи Ишер (сборник)"

Автор книги: Альфред Элтон Ван Вогт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 57 страниц)

Глава 2

Опять этот мальчишка. Когда-то он относился к ней дружески, а теперь вел себя гнусно. Кроме того, она чувствовала, что за ним следуют его дружки!

Кэтлин Лейтон настороженно замерла, потом расслабилась. Она не могла спрятаться от них здесь, на верхних галереях дворца на высоте ста пятидесяти метров над землей. После стольких лет жизни, которые она, единственный слан, провела среди врагов, не стоило испытывать страха даже перед тем, во что превратился одиннадцатилетний Дейви Динсмор.

Она не обернется. Она и вида не подаст, что знает, кто идет по длинному застекленному коридору. Она отключилась, поддерживая с мальчишкой лишь тот уровень контакта, который не позволил бы ему захватить ее врасплох. Следовало по-прежнему смотреть на город, словно она была одна.

Город с его многоцветными домами и кварталами, которые тускнели в наступающих сумерках, лежал у ее ног. Зеленая равнина вдали казалась черной, а обычно голубая река, обегавшая город, выглядела темной петлей на фоне тонувшего в ночной тьме ландшафта. Даже горы на горизонте окрасились в унылые печальные цвета, которые соответствовали подавленному настроению Кэтлин.

– Ага-а-а! Смотри, смотри получше. Смотришь в последний раз!

Визгливый голос противно царапнул по нервам. На мгновение ощущение дискомфорта было столь сильным, что смысл слов вначале ускользнул от ее сознания. Потом, против воли, она резко повернулась к нему.

– Последний раз? Что ты хочешь сказать?

И тут же пожалела о вопросе. Дейви Динсмор стоял в нескольких шагах от нее, окруженный своими дружками. На нем были брючки из зеленого шелка и расстегнутая у ворота желтая рубашка. На его детском лице появилось новое самоуверенно-хитрое выражение, губы кривила мерзкая усмешка. Она снова удивилась: что же с ним произошло? Когда они еще дружили, она сказала ему, что не будет читать его мысли без разрешения. И все же нарушила свое обещание, когда образ его мыслей изменился. Но сейчас ей не хотелось знать, кем он стал. Остальные всегда были не в счет.

Давным-давно, месяцы и месяцы, долгий год тому назад, она сознательно прервала контакт с потоком людских мыслей, людских надежд и людской ненависти, отравлявшим атмосферу дворца. Лучше было обращаться к мальчишке с таким же презрением, как и он к ней. Она повернулась к нему спиной, но контакт с его мозгом позволил ощутить волну ярости, которую вызвал ее поступок. И он снова проскрипел:

– Вот-вот, в последний раз! Как я и сказал. Тебе же завтра исполнится одиннадцать?

Кэтлин не ответила, сделав вид, что не слышит. Но в ее душу закралось предчувствие беды. Слишком радостным и уверенным был голос Дейви. Неужели за те месяцы, что она не поддерживала контакт с мыслями окружающих людей, они приготовили для нее нечто ужасное? Не совершила ли она непростительной ошибки, замкнувшись в собственном мирке? Что делать, если жестокая реальность разрушит ту стену, которую она возвела вокруг себя?

– Думаешь, ты хитрая? – хихикнул Дейви Динсмор, – Посмотрим, как ты запоешь завтра, когда они придут тебя убивать. Ты, наверное, не знаешь, но мамаша сказала, что, когда ты здесь появилась, Кир Грей обещал Совету прикончить тебя, как только тебе исполнится одиннадцать. И не думай, что они этого не сделают. На днях они прикончили одну женщину-слана прямо на улице. Что ты на это скажешь, хитрюга?

– Ты… ты с ума сошел! – выпалила она.

Она едва сообразила, что произнесла эти слова, поскольку думала о другом. Не зная почему, она была уверена, что он сказал правду. Новые проявления коллективной ненависти? Все встало на свои места, и ей показалось – она всегда об этом знала.

Кэтлин удивилась лишь тому, что Дейви узнал новость от своей матери. Она вспомнила, как однажды, три года назад, парнишка напал на нее при ее благожелательной поддержке, ибо думал, что имеет дело с обычным ребенком. Но какой ужасный крик он поднял, когда Кэтлин дала сдачи. Мать его вышла из себя и бросилась на нее со страшными угрозами в адрес «гадюки-слана».

Именно в это мгновение возник огромный и мрачный Кир Грей. Миссис Динсмор едва не плюхнулась на брюхо перед ним.

– Мадам, – обронил он, – на вашем месте я бы поостерегся трогать этого ребенка. Кэтлин Лейтон принадлежит государству, которое найдет ей применение в надлежащее время. Я был свидетелем поведения вашего сына. Он получил отпор, которого заслуживает любой негодяй, нападающий на других, и, надеюсь, урок пойдет ему на пользу.

Как ни странно, именно после этого случая почти трехлетней давности Дейви стал искать ее дружбы. С тех пор он был ее единственным другом, пока два месяца назад его отношение к ней резко не изменилось.

Она отбросила горькие мысли и заметила, что лежащий у ее ног город изменился. Теперь он блистал миллионами огней. Это был город мечты, выглядевший огромным драгоценным камнем, сверкающим множеством граней. Ей всегда хотелось посетить этот таинственный город, наяву увидеть те тайны, которые она сама придумала. Теперь ей никогда не придется его увидеть. Она никогда не окунется в этот сверкающий мир, никогда не насладится его красотой.

– Давай, давай, – снова визгливо забубнил Дейви, – Смотри получше. Ведь смотришь в последний раз.

Кэтлин вздрогнула. Она была не в силах терпеть дальше присутствие мерзкого мальчишки. Не сказав ни слова, она повернулась и спустилась во дворец, чтобы укрыться в тишине своей комнаты.

Хотя было уже поздно, сон не шел. Кэтлин знала, что ночь вступила в свои права, поскольку ослабел поток мыслей – все, кроме охраны и тех, кто страдает бессонницей, отправились спать. Она удивлялась, что не может заснуть. Хотя чувствовала себя лучше, ибо теперь все знала. Жизнь при постоянном неведении того, что случится завтра, когда тебя окружает ненависть слуг и почти всех людей, была просто ужасной. Она жила в постоянном напряжении и едва выносила его.

Наверно, в конце концов она задремала, но тут в ее сон ворвалась враждебная мысль.

Кэтлин заворочалась. Ее усики слана – крохотные жгутики цвета старого золота, поблескивавшие в копне черных волос, обрамлявших тонкое личико, – приподнялись и задрожали, как травинки под легким дуновением ветра. В их подрагивании была напряженность.

Несущая угрозу мысль, которую уловили в окутанном ночью дворце Кира Грея антенны Кэтлин, наконец дошла до ее сознания. Она вздрогнула и проснулась.

Мысль на мгновение задержалась в ее мозгу – четкая, жестокая, кровожадная. Сон улетел прочь, словно ее облили ледяной водой. И тут же мысль исчезла, будто никогда и не существовала. Осталась только мешанина образов, долетавших из разных уголков дворца.

Кэтлин застыла, из глубины ее сознания постепенно пришло объяснение тому, что произошло. Кому-то не хотелось ждать завтрашнего дня. Кто-то сомневался, что казнь состоится, и решил поставить Совет перед свершившимся фактом. Существовал лишь один человек, достаточно могущественный, чтобы взять на себя убийство. Это был Джон Петти, начальник тайной полиции, фанатичный ненавистник сланов… Джон Петти так ненавидел ее… Убийцу послал он.

Невероятным усилием она успокоила нервы и до предела напрягла мозг. Секунды текли, а она продолжала искать тот мозг, где мгновением раньше пронеслись мысли об убийстве. Шорох внешних мыслей превратился в ревущий поток, потрясший ее. Она уже давно не исследовала этот мир, лишенный способности контролировать свои мысли. По ее воспоминаниям, в нем было много грязи, но действительность оказалась куда хуже. Сжав зубы, она противостояла потоку, пытаясь изолировать каждую отдельную мысль. В мозгу возникла фраза:

«Боже, надеюсь, никто не заметит, что он сегодня смошенничал на овощах!»

Должно быть, жена второго повара, жалкое богобоязненное существо, жившее в постоянном страхе, что вскроется мелкое воровство ее мужа.

Кэтлин на мгновение испытала симпатию к этой женщине, которую мучила совесть. Но тут же изгнала жалость – ведь та же самая женщина однажды просто по злобе влепила Кэтлин пощечину и без всякого мысленного предупреждения.

Кэтлин продолжала поиск с торопливой настойчивостью. Образы мелькали в ее мозгу с калейдоскопической быстротой, принимались и тут же отбрасывались, поскольку не имели ничего общего с разбудившей ее угрозой. Во дворце существовал свой собственный мир интриг, амбиций и личных трагедий. Она подсматривала тяжелые сны, ворочающихся в кроватях людей. И планы тех, кто не спал, а оттачивал свои замыслы.

И вдруг она наткнулась на безжалостную мысль, на твердое намерение убить ее! И опять эта мысль мгновенно исчезла. Но Кэтлин ощутила непосредственную опасность, ибо мысль обрела мощь из-за близости ее хозяина.

Странно, почему она с таким трудом обнаружила убийцу. Мозг ее буквально испытывал боль от смены жары и холода: мысль возникла и в третий раз. Теперь она знала, кто это. И поняла, почему ей было так трудно обнаружить враждебный мозг. Он тщательно пытался не сосредоточиваться, намеренно порхал с одного образа на другой, а потому его мысли почти не отличались от тех, что носились по дворцу.

Он, похоже, много тренировался, но все же не был Джоном Петти или Киром Греем, которые могли думать, не выдавая себя другим. Ее будущий убийца все же обнаружил себя, несмотря на все ухищрения. Стоит ему только проникнуть в комнату, и она…

Она замерла. Ее на мгновение охватила паника, когда истина вдруг предстала перед ней. Человек уже находился в комнате и на четвереньках подползал к кровати.

Кэтлин показалось, что время застыло. Она целиком, даже руки, была укрыта одеялом. Она знала, что от малейшего движения крахмальные простыни зашуршат. Тогда человек прыгнет на нее, зажмет под одеялом и она окажется в его власти.

Она не могла двинуться. Ничего не видела. Но только чувствовала растущее возбуждение убийцы. Ритм его мыслей ускорялся, и он уже не отвлекал себя тысячами других образов. Его кровожадные намерения сияли, как огонь маяка, резко и жарко, – ей даже пришлось изолировать часть мозга, столь сильна была почти физическая боль.

В то мгновение, когда человек перестал скрывать свои намерения, Кэтлин прочла план нападения. Этого человека назначили часовым у ее комнаты. Но это был не тот часовой, который обычно находился здесь. Она удивилась, что не заметила подмены. Часового, похоже, сменили, когда она спала. Или была слишком сильно занята собственными переживаниями, чтобы обратить внимание на такую деталь.

Она почувствовала, что убийца привстал и склоняется над кроватью. Заметила сверкнувшее лезвие кинжала.

Ей оставалось лишь одно: она резким движением набросила одеяло на голову и плечи захваченного врасплох человека. Затем спрыгнула с постели, тенью скользнула в сторону, смешавшись с тенями комнаты.

Человек, барахтавшийся в одеяле, которое на него набросили сильные руки Кэтлин, сдавленно закричал. В его крике звучали удивление и страх перед тем, что означал для него этот провал.

Кэтлин ощутила все это, услышала, как он выпрямился и замахал руками, пытаясь разглядеть ее во тьме комнаты. Ее вдруг посетила странная мысль, а стоило ли вылезать из постели? Если смерть должна была прийти, какой смысл откладывать неизбежное? За нее ответил инстинкт самосохранения. Пришла мысль, что, если кто-то хотел убить ее сегодня, значит, завтра казни не будет.

Она глубоко вздохнула. Первый приступ тоскливого ожидания миновал. Теперь она испытывала глубокое презрение, видя жалкие потуги убийцы.

– Дурак, – с презрением сказала она, и еще никогда не был столь жестким ее детский голосок, – думаешь, можешь справиться со сланом в темноте?

Было жалко смотреть, как человек, размахивая рукой, бросился на голос. Жалко и ужасно, ибо мысли его были пропитаны животным страхом. Кэтлин, стоя босиком на холодном полу в другом углу комнаты, вздрогнула от отвращения. И добавила звонким девичьим голоском:

– Будет лучше, если вы удалитесь. Если уйдете тут же, я ничего не скажу мистеру Грею.

Но человек ей не поверил. Он слишком боялся и ничему не верил! Ругаясь, он бросился к двери, к выключателю. Она ощутила, что он одной рукой выхватил револьвер, а вторая нащупывает выключатель. Он предпочел рискнуть, попытавшись скрыться от охраны, которую привлечет звук выстрела, чем признаться начальнику в поражении.

– Глупый дурак! – снова крикнула Кэтлин.

Она знала, что делать, хотя и делала это впервые. Бесшумно скользнув вдоль стены, она ощупала панели. Открыла потайную дверцу, нырнула в отверстие, задвинув панель на место, и побежала по скупо освещенному коридорчику. В конце его была вторая дверь. Кэтлин распахнула ее и оказалась в богато обставленном кабинете.

Вдруг напуганная собственным поступком, Кэтлин замерла на пороге, не сводя глаз с мошной фигуры человека, что сидел за столом и писал при свете рабочей лампы. Кир Грей не сразу поднял голову. Девочка быстро сообразила, что он знает о ее присутствии, и воспользовалась передышкой, чтобы рассмотреть его.

В главе государства было нечто величественное, что вызывало восхищение даже в тот момент, когда она была подавлена страхом перед ним. Резкие черты Кира Грея выдавали благородное происхождение. Казалось, он целиком поглощен письмом, которое писал.

Она могла прочесть лишь лежащие на поверхности мысли, и ничего больше. Кир Грей – она уже давно сделала это открытие, – как и Джон Петти, обладал отвратительным преимуществом думать в ее присутствии таким образом, что она не могла прочесть его мыслей. Сейчас она воспринимала лишь слова письма. Ей не хватило терпения, письмо ее не интересовало, и она воскликнула:

– В моей комнате человек. Он пытался меня убить!

Кир Грей вскинул голову. Его лицо с волевым подбородком приобрело суровое выражение. Хозяин планеты холодно вгляделся в Кэтлин. Когда он заговорил, его мозг работал с такой четкостью и так тесна была связь голоса и мысли, что девочка не сообразила, говорит он или нет.

– Говоришь, убийца? Продолжай.

Кэтлин дрожащим голосом пересказала все, что случилось, не опустив ни единой детали с того момента, когда Дэйви Динсмор пытался ерничать перед ней.

– Так ты думаешь, за попыткой убийства стоит Джон Петти? – спросил он.

– Он один мог бы убить меня таким способом. Людей к моей комнате назначает тайная полиция.

Грей кивнул, и она почувствовала едва заметное напряжение. Но течение его мыслей оставалось спокойным и ровным.

– Итак, приехали, – медленно процедил он. – Джон Петти рвется к власти. Мне даже жаль его, он просто не способен видеть собственные ошибки. Никогда и нигде начальник тайной полиции не пользовался доверием народа. Меня почитают и боятся, а его только боятся. И он считает, что этого достаточно.

Карие глаза Кира Грея вонзились в глаза Кэтлин.

– Он хотел убить тебя до назначенной даты, чтобы мне ничего не оставалось делать, как согласиться. И моя беспомощность повредила бы моему престижу в Совете.

Он почти шептал, словно забыв о присутствии Кэтлин и думая вслух.

– И он был прав. Совет проявил бы непонимание, попытайся я возразить по поводу смерти слана. С другой стороны, промолчи я, молчание выглядело бы признаком слабости. И это было бы началом конца. Распад. Началось бы формирование враждебных друг другу кланов. Реалисты анализировали бы ситуацию, чтобы примкнуть к вероятному победителю, или затеяли бы бесконечную игру, спасая и козу и капусту.

Он помолчал некоторое время, потом снова заговорил:

– Как видишь, Кэтлин, ситуация весьма щекотливая и опасная. Ибо Джон Петти, дабы дискредитировать меня в глазах Совета, упорно распространяет слухи, что я собираюсь оставить слана в живых. А значит, это касается и тебя. – По его хмурому лицу впервые пробежала улыбка. – Следовательно, мой престиж и мое положение зависят теперь от возможности спасти тебе жизнь, как бы ни хотел обратного Джон Петти. Что ты думаешь о новой политической ситуации?

Кэтлин презрительно раздула ноздри.

– Глупо выступать против вас – вот что я думаю. И помогу вам всем, чем смогу. А я могу вам помочь. Вы же знаете, я умею читать мысли.

Вся суровость исчезла с лица Кира Грея, когда он широко улыбнулся.

– Знаешь, Кэтлин, со стороны может показаться, что мы, люди, часто ведем себя весьма странно по отношению к сланам. Возьмем, к примеру, отношение к тебе. Знаешь его причину?

Кэтлин отрицательно покачала головой.

– Нет, мистер Грей. Я часто читала в головах людей, но никто, похоже, не знает, почему нас ненавидят. Существует древняя легенда о войне между людьми и сланами, но и до этого бывали войны, и люди переставали смертельно ненавидеть друг друга, когда они кончались. Есть еще какие-то ужасные рассказы, но они слишком абсурдны и, скорее всего, являются просто выдумкой.

– Ты слыхала, что сланы делают с детьми людей?

– Еще одна глупая ложь. – В голосе Кэтлин звучало презрение. – Все это разговоры.

– Вижу, ты в курсе дела, – усмехнулся он, – Но даже если это тебя шокирует, слухи по поводу детей правдивы. Что ты знаешь об образе мыслей взрослого слана, чей интеллектуальный уровень в два-три раза превышает уровень обычного человека? Тебе известно, что этого не сделаешь ты, но ты еще ребенок. К тому же сейчас вопрос не в этом. Нам обоим надо спасать свои жизни. Убийца, вероятно, уже удрал из твоей комнаты, но тебе легко его идентифицировать, прочитав мысли. Мы выложим свои карты немедленно. Я сейчас же вызову Петти и приглашу членов Совета. Им не понравится, что мы прервали их сладкие сны, но тем хуже для них! Оставайся здесь. Я хочу, чтобы ты читала их мысли во время разбирательства, а потом пересказала их мне.

Он нажал кнопку на столе и сухим тоном произнес в интерком:

– Попросите начальника моей личной охраны зайти ко мне в кабинет.

Глава 3

Сидеть под слепящим светом всех ламп было неприятно. Мужчины слишком часто поглядывали на нее, в их мыслях к нетерпению примешивалась ненависть, но ни разу не возникло чувства жалости. Их ненависть подавляла, лишала воли. Они действительно ненавидели ее. Они хотели ее смерти. Удрученная Кэтлин закрыла глаза и отключила мозг, пытаясь превратиться в песчинку на своем кресле, словно могла силой воли стать невидимкой.

Но ставка была слишком высока, и она не могла позволить себе упустить даже беглую мысль. Она снова открыла глаза, сосредоточилась, и все встало на место – комната, мужчины, напряженная ситуация.

Джон Петти вдруг поднялся и заявил:

– Я против присутствия слана на заседании – ее возраст и невинный вид могут заставить кое-кого проявить жалость.

Кэтлин удивленно уставилась на него. Начальник тайной полиции был плотным крепышом среднего роста с головой ворона. На его оплывшем лице не было и следа доброты. Неужели он и вправду верит, подумала Кэтлин, что кто-то может проявить жалость? Хоть кто-нибудь, хоть по какой-нибудь причине?

Она попыталась проникнуть в его мысли, но мозг Петти был закрыт, а лицо лишено малейшего выражения. Однако она подметила нотку иронии и поняла, что у него очень ясное понимание сложившейся ситуации. Это была заявка на власть, и каждая частичка его тела и мозга находилась в состоянии тревожного ожидания.

Кир Грей сухо рассмеялся, и Кэтлин вдруг ощутила невероятный магнетизм, исходивший от него, – в диктаторе чувствовалось что-то тигриное, наличие кипучих жизненных сил, выделявших его среди прочих.

– Вряд ли, – возразил он, – стоит беспокоиться о том, что наши… благородные порывы перевесят здравый смысл.

– Конечно нет, – подхватил Мардью, министр транспорта, – Судья должен заседать в присутствии обвиняемого, – Он замолчал, но про себя продолжил: «…особенно если судья заранее знает, что вынесет смертный приговор». Он внутренне усмехнулся, хотя глаза его оставались холодными.

– Тогда, – возвысил голос Джон Петти, – я требую, чтобы она покинула комнату. Я не желаю находиться в одном помещении со сланом.

Реакция присутствующих на призыв к самым низменным страстям поразила Кэтлин, словно ее ударили. Послышался нарастающий ропот:

– Верно, черт побери!

– Пусть она выйдет!

– И ради этого будить нас среди ночи.

– Совет решил эту проблему одиннадцать лет назад. Я недавно узнал об этом!

– Разве Совет не проголосовал за смертную казнь?

На губах Петти появилась злая усмешка. Он посмотрел на Кира Грея. Их взгляды скрестились, как шпаги двух дуэлянтов перед смертельным выпадом. Кэтлин видела, что Петти сознательно нагнетает обстановку. Но если диктатор и проигрывал партию, лицо его ничего не выражало, впрочем, и в его мыслях не возникло и тени беспокойства.

– Господа, вы – жертвы недоразумения. Речь не идет о процессе над сланом Кэтлин Лейтон. Она находится здесь, чтобы свидетельствовать против Джона Петти, и мне понятно его желание удалить ее из комнаты.

Кэтлин ощутила, что удивление начальника полиции было наигранным. Мозг его был слишком спокоен, хотя в голосе звенело возмущение.

– Вот те раз! Вы будите всех в два часа ночи, чтобы устроить процесс, где я оказываюсь обвиняемым по свидетельству слана! Что за выходки, Грей. Кажется, надо раз и навсегда решить, можно ли придавать хоть какое-то значение слову слана.

Опять призыв к инстинктивной ненависти. Кэтлин вздрогнула, ощутив, с какой страстью отвечают остальные. У нее не было надежды на спасение – смерть ее была предрешена.

Кир Грей твердо возразил:

– Петти, вы должны отдавать себе отчет в том, что в данный момент обращаетесь не к толпе напичканных пропагандой крестьян. Ваши слушатели – реалисты, и, несмотря на ваши усилия запутать ситуацию, они понимают, что их политическая жизнь, а быть может, и просто жизнь, зависит от разрешения кризиса, который ускорили вы и только вы.

Лицо его посуровело, а голос стал жестким.

– Надеюсь, каждый из вас преодолеет желание выспаться, свое нетерпение или страсть, чтобы понять следующее: Джон Петти собирается совершить государственный переворот, он бросил мне вызов, но кто бы из нас ни одержал верх, кое-кто из вас не доживет и до утра.

Теперь они перестали смотреть на нее. Во внезапно обрушившейся тишине Кэтлин показалось, что она вдруг стала невидимкой. У нее было ощущение, что с мозга сняли какой-то груз и она впервые смогла ясно видеть, чувствовать и думать.

Тишина, царившая в комнате с дубовыми панелями, была не только физической, но и мысленной – на мгновение мысли присутствующих смешались, утратили свою силу. Словно между мозгом Кэтлин и их разумом возник барьер, ибо их мысли ушли вглубь, взвешивая шансы, анализируя элементы обстановки, готовясь встретить смертельную опасность, о близости которой им сообщили.

Вдруг Кэтлин осознала, что мысленную тишину комнаты взорвала одна мысль, короткий и резкий приказ: «Сядь в кресло, что в углу, чтобы им надо было повернуть голову, когда они будут смотреть на тебя. Быстро!»

Кэтлин метнула взгляд на Кира Грея. Глаза его горели от внутреннего напряжения. Не издав ни звука, она выскользнула из кресла, подчиняясь приказу.

Никто не обратил внимания на ее перемещение. Казалось, они даже не осознавали ее присутствия. Кэтлин ощутила прилив радости – Кир Грей и в этот момент наивысшего напряжения вел свою партию. Он громко объявил:

– Кроме того, я не вижу надобности приводить в исполнение приговор, конечно, если Джон Петти раз и навсегда откажется от сумасшедшего желания сесть на мое место.

Теперь прочесть мысли мужчин, с подозрением уставившихся на Кира Грея, она не могла. Каждый находился в состоянии крайнего напряжения: сейчас они стали контролировать свои мысли так же, как Джон Петти и Кир Грей, все их сознание сконцентрировалось лишь на том, что следует сказать и что следует сделать.

Кир Грей заговорил, голос его дрожал от сдерживаемых чувств:

– Я не зря назвал намерения Петти сумасшедшими, поскольку речь идет не только о борьбе за власть между двумя лидерами. Человек, обладающий верховной властью, олицетворяет собой стабильность и порядок. Человек, собирающийся захватить власть, как только это произойдет, должен заняться укреплением своих позиций. Значит, будут казни, ссылки, конфискации имущества, тюрьмы и пытки для неугодных, а жертвами, конечно, будут и те, кто выступал против нового властителя, и те, в ком он не уверен.

Прежний лидер не может просто спуститься ступенью ниже и играть роль подчиненного. На самом деле престиж никогда не исчезает – вспомните Наполеона и Сталина. Падший лидер остается постоянной угрозой. А вот человека, собирающегося узурпировать власть, можно просто приструнить и заставить работать на прежнем месте. Как я и собираюсь поступить с Джоном Петти.

Кэтлин поняла, он обращался к их инстинкту самосохранения, к их страху перед грядущими переменами. Джон Петти буквально выпрыгнул из кресла, прервав ход ее размышлений. На мгновение он потерял контроль над собой, но ярость его была так сильна, что прочесть его мысли было так же трудно, как если бы он контролировал свой разум.

– Думаю, – взорвался он, – я еше никогда не слышал столь бессмысленного заявления из уст якобы здравомыслящего человека. Он обвинил меня в том, что я путаю его карты. Вы обратили внимание, господа, что пока он не выдвинул ни единого доказательства в подтверждение своих слов? Мы слышим лишь рассуждения, присутствуя на импровизированном процессе в самый разгар ночи, поскольку он знает, большинство из нас еще не отошли ото сна. Должен признаться, что и я сам не совсем проснулся, но у меня достаточно разумения, и я отдаю себе отчет в том, что Кир Грей стал жертвой болезни, настигающей диктаторов всех времен, – мании преследования. Уверен, с некоторых пор он видит в каждом нашем слове и поступке угрозу себе.

Мне не хватает слов, чтобы выразить свое смятение от мысли, что за этим стоит. Как он мог подумать, что в тот момент, когда проблема сланов достигла критической точки, как он мог только предположить, что кто-то из нас послужит причиной раскола? Повторяю вам, господа, в данный момент мы не можем себе позволить и намека на раскол. Общественное мнение раздражено чудовищной деятельностью сланов по отношению к человеческим детям. Их попытки превратить расу людей в расу сланов и, как результат, жестокие последствия ставят перед правительством самые серьезные проблемы, которые когда-либо у нас возникали.

Он повернулся к Киру Грею, и Кэтлин вздрогнула, увидев, с каким совершенным мастерством играет он в искренность.

– Кир, мне хотелось бы забыть ваш поступок. Прежде всего мы должны забыть этот процесс и угрозы в отношении кое-кого из нас еще до того, как наступит утро. Учитывая сложившиеся обстоятельства, я могу вам предложить лишь одно – уйти в отставку. Во всяком случае, я вам больше не доверяю.

– Вы видите, господа, – слегка усмехнулся Кир Грей, – мы коснулись сути проблемы. Он требует, чтобы я сложил полномочия.

Высокий молодой человек с лицом хищной птицы хрипло произнес:

– Я согласен с Петти. Ваше поведение, Грей, показывает, что вас нельзя уже считать человеком, отвечающим за свои поступки. Уходите в отставку!

– В отставку! – крикнул кто-то еще.

И вдруг со всех сторон послышались беспорядочные крики:

– В отставку! В отставку!

Все эти крики и сопровождающие их враждебные мысли показались Кэтлин сигналом начала конца. До этого все ее внимание было сосредоточено лишь на Джоне Петти, и она не сразу сообразила, что весь шум производили всего лишь четверо из десяти присутствующих.

Ее мозг болезненно напрягся. Так вот оно что!

Своим криком «в отставку!» они надеялись увлечь за собой колеблющихся и трусов, хотя вскоре стало ясно, что им это не удается. Она посмотрела на Кира Грея, присутствие которого уже само по себе удерживало от паники остальных. Один только взгляд на него вернул ей надежду. Грей по-прежнему уверенно сидел в кресле, может быть, чуть напряженный, но еще более сильный и внушительный. На его лице играла ироничная улыбка.

– Не странно ли, – сказал он, не повышая голоса, – что только четверо самых молодых членов Совета присоединились к предложению молодого Петти? Очевидно, люди постарше сообразили, что здесь находится лишь авангард, а завтра утром уже вовсю заработают расстрельные команды, ибо этим сорвиголовам надоело подчиняться нам, старикам. И хотя им примерно столько же лет, сколько и мне, они и меня считают замшелым старцем. Они спешат сбросить с себя нашу власть и, конечно же, уверены, что, расстреляв тех, кто старше их, на несколько лет приблизят то, что природа и так сделает через несколько лет.

– Расстрелять их! – прорычал Мэрдью, старейшина Совета.

– Чертовы молокососы! – подхватил министр авиации Харлихэн.

Реплики более пожилых членов Совета успокоили бы Кэтлин, если бы она ясно не читала их побуждений, скрытых завесой слов. Ненависть, страх, сомнение, наглость, злоба, непреклонность смешивались в их душах в одно неясное целое.

Джон Петти, слегка побледнев, стоя следил за происходящим. Но тут поднялся Кир Грей. Он сжал кулаки, глаза его сверкали.

– Сядьте, вы, безмозглый кретин! – обратился он к Петти, – Как вы осмелились вызвать кризис именно в тот момент, когда нам, быть может, надо пересмотреть всю политику в отношении сланов? Вы понимаете, что мы проигрываем? У нас ни один ученый и в подметки не годится суперученым сланов. Я готов многое отдать за то, чтобы хотя бы один из них был на нашей стороне! К примеру, такой как Питер Кросс, убитый нашими полицейскими три года назад из-за глупых предрассудков черни.

Именно черни. Сегодня масса народа находится на этом уровне. Толпа с животным сознанием, сформированным нашей пропагандой. Люди боятся, безумно боятся за своих детей, а у нас нет даже ученого, чтобы найти объективный подход к проблеме. По правде говоря, у нас нет ни одного ученого, достойного этого звания. Какой смысл человеку посвящать свою жизнь исследованиям, если ему с раннего детства вдолбили, что всякое открытие, какое он может сделать, уже давно сделано сланами. Когда его уверяют, что эти открытия дожидаются в тайниках того дня, когда сланы снова предпримут попытку завладеть Землей.

Наша наука – сплошной фарс, наше образование – паутина лжи. И с каждым годом вокруг нас все выше растет стена из обломков надежд и устремлений людей. С каждым годом усиливается дезориентация, углубляется бедность, растет нищета. Нам остается только ненависть, а для дела этого мало. Нам надо либо полностью уничтожить сланов, либо заключить с ними соглашение и положить конец бессмысленной борьбе.

Страсть, с которой говорил Кир Грей, отражалась на его лице. Но Кэтлин ощущала, что разум диктатора оставался спокойным, внимательным и бдительным. Когда этот искусный демагог, вершитель человеческих судеб заговорил снова, его великолепный чистый баритон был почти ровным и спокойным.

– Джон Петти обвинил меня в том, что я намерен сохранить жизнь этому ребенку. Хотел бы вам напомнить, как начальник полиции вел себя последние месяцы. Сколько раз Петти внушал вам, быть может, в шутливом тоне, что я не собираюсь ее убивать? Я знаю, что именно так он и поступал, об этом мне неоднократно доносили. И теперь вам понятна его игра, вы видите, с какой нежностью он расточает вокруг свой яд. Вы достаточно опытные политики, чтобы видеть, в какое положение он меня поставил: отдав приказ о казни этой девочки-слана, я уступлю давлению, а следовательно, утрачу свой престиж.