Текст книги "Яксил Тун (СИ)"

Автор книги: Алеся Дробышева-Бальдассари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

С трудом проглотив сладкое какао, Медея задрала голову и посмотрела на профессора. В ее больших бирюзовых глазах читались непонимание. Казалось, до нее совершенно не дошел смысл сказанного.

— Нет, больше никаких глупостей, — уверенно сказала она, — Теперь только предельная осторожность.

— Об этом нужно было думать с самого начала, — с насмешливой укоризной ответил профессор и убрал руку с худенького плеча.

Опустив голову, Медея поджала губы. Она уже давно заметила, что на руках начали появляться высыпания. Девушка изо всех сих сдерживалась, чтобы не начать расчесывать кожу.

— Надеюсь, что этот разговор останется между нами.

— Что, совсем между нами?

— Совсем-совсем. Это моя маленькая просьба, — мягко понизил тон Ффо, — Ты же можешь пообещать мне?

— Могу.

Присев за обеденный стол, Анноэф откинулся на стуле и снова начал гладить почти рыжую бороду.

— Нас называют по-разному, — профессор принял вальяжную позу, — Прыгуны, временники, коммивояжеры... Много разных прозвищ. Обидных и не очень. Но.. мне больше нравится скользящие.

— Мне тоже так больше нравится, — улыбаясь, кивнула Медея.

— Тогда знай, что мы не просто скользящие. Мы — ускользающие.

— Ускользающие?

— Да. Ты должна помнить об этом всегда.

— Как солнечные зайчики? — весело захохотала Медея, в одно мгновение стряхнув остатки напряженной сосредоточенности.

— Нет, гораздо проворнее, — Анноэф расплылся в улыбке, повинуясь ее сиюминутной веселости.

Встав из-за стола и подойдя к огромному окну, девушка прикоснулась к прозрачному стеклу. Дрожащие, юркие отблески играли на коже теплыми пятнами. Захотелось чихнуть.

— Вид потрясающий, — глухо чихнула Медея, еле успев прикрыть лицо ладонью. — Когда-нибудь у меня будет такое же...

Договорить девушка не успела.

— Профессор Ффо, к вам господин Фальх Диттэ, — прервал ее бойкий голос Велли через внутреннюю связь.

Не успела она закончить фразу, как в кабинет позвонили. Практически сразу дверь отворилась. Внутрь вошел высокий, хорошо сложенный мужчина. На этот раз Фальх надел белый лабораторный халат, как того и требовала внутренняя субординация. Большая синяя коробка с пышным бантом в его руках притягивала взгляд так же, как и идеальные черты благородного лица.

— Извиняюсь за задержку, — на выдохе сказал Фальх и протянул коробку Медее, — Это тебе. Мой подарок.

Взглянув на старого друга, Анноэф слегка удивился. Слишком уж странно тот вел себя в этот солнечный, немного ленивый полдень. Зная Фальха далеко не первый год, временник ожидал увидеть отстраненного, безразличного скептика. Скептика, одетого не по правилам и точно уж никогда не извиняющегося за причиненные неудобства. И, тем более, не проявляющего сентиментальных жестов в виде приятных сюрпризов, потерявших для него значение еще пару сотен лет назад.

В то время, как Медея с нетерпеливым предвкушением открывала подарок, мужчины пересеклись взглядами. Анноэф жестом предложил Фальху присесть, стараясь ограничиться лишь ответной приветливостью.

— Что это? Индивидуальный диагност? — с восторгом спросила Медея.

— Да. Теперь ты можешь тренироваться в любое время, — сказал Фальх, — я считаю, что забрасывать медицину тебе ни в коем случае нельзя.

— Мне уже на это намекали, — весело ответила девушка.

Опустившись на кушетку возле обширного окна, Фальх пару раз потер ладони и через мгновение сразу встал. Явно не зная с чего начать, он беспомощно посмотрел на Анноэфа. Вспомнив, что искать подобной поддержки — не в его моральных правилах, ученый глубоко вздохнул. Наблюдая за неожиданными метаниями друга, временник все же не спешил вмешиваться.

— Присядь, — сказал Фальх Медее, увлеченно возившейся с подаренным прибором, словно с новой игрушкой.

Девушка присела рядом, не отрываясь от интригующего подарка. Она уже успела распаковать коробку и подсоединить к экрану все, что необходимо. Кроме того, умудрилась сделать первые тесты. Приложив палец к слегка светящемуся отпечатку на приборной панели, Медея с восторженным любопытством изучала состав собственной крови. Небольшое количество наноботов уже успело проникнуть внутрь тела. Началась обработка данных.

— Отложи ненадолго, — мягко сказал Фальх.

— Простите, — извинилась девушка, при этом даже немного покраснев, — Профессор так и не сказал, о чем вы хотите поговорить.

Поспешив выключить прибор, девушка отложила его подальше.

— О мечтах. О новых горизонтах... О миллиардах жизней, которые мы можем спасти.

— Я не понимаю...

— Медея, ты — редкое сочетание двух качеств. Скользящим становится далеко не каждый. И тем более не каждый имеет временной трамплин в сотни лет. Я бы не простил себе, если бы все это пропало, не принеся никакой пользы человечеству, — Фальх взял ладонь Медеи в свои руки и мягко, но убедительно сжал.

Ставший нарочито вкрадчивым голос ученого слегка подрагивал. В его взгляде читалась не только уязвимая надежда, но и некоторая беспомощность. Все эти чувства было бы легко принять за беспокойство о судьбе планеты, если бы Анноэф не понимал, что Фальх начал с откровенной лжи. Но, только украдкой покачав головой, все же промолчал.

— Я все еще ничего не понимаю.

— Ты же в курсе, что скользящие перемещаются по линии своей жизни в прошлое?

— Да.

— Наверное, ты знаешь и то, что прыжок дальше своего дня рождения — большая редкость.

— В книжках об этом тоже писали.

— Твой временной трамплин — более, чем триста девяносто один год. Тогда еще катастрофу на Земле можно было предотвратить.

— Вы хотите сказать, что...

— Что мы можем спасти Землю, — перебил ее Фальх, полностью отдавшись во власть лихорадочной дрожи, — Никто из скользящих не сможет вернуться так далеко в прошлое. Никто, кроме тебя.

Медея захлопала глазами. Внимательно посмотрела на человека, сидевшего напротив, а потом повернула голову и уставилась на профессора. Тот просто кивнул и ничего не сказал.

— Вот так новость, — удивленно сказала Медея, — И каким образом вы хотите это сделать?

— Передав технологии стабилизаторов телепортов.

— А... А как же тогда парадокс Хирш? — только и смогла выдавить из себя девушка.

— Мы уже это обсуждали с господином Диттэ, — вмешался в разговор Анноэф, — отрезок времени очень внушителен. И такой параметр, как стабилизатор телепорта — слишком серьезен, чтобы выправить его без глобальных изменений.

— Именно. Пора опровергнуть этот парадокс, — усиленно закивал Фальх, испытая какую-то лихорадочную восторженность.

— Если честно, что-то я не уверена, — осторожно ответила Медея.

— Но ведь это миллиарды жизней! Целая планета! Не нужно бояться, что гравитаторы выйдут из строя. Все, кого ты знала, останутся живы.

— Звучит, как утопия, — грустно ответила Медея, пряча от Фальха взгляд, — вот только утопия — синоним неудачи. Папа так говорил.

Опешив, Фальх посмотрел на Анноэфа. Тот в свою очередь усмехнулся и пожал плечами.

— Ты боишься?

— Нет, не боюсь! Я не трусиха, — с досадой поджала губы Медея, — Но я уже говорила профессору, что не собираюсь делать больше никаких глупостей.

— Разве ты считаешь это глупостью?

— Не знаю, — Медея резко встала и, заламывая руки, отошла от кушетки, — Миллионы жизней... это все как-то слишком сложно. Можно сколько угодно играть с судьбой, но опыт показывает, что с ней шутки плохи.

— Я не заставляю принимать решение прямо сейчас, — попытался спокойно ответить Фальх, — У нас вся жизнь впереди. Мы можем отправиться когда захочешь.

— Мы? С вами? Вдвоем?

— Ну да.

— А как же остальные? Баргет, Ашера, дети?

— Они останутся здесь.

— Погодите... Вы хотите сказать, что я должна их бросить?

— Нет, этого я сказать не хочу. В случае неудачи ты все равно вернешься.

— А в случае удачи? И в какую ветку реальности? Вы сами сказали, что это слишком большой отрезок времени, чтобы делать выводы заранее.

— В случае удачи у них будет лучшая жизнь.

— Но реальностей может стать очень много...

— Неужели ты совсем не хочешь спасти Землю?

— Хочу. Очень хочу...

— Профессор Ффо, — бойкая Велли прервала самый разгар волнующего диалога, — тут какая-то девушка пытается вломиться к нам в лабораторию. Хочет видеть Медею.

— Ой, это наверное Ашера, — засуетилась Медея, инстинктивно начав собирать разобранный подарок, — Мне пора идти... Скоро репетиция номера. Госпожа Борхес не любит, когда мы опаздываем.

Казалось, она испытала большое облегчение, когда услышала сообщение о приходе Ашеры. Испытывая жгучее желание покинуть помещение, девушка даже не пыталась задержаться. Как ни странно, останавливать ее никто не стал.

— Конечно, — подозрительно услужливо вскочил Фальх, начав помогать девушке, — подумай над тем, что я тебе сказал. Я очень верю, что ты так же жаждешь спасти Землю, как и я.

Закатив глаза, Анноэф хотел было цокнуть, но удержался. Повисла неловкая тишина. Солнечные зайчики перестали играться на стенах и вдруг исчезли. Солнце спряталось за тучами. Включилось освещение.

— Хорошо, господин Фальх, — тихим голосом ответила девушка, — И спасибо за подарок.

Аккуратно прижимая к себе диагност, она повернулась к собеседникам уже у самой двери.

— Думаю, о нашем разговоре говорить никому нельзя? — на этот раз сама догадалась Медея.

— Никому.

— Даже Ашере?

— Даже Ашере.

Грустно поджав губы, Медея еле заметно кивнула и поспешно вышла.

— Что ж, могло быть и хуже, — сказал Ффо, когда дверь за спиной Медеи окончательно захлопнулась.

— Я все же надеялся на большую отзывчивость, — с небольшим разочарованием сказал Фальх.

— Только слепой не увидел бы, как ты врешь, — сказал Анноэф, — тебе повезло, что она принимает все за чистую монету.

— Чистая, грязная... Какая разница? Ей не обязательно знать настоящие мотивации, если в итоге спасение Земли входит в мои планы.

— А входит?

— Если только мне понадобится больше времени.

Не прошло и пары минут, как ученый уже вернулся к привычной ему отстраненной надменности. Ффо некоторым образом даже обрадовался. С таким-то Фальхом он знал как обращаться.

— У меня неутешительные новости.

— Вот так, в лоб? Ты меня совсем не жалеешь.

— Считай это моим маленьким возмездием.

— А это возмездие есть чем отметить?

— У меня есть чем отметить любые памятные события.

Противоположная стена засверкала ломаными отблесками. Из потайного отсека выглянули несколько бутылок с разноцветными этикетками и кожистые листья скучного фикуса заиграли бледными голубоватыми оттенками. Выудив бутылку янтарного виски, Анноэф подошел к столу. Взгляд упал на чашку недопитого какао.

— Могу я сначала тебя кое о чем попросить?

— Скажи, и узнаем.

— Девчонка совсем не понимает ни своих возможностей, ни жизни, — сказал Анноэф, — обращайся с ней более деликатно.

— Я всегда бережно отношусь к хрупкой аппаратуре.

— Наверное, большего мне от тебя и не добиться. И на том спасибо.

— Выкладывай свои плохие новости, — Фальх отпил из прозрачного стакана янтарную жидкость.

— Я тут прикинул, — погладил бороду Ффо, — энергии храмовника недостаточно для перемещения.

— Час от часу не легче.

— Четыреста лет, Фальх! — прыснул Анноэф, — Некоторых временников не пускает и дальше пары десятков. Неужели ты хочешь протащить девчонку порожняком, без страховки?

— Сейчас я ничего не хочу, — с холодной отстраненность ответил ученый, взглянув на старого друга, — и очень внимательно слушаю тебя.

— Тогда постарайся ничего не пропустить, — профессор приобрел вовсе не напускную серьезность, — Предполагалось задействовать несколько крестоносцев, но тут палка о двух концах. С одной стороны энергии будет больше, а с другой и количество переносимых разумов увеличится. Это все равно что переливать из пустого в порожнее.

— Количество разумов — это проблема?

— Девчонка очень ведома.

— Что-то я не заметил.

— Это лишь временное упрямство. Юношеский максимализм, — покачал головой Анноэф, — Любой храмовник перебьет своим сознанием ее сигналы и Марс не пропустит никого. Планету не так-то легко обмануть.

— Можно сделать перекрестную маркировку.

— Операцию делать все равно придется, — сказал Анноэф, — Но ты знаешь, что это единичная процедура, и можно взять только кого-то одного. И лучше этот кто-то будет очень силен.

— Можешь не ходить вокруг да около. Знаю, к чему ты ведешь. И сразу скажу, что у меня нет доступа к базе данных Жнецов.

— А я сказал бы, что это не мои проблемы. Но не могу. Твои проблемы — всегда мои.

— Базы данных курирует сама Азари. Туда не пробиться.

Выпив залпом второй стакан с виски без льда, Фальх даже не поморщился. Лихорадочное состояние в самом начале трансформировалось в злобное уныние. Поражал спектр эмоций, который он умудрился испытать сегодня. Давно привыкший к сухому безразличию в себе, мужчина ощущал от этого сильный дискомфорт. Видимо, чем ближе он становился к разгадке своего рождения, тем сильнее сдавали нервы. Не успел наполниться третий стакан с янтарной жидкостью, как раздался тревожный звонок. Бросив взгляд на запястье, Фальх усмехнулся.

— Помяни черта, и он выскочит из табакерки, — сказал ученый с изрядной долей сарказма и ответил на звонок.

Поднятая рука остановила Анноэфа, дав понять, что не обязательно выходить из кабинета. Следующие минуту молодая девушка с ослепительно белой улыбкой и пышными волосами цвета зрелой пшеницы читала явно заученный текст приглашения. С каждым нарочито вежливым словом Фальх глубоко погружался обратно в свое меланхолично-скептическое состояние. Сложное, полное театральных комплиментов и наигранной сентиментальности обращение звучало бы неуместно везде. Создавалось ощущение, что разыгрывалась какая-то насмешка, скрытая завесой хищной, манерной любезности.

— Госпожа Азари будет рада видеть Вас в любое время, — закончила секретарь, сделав особый акцент на последнюю фразу: «В любое ближайшее время».

— Благодарю, — со спокойной сдержанностью ответил Фальх, — не за что не заставлю ждать Великую Мать.

Пышные волосы цвета спелой пшеницы слегка колыхнулись, когда девушка в понимающем движении склонила голову, означающем, по всей видимости, еще и прощальный жест. Когда голограмма исчезла в воздухе, ученый залпом осушил еще один стакан виски.

— Не стоит налегать на спиртное, — вскинул брови Анноэф, — День только начался.

— Вот именно. День только начался, а уже столько плохих новостей.

— Это с какой стороны посмотреть. Не каждый может похвастаться такими близкими отношениями с Королевой.

— Ну, временники-то мастера смотреть с разных сторон, — скептично съязвил Фальх, — ты тут разглядывай, а мне пора идти.

— Собираешься к Азари? Прямо сейчас?

— Время показывает, что оттягивать этот прекрасный момент абсолютно бесполезно. Хочу успеть, пока у меня в крови плещется отборный виски и я еще достаточно для этого пьян.

Глава 3. Ценность славы

Отгремели фанфары. Попадали на блестящие, глянцевые полы последние обрывки конфетти. Погасли слепящие софиты, заставив утихнуть возбужденную толпу. Позади осталась любовь миллионов, впереди ожидало только безмолвие наедине с самим собой. Момент, когда заканчивается очередное шоу и наступает контуженная тишина для Дин-Соя казался всегда мучительным. Удивительно, но за долгие годы своей карьеры он так и не смог к этому привыкнуть. Наверное, потому что испытывал неприятие к любым отголоскам одиночества.

Несмотря на всю неприязнь к этому мимолетному отрезку времени, мужчина почему-то неосознанно к нему стремился. Со всей непосредственностью ночного мотылька, жаждущего сгореть в пламени полыхающего костра. Тягостное, удручающее чувство оставляло зияющий провал в груди. Бережно, безумно и несколько остервенело Дин-Сой оберегал это разрушительное настроение. Оно позволяло пропустить через себя неудержимый поток жизни каждый раз, когда он выходил на сцену. Все становилось острее, ярче, глубже.

В поисках вдохновляющего контраста Ди-Сой посетил швейную мастерскую Фрогуар Диллин. Оставалось еще очень много времени до ее возвращения. Этим самым временем шоумен решил воспользоваться, чтобы совершить невинную кражу чужих настроений.

В окружающем сумраке разбросанные предметы, валяющиеся на полу, казались неподвижными призраками. Плотный покров ночи делал их молчаливыми. Гораздо более, чем в созидательный отрезок дневного времени. Создавалось впечатление, что стоит только подойти к одному из огромных шаров, притаившихся в углу, и он тотчас исчезнет. Добротный кусок ткани, свисая с высокого манекена неподалеку, плавно перетекал в многочисленные складки. Нежно-голубая, с небольшими узорами в виде изломанных линий, она была похожа на воды очень спокойного водопада. Почти застывшие каскады заканчивались осязаемыми облаками пены пузырящегося материала. Без сомнений, все это чудаковатое великолепие сделалось таковым в мгновение наступившей темноты. Высокие столы, принимавшие на себя легковесную тяжесть множества иголок, булавок и мотков разноцветных ниток отливали на удивление безликим серебром. Диковинные приспособления для кройки и шитья аккуратными линиями располагались посреди этого кружевного хаоса.

Сколько бы раз Дин-Сой не бывал здесь, ему не удавалось застать окружающие предметы в каком-то едином положении. Постоянно передвигаясь и слишком быстро меняя свою форму, они каждый раз превращали помещение в незнакомое. Только неизменная смесь запахов свежей транс-ткани, небольшого количества пыли и стойкого аромата терпкой вербены погружали в привычную обстановку. Необычность, нескладность и нарочитая вычурность швейной мастерской ничуть не удивляла. Фрогуар Доллин имела противоречивый характер. Добывая свежие идеи в окружении понятной только ей обстановки, она не любила серое однообразие.

Пытаясь ступать как можно осторожней, мужчина направился к высокому окну. Имея небольшую окантовку в виде стеклянной мозаики, оно смахивало на портал в другой мир.

Схватив за гладкую серебристую спинку ближайший стул, Дин-Сой поставил его рядом и аккуратно присел. Словно опасаясь расколоть стеклянный покой воздуха, мужчина украдкой взглянул на город за стеклом. Суетливый мир находился так далеко, что и не существовал вовсе. Шумный и безумный в своем движении, он не мог прорваться за плотную стену добровольного оцепенения. Дин-Сой замер. И показалось, что на какие-то доли секунд даже превратился статую. Слился с остальными предметами, перестав дышать.

— Непривычно созерцать солнце при выключенном свете, — послышался сдавленный голос откуда-то позади.

Неожиданные звуки резко выдернули мужчину из застывшего времени. Вздрогнув, Дин-Сой повернулся. Не сумев разглядеть незнакомца, он тревожно привстал со стула.

— Тысячу раз извиняюсь за несвоевременность, — продолжил немного хрипловатый, спокойный голос. — Я не хотел застать вас врасплох.

— Ничего страшного, господин Идам, — напряжение шоумена спало так же быстро, как и появилось, — Часом раньше, часом позже...

— О, прошу, оставьте эту успокоительную темноту, — Амитас Идам сделал просящий жест рукой, когда шоумен открыл панель настройки освещения. — Я всегда считал, что действительно значимые события творятся именно в подобной обстановке.

— Вы мудры.

— Не более, чем вы знамениты.

Тяжелой, изможденной поступью Амитас Идам проковылял к окну. Осторожно опустившись прямо напротив Дин-Соя в невидимое глазу кресло, он немного согнулся и оперся локтями о колени.

Костлявые, обтянутые кожей пальцы скрестились между собой. Больше неожиданный, чем нежданный, гость взглянул туда же, куда смотрел сам шоумен.

— Издалека он кажется идеальным, — сказал Дин-Сой.

— Издалека все кажется идеальным.

— Но, порою, я действительно так думаю. Этот город безупречен.

— Это лишь привязанность к восторгу ваших поклонников, — глухо прохрипел Идам, — Глядя через призму влюбленности легко обмануться.

— То есть вы считаете, что все это — иллюзия?

— Я считаю, что реальность гораздо прозаичней.

Беспорядочные, сбивчивые отблески неонового города прорывались сквозь огромные сводчатые окна мастерской. Далекий свет окон жилых высоток соперничал с сумеречным покрывалом обесцвеченных платьев. На неуловимые доли секунд яркие вспышки уличного освещения мелькали на тусклых тканях. Глухое безмолвие шумного города начинало пугать.

— Меня не интересует прозаическая реальность, — задумчиво ответил шоумен, — предпочитаю жить в той, где меня любят.

— О, если бы у всех в нашем мире имелась такая возможность, — сокрушенно произнес Амитас.

— Мир несправедлив.

— Именно поэтому я здесь.

Напротив Дин-Соя сидела качественная, детальная голограмма, не имевшая и намека на какое-либо свечение. Не было никакой смазанности, провалов или ряби от плохой передачи сигнала. Поражающие своей реалистичностью подробности обнажали каждый изъян, каждый бугорок, каждое несовершенство. Эта визуальная отточенность приводила в смятение. Будто рядом возник призрак из плоти и крови, раскрывающий свою сущность только при прикосновении к нему.

— Бороться с несправедливостью тяжело. Под силу ли это одному?

— Я вовсе не один, — слегка улыбнулся Амитас, — Со мной миллионы. И среди них я хочу видеть и вас.

На лице сорокалетнего мужчины, измученном длительным голоданием, виднелись многочисленные морщины. Словно сухая пергаментная бумага, кожа казалась хрупкой, тонкой и податливой. В полумраке она имела добротный землистый оттенок. Если бы зажегся свет, то можно было увидеть нездоровый коричневый румянец на острых скулах и темные фиолетовые круги под глазами. Жидкие каштановые волосы беспорядочными клочьями покрывали полу облысевший череп. Простое серое одеяние, сильно походившее на обычную мешковину, поглощало такое же костлявое, как и пальцы, тело. Сквозь эту обескураживающую, мученическую картину прорывалась необыкновенная простота внешнего вида духовного лидера планеты. Никаких дорогих украшений, пышных одежд и даже необходимых в обиходе портативных приборов. Что и говорить, на ногах Амитаса даже не было обуви. Длинные, кое-где израненные до крови ступни на этот раз не оставляли после себя кровавых следов. Как и не видели раскинувшегося города за окном помутневшие, печальные глаза Идама. За полгода он поменял уже третье тело, убитое отказами от принятия пищи. Неся на своем челе это непосильную ношу, он постился до самой смерти, страдая от нескончаемого голода. Эту жертву он посвятил миллионам тех, кто видел в нем своего вдохновителя.

— Я всегда был далек от политики, — засомневался Дин-Сой, — все это... Слишком мешает...

— Можете не продолжать, — заблестели глаза Идама, — Вы — чистое мастерство. Художник.

— Вы меня правильно поняли, — облегченно улыбнулся Дин-Сой, — Растворяясь во всей этой борьбе, теряешь... что-то...

— Легкость.

— Да.

Соперничая с далекими отблесками городского неона, красноватый блеск глаз Амитаса медленно усиливался. Прикрыв его иссохшей кожей тонких век, мужчина глубоко вздохнул. Тонкие венки вобрали в себя свечение. Появилось ощущение, что по ним течет не черная, а красная кровь.

— Не думаю, что без меня вы что-то потеряете, — после некоторой паузы сказал Дин-Сой.

— Ошибаетесь.

— Считаете меня особенным?

— Исключительным, — прохрипел Идам. — Без вас ничего не имеет смысла.

— Меня могут боготворить, но это не прибавляет навыков предводителя.

— Кумиры всесильны, — тон Идама стал тихим и вкрадчивым. — Вас услышат те, кто глух к моим призывам.

— Не верится, что такие есть.

— Какова сила духовных проповедей по сравнению с оглушительным блистанием зрелищ? — сухо и трескуче рассмеялся Амитас, — Они — истинная религия этого мира.

Внутреннее смятение, пришедшее на смену тишине, побуждало тело к движению. Замешкавшись, Дин-Сой хотел было встать, но все же передумал. Решив, что Амитасу доставит это много неудобств, мужчина подавил в себе этот сиюминутный порыв. Поэтому просто заерзал в кресле, тщетно пытаясь найти удобное положение.

— Вы хотите сделать меня лицом новой революции? — спросил он несколько возбужденно.

— Нет, — спокойно ответил Амитас. — Я хочу сделать вас символом новой эпохи.

Услышав эти слова, Дин-Сой невольно вздрогнул. Острые плечи пиджака, казалось, стали еще острее. Невидящий взгляд впился в полуосвещенные силуэты города.

— Мир слишком переменчив, — глубокомысленно продолжил Амитас, будто не замечая оцепенение собеседника, — Он не умеет ничего ценить. Никого. Вы на вершине очень долго.

— Слишком долго...

— Для этого мира — уникальность, — Амитас все более вкрадчиво вкладывал в уши очевидное, — Будет ли завтра таким же, как было вчера?

На этот раз Дин-Сой не удержался и встал. Слишком резко и нетерпеливо, чтобы это показалось вежливым. Чуть не задев рукой лица голограммы, он отошел на пару шагов. Достигшее апогея смятение не могло удержать тревогу души. Уже несколько месяцев Дин-Сою не давала покоя мысль о том, что близится закат его славы. С каждым днем, с каждым минутным ударом на часах ожидание неминуемой потери становилось все острее. Рейтинги кричали об обратном, но они менялись так же быстро, как и погода под переменчивым Марсианском небом. Тот, кто на вершине, рано или поздно с нее низвергался. Таковы были правила. Он ощущал это каким-то внутренним, глубинным чувством. Которое, к слову, его обманывало редко.

— Думаете, я смогу найти себе место в новом обществе?

— Вы начнете писать свою историю заново, — кивнул Амитас, — с чистого листа.

— Знать бы еще, о чем писать, — внимательно взглянул Дин-Сой на гостя, — А главное — для кого.

— Новые творения — новое общество. Никого из тех, кто его может разрушить, там быть не должно.

— Вы сейчас о людях, или о Тенях?

— Я не делаю различий.

Вернувшись обратно, Дин-Сой оперся руками о спинку стула и повис на ней всем своим стройным телом. Его определенно что-то беспокоило, но Амитас не спешил нарушать тишину раньше времени. Как проповедник он прекрасно знал, что слово приобретает золотой оттенок только тогда, когда сказано вовремя.

— Поддержать революцию — это пойти против Королевы, — с опаской сказал Дин-Сой. — А вы знаете, какими методами Великая Мать готова защищать свою Империю...

— Не беспокойтесь об этом. Все недопонимания с Великой Матерью все равно падут на меня, — проскрипел Амитас. — Строй Азари давно себя изжил. Он не делает больше ничего, только душит.

— Возвышение угнетенных, уничтожение несправедливости, — задумчиво произнес Дин-Сой, — Расцвет цивилизации...

— Полет к звездам... — мечтательно прикрыл глаза Амитас.

— Все это благородные стремления, — неуверенно кивнул шоумен. — Но стоят ли они жизни миллионов?

— Хотите вы этого или нет, миллионы все равно погибнут. Вопрос только — какие.

Оставив в покое спинку стула, мужчина разогнулся и повернул голову. На этот раз он взглянул не на город, а внутрь мастерской. Туда, где утратившие под натиском темноты свою яркость платья соревновались в молчаливости с миниатюрными катушками ниток. Казалось, внезапно открывшаяся истина была известна даже им.

— Потому что революция неизбежна, — выдохнул Дин-Сой.

— Именно, — довольно прохрипел Амитас, дождавшись-таки золотых слов, — Пока Азари пытается удержать власть и подавляет мятежи, храмовники поднимают голову.

— Но... тогда получается, что столкнутся три силы, — словно прочитал мысли проповедника шоумен.

— Когда в истории еще такое бывало? — с какой-то возбужденной радостью произнес Амитас, — Мы на пороге грандиозных исторических событий.

Сорвавшись с места, Дин-Сой присел на стул так же стремительно, как и встал. Только, прежде чем окончательно опуститься на гладкую поверхность мебели, он ненадолго завис в воздухе. Будто в этот самый момент обдумывал то, что хотел сказать. На секунду прищурив глаза, он пристально посмотрел на своего собеседника. В этот вечер шоумен вел себя совсем не так, как привык.

— Если и вам, и храмовникам так ненавистна Азари, то объединение сил бы многое решило, — осторожно произнес Шоумен и замолк в вопросительном ожидании.

— И потом делить власть с этими безмозглыми фанатиками? — будто оскалился Амитас, — Нет. У нас разные стремления.

— Я и сам не в восторге от таких мыслей, — посерьезнел шоумен, — но Азари очень сильна. Этот союз многое бы решил.

Тлевшие до сих пор красные угольки глаз Амитаса внезапно вспыхнули. Недолгое упорство шоумена в неприятном вопросе вызвало невольное содрогание всего иссохшего, немощного тела. Тщетно пытаясь подавить гневные позывы, проповедник сжал острые костяшки пальцев в костлявые кулаки.

— И что потом? — спросил он, не разжимая стиснутых зубов, — Вы спрашивали себя, какова будет реальность при их власти?

— Если честно, я об этом не задумывался, — ответил Дин-Сой, — слишком многое еще нужно преодолеть...

— А я вам скажу, — затрясся полулысый череп Амитаса, — Они сотрут с лица планеты все, чего мы добились таким тяжким трудом. Я добился... Пропадут Арены. Никаких имплантов, никакого выбора, никаких стремлений к физическому совершенству! Останутся только убогие догматы.

— Хотите сказать, что я больше не смогу вести свои шоу?

— Если бы это было большим злом... — загадочно ответил Амитас и сокрушенно опустил голову.

Взгляд непонимания сосредоточился на расстроенном проповеднике. На иссохшую кожу рук упали две небольшие слезинки. Великий Идущий плакал. Испытывая острое желание утешить гостя, Дин-Сой хотел было положить ладонь на его плечо, но не успел. Переняв инициативу, Амитас медленно протянул свои костлявые пальцы. Мягко взяв руку Дин-Соя, он легонько ее сжал. Опешив, шоумен вздрогнул. Последнее, чего он мог ожидать от голограммы — осязаемость.