Текст книги "Хроники Раскола (СИ)"

Автор книги: Алена Сказкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

– Не смей! – я забылся. – Именем эссы северного клана, я приказываю! Слышишь?!

Дракон, улыбаясь, залпом допил остатки.

Выдохнул. И без того тусклые глаза померкли, утратили последний свет. Рука бессильно упала. Пустая чашка покатилась по примятой траве, замерла отколотым краем вверх.

Марелон казался статуей самому себе, спокойный и величественный.

– Мертв, – констатировал южанин, бесцеремонно изучив тело. Пнул собственную полную кружку, расплескав содержимое. От прикосновения алого старый дракон утратил неподвижность, сполз, опрокинулся назад.

Бастион пал. Марелон тиа Исланд, Белый Тигр и Копье Борея, мастер северного клана, любитель чайных церемоний, шахмат и пустых разговоров, был мертв.

Осознание страшной истины медленно прокрадывалось внутрь, лишая воли, расползаясь оцепенением. За минувшие годы мне не раз приходилось провожать за край Небес товарищей и самому топтаться на пороге, я видел слепую старуху вблизи, играл с ней, был «на ты». Но Марелон… опытный наставник и друг, заменивший вспыльчивому птенцу отца, Марелон оставался последним, кто не бросил меня в отвернувшемся враждебном мире. И сейчас он был мертв.

Одиночество дохнуло в лицо стылым ветром безнадежности, безумия.

– Ты что делаешь?

Неаркет недоуменно обернулся к напарнику. Сильвер вылил последние капли ритуального напитка на недовольно зашипевшие угли и теперь примеривался к старому вязу.

– Собираюсь похоронить, как того заслуживает дракон. Помоги мне.

– Предателя? – скептически прищурился южанин.

– Мастера моего клана. Он был мастером и оставался им до конца.

Меня словно не существовало для карателей. А их не существовало для меня. Я неотрывно смотрел в умиротворенное лицо уснувшего навсегда друга. Замечал детали, на которые раньше не обращал внимания: высушенную как пергамент кожу, глубокие морщины в уголках глаз. По блеклым улыбающимся губам полз муравей.

Грохот рухнувшего дерева вывел из оцепенения. Неаркет, поминая Хаос и блажь упрямого напарника, волок мимо тяжелую раскидистую ветвь.

– Позвольте и мне присоединиться!

Дракон даже не обернулся.

– Хаос! Освободите, твари!

Каратели, занятые сооружением погребального костра, «не слышали» просьб. Я бессильно наблюдал, как быстро увеличивалась куча хвороста в центре поляны, как драконы бережно укладывали тело на ложе из дров. Стискивал зубы от очередного унижения – невозможности оказать последние почести моему родственнику, наставнику и другу.

Запылало вновь раздутое пламя, частично питаясь дровами, частично – магией. Искры устремились к почерневшему ночному небу, унося душу в Последний Предел, к зовущим в бесконечности звездам. Кружился, оседая на землю, пепел. Огонь дышал в лицо жаром. Черной зыбкой фигурой плавилось среди света тело Марелона, превращаясь в золу.

Сильвер затянул старую, как вечность, песнь.

– E’shron nih adel’e Mar’elon tia Island, relikt ali-v’uina tel’ Is…[1]

Я присоединился. Мы продолжили вместе.

– Nih adel’e Mar’elon, niha sei-rit, niha sei-ri, niha idmi’a Mar’elon. Yu sel’er’e-n’e-rohta oilrand-sel’. Yu wingai’e-rohta sky oil-chrono, yu wingai’e-rohta Dargon, greta fata. Yui wingai sar e kalmat. E nih… Nih ver’e yui liabrity. Nih simen’e aler’e niha tel’, nih simen’e sel’e olga itron-rohta, sel’e loshorta-oilrand. Nih simen’e yui e yu sitk’e nih!..[2]

Долгое время тишину нарушал лишь треск прогорающих веток, звон припозднившихся комаров да унылое уханье совы.

Наконец каратели повернулись ко мне, словно впервые заметили.

– Что будем делать? – поинтересовался южанин.

– Он чист, – качнул головой Сильвер.

– Надолго ли? – смуглый ухмыльнулся, подкинул вверх нож, поймал за рукоять. – Рано или поздно он снова возьмет в руки меч, и тогда проблем не оберешься. Не лучше ли воспользоваться шансом? Несусветная глупость – отпустить Демона льда на свободу, тебе не кажется? Совет поблагодарит нас за исправление его ошибки.

Острая сталь ласково, любовно коснулась шеи. Из глубины желтых кошачьих глаз, торжествующе потирая потные ладошки, скалилась смерть. Неужели мне суждено погибнуть так: не в бою, не на плахе – в глухом безвестном лесу, связанным, точно свинья! Рок, ответь, почему?! Почему Древние вмешались, подарив эту нелепую, наполненную мучениями и отчаянием отсрочку в несколько недель? Зачем эта бессмысленная агония?!

И для чего тогда, Хаос всех забери, пожертвовал жизнью Марелон?!

От абсурдности ситуации в груди рождался истерический смех, больше похожий на рыдания.

– Возьмите себя в руки. Противно смотреть!

Пощечина вернула на место ускользающий рассудок.

– Не нам рассуждать о правильности действия Совета, – Сильвер забрал нож у напарника. – Я уважаю решение мастера, а он защищал командора до последнего.

Сталь легко прошла сквозь веревки, освобождая.

– Вам лучше исчезнуть, эсса. Исчезнуть раз и навсегда. Чтобы кланы никогда больше не слышали вашего имени.

Каратели давно растворились среди ночной тьмы, а я по-прежнему сидел неподвижно, слепо уставившись в недостижимое небо. Нужно было идти: рядом могли бродить и другие отряды охотников – но шевелиться не хотелось. Ничего больше не хотелось.

Искусанные губы обожгла горькая соль. Я провел рукой по щеке, растерянно посмотрел на мокрую ладонь. Что это? Неужели… слезы?

По листьям, набирая силу, шелестел дождь.

***

Ливень не прекращался. Вода стекала по лицу, устремлялась за шиворот холодными змейками, хлюпала в прохудившихся башмаках. Подошва заскользила по обрюзгшей земле, я потерял равновесие, кубарем покатился в овраг, прикрываясь руками от несущегося навстречу чахлого кустарника.

К счастью, падать оказалось невысоко. Или к горю, учитывая преследующих меня охотников, полных решимости отомстить за смерть менее удачливых товарищей. Радовало одно: людям сейчас так же тяжело, как и мне. Нет, пожалуй, им все-таки легче.

Я лежал, пытаясь отдышаться, смотря в хмурое рано потемневшее из-за непогоды небо. Мне никогда не вернуться туда… Мелькнула малодушная мысль остановиться, встретить убийц. Не дождетесь! Слишком высокая цена заплачена за мою никчемную жизнь, чтобы покорно отдать ее в руки палачей Братства.

Я упрямо стиснул зубы, поднялся. Изможденное тело противилось, требовало отдыха: за четверо суток мне удалось перехватить не больше шести часов сна и те урывками.

По оврагу бежал разбухший от дождя ручей. От ледяной воды деревенели ноги, но идти по руслу было чуть легче, чем продираться сквозь бурелом и густые заросли орешника.

Просвет. Склоны сгладились. Осины расступились. Лес остался позади. Я замер на краю сиротливого, опустевшего после страды поля. Чернела земля, оплывшая, напитанная водой. В рытвинах блестели, отражая низко нависшие тучи, лужи. Вздрагивали одинокие забытые колоски. Уютным желтым светом мерцали окна изб впереди. Сквозь непрекращающийся шелест дождя слышалось требовательное мычание коровы. В воздухе чувствовался запах дыма от горящих в очаге березовых поленьев.

Я медлил. Приближаться к деревне было опасно, но идти дальше не хватало сил. Мне требовалось укрытие от непогоды: передохнуть, согреться, высушить промокшую насквозь одежду. Я минуту прислушивался к звукам леса за спиной, но лай смолк часа два как. Видимо, охотники потеряли след.

Перемахнуть через забор во двор крайнего дома не составило труда. Сидящая на цепи лопоухая дворняга угрожающе рычала, но сделать ничего не могла – не позволяла длина поводка.

Я отодвинул засов птичника: в сараях с крутыми скатами чердаки часто забивали соломой. За дверью темнел небольшой тамбур. В хлипкой клети справа взволнованно гомонили потревоженные куры. В загоне слева тяжело переступила коза.

Я подпрыгнул, подтянулся за поперечную балку. Догадка подтвердилась – все пространство между крышей и потолком было завалено сеном, лишь с краю оставался кусочек свободного места.

Разделся, кое-как выжал и разложил влажные вещи. Залез в стог. Сушеная трава кололась, зато дышала теплом. Дождь мерно стучал по крыше над головой. Окоченевшие руки и ноги отогревались, дрожь отпускала.

Прежде чем соскользнуть в глубокий сон, я успел подумать, что следует уйти до рассвета.

Голоса! Отчаянный лай собак!.. Я резко встрепенулся, выныривая из омута беспамятства, понимая: нашли! Подавив первый порыв судорожно облачаться в раскиданную по чердаку одежду, затаился. Прислушался.

Говорили двое. Мужчина, перекрикивая воющую свору, что-то втолковывал собеседнице, женщина неприязненно отнекивалась. Слова звучали неразборчиво, но судя по напряженному тону, согласия люди не достигли.

Шум стал удаляться, пока не стих совсем.

Дверь в сарай со скрипом открылась

– Выходи, гость непрошеный, званым будешь.

Я не спешил, просчитывая ситуацию. Хозяйка дома не сдала беглеца охотникам: либо не испытывала симпатии к Братству, либо, что более вероятно, надеялась извлечь какую-то свою выгоду. Прятаться дальше не имело смысла, она знала, что я здесь, и упрямство лишь подтолкнуло бы ее изменить решение. Обычный разговор не принесет вреда, в крайнем случае всегда можно заставить молчать ее силой.

Я спрыгнул на землю. Посмотрел в спокойные серые глаза. Женщина была немолода. Лет сорок, не меньше – дракон, за редким исключением, едва начинал считаться взрослым, самостоятельным, не нуждающимся в опеке семьи, человек уже прошел рубеж, за которым начиналось увядание. В уголках губ и глаз скрывались едва заметные морщинки. В толстой русой косе, перекинутой на плечо, проглядывала первая седина. Строгое овальное лицо, не до конца утратившее привлекательность, больше бы подошло настоятельнице какого-нибудь ордена благочестия, но судя по платью – простого кроя, но не достающего две ладони до земли – передо мной стояла обычная крестьянка.

– Так вот ты каков, дракон, – она в свою очередь внимательно изучила меня. Я ждал привычной неприязни, страха, но серые озера хранили спокойствие, словно она не понимала, что я легко сверну ей шею голыми руками. Нет, прекрасно понимала и не боялась, что только усиливало мою подозрительность.

– Что ж, заходи, – она отворила дверь, за которой темнели сени. Я помедлил, прежде чем воспользоваться приглашением.

В натопленной избе было пусто и тепло. Сразу начало клонить в сон, но я боролся, не доверяя неожиданной доброхотке, не желая очнуться в застенках Братства.

Лампадка под образами божка-покровителя дома едва светилась, больше намечая окружающие предметы, чем давая рассмотреть их. Половину комнаты занимала пузатая беленая известью печь с изразцами, рядом раскорячилась широкая лавка – сестрица той, на которую я уселся. Напротив, в углу, у входной двери, возвышался платяной шкаф, громоздились окованные железом сундуки, нависали полки с горшками. Мешок с корнеплодами свернулся у второго, разделочного, стола, левее – еще один шкаф с посудой и хозяйственными мелочами.

Женщина неодобрительно покачала головой – я здорово натоптал – исчезла в светлице. Мне удалось разглядеть кровать, где кто-то спал, прялку у окна. Вернувшаяся хозяйка прикрыла за собой дверь, протянула мне сложенную стопкой одежду, кивнула на закуток между печкой и стеной.

– Переоденься. А твое я прополощу и развешу – к утру высохнет.

Чужая рубаха жала в плечах, штаны наоборот оказались велики, пришлось затянуть поясок. Пока я облачался, женщина вынула из зева печи котелок с теплой картошкой.

– Почему вы помогаете мне? – спросил напрямую, не спеша притрагиваться к еде. Драконья кровь сжигала без вреда значительную часть опасных для людей ядов, но я больше не был драконом. А еще ходили слухи, что Братство придумало отраву, действующую именно на потомков Древних.

– Как тебя зовут? – вопросом на вопрос ответила женщина. Правильно истолковав мои сомнения, она демонстративно выловила из котелка картошину, обмакнула в крынку с растопленным маслом, начала есть. Под ложечкой засосало. Я непроизвольно сглотнул.

– Риккард… Рик.

– Так вот, Риккард, я считаю, что пролилось достаточно крови. И нашей, и вашей. Ты со мной не согласен? – женщина подперла щеку ладонью. В серых глазах отражался огонек лампадки, словно они сами мерцали внутренним светом.

Я угрюмо промолчал. Пока в подлунных королевствах существуют люди и драконы, кровь не прекратит литься.

– Этот взгляд… взгляд затравленного волка, и если охотники загонят зверя в угол, кто скажет, что случится? Не знаю, ждут ли тебя…

«Нет».

– Не знаю, терял ли ты друзей и близких…

«Вьюна. Кейнот. Марелон».

– На мою беду, ты пришел к этому дому. Я не хочу, чтобы в чужой войне случайно пострадали мои дети и внуки. Да и глупцы, преследующие тебя… их тоже будут оплакивать матери, жены, дети. Мы все – и драконы, и люди – защищаем тех, кто нам дорог. Как умеем.

Захлебываясь слюной, я, не в силах больше сдерживаться, схватил картошину, жадно вгрызся.

– Ты можешь остаться до утра, – женщина кивнула на завалинку. – Отдохни, выспись. Мой дом не причинит тебе зла. Надеюсь, и ты не принесешь нам горя.

Хозяйка поднялась, удалилась в светлицу, прикрыла за собой дверь, оставляя меня одного.

Подозрительность еще какое-то время боролась с усталостью, в конце концов, усталость победила. Забыв про осторожность, наевшись до отвала, я полез на печку, закутался в найденное одеяло. Дурманно пахло травами. От живота по телу расползалось приятное тепло. Минут пять я еще держался, вслушиваясь в шорохи на улице: барабанил дождь по тесу, шуршали мыши на чердаке, лениво брехала сторожащая дом дворняга. Потом сон сморил меня.

***

Бледное утро прокралось в окна, позволяя рассмотреть висящие над головой пучки мяты, мелиссы и зверобоя. Внизу, у разделочной доски, стараясь не шуметь, молодая женщина резала лук. Под ее ногами вертелась, требовательно мяукая, серая кошка-крысоловка. В соседней комнате спорили обиженные детские голоса. На улице кудахтали куры.

Картина была до того мирной, пасторальной, так разительно отличался от последних дней, наполненных бегством, дождем и воем гончих собак, что на мгновение показалась сном.

Я помрачнел, напоминая сам себе, что недобитый дракон никак не вписывается в будни приютившей меня семьи. А значит, скоро снова отправляться в путь, идти…

Куда?

Впервые с самого изгнания я задумался о будущем.

Недели после казни я безвольно, точно марионетка, подчинялся Марелону. Покорно волочился следом, не интересуясь конечной целью нашего путешествия. Если бы не дядя, упорно заставляющий меня жить, пожалуй, так бы и сдох, не сойдя с места за городскими воротами, куда бывших завоевателей, словно падаль, вышвырнули после ритуала и разъяснения тонкостей нашего нынешнего положения.

Потом Марелон погиб, а гончая свора охотников не оставила времени на размышления…

Что мне делать дальше?

Я посмотрел вверх, силясь разглядеть за ворохом трав, слоями досок и теса далекое небо, в которое мне уже не взлететь. Отсутствие привычной с рождения магии отзывалось почти физической болью. Занозой в сердце свербело знание, что я никогда не увижу родные башни Иньтэона. Даже в Алерот ход заказан. Мне некуда идти, некуда возвращаться. У меня больше не было дома.

Стук ножа по доскам предлагал простой выход. Один точный удар в сердце или, проще, в артерию на шее, и все кончится. Я качнул головой. Не решился тогда, в башне Ареопага, не смогу и сейчас. Закрыл глаза, удивляясь, не понимая проснувшегося во мне отчаянного необъяснимого желания жить, жить, несмотря ни на что.

Попытаться найти Вьюну, Кагероса? Дядя вскользь упомянул, что Повелителя ветров так и не схватили. Сумеет ли Альтэсса снять Печать? Я горько усмехнулся, отказываясь от пустой надежды: даже если кто-то из западных завоевателей бродит на свободе, вряд ли он рискнет связываться с клейменным. Скорей всего, заклинание действует как маяк – тогда я сам приведу войска Альянса к укрытию союзников. К моей драгоценной фее снегов. Вьюна… прощай, возлюбленная пери! Ради тебя самой, мне лучше забыть о чувствах, что были между нами. Ты заслуживаешь большего, чем искалеченный дракон.

А мне оставалось одно. Прорваться сквозь кольцо охотников, сбить со следа погоню, затаиться… смириться. Вычеркнуть из памяти кланы, проигранную войну, потерянную семью и дом. Думать не о Пределах и судьбе подлунных королевств, а об урожае на грядущий год и заготовках дров на зиму.

Повелитель Небес, эсса северного клана пасет коз, как обычный кмет! Я едва сдержал стон отчаяния. Самый разумный выход, единственный способ сохранить сейчас жизнь. Если осяду в глухой деревеньке, Совет убедится, что я больше не несу угрозы, и рано или поздно потеряет интерес.

Забыть… да, лучшее решение – забыть прошлое. Эсса Северного Предела Риккард тиа Исланд, сражающийся ради драконов и против драконов, погиб. Предатель, расколовший клан, Демон льда казнен. Крылатый Властитель умер месяц назад по приговору Совета. Есть только изгой Рик, бежавший от людей, спасенный людьми.

Дыхание близящейся зимы разливалось в воздухе. Надо двигаться к югу – там одиночке без роду-племени легче найти работу и продержаться до прихода тепла. Крупных городов, где встречаются драконы… лучше избегать.

Серые сумерки наступающего дня заполняли комнату, возвещая начало нового пути.

Мне предстояло учиться жить в чужом для меня мире.

Учиться жить человеком.

_______________________________

[1] Сегодня мы прощаемся с тобой Марелон из рода Исланд, достойный сын дома Льда…

[2] Мы прощаемся с тобой, брат наш, учитель и друг, покинувший земные дороги, навсегда возвратившийся в Небеса, под крыло Великого Отца-Дракона. Пусть высок и спокоен будет полет твой. Мы принимаем долг твой: смотри, как сберегут клан наследники твои и поведут к светлому будущему, к далекому горизонту.

Комментарий к Глава шестнадцатая. Жизнь

Дорогие читатели!

Если вам понравилась книга (а я смею надеяться, что это так), поддержите автора поднятыми вверх пальчиками и комментариями – это порадует муза и подарит мне стимул творить еще.

Хотите узнать, что дальше было с героями? Заглядывайте на официальную страницу автора на сайте Автор.Тудей: https://author.today/u/artalenka

Группа ВКонтакте: https://vk.com/alenka_tales

========== Приложение. Сага о принце Туране и драконьей деве Илоне ==========

На землях, где ныне князей как сорок,

Единой служили короне.

О дружбе и ревности важный урок —

История девы-дракона.

Заря занималась пожаров огнем,

Впитали кровь камни столицы.

Венчал узурпатор себя королем.

Гнала свора беглого принца.

Отвергнут и предан, вручив жизнь коню,

Оставив надежду и веру,

Туран, потерявший друзей и семью,

Метался в кольце диким зверем.

Дышала смерть в спину, свистела стрелой…

Не видя иного спасенья,

В край ведьмы Илоны свернул принц тропой,

Вверяя судьбу провиденью.

*****

В стороне болот средь глуши лесной

Обрела скрывище драконья дочь.

Я устала жить вечною войной,

Схоронила меч от людских глаз прочь.

Я устала пить кровь как горький мед,

Жизнь кидать, что медь, на весы судьбы.

В заповедной тьме пусть душа уснет,

Колыбельной стих шепчут мне дубы.

На моем крыльце ты нашел приют,

Зачернив рудой золото листвы.

Слова клятвы знал, помощь что дают, —

Подчинил себе дочь дракона ты.

Заблудился гон средь моих дубрав,

Заморочила – потеряли след.

Отпоила зельем из летних трав,

Исцелила раны, спасла твой свет.

Ты остался рядом, незваный гость,

Разделил со мной скромный хлеб и кров.

Ты обуза мне, словно в горле кость.

Ты опора мне, друг среди врагов.

Хороводы дней вьюги увели,

По весне капель, птичий перезвон.

Тишь да гладь кругом – счастливо живи…

Не дает покой тебе дедов трон.

Бредишь ты войной – я точу свой меч,

Древних клятв раба, разделю твой путь.

Безмятежность сна не смогла сберечь.

Видно, не дано судьбу обмануть.

День за днем опять месить пыль дорог,

Жизнь вверять клинку и дышать борьбой.

С давних пор драконов проклятый рок —

Лишь в посмертии обретать покой.

*****

Ветра дикотравья не носят оков,

Иное их имя – свобода.

Покинут уют заповедных лесов.

К владеньям степного народа

Лежит путь скитальцев. Прадедовских клятв

Туран требует исполненья.

Гневится конунг: «Бранный клич короля

В младенца устах – оскорбленье!

Коль силу равнин собираешь для битв,

Коль дерзко желаешь столицу,

Сражайся, щенок, или будешь убит!»

В суда круг выходит девица.

Потупив в смирении ложном глаза,

Илона не прячет оскала:

«Дозволь, князь коней, и мне слово сказать:

Правителю быть не пристало

Шутом для невежд. Вызов твой я приму,

Взыщу цену каждого слова!»

«Нагла девка! Добре! – глумится конунг.—

Победа твоя – мы готовы

Служить. Коли нет, станешь общей женой,

А принц твой – шакалов добычей».

Кивает Илона: «Рассудит нас бой,

Кто будет ловцом, а кто – дичью!»

*****

Если враг силен, взор не опускай:

Себе веры нет – не видать побед!

Скалит зубы рок. Просит крови сталь.

Режет по глазам солнца едкий свет.

Изничтожу я в сердце слабость-страх,

Запалю в душе удали пожар:

Отступает дрожь, меч ожил в руках —

Прадедов моих ненавистный дар.

Танец на струне – поединка ритм,

Захлебнулась степь, стих глумливый вой.

Улыбайся, враг! Ярость сотен битв,

Опыт сотен войн за моей спиной.

Хмурит грозно бровь выцветшая высь,

Клонится к корням пред грозой трава.

Поиграем, враг?! Что-то ты вдруг скис.

Видимо, не ждал встретить в кошке льва.

Видимо, не ждал… Вверх взлетает меч.

Гром гремит как смех. И дрожит земля.

Голова врага покатилась с плеч.

Славь, драконью дочь! Славьте, короля!

*****

Жар южных пустынь, холод северных стран,

Круты на востоке гор склоны —

Полмира объездил мятежный Туран,

Везде за ним тенью Илона.

Немало в часах убежало песка,

Ушли в вечность детские годы.

На битву за мир собирает войска

Наследный сын знатного рода.

Приветствуют принца торговец и кмёт,

От гнета прося избавленья.

Ведя в тайных играх коварный расчет,

Князья преклоняют колени.

Все ближе час мести, торопится принц,

Короной отцовскою грезит.

Не дремлют в столице, шлют алчных убийц,

Полнится ночь шорохом лезвий.

Бдит стража, своим командирам верна,

«Гостей» отпотчует мечами.

Считают потери. Отсрочки цена:

«Илона!» – немое молчанье.

*****

Отпусти меня! Не держи меня!

Птица поймана, тянет длани смерть!

Я еще дышу… Кандалы звенят.

Разомкните цепь! Отворите клеть!

Глохнет звук шагов, исчезает свет.

В казематах тьма, тьма в душе моей.

Я шепчу молитвы нелепый бред,

Составляю смету ушедших дней.

Ты ворвался в сон ветром штормовым,

Походя сломал хрупкий мой покой.

Звал своим клинком, стягом боевым…

Счастье обрела, странно, став рабой!

На улыбки грусть в памяти сменяй,

Жаль недолго, но сшита судеб бязь.

Не спасай меня! Позабудь меня!

Рушит узы клятв пред рассветом казнь.

*****

«Что девка тебе? Хочешь, выбери двух!»

«С мечом ловка? Воинов немало…»

Ярится Туран, к словам разума глух,

Отряд личной гвардии взял он.

Забыв о манящих чертогах дворца,

О долге пред ждущим народом,

В ловушку идет принц, не пряча лица,

Илону вернуть на свободу.

Князья, проклиная внезапную блажь,

Главами угрюмо качают.

Глумятся шакалы: «Теперь-то ты наш!»

Туран их с улыбкой встречает,

Льет в уши елей, сладкогласно поет,

Ключи подбирая слов к душам:

Блеск золота топит сердец слабых лед,

Иным титул с землями нужен,

А третьим понятен угрозы язык…

Без взмаха меча, без заклятий

Упали оковы. Туран – счастья миг! —

Илону сжимает в объятьях.

Расстались в ладу. Всяк обрел, что хотел.

Но после шептались в трактирах:

Глупца, кто колдунью обидеть посмел,

Не встретить под лунами мира.

*****

Раскрывает крылья седая ночь,

Падает росой, что сорочка с плеч.

Взял на ложе нынче драконью дочь —

Не смогла спастись, не смогу сберечь.

Кровью горизонт окропит заря:

Завтра будет штурм, завтра будет бой.

Я тону в глазах цвета янтаря,

Клятый ты мой принц, посланный судьбой.

Пальцев жаркий плен топит тела воск,

Страсти хриплый стон, нега или боль.

Не сдается жизнь. Чтоб не ведать слез,

Каждый миг, что дан, береги, король.

Жизнь желает жить. Встретим мы закат

Иль падем?.. Тревогу гони прочь вон:

Поцелуев сладких по венам яд —

Наконец я женщина! Не дракон.

*****

Как бьется о берег скалистый волна,

В морских далях силы набравшись,

Так бьется о стены столицы война.

Пылают и рушатся башни.

Трясется земля, требушетов страшась,

В чаду дымном прячется небо.

Не солнечный тракт, а кровавая грязь —

Таков путь, ведущий к победе.

Осколки костей и слез горькая соль

Ваяют подножие трона.

На приступ войска посылает король,

Твердыни сломить оборону.

Небес саван в клочья, земля на дыбы,

В глазах блеск безумный сраженья.

Качаются чаши в ладонях судьбы,

Кому-то суля пораженье.

Темнеет. Сменяется полночью день.

Покорные зову Илоны,

Ожившим кошмаром, покинувшим тень,

На город нисходят драконы.

Их страшен удар: наглецов не щадя,

Несется по улицам пламя…

«Король возвратился!» – герольды трубят,

И падает под ноги знамя.

Победе не маленький откуп отдан,

Ее удержать – платишь вдвое:

Отцовский престол занимает Туран,

Илону возносят героем;

Король нареченную к храму ведет,

Ее королевой звать хочет…

В обитель богов преграждает им вход

Вассальных князей сонм, грохочет:

«Драконов отродью на троне не быть!

Так велено древним законом.

Коль мир ты желаешь навек укрепить,

Возьми дочерь павшего в жены —

То путь, чтобы выбить все зубы врагам,

Заткнуть недовольные стоны».

Растерян. Задумчив. Согласен Туран.

Покорна, согласна Илона.

*****

Не невеста я, не жена, не мать.

Даришь ты другой ласки при луне,

Делишь ты с другой время и кровать.

Добрый мой король, ты не добр ко мне.

Я твой лучший друг, я твой верный меч,

Неподкупный страж хранит мир в стране.

Одно сердце я не смогла сберечь —

Отыскалась брешь в ледяной броне.

Прячу тоски яд я в тени ресниц,

Улыбаюсь я, хоть охота выть.

Я угрюмый вран среди светских птиц.

Добрый мой король… для чего мне жить?

Не среди небес, не в земных краях —

Мне уже нигде не найти приют.

Славы блеск – тщета, злата горы – прах.

О мечте ж моей песен не споют.

*****

Лукавая полночь, ей имя обман,

Скрывает и думы, и взгляды:

Не знает покоя декаду Туран —

Гуляют сыны ночи рядом.

Измены змею душат псы короля,

Огнем выжигают заразу.

В глухой тишине в тронном зале звенят

Слова, что страшнее проказы.

Герой умирает, но не предает:

Восславься в веках, дочь дракона!

Плескается в чаше отравленный мед,

Туран идет к верной Илоне.

Хвалебны волшебнице блеет народ,

Ее за окном подвиг главит.

Молчание патокой между течет —

Уже ничего не исправить.

Незримую связь нелегко разорвать,

В глазах живут тени былого:

Спасенье, сраженья, крылатая рать,

Любовь, что не ведала слова.

И губы шепнули: «Прощай. Долгих лет.

За крайней чертой буду ждать я».

Она исчезала с улыбкой, в ответ

Услышав: «Приду», – как заклятье.

Года, что мустангов табун, пронеслись,

Смерть ждет у подножия трона.

Слепые глаза смотрят в синюю высь,

Последним дыханьем: «Илона».

Илиан Туранский, XIV император Великой Рэм