Текст книги "Мой лучший враг (СИ)"

Автор книги: Алена Филипенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)

Глава 44

Все происходит как будто во сне. Я будто оглохла и ослепла. Ромка кричит мне что-то, и не сразу я понимаю, что нужно бежать к нему. Мы опрокидываем решетку, закрываем замки на ключ. Я все делаю на автомате, мой разум где-то далеко.

Ромка уходит, оставляет меня одну. Он сделал свою часть дела, и имеет право покинуть это место. Я не пойму, хочу ли я оставаться один на один со всем этим…

Я не подхожу близко к Яме. Не хочу, чтобы Оно видело меня. Наблюдаю издалека.

До меня доносятся ругательства и шум песка, скатывающегося вниз. И звуки ударов металла об металл.

Меня захлестнула волна странного чувства. Я поймала чудовище, оно мое! Мое! Что это за чувство? Власть, эгоизм, жестокость? Я обладаю чудовищем. Я могу сделать с ним все, что захочу. Я посадила его в клетку, теперь оно мое. Оно больше не причинит мне вреда.

Я подхожу чуть ближе. Оно может видеть меня. Теперь я слышу смех.

– Так значит, это твоя идея? Не ожидал. Честно, всегда считал тебя дурой. А придумать такой план… Снимаю шляпу, гном.

Оно издевается. Пойманное в ловушку, оно все равно издевается. Его не удастся сломать.

Снова накатила волна ненависти и отвращения.

– Ты – мое, – шепчу я себе под нос.

– А я-то думал, почему тебе все равно на всю эту бодягу с судом и прочим… Ты вела себя так, будто тебе нет дела до всего этого! Будто тебе все равно, что со мной будет! – кричит Оно из Ямы.

Делаю шаг вперед. Я стараюсь не смотреть Ему в глаза. Честно, я боюсь. Боюсь, что Его глаза все еще имеют надо мной власть.

– А ты продумала собственный план мести! Ну скажи же что-нибудь, ну?

В ответ он слышит мое молчание.

– Ты трусиха! – кричит он мне. – Ты даже боишься подойти! Ты всегда была запуганной мышью. Некоторые уже рождены для того, чтобы быть грушей для битья. Это ты и вся твоя смешная компания. Просто смирись с этим и лезь обратно в свой угол. Ты просто маленький грызун и никогда не сможешь стать хищником. Подойди же, ну! У тебя даже на это не хватает смелости!

Оно вызывает меня. Пытается спровоцировать. Я все еще стою далеко. Я не разговариваю с ним. Молчу.

Главное правило войны – никогда не разговаривай с врагом, которого ты собираешься убить. Этому правилу надо следовать всегда. Враг может провоцировать тебя. Пытаться вывести на разговор. Чтобы ты замешкался и потерял драгоценные секунды. Разговор делает врага сильнее.

Я не знаю, что со мной происходит. Будто какой-то монстр рвется наружу. На ватных ногах я подхожу к баррикадам. Достаю спрятанную там лопату. Беру из кармана тонкий шарф и обматываю вокруг лица.

«Что ты делаешь?» – с ужасом спрашивает внутренний голос.

«Молчи. Так надо», – отвечает ему сидящий во мне монстр.

Я подхожу к яме. Смотрю сверху вниз на свою жертву.

Оно усмехается. Оно совсем не знает меня. Не знает, на что я способна.

– Вот и умница, девочка, – слышу я ласковый голос. – А теперь открой эту чертову решетку и выпусти меня. И тогда уж мы поговорим.

Я зачерпываю лопатой песок и закидываю его сквозь решетку.

– Что ты творишь? Ты совсем больная? – кричит Оно с яростью и пытается закрыть себя руками.

Загребаю больше песка. Кидаю в яму. Смотрю на чудовище. Вокруг Него – облако пыли. В песке его волосы и одежда.

– Прекрати! Когда я выберусь отсюда, то убью тебя, слышишь? Я больше не буду тебя жалеть!

Оно пытается выбраться. Подпрыгивает вверх, хватается за решетки. Но Оно никогда не сможет открыть их. Бесполезно.

Продолжаю бросать песок.

Оно кричит. Бросает угрозы. Чтобы не слышать его, напеваю про себя детскую считалочку:

Раз, два, три, четыре, пять

Я хочу с тобой играть…

Оно смеется. Оно все еще ничего не понимает. Думает, что все это понарошку и несерьезно. Я и сама хочу так думать.

– Прекращай свои игры! – кричит Оно.

В ответ я бросаю в Яму полную лопату песка и камней. Несколько камешков ударяется о края решетки и отскакивают в сторону с глухим звуком.

– Ты сумасшедшая!

«Я знаю. Я такая же, как и ты».

Оно бросает угрозы. Все время повторяет «когда я выберусь, то…» То – что? Оно убьет меня? Я итак уже почти мертвая. Хуже уже быть не может.

Вскоре Оно начинает понимать, что ситуация становится довольно серьезной – чем больше песка падает в яму, тем больше Оно вязнет в нем. Решетка закрывает ему выход наверх.

И наконец-то я замечаю в его глазах тень страха. Я улыбаюсь– нельзя, чтобы Оно видело мои эмоции, но мою улыбку скрывает шарф.

– Прекрати, ну! Ну перестань уже! Чего ты хочешь? Чего ты хочешь добиться? Унизить меня? Запугать? Растоптать?

«Нет. Я просто хочу, чтобы тебя не стало».

Наступают сумерки. Очертания Ямы и баррикад постепенно стираются, их поглощает темнота.

Оно кашляет. Я слышу хрипы и свисты, вырывающиеся из его легких. Виной этому служит строительная пыль – она повисла над Ямой плотным облаком и не желает оседать. От кашля меня спасает шарф – вокруг меня тоже много пыли. Черная толстовка теперь сплошь белая, как будто в муке.

Снова опрокидываю в Яму лопату песка.

– Ты думаешь, я буду умолять тебя? Просить о пощаде? Ты не сделаешь этого. Ты всегда была слабой. Не сделаешь. Ты не посмеешь!

Оно выкрикивает эти слова, и в них я слышу тень сомнения. Да. Оно сомневается. Оно начинает понимать, что я способна на многое.

Теперь мы оба сходим с ума.

Оно смеется. Затем с ненавистью кричит мне что-то, пытается запугать. Его голос становится более прерывистым, слова даются все тяжелее. Оно плачет или мне это только кажется? Затем плач снова сменяется смехом. Оно говорит много всего, и каждый раз последующие его слова противоречат предыдущим.

– Что ты хочешь? – говорит Оно с мольбой в голосе. – Хочешь, будет суд. Они посадят меня на много лет, обещаю, ты не увидишь меня!

– Я собирался уехать! Дай мне просто уехать. Прошу тебя! – теперь в его голосе я слышу тоску и полную безнадегу. – Я больше не причиню тебе вреда, обещаю.

– Когда я выберусь отсюда, то убью тебя, слышишь? – выкрикивает Оно с ненавистью. –Никто тебя не найдет! Дай мне только выбраться, и я доберусь до тебя и до твоей маленькой компании! Вы уже трупы!

– Прошу, Тома, не молчи, скажи что-нибудь! Почему ты молчишь! Ну говори же, ну! Ты же несерьезно? Это все игра, верно? – его голос полон доброты, заботы и тепла. – Это же я, Стас, твой Стас. Я твой друг. Посмотри на меня, прошу. Я все еще здесь, я с тобой. Прошу, не делай этого.

Оно кашляет все сильнее и сильнее. Хрипы и свисты все громче. Оно скоро разучится дышать…

А я уже не могу остановиться. Я перешла за грань игры.

Сколько нужно времени, чтобы засыпать всю Яму? Загребаю лопатой песок. Опрокидываю в Яму. Снова и снова.

Оно замолкает – наверное, больше нет сил кричать.

Я смотрю на него. И вдруг что-то приковывает мое внимание. Что-то, от чего сердце замирает и внутренности будто выворачивают на изнанку.

Я замечаю на его шее тонкий красный шнурок. На шнурке – маленькая зеленая иконка. Иконка, черт возьми, та самая иконка, подаренная ему мной – сколько? – пять-шесть лет назад?

Я вижу маленькую девочку, зашедшую в деревянную часовенку. Она покупает подарок для своего друга – пластмассовую зеленую иконку. Она идет домой, смотрит на иконку и проводит пальцем по гладкой поверхности. С иконки на нее смотрит Святой Серафим – ее друга крестили в день этого святого…

Гладкая пластмасса, маленький зеленый квадратик. Она не знает, понравится ли другу ее подарок – никто из мальчиков, которых она знает, не носил иконок. Она вручает ему подарок. Ему нравится, он тут же надевает иконку. И говорит, что никогда ее не снимет.

Красный шнурок совсем обтрепался и поблек. Он носит ее, не снимая, все это время. Я не замечала этого, потому что он прятал иконку под одеждой. А сейчас она выбилась из-под толстовки.

Я стискиваю зубы и прикусываю язык. Рот наполняется ржавой кровью, хочется сплюнуть, но я не могу разомкнуть зубы. Глотаю соленую кровь.

Отхожу в сторону. Смотрю на лопату в своих руках. Я вижу в ней сейчас орудие убийства, как будто у меня в руках ружье.

«Давай же, ну! Доведи дело до конца! – приказывает мне мой внутренний монстр. – Соберись с духом и сделай это!»

Что такое мужество? Что об этом пишут в книгах?

Мужество, долг, честь, достоинство, уважение. Пустые слова. И пустые определения.

Собраться с духом и выстрелить, когда у тебя в руках ружье – это мужество? Нет. Поверьте, нажать на курок чертовски просто. Особенно если ты ждал этого момента столько времени. На это не нужно ни смелости, ни силы духа. Твой указательный палец просто дернется на автомате, мозг не успеет ничего сообразить.

Это не мужество.

Настоящее мужество – это когда ты убираешь ружье, так и не нажав на курок.

Яростно втыкаю лопату в землю. Но почему, почему все так происходит? Почему я все время бегаю по одному и тому же кругу? Дурацкая иконка… Она портит мне все задуманное.

Я бросаюсь вниз, на решетку. Вцепляюсь руками в прутья. Смотрю вниз. На него и его иконку.

«Здесь только ты и я. И между нами – наша боль».

Стас спокоен. Он больше не кричит и не плачет. Он просто ждет, ждет, что будет дальше.

Я слышу приглушенные удары сердца. Моего сердца или его?

Он поднимает голову наверх. Если он и удивился, увидев в моих действиях какие-то перемены, то не подал виду.

Он так близкой от меня… Его лицо почти соприкасается с моим. Он может протянуть руки сквозь прутья и задушить меня.

У него уставшие глаза. Он устал сопротивляться. Решил покориться обстоятельствам. Господи, это так на него непохоже…

– Я не знаю, что ты задумала, но знаю только, что это не выход. Точнее, это не твой выход. Это не спасет тебя. Поверь мне. Я проходил через тоже самое.

Стас морщится.

Господи, я совсем его не знаю… Все это время он тоже жил мыслями о мести. Может быть, искал тех людей, которые сделали это с ним. Превратили его в такое чудовище. Что стало с ним? Довел ли он до конца свою месть? Или решил все бросить? Это не имеет значения. Ведь месть не поможет все вернуть обратно.

Я смотрю на зеленую иконку, которая будто загипнотизировала меня. Потом смотрю в его глаза. Его взгляд спокойный, как вода в озере в безветренную погоду.

Я слышу только свое частое дыхание. Перед глазами все мелькает зеленая иконка.

Из-под моего капюшона выбилась прядка волос. Она спускается низко, до самой решетки.

Он протягивает пальцы в решетку. Осторожно берет меня за кончик прядки. Накручивает на палец.

– А я знаю твой секрет, – шепчет он ласково. – Я знаю, почему у тебя волосы вьются.

Смотрю на него. Дышу часто-часто, как будто сейчас умру.

– Ты все еще ничего не говоришь. Ведь нельзя разговаривать с врагом, которого ты хочешь убить, верно? Главное правило войны.

Он садится на землю, обхватывает колени руками. Больше не смотрит на меня.

Я встаю, отхожу на несколько шагов. Смотрю, как в небе проплывают облака. Интересно, Стас сейчас тоже смотрит в небо? Интересно, на что, по его мнению, похоже вон то облако? Для меня это просто белый пушистый комок.

У меня есть два пути. И сейчас я больше чем уверена, оба из них ведут к моей свободе. Но только один из них – правильный.

Да. Я больше не собираюсь быть никем.

Беру с земли ключи. Подхожу к решетке, открываю замок. Отбрасываю решетку в сторону.

Смотрю на него – он все еще сидит на земле, поднимает на меня удивленные глаза. Все еще ничего не понимает. Стас ошибся. Не разговаривать с врагом – не главное. А главное правило войны он забыл. Я напомню ему.

Я вздыхаю. Тихо говорю:

– Ты убит, Стас. Иди домой.

***

Мы выходим с промзоны – вся наша маленькая компания в полном составе. Они все поджидали меня неподалеку. Никто ничего меня не спрашивает, а я лишь коротко киваю им, показывая, что все в порядке.

Я открыла решетку и ушла сразу же. Я не знаю, что дальше делал Стас. Не знаю, о чем думал и куда пошел. Мне нет до этого дела. Я знаю только, что на короткое мгновение мне все же удалось его сломать. Он больше не посмеет тронуть кого-нибудь из нас. Там, в Яме, я навсегда рассталась со своими страхами. Мы больше не будем трястись от ужаса перед ним. И теперь мы будем скалиться в ответ.

В любом случае я больше не хочу думать о Стасе. Куда он отправится, как проведет свою жизнь. Сейчас я вижу перед собой моих маленьких мушкетеров, и я счастлива.

Мы идем и воспринимаем все вокруг как-то по-новому. По-другому слышим и видим, по-другому чувствуем запахи.

Мы идем, выстроившись в линейку, обнимаем друг дружку. Слева от меня идет Ромка, справа – Серега. Все по очереди пинаем по дороге какой-то камень.

Я понимаю, что надо что-то сказать.

– Говорит капитан космического корабля Энтерпрайз. Судя по датчикам, портал вывел преступника на одну из комет, где отсутствуют какие-либо формы жизни. Вокруг – один лед, температура на поверхности – минус двести градусов. Сердце преступника остановилось, он не выжил. Эксперимент провалился. Но я обещаю, что выведу вас с этой планеты. Я знаю, где выход. Ведь я все-таки ваш капитан…

Никто мне не отвечает. Но вдруг я замечаю, что объятия становятся крепче.

***

Вскоре по всему лесу вдруг раздастся оглушительный крик, и вместе с криком выйдет на поверхность вся застаревшая и загрубевшая от времени боль.

Где-то вдалеке на маленьком дачном участке, корячась на грядке и пропалывая морковку, чья-то бабушка вздрогнет от этого резкого звука и выронит из рук садовую лопатку.

Грибник в другой стороне леса, держа в руке крупный боровик, тоже услышит этот рев. От неожиданности он сильно сожмет в руке ножку свежесрезанного гриба.

Компания велосипедистов, неспешно ехавшая по лесной дорожке, притормозит, прислушиваясь.

Но все те, кто услышит крик, не забеспокоятся и не подумают бить тревогу. Они просто улыбнутся.

Где-то в глубине души, в подсознании, они будут знать, что означает этот рев, и кто его издает.

Это так кричит свобода.

Глава 45

Над головой – хмурые тучи. Я медленно раскачиваюсь, слышу лязг металла. Я сижу на цепочной карусели в парке. Карусель не работает – парк аттракционов закрылся часа три назад. Охранник сидит в своей будке на другом конце парка, но он не видел, как я перелезла через ограждение. Он не видит меня. Я прихожу сюда который день подряд, мне нравится ощущать тишину вокруг, нравится неспешно раскачиваться, сидя в пластмассовом кресле, слышать лязг железных цепочек. Мне чертовски нравится эта карусель. А еще я прихожу сюда, чтобы привести в порядок мысли. Разобраться с собой, подумать, что мне делать дальше.

Я смотрю вокруг. Свет от фонаря падает на карусель «солнышко». Я вижу теплую нарисованную улыбку в центре аттракциона. Карусель «ракушки» недалеко от меня. На нее свет не падает, и темные кабинки-ракушки в темноте смотрятся зловеще. Вдалеке – синяя будка охранника. До моей цепочной карусели свет почти не достает, но я могу разглядеть цвета. Мое кресло – зеленое. По кругу – красные, желтые синие сидения. Деревянный помост, ступеньки из гладкого металла.

Вокруг меня много разных каруселей… Мне хочется задать им столько вопросов, только, боюсь, они не ответят мне. Они, как и я, разговорам предпочитают молчание.

Я слышу шаги. Сначала я думаю, что это охранник заметил меня и пришел, чтобы сказать, что парк давно закрыт.

Но это не охранник. Даже в темноте я узнаю очертания фигуры. Узнаю эти волосы. Эту походку.

Я не вздрагиваю и не вскакиваю с места. Просто тяжело вздыхаю.

Стас. Он нашел меня. После того дня на промзоне я больше не видела его. И не знаю, хочу ли видеть снова.

Он молча поднимается по ступенькам. Глухие удары ботинок по деревянному помосту.

– Я следил за тобой. Знаю, что ты приходишь сюда каждый день. Тебе нужно побыть одной. Я не хотел мешать тебе. Но все-таки решился. Скоро я уезжаю, и подумал, что мне все-таки стоит попрощаться с тобой. А еще я хотел бы тебе кое-что сказать – я просто больше не могу держать это в себе. Мне нужно сказать тебе так много… Так что позволь мне остаться.

Я ничего не отвечаю, но напрягаю слух – Стас сидит довольно далеко от меня и говорит так тихо, почти шепотом, что приходится прислушиваться, чтобы не пропустить слова.

Он садится на диаметрально противоположное сидение от меня. Я не вижу его – нас отделяет центровой столб. Но я могу слышать его голос.

– Я мразь, да? Только мразь способна на такое. Мне нет прощения. Я такой, какой есть. Вряд ли я изменюсь когда-то, – говорит Стас, медленно раскачиваясь.

Я не отвечаю. Жду, что он скажет дальше. И прислушиваюсь к своим ощущениям – что я чувствую к нему? Злость, ненависть, отвращение? С удивлением понимаю, что больше не испытываю ничего этого. Я ощущаю только какую-то тягучую безнадегу, которая тянется где-то внутри подобно жвачке.

– Я знаю, что сломал тебя. Сейчас я вижу, что ты простила меня, простила в сотый раз, но… Ты никогда не сможешь забыть весь прошлый кошмар. Он никуда не денется. Я знаю это. Тебе будут сниться кошмары, будут приходить видения. Это можно только облегчить. Очень скоро я уеду, и ты больше меня не увидишь. Тебе так будет лучше. Так будет лучше нам обоим. Меня засунут в эту чертову исправительную школу. Что будет после, я не знаю. Но уверен, что больше не вернусь сюда.

Я думаю о том, какой она будет – моя следующая жизнь? Жизнь, где страхи и кошмары будут приходить только во сне? Где не нужно ежесекундно думать о побеге. Где нет войны. И жизнь, где не будет его…

Я сильно вцепляюсь руками в цепи. Стискиваю зубы. Хочется помотать головой, проснуться в завтрашнем дне в своей кровати, почувствовать аппетитный запах с кухни – бабушка наверняка готовит блинчики…

Некоторое время Стас молчит, видно, собираясь с мыслями, а потом продолжает свою историю:

– Я никогда не стану нормальным. Что-то внутри рвется наружу – это невозможно контролировать. Единственный выход – убраться отсюда подальше. Уехать из этого города, который я разрушил, и держаться подальше от людей, которых я сломал. Держаться подальше от тебя.

Последние слова он произнес с горечью. Неприятно закололо сердце.

– То, что происходит в голове... Это нельзя вылечить. Я просто люблю уничтожать все вокруг. Уничтожать то, что люблю. И меня тащит и плющит от этого. Мне просто нравится делать больно всем вокруг. Я уничтожил тебя, практически уничтожил свою семью. Отец ушел из-за меня. Мать… Да ты видела, в каком она состоянии. Из-за меня. И Янка… Янка ночами не спит, ей кошмары снятся. Плачет часто. Я всех достал. Вот такая я мразь.

Я молчу. Смотрю, как под фонарем пляшут тени – прямо под лампочкой кружит стайка мотыльков.

«Зачем? Зачем ты причиняешь близким столько боли?» – я хочу закричать, но по-прежнему молчу. Но Стас будто слышит мои мысли.

– Зачем мне нужно это? Вся эта жестокость.. Что это дает мне…

Он будто разговаривает сам с собой. Я не нужна ему. Он просто так же, как и я, хочет что-то понять в себе.

– Мать с тринадцати лет таскала меня по психологам. Именно в этом возрасте случился тот переломный день…

Стас, как и я, опасается говорить о «том дне» прямо. Как будто кто-то установил негласный запрет на любое упоминание о том случае. И негласный запрет даже на воспоминания. Он уже сказал сегодня так много и скажет еще много всего, но я уверена, что говорить о том случае он не будет.

– Тринадцать лет… Именно с этого возраста я стал причинять боль матери. Отцу. Младшей сестренке. Вообще-то всем вокруг, но в особенности близким. Ругань, наказания. Отцовский ремень. Ничего не помогало. Мать пыталась выяснить, в чем причина этого? Почему мне так нравится делать больно своим близким? Они таскали мне к психологу. На столе у него стоял маленький аквариум с рыбками. Эти рыбки мне очень нравились. Они были такие яркие, разноцветные. Конечно, они рассказывали врачам о том, что на меня напали, – Стас говорит с грустью. – Что мне причиняли физические увечья. В этом все дело? Ответ на жестокость жестокостью? И вот какой-то заумный докторишко сказал, что я это делаю для того, чтобы получить свидетельства своей значимости для них. Меня так взбесила эта фраза, что я взял аквариум и кинул его в доктора. Это был мой последний сеанс.

Я не хочу пропустить ни слова. Он рассказывает о другой стороне своей жизни – о той, которую я совсем не знаю.

– Я запомнил эту сложную фразу хорошо. Свидетельства своей значимости. Потому что не знал, что она означает. Потом появилась ты. И на тебя посыпалась большая часть всех моих ударов. Моя семья могла вздохнуть свободно. Они думали, я излечился. Как бы не так. Они просто не знали про тебя. И когда я стал изводить тебя, я вспомнил слова того докторишки. Через боль и страдания, которые я причиняю близким. Мне нужно было доказать самому себе, что я не один. Что я что-то значу для вас. Я не знаю, может быть то, что я признаю все это, значит, что я излечиваюсь. Что не все потеряно. Не знаю… В психологии я не силен, и честно, я думаю, что все это – полная хрень.

Я вздыхаю.

– Сначала я хотел жить только местью. О, сколько планов я вынашивал. Сколько часов убил, чтобы все продумать. А потом понял, что мне это не надо. Это меня не спасет. Ту жизнь уже не вернешь. И надо как-то вживаться в свою новую шкуру.

Стас прав. Месть не дает ничего. И сейчас мне тоже надо вживаться в свою новую жизнь.

– Скажи что-нибудь, не молчи! – говорит он громче.

Он встает с места. Снова глухие удары ботинок по деревянному помосту. Он подходит ко мне, садится на соседнее сидение.

Я закрываю глаза. Уйди. Исчезни. Растворись.

Открываю глаза. Нет. Он по-прежнему здесь. Сидит рядом. Не отрывает от меня взгляда.

Он протягивает руку и бегло проводит пальцем мне по ладони – прикасаясь еле-еле. Будто это не прикосновение, а дуновение ветра.

– Наори на меня, скажи, что ненавидишь… Мне так легче будет. Легче будет уезжать.

Но я не отвечаю.

Стас откидывается назад, отводит взгляд в сторону. О чем-то думает, а потом усмехается:

– Твоя попытка отомстить там, в Яме… Это заслуживает уважения. Я никогда не думал, что ты способна на такое. Я действительно сильно изменил тебя. К сожалению. Сидя в Яме, я действительно испугался. У тебя были такие глаза…Я подумал, что ты действительно сможешь… Осуществить задуманное. Я и не думал, что эта штука меня спасет.

Он дотрагивается до иконки на груди.

– А она действительно спасала меня много раз. Не давала мне совсем пропасть. Она как будто не давала тому доброму мальчику из прошлого, которым я был раньше, совсем исчезнуть.

Я закрываю глаза. Если бы я знала раньше про иконку… То, наверное, все бы шло по кругу снова и снова. И из этого круга мы бы никогда не выбрались.

– Я бы хотел больше рассказать о семье… О том, что происходило в нашем доме. Однажды я скинул свою сестренку с лестницы, потому что ревновал. А потом стал понимать своих родителей. Невозможно любить одинаково двоих детей, когда один из них нормальный, а второй псих.

Я вздрагиваю. Жестокость Стаса п отношению ко мне – это стало нормальным. Но его жестокость к другим, особенно к младшей сестренке – это пугает. Я не знала, что он способен на такое.

– Хотя я искренне пытался измениться. Когда еще моя семья не развалилась окончательно, я делал много попыток склеить ее. Хотя сейчас вспоминаю эти попытки и они кажутся мне глупыми. Чтобы объединить свою семью, мне нужно было для начала изменить что-то в себе. А этого я не мог сделать. Однажды я накрыл на стол к обеду, красиво украсил салфетками, аккуратно разложил приборы. Я был так горд собой… Но, знаешь, они даже не заметили. Хотя я ждал хотя бы улыбки… А еще как-то раз я сам сделал вазу, подарил маме, мама поставила ее в шкаф. Каждый день на протяжении многих дней, а может, недель, я открывал дверцы шкафа и проверял. Ваза стояла на том же месте. В конце концов я выбросил ее, а мама даже не заметила.

Он пытается говорить все это со своей фирменной усмешкой в голосе, показывая, что ему на все плевать, но я снова слышу горечь в его голосе.

– Я делал еще парочку жалких попыток… А потом бросил это дело. Мою семью уже никак нельзя было склеить. Она разбилась на кусочки. Это я разбил ее.

Мне действительно его жаль. Любой человек, даже самый жестокий, нуждается в поддержке близких. Нуждается в любви.

Стас продолжает говорить, но его голос меняется. Он становится мягче и теплее.

– Ты всегда была моим другом и даже больше чем другом. Ты была частью моей жизни. Мы всегда были с тобой вместе. Мы шли по одной прямой. Знаешь, я часто думаю о том, что было бы, если бы не было того дня. Мы и дальше бы шли также вместе. Я не стал бы тупым психопатом. Наверное, меня любили бы все. Учителя, ученики, да все вокруг. А мы бы с тобой были парой, самой красивой парой в школе. Мы были бы счастливы. Мои родители не развелись бы. Я бы рос в счастливой полноценной семье. Мать не запила бы. Сестренка все время бы улыбалась, а не заикалась от страха и пряталась по углам, как мышь. Я часто воображаю себе эту чертовски аппетитную жизнь, которая и сейчас, наверное, проходит где-то в параллельной Вселенной. Не со мной. Я бы очень хотел начать новую жизнь. Ты знаешь, парням вроде меня тоже надоедает бить, ненавидеть и крушить все вокруг. Они тоже хотят свой кусочек радости.

Я трясу головой. Не хочу думать над его словами. Не хочу представлять себе другую возможную жизнь. Ту, где мы бы шли рука об руку. Нет. Думать о ней, представлять себе ее – это слишком жестоко.

В моих глазах стоят слезы. Я закрываю глаза. Две горячих слезы медленно текут по щекам.

Стас говорит почти шепотом:

– Больше всего на свете я сейчас хотел бы пробраться в твою голову и узнать, о чем же ты молчишь, черт побери.

О чем я думаю? О том, что, может быть, если бы он рассказал мне все раньше, я бы простила его. Постаралась понять. И не было бы произошедшего в яме.

Я слышу шаги. К нам подходит охранник, просит покинуть территорию, так как парк давно закрыт. Стас подходит к нему, они о чем-то разговаривают. Затем Стас подходит ко мне.

– Я уломал его включить эту карусель для нас. А потом мы уйдем.

Я удивленно смотрю на него. О чем это он?

Стас смотрит на меня с надеждой.

– Мы даже в детстве не катались на аттракционах! Мы столько пропустили… Давай прокатимся! Забудем обо всем хотя бы на пару минут. Будет здорово, правда, здорово!

Я думаю над предложением. В конце концов, сейчас нам обоим нужно немного искренней и детской радости. Закрываю на поясе защитную цепочку.

Стас садится на кресло на другой стороне, чтобы наш вес правильно распределялся.

С каким-то радостным и волнующим чувством в груди я жду. Я слышу длинный сигнал, карусель трогается. Губы без моей воли растягиваются в улыбке.

Наши кресла поднимаются в воздух. Мы начинаем кружиться. Нас поднимает на небольшую высоту, но я могу видеть весь парк.

Мимо меня проплывают другие аттракционы, фонари, скамейки и дорожки. Я думаю обо всем хорошем, что у нас было со Стасом. О нашей дружбе, об играх, о наших маленьких обычаях и традициях.

Эти волшебные три минуты пролетают как короткое мгновение. Карусель останавливается, и я снова возвращаюсь к реальности. Думаю о том, что больше не смогу этого выдержать. Не смогу выдержать его взгляда и его слов.

Карусель еще не остановилась до конца, но я отщелкиваю цепочку, спрыгиваю с нее и ухожу прочь.

Я не хочу впускать этого человека в свою жизнь. Больше никогда.

Может быть, он что-то кричит мне. Может быть, повторяет мое имя снова и снова. Я не слышу его.

«Бросишь мне улыбку в окошко, когда я уйду?»

Нет. Не будет больше никаких улыбок.

Я ухожу, не оборачиваясь, а перед глазами стоит его лицо.

В его глазах я вижу Небо. Но это Небо теперь навсегда затянуто грозовыми тучами.