Текст книги "Мой лучший враг (СИ)"

Автор книги: Алена Филипенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

С той стороны послышалось шебуршение.

– Томочка, у тебя все в порядке? Что ты делаешь?

Слава богу, бабушка еще не знала.

– Ба, не выходи! – взвизгнула я и стала тереть надпись усерднее.

Но бабушка все равно вышла, у меня не получилось ее задержать.

Бабушка увидела все: надпись, презервативы, пакет и тряпку у меня в руках.

Я стыдливо опустила голову, не зная, что сказать.

Она все поняла. Зашла обратно за калитку.

Слезы хлынули из глаз. Я бешено терла надпись, но краска прочно въелась в металл.

Калитка открылась снова.

Появилась бабушка. Она протянула мне бутылку.

– Это растворитель, – сказала она.

Я молча взяла у нее из рук бутылку. Намочила тряпку. Дело стало продвигаться быстрее – буквы сначала смазывались, а затем стали исчезать.

Бабушка надела садовые перчатки и стала собирать в пакет презервативы. От этой картины мне стало очень стыдно. Щеки вспыхнули.

– Ба, я сама, ты иди, – сказала я.

Бабушка молча собрала все в пакет.

Потом села возле меня. Очень серьезно посмотрела на меня.

– Тома, знаешь, что самое главное в семье?

– Нет, – тихо ответила я. Мне не хотелось ее слушать. Мне было не до ее умных мыслей и размышлений.

–Я, ты, дедушка, мама, дядя Костя – мы все как один организм, понимаешь? Никто никогда так тебя не поддержит и не поможет тебе, как твоя семья. Проблема одного – проблема всей семьи. И не нужно прятаться от этого. Таков семейный долг.

– Но это только моя проблема, – сквозь зубы процедила я, яростно стирая слово «драная».

– Ты ошибаешься, – бабушка забрала у меня тряпку, оторвала кусок и вернула мне. Стала помогать оттирать буквы. – Семья – это несколько тел и одна душа. Не пытайся отделиться, у тебя не получится. Не пытайся расколоть эту душу. Душа одна. И ты ничего с этим не поделаешь. Никогда не пытайся отгораживаться от своей семьи. Проблема одного – проблема всех.

– Я просто… – сглотнула я ком в горле, – просто… – я стала заикаться от слез, – не хочу вас расстраивать.

– Ты расстраиваешь нас тем, что молчишь.

Слезы лились из глаз. Разговаривать было трудно – мешал ком в горле.

– И долго такое продолжается? – спросила бабушка.

Я молчала.

– Знаешь, я никогда не прощу себе этого, – продолжала она. – Никто из нас не замечал. Ладно мама, она далеко, но я… Что-то происходит с моей внучкой у меня под носом, а я вижу только свои пироги… Скажи, что мне делать? Как поступить? Рассказать все маме? Пойти в полицию, в школу? Как поступила бы на моем месте идеальная бабушка?

Я усиленно терла надпись.

– Идеальная бабушка… – промолвила я и замолчала. Во рту пересохло. Слова просто не хотели вырываться на свободу. Я глубоко вздохнула и продолжила, – Идеальная бабушка сделала бы вид, что ничего не заметила.

Молчание тянулось довольно долго.

– Я сохраню твою тайну, – наконец, ответила бабушка. – И не буду пытаться что-то из тебя вытянуть. Но я хочу, чтобы ты хорошенько подумала над тем, что я сказала. Тебе нужно решиться и все рассказать своей семье.

Мы оттерли надпись. Убрали все. Вошли в дом.

Бабушка больше ни о чем не спрашивала, не задавала вопросов. За это я любила ее.

Я знала, что она никому не расскажет. Это бы ничего не дало. На секунду я задумалась о том, что было бы дальше, если бы бабушка рассказала им. Вот она закончила свой рассказ. Остальные накидываются на меня, начинают мучить и расспрашивать. Дедушка берет лом и начинает кричать, что проломит голову «этим малолетним ублюдкам, которые обижают его внучку». Мама с дядей Костей задают вопросы. Они пытаются выяснить, кто это сделал. Чтобы потом как следует все обдумать и разобраться в ситуации. Они будут долго ходить по школе и разбираться. Вести нудные беседы, задавать вопросы учителям и ученикам. А я буду медленно сгорать от стыда и унижения.

Но этого не будет, потому что бабушка ничего им не скажет.

Я собрала в рюкзак кое-какие вещи, одела грубые осенние ботинки и толстую болотную куртку и выбежала из дома. Я позже позвоню бабушке, совру, что на все выходные остаюсь ночевать у Дашки. А у мамы были большие планы… Она хотела сделать шашлыки и сходить со мной в кино и торговый центр. Купить мне какие-нибудь шмотки в честь дня рождения и просто прогуляться со своей дочкой.

Все отменялось.

К Дашке я не шла. Куда же я шла так уверенно? Я не знала. Я шла по дороге, потом свернула по тропинке к рельсам. Здесь был магазин. Не очень понимая, что я собираюсь делать, я зашла в него. Очень маленькое и душное помещение, и народу в нем набилось очень много. Все стеллажи заставлены алкогольными напитками. Теперь ясно, с какой целью обычно приходят покупатели. Мужчина, через два человека стоящий от меня впереди, купил две бутылки водки. Дальше компания приобрела несколько бутылок вина и пива. Потом грузная женщина взяла две бутылки коньяка. Я не стала выбиваться из толпы и купила бутылку шампанского. Правда, немного подумав, взяла еще маленькую шоколадку, жвачку и еще одну бутылку шампанского. Нечего выделяться из толпы – здесь никто не берет по одной бутылке… Вышла из магазина и прошла немного вдоль железной дороги. Здесь рельсы пересекала речка. На этой речке летом все купаются. И мы со Стасом тоже купались здесь в детстве. Мы были так счастливы тогда… Как же я хочу вновь почувствовать хотя бы маленький кусочек того прошлого счастья! Хотя бы увидеть одним глазком… Вот, куда я хочу. Мне необыкновенно хотелось вновь увидеть эту речку. Я свернула с железной дороги и пошла по тропинке вдоль нее. Дошла до моста. Мост, за ним – большая труба. Мы обожали лазить по ней в детстве и прыгать с нее в воду. Я осмотрелась – мерзлая земля и сухая трава. Летом вся маленькая полянка возле моста застелена полотенцами и подстилками. Все купаются здесь. Сейчас полянка была абсолютно пуста.

Я достала шампанское и бросила рюкзак на землю. Села, открыла бутылку. Я ни разу в жизни сама не открывала шампанское, боялась, но очень хотела. И вот теперь открыла. Пробка даже не вылетела, и это меня немного расстроило. Я ожидала мощного хлопка.

В небе летали голуби. Белые голуби. Они кружили стаей, держались близко друг к другу и летали кругами. Наверное, здесь рядом кто-то держит голубятню.

Я посмотрела на бутылку. Зеленое стекло, обернутое золотой фольгой. Почему-то я вспомнила шампанское, которое бабушка давала нам со Стасом в день нашей «свадьбы». Конечно, шампанское было не настоящим, вместо него бабушка налила нам персиковый компот. Но мы тогда пили и думали, что оно настоящее. Мы были такими важными тогда – нам дали шампанское! Мы пили его, как настоящие взрослые. Я помнила вкус персика.

С днем рожденья, Тома. Чтобы пожелать самой себе? Счастья, здоровья? Слишком банально.

Я пожелаю себе побольше хороших людей в жизни, их мне как-то не достает…

Я отпила глоток. Конечно, не самое лучшее, но и не самое плохое. Сладкое и довольно приятное. Во рту стоял фантомный привкус персикового компота.

Раньше я бы до такого не додумалась, что можно вот так просто взять и уехать самой черт знает куда и сидеть и напиваться в одиночестве.

Жалко я не купила стаканчик… Непривычно пить без стаканчика…

Я сделала пару глотков. Тепло.

Я сидела на холодной земле. Смотрела вдаль, на голые березы, на реку. Быстрые потоки реки издавали мерное журчание. По берегам водную гладь покрывала тоненькая корка льда.

Огромная куртка закрывала бедра, и холодно мне не было.

Я достала наушники и включила музыку. Сейчас подошла бы какая-то тихая и спокойная мелодия…

По радио играла песня сплина «Романс». Отлично, медленная мелодия как нельзя подходит для данной обстановки. Эта песня из кинофильма «Живой», я смотрела его, и он мне очень понравился. Фильм о парне, который вернулся с войны. Этот фильм о грехе и совести, о раскаянии, о дружбе. Мне очень нравились привидения, умершие солдаты, сопровождавшие героя на протяжении фильма.

Вся ситуация казалась мне очень странной… Но мне нравилось. Это не самый плохой мой день рожденья.

Что это? Первый шаг к новой жизни? Какой-то протест старым устоявшимся принципам? Я пока что не знала.

Я просто сидела на земле в полном одиночестве с видом на реку и березы.

Я делала глоток за глотком и уже не понимала, сколько я выпила. Вслед за первой бутылкой пошла вторая.

Вдруг пошел снег. Снег в начале ноября? Это странно! Насколько я помню, в последние года в начале ноября мы любовались мерзлой черной землей. Может быть, мне только кажется? Но нет, и вправду шел снег!

Я легла на снег и смотрела, как мокрые хлопья падают с бело-серого неба. Некоторые тяжело хлюпались мне на лицо, и, смешиваясь со слезами, растекались по нему холодной лужицей.

Очень хотелось спать…

Все вокруг было хмуро-серым. Земля, деревья, дома, небо. И непонятно, где горизонт.

Было так тепло, и спокойно. Так тихо, что я слышала легкое шуршание падающих с неба хлопьев.

Привет… Мы будем счастливы теперь и навсегда…

Я стала проваливаться в бесконечную серость, и откуда-то из далекого далека до меня стали доноситься голоса.

– Серег, а я говорил тебе, что зимняя рыбалка в ноябре, да и еще в темноте – это не самая лучшая твоя идея. Где ты тут лед видишь?

– Прекрати ныть, Антон. Надоело мне твое нытье, запредельно надоело! Сейчас вот мы туда встанем и нормуль. Еще не ночь, сумерки.

– Ага, и поплывем. На льдине. А мама услышит, а мама придет, а мама меня непременно найдет…

– Не поплывем! Я все четко рассчитал! Не придерешься! Все будет перпендикулярно!

– Ага, слыхали мы про твою перпендикулярность и маленькие технические ошибки…

– Тут не будет ошибок! Гарантирую! Полезли.

– Блин, Серег! Тут по колено воды! Почему нельзя все делать в свое время? Идти на зимнюю рыбалку зимой, например…Я не хотел ТАК проводить свой первый день каникул!

– А так интересней!

– Я туда не полезу, я утону!

– Тох, да что ты ноешь все время, как девчонка? Задолбал уже! Ноешь и ноешь…Хоть раз бывало, чтобы тебе что-то нравилось?

– Я не ною. Я говорю тебе факт. Где Цапа? Надеюсь, он дачу закрыл? Убью, если не закрыл.

– Эй, пупсики, я иду к вам!

– Ты закрыл мою дачу?

– Закрыл. Эх, запевай нашу! По улице шагают в ногу мушкетеры короля-я-я-…

– Атос! Портос и Арамис! А где гасконец?

– Слышьте, пасаны…

– Ну е-мое, Тох, ты всегда нам всю песню портишь… Чего там у тебя?

– Я, кажись, нам гасконца нашел…

– Чего-о?

– Там какое-то тело…

– Тело? Где?

– Вон лежит, на берегу.

– Дай посмотреть. Ух ты! Трупак! Пойдем потыкаем его!

– Хм, это не трупак. Живой. Это какой-то бомж.

– Серег, он живой?

– Вроде.

– Жалко. Что будем делать?

– Не знаю… Слушай, да это не бомж! Посмотри на лицо! Это девушка!

– Ого! И чего она тут разлеглась? Что нам с ней делать?

– Не знаю…Я не знаю, что делать с девушками, которые лежат без сознания на берегу реки.

– Бомжиха эта?

– Да не бомжиха она!

– Бомжиха. Пьяная бомжиха. Не знаю…Сложно сказать. Вижу только, что маленькая она, по возрасту.

– Мне кажется она красивая.

– Красивые девушки не бухают в одиночестве в грязи.

– А что они делают?

– Ну, с крутыми парнями разъезжают где-нибудь на крутых тачках.

– Может, у нее случилось что? Слушай, лицо знакомое. Кажется, я ее знаю…

– Ром, ну откуда ты можешь ее знать?

– Нет, я точно ее знаю!

– Цапа, я на нее посвечу, чтобы ты ее получше увидел. Ну? Цапа? Рома, что с тобой? Ты чего замолчал? Ты как привидение увидел! Цапа, ты оглох? Скажи, что нам теперь с ней делать? Ром!! Ром! Скажи что-нибудь!

– Хм. Пацаны, кажется, мы и правда нашли себе гасконца.

Глава 22

Когда я проснулась и открыла глаза, надо мной нависали лица. Незнакомые мальчишеские лица. Я растерянно хлопала глазами.

Я была в помещении… В чьем-то доме.

Я лежала на кушетке или диване – не могла сразу разобрать.

Веснушчатый паренек лет двенадцати улыбался мне. Улыбка у него растянулась до самых ушей.

Вдруг он неожиданно заорал звонким детским голосом:

– Цап!!! Гасконец проснулся! Беги скорей сюда!

Второй мальчишка смотрел на меня хмуро. Он выглядел постарше первого – на вид ему было лет четырнадцать. Узкое лицо, крупные лошадиные зубы.

В комнату вошел третий. Я сразу узнала его.

Рома. Рома Цаплин. Мой одноклассник. Сосед по шкафу и брат по несчастьям.

– Привет, гасконец, – он подошел ко мне.

– Привет, – ответила я и приняла сидячее положение. И сморщилась от резкой боли в голове. – А почему гасконец?

– Песня такая есть. Про мушкетеров. Их трое. А потом появляется гасконец-Д'Артаньян. Вот, нас всегда было трое. А теперь мы нашли гасконца. Водички? – Рома протянул мне стакан воды, я схватила его, жадно прижалась губами и осушила его в несколько глотков.

Мальчишки засмеялись.

– Где я? – спросила я. Голос вышел каким-то хриплым.

– У Антона на даче, – ответил Рома. Кстати, Антон – вот.

Он указал на хмурого парня с лошадиными зубами.

– А он – Серега.

Гордым прозвищем «Серега» Рома обозвал того маленького веснушчатого паренька.

Серега мне понравился. Он смотрел на меня такими чистыми и прозрачными глазами ангелочка. Светло-русые волосы дополняли сходство.

– Мы подобрали тебя на реке, – сказал Серега. – Ты валялась там, мы уж подумали, что мертвяк.

Я осмотрелась по сторонам. Я находилась в какой-то огороженной нише. Слева от меня было окно, справа скошенной стеной надо мной нависала обратная сторона лестницы. Впереди стоял стол. За лестницей, в глубине узкой комнаты, стоял второй стол, умывальник и холодильник. Мебель вся старая, потертая, стандартная дачная обстановка.

Я почувствовала какой-то странный запах. Как будто псиной пахнет. Я взяла рукой прядь волос – так и есть, псиной пахли волосы. Они все были все в перьях и какой-то липкой гадости.

– Псарней пахнет, да? – полюбопытствовал Серега. – На этой кушетке обычно Кокс спит. Это Тохин пес.

Я хмыкнула. Ну, спасибо, мальчики! Выделили мне просто королевскую постель!

Я потрогала липкие волосы.

– Липко, да? – с сочувствием произнес Серега. – Это мы тебя когда несли, что-то задели со стола. И вылилось на тебя. Так что извини!

Я тяжело вздохнула.

–Меня зовут Тома, – вспомнила я, что еще не представилась.

– Знаем, – пискнул Серега. – Цапа, то есть Рома, уже нам рассказал. Ну, что вы из одного класса. А еще, что вы вместе прятались в шкафу.

– Я смотрю, с вами он более разговорчивый, чем со мной в школе, – усмехнулась я. Серега засмеялся.

– Ну, мы же на войне. А на войне нужно поменьше говорить. Везде враги.

– На какой войне? – удивленно спросила я. Я думала, что мысли о войне приходили в голову только мне.

– Так, мы есть будем сегодня или нет? – перебил беседу голос Рома, – Антон, у нас осталась какая-нибудь еда?

Антон с Цапой ушли за лестницу и стали шебуршиться под столом. Я заметила, что Антон хромал на левую ногу.

– Умывальник – вон там, только ты его поддерживай одной рукой, а то, когда вода льется, он с гвоздя сваливается, – Серега стал объяснять мне здешние распорядки, – а в туалет приходится на улицу чапать. Вот только там досочка одна сгнила, третья по счету от рулона с бумагой, ты смотри, не наступай на нее, а то отправишься в путешествие в запредельную бесконечность…

Я кивнула. Третья досочка от рулона. Я запомнила.

Я подошла к умывальнику, и, придерживая его одной рукой, кое-как умылась и прополоскала рот зубной пастой.

Затем присоединилась к мальчишкам и стала лазить под столом и по шкафам в поисках еды.

В шкафу мы нашли пару банок тушенки, а под столом мешок с картошкой.

– Вот и еда! – обрадованно воскликнул Серега, – сейчас наварим картохи да с тушенкой! Ммм…

– Голодно, что аж селезенка бьется! – бодро выкрикнул Рома. – Это мой батька любит повторять!

Рома перелил воду из канистры в красную кастрюлю, которую мальчишки почему-то звали дамой.

«Подайте сюда даму!»

«Поставьте даму на огонь!»

«А дама не выкипит, если поставить ее на самую большую конфорку?»

Потом мы быстренько почистили картошку и поставили и кинули ее в кастрюлю. Простите, в даму. Когда она сварилась, Рома слил воду, Антон открыл банку тушенки и вывалил ее в следом за картошкой.

– Теперь это как-то надо потолочь, – задумчиво произнес Антон.

– А мой батька рассказывал, что в молодости мог сырую картошку раздавить руками! И она у него схлопывалась и становилась как вареная! Сейчас покажу, только я на сырой не умею…– Рома запустил руки в кастрюлю.

– Эй-эй! – запротестовал Антон. – Убери свои грязные руки от нашей дамы! Вон, дама вся покраснела!

Рома обиженно надул губы и убрал руки.

Мы облазили всю кухню сначала в поисках толкушки, а потом перерыли все еще раз, уже ища что-нибудь, что могло заменить толкушку. Но ничего не нашли. В конце концов, мы стали использовать с этой целью бутылку из-под пива. Как следует промыв, мы пустили ее в дело. И вскоре блюдо было готово. Мы сомнением смотрели на буро-серую массу в кастрюле.

– Выглядит как-то не очень, – сморщилась я.

– Ну, как говорит мой батька, обед брюха не ищет, хлеб за брюхом не ходит! – сказал Рома и стал придвигать кастрюлю ближе к себе.

Мы сели за стол, навалив каждому в тарелку по кучке серой жижи.

Все тоже сначала подозрительно смотрели в тарелки, нюхали бесцветную массу и тыкали в нее вилкой. Но на вкус было очень даже ничего.

За едой я возобновила наш разговор, который мы прервали из-за готовки.

– О какой войне вы говорили? – спросила я.

Серега серьезно посмотрел на меня.

– Рома рассказал нам про тебя. Что тебе тоже приходится… Убегать. От них. Как и нам. Так что мы все здесь в одной лодке. Война... Несладко нам приходится, запредельно несладко!

– Убегать… От кого? Какая война? – мне нужно было услышать это от них. Я хотела убедиться. Неужели все здесь – как и я – стали жертвами садистских проделок Стаса?

Наступила неловкая пауза. А потом Серега громко воскликнул:

– Война с падальщиками!

– Койоты, – прошептала я. Стас и его стая. – Неужели их до сих пор так называют?

– Откуда знаешь, что до сих пор? – подозрительно покосился на меня Серега. – Цапа сказал, ты же вроде новенькая в этой школе?

– Я уехала на три года. С первого по пятый класс я проучилась в ней.

– Но падальщики появились позже, – Серега стал загибать пальцы, считая года.

– Не имеет значения, – быстро сказала я. – Не хочу даже слышать о Стасе. На время каникул я хочу забыть его имя.

– Ха! ты что, думаешь, они нападают только в школе? – усмехнулся Рома. – Улица – вот инструмент для воплощения основных их садистских фантазий. Школа ограничивает во многом. А на улице можно спокойно бить, резать, вешать, топить – и никто тебе и слова не скажет. Наш городок маленький, от них негде спрятаться. Они везде тебе достанут.

– Меня пока никто не вешал, – покачала я головой. – Пока что только достают… На стороне. Расклеивают фотографии, распространяют грязные слухи, сплетни.. Видео пересылают.

– Еще повесят! – успокоил меня Серега. – Они всегда начинают с этого. С интернета и телефона. Знаешь, зачем?

– Отделить овечку от стада, – вздохнула я.

– Ну, типа того. А нападут они позже. Так что жди.

– Ну, спасибо, успокоил, – усмехнулась я.

– Не переживай, – с жалостью посмотрел на меня Рома. – Сейчас – поздняя осень. Хищники впадают в спячку. На улице они тебя не тронут до самой весны. Пока не стает снег. Могут тронуть только в школе, но то, что они делают в школе – это цветочки. Ты еще не представляешь, на что способен Стас Шутов.

Я сглотнула. От его слов по телу пробежали мурашки.

Серега, услышав последние слова, комично затрясся всем телом, засунул руку за ворот футболки и зачесался.

– Ууух, у меня от этого имени и фамилии мурашки бегают и все тело чешется. Скажи это еще раз!

Рома выкрикнул:

– Стас! Стас Шутов!

– Уууух!! – Серега задрожал и зачесался с удвоенной силой. – Еще!!

– Стас Шутов! Стас Шутов! Стас Шутов!

– Ууух! Ууу-ррр!!!! – Серега с ожесточением чесал себя всего.

– А ну прекратите фигней страдать, долбокряки!– грубо прикрикнул на них Антон.

– А мой батька говорит, что чесаться полезно, – обиженно пробормотал Рома, – батька говорит, что если много чесаться, можно не мыться!

Он зашипел Сереге на ухо:

– Стас-с-с Ш-ш-утоф-ф!!!

Серега запустил обе пятерни в волосы и стал начесывать голову.

Антон хлопнул по столу. Мальчишки перестали дурачиться и занялись едой.

– Что же он может сделать такого кошмарного? Что может быть хуже того, что он уже настроил против меня всю школу?

Мальчишки задумались.

Антон сказал:

– Ну, пока что не всю… Мы, например, даже не в курсе, что с тобой там происходит. А на счет того, что может быть хуже… Хм. Стас однажды так вывернул мне пальцы рогатиной, что они теперь не складываются. Смотри!

Он показал мне сложенные вместе указательный и средний пальцы. Они и правда были странно вывернуты и не соприкасались.

– А мой зад, – пискнул Серега, – уже столько раз испытывал горечь столкновения с его тяжелыми ботинками, что уже стал тверже чугунной сковородки! Хочешь потрогать?

– Нет, спасибо, – быстро сказала я.

– А еще он мне бок поджег, – Серега задрал футболку и продемонстрировал здоровенный шрам в области ребер.

– А меня он однажды башкой в костер сунул, – сказал Рома. – У меня до сих пор брови не могут отрасти, видишь?

Он пошевелил своими половинчатыми бровями, на которых я смогла разглядеть маленькие шрамы.

– А с Антоном они знаешь, что сделали однажды? – спросил Серега, давясь от смеха. – Затащили в туалет, нарисовали ручкой на лбу член и заставили на камеру говорить… Эээ… Тох, чего ты говорил? Меня зовут Антон Чернышев, и я хромой член. Так вроде?

Серега с Ромой засмеялись. Антон сидел чернее тучи.

– Это видео потом всем передали.

– А что, если бы он не согласился говорить? – спросила я.

Антон криво усмехнулся.

– Они обещали сложить мне рогатиной еще два пальца. А мне и имеющихся двух хватило!

– А Ромку, – Серега продолжал давиться от смеха, – поймали как-то, сунули в руки табличку со словами: «Я дрочу на Нину Григорьевну» и сказали улыбаться. Чем-то тоже пригрозили. Его пофоткали, а фотки потом расклеили по учительской. Вот такие дела.

– А Сереге, – подал голос Ромка, – Сереге на камеру труселя на башку натянули. А у него они такие смешные, с человеком-пауком. Красненькие. Было очень смешно.

– Больно, между прочим, – обиделся Серега. – Все потом натерлось и покраснело. – Да, вот сейчас если рассуждать, дык все таким смешным кажется. Но в тот момент не до смеха, запредельно не до смеха. А иногда они вообще зверствуют, когда у них плохое настроение и им нужно на ком-нибудь оторваться.

Наступила неловкая пауза.

– А тебя-то он за что? – Серега с жалостью посмотрел на меня. – Он, конечно, с девчонками не церемонится, но так жестоко с ними не обращается.

Я неопределенно пожала плечами. Засунула в рот полную ложку картофельно-тушеночной массы.

– Цап, ну-ка улыбнись, – вдруг сказал Антон, посмотрев на своего друга.

Рома улыбнулся.

Все засмеялись. Между зубов у него застряла картофельная кожура.

– Что? – обиженно оглядел он нас.

– У тебя в зубах застряла картошка, вот здесь, – Серега постучал пальцем по зубам.

Рома запустил пальцы в рот и стал ковыряться в зубах.

– Фу, противно! – сморщился Антон. – Иди зубы почисти!

– Я уже чистил сегодня, – пробормотал Рома, не выпуская пальца изо рта. – Мой батька говорит, если часто чистить зубы они расшатаются и выпадут.

– Видно, твой батька очень любил чистить зубы, судя по его дырявому рту.

– Это ему в драке зубы выбили! – оскорбился Рома. – Он, между прочим, честь женщины защищал!

– Да? Не твоей ли мамашки?

– Именно моей!

– И где ж мамашка сейчас?

Рома замолчал.

Серега посмотрел на меня и сказал:

– Укатила в Сочи жить с другим, бросив сынка и муженька! Эту историю мы выслушиваем каждый день по пять раз. Вот так и защищай честь женщин! Запредельная несправедливость!

Они засмеялись, даже Рома заулыбался.

Компания была мне непривычной. Я никогда не общалась с таким количеством странных мальчишек сразу.

– А знаете, что еще мой батька говорит?

– Слыхали уже про твоего батьку! – грубо отмахнулся Антон.

Рома замолчал и обиженно запыхтел.

Мы быстро опустошили целую кастрюлю, и довольные, откинулись на спинку дивана.

– Ну, что, Тамар… – растерянно протянул Рома. – Тамара, Тома, Том… Томас. Тебе вроде как тоже сильно достается от падальщиков… Ты теперь вроде как парень вроде нас… – голос Ромы стал торжественным – Добро пожаловать в нашу семью ущербных и убогих, но чертовски дружных ребят!

Я осмотрела мальчишек. Они заулыбались мне. Только Антон смотрел на меня хмуро – видно, не доверял девчонкам. С ними я чувствовала себя удивительно легко. Простые, как дедушкины галоши, веселые, добрые. Их объединяло одно горе. Одна война. Я считала раньше, что это только моя война. Но нет. Это наша война.

После обеда (или завтрака?) мы тщательно убрались, собрались и покинули дачу. Все это время я наблюдала за походкой Антона. Он то хромал, то шел нормально. Мне стало любопытно, но спросить я постеснялась. Обратно мы поехали на автобусе, хотя пешком дойти недолго. Но с неба снова шел этот непонятный снежный дождь (или дождевой снег?), и нам не хотелось идти по мерзкой снежной каше. Мы все не выспались, были вялыми и сонными, поэтому разговаривать не хотелось. Так мы и ехали в автобусе, положив головы друг на друга и молча всю дорогу. Мы походили на кучу котят, спящих в коробке. Проехав одну остановку, мы распихали друг друга и вышли из электрички.

Мы обменялись телефонами и разошлись. Мы с Ромой пошли в одну сторону, Серега с Антоном в другую.

– Почему Антон то хромает, то нет? – задала я Роме мычавший меня вопрос.

– Ах, это… – весело сказал Рома. – Стас ударил ему по колену железной трубой. Вообще-то у него уже все зажило. Просто мозги переклинило и теперь, когда он вспоминает Стаса, то начинает хромать. А знаешь, что самое смешное? Труба была от пылесоса. Довольно стыдно быть избитым трубой от пылесоса. Меня, например, били велосипедной цепью. Это не так унизительно, как трубой от пылесоса. Вот видишь шрам? – он повернулся ко мне лицом. – Не тот, который между бровями, а выше. Прям в лобешник заехали. Это прошлым летом. А Антону трубой досталось позже, осенью, по-моему.

Мне стало жутко.

– Почему Антон не сказал своим родителям? – спросила я.

– Хех. Он рассказал… За пару дней до этого. Рассказал предкам о том, как Стас сжег его куртку. Ты бы знала, какая у Тохи мамашка! Сразу пошла разносить всю школу. И дом Шутовых. Ну собственно говоря, это ни к чему не привело. Хотя нет. Привело. Стас рассердился на Тоху, потому что из-за нападения его мамашки родители его наказали и отобрали скутер. У него тогда еще вместо квадрика скутер был. И за это Стасик Тошку подловил и двинул ему трубой. Так что если б не рассказывал бы предкам, сейчас бы не хромал. Но после того случая Тоха стал умнее. И мы все стали умнее.

Наступила пауза.

– Ты прости, что я в школе не шел с тобой на контакт, – сказал Рома.

Я кивнула.

– Я все понимаю. И не обижаюсь.

– Просто такие, как мы, могут выжить там только по одиночке.

– Такие, как мы? – переспросила я.

– Да, такие, как мы. Парни вроде нас. Ты знаешь, это все похоже на какую-то дьявольскую лотерею, где в цилиндре крутятся шарики с нашими именами. Нам просто не повезло. Наши шарики выпали. И ты знаешь, не нужна никакая причина, для того, чтобы тебя изгнали из стада. Тебе необязательно быть хлюпиком, носить очки или быть гиком. Выпадает твое имя – тебя изгоняют.

Я не очень понимала Рому. Он это почувствовал.

– Я смотрел на тебя. Смотрел на Стаса. И что-то стал понимать. Он относится к тебе не так, как к остальным. Хуже. И в тоже время лучше. Ты для него особенная. Но, к сожалению, могу сказать, что это плохо. Тебе придется гораздо хуже, чем нам. Когда он стал тебя травить, честно признаюсь, мне жить стало гораздо легче. Он все свои силы и всю свою энергию выкладывал на тебя. А про остальных забыл. Все боятся падальщиков. И никто не хочет общаться с теми, на кого они охотятся. Они боятся. Боятся, что если они будут общаться с нами, подцепят эту болезнь и на них тоже объявят охоту. Понимаешь? Поэтому теперь стадо всеми силами будет тебя выдавливать из своего загона. А когда они тебя выдавят, то ты перестанешь для них существовать.

– Они уже выдавили меня, – только и смогла сказать я.

Слова Ромы казались мне дикими. Мне хотелось убежать от него – он пугал меня своими мрачными размышлениями.

Под конец я совсем загрузилась и ушла в тяжелые мысли.

– Не переживай, – Рома ободряюще похлопал меня по плечу. – Все будет перпендикулярно, как говорит наш друг Серега.

Я пришла домой и прямиком ринулась в ванную смывать с волос перья, липкую дрянь и избавляться от запаха мокрой псины.

Бабушка была дома. И мама с дядей Костей тоже. Они не волновались, где я была – вчера я отправила бабушке сообщение на телефон, что буду ночевать у Даши.

Целый день мне было плохо. Вечером недолго посидела со всеми у костра, отметили мой день рожденья.

Бабушка подарила мне новый кошелек. И духи. Я взяла розовый стеклянный флакон и пшикнула на руку. Улыбнулась – бабушка угадала. Клубничный запах был моим любимым.

Мама ничего не подарила, сказала, что завтра мы едем в торговый центр и накупим мне всего, что я захочу.

На утро я проснулась бодрой, как огурчик, пошла будить маму – она обещала мне шоппинг.

Мы поехали в торговый центр.

Мама купила себе шубу.

Я купила пару грубых прямых рубашек. Теплую куртку – болотного цвета с рыжими вставками. А то та, в которой я ходила вчера, вообще принадлежала дедушке. А старая куртка, в которой я ходила в прошлом году, совсем износилась, и из нее полезли перья. И еще я купила себе очередную симку. Звонки меня достали. Сразу же отправила сообщение с нового номера мальчишкам.

В кино решили не ходить – посидели в суши-баре.

Погода окончательно испортилась, и мама с дядей Костей решили уехать пораньше. Я поехала с ними. Раз уж начались каникулы, то хоть поживу вместе с ними несколько дней.

Мы ехали в машине. Всю дорогу я думала о своей новой компании. Компания потерянных мальчишек. Я вдруг почувствовала, что я не одна. Что нас таких много – несчастных, объединенных общей бедой. И общим врагом.

Мы с мамой каждый день после ее работы сидели на кухне, пили чай, а мама иногда и вино, и болтали. Днем я ходила гулять вокруг пруда.

Рома звонил мне каждый день. Весело рассказывал, какие крутые войлочные подкладки ему на штаны пришил батька на зиму, чтобы попа не мерзла.

Я смеялась. А Рома стал выливать на меня очередной поток чудо-батькиных знаний. Серега постоянно выхватывал у него трубку и тоже изливал на меня словесный поток своих запредельно перпендикулярных глупостей.

Под конец каникул я с удивлением подумала, что за всю неделю мы с Дашей ни разу не созвонились. Это странно – обычно не проходит и пары часов, чтобы мы не соскучились друг по другу и не списались или созвонились. Сейчас – тишина. Червячок тревоги стал медленно грызть меня изнутри. Я взяла в руки телефон, набрала Дашин номер, но.. Нажала кнопку отбоя и убрала телефон. Я не знаю, почему я не позвонила. Я решила и дальше делать вид, как будто ничего не происходит.