Текст книги "Попаданка. Колхоз - дело добровольное (СИ)"

Автор книги: Алёна Цветкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

– Видел, – как-то даже смутился наш председатель, – даже как-то не задумывался об этом… всегда вдовы в таком ходили… Это значит и Вилина моя тоже?

Салина с Рыской, слегка порозовев от стыда, закивали.

– И Вилина, – мне-то стыдно не было, – и я не понимаю, почему до сих пор не пытался это прекратить.

– Почему не пытался? – господин Гририх улыбнулся, – пытались Малла. Многие пытались от доли вдовьей избавиться.

– И? Неужели ни у кого не получилось?

– Не получилось, – Салина грустно улыбнулась, – почти каждая вдова через это проходит, Малла. И я ходила к Оракулу.

– И я, – согласилась Рыска. А господин Гририх развел руками, словно говоря: «ну, вот так…»

Я уже открыла было рот, чтобы спросить, почему тогда у меня получилось, но тут телега внезапно остановилась. Оказывается, мы уже приехали. Правда, так увлеклись беседой, что лошадка везла нас сама и привезла не на ярмарку, а в конюшню возле центральной площади.

И как ни пытался господин Гририх сдвинуть ее с места, так и не шевельнулась. И правильно. Разве же лошадь виновата, что возница прошляпил все на свете? Нет. Это нам в городе нужно было на ярмарку, а лошади в городе нужно было на конюшню. Ее здесь кормят, поят и лелеют. И пока она не получит то, что хочет, не обязана никуда идти. Я бы тоже так поступила.

Поэтом мы хохоча и подтрунивая друг над другом, слезли с телеги и пешком отправились из конюшни на ярмарку.

Путь наш шел мимо загонов с животными. И Рыска волей-неволей принялась коров разглядывать. Что и говорить – Дар. Он и дар, и проклятие. Никуда ты от него не денешься. Я вон тоже без своего огорода ни дня не могу прожить. И заметила еще, что на травки дикие начала заглядываться. Никогда ботаникой не интересовалась, а вот на тебе. Тянет.

Коров, благодаря тому, что мы выкупили всех, до которых смогли дотянуться, на рынке было всего пара. И цена на них поднялась, что неприятно. Уже по двенадцать грот просили за каждую тощую коровенку. Рыска даже запыхтела возмущенно. Но советов надавала хозяевам, как из тощих страхолюдин, справных коров сделать.

Не знаю, последуют или нет они советам, но вот то, что никто пальцем в нас не тыкал из-за сарафанов, я заметила. И, вообще, никаких косых взглядов в нашу сторону не заметила, хотя Рыска с Салиной, бестолочи, сразу карты раскрыли, что вдовы они из колхоза «Светлый Путь». Я когда услышала, как они людям представляются… Уже бежать приготовилась… а вдруг бы они на нас стеной пошли? Раз мы против устоев вековых? Но, наверное, приврали мне сестры, чтобы напугать. Никто даже не отреагировал. И пальцем на нас не показывал. И словами неприятными не называл.

Нормально все разговаривали. У Рыски так, вообще, чуть не с поклоном советы спрашивали. И про коров, и про остальную живность. А Салина тоже без дела не сидела, с каким-то мужичком уже о чем-то договаривалась. Я как услышала ужасные слова «сроки поставки», «стандартные объем» и «обеспечение гарантий» сразу сбежала. Это ужас же скукота какая.

И от нечего делать я на чурбачок чей-то возле загона присела. Сижу жду… зеваю… солнце печет… жара…

– Малла?

– Ты что уснула? – Меня теребила удивленная Салина, – пошли, мы здесь закончили.

Я глаза еле открыла. Голова гудит, подташнивает, зря на солнышке спала. Как бы солнечный удар не заработать. И пить хочется ужасно, во рту аж скрипит все от сухости…

– Пи-ить, – попыталась сказать, а язык-то как бревно во рту. Большой да неповоротливый. Скребется по небу сухому, и в нужных местах не сгибается. Так что изо рта только хрип и вышел.

– Пить хочешь? – Я кивнула. От этого движения все кругом заплясало, закружилось, и я прямо на землю с чурбачка свалилась.

– Малла, – Салина с Рыской меня поднимать кинулись, а ко мне старичок какой-то подскочил. Хозяин чурбачка, наверное, на который я нагло уселась, и баклагу глиняную с водой под нос сунул. Только я глоток всего и сделала. Теплая вода-то. Не вкусная. Эх… сейчас бы холодненького чего-нибудь… мороженое, например… Интересно, а его здесь умеют делать?

– Салина, Рыска, я мороженого хочу.

– Зимой будешь, – рассмеялась Салина, – зимой все будет мороженное. А сейчас лето, радуйся.

Ну, я что делать? Вздохнула, встала и пошла радоваться. Но зарубочку себе сделала. Что-то я совсем забыла о том, что кроме сыров из молока можно всего много разного вкусного сделать. А здесь только сливки собирали, те что сверху отстаиваются, простоквашу квасили и топленое молоко делали. Даже творога не было. Не то что масла, сметаны или йогурта. А ведь это тоже бактерии, просто их надо где-то «наловить» и заставить работать на свое благополучие.

Когда я стала думать о йогурте, у меня в голове сразу на все голоса реклама зазвучала, про пользу пробиотиков и пребиотиков. И про лактобактерии. И песенки веселые вспомнились.

Как все же полезно рекламу смотреть оказывается, кто бы мог подумать, что я оттуда столько всего узнаю. Например, то, что бактерии эти в молоке сами водятся. Значит нам просто нужно поэкспериментировать и попытаться размножить именно те, которые нам нужны.

А еще про сепаратор я подумала. Очень уж нравилось мне, когда бабушка молоко сепарировала и сливки отделяла. Если получится здесь такой аппарат сделать… Я-то тысячу раз его отмывала, так что легко могу вспомнить все детальки. Да, не знаю, как он работает, и как из молока сливки получаются, но ведь здесь есть умные люди? Должны разобраться… и, вообще, я же хотела гномам авторучку показать! Пусть гномов здесь нет, но ведь должны быть мастеровые какие-нибудь… кузнецы там… ремесленники… где бы их только найти…

Да на ярмарке же! Вот я растяпа! Где же им товары свои продавать, как не на ярмарке.

– Рыска, Салина, идемте быстрее! – подала я голос и вцепилась в подруг, которые неспешно шагали в сторону рынка, который угадывался по шуму и гаму.

– Да, поторопиться надо, – улыбнулась Салина, – господин Гририх уже скоро обратно поедет.

– Как это обратно?! – я даже остановилась от удивления, – да мы только приехали!

– Мы слишком долго задержались здесь, – вздохнула Рыска, – уж больно коров жалко… неухоженные они, не совсем здоровые были. Пришлось полечить немного… вот и…

– Да, – подхватила Салина, – а я с купцами договорилась. Нам же сено нужно. Мы-то на свою ферму его заготовить не сможем. Много у нас коров-то…

– Это так удивительно, – вдруг улыбнулась Рыска, – правда, Салина? Что нас слушают и…

– Удивительно то, – перебила я, – что мы приехали погулять на ярмарку, а теперь так и уедем, ничего не увидев. Идемте быстрее.

– Идем, – Салина с Рыской переглянулись и рассмеялись, – Малла, ты как будто бы на ярмарке ни разу не была.

– Не была, конечно, – возмутилась я, – и сейчас умру от любопытства. А еще у меня есть три грота. И я хочу потратить их в свое удовольствие.

Пока болтали, дошли мы до выхода с животных рядов. А там мужики да бабы местные кучкуются, да хохочут. Пальцами куда-то тычут.

И как можно мимо такого пройти? Да ни жизни! Конечно же, мне сразу захотелось узнать, чего это там смешного такого они увидели. Я сама не заметила, как ноги мои к кучке этой побежали. А Рыска с Салиной рядом бегут, не отстают. У них тоже любопытство здоровое. Протиснулись мы сквозь толпу, а там среди овец мужичок несчастный сидит и вздыхает сокрушенно. А толпа над ним потешается.

Салина с Рыской захихикали, а я не понимаю ничего? Что смешного-то? Ну сидит мужик среди овец… вернее, одна овца и четверо ягнят вокруг нее скачут. И? Смеяться после слова лопата?

– Салина, – дернула я сестру за сарафан, – а что смеются-то все? Что смешного?

– Малла, – взглянула она на меня и расхохоталась еще сильнее, – ты посмотри, овцы-то какие!

Ну… нормальные вроде овцы-то… голова, ноги, хвост… у Варлы в колхозе точно такие же в стаде ходят. Ну, почти такие.

Потому что эти… лысые они. Не совсем они, конечно, лысые, а скорее малошерстные… на котов-сфинксов совершенно точно не похожи, у моей подруги был сфинкс, я его видела. И трогала. Ужас просто! А у этих шерсть короткая и редкая, с проплешинами, но все же есть.

– И что? – снова дернула я Салину, – лысые и что?

– Малла, – захохотала Рыска, – они же уроды! Где ты видела лысых овец?!

И все ее смех подхватили… А мне не смешно было. Смотрю я на овцу, на деток ее… и мне так жалко их стало… не пожалеет ведь никто… вон уже мужики интересуются, что там внутри. Съедобно или нет. Да как же можно так, а? Они же маленькие совсем…

– Эй, мужик, – я присела рядом с несчастным продавцом, – почем овцу с детьми продашь?

Мужик на меня взглянул, как на дуру, вздохнул, затылок почесал, и отвечает:

– За пять грот отдам…

Я бы может и согласилась, не понимаю же ничего в ценах, но тут вся толпа хором расхохоталась:

– Пять грот?! – держался за живот мужичок с козлиной бородкой, – ой, не могу! Пять грот?!

– А что? – вторил ему толстяк, смеявшийся так, что пузо ходуном ходило, – считай пять овец за пять грот! Продешевил…

– Ага, – заливалась бабка с корзинкой. Платье у нее, надо сказать, нормальное было. Обычное. Я такое сто раз в фильмах исторических видела. Никакого мешка дерюжного. – Столько шерсти… если продашь, разбогатеешь.

А мужик-продавец слушал-слушал, а потом рукой махнул:

– За три забирай. Сил моих уже нет позор этот терпеть.

– Договорились, – ляпнула я прежде, чем Салина с Рыской пикнуть успели, и три грота, колхозом выданных, мужику всучила. Сама, честно говоря, боялась, что решимость моя пропадет.

– Малла?! – ахнули сестры, но уже поздно. Мужичок три грота схватил и исчез, будто бы его тут и не было.

– Ой, ду-ура! – протянула бабка с корзинкой… а мужичок с козлиной бородкой и толстяк закивали, соглашаясь.

А я потупилась… землю носком туфли деревянной поскребла… ну да… дура… пожалела лысых овец. Только зачем они мне, я и сама не знаю. Я, вообще, не умею с овцами… что с ними делать-то, вообще?

А народ, хихикая надо мной, помчался по сторонам, сплетню свежую разносить, как одна баба овцу лысую купила. Прижилась эта байка в народе-то. Слышала я потом несколько вариантов разных. Кто говорил, что купила, мясо сварила, да померла отравившись. Кто говорил, что мужик ловким оказался, бабу-дуру обманул и был таков. А кто говорил, что шерсть у овец из золота оказалась, настригла я ее, продала, да разбогатела.

– Ну, Малла, – Салина с Рыской сокрушенно качали головами, – зачем тебе эти уродцы? С них даже шерсти клочка не собрать…

– Может вырастет? – вздохнула я… вот и погуляла, называется, на ярмарке…

Идти на ярмарку с овцами было глупо. А с лысыми тем более. Да и денег я больше не взяла. Были у меня, конечно, еще целых четыре грота, но дома. Побоялась, что потрачу все. Да и что говорить, три грота не так уж и мало, если их на удовольствие спустить, как я хотела. Жаль, конечно, что не погуляю я на ярмарке… но ничего, в следующий раз приедем, я авторучку захвачу. Совмещу приятное с полезным. А сегодня не судьба значит.

– Малла, – Рыска тем временем загончик с овцами открыла, мамашке веревку на шею накинула, ягнята-то от мамки не убегут. И мне три грота протягивает, – идите на ярмарку, погуляйте. Раз ты, Малла, ярмарку еще ни разу не видела. А я овец отведу, да подожду вас там.

– Но, Рыска, – я даже шаг назад сделала и руки за спину спрятала. Очень уж хотелось денежку схватить и от радости запрыгать. Но ведь неправильно это. Рыска свои три грота тяжким трудом заработала. И на ярмарку она тоже хочет. Я же знаю. Она хоть и молчит все время, но глаза-то у нее горели, когда ехали.

– Бери, Малла, – улыбнулась Рыска, – бери. И поторопитесь. А то скоро уже обратно ехать. Нехорошо заставлять господина Гририха ждать, когда вы по ярмарке нагуляетесь…

– Бери, Малла, – улыбнулась Салина, – а Рыске я сама куплю то, что нужно. Пойдем.

– Но, Салина… это же неправильно…

– Мы же сестры, забыла? А ты на ярмарке, говоришь не была. А Салиной тебя никто обмануть не сможет, – Рыска вложила деньги мне в руки.

Эх… все таки малодушная я. Взяла я деньги, и ушла Рыска овец моих отгонять. А мы с Салиной на ярмарку пошли.

Иду, а у меня сердце так печет… так печет… будто бы огнем горит. Одна же я в семье, ни сестры у меня не было, ни брата. И может быть не зря я подножку его величеству подставила? Может для того в этот мир я попала, чтобы Салину и Рыску встретить и породниться с ними? Одно дело, когда сестры единокровные а совсем другое самой тобой выбранные. Там от тебя ничего не зависит. А тут… тут ты сам отвечаешь за то, кто рядом с тобой и кто ты рядом с сестрами.

– Салина, – от огня в сердце мне даже дышать было больно, – Салина…

– Что с тобой? – встревожилась Салина.

– Девушка, вам плохо? – откуда ни возьмись появилась молодая девчонка и сунула мне в руку баклажку, – вот возьмите, попейте.

И только когда мне в рот залилась знакомая горькая жидкость, я вспомнила, что видела эту девушку там, во сне, среди арровых ведьм. От неожиданности я проглотила противный отвар. А эта негодяйка засмеялась звонко, подмигнула мне, выхватила фляжку и исчезла, ловко растворившись среди любопытных людей, которые уже начали собираться вокруг нас.

– Салина, кто это?

– Не знаю, Малла. Что с тобой? Тебе плохо?

– Да, – начала было я жаловаться на боль в сердце, как вдруг поняла, что все хорошо. Ничего не болит. И исправилась, – нет, все нормально.

Откуда здесь взялась аррова ведьма? И что же, получается, это не сны были вовсе? А на самом дел? А что за нити тогда это? И зачем они в них меня укутывают? И почему у меня так жгло в груди? И прошло сразу, как только…

– Тогда пойдем быстрее, Малла, – потянула меня Салина, – а то на ярмарку не успеем.

Вот ведь арровы ведьмы! Тьфу! Опять меня запутали!

Ярмарка мне понравилась. Она совсем не была похожа на ту, что к нам в поселение приезжала. Народу здесь было-о! Не протолкнуться. Окраины напоминали «дикий рынок», помню был такой у нас в городе, когда я совсем маленькая была, в девяностых.

Длинные ряды людей, разложивших свой товар прямо на земле, на картонках, на ящиках, нак ковриках, да и просто на газетах. И толпы людей, которые глазеют, торгуются, покупают, воруют… я даже три грота Рыскиных в кулаке сжала инстинктивно. Так точно карманники незаметно не свистнут. Здесь картонок и ящиков не было, но их с успехом заменяли чурбачки и холстины.

И чего только там не было! Много чего там не было. Ничего там, откровенно говоря, интересного не было. Точно такой же товар, что и к нам привозили: бусы из зеленого стека в пузырьками, горшки треклятые глиняные, гребешки костяные, ткани грубые дерюжные, мешки вдовьи, корыта деревянные… будто бы во вдовьем поселении помощь выдали, а вдова все продать решила.

Я уж даже расстроилась… зачем надо было ехать на ярмарку в город, если тут все такое же?

– Малла! – Салина выдернула меня из рядов, – ты куда пропала? Не отставай! И, вообще, зачем тебе это все? Такое и к нам приводят. Пошли на центральные ряды. Теперь можно. И все само лучшее там!

Центральные ряды и правда оказались намного симпатичнее. Тут даже прилавки были. И товары на прилавках оказались в сто раз интереснее. Россыпи стеклянных бус, ярких и красивых, пусть и не таких крупных, как у Сайки, но все же.

Даже мне захотелось купить ниточку… вон те, густо-красные, как будто бы рубиновые. Или эти… молочные… или дымчатые… или синие… сама не заметила, как ручки мои загребущие нагребли полные горсти бус. И головой-то понимаю же, что покупать у первого же прилавка глупость несусветная, а вот разжать руки и уйти, не могу. А Салина стоит рядом и посмеивается. Она-то себе одну нитку выбрала. Ярко-синюю, веселую, ей очень шло. А я как? Я же вот эти хочу… густо-красные, почти до непрозрачности… и синие, как у Салины почти, чуть светлее только… и молочные, с легким желтоватым отливом сливочного масла… и дымчатые, будто дым в стекло запаяли, и он теперь там кружит клубами и выбраться не может…

И пальцы меня не слушаются, бусы не выпускают. Будто бы прикипели, как тогда к Оракулу. Жаль господина Орбрена нет, он бы мне помог, вдруг вспомнила я негодяя этого… и вот чего спрашивается, он в мысли мои лезет? Ну-ка кыш отсюда! Кыш! Помахала мысленно веником, погоняла крошечного господина Орбрена. Даже весело стало. Очень уж он смешно вопил и от прутьев уворачивался. А я хохотала над ним, и на шее у меня бусы разноцветные болтались.

– Ну что, красавица, – улыбнулся мне купец, мысли мои прерывая, – решилась?

Я на Салину жалобно посмотрела, а она улыбается счастливо. И довольная такая, будто бы квартиру в «Золотой ключ» выиграла.

А купец, вижу, нервничать стал. Мы-то с Салиной почти половину его прилавка загородили. И выбрать я не могу. Смотрю на руки свои в бусы вцепившиеся и во голове снова карусель кружится: густо-красные, синие, молочные, дымчатые…

– Девушки, – купец решился первым, – берите все пять я вам подешевле отдам.

Вот зря он в присутствии Салины слово «дешевле» сказал. Я прямо увидела, как у нее глаза загорелись. И так уж она в этого купца бедного вцепилась, что не рад он был. Купили мы в итоге все пять ниток за пол грота. И то, это я устала ждать, когда они договорятся, и сунула купцу деньги и Салину за руку от купца оттащила.

Она возмущаться начала, но я напомнила, что господин Гририх вот-вот домой соберется, а она еще не купила то, что Рыске обещала.

А на ярмарке торговля полным ходом шла. Люди туда-сюда сновали. Мужики, бабы. С корзинками, с котомками и даже с тележками деревянными. Типа садовых. Это что они ее вместо сумки на колесиках используют? Странные люди. Она же сама тяжеленная очень.

– Малла, – Салина снова схватила меня за руку, вытаскивая из потока, который понес меня в неизвестном направлении, – мы с тобой ничего не успеваем. Давай, ты здесь погуляешь, а я пробегусь, куплю, что Рыска просила. А потом приду вот к этой лавке, – она махнула рукой на лавочку с тканями, возле которой мы оказались, – и мы с тобой купим то, что ты выбрала. Только без меня деньги не трать. Хорошо?

– Хорошо, – согласилась я. Времени у нас на самом деле оставалось не больше части, часа по-нашему. В следующий раз не дам Рыске коров разглядывать, а Салину к купцам на пушечный выстрел не подпущу. Пусть сначала по ярмарке погуляют со мной вместе, а потом по своим делам идут.

Салина убежала, меня одну оставила. А я руки за спину спрятала, на всякий случай, чтоб они опять чего ни попадя не схватили, а то так никаких грот не хватит. И пошла глазеть на то, что в этой лавочке с тканями продают. Для начала.

А там под легким навесом на длинных деревянных столах лежали рулоны с тканью. Не такие большие, как у нас в магазинах, но их было очень много. И не понятно, совсем, как тут что-то выбраться можно. Все же в куче.

Но я подошла, все ткани пощупала. Интересно же. Да, это вам не дерюжки для мешочных платьев. В основном тут продавались такие же ткани, как я на сарафан покупала. И не только красные. Разноцветные.

Но были и другие. На ощупь еще более тонкие, мягкие, легкие и нежные. И такие приятные, что я никак оторваться не могла. И прикидывала уже сколько мне на сарафан летний и рубаху нужно. А еще из такого можно попробовать нижнее белье сшить… а то поизносилась я уже за три месяца-то…

И тут купчиха ко мне откуда-то ни возьмись прилетела. Где она столько времени была, непонятно. Чаи, наверное, гоняла… как обычно… и неважно, что мир другой, люди-то одинаковые.

Увидела, что я стою с задумчивым видом, и давай мне про ткани свои рассказывать, откуда какую ей муж привез.

– Вот эта, – ткнула пальцем в мой сарафан, – ткань местная. Ее мастерские в каждом городе ткут из местного же льна. А есть еще признанные мастера-ткачи. Ткани у них получаются лучше, чем у всех остальных, и стоят чуточку дороже. Вот посмотри какие, – развернула она передо мной рулон той второй ткани. Которую я и хотела купить. Белоснежная, для белья в самый раз. И для рубашки с сарафаном.

– А еще, смотри, что у меня есть, – купчиха, увидев, что я заинтересовалась, но покупать не спешу. Нырнула куда-то под прилавок и вытащила оттуда отрез. Небольшой совсем, даже на рубаху не хватит. Я конечно, же же полезла пощупать. Кошмар меня подери! Это же почти шелк!

– Нравится? – засияла купчиха. Я закивала, продолжая кончиками пальцев поглаживать чудесную ткань, – не мнется, не рвется, не пачкается… это Великого мастера Устана работа. Дар у него был. Такой ткани уже нет и еще долго не будет во всем Гвенаре.

– Почему? – удивилась я.

– Хадоа, – вздохнула купчиха, и я видела, как в ее глазах появляется грусть, – в приграничье они жили. Оракул ослаб, хадоа прорвались, три села больших уничтожили, пока наши не остановили. И Мастера Устана с семьей тоже. Никого не осталось.

После такого стоять у прилавка и ткани смотреть не хотелось больше, и купчиха моя весь свой задор растеряла. Да что и говорить… как быстро забывается, что весь этот мир и спокойствие вокруг от силы Оракула зависят. А она от короля и королевы… от его величества и курицы этой белобрысой, из-за которой я сюда и попала.

Вышла я из лавки. Грустно мне стало. Печально. Присела на скамеечку и стала Салину ждать. Никуда больше и не пошла.

А чего ходить-то, если денег нет?

– Что грустишь, дочка? – рядом со мной старушка присела. Прилично и чисто одетая. Видно, что достаток у бабки водится.

– Не знаю, – обычно я не люблю, когда ко мне на улице вот так вот посторонние люди подходят и вопросы дурацкие задают, но бабка как-то смогла не вызвать неприязни, – думаю.

– О чем же? – старушка улыбалась, отчего морщинки собирались вокруг глаз, смотрящих на мир с какой-то особенной теплотой и добротой.

– Обо всем. И ни о чем, – ответила я на улыбку, – и жизни думаю, о смерти… как-то несправедливо все…

– Да как же несправедливо-то? – рассмеялась бабка и добавила, – Оракул же бдит

– Да с этим Оракулом тоже все не понятно, – вздохнула я, – странная у него какая-то справедливость. Несправедливая…

Бабка рассмеялась довольно, будто бы я ей что-то хорошее сказала.

– Хорошая ты, дочка. Негоже тебе разменной монетой в чужих играх быть.

– О чем вы? – нахмурилась я, что-то бабка заговариваться стала. А с виду такая разумная была.

– Смотришь ты, да не видишь, – покачала головой старуха, встала со скамеечки, вздохнула огорченно и погладила меня по волосам, – учись видеть, дочка. Не глазами, а сердцем.

И бодренько так, очень-очень бодренько, зашагала прочь.

– Бабушка, – подскочила я со скамейки и вслед за ней кинулась. Но бабка уже смешалась с толпой и исчезла. Будто бы ее и не было. Странно…

– Малла, – окликнула меня Салина с другой стороны. Она несла на плече туго набитый чем-то мешок, – ну, что? Насмотрелась? Пойдем купим то, что ты выбрала?

– Нет, – виновато улыбнулась я, – не нужно, Салина. Я уже купила… вот, – достала из-за пазухи отрез Великого мастера Устана.

– Ох, ты же! – ахнула Салина, – где ты такую роскошь взяла? Это же из мастерской Устана, да? Малла, ты знаешь, сколько отрез такой стоит?

– Два с половиной грота, – улыбнулась я, – все, что у меня было.

– И даже больше! Ох, Малла, у меня когда-то рубашка была из такой материи… только нет ведь его больше, говорят. Хадоа несколько лет назад уничтожили мастерскую-то… повезло тебе…

– Нам повезло, – рассмеялась я, – нам всем троим на комплектики хватит. Я Вилину помочь попрошу, роскошное бельишко получится.

Господина Гвенара все еще не было. Утром, когда мы приехали, вокруг было пусто, но сейчас весь двор конюшни был заставлен лошадьми с повозками, оставляя свободным только узкое пространство посередине для того, чтобы можно было заехать и выехать.

Рыска дремала, лежа на повозке, а рядом стояла привязанная лысая овца, про которую я благополучно забыла. Она жевала траву из охапки, Рыска, наверное положила, и равнодушно смотрел на меня. Ягнята тонко блеяли и скакали возле матери, иногда сшибаясь лбами. То один ребенок, то другой нырял под пузо овцы и смачно чавкал, посасывая молоко.

И вот что мне с ними делать?

– Это что за чудо такое? – удивился господин Гририх. Мы даже еще не успели посмотреть, что купила Салина, а только поохали над отрезом от Великого мастера.

– Овцы, – вздохнула я, а Салина с Рыской старались не рассмеяться, очень уж выражение лица у господина Гририха смешное было. Я бы сама похихикала, – это я их купила…

Погрузили мы овец стреноженных в повозку, да домой поехали. Пока по городу ехали, по сторонам я глазела. Все же очень похоже на наши средневековые города. Вон сапог висит, значит там сапожник работает. А тут клещи кузнечные… кажется. Там цветов букетик вывеске деревянной, травник, наверное. И почти на каждом доме такая вывеска висела. Это получается здесь район мастеровых и ремесленников, что ли?

Так и оказалось. В центре, где площадь ярмарочная, купцы жили. У тех что побогаче на первом этаже лавочка была, а на втором семья. Те что победнее, держали прилавки, вроде тех, где мы с Саилной бус купили, и я ткань отхватила. А жили сами в домах на несколько семей. По краю площади торговали самым плохоньким товаром. И купчишки там работали приходящие. У них дома где-то в городе, и они каждое утро приходят на площадь торговать.

Центральная площадь делила город на две примерно одинаковые части: в одной живут аристократы, у которых дома с огромными участками, засаженными садами. А еще там есть городской парк с настоящим фонтаном. Это мне Салина рассказала. И вторая, где ютится все остальное население. Здесь ни садов, ни парков, ни фонтанов нет. Здесь, вообще, деревьев мало, а дома стояли так плотно, что даже наша повозка иногда с трудом проезжала.

Наконец мы выехали из города. На воротах стоял все тот же стражник. Но если утром он был бодр, весел и улыбчив, то сейчас просто махнул рукой, мол, валите скорее. Устал, наверное.

– Салина, Рыска, – мы отъехали буквально двадцать шагов, как господин Гририх впервые подал голос, – ну что? Получилось?

– Да, – радостно взвизгнула Салина и вдруг кинулась обниматься с господином Гририхом. И даже Рыска кивала и счастливо улыбалась, – все получилось, господин Гририх. Это невероятно! Малла, – Салина переключилась на меня, и стиснула в объятиях так. Что я не могла дышать, – Малла, спасибо тебе.

– Салина, – прохрипела я остатками воздуха, – отпусти. Задушишь!

Салина отпустила меня, но меня тут же обняла Рыска. А потом господин Гририх. Что тут, кошмар подери, происходит?!

– Малла, – рассмеялся господин Гририх. Тут я, вообще, перестала что либо понимать. Никогда не видела, чтобы он смеялся. – Ты что такая удивленная?

– Потому что я ничего не понимаю! – как-то истерично выдала я. Аж с подвизгиванием. Сама не ожидала.

– Малла, – Салина снова вцепилась в меня и сжала в объятиях. Я ей что, медведь плюшевый?! – Ты же видела, люди с нам разговаривают, общаются, никто слова плохого не скажет…

– И что? Можно подумать ты впервые видишь говорящих людей, – буркнула я, отталкивая сестру и выпутываясь из ее рук.

– Мы же вдовы, – как-то печально сказала Рыска, – раньше с нами никто не общался, Малла. А ты сегодня видела, как люди ко мне сами подходили, чтобы совета спросить? И не ругались, когда я на их животных смотрела и даже трогала. Понимаешь? Они больше не считают меня изгоем, не презирают, не ненавидят. Они относятся ко мне, как к равной, хотя знают, что я вдова.

– Верно, – Салина наконец успокоилась и перестала тащить меня к себе, – ты же видела, я с купцами разговаривала. И договора сама заключала. Понимаешь? Сама. А потом, – она схватила мешок и вытряхнула оттуда три пары кожаных туфелек, – вот. Я их купила у хорошего мастера. И меня не только не выгнали, Малла, со мной разговаривали, мне советовали, меня считали достойной…

– А раньше? Раньше, разве не так было? – я даже на туфельки внимания не обратила. Слишком странно было то, что говорили сестры.

– Нет, – мотнула головой Салина, – все сделки раньше господни Гририх заключал. Я просто рядом стояла и подсказывала. И Рыска тоже. Ее бы побили, если бы она корову тронула и не купила ее потом. И на рынке… ты же видела эти ряды, где мы все покупали раньше… дальше нас не пускали, Малла. А уж про великих мастеров… ты бы не смогла купить свой отрез. Тебе бы такое никто не предложил бы даже.

Я слушала, слышала и не понимала. Слишком все было неправильным и не укладывалось в моей голове. Как будто бы я пытаюсь подушку в шкаф, в ящик засунуть. Она вроде бы должна влезть, потому что я ее в вакуумный пакет положила и воздух пылесосом выдула. Но никак не получалось: в пакете дырочка оказалась, и подушка росла прямо на глазах, вылезая из ящика.

– Это правда? – жалобно спросила я у господина Гририха. Все же, если сестры и могли меня разыграть, то вряд ли наш председатель таким заниматься будет.

Но господни Гририх кивнул, улыбаясь.

– И ты это все изменила, Малла! Не знаю как, но это ты, дочка…

– Но… я же только… сарафаны… хотела… – прошептала я.

– Сарафаны это хорошо, – Салина огладила голубую ткань на подоле, – но самое главное, что ты как-то смогла объяснить людям, что мы достойны уважения.

Она подняла на меня взгляд, и я увидела, что Салина плачет. Я обняла ее, чувствуя, со спины Рыскина объятия. И она тоже всхлипывала мне в ухо.

Ничего не понимаю. Я же ничего такого не делала. Я же хотела только от платья-мешка избавиться… хотя да… говорила я что-то про уважения и достоинство, но только потому, что к слову пришлось. Ни о чем таком я тогда не думала. Мне всего лишь порадовать вдовушек наших, у которых я так опрометчиво отобрала возможность со строителями развлечься. И колхоз развалить…

Но как я, кошмар меня подери, это сделала? Может все дело в платьях-мешках? Может быть это было просто предубеждение против вдов? А когда мы сарафаны надели, просто исчезло предубеждение? Ведь не могла я же все это одна провернуть?

– Господин Гририх, – подняла я голову, все еще обнимая всхлипывающих сестер, – а может это не я? Вы уверены, что это я сделала?!

– Уверен, – снова улыбнулся председатель.

– Но как?!

– А вот это не знаю, – развел он руками, – не знаю.

– Но… может…

– Малла, – господин Гририх потеребил мочку уха, – мне кажется, господин Орбрен сможет тебе объяснить гораздо больше. Тебе лучше поговорить с ним.

Ну. уж нет! Чтоб я к этому негодяю пошла что-тот спрашивать?! Да ни за что! И вообще, меньше знаешь, крепче спишь.

Но моя память настойчиво подкидывала мне видение: напряженный взгляд ярко-фиолетовых глаз там, на площади, когда я сжимала Оракул в руках. Он совершенно точно знает гораздо больше, чем Салина, Рыска или даже господин Гририх. Он изначально знал гораздо больше всех нас. Даже тогда, когда я еще только начала говорить.

– Смотришь ты, да не видишь. Учись видеть, дочка. Не глазами, а сердцем.

Я даже вздрогнула. Мне показалось, что сегодняшняя бабка сказала это вслух прямо сейчас.