Текст книги "Попаданка. Колхоз - дело добровольное (СИ)"

Автор книги: Алёна Цветкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

– Малла, смотри, – Салина с Рыской скинули деревянные башмаки, и теперь на их ножках красовались совершенно очаровательные кожаные туфельки-лодочки без каблуков.

– Красиво, да?! А это твои, – кивнула Рыска на третью пару, – примерь.

И вот смотрю я на туфли эти… на Салину с Рыской… на Господина Гририха… и сердце у меня так щемит от того, что вижу. Они ведь у меня в этом мире самые близкие. Ближе никого нет. Даже господин Гририх мне как родной.

Господин Гририх… его ведь в поселение это тоже не просто так отправили, а потому что посчитали бесполезным. Конечно, что это за воин, который еще накануне первого боя такую травму глупую получил. Не от врага, а от лошади обозной пострадал. Сорвалась эта дура и сквозь строй ломанулась. Все отбежали, а господин Гририх не успел. Растерялся. И хребет ему кобыла эта переломила. И даже сейчас господин Гририх не может ходить долго. Нога отказывает. И все потому, что нерв у него в спине защемило. Вот прямо там, где копчик… и самое главное, травма-то ерундовая, только вот эту жилку немного передвинуть и освободиться нерв-то. И боли больше у него не будет. У меня руки сами потянулись, и я пальчиком господину Гририху пониже спины ткнула, что есть силы, чтобы жилку-то с места сдвинуть.

– Малла?! – подскочил господин Гририх, – ты что?!

А я глазами захлопала. Сижу ничего понять не могу. Что за наваждение?! И, правда, зачем я председателю нашему в задницу пальцем тыкаю?! Что за бред мне привиделся? Я даже головой потрясла…

– Простите. Сама не знаю, что на меня нашло, – пролепетала и покраснела так, что ушам горячо стало. А как тут не покраснеть, если все трое на тебя осуждающе смотрят? А ты на самом деле сотворила непотребство какое-то… я даже у себя в мире мужчин за попу не трогала… а уж здесь это, вообще, за гранью.

И чтоб смущение скрыть и внимание всех от произошедшего отвлечь, скинула колодки свои с ног и туфельки красивые натянула.

– Спасибо, Рыска, – обняла сестру, – мне очень нравятся.

В поселение мы вернулись довольно рано, нас даже еще не ждали. Теперь-то я догадывалась, почему так… если то, что мне сказали про отношение к вдовам правда, то становилось понятно, почему наши всегда так долго пропадали на рынке. И почему Сайкины бусы вызвали такой восторг. И почему она за них столько заплатила. Три грота… да, уверена, сегодня мы такие купили бы намного дешевле. Но я не хочу об этом думать. Не хочу думать о том, как и почему это получилось. Не сегодня. Не сейчас. Сейчас я хочу просто радоваться со всеми.

А вдовушки радовались. Кто-то даже плакал. Зарна даже не стала сидеть с нами, сбежала куда-то, потому что не могла сдержать эмоций. Надо с ней поговорить. Потому что даже Глая не смогла сказать, что с ней. А ведь они очень близкие подруги.

Мы вынесли из ближайших домов столы, расставили угощения, принесли кто чем богат, и веселились до самого вечера. Все вдовы поселения. И колхозницы в сарафанах, и вдовушки в ужасных платья-мешках. Да, они тоже радовались. Потому что теперь знали, если постараться, то можно избавиться от этой ужасной, вдовьей доли. И дело, оказывается, вовсе не в платьях.

Не знаю, может быть мне не рассказывали. А может быть я не обращала внимания. Но участь быть вдовой в Гвенаре одна из самых ужасных: от тебя отрекаются все родственники. Да, Сайкина сестра Вирра единственная родственница на все наше поселение, которая не отказалась от овдовевшей родни. И то скорее всего потому, что когда их забрали из Хадоа была слишком маленькой и не понимала, почему теперь должна отказаться от единственного родного человека.

Тебя перестают уважать, замечать и видеть люди. У Салины Дар к торговле, но если бы она стала купчихой, то никто бы не пришел в ее лавку, кроме таких же вдов, как она.

У Рыски Дар понимать коров. Ей повезло, что в поселении она смогла применить его к десятку коров других вдовушек. Потому что никто не подпустил бы ее к своей корове вне этого поселения.

А Вилина? У нее Дар к рукоделию, но все эти годы, даже будучи женой господина Гририха, она не доставала портновские ножницы со дна сундука. Потому что шить эти треклятые мешки больно… а другое у нее никто бы не купил…

И у всех остальных тоже так же. Сайка… Глая… Варла… все они вынуждены были держать свой Дар в узде.

Его светлость знатно посмеялся надо мной, когда привез ничего не понимающую иномирянку, утверждающую, что она вдова, во вдовье поселение. Не знаю, зачем он это сделал. Не понимал, что может быть другое отношение к вдовам? Или может быть нарочно, хотел поиздеваться на дурой? Думал, наверное, я взвою и соглашусь на что угодно, как только узнаю, куда он меня собрался везти. А когда не взвыла, то решил подкинуть мне деньжат на всякий случай. Чтобы я прожила этот год в любом случае… а потом послушно вышла замуж за того, на кого они мне укажут.

– Малла, – ко мне подскочили девчонки, и и выдернули меня из-за стола, – хватит грустить! Веселиться надо!

Оказывается, пока я, как аррова ведьма, сама себе мысли путала, вдовы уже сбегали музыкальные инструменты принесли и к танцам готовились. Как интересно. Я еще ни разу не видела местные танцы!

Инструменты в основном простенькие были: дудочки всевозможные, какие-то шестиугольные домбро-балалайки, бубны, трещотки…

А Дайра, тихая и молчаливая вдовушка, которую я за все время второй раз только увидела, принесла что-то вроде скрипки… ну, со смычком потому что…

У нее Дар оказывается. Только за три с лишним года в поселении ни разу не доставала Дайра свою гуделку, так ее инструмент называется.

Конечно же, ей первой сыграть дали. Многие же понимали, как это, когда Дар сжигает. А Дайра присела на край скамьи в своем ужасном платье-мешке, глаза полные слез в небу подняла и тронула смычком струны. Задрожала, запела, застонала ее гуделка о тяжкой доле вдовьей рассказывая. О слезах в подушку. Об одиночестве. Об отчаянии. О боли в сердце от потери любимого.

Плакали мы. Для всех нас родной эта песня оказалась. Как будто бы не гуделка Дайрина ее пела, а мы все вместе кричали. И даже господин Гририх плакал. И строители… они как раз со стройки возвращались.

И в тот самый момент, когда каждый из нас о смерти молить стал, как об избавлении, изменилась песня гуделки. Совсем чуть-чуть, едва заметно. Надежда появилась. Крошечная, маленькая, как искорка на ветру, едва живая. Кажется вздохнешь нечаянно и потухнет. Мы все дыхание затаили, чтоб не погасить. А она медленно больше и больше становилась. И вот уже крошечный язычок пламени колышется. И разгорелась наша искорка. Заполыхала во все небо, из надежды в веру превращаясь. И радовались мы. Смеялись. Руки к солнцу поднимали, небо и весь мир благодаря за счастье. Счастье которое еще будет впереди. За будущее.

Опустила Дайра смычок. Замерла.

А мы так и остались счастьем и верой в будущее наполненные. И если несколько минут назад хоть кто-то сомневался, что все будет хорошо, то сейчас… нет. Сейчас мы за веру свою в огонь бы пошли. Плечом к плечу. Велика сила Дайры.

– Кхм… – первым пришел в себя господин Орбрен, – не ожидал. Дайра, вы кем приходитесь Великому мастеру Эрмеру?

Дайра встала, гуделку свою опустила, вздохнула и ответила тихо:

– Дочь…

– Никогда бы не подумал, что дочери Великих мастеров могут оказаться во вдовьем поселении, – улыбнулся этот негодяйский негодяй.

– Нет, господин Орбрен, – Дайра без тени улыбки смотрела на него, – дочери Великих Мастеров могут выйти замуж за воинов. И остаться вдовами.

– Д-да… вы правы, – господин Орбрен. Он даже как-то растерялся… постоял немного в тишине и ушел. Прочь с площади, где мы расположились со столами праздничными.

А мы все молчали. Никак не могли ничего сказать. А Дайра улыбнулась хитро, села снова на скамеечку и заиграла на гуделке. Да так весело, что остальные быстро мелодию подхватили, а ноги сами в пляс пошли.

А танцы здесь обычные… деревенские. С притопами, да прихлопами. Я такие сто раз видела, когда к бабушке приезжала. И танцевала тоже.

Наплясались мы до упаду. А между плясками песни пели. А я несколько наших спела. Из Хадоа… ну а как же еще, если опять мое «Малла Вильдо из Хадоа» включилось, когда я начала рассказывать откуда я их привезла.

Праздновали мы до позднего вечера. Рыска со своей бригадой коров сходили подоили, да на ночь под навесами устроили. Сайка со своими двумя помощницами из новеньких, ушли сыры варить, мы с моей бригадой сбегали в огород полить кое-где, огурцы, помидоры и все остальное собрать за чем вечером должны были купцы приехать. Глая с птичницами, тоже из новеньких, дежурство по часам в избушке на курьих ножках распределили, чтоб каждой повеселиться довелось.

И только когда ночь чернильная на мир опустилась, разошлись вдовы с площади. Завтра вставать рано. Работать надо. Колхоз наш теперь стал родным всем, даже тем, кого пока в колхоз не взяли.

Я уже сарафан сняла, туфельки свои новые протерла, постель расстелила, как кто-то в дверь поскребся. Тихо так… осторожно…

А я-то уже этим миром избалована, оказывается, даже в мыслях не было, что кто-то может в недобрыми намерениями заявится. Тем более двери-то здесь не открывали никогда. И не стучали обычно… хотя я еще никогда так поздно ни к кому в гости не ходила.

Отрыла я дверь, а на крылечке Нана сидит:

– Малла, прости, что так поздно…

– Ничего, бывает, – ответила. И молчу, жду, что дальше Нана скажет. И она молчит. А мне спать хочется, устала же я. День-то сегодня насыщенный был, – что случилось-то, Нана?

– Малла, – Нана замялась. Было видно, что она что-то очень хочет спросить, но то ли стесняется, то ли боится, – Салина сказала ты отрез Великого мастера купила. Покажи, а?

– Купила, – улыбнулась я, – только давай завтра, а? Устала я сегодня…

И зевнула так, что думала челюсть вывихну.

– Пожалуйста, Малла, – Нана просто взмолилась. Как будто бы увидеть эту тряпку для нее было вопросом жизни и смерти.

– Входи, – вздохнула я. Уж не знаю, чего хочет Нана, но, видимо, это для нее на самом деле важно. Раз уж пришла среди ночи в другой конец поселения. Хорошо я еще лучину загасить не успела, которую с площади принесла. Огниво местное я до сих пор люто ненавижу.

Нана присела за стол, а я отрез достала и ей протянула. И вижу волнуется Нана. Аж трясется. Протянула она руку, но не взяла ткань, а только кончиками пальцев коснулась. Провела… ахнула…

– Папа, – выдохнула…

Кошмар меня подери!

Дочери Великих Мастеров выходят замуж за воинов…

– Нана, – прошептала я, горло перехватило, – Устан твой отец?

Нана, только кивнула, не отрывая взгляд от куска ткани и все так же осторожно касаясь его кончиками пальцев. Я долго не думала. Я, вообще, никогда долго не думаю, но сейчас тем более. Надеюсь, Рыска с Салиной не обидятся…

– Дарю, – протянула я Нане ткань Великого мастера, – держи, Нана.

– Малла, – ахнула она, – но у меня нет столько денег…

– Я сказала дарю, а не продаю, – усмехнулась я, – бери, Нана… я знаю каково это остаться одной. Совсем одной в целом мире.

– Спасибо, – прошептала Нана, и все так же осторожно, очень бережно, положив отрез на руки, будто бы маленького ребенка, мельком взглянув на меня со счастливой улыбкой, медленно вышла из дома и пошла по улице.

А я еще долго стояла на крыльце, глядя как уходит девочка, у которой от семьи остался только кусок ткани. И неважно, что она в своем родном мире, а я в чужом. И я понимала чувства Наны, понимала ее как никто другой…

Только у меня в этом мире нет ничего, что было бы сделано руками моего отца. Или мамы… слезы лились сами. Я не впервые плакала от одиночества, но никогда еще оно не было столь пронзительным.

И мне снова снились ведьмы. Они кружили вокруг меня, заматывая в клубок золотистых нитей. Долго. Очень долго. Аж до третьих петухов. И когда я то ли проснулась, то ли просто открыла глаза, в комнате на столе стояла, забытая ведьмами, кружка со знакомым горьким отваром.

Значит не сон это все?

Весь следующий день я провела в раздумьях. Никогда в жизни столько не думала. И даже не думала, что можно столько думать. Но мысли кружились в голове, не давая покоя. Если бы я хотя бы могла их разделить. Но нет, они кружились единым комом, как белье в стиральной машине. И чем больше я смотрела на них, пытаясь опознать, какая одежда оказалась в стирке, тем сильнее у меня кружилась голова.

В конце-концов, я не выдержала. Мысленно нажала кнопку, прерывая стирку, открыла стиралку и начала вытаскивать вопросы по одному.

Вот так внезапно оказалось, что у нас в колхозе есть дочери Великих мастеров. Пока мы знаем только двух: Дайру и Нану. Но ведь это не значит, что их больше нет? И, вообще, мы как-то упустили этот момент с Дарами. Схватились за то, что на поверхности лежало, а если подумать, то почему колхозу не открыть мастерскую? У нас есть Нана с Даром ткачества, у нас есть Вилина с Даром рукоделия. И у нас есть я, которая пусть и не любит это дело, но училась. А значит смогу показать девочкам что-то новенькое. Да хотя бы, пришло мне в голову, ту же стандартизацию по размерам! И тогда мы сможем одевать весь Гвенар. Ведь здесь до сих пор готовое платье не особенно жалуют.

А Дайра… понятно, почему у нее так плохо с хозяйством. Ей, наверное, руки беречь надо, чтобы играть на гуделке. Да и что говорить, заставлять Дайру в поле работать, все равно что микроскопом гвозди забивать. Но у бабушки в деревне в колхозе был клуб. Ведь колхозники должны не только работать, но и отдыхать. Бурановские бабушки аж на Евровидение ездили. А мы чем хуже? Устроить хор какой-нибудь. Опять же песен я знаю таких, которых в мире этом нет, очень много. Можно их перевести-переделать и петь. И колхозникам польза и Дайра при деле, а там глядишь и приглашать нас начнут. Ну… куда-нибудь.

А еще я ведь помню, как про йогурты думала. И про другие молочные продукты. Кроме того, есть ведь колбаса, тушенка, вяленое мясо, копченое… да чего только еще нет здесь, в Гвенаре! Здесь люди разбалованные тем, что можно мгновенно из одного конца страны в другой переместиться. О запасах и не думает никто. Поэтому и не перерабатывают ничего. Зачем, если можно так все съесть? Вон. Даже овощи мои. Зачем их консервировать, если можно через два часа свежими на стол его величества подать? Еще и курица эта белобрысая сыроедкой оказалась. Была бы нормальная баба, научила бы королевскую кухню борщ готовить, щи… вот, кстати, это ведь тоже можно использовать, чтобы и людям новое показать, и денежек заработать.

Надо обо всем этом подумать всем вместе. Экспериментировать надо, пробовать. А еще есть много чего, что я миру предложить могу. Зачем мне чужим ремесленникам авторучку отдавать? А вдруг у нас в колхозе есть вдовы с подходящим Даром.

А на эти денежки можно вдовам помогать. Даже тем, кто не может по какой-то причине в колхоз вступить. Но если мы будем друг за друга держаться, то сильнее станем. Есть же еще в Гвенаре вдовьи поселения, и значит будут у нас филиалы по всему Гвенару.

Надо мне мыслями своими поделиться с господином Гририхом… Чтобы как с колхозом в прошлый раз снова не было. Только как это сделать, если чуть я рот открою про свой мир рассказывая, как проклятие герцога срабатывает?

Думай, голова, думай. Я тебе вкусненькое дам.

Пока голова думала, я хозяйством занималась. Раз уж купила овцу с ягнятами, значит мне за них и отвечать. В стадо выгонять пока не стала, а то сбежит еще. Не привыкла же она к новому месту. Так что веревку на шею овцы накинула и в поле за околицей на колышек привязала. А ягнята сами вокруг бегали. Они уже подросли немого и травку щипать начали. Смешные такие. Мамка-то их меня пока боится, не подходит, а эти хулиганы бесстрашные смело хлеб цветочный из моих рук берут. И важно при этом на овцу, которая в истерике кричит, чтоб не вздумали ко мне подходить, посматривают. Мол, ты чего, мам, эта тетка добрая, вкусненьким угощает.

Вечером я тихонько, чуть не огородами пробралась к господину Гририху. Посоветоваться мне хотелось. Больше же не с кем. С сестрами можно, но…

– Господин Гририх, можно? – Наш председатель сидел в кабинете и при свете лучинки что-то царапал в толстой книжке.

– А, Малла, – поднял он на меня глаза, – входи. Что ты хотела?

– Поговорить, – ответила я, да на краешек стула присела. Страшно было признаваться, но без поддержки господина Гририха, возможно, все мои задумки обречены на провал. Не потому что плохие, а потому что мне никто не поверит. Скажи сейчас вдовам, что из молока можно столько продуктов делать, они может быть и согласятся, но только не сейчас, а когда-нибудь позже. Даже Салина против переработки. Потому что не привыкли здесь к такому.

– Господин Гририх, – я сжала руки в замок, – мне очень нужно рассказать вам о себе. Но вы же знаете о проклятии его светлости? Поэтому я не могу говорить прямо, и буду только намекать вам. Это очень важно, потому что… это важно для колхоза, господин Гририх, для вдов в нашем поселении.

– Хорошо, Малла, – улыбнулся господин Гририх и ущипнул себя за мочку уха. Если бы не этот жест я бы никогда не заподозрила, что он волнуется.

– Вы помните, тот день когда я приехала к вам в поселение? – сердце колотилось в горле. А вдруг Оракул сочтет, что я преступница? Его величество ведь предупреждал меня, что нельзя говорить откуда я взялась в Гвенаре. Господин Гририх кивнул. – Я не из Хадоа, господин Гририх… Я не могу сказать вам откуда я, мне запретили это делать, но я не из Хадоа. И все, что я вам сейчас хочу рассказать уже существует. И колхозы тоже там раньше были.

Господин Гририх улыбнулся и ответил:

– Я знаю, откуда ты, Малла.

– Что? – удивилась я, – но как вы узнали?

– Мне рассказал его сиятельство, – господин Гририх отодвинул свой талмуд, – он просил присмотреть за тобой. Помочь, если будет нужно. И позвать его если ты начнешь тут куролесить.

– В смысле куролесить? – не поняла я.

Господин Гририх вздохнул, помолчал, а потом начал говорить тихо-тихо:

– Вы прибыли сюда месте с королевой. Только ты случайно, и раз ты оказалась вдовой, тебя отправили к нам. Спасибо Оракулу, ты оказалась весьма спокойной и разумной, чего не скажешь о королеве. Насколько я знаю, она хорошо потрепала нервы и королю, и его сиятельству, и всем остальным. Это не принято выносить за пределы дворца, и ты будешь молчать, Малла. А говорю я тебе для того, чтоб ты поняла, никто тебя без присмотра не оставлял и не оставляет. Его сиятельство пристально следит за тобой.

– Что? – сказать, что я удивилась, ничего не сказать. Этот негодяй следит за мной?! И господин Гририх, которого я приняла как родного, помогает ему? – как вы могли, господин Гририх, – прошептала я. Слезы жгли глаза. Я начала задыхаться и, вообще, мне захотелось сбежать куда-нибудь далеко-далеко, чтобы не видеть тех, кто меня предал.

– Это не я, Малла, – покачал головой господин Гририх, – в самом начале, да, присматривал, как и за всеми вдовами. А вот остальное… отказался. И я не знаю, кто именно следит за тобой, но это точно не я. И не Салина с Рыской, – добавил он, увидев, как шокировали меня его слова.

– Но… это же… – я хотела сказать, что это гадко и отвратительно, но не получалось. Слова застревали где-то в груди, и снова, как вчера стало жечь сердце. Больно-больно. Перед глазами помутилось, и я как сквозь вату услышала, как господин Гририх воскликнул:

– Малла?! Что с тобой?!

В этот момент дверь открылась, и в кабинет господина Гририха ворвалась аррова ведьма.

– Ох, и неугомонная ты, – подскочила она ко мне и сунула под нос кружку, – пей!

Я пыталась было оттолкнуть ее руку, но сил не хватало. И злобная бабка залила мне в рот свой горький отвар, который я вынуждено проглотила. Да что же такое?! Но зато стала отпускать эта страшная боль.

А ведьма рассмеялась:

– Сегодня ночью мы с сестрами придем к тебе и все расскажем. Жди.

И сбежала, прежде чем я смогла встать.

Господин Гририх сидел за столом с остекленевшим взглядом.

– Господин Гририх, – позвала я его. Мне стало страшно. Его сиятельство, ведьмы… что-то такое происходит вокруг меня. Причем я сама ничего не замечаю. Да я бы даже сейчас ничего не узнала, если бы не пришла к председателю со своими задумками.

– Малла? – отозвался он, – с тобой все хорошо?

– Да, все хорошо, – ответила я. Кажется, он ничего не помнит… Я подумаю об этом позже… Сделала глубокий вдох, выкидывая из головы все страхи, мне нужно рассказать господину Гририху о своих мыслях.

– Господин Гририх, скажите, а вы знали, что Дайра дочь Великого Мастера?

– Нет, – сокрушенно помотал головой господин Гририх, – не знал… Не принято у нас у вдов интересоваться их прошлым. Как овдовела, так жизнь и закончилась. А здесь в поселении просто век свой доживают.

– Но это же неправильно. Это хорошо, если Дары такие, что сразу пригодились в колхозе. Как у Рыски или Салины… а вот Вилина, Дайра, Нана…

– Нана? – удивленно приподнял брови господин Гририх, – у Наны Дар?

– Я точно не знаю, – я села на стульчике поглубже и вжалась в спинку, – но ее отец Великий Мастер Устан…

– Ткач?! – ахнул господин Гририх, – а ты откуда знаешь?

Пришлось рассказывать при визит Наны вчера ночью… и про то как купила отрез ткани на ярмарке…

– И, господин Гририх, я подумала, почему такие Дары у вдов пропадать должны? Это же неправильно. Мы же можем не только сыры делать, цыплят да овощи выращивать. Мы же можем и продукты перерабатывать, и мастерские открыть.

– Малла, – вздохнул господин Гририх, – мы не сможем ничего продать. Все уже закреплено за существующими мастерскими… как с яйцами или всей остальной продукцией… – и вдруг господин Гририх замолчал и уставился на меня глазами, в которых мелькнуло понимание, – если только мы не предложим что-то совершенно новое…

– Вот именно, – рассмеялась я, – я много чего, оказывается, знаю… и если мы с вами хорошо подумаем, как повернуть все это на пользу колхозу…

Говорили мы долго. Вилина даже спустилась и принесла нам ужин прямо в правление. Мы перепачкали кучу бумаги, пытаясь понять, что и как работает в моем мире, и как оно будет работать здесь. Я тысячу раз срывалась на «Малла Вильдо из Хадоа», и каждую мою идею приходилось объяснять буквально по процессам.

Для начала решили остановиться на самом простом. Прясть, ткать и шить умеют все женщины, даже если они без Дара. А еще мы же изначально планировали разводить овец для шерсти. И забросили эту идею, потому что так удачно получилось с коровами.

И получается зря. Чтобы открыть швейную мастерскую, нам придется и овец самим стричь, и прясть, и ткать тоже самим. Потому что никто не продаст нам столько шерсти, сколько нам нужно.

Значит нам нужно больше овец… эх, вот зачем я купила лысых? Надо было, наоборот, самых волосатых выбирать!

Продавать же мы будем только готовое платье. Сейчас в Гвенаре можно купить готовую одежду, но это либо вдовьи мешки, либо старые, ношенные костюмы. А мы будем отшивать партиями, всех размеров и их хороших тканей. Знать, конечно же, покупать не будет, но вот зажиточные горожане, купцы средней руки и даже мелкопоместная аристократия, которым не по карману хорошие мастера-портные, станут нашими постоянными клиентами.

Когда я объясняла, что такое стандартизация по размерам, думала сойду с ума. Пока не догадалась показать все это на нарисованных человечках. Не зря мама меня после школы на швею отправила учиться. И хотя я не любила шить, а после училища, вообще, возненавидела, как снимать мерки помнила. И в размерах хорошо разбиралась, до библиотеки же я много лет продавцом отработала. И с женской, и с мужской одеждой.

И еще я поняла, что срочно надо учиться читать и писать по местному. Потому что я писала русскими буквами не русские слова. Это, конечно, с одной стороны удобно, ведь никто не может прочитать, что именно я написала. А с другой именно поэтому же и плохо.

Не отходя от кассы договорилась с господином Гририхом, что он меня учить будет по вечерам. А то это же как-то стыдно читать-писать не уметь… не привыкла же я к такому, хотя в Гвенаре образование и не было обязательным.

Я себе зарубку на память сделала… всплыло у меня в голове про ликбез, нам в школе на истории рассказывали. А почему бы и нет? Будут все колхозницы грамотные, это же какой плюс для колхоза.

Я уже в дверь выходила, когда вспомнила.

– Господин Гририх, я же про Дайру еще хотела… надо нам в колхозе клуб открыть. Вместо того, чтобы вечерами у Сайки наливку пить, пусть вдовушки песни поют в клубе и хороводы водят…

– Ох, Малла, – расхохотался господин Гририх. – давай-ка мы с тобой завтра об том поговорим. А то Вилина уже уснет скоро. Одна, – подмигнул он мне и мягко подтолкнул к выходу…

И, правда, засиделись мы.

Домой я вернулась заполночь. Все в поселении давно спали. Здесь принято ложиться и вставать вместе с солнцем.

Ведьм не было. И я уже решила, что они обманули меня, как дверь тихо отворилась и в дом скользнуло три тени.

– Малла, – наша местная аррова ведьма улыбнулась. – давай познакомимся. Меня зовут Грайя, это, – она показала на вторую пожилую ведьму, – Ирга, а это, – она махнула в сторону молодой девчонки, которая вчера напоила меня отваром на ярмарке, – Муша.

– Не могу сказать, что мне очень приятно с вами познакомиться, – ответила я. Ведьмы бесцеремонно расселись на лавках в моей комнате. Еще бы. Они получается здесь уже сто раз были. Бессовестные! И я чувствовала, что еще никогда в жизни не была настолько зла ни на кого на свете, как на этих арровых ведьм. Даже на его сиятельство. Что за мир такой?! И ведьмы, и его сиятельство что-то от меня скрывают. И тут я вспоминал бабку с ярмарки. Она ведь сказала мне, что негоже быть разменной монетой в чужих играх быть. Вот, значит, о чем она говорила! Но откуда она узнала? Кошмар меня подери, что, вообще происходит?!

– Дочка, – заплюхала-засмеялась бабка из местных, но я ее перебила.

– Я вам не дочка. Меня зовут Малла.

Нехорошо, да, мама бы мне за такое подзатыльник-то отвесила. Все же воспитывали они во мне уважение к старшим, но вот слишком велика была моя неприязнь к ведьмам этим.

– Малла, – как ни в чем ни бывало продолжила бабка, – я обещала тебе рассказать все, потому что ты все равно сама скоро узнаешь. Приложи руки к животу, дочка. Почувствуй.

Вот как только эта проклятая бабка сказала, я все поняла. У меня перед глазами поплыло все и я плюхнулась на лавку. Кошмар меня подери! А я ведь уже сколько дней думаю, что поправляться стала. Но почему я не замечала раньше? Почему не обращала внимания, что за все три с лишним месяца мне так и не понадобились пресловутые прокладки с крылышками или без?

– Тише, дочка, – тихо засмеялась аррова ведьма, – это мы постарались. Не вини себя. Нельзя никому знать об этом. Иначе беда будет.

– Ты же заметила, что здесь в поселении все вдовы бездетные? – вступила в разговор старшая ведьма, Ирга.

А я схватилась за живот, пытаясь защитить. Спрятать. Ото всех. Кошмар меня подери! А ведь правда! Я детей-то еще здесь не видела, кроме тех, что в деревне у Сайкиной сестры были. Но как же так? Ведь не может же быть, чтобы все вдовами без детей оставались?

– Вижу, что не думала ты об этом, – молодая девчонка-ведьма присела рядом обняла меня за плечи, – не положено вдовам детей воспитывать. Это же тьма может и на них перейти и не устроят они судьбу свою. Поэтому забирают у вдов детей.

– Повезло тем, кто овдовел, когда дети взрослые, семейные уже, – присела с другой стороны первая… Грайа… кажется… – Они часто с детьми так и остаются жить. Бездетные в таких вот поселениях живут, при каждом городе оно есть. А тех, что с детьми малолетними остались, в другой конец Гвенара везут. Муша наша оттуда.

– Верно, – присела передо мной на корточки третья ведьма, – и, поверь, столько боли и страданий я нигде не видела… Да только не долго вдовы мучаются… не выдерживают без детей-то… Если родственники есть, то детей им передают на воспитание. А если нет, то чужим. И не всегда сладкая это жизнь, Малла.

– И поверь, дочка, тебе повезло, что его сиятельство ничего не заметил, когда привез тебя сюда. Слишком маленький срок был. Не больше нескольких часов. И если узнает он о твоей беременности, то тот же час тебя отсюда заберут. А дитя родишь и не увидишь больше.

– Мы знаем откуда ты. И даже не будь ты вдовой, король на многое бы пошел, чтобы заполучить твоего сына.

– Древняя кровь, Малла… ребенок чистой Древней крови слишком большое искушение для братьев.

– Ты же знаешь, что его сиятельство следит за тобой? Поэтому мы и помогаем тебе скрыть твою беременность.

– Мы хотим сберечь твоего малыша…

– Мы тебя в кокон силы нашей кутаем…

– До самых родов прикроем…

– Ты только смотри не проболтайся никому…

– А то заберет у тебя малыша его сиятельство…

– А тебя саму в другое поселение отправит…

– Подальше от сестер твоих любимых..

– От огорода твоего…

– От колхоза…

Ведьмы кружили вокруг меня, говорили, чуть ли не перебивая друг друга. Но это только на первый взгляд казалось словно невзначай. А на самом деле все слова и движения укладывались в какой-то странный ритм. Когда я это заметила, оказалось, что уже искренне соглашаюсь и киваю на все слова арровых ведьм.

Сначала я испугалась и хотела заорать и разогнать их к чертовой бабушке. И уже рот открыла и воздуха в легкие побольше набрала, чтоб громче получилось. Но вовремя опомнилась… гипнотизируют меня ведьмы или нет, но то, что они говорят похоже на правду. А значит нужно быть хитрее и позволить им спрятать меня от его сиятельства. Если меня из поселения увезут, это будет крах. Такое я допустить никак не могу. И сыночка своего не отдам пока жива. И за жизнь свою и ребенка биться со всем светом буду.

Не зря бабушка та странная про две стороны говорила: король и герцог – это одна сторона. И им дитя другого мира нужно. И вторая – ведьмы эти арровы. Не знаю я, что нужно ведьмам, но… пока они помогают мне прятаться от его сиятельства, нам по пути. А потом посмотрим. Главное, не забыть бы свои мысли, потому что действует на меня ведьмово внушение… мысли путаются… в сон клонит… я зевнула, чуть не свернув челюсть… веки тяжелеют… вот-вот усну… и знать… не буду… что… ведьмы… эти… заду… ма…ли…

Я уже почти засыпала, убаюканная странными танцами ведьм, как снова заболело где-то в сердце, загорелось, прожигая огнем внутренности…

– Отвар, – скомандовала Муша, и Грайя тут же приложила к губам кружку с привычным горьким отваром, и я хлебнула от души, помня, что именно эта гадость снимает жар и боль. – Силен… ох, и силен, мальчишка…

– Тише, – шикнула на нее Ирга.

– Она все равно ничего не слышит и не видит, – отмахнулась Грайя, и, правда, эти слова и неприятная усмешка на ее лице была последними, что я увидела.