Текст книги "Попаданка. Колхоз - дело добровольное (СИ)"

Автор книги: Алёна Цветкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Ушла Рыска, когда стало совсем темно. Мне оставалось переночевать взаперти одну ночь и завтра к обеду я буду свободна.

А ночью я проснулась от жгучей боли в сердце. В груди горело и пекло так сильно, что я стала задыхаться от этого жара. В горле пересохло, и воздух, казалось, царапал бронхи сотнями коготков, разрывая легкие.

Я еле-еле столкнула себя с кровати и на четвереньках поползла к двери, с трудом передвигая конечности между вспышками нарастающей боли. Крошечная комната вдруг стала огромной, и до цели я добралась, из последних сил удерживая себя на грани сознания.

Попыталась постучать и позвать на помощь, но руки уже не слушались. И я смогла только дотронуться до двери, неслышно царапая деревянную поверхность ногтями. Мир вокруг стал схлопываться, заполняясь чернотой… Вот и все… Кажется пришло время умирать.

Утром я открыла глаза с первыми лучами солнца. Лежала я все там же на пороге комнаты, у двери, в которую пыталась постучать, вызывая помощь. Тело от неудобной позы затекло и я еле встала. Добрела до кровати и повалилась, чувствуя, как забегали по рукам и ногам мурашки.

Что это вчера такое было? Сердечный приступ? Инфаркт? Но сердце не болело, а бодро и весело гоняло кровь по телу. И я откуда-то знала, что с ним все хорошо. Здоровее, чем было. Вообще, мой организм работал как часы. Заросла даже небольшая язва, которая мучила меня в моем мире, и пропала анемия. И с ребенком все в порядке. Развивается, как положено, ручки-ножки на месте, все органы тоже. И ведьмы правы были. У меня сын.

Я снова, как тогда в телеге, когда случайно вылечила господина Гририха провалилась в какое-то другое состояние. И все видела своими собственными глазами… нет… не глазами, а… а… чем-то.

А вдруг я стала аррововой ведьмой?! Прислушалась к себе… нет, все чувства такие же. Ничего не изменилось. Крови не захотелось, на луну выть тоже, и желание смерти не мучило. Даже зайка-алкоглик не вызывал никаких новых чувств. Все как обычно… вроде бы… потому что, что-то было не так. Как будто бы где-то далеко на грани слышимости звучал неясный шепот. А на грани видимости, сновали какие-то неясные тени. Я даже головой повертела, стараясь нащупать направление звука и эти тени. Ничего не получалось, но чем больше я прислушивалась, тем сильнее звучали голоса. А вдруг это и есть мир мертвых? Кошмар меня подери! Как же жутко! Я зажмурилась от страха и закрыла уши руками, желая, чтобы голоса стихли. Хотя, конечно, слышала я тоже совсем не ушами. Но стало легче. Голоса замолкли, а тени перестали мотаться на периферии взгляда.

Когда Вилина зашла кормить меня завтраком, я старательно заглядывала ей в глаза, надеясь, что если стала арровой ведьмой, то она увидит смерть в моих глазах и скажет мне об этом. Но Вилина вела себя как ни в чем ни бывало. А спросить я не решились. Струсила. Страшно оказаться полуживой-полумертвой.

Последние пару часов до конца срока, я просидела в одиночестве. Так хотелось на свободу, даже про свои страха забыла. И когда за дверью раздались шаги господина Гририха, готова была прыгать и визжать от радости. Наконец-то я вернусь домой, и меня там ждет чистая одежда и бочка с водой. Ура! На свободу с чистой совестью!

– Выходи, Малла, – господин Гририх тоже довольно улыбался, выпуская меня из заточения, – твое наказание исполнено.

От радости я кинулась обнимать председателя, а потом бегом побежала к выходу, очень уж домой хотелось.

На крылечке возле правления меня, радостно улыбаясь, ждали сестры, Глая, Варла и мои девочки из бригады.

Я кинулась обниматься с сестрами, но Варла была быстрее всех. Она повисла на моей шее и запричитала:

– Малла, они великолепны! А особенно мамочка! Она же чистопородная скирла. Она прекрасна! Идеальна! Восхитительна!

– Варла, – Салина и все остальные улыбались во все тридцать два зуба, – да, погоди ты! Дай нам Маллу обнять и освобождением поздравить.

Я так растрогалась, чуть не до слез. Наобнималась со всеми. Как же я соскучилась по подружкам. Кажется не три дня не виделись, а целую вечность. Когда очередь снова дошла до Варлы, она опять запричитала про каких-то скирл.

Рыска неожиданно подмигнула мне и обратилась к нашей подружке-пастушке.

– Варла, ты бы объяснила Малле про что ты говоришь. Она-то не поймет ничего.

И подруга снизошла до объяснения, сияя широкой, счастливой улыбкой:

– Овцы, Малла. Ты купила не смешных лысых овец, ты купила самую редкую, самую уникальную породу овец. Скирл охраняют как казну государства. И такого ягненка ни купить, ни украсть невозможно. Их держат в горах, на самых отдаленных пастбищах, под магической охраной. И про них почти никто не знает.

– Про лысых овец? – удалось мне вставить слово.

– Нет! Про скирл. Скирлы! У нас в колхозе скирлы! Мне до сих пор не вериться! – Варла закружила по крыльцу. А потом вдруг остановилась и спросила встревоженно, – Малла, ты же их для колхоза купила? И если даже нет, ты же позволишь мне за ними ухаживать?

– А они кому-то нужны? Я же их пожалела просто, Варла. Все смеялись же…

– За одну такую овцу можно половину бывшей лавки Варна купить, вместе с товаром, – серьезно ответила Салина. С такими вещами она никогда не шутила, – а за стадо – весь колхоз. Вместе с домами и жителями. – И вдруг расхохоталась, – вот мужик продешевил!

А я долго не думала. Зачем мне овцы? И если их в колхоз хотят взять, то почему бы не отдать? Колхоз-то и мой тоже. Хотя…

– А может нам их продать? Раз уж они такие дорогие?

– Нет, – с сожалением вздохнула Салина, – продать их, зная, что это скирлы, мы не можем. И еще как только станет известно, что у нас появились эти животные, нам придется держать ответ перед Оракулом, что мы не знали, кого ты покупала.

– Почему?

– Малла, – Варла улыбалась, – я же говорю, скирлы охраняемая порода. У моего отца дар побольше моего, он пастухом работал у семьи Великого Мастера Скирла, который эту породу создал. А я видела их за всю жизнь пару раз всего. И так потом огребала, что сидеть не могла.

– Ничего себе, – удивилась я. Вот же, не было печали, купила баба порося… нет, овцу лысую. – и что мы теперь с ними будем делать?

– Разводить, – Варла довольно улыбалась, – они очень быстро размножаются, в еде и уходе нетребовательны. Мне папа говорил.

– А потом? – я посмотрела на всех. Ну, не может же быть, что никому не пришла в голову такая мысль.

– До этого еще долго, – вздохнула Салина, – и еще неизвестно какими свойствами будет обладать их кожа. Они же не чистопородные… Обычно кожа скирл идет на доспехи для одаренных воинов. Она очень прочная, а вместе с Даром делает воина почти неуязвимым. А еще кожа скирл способна поддерживать нужную температуру и влажность. В таких доспехах не будет жарко в самую жару и не будет холодно в самый сильный мороз. Спрос на кожу скирл огромный. Семья Великого Мастера нарочно ограничивала количество животных, чтобы поддерживать цену на кожу.

– А ты откуда все знаешь? – удивились все едва ли не хором.

– Мой отец, – смутилась Салина, – торговал кожей скирл. И всегда возмущался, что из-за высокой цены, доспехи из кожи скирла есть не у всех воинов. Говорил, что если бы не великая жадность Великого Мастера, то можно было бы одеть в доспехи всех воинов королевства.

– Салина, – ахнула Варла, – так ты знала, что это скирлы?

– Нет. Конечно же, нет! – возмутилась Салина, – я даже представить не могла, что скирлы – это лысые овцы. Мне казалось, что это какие-то другие животные. Ну, вроде есть овцы, есть коровы, а есть еще и скирлы… Я же раньше только шкуры видела, а целую скирлу ни разу.

– Малла, – Варла обняла меня еще раз, – я очень рада, что ты, наконец-то вышла. Я хотела было к тебе прийти сразу, как их увидела, когда Салина в стадо пригнала, но меня господин Гририх не пустил. Ты подумай, что с ними делать будешь… все же дорогие они очень. Мы всем колхозом будет год работать, чтобы с тобой за этих овец расплатиться. А я побежала. А то я скотину на бабку Ланку оставила…

Варла убежала в луга к стаду, Глая отправилась к инкубаторам, мои бригада на огород, а я осталась с Салиной и Рыской, меня до дому проводить вызвались.

– Салина, Рыска, – как только все ушли, обратилась я к сестрам, – срочно посмотрите мне в глаза. Мне кажется, я стала арровой ведьмой. Мне сегодня так плохо было утром. Я почти умерла.

Салина с Рыской переглянулись и расхохотались. А мне обидно стало. Сами мне ничего не рассказывали, а теперь смеются. Почему я про арровых ведьм от Вилины узнала, а не от сестер? И конечно же я испугалась, а они даже не услышали, что мне плохо было.

– Малла, – Рыска опомнилась первая, – прости. Ты не аррова ведьма и никогда ею не будешь. Можешь даже не бояться.

– Арровыми ведьмами просто так не становятся, – поддержала Салина, – ты бы с первого дня другая была. И чернота в глазах у тебя бы давным давно проявилась. Нет, Малла, ты не аррова ведьма. А утром… рассказывай, что случилось.

– Ничего, – буркнула я. Обида не прошла совсем. И пошла прочь. Одна.

– Малла, – Рыска положила мне руку на плечо, – мы же сестры.

– Вот именно, – ответила – мы сестры. А вы ничего мне не рассказываете! Только смеетесь, когда я делаю что-то не так! А как я могу делать все так, если я… я Малла Вильдо из Хадоа, – опять вырвалось у меня изо рта проклятье герцога. А все потому что я в сердцах забылась и хотела закричать, что я из другого мира, – Ненавижу! – Проорала я, имея в виду его светлость с гадким проклятием, – Ненавижу!

И убежала в слезах. Сколько же можно! Я радовалась, что нашла здесь семью и друзей, думала, что стала им своей, родной и близкой. А на самом деле все не так. Они все равно чужие. Другие. Не такие как я. И я даже не могу им рассказать, что не так! Потому что этот негодяйский герцог, как я его ненавижу, наложил на меня это дурацкое проклятие. А ведь Салина с Рыской никому не рассказали бы мою тайну… зато поняли бы, что я в Гвенаре все равно, что младенец, рожденный три месяца назад.

Я бежала домой не разбирая дороги. Мне захотелось спрятаться от всех, скрыться, чтобы никто меня не видел. И выплакаться.

Позади меня кто-то несся галопом на лошади прямо по поселению. Если бы я не рыдала, то удивилась бы. Господин Гририх за такое не похвалил бы. У нас в основном ходили пешком, господин Гририх даже на своей лошадке редко ездил, чтобы не разбивать тропинки.

Но сейчас я даже не видела, что это был господин Орбрен. Весь черный от усталости, запыленный, как будто бы проехал тысячи вех, не слезая с коня. Он мчался ко мне, сверкая глазами, в которых была видна отчаянная тревога. И злость.

Он догнал меня, когда я взялась за калитку. Спрыгнул с лошади. Развернул к себе, всмотрелся в глаза и выругался:

– Арра! Это сделала ты одна! Проклятые ведьмы!

– Да, что вам от меня надо? – завизжала я, вырываясь из рук негодяя, – как же вы все меня достали! Я хочу домой! Пустите!

– Мала, подожди, – господин Орбрен сильнее сжал меня за плечи, – ты должна поехать со мной в столицу к его величеству. Слышишь? Прямо сейчас. А то будет поздно. Я расскажу тебе все по дороге.

– Да, не хочу я в столицу! И уж тем более к его величеству не хочу! Что вам всем от меня нужно? Оставьте меня уже в покое, в конце-то концов! Как я вас всех ненавижу! – заорала я.

– Малла, я понимаю, что вел себя глупо, и ты не веришь мне, но Гвенару угрожает опасность. И только ты можешь всех нас спасти. Ты Последняя, Малла.

– Я никого не собираюсь спасать, – вырвала я руку, – хватит с меня. Я только и делаю, что пытаюсь всем помочь, как последняя дура! А толку? Сестры смеются надо мной, господин Гририх запирает в кутузке, вы постоянно меня в чем-то обвиняете, а герцог со своим проклятьем делает мою жизнь невыносимой!

– Проклятьем? Каким проклятьем?

– Все. Я больше так не могу, – меня трясло, я так орала на господина Орбрена, что выплеснула на него все, что было: обиды, боль, негодование, злость… осталась пустота. И я как-то резко устала. Измучилась. Мне захотелось спрятаться в самый темный уголок и никого не видеть.

– Ты же хочешь замуж за его величество? – господин Орбрен все не унимался, – хочешь жить во дворце? Его величество скоро будет готов жениться на тебе. И ты станешь королевой. У тебя будет куча нарядов и драгоценностей. К твоим услугам будут лучшие портные и ювелиры Гвенара. Если захочешь, можешь забрать с собой сестер…

– Я никогда не хотела за него замуж, – почти спокойно ответила я. Кажется, этот человек просто не слышит меня, когда я кричу. – Даже, когда он посчитал мои безобидные сны злодейскими планами, на самом деле я не хотела за него замуж, и не хочу. И даже если он вдруг опомнился и захотел на мне жениться, то я не выйду за него ни при каких условиях. Лучше умру. Клянусь Оракулом! Так ему и передайте.

Мое кольцо полыхнуло зеленым, принимая клятву. Ошеломленный, онемевших от моих слов господин Орбрен наконец-то замолчал и остался стоять у забора открывать рот, как рыба. Кажется, он был оглушен моим заявлением. Я молча стряхнула с себя его руки и медленно пошла домой.

Я зашла во двор, закрыла калитку, и побрела к крыльцу. Я еще никогда не чувствовала себя настолько чужой в этом мире. Настолько не на своем месте. И этот дом, в котором я прожила больше трех месяцев, вдруг показался мне чуждым. Я налила в таз воды, ополоснулась и достала со дна сундука свою одежду.

Все. Хватит. Я больше не могу здесь оставаться. Пойду искать лучшую долю. Передо мной целый новый мир, а я завязла в этом колхозе. Как удачно Варн заплатил мне за подаренную неизвестным поклонником шкуру. Я заглянула под крыльцо в условленное место, достала деньги.

Варн оставил мне в мешочке двенадцать грот и записку, что знающие люди оценили меха на два грота дороже, чем считали мы. Что же… это хорошо, деньги мне пригодятся.

Сунула в полупустой рюкзачок кусок сыра, хлеб, набрала в баклажку воды… завернула сапоги в пуховик и подвязала к рюкзаку. Жарко, пойду в туфлях, но сапоги оставлять жалко.

Вот и все… Прощай «Светлый Путь», прощайте сестры, прощай господин Гририх… и все остальные.

Я побоялась, что господин Орбрен или еще кто-нибудь, ждет меня у калитки, и тогда придется объяснять им свое желание уйти из деревни. А я сама не знала причину. Просто очень хотелось.

Поэтому выбираться из дома решила огородами, чтобы никто не заметил. Выставила в сенях окно, смотрящее в глухой забор. Оно давно гремело на ветру, и я собиралась как-нибудь закрепить его, чтоб не выпало. Хорошо, что не успела.

Выбросила рюкзак, и следом вылезла сама. Никто меня не заметил. Осторожно пробралась в огород, чтобы сорвать себе несколько помидоров и огурцов в дорогу. В последний раз прошлась между грядками, прощаясь с растениями, как с самыми близкими. Ведь они тоже, как и я были здесь чужими. Но им тут будет хорошо, я это чувствовала.

Накидала в рюкзачок овощей и перелезла через забор. Хорошо, что мой дом угловой на окраине, а с этой стороны буквально через несколько метров начинались поля с цветочной кашкой. Туда я и нырнула, спрятавшись ото всех.

Цветочная кашка невысокая едва достала макушками до талии, и я поползла на четвереньках, чтобы меня никто не заметил. Зачем я так сделала? Не знаю. Голова не думала, разум словно отключился, еще тогда, когда я сбежала от господина Орбрена, остались одни голые инстинкты. А еще какая-то неведомая угроза, совсем легкая, почти незаметная, как маленькая занозка в пальце.

Но в какой-то момент заноза стала очень быстро расти, угроза становилась все больше с каждой секундой. А я чувствовала себя все беспокойнее.

Поэтому я ползла на четвереньках по полю. Сначала медленно, потом быстрее. Инстинкты вопили от страха за жизнь, заставляя прятаться в цветочной кашке и спешить в безопасное место.

– Беги! – кричала я сама себе, – Беги!

Я даже направление точно знала, куда мне нужно бежать. И расстояние… Если бы в тот момент, я смогла бы подумать, проанализировать свои поступки… но все вышло так, как вышло.

Я ползла, все шустрее перебирая конечностями, но опасность, становилась все ближе. Она надвигалась на меня быстро и неотвратимо. В колени впивались острые камни, раздирая джинсы в клочья. Ладони горели и кровоточили, от мелких порезов. Я задыхалась и выбивалась из сил, но сбежать от чего-то страшного, грозного и ужасно опасного никак не могла. Оно догоняло меня.

Проползла по полю до самого края, и, вскочив на ноги, нырнула в лес. Но даже густые заросли кустарника на опушке не могли спрятать меня от того, что желало моей смерти. И я так и не отдышавшись, побежала дальше в глубину леса. Туда, где меня ждало спасение.

Бежать было намного легче, чем ползти, но интуиция все равно кричала, что я двигаюсь слишком медленно. Оно, то страшное, все равно настигало меня. И хотя я уже перестала оббегать препятствия, чтобы не терять время, и бежала напрямик, перепрыгивая через коряги и ямки, до моей цели было так же далеко. А Ему до меня совсем близко.

– Быстрее… быстрее… – стучало в висках, – беги, не оглядывайся.

Нервы натянулись до предела, я вздрагивала от каждого шороха. Я давно потеряла где-то рюкзак с припасами и деньгами. Но даже не заметила. Мне надо было быстрее Туда… куда-то Туда, в безопасное место… чтобы спрятаться от этого страшного чего-то…

Я никогда не была спортивной, и когда решила заняться бегом пару лет назад, моего запала хватило только на покупку спортивной формы. А сейчас, несмотря на усталость, на заливающий глаза пот и сбившееся дыхание, я все еще была на ногах и бежала вперед. Страх гнал меня, не давая упасть. Быстрее… быстрее…

Мне стало казаться, что даже деревья расступаются передо мной, освобождая дорогу, чтобы я успела добежать и спасти свою жизнь и жизнь моего сына.

Я мчалась изо всех сил. Но опасность приближалась… Еще немного и она меня настигнет. И в какой-то момент я поняла, все… конец. Сейчас я увижу то, что угрожало мне. И Оно скорее всего меня убьет. Потому что я не добежала Туда, где было безопасно. Туда, где было мое спасение. И уже не смогу. И жить мне осталось считанные минуты. Я чувствовала, как приближается смерть.

И страшно разозлилась. Да сколько можно бегать? Сколько можно закрывать глаза на то, как ко мне относятся Салина и Рыска? Где их поддержка, такая, которая была раньше? Где они сами, когда так нужны мне? Сейчас, я знала, они должны стоять рядом со мной, держать за руки, помогая защитить… а они остались там… дома… и им тоже грозит опасность. Им тоже грозит то, что сейчас так сильно пугает меня. И всем остальным тоже. И господину Гририху… И Вилине… и другим…

Уже знакомый нестерпимый жар, поднимающийся откуда-то изнутри, был ответом на мое решение не прятаться, а встретить Угрозу лицом к лицу. Я далеко от Того, что может мне помочь, но если постараюсь, то смогу дотянуться… не руками нет, а чем-то… чем-то название чего я не знаю. А Там есть Что-то, что может избавить нас от Угрозы. Если ему дать этот Жар, сжигающий меня изнутри.

Только его нужно много. Очень много. Надо только выложиться полностью, потому что по пути туда Жар, рассеется, слишком велико расстояние.

Жар стал скручиваться, формируясь надо мной в огромный Шар, впитывавший всю энергию, которую я ему отдавала. И не только мою, вдруг поняла я. Мой мальчик, мой нерожденный сын тоже насыщал этот Шар своим Жаром… но малышу не хватало сил, и еще немного и ему придется отдать жизнь, чтобы я смогли спасти себя…

– Нет! – заорала я, безуспешно пытаясь остановиться, – Нет! Не-ет!

В последнюю секунду материнский инстинкт, выкопанный мной из недр перепуганного подсознания, взял вверх над Шаром, и я смогла прервать поток энергии от моего сына к Шару, чтобы мой малыш жил.

Это не прошло даром. Равномерно и стабильно растущий Шар запульсировал, заколыхался, ему не хватало той энергии, что он получал от моего ребенка… Шар надо было как можно быстрее надо отправить Туда, чтобы Оттуда он уничтожил Угрозу, но Жара в нем было еще слишком мало, чтобы справиться с этой задачей…

Моего Жара, моей энергии в Шаре становилось все больше. И он пошел вразнос, готовый взорваться прямо здесь. И я боялась представить, к чему это может привести. Мы просто испаримся, исчезнем, будто бы нас и не было.

Я пыталась удержать Шар, но у меня получалось все хуже. Биение Шара становилась сильнее, и я поняла, что мне нужно прямо сейчас либо бросить его Туда, и надеяться, что силы Шара хватит, чтобы преодолеть путь до Туда и потом еще уничтожить Угрозу. Либо сейчас он попросту взорвется от избытка моей энергии.

И тут я ощутила совсем рядом Источник. Источник, который мог поделиться со мной тем, чего мне так не хватало. Да, он был чужой, и поэтому неподходящий. Но я снова откуда-то знала, что должна сделать, чтобы связать, сроднить наши энергии. Нужно всего лишь объединить капли наших сил: Источника, мою и моего сына.

– Малыш, прости, я возьму только капельку, – прошептала я, потянувшись к моему совсем еще крошечному, но такому сильному сыночку, – ты у меня настоящий боец. Я горжусь тобой, мой маленький… И люблю… больше всех на свете.

Смешать три капли Жара оказалось очень просто. Я сделала все легко и быстро. И нужная, мужская энергия стала вливаться в Шар щедрым потоком, уравновешивая и успокаивая его биение.

Шар рос. Теперь я была уверена, что справлюсь. Когда Шар накопил достаточно энергии, я отправила его Туда, чтобы Оттуда он уничтожил Угрозу. И он гудя, как трансформатор, оторвался от меня и улетел куда-то далеко.

А я вдруг поняла, что смогла. Смогла остановить то, что угрожало мне и тем, кто стал мне родным в этом мире.

Все… теперь все будет хорошо…

Колени подогнулись и я рухнула на траву… нет… на руки землисто серого господина Орбрена.

Я пришла в себя, когда пошел дождь. Мелкий и теплый летний дождь, который даже не замечаешь, работая в огороде. Но сейчас он нагло и бесцеремонно запустил тонкие ручейки мне в нос, отчего я села и закашлялась, мгновенно пробудившись.

Рядом, на боку лежал мертвый господин Орбрен. Нет, не мертвый, но едва живой. Я каким-то внутренним чутьем услышала его дыхание и тихий, едва заметный стук сердца.

Что произошло? Как я очутилась здесь, рядом с кромкой этого незнакомого леса? У нас в округе совершенно точно не было таких огромных деревьев, похожих на дубы. Я не понимая ничего, огляделась. И вдруг кто-то громко фыркнул мне в затылок.

Я заорала и подпрыгнула на месте, в прыжке вставая на ноги и разворачиваясь. На меня смотрела удивленная и испуганная лошадь господина Орбрена. Она сделала шаг назад и уже присела, готовая бежать от этого страшного существа, только что лежавшего рядом с хозяином. Я увидела в ее глаза свое отражение – грязная, разорванная одежда, растрепавшаяся коса забитая репьями, спутанные грязные волосы, выбившиеся из косы и окружавшие мою голову страшными нечесаными космами… бедная лошадь. Она уж точно не ожидала увидеть такую красотку.

– Не бойся, – просипела я, сорванные связки отозвались болью. Я кричала? Не помню…

Лошадь мотнула головой и сделала шаг вперед. Ко мне. Ткнулась мягким слегка влажным носом в протянутую руку. Я провела ладонью по морде, а она сделала еще шаг и положила голову мне на плечо, шумно выдохнув в ухо.

Я заскользила руками по голове и шее, чувствуя, как полились слезы, освобождая меня от какого-то нечеловеческого напряжения. Я не знала, что за чертовщина произошла со мной совсем недавно, но понимала, Это потребовало от меня внутренних ресурсов на грани возможного. И чудо, что я осталась жива, что мы остались живы. Я, мой сыночек и негодяйский господин Орбрен… который каким-то образом нашел меня здесь. Следил, наверное. Хотя я убегала не от него. Он просто не мог быть такой Угрозой.

Иппотерапия помогла, я совсем пришла в себя. И пришли в себя естественные надобности: попить, поесть и помыться. Я огляделась. Как искать в лесу ручеек? Или речку? Я никогда не была в лесу так долго и так далеко, чтобы я не могла потерпеть до возвращения домой.

Может быть здесь рядом есть деревня? Я прислушалась. Чтобы лучше слышать, закрыла глаза. И «увидела». Здесь на расстоянии дня пути пешком нет ни одной деревни. Зато совсем рядом небольшое лесное озеро. Хм… как интересно. Это я всегда так могла или у меня снова проснулись новые способности? А они были. Я ощутила как Жар пробежал легкой волной по кончикам пальцев.

– Пить, – прошелестел господни Орбрен, отвлекая меня от мыслей, – пить…

Он все еще был на грани жизни и смерти. Кошмар меня подери! Это что же с ним такое случилось? Вроде бы ни ран никаких нет. Неужели Шар забрал у него всю силу, как чуть не забрал у моего сыночка?

Я положила руку на живот. Мой мальчик чувствовал себя превосходно. Просто немного устал и теперь спал, слабо шевеля крошечными ручками и ножками. Как интересно, я теперь сама себе УЗИ получается? Еще полюбовалась ребеночком. Какой же он у меня хорошенький…

А теперь надо позаботиться о себе и господне Орбрене. Я его, конечно, ненавижу, но не бросать же человека здесь, в лесу.

– Эй, лошадь, – позвала я кобылу, – иди сюда, помоги оттащить твоего хозяина к озеру.

Намучились мы с лошадью изрядно. Закинуть ей на спину такую тяжелую тушу господина Орбрена не получалось. Сил у меня хватало только чтобы поднять его руку или ногу. А лошадь наотрез отказалась садиться, чтобы стать ниже. Пришлось искать другие способы.

Сначала лошадь тихо ржала, глядя, как я пытаюсь сплести волокушу из веток или обвязать негодяя лифчиком. Других-то веревок у меня не было.

А у лошади было все: и попона, и веревка, и сумка с неизвестным содержимым, и даже мой рюкзак со всем имуществом. Когда ей надоело смотреть на мои безуспешные потуги, она ткнула меня носом в шею и повернулась боком, показывая свои богатства. Первым делом я достала из рюкзака баклажку с водой, попила сама и напоила господина Орбрена. А потом, перекатила его на попону, привязала уголок попоны к лошади, и мы потащили нашу полуживую поклажу к озеру. Вернее, лошадь потащила поклажу, а я потащила себя. Все же я и сама все еще была слаба после… после чего? Вот что это было? Что за Угроза, и где это неведомое Там, куда мне нужно было. Сейчас я ничего такого не чувствовала.

Круглое лесное озеро оказалось совсем близко, шагов триста, не больше. Кристально чистое, свежее от бьющих со дна ключей, с пологим каменистым берегом с нашей стороны и крутым обрывом напротив. Немного дальше и правее из озера вытекала небольшая речушка, заросшая по берегам осокой.

Ужасно хотелось помыться и вычесать репьи из косы. Поэтому захватив сменную одежду и гребешок, я оставила господина Орбрена под присмотром лошади под крайним дубом, и пошла к берегу. По камушкам дошла до самой кромки, скинула грязную одежду и принялась распутывать волосы, сидя на огромном валуне, наполовину утопленном в воде.

Вечернее, предзакатное солнце приятно грело спину. Я наслаждалась покоем, неспешно приводя себя в порядок. На волосы у меня ушло часа два времени, не меньше. Поэтому когда искупавшись в зябко-прохладной воде и простирнув изодранные джинсы и футболку, я вернулась к дубу, уже вечерело. Еще немного и станет совсем темно. Придется ночевать здесь. Хорошо, что ночи в Гвенаре теплые, а у меня с собой пуховик, не замерзну.

Пришлось идти за дровами и разводить костер. Повезло, я научилась топить печку, а то бы никогда не смогла разжечь огонь в лесу. Я же не охотник или не лесник какой-нибудь. Набрала столько дров, чтобы хватило на всю ночь. И чуточку больше. Благо сухих веток в округе валялось довольно много.

Перекусила хлебом с сыром и молоком, присев на попону рядом с негодяем. Лошадь тоже хрумкала травой, горестно вздыхая. Ее, наверное, надо было распрячь, но я не знала, как это делать.

Неспешные хлопоты успокаивали, и давали ощущение, что все хорошо. Спокойно. Хотя на самом деле мне было страшно. Я же никогда не ночевала в лесу. И, вообще, где я? И как очутилась так далеко от дома?

Когда ночь окончательно опустилась на полянку возле озера, а я дремала под едва слышное потрескивание костра, сидя на корточках и уткнувшись в колени, очнулся господин Орбрен.

– Малла, – позвал он меня, а когда я наклонилась над ним, спросил, – что ты опять наделала?

– Я не знаю, – пожала я плечами и подбросила дров в огонь. Даже злиться на негодяя не было сил, – мне было страшно.

Пламя вспыхнула освещая небольшой круг, отчего тьма за пределами света стала еще более темной.

– Мне кто-то угрожал. И я бежала куда-то. Туда, где безопасно. Но не успевала, и это страшное стало совсем близко. Тогда я что-то сделала… сама не знаю что. И уничтожила угрозу.

– Как ты это делаешь? – он попытался встать, но у него не получилось, и он снова упал на попону, – и кто ты, Малла?

Я снова пожала плечами и честно ответила:

– Я Малла Вильдо из Хадоа, мой муж работал на Гвенар. Погиб три с половиной месяца назад. Меня вывезли и назначили пенсию. О делах мужа ничего не знаю, в Гвенаре никогда не была.

– Ты не из Хадоа, – покачал он головой.

– С чего вы взяли? – спросила я, чтобы разговор продолжался. Молчать страшно, потому что тогда становились слышны жуткие звуки из леса.

– С чего? – господин Орбрен, рыкнув от напряжения, все же смог сесть, а я услышала, как его желудок пропел, выдавая желание поесть, – Ты ничего не знаешь об их традициях. Я положил на твое крыльцо самый лучший мех, который могу себе позволить. А ты подарила его Салине. Хотя любая девушка из Хадоа сразу бы поняла, что я имел в виду.

– Что?! – я как раз вытаскивала из рюкзака половину краюхи хлеба, сыр и молоко, которые оставила для господина Орбрена, – так это были вы?! Но зачем?

– Я проверял тебя. Если в Хадоа свободной женщине кладут шкуру, то она ее либо забирает в дом, либо оставляет лежать на крыльце. А ты отдала подруге.

– Может быть я нарочно это сделала? Чтобы ввести вас в заблуждение?

– Нет, – господин Орбрен мгновенно проглотил небольшой бутерброд и запил молоком. А я еле сдержалась, чтобы не дать ему еще и огурец… из мести. – Я тогда следил за твоей реакцией. И не сомневаюсь, ты не знаешь, что значит этот обычай.

– Знаю, – из вредности мне не хотелось соглашаться, – взяла – значит замуж готова выйти, не взяла – значит нет, – пришло на помощь воображение.

Господин Орбрен замер, а потом расхохотался, пугая окрестную живность.

– Нет, Малла, все гораздо неприличнее, – хмыкнул он.

Я зашипела и отвернулась. Вот ведь негодяй!

Мы замолчали. Мне говорить не хотелось. Было обидно, разве я давала повод думать о себе так?

Чего молчал господин Орбрен мне было не интересно. И чем он там шебуршал, роясь в переметных сумках, тоже было не интересно. И как заставил лошадь лечь, чтобы ему не нужно было вставать… и, вообще, мне всё было не интересно, что касалось этого негодяйского господина Орбрена.