Текст книги "Страж. Тетралогия"

Автор книги: Алексей Пехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 100 страниц) [доступный отрывок для чтения: 36 страниц]

Я тихо свистнул, привлекая внимание Львенка к неожиданным гостям, и тот тут же положил правую руку на рукоять оружия.

– Клирики, – заметил он, когда я встал рядом, разглядывая приближающихся мужчин.

– Это совершенно не значит, что опасность миновала, – сказал я, и мы оба понимающе хмыкнули.

Первый мужчина был выше меня на голову и гораздо мощнее, что говорило о нем как о настоящем великане. Его иссиня-черный монашеский плащ из отличной овечьей шерсти, теплый и просторный, подпоясывал ярко-алый пояс, на котором висел меч в сафьяновых ножнах и с гардой, выполненной из скованных между собою колец. В мече было что-то не так, возможно в нем находился одушевленный, но я не успел разобраться.

– Каликвец,[48] – произнес Львенок. – Эти-то что здесь забыли?

Голова у монаха была непокрыта, так что я легко рассмотрел его округлое, добродушное, гладковыбритое лицо. Тонкие брови и оттопыренные уши придавали ему несколько смешной и наивный вид, но вот взгляд близко посаженных карих глаз говорил о том, что парень не так прост, как хочет казаться. К тому же его комплекция, помноженная на физическую мощь, и клинок говорили сами за себя.

Второй носил серый плащ пилигрима, наброшенный поверх теплой куртки, и узнал я его лишь вблизи, когда смог разглядеть лицо под низко надвинутым капюшоном. Пес Господень из Виона, с которым мы перекинулись парой слов в славном замке Кобнэк во время столь памятной мне Ночи ведьм.

– А, мастер ван Нормайенн, – сказал инквизитор, останавливаясь напротив нас– Так и думал, что найду вас здесь.

– Ваша осведомленность не перестает меня поражать, – сухо ответил я, не собираясь интересоваться, откуда он узнал о моем присутствии в Дерфельде.

– Издержки моей работы, – улыбнулся молодой клирик. – Это брат Курвус из монастыря Дорч-ган-Тойнн, что по милости Божьей и в силу своей службы оказал мне честь путешествовать вместе.

Высоченный монах кивнул, и на его губах появилась улыбка.

– Это господин Вильгельм дер Клюр, – представил я стража, наконец-то отпустившего рукоять ровалийской шпаги. – А это…

– Отец Март. – Пес Господень улыбнулся, заполняя паузу, наконец-то назвав свое имя. – Я рад встретить двух Божьих слуг в столь скорбном месте. Мои искренние соболезнования из-за смерти вашего друга.

– Неужели Церковь заинтересовала эта случайность? – произнес Львенок. – Какое дело инквизиции и боевому монашескому ордену до того, что касается стражей?

– Я осмотрюсь, святой отец, – негромко сказал брат Курвус и, дождавшись кивка, стал придирчиво изучать каждый камень.

– Не любите священников? – прищурился клирик.

– Люблю, но только достойных.

– Спасибо за честный ответ, страж. Не думал, что мы с вами так похожи. Я тоже, представьте себе, не жалую тех из моей братии, кто… слишком сильно грешит. Это вредит вере, а значит и спасению души. Мы стараемся отправлять таких священнослужителей в монастыри. Молитвы, вода, хлеб и работа прекрасно исправляют заблудших и вызывают их искреннее раскаяние.

– Мы нисколько не сомневаемся, что Церковь ведет нас из мерзкого прошлого, сквозь скверное настоящее в светлое будущее, за что ей и ее слугам честь и хвала, но вы ловко уклонились от ответа, святой отец. – Львенок не дал себя смутить. – Почему вас так интересует гибель стража?

– Есть кое-какие вещи, которые меня беспокоят, только и всего, – пожал плечами священник.

Он заметил, что я хочу уточнить кое-что об этих вещах, и, опередив меня, сказал:

– Позвольте мне пока ничего не говорить, господин ван Нормайенн. Обещаю вам, что как только ситуация прояснится, вы узнаете об этом первыми.

Львенок выглядел недовольным, но я не стал настаивать:

– Надеюсь, вы добудете больше сведений, чем мы. У нас пока никаких зацепок.

– Мы можем объединить усилия, – неожиданно предложил инквизитор.

– Согласитесь, святой отец, это сделать довольно сложно, особенно когда вы не спешите делиться информацией, – мягко сказал я ему, и Львенок поддержал меня сердитым кивком.

– Я не люблю обвинять кого бы то ни было, не имея на руках фактов, – ответил отец Март. – Любые мои слова сейчас – всего лишь домыслы, не имеющие под собой никакой основы, кроме пустых и бесполезных догадок. Если я ошибаюсь, то отправлю вас по ложному следу, и тогда эта тайна так и останется тайной. Думаю, ни я, ни вы этого не хотите. Мне, как и вам, важна истина. И вечером, если мои размышления найдут подтверждение, я готов поделиться с вами тем, что у меня есть.

– Идет, – согласился я, понимая, что не каждый день с тобой сотрудничает инквизиция.

У Псов Господних свои рычаги и свои способы получать информацию. Такого количества осведомителей, стукачей и шпионов нет даже у князей и королей. Так что вполне вероятно, они знают гораздо больше нашего.

– Что мы должны делать? – спросил Вильгельм.

– Узнать, где бывал и с кем говорил ваш друг в первый день своего приезда в город. Начните с художника.

– Того, который нашел тело? Они что, были знакомы?

– Разумеется. Художник его брат.

Мы с Львенком ошеломленно переглянулись. Никто в Дерфельде об этом даже не заикнулся.

– Я найду вас, когда закончу осматривать место смерти и поговорю с верными инквизиции людьми. Возможно, они знают какие-то подробности. – Отец Март накинул на голову капюшон.

– Вы видели камень? – спросил у нас подошедший монах и обернулся к инквизитору: – Там начертан символ Алгола.[49]

– Видели, но не знали, что это символ звезды Сатаны, – сказал я, стараясь вспомнить все, что мог слышать об этой звездочке.

– Его упрощенный вариант, впрочем, не менее сильный, чем истинная формула. – Брат Курвус не выказал удивления, что я немного понимаю в астрономии.

– Здесь замешано колдовство? – спросил Львенок и дождался небрежного кивка инквизитора:

– Я почти уверен в этом, хотя никаких следов его проявления нет. Кроме тела стража и символа.

– Обычно ведьмы скрывают следы ворожбы, – задумчиво произнес я. – Они не оставляют знаков на видном месте, так, чтобы каждый любопытный обратил на их труд внимание. После ритуалов все уничтожается.

– Именно это меня и смущает, поэтому я не желаю спешить, – сказал отец Март, убирая руки в рукава плаща. – Сейчас у меня есть четкий след, оставленный домашний адрес, но, боюсь, если идти по нему, мы окажемся совсем не там, где хотим оказаться.

– Считаете, что кто-то хочет направить вас по ложному пути, святой отец? – Я посмотрел в сторону водопада, но Пугало так и не объявилось.

– Некоторые порой именно так и поступают.

– А вы не думали о том, что рисунок остался из-за банальной небрежности? – проронил Львенок. – Такое ведь тоже случается.

– Случается, но не в этот раз, – ответил за инквизитора монах.

Чем «этот» раз отличается от «не этого», он объяснить не потрудился.

– Давайте не будем гадать, друзья мои. Встретимся через час после комитеты и обсудим, что успели узнать за день. Да хранит вас Господь, стражи.

За неимением выбора мы пошли прочь. Вскоре ущелье повернуло. Чертов мост, водопад и клирики скрылись в промозглой туманной дымке, и Вильгельм спросил:

– Ты знаком с отцом Мартом?

– Мы познакомились в Вионе, он мне тогда здорово помог.

– Я слышал о нем. Отец Март, Пес Господень, из клириков, имеющих доступ к Папе и действующий с разрешения коллегии кардиналов. Божий воин, наделенный серьезными полномочиями. Епископы на местах должны оказывать ему всяческую поддержку, несмотря на его невысокий сан. То же касается местных правителей. Его прозвали Молотом Ведьм.

– Судя по всему, монах, путешествующий с ним, является наковальней, – нерадостно пошутил я. – Не хотел бы я оказаться между ними во время удара. Отец Март обладает мощной церковной магией, я видел, на что он способен. Можно сказать, почувствовал это на собственной шкуре. Где ты о нем слышал?

– Ходили слухи. В какой-то степени он очень похож на нас – выполняет грязную работу, мотаясь по городам и трактам. Ловит нечисть, изгоняет бесов, сжигает ведьм. Все они очень любят сжигать ведьм.

В школе ходили слухи, будто мать Львенка была ведьмой, и ее сожгли после скорого и безжалостного суда инквизиции. Так что я могу понять, почему он не испытывает особого восторга от отца Марта, хотя и старается держаться в рамках приличий.

– Ты ему доверяешь? – поинтересовался он.

– Как и любому малознакомому человеку. Ну, возможно, чуть больше из-за его помощи в Вионе. А что?

– Пес Господень заинтересовался смертью стража. Как говаривал старина Ганс, мир его праху, это заставляет шерсть на моем затылке вставать дыбом. Во что влез мальчишка, раз сюда примчалась инквизиция?

– Будь я чуть наивнее, без труда поверил бы в подобное совпадение, – произнес я. – Могу сказать лишь одно – малыш наткнулся на нечто действительно серьезное, раз такое закрутилось.

– Символ Алгола несет в себе много тайных смыслов. Рисунок звезды Сатаны используют для наведения сильной порчи. Это основа достаточно мощного колдовства. Разумеется, самого темного.

– Я в курсе, Львенок. Значит, надо перекинуться парой слов с ведьмой, прежде чем до нее доберется инквизиция.

– Ха! – Он пнул подвернувшийся под ноги камушек. – Ты большой оптимист, Людвиг. Найти ведьму или колдуна в таком городе, это все равно, как если бы я…

– Не мели ерунды, – бросил я ему. – Не все ведьмы прячутся, и не всех ведьм сжигают. В Фрингбоу смотрят сквозь пальцы на тех, кого предпочитают называть знахарками. Разумеется, до той поры пока не начинает болеть скотина, умирать дети и скисать молоко…

Я в задумчивости остановился.

– В чем дело, Людвиг? – Он увидел мое озадаченное лицо.

– Назови мне причины скисания молока.

– Конечно же ты спрашиваешь не о естественных причинах, вроде того как выставить его на солнце?

– Верно. Скажи, что тебе приходит в голову?

– Ведьмины происки, – пожал он плечами. – Темное колдовство может дать такой эффект, особенно если заклинания пахнут дегтем.

– Верно, но это происходит, лишь когда колдовство творится рядом. Сейчас меня интересуют случаи отдаленного воздействия.

– Нечисть, – уверенно сказал Львенок. – Очень серьезная нечисть. От такой киснет не только молоко, но и мозги тех, кто слишком падок на искушения. Чтоб меня черти взяли! – Его тоже осенило. – Вчера ты просил молока, но оно было скисшее! А этот мальчик тоже заказал кружку молока, но даже к нему не притронулся! И теперь я знаю почему!

– Оно скисло, как и мое, – подтвердил я его догадку. – А это означает, что проблемы если и не во всем Дерфельде, то в большей его части.

– Скорее там, где прошла нечисть, – уточнил Львенок.

– Это должно быть нечто серьезное, раз творится такое.

– Необязательно, – не согласился он. – Нет иных предвестников. Ни стай воробьев, ни пламени, ни запахов, ни безумия людей. Возможно, это какая-то гнусь, практически не оказывающая влияния на окружающий мир.

– До поры до времени. Тебе ли не знать, что предвестники могут появляться со временем.

Мы начали подъем по скользкой тропе и теперь шли молча, размышляя. Поднявшись наверх, я отдышался, перевел дух и озвучил мучающую меня мысль:

– Раз инквизитор здесь, значит, нечисть не мелкая, Львенок. И мы приходим к самым важным вопросам: что это такое, и как оно появилось?

– Черт, бес, возможно – крайне сильный колдун, быть может… демон.

– Последнее вряд ли. Иначе бы в город приехал не один Пес Господень, а целая армия. На счастье людей, демоны крайне редко вылезают из ада, предпочитая отправлять сюда своих подручных бесов.

– Все когда-нибудь случается. Я хмыкнул:

– Тогда нам пора сматываться из города.

– Ты считаешь, что стража одолел обычный бес? – привел он контраргумент.

– Мы с тобой мыслим примитивно. Адских отродий не меньше, чем душ. Церковники создают по ним целые бестиарии и атласы, перечислив каждый легион адовых сил в шестистах томах. К сожалению, я не настолько подкован в этой области, чтобы рассуждать дальше известных каждому «черта» или «беса». Что до твоего вопроса, то мне кажется, с неопытным мальчишкой бес справится, особенно если тот не носит амулетов от одержимости. Чего уж проще, влезть в тело, заставить спрыгнуть и смыться. Что ты делаешь?

Львенок рылся в своей сумке. И вместо ответа показал мне медный амулет на шнурке, а потом надел его себе на шею:

– Не собираюсь прыгать откуда бы то ни было по чужой воле. Эта штука должна защитить. А у тебя есть что-нибудь?

– Кольцо от Гертруды.

– Ну и чудесно. Проведаем художника?

– Всенепременно. А после заглянем в гости к ведьме.

– Откуда ты знаешь, что в Дерфельде живет колдунья? – удивился он.

– Видел краем глаза. Мне кажется, она именно та, кем я ее считаю. Обычно люди такой профессии больше всех связаны с темной пакостью, из-за которой я не могу уже второй день выпить нормального молока.

Бургомистр без дела слонялся по центральной городской улице, слушая разговоры горожан и уныло вздыхая всякий раз, когда из здания магистрата выходил какой-нибудь чиновник. Увидев нас, душа оживилась и, подойдя, спросила:

– Узнали что-нибудь?

– Конечно, – с иронией ответил я ему. – Например, о том, что вы не все рассказали нам о художнике, который нашел тело.

– Что же я такого не рассказал? – удивленно захлопал глазами мертвый градоначальник.

– Он ближайший родственник стража, погибшего в вашем городе. Если быть точным, его брат.

– Какая ерунда! – вскричала душа. – Быть такого не может! Я бы знал.

– Никому не суждено знать все, – скучающим тоном произнес Львенок, наблюдая за тремя воробьями на карнизе.

Он искал очередные признаки присутствия нечистой силы, но птицы не собирались облегчать ему жизнь. Сидели, нахохлившись, порядком замерзшие, и плевать хотели на весь мир.

– Вас обманули! – продолжал упорствовать бургомистр.

– Святой официум? – резонно спросил я. Вот тут он заткнулся и поскучнел, промямлив:

– Художник здесь живет лет двенадцать. Почти ни с кем не общается. Про брата он ни разу не заикался.

– Он все время проводит в городе? – Львенку наскучили воробьи, и теперь он наблюдал за горожанками.

Его взгляд выбирал исключительно молодых и исключительно смазливых.

– Каждый июнь уезжал на месяц. Говорил, к родственникам.

Июнь – самое свободное время для учащихся в Арденау. Ко многим приезжают семьи. Готов поспорить, что был среди них и безымянный художник.

– Где он живет?

– Я провожу, – вызвался бургомистр, но Львенок отрицательно покачал головой:

– Лучше мы сами дойдем.

Душа не обиделась или не показала вида, что обиделась:

– Ну и чудесно, тогда успею сходить на собрание. Вам прямо, за церковью свернете на рынок, пройдете через него и окажетесь на улице Пшенной, дугой уходящей к реке. Шестой дом справа, под фазаном.

– Эта душа тебя вытащила из дилижанса? – поинтересовался Львенок, когда мы миновали телегу, возле которой ругался возница с модным франтом в коротких дутых штанах, алом плаще и высокой шляпе по последней нарарской моде.

– А кто же еще?

– Достал меня позавчера. Требовал, чтобы я передал от него послание нынешнему бургомистру, мол, тот неправильно ведет себя с углежогами и впоследствии это скажется на росте цен. Насилу отвязался.

– Некоторые и после смерти остаются куда более деятельными, чем многие живые. Вот рынок.

Несмотря на холод, середину дня и понедельник, торговая площадь была полна народу. Рынок, не умещавшийся на ней, расползся на соседние улицы, заставив их торговыми лотками и палатками.

– Не зевай. – Львенок дернул меня за рукав. – Нам насквозь. Ориентируйся на флюгер часовой башни.

За те дни, что страж провел в Дерфельде, он хорошенько успел изучить город и, в отличие от меня, чувствовал себя здесь, как дома.

Мы шли сквозь толчею, мимо чесночных колбас, грудинки и окорока, кудахчущих кур, последних оранжевых тыкв в этом году, корзин с первыми сборами зимних яблок, коробок с луком, мешками с семечками и лотков вкусной сдобы.

– Молодые господа, булок не желаете? – Давешняя бойкая голубоглазая девчонка ослепительно улыбнулась нам, предлагая свой товар.

Львенок тут же расплылся в ответной улыбке, завязал с ней разговор и забыл бы свою булку с кунжутом, если бы я не сунул ее ему в лапу. Расплачиваться тоже пришлось мне, потому что Вильгельм уже назначал свидание, и столь мелкие вопросы, как деньги, его совершенно не волновали.

– Вы братья? – спросила девушка.

– Нет, – рассмеялся я, взяв рогалик и отказавшись от сдачи. – Это было бы слишком жестоко для наших родителей.

– Удивительно. Внешне вы очень похожи, – сказала продавщица.

– Нас часто считают братьями, – не стал отрицать Вильгельм. – Причем Людвига, как более хмурого, старшим.

– И вовсе он не хмурый, – не согласилась девчонка. – Вы давно в городе?

– Пару дней.

– По делам?

– Проездом, путешествуем, – сказал я, не желая вдаваться в подробности, и Львенок кивнул, подтверждая мои слова.

Мы поговорили еще несколько минут, а затем, когда приятеля начало заносить, я постарался быстро распрощаться и увести его.

– Ты чего? Ведь нормальная девчонка, – недоуменно нахмурился он.

– Не спорю. Она замечательная, но, зная тебя… ты достаточно быстро растреплешь ей, кто мы такие.

– И что в этом плохого, Людвиг?

– Я пуганый, Львенок. В последний раз, когда ты рассказал одной милашке, кем мы являемся, толпа едва не закидала нас камнями. Многие крошки любят сплетничать, а нам приходится отдуваться.

– Вспомнил дела десятилетней давности! – проворчал он. – Это ведь было в Прогансу, где стражей не очень-то жалуют.

– А когда та пятерка на постоялом дворе в Витильска нас едва не прирезала, после того как ты показал черноволосой красотке кинжал, чтобы она была чуть более благосклонна? Сплетни расходятся быстро. Я спокоен за таких, как мы, в некоторых странах, но Фрингбоу всегда была пороховой бочкой. Могут носить на руках, а могут и пальнуть из аркебузы. Предпочитаю не рисковать. Так что когда пойдешь к ней на свидание, будь добр, скажи, что ты герцог или Папа, но не надо упоминать стражей.

Он знал, что я говорю дело. Тогда, в Прогансу, метко брошенный камень едва не проломил мне череп, и Львенку вместе с Гансом пришлось уносить меня буквально на руках. В некоторых странах и городах проще соблюдать осторожность и не привлекать к себе лишнего внимания. Работать становится легче, и дверь на ночь не надо припирать передвинутым шкафом.

Конечно, иногда я сгущаю краски, но многие из нас погибли только потому, что обыватели почему-то решали, будто мы являемся источником всех их бед, раз видим недоступное их зрению.

Мы с Львенком, не сговариваясь, свернули в молочные ряды, оказавшиеся удивительно пустыми. Торговцев было всего двое, и они едва не дрались за немногочисленных покупателей.

– Чего желаете? – спросил у Львенка дородный дядька в белом переднике, повязанном поверх мехового полушубка.

– Кварту молока, – тут же ответил тот, явно собираясь до смерти упиться таким количеством.

– Нету, – поскучнел продавец. – Даже пинты не будет.

– Распродали? – «огорчился» я.

– Да какой там! – Молочник добавил несколько крепких словечек. – Свежее утром привез. Все скисло, как будто сглазил кто, вот только на конкурентов грешить нечего, у всех одно и то же. Ума не приложу, как такое случилось?

Он сетовал еще с минуту, прежде чем я небрежно поинтересовался:

– А вчера тоже скисло?

Этот невинный вопрос его очень обидел:

– Вы что же думаете, господа хорошие?! У меня товар некачественный?! Я тридцать лет торгую, а до меня отец и дядья на этом месте стояли, и никто из покупателей никогда не жаловался! В первый раз у меня такое!

Он потерял всякое желание с нами разговаривать, и мы ушли, вновь забравшись в толпу и вынырнув из нее возле городской часовой башни, справа от которой начиналась Пшенная улица.

– Значит, еще вчера здесь все было в порядке, – бросил мне Львенок, едва не наступив на шмыгнувшую у него под ногами кошку. – Зараза распространяется?

– Точнее гуляет по городу, проявляясь то здесь, то там. Кто-то прошел мимо, отчего молоко и прокисло.

– И ручаюсь, что он выглядел не слишком приметно, раз никто в городе не говорит о рогатом чудовище, изо рта которого хлещет бесовское пламя.

Шестой дом по улице, на стене которого висел знак – фазан, был разделен на две половины. В одной находилась небольшая забегаловка, которой как раз и принадлежал этот фазан, служивший вывеской и способом завлечения прохожих, в другой жили постояльцы.

Дверь нам открыла старуха не слишком приятной наружности, завернутая в теплое одеяло:

– Чего вам?

– К художнику, – сказал я.

– А-а-а… клиенты. Вижу, свезло наконец Нэлсу, раз хоть кто-то решил заказать ему мазню. Давно пора, он уже на неделю задержал плату за комнаты. Проходите, второй этаж, прямо по коридору. И стучите громче! Он когда работает, ничего не слышит.

Лестница под ногами скрипела, стонала и охала, словно вот-вот планировала отдать богу душу, прихватив с собой и нас. Наверху резко пахло растворителем, маслом и едкой водой, которую используют хагжиты для смешивания красок. Дверей было три, я постучал в ближайшую, но шаги раздались из-за соседней – она распахнулась, и на пороге появился невысокий седовласый человек с пропитым лицом и слезящимися глазами.

– Я знал, что рано или поздно вы придете, – сказал он нам с порога. – Заходите.

Эта комната явно была жилой – здесь не так сильно пахло красками, хотя в углах стояло несколько картин разной степени завершенности, тут же находилась невысокая кровать с ворохом одеял, несколько стульев, стол, под которым валялись пустые винные бутылки, и часы – их не заводили лет, наверное, пять. Стрелки были опутаны паутиной, впрочем, как и маятник.

– Не думал, что стражи объявятся так быстро. – Художник сел на кровать, жестом показав на стулья. – Извините за мой вид, но времена не слишком удачные. Вы расследуете смерть Марцина?

– Пытаемся понять, что произошло, – уклончиво ответил Львенок.

Я предоставил ему вести беседу, а сам разглядывал картины. Почти на всех был изображен водопад, еще на двух – Чертов мост, а на остальных столь незначительные наброски, что и говорить об этом нечего. Еще одно полотно, незаконченное, а может – наоборот, представляло из себя столь бесцельную трату масла и мазню синим и белым цветом, что впору было задуматься о душевном состоянии его создателя. Надо сказать честно, все увиденное меня не впечатлило. Скажу прямо, особого таланта у господина Нэлса не наблюдалось. Проповедник, будь у него желание, нарисовал бы не хуже.

– Может, хотите вина? – Художник достал из-под кровати на четверть полную бутылку дешевого красного пойла.

Мы дружно отказались.

– Представляете, его похоронили на неосвященной земле, за оградой, словно собаку, – с горечью сказал он. – Вы собираетесь что-нибудь предпринять по этому поводу?

– Стражи бессильны против церковных законов, если, конечно, мы не сможем доказать, что смерть вашего брата – не самоубийство, – ответил я. – Мы постараемся разобраться в ситуации, но у нас не хватает сведений. Вы можете нам помочь?

– Всем, чем смогу, – грустно произнес Нэлс, залпом осушив стакан и вытерев губы рукавом. – Я слишком хорошо знал Марцина, у него не было причин искать смерти.

– Как часто он к вам приезжал? – Львенок прислонился к стене, засунув руки в карманы.

– После выпуска – каждые полгода. Мы сочли, что наше родство следует сохранить в тайне, в городе никто ничего не знал.

– В последний свой приезд как он себя вел? О чем говорил?

– Как обычно шутил и просил меня перебраться через горы, на юг. Говорил, этот город и водопад убивают меня. Я слишком ими заворожен. Это правда, отрицать не буду. Марцин обещал помочь с деньгами, купить мне комнаты, но я отказался. Сказал, не хочу уезжать.

– Как он отреагировал?

– Как обычно – мы поссорились, он ушел, и больше живым я его не видел.

– На следующее утро вы его нашли?

– Нет. Я отправился к водопаду через день после ухода брата и…

Он махнул рукой и плеснул себе остатки вина.

– Получается, еще целый день он был где-то в городе, – сказал я, глядя, как Нэлс берется за табачную трубку. – У вас есть предположения, чем он мог заниматься и с кем говорить?

Это был именно тот день, когда, по словам хозяйки постоялого двора, страж вел себя странно. Соответственно все его поступки могли иметь ключевое значение для того, чтобы мы докопались до истины.

– Он говорил с госпожой Лиони. – Художник поднес зажженную лучину к трубке, и я увидел, что у пламени бледно-голубой цвет.

Львенок это тоже заметил и подался вперед. Нэлс, которому, в отличие от нас, было ровным счетом все равно, какой огонь пляшет на его табаке, глубоко затянулся и, словно дракон, выпустил из носа сизый дым.

– Госпожа Лиони – поклонница моего таланта. Я часто пишу для нее картины, не только водопад. Мы с ней полгода уже как добрые друзья, она часто приходит сюда. Сейчас я пишу по ее заказу вот это.

Он указал на бело-синюю мазню, но ни я, ни Вильгельм даже не стали спрашивать, что на картине изображено.

– Госпожа Лиони сама вам рассказала о встрече? – поинтересовался я.

– Ее дочь приходила утром, чтобы высказать мне свои соболезнования и узнать, как продвигается работа. Они встретили Марцина тем вечером, когда мы поругались. А затем, на следующий день – на рынке, в молочных рядах.

– Где мы можем найти этих женщин?

– На Садовой. Это недалеко отсюда, если двигаться в сторону Мельничной улицы. Ее дом возле аптеки «У аиста».

Мы проговорили с ним еще полчаса, но ничего путного больше не узнали. Когда, распрощавшись первым, я вышел в коридор, то увидел, что дверь мастерской приоткрыта, и там бродит Пугало, с тоскливым видом изучая стоящие на мольбертах картины. Как видно, не только мне было не по вкусу творчество мастера Нэлса. Лишь дама Лиони отчего-то возлюбила этого художника.

Вместе с Пугалом мы спустились по лестнице и дождались задержавшегося Львенка. Из-за короткого дня смеркалось быстро, солнце уже почти уползло за заснеженные горы, и людей на улицах стало меньше, зато патрулей ночной стражи – больше. Чем мне нравится Дерфельд, так это своей безопасностью. В некоторых районах спокойно можно ходить ночью и не бояться, что тебя обдерут, словно липку.

– Ну и как тебе? – спросил я у Вильгельма.

– Бездарность. Я такую картину не повесил бы даже в сарае, – озвучил он мои собственные мысли. – Видел пламя?

– Разумеется. Постоянный голубой оттенок говорит о том, что нечисть была в доме. Если страж, действительно, оказался одержимым, то это осталось от него. Подобный эффект длится до недели, иногда двух. Я не удивлен, что он спер солонку, но лучше бы у него был амулет.

– Он не мог быть одержимым, Людвиг, – не согласился Львенок. – Иначе бы на следующее утро его не встревожило прокисшее молоко в кружке, и он бы не побежал к молочным рядам. Кстати говоря, по словам продавца, с товаром все дни, кроме сегодняшнего, проблем не было.

Я кивнул, соглашаясь с его словами. Пугало, словно отражение, повторило мое движение.

– Надо навестить поклонницу искусств. Отсюда недалеко, – сказал Вильгельм.

– Нет, – не согласился я. – Первым делом – ведьма. Она должна знать обо всем этом гораздо больше, чем любительница живописи. К тому же я хочу опередить инквизитора.

– Колдунья подождет еще один час? Мы весь день на ногах, даже не позавтракали. Если честно, я страшно хочу жрать.

Мой живот трезвонил о том же, так что я дал себя уговорить. Львенок завел меня в приличное заведение, находящееся в сухом погребе в нескольких шагах от рынка. Мы заказали еду, с сожалением отказавшись от пива. Несмотря на наличие амулетов, не желали рисковать. Даже малейшие порции алкоголя ослабляют духовную защиту, и ворота для нечисти оказываются приглашающе распахнуты. Так что, если в этой истории замешан бес, самое время позаботиться о собственной безопасности.

Внимание Пугала привлекла огромная бочка нарарского хереса, встроенная прямо в барную стойку. Она была пузатой и такой дородной, что, казалось, занимает большую часть помещения. Путало пару раз прошлось вдоль покатого бока, о чем-то размышляя. Затем вытащило серп и накорябало на бочке слово из трех огромных букв. Надо заметить, вполне материальное слово.

– Озорной тип, – без всяких эмоций оценил Львенок. Хозяин заведения, как раз шедший от нас с заказом, увидел надпись, и его едва удар не хватил. Сейчас мы были его единственными клиентами, так что, кроме нас, написать это было некому, но он прекрасно помнил, что когда шел к нам, буквы отсутствовали, а никто из нас из-за стола не вставал.

Минуту мужчина тупо смотрел на буквы, надеясь, что они исчезнут, как армии хагжитские, смытые морем, защитившим народ пророка Моисея, но чудо не спешило прийти в эту обитель. Он бросил на нас косой взгляд и, бормоча, ушел на кухню.

– Убери это, – сказал я Пугалу. – Быстро.

Оно, довольное произведенным эффектом, не возражало, провело по надписи рукой, возвращая боку бочки его первоначальный вид, а затем уперлось на улицу.

– Пошло расписывать стены и заборы? – спросил у меня Львенок.

Я хмыкнул, что он расценил, как подтверждение своей теории. Через какое-то время принесли еду, и отвернувшийся от нас хозяин подвальчика снова увидел свою бочку.

Надо сказать, что эффект был даже почище прежнего. Бедняга превратился в соляной столб, словно грешник из проклятого богом города Садодда. Наконец, дар речи вернулся к нему, и он осторожно поинтересовался у нас, занятых поглощением баранины с тушеными овощами:

– Скажите, а что вы видите вон там?

– Бочку, – невозмутимо ответил Львенок, набив рот едой.

– А на бочке?

– Ничего.

– Ничего, – эхом повторил мужчина и уполз обратно на кухню.

– Оно вполне способно сводить людей с ума. Можешь взять это на вооружение, – подарил мне идею Вильгельм.

– Вот уж дудки. – Я торопился нанести визит ведьме и очистил тарелку гораздо быстрее товарища.

В подвальчик спустилась девушка в теплом кроличьем полушубке, пушистой шапке и очаровательных рукавицах. Не спрашивая разрешения, она бухнулась на свободный стул, сказав нам:

– Привет, мальчики. Как настроение?

Львенка вечно находят его девицы. Мне это, разумеется, до большой луны, но всегда забавно наблюдать за его озадаченной физиономией и тем, как он пытается вспомнить ее имя, где они встречались, и не собирается ли она запустить в него чем-нибудь тяжелым.

Сейчас, судя по отразившемуся на лице Вильгельма тяжелому мыслительному процессу, он в упор не помнил бесцеремонную незнакомку, но улыбался радостно и счастливо. Девчонка была прехорошенькой. Судя по всему, откуда-то с юга. Быть может, Дискульте или Литавия. Кареглазая, с пушистыми ресницами и очаровательным овалом лица. Ее черные волосы были кудрявыми, и локоны так и лезли из-под пушистой шапки.

– Э-э-э… – протянул Львенок.

– Побереги свое красноречие, страж, – сказала она. – Мы не знакомы.

– Тогда самое время представиться.