Текст книги "Триумф Красной Звезды (СИ)"

Автор книги: Алексей Вязовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Глава 8

Утро вторника начинается со звонка в дверь. Позевывая, я отправляюсь в прихожую. Кому мы понадобились в такую рань? На часах всего шесть тридцать. Открываю дверь и застываю в шоке. Передо мной стоит босой, голый старик. Ну как голый... в черных сатиновых труселях до колен. На голове копна белоснежных волос, седая борода опускается до живота.

– Здрави будьте люди! – басит старик

– И вам не хворать – отвечаю я

– Иванов моя фамилия. Порфилий! – персонаж назидательно поднимает палец вверх

– Очень приятно. Чем обязаны?

На наш разговор из своей комнаты выглядывает полураздетая мама, ойкает и скрывается обратно.

– Потребую Виктора Селезнева. Песенника

– Это я. Как вы узнали мой адрес и попали в подъезд?

– Это не сложно. Я божий человек, несу людям учение о здоровье и бессмертии. Меня везде пускают.

Тут наконец, мой мозг просыпается и я вспоминаю Порфилия. Победитель природы, учитель народа, бог Земли. Поразил доверчивых советских людей хождением голышом зимой и летом, обливанием холодной водой. А также заумной философией – сплавом индийской йоги, христианства и языческого культа. Лежал несколько раз в психиатрических больницах, во время войны пытался мирить Сталина с Гитлером. Тот еще персонаж...

– Целитель я – продолжает презентовать себя Порфилий – Если какие болячки есть, говори, вылечу.

– Я видела, как вчера он беседует с милиционером на входе – из своей комнаты появляется одетая мама, складывает руки на груди

– Ученик мой, Васька сын Петра Кузькина – кивает старик – Дал мне твой, Витя адрес. Чтобы я тебе принес свой гимн. И ты его спел на весь мир.

Порфилий начинает громко петь:

"Люди Господу верили как Богу,

А Он сам к нам на Землю пришел.

Смерть как таковую изгонит,

А Жизнь во славу введет..."

На словах "введет" хлопает дверь – из соседней квартиры появляется капитан. Дмитрий Михайлович одет в треники и полосатую тельняшку, но выглядит тоже как только что проснувшийся.

– Витя, что за концерт? – удивляется капитан. Заметив маму, слегка кланяется – Людмила Ивановна, мое почтение

Порфилий тем временем продолжает петь свой гимн. Я понимаю, что сейчас он разбудит всех соседей и случится скандал. Поэтому тихонько упираюсь ему руками в голый живот и начинаю вытеснять на лестничную клетку. Получается с трудом. Великий учитель входит в раж и несет какую-то чушь про исцеления, божью благодать... Приходится нажать. На помощь мне приходит капитан. Вдвоем мы его выталкиваем на площадку и запихиваем в лифт. Заканчивается все в подъезде, где всплеснув руками, к нам кидается молоденький милиционер.

– Порфилий Корнеевич! Как же так...

– Слушай меня сюда – я хватаю парня за портупею – Еще раз пустишь посторонних, хоть самого Бхагавадгиту – вылетишь из органов. Понял?

Милиционер испуганно кивает. Мы с капитаном заходим в лифт, а вслед нам несется все тот же гимн и вопрос:

– А кто такой этот... Хавагита??

– Памятник индийской культуры.

Дмитрий Михайлович неделикатно ржет. "Кто ж его посадит? Он же памятник!".

–

В самом паршивом настроении я приезжаю на Динамо. Утренняя тренировка сборной по боксу, в который меня не видели уже месяц. И тут же новый удар.

– А ты отчислен – Киселев разводит руками – Ретлуеву я уже сообщил. На тренировки не ходишь, предплечье травмировано...

Черт! Вот не надо было мне надевать на награждение в Кремль повязку. Ведь не болит уже ничего – просто покрасоваться хотел. Еще и Ильяса подвел.

– А как же чемпионат Европы?!?

– Савченко поедет. Он уже восстановился после сотрясения, что ты ему устроил – показывает хорошие результаты.

Тренер свистит в свисток и сборники разбирают скакалки. Кое-кто мне приветливо кивает, но большинство отводят глаза.

– Да и говорят, ты невыездной теперь – Киселев пожимает плечами – Какой уж тут Кельн...

Не знаю, чтобы я тут наговорил тренеру, но меня останавливает Леха.

– Погоди кипятиться – шепчет мне на ухо "мамонт" – Поедем в Кремль, решишь все с Генеральным. А форму еще успеешь набрать.

Ладно, делать нечего, едем к Романову. По пустой Москве быстро доезжаем до привычных Боровицких ворот, паркуемся возле Сенатского дворца. И тут же новый облом. Романова нет на месте – уехал с рабочей поездкой в Ленинград.

В коридоре я сталкиваюсь с новым управделами ЦК КПСС Жулебиным. Он то мне и рассказывает, куда подевался Генсек.

– Открывает Северо-Западную свободную экономическую зону. Хотим пригласить немецкие и французские фирмы, организовать производство высокотехнологичной продукции – Жулебин заводит меня в свой кабинет, наливает чаю – Так сказать политика разрядки в действии.

Заводы западных компаний в СССР – вещь нужная и полезная. Особенно, если это будет компьютерное производство. Но у меня своя головная боль.

– Виктор Михайлович – я решаюсь пожаловаться давнему соратнику Романова – Поговорите с Григорием Васильевичем... Ну что это за наказание такое. Мне в Кельн ехать, на чемпионат Европы по боксу, а я невыездной. Срываются гастроли в Италии, вон японцам я нужен – можно обсудить визит на острова...

– Поговорю – тяжело вздыхает Жулебин – Но не сейчас. Пусть Григорий Васильевич немного остынет, ты себя еще разок хорошо покажешь на открытии Космоса, вот тогда...

Пьем чай, обсуждаем Толкунову. На днях ей дали заслуженную артистку РСФСР и Виктор Михайлович просто млеет от ее образа скромной русской женщины. Платье до полу, длинная коса, голос-ручеек... Еще раз убеждаюсь, что для взрослого поколения вся эта наша попса, руссо дэнс – не близки и не интересны. А если уж совсем откровенно, то и противны. Им подавай душевные песни а-ля

А подойди-ка с ласкою

Да загляни-ка в глазки ей

Откроешь клад, какого не видал.

Крестьянские, заунывные мелодии...

Прощаюсь с Жулебиным иду в совминовскую столовую обедать. Отстояв небольшую очередь и раздав обязательные автографы чиновникам, беру борщ, котлеты по-киевски, овощной салат. В полупустой столовой есть свободные столики – усаживаюсь под портретом Ленина. И тут же мое одиночество разбавляет "пятнистый друг" – Михаил Сергеевич Горбачев.

– Не возражаешь? – Горби моментально присаживается рядом и начинает меня нахваливать

– Смотрели, смотрели твой концерт. Отличное, как говорят англичане, шоу. Раисе Максимовне очень понравились наряды твоих "звездочек". Просила свести с вашим модельером. Как ее зовут?

– Львова – я всем видом показываю, что не расположен общаться. Но "пятнистого" это не останавливает. Своим ставропольским говорком он просто заполняет все вокруг. Расспрашивает о Лондоне, делится своими впечатлениями от трансляции концерта... Эх, не тем я рицин рассылал.

Я ловлю себя на мысли, что неплохо бы сделать совместную фотографию. Повесить ее над рабочим столом и каждый день смотреть, вспоминать – зачем я тут. Очень хороший мотиватор получился бы. Быстро доедаю обед, прощаюсь. Уходя обещаю передать контакты Львовой через секретариат.

–

Из Кремля я возвращаюсь в демоническом состоянии. Мои амбициозные планы рушатся просто на глазах. На календаре у нас вторник, но неприятности сыплются на меня так, словно сегодня снова пятница тринадцатое. Музыкой и новыми песнями заниматься сейчас нет никакого настроения, да и на девушек тоже совсем не тянет – от них одни проблемы.

Татьяна Геннадиевна увидев выражение моего лица, моментально меняет маршрут, сотрудники тоже стараются не попадаться на пути.

Когда к дверям студии прибывает машина с нашим долгожданным контейнером, я почему-то наивно решаю, что лимит гадостей на сегодня исчерпан. О, доверчивый русский вьюноша, да, они только-только начались! Это я отчетливо понимаю, стоит мне встретиться взглядом с дамой-таможенницей, сопровождающей контейнер. Вообще-то таможенников двое плюс водитель, но мужик в чине старшего инспектора выглядит более или менее адекватным, а вот тетенька с лицом обмороженной щуки – нет. И в этом тандеме явно заправляет она. Этой сухопарой даме с одинаковым успехом может быть и пятьдесят лет и тридцать пять – тонкие бледные губы, колючие глаза-буравчики, стянутый на затылке аптечной резинкой крысиный хвостик. Форма серого цвета только подчеркивает бесцветную внешность этой женщины и довершает картину.

Буркнув что-то в ответ на наши радостные приветствия, она сразу же берет организацию процесса в свои руки. Представителем с нашей стороны выступает Григорий Давыдович, и, кажется, он здесь единственный, кого эта дама нормально воспринимает и вообще считает за человека. Я возмутительно молод, музыканты слишком патлаты, звездочки до неприличия красивы. Ну, а Львова видимо слишком хорошо одета, чтобы вызывать у нее доверие. А все вместе мы проявили неслыханную наглость, когда заставили ее покинуть пределы родной таможни и организовать разгрузку контейнера прямо у стен своей студии. И сейчас, судя по всему, нас ждет неминучая расплата за такое вопиющее непочтение. Клаймич быстрее всех оценивает обстановку и смело бросается грудью на амбразуру, стараясь во всем угодить желчной даме.

Вместе они осматривают и снимают защитные пломбы, составляют и подписывают акт о вскрытии контейнера. Григорию Давыдовичу /о чудо!/ даже удается уговорить таможенницу перенести все содержимое контейнера в здание студии, чтобы не заниматься досмотром на улице, прямо под открытым небом перед носом воющих фанатов. Поклонников быстро оттесняют наши тяжи, и под строгим надзором таможенников, все сумки, коробки и пакеты наши музыкантов заносят в репетиционный зал. Там то и начинается многочасовая тягомотина с досмотром. Проводят его таможенники тщательно и придирчиво, засовывая нос в каждую коробочку и каждый сверток...Клаймич, дай ему бог здоровья, спокоен, как удав, и организованно подзывает к столу, где по-хозяйски расположилась "щука", сотрудников.

Сначала Львова уносит к себе в мастерскую концертные костюмы и реквизит. К этому у таможенников претензий нет. Потом музыканты забирают свои инструменты, и среди них обнаруживаются те самые синтезатор и микшерный пульт последнего поколения, которыми мы так восторгались в студии на Эбби Роуд. Это щедрый подарок от Гора, и в пачке документов, привезенных вчера Праудом, есть дарственная на них. Я-то узнал об этом еще вчера, но для ребят это полный сюрприз. Дрожащие руки, ошалелые от счастья глаза – кто-то явно сегодня снова ночует в студии. Зато полной неожиданностью даже для меня оказывается подарок, переданный нам Грейс Мирабеллой. Эта мировая тетка, которую я уже, кажется, обожаю, передала нам в дар шикарный профессиональный стол для визажиста в виде большого переносного кейса. Эх, рановато мы свинтили из Англии! Глядишь, нам бы еще столько нужного подарили после Савойя... Светка вцепляется в кейс намертво, Клаймичу с большим трудом удается уговорить ее дать таможенникам проверить его содержимое. Все это время она не отходит от стола ни на шаг, вызывая этим у тетки еще большее раздражение.

Ну, а потом все разбирают на кучки свои личные вещи в соответствии с заранее составленными списками. Надо отдать должное, сотрудники Гора сложили наши вещи очень аккуратно – сумки застегнуты, вся мелочь бережно упакована в коробки. Народ по очереди подходит к столу. На первом же списке, который принадлежит Татьяне Геннадиевне, таможенница возмущенно поднимает брови

– Простите, это какие же командировочные вы получили, что у вас столько покупок?!

Только я открываю рот, чтобы сказать, что это не ее собачье дело, как меня опережает Клаймич. Он бодро раскладывает документы перед возмущенной теткой, демонстрируя ей нашу законопослушность

– Вот ведомость на премию от американского продюсера в английской валюте.

– Хорошо устроились... – тихо цедит сквозь зубы тетка своему напарнику, но так, что мы все слышим.

Клаймич невозмутимо делает вид, что у него плохо со слухом, и продолжает докладывать ей

– Вот ведомость на уплату подоходного налога с этой премии, тоже в валюте. А вот ведомость о сдаче в бухгалтерию министерства неистраченных остатков премии в валюте, по прибытии в Москву.

Тетка придирчиво изучает документы, пестрящие кучей подписей и печатей. Вообще-то, мы вовсе не обязаны отчитываться перед ней за валюту, но премудрый Клаймич благоразумно не оспаривает ее полномочий. Он-то знает, что с документами у него полный порядок, зря он, что ли вчера полдня провел у Калинина.

– Ну, хорошо... – тетка брезгливо отодвигает в сторону ворох тряпок, чьи этикетки сплошь исчирканы фломастерами. Похоже, о тотальных распродажах на Западе она знает не понаслышке.

Дальше все происходит более или менее прилично, пока личные покупки сотрудников не заканчиваются. Пристальный интерес капитана вызывают только разные музыкальные приблуды, купленные музыкантами. Слышу, как музыканты терпеливо объясняют таможеннику техническое назначение каждой вещи: специальные шнуры, радио микрофоны, приставки-преобразователи звука к гитарам, какие-то "квакушки", и еще масса всякой технической хрени, о которой они говорят с придыханием. Так вот на что у наших парней ушла вся горовская премия...! Маньяки музыкальные...

А потом настает момент, когда на столе остаются только покупки, предназначенные для подарков ВИП персонам и купленные для "общественного" пользования. И вот тогда настает разгул таможенной бюрократии, и всех ее запретительных инструкций. Глаза "обмороженной щуки" блеснули злорадным торжеством, и она весомо произнесла любимое слово всех советских бюрократов, для убедительности припечатывая стол рукой

– Запрещено!

Девчонки возмущено гудят, бедный Клаймич пытается объяснить таможенникам, что рулоны тканей и швейная фурнитура пойдут на изготовление сценических костюмов для группы.

– Запрещено. Вы обязаны были провести покупку тканей через Министерство, которому непосредственно подчиняетесь. Если каждый начнет таскать на себе через границу рулоны тканей, прикрываясь своей работой, то в стране наступит бардак и разгул спекуляции! По установленным правилам отрез ткани не может превышать десять метров.

– Но костюмов для солистов требуется много, а еще есть танцевальная часть группы! – Львова вспыхивает от негодования, принимая обвинения в спекуляции на свой счет.

– Объясняйте эти подробности в своем Министерстве. Мы действуем согласно своим служебным инструкциям.

– Значит нужно менять ваши устаревшие инструкции!

– Вас забыли спросить, гражданка Львова!

Вот полностью согласен с нашим модельером, но сейчас, после ее слов конфликт начинает разгораться по нарастающей. И я зол, как сто китайцев! Мало того, что ткани жалко, так еще и вся дорогая кожгалантерея, закупленная Львовой, тоже попала под раздачу. Завтра уже день рождения Брежневой, а ее подарок лежит сейчас в конфискованной куче вещей. Клаймич пытается погасить конфликт, предлагает провести из МВД письмо, разрешающее нам покупку тканей для нужд студии.

– Раньше нужно было озаботиться таким письмом. Мы же не будем сидеть и ждать, когда вы нам его привезете. И вообще, наш рабочий день закончен. Мы забираем эти вещи на таможенный склад, и дальше будем решать их дальнейшую судьбу.

– А ...какая их ждет судьба?

– По действующему закону их передадут оценочной комиссии с участием товароведов, а потом они будут проданы через магазины Госфонда.

Угу... охотно верю. Что-то я сильно сомневаюсь, что дело вообще дойдет до Госфонда. Ткани еще могут, а вот фирменная кожгалантерея известных брендов – это вряд ли. "Затеряется" в пути, как пить дать! Или найдут в ней потом что-нибудь такое "веселенькое", за что нас всех затаскают по допросам. Нет уж, из стен студии эти вещи выпускать никак нельзя. Хотя бы из соображений безопасности. И пора уже заканчивать этот цирк!

Пока расстроенный Клаймич исполняет ритуальные танцы вокруг таможенников, я киваю головой Альдоне, указывая на выход. Она понимает меня с полуслова. Переступив порог кабинета, деловито спрашивает

– Отцу звоним?

– А какой еще у нас выход? Романова нет в Москве. Щелокову по каждому пустяку звонить по вертушке? Да и он им не начальник. И какую еще провокацию за это время придумают Суслов со Цвигуном – мне что-то проверять не хочется.

– Это да...

Через несколько минут Алька с ледяным выражением лица уже передает трубку таможенникам. Что уж там говорит им генерал Веверс нам неизвестно. Но капитан знатно сбледнул с лица. И после короткого разговора отчаянно махнул нам рукой

– Забирайте.

У таможенницы от злости перекашивается лицо

– Ты что творишь, Володя?!

– Инспектор Ряпихова... заткнись, а?!

О, как мы, оказывается, умеем...! "Обмороженная щука" пару секунд ловит ртом воздух, а потом, молча, начинает собирать свои документы в папку. Вот давно бы так! А то все: запрещено, запрещено... Через пять минут таможенники с нами вежливо прощаются и отбывают восвояси. Вся студия облегченно выдыхает. Мы все морально вымотаны и сил остается только на то, чтобы унести в мастерскую ко Львовой оставшиеся вещи и отправиться пить чай. За чаем Клаймич осторожно озвучивает идею об организации зарубежного фан-клуба, через который можно решить вопрос хотя бы с "дарением" концертной аппаратуры. Ну, да... это тоже выход в сложившейся ситуации.

Но вообще разборки с таможенниками оставляют у меня тягостное чувство. Хорошо, что у нас за спиной есть Веверс, Щелоков и Романов. А у кого нет под рукой кремлевской вертушки, и нет возможности воспользоваться телефонным правом? Эти бедняги безропотно терпят все издевательства чиновников. Пиши потом, ищи правду – время-то ушло...

–

18 апреля 1979 г., среда

Москва, ул. Селезневская, студия МВД СССР

Утром выходим с Лехой во двор – тишь и благодать. Недоуменно оглядываюсь вокруг – а где же ненормальные фанаты? Фанатов нет. Зато есть патрульная милицейская машина недалеко от нашего подъезда. Вот и весь секрет утренней тишины во дворе. Вместо того, чтобы заниматься своими прямыми обязанностями, патруль стережет покой одного отдельно взятого жилого дома от диких фанатов одного отдельно взятого жильца. Стыдно перед соседями, стыдно перед патрульными. Вот она – обратная сторона моей популярности. Даже страшно представить, как бы мы с группой ездили по Союзу на гастроли...

Переступив порог студии, сразу окунаюсь в дела, они не ждут. Нужно срочно заканчивать черновую аранжировку песни для Сенчиной и записывать ее. Мы с музыкантами посвятили этой песне весь вечер понедельника, и вчера ребята без меня еще дополнительно репетировали. Но завтра Людмила уже возвращается в Ленинград, и времени у нас остается в обрез. Поэтому Клаймич не откладывая, пригласил ее приехать к нам после обеда. К приезду Сенчиной песня должна быть готова, а потом пусть уже Анатолий Самуилович Бивис доводит ее до полного совершенства. Радую группу, что в наш "лирический" альбом войдет песня "Альдона" и "Девочка-виденье", посвященная Ладе. Шучу, что теперь я раздал "всем сестрам по серьгам" и никому обидно не будет. Парни со смехом интересуются, когда дойдет очередь до них?

– Не дождетесь! Ну, если только для Лехи что-нибудь еще напишу – и выдаю дурашливым тонким голоском

– Ой, Леха, Леха, мне без тебя так плохо.

На сердце суматоха – я точно говорю

Ой, Леха, Леха, не потерплю подвоха

Осталось только охать, я так тебя люблю!

Парни начинают гоготать как ненормальные, девчонки фыркают, "мамонт" показывает мне кулак внушительного размера

– Ну, нет, так нет. Тогда ходи, как дурак без песни.

Настроение народу поднял, можно впрягаться в работу. Но через час телефон начинает звонить не переставая. Черновой вариант для Сенчиной должен быть записан голосом Лады, как наиболее близким к голосу Людмилы, поэтому на телефон сегодня садится Вера. А я в очередной раз вспоминаю о необходимости завести секретаря. Дальше так жить нельзя. ...Интересно, что после Англии мы незаметно втянулись в распорядок, заведенный на студии Эбби Роуд, и он нас очень устраивает. А что, удобно. Приезжают все теперь рано, в одиннадцать и пять вечера у нас обязательный чай, обед в час дня.

В одиннадцать, прямо как по заказу, в студии появляется несравненная Роза Афанасьевна. Усаживаем ее вместе с нами пить английский чай, потом вручаем ей подарок, прибывший злополучным вчерашним контейнером. В фирменном магазине "Данхил" мне для бабули Лады подобрали красивый длинный мундштук с инкрустацией натуральным перламутром, и в комплект к нему дамский портсигар и маленькую карманную пепельницу – все изящное, из серебра. Получился стильный набор для стильной курящей дамы. Что ж, у любой женщины есть свои маленькие слабости, которым она усиленно потакает. Наша рафинированная мадам курит, и делать это она умудряется красиво. От презентов наша бабуля приходит в полный восторг и долго меня благодарит.

Мы снова идем работать, а Роза Афанасьевна берется за телефон. У нее особое задание – букет для Брежневой, которой сегодня исполняется пятьдесят. Поздравлю я юбиляршу днем, а встретимся мы с ней вечером на даче в Усово, к тому моменту букет для нее уже привезут в студию.

Радую коллектив участием в Ленинском субботнике. Пока планирую уборку придомовой территории, но возможно Щелоков или Романов придумают для нас что-нибудь поинтереснее. Отправят нас, например, на один из олимпийских объектов. Хитрый Клаймич предлагает самим проявить инициативу и заранее застолбить за собой наведения порядка в сквере перед гостиницей Космос. Заодно и проведем рекогносцировку на местности в преддверии первомайского концерта. Получив мое согласие, идет утрясать вопрос с МВД и ЦК. Подозреваю, что цэковцы точно не откажутся, превратить это в пропагандистскую акцию, с освещением в центральной прессе и на ТВ. А что...! Звездочки с метлами, музыканты с тачками, и я в образе Ленина несу бревно. Отличный пример для советской молодежи.

Шквал телефонных звонков раздражает страшно. Вера явно не справляется с ролью секретаря и не понимает, кого можно послать подальше, а с кем нужно нас соединить. Роза Афанасьевна оценив уровень проблемы, обещает найти для нас опытного человека, а пока садится на место Веры. Отвечать на телефонные звонки у нее выходит не в пример лучше. Пара следующих звонков оказывается действительно важными. Во-первых, нас со звездочками приглашают в "Утреннюю почту". Во-вторых, главный редактор Московского Комсомольца Лев Гущин, просит дать большое интервью. Предлагает целый разворот в рамках популярной рубрики "Звуковая дорожка", освещающей новости популярной музыки и составляющей ежемесячный хитпарад. От такого щедрого предложения отказываться глупо, и я приглашаю журналистов к нам в студию двадцатого апреля.

Когда в обед в студии появляется Сенчина, у нас практически все готово. Людмила здоровается со всеми, с Клаймичем целуется в щеку, со мной и девчонками обнимается. Ее глаза горят нетерпением. Чтобы не томить девушку, сразу ставлю кассету с записью новой песни. Начинается вступление, и на лице Сенчиной расцветает радостная улыбка

– Какая замечательная мелодия, какое красивое вступление...

Ну да, согласен... Но у пугачевского хита "Позови меня с собой" и слова неплохие.

Снова от меня ветер злых перемен тебя уносит,

Не оставив мне даже тени взамен,

И он не спросит, -

Может быть, хочу улететь я с тобой...

Первый же куплет почему то гасит счастливую улыбку на лице Сенчиной, а по мере того, как песня продолжается, девушка становится вся напряженнее. Я не понимаю, что происходит, и в недоумении смотрю на Клаймича. Тот тоже уже заметил странное поведение Сенчиной, и в ответ на мой вопросительный взгляд едва заметно пожимает плечами. Все выясняется, когда песня заканчивается, и Сенчина смущенно просит нас с Клаймичем поговорить с ней наедине. Народ уходит обедать, и мы остаемся в репетиционной втроем.

– Виктор ...твоя песня просто замечательная. Музыка выше всяких похвал. Но слова меня смущают...

– А что не так со словами?

– Ну... они наводят на ненужные аллюзии. Понимаешь... я и Григорий Васильевич – о нас и так лишнее говорят. А здесь получается, что я как бы прошу его забрать меня с собой. В Москву...

Господи... Да я даже и в мыслях своих таких параллелей не проводил! Клаймич ошарашен не меньше меня

– Людочка, милая... Ты совершенно не права! Мы эту песню репетируем который день, но нам с Виктором даже в голову не пришло как-то ассоциировать ее слова с ...твоей личной жизнью. Нет, это настолько надумано, что не имеет под собой никаких оснований! Неужели ты из-за своей мнительности откажешься от этой замечательной песни?

Сенчина внимает словам Клаймича, но ее лицо продолжает оставаться нахмуренным

– Григорий Давыдович, вы не могли бы оставить нас вдвоем? – я решаю повернуть ситуацию на 180 градусов

Клаймич кивает, целует руку Сенчиной и уходит. Певица с любопытством смотрит на меня

– Люда, давай на ты?

– Конечно, давай

– А что если ты и правда, в этой песне просишь Романова забрать тебя с собой?

– Витя! Как ты можешь такое говорить?!?

– Я понимаю, что ты и раньше вынуждена была скрывать свои отношения с Генеральным, а теперь уж тем более. Но подумай вот о чем. В Москве у тебя открываются совсем другие перспективы. Тут основные концертные залы страны, Останкино, ко мне регулярно приезжаю западные продюсеры... Тут ты как певица состоишься намного быстрее. В международном масштабе.

– И причем тут – Сенчина мнется, но потом все-таки решается – Мои отношения с Григорием Васильевичем?

– Притом, что если его подтолкнуть слегка в правильном направлении, то он поможет тебе и с московской квартирой и со столичным ансамблем, с которым ты будешь работать

– Витя, у Гриши жена есть!

– И отлично, пусть и дальше будет. Вам же это раньше не мешало?

– Да он даже ее в Москву с собой не взял. А тут я на всю страну прошу "позвать меня с собой".

Сенчина тяжело вздыхает. Да... Переломный момент в жизни. Надо принять сложное решение, которое определит дальнейшую судьбу.

– Ну хорошо! – певица задорно встряхивает головой – Давай попробуем!

–

... Когда я приезжаю на дачу Чурбанова в Усово, все гости уже сидят за столом. Извиняюсь перед именинницей за опоздание, вручаю очередной стильный букет, добытый Розой Афанасьевной, и фирменный пакет от Диор с подарком. Галина Леонидовна, как девчонка, нетерпеливо разрывает тонкую папиросную бумагу, в которую упакована шикарная светло-коричневая сумка из натуральной кожи крокодила и восхищенно восклицает

– Ох, красотища-то какая...!

А то...! Львова выбирала, а у нее со вкусом полный порядок. Ну, и стоила эта "красотища" соответственно...

– Угодил, негодник, тете Гале! Иди-ка сюда, я тебя расцелую, дорогой мой!

"Тетя Галя" уже немного подшофе, но все пока в рамках приличий. После троекратных лобзаний в щеки меня усаживают за стол между Чурбановым и Игорем Кио. Судя по всему, мой рейтинг в этой семье растет прямо на глазах. Как опоздавшему мне наливают бокал шампанского и предоставляют слово для поздравления юбилярши. Ну, со словами у меня полный порядок. Я от души поздравляю Галину Леонидовну, желаю ей всего-всего-всего, отдельно благодарю за участие, которое она приняла в становлении нашей группы. От моих искренних слов на глаза юбилярши набегают слезы, и я снова удостаиваюсь ее материнских лобзаний. Нда... видимо любовь к поцелуям в этой семье тяжелое наследственное заболевание...

За столом сегодня непривычно тихо. Все разговаривают вполголоса, не слышно смеха, и сама именинница выглядит грустновато. Да уж... новости из кремлевской больницы не располагают к веселью. Но это ведь не повод портить человеку юбилей? Что она не заслуживает немного веселья? Ну, хоть немного...! Доедаю салат, заботливо положенный мне на тарелку юбиляршей и с показной тщательностью вытираю салфеткой губы. Все взгляды тут же с надеждой устремляются на меня, и я не подвожу дорогих гостей

– А где там моя подруга – Кремона Шестиструнная...?

"Подруга" уже предусмотрительно вынута из чехла и ждет меня не дождется в кресле. Беру ее в руки, перебираю струны.

– Что изволит заказать именинница своему верному менестрелю?!

Ну, мог бы и не спрашивать собственно... И Галина Леонидовна, и ее гости дружно желают услышать от меня патриотически– примирительную песню. А кто я такой, чтобы отказать юбилярше? "Не валяй дурака, Америка!" идет на ура и значительно поднимает градус настроения за столом. Именинница оживает на глазах, улыбка уже не сходит с ее лица. Так, нужно срочно закрепить результат хорошей домашней заготовкой. Тут очень кстати Юрий Михайлович интересуется у меня

– Вить, в Италии ты пел на итальянском, в Англии и Америке на английском, а что будешь делать в Германии? Немецкого языка-то ты не знаешь?

– Ну, какие наши годы, начну учить! Особенно, если меня все-таки отпустят в Кельн – я страдальчески смотрю на Щелокова, но мой взгляд игнорирют

– А пока просто буду петь с сильным немецким акцентом.

Все смеются, Чурбанов улыбаясь, уточняет

– А это как?

Сделав крайне серьезное лицо, произношу, изображая сильнейший акцент

– Немьецкая нарот-тная пьеснья про любофф. – Нет, а что?! Если эта песня не про любофф, то киньте в меня камнем. Добавляю рисуясь – Страдательно – криминальная...

Народ начинает хихикать, даже не дожидаясь самой песни. Наигрываю простенькое вступление и дурашливо затягиваю с "немецким" акцентом:

К жене пришёл молодой любовник, когда муж пошёл за пивом.

К жене пришёл молодой любовник, когда муж пошёл за пивом.

Когда муж пошёл за пивом.

И сразу же выдаю припев:

За пивом, за пивом ца-ца! Тра-ля-ля-ля, когда муж пошёл за пивом.

За пивом, за пивом ца-ца! тра-ля-ля-ля, когда муж пошёл за пивом.

Следует второй короткий куплет, а припев мы уже все исполняем хором. Его поют даже серьезный Любимов и Светлана Владимировна. Когда же обстановка в песне накаляется, я придаю своему голосу оттенок трагизма. Ну а сама криминально-бытовая развязка сюжета заставляет всех гостей захохотать в полный голос.

А муж обоих убил то-по-ром, а после пошёл за пивом,

А муж обоих убил топором, а после пошёл за пивом,

А после пошёл за пивом.

И завершающий припев мы уже повторяем несколько раз подряд. Брежнева в это время рыдает от смеха, Чурбанов заливается хохотом, как мальчишка. Дождавшись, когда все успокоятся, он негромко произносит

– А что? Топор это возможно неплохое решение проблемы...

– Ну-ну... – Брежнева задорно улыбается, словно подначивая его

Все опять смеются, но теперь уже скорее смущенно. Я явно чего-то не догоняю, но меня никто не торопится просветить. Светлана Владимировна быстро предлагает выпить за свою любимую подругу, после чего разговор уже переходит на кого-то из общих знакомых...

Чем ближе стрелки часов подбираются к одиннадцати, тем чаще юбилярша бросает нетерпеливый взгляд на свои золотые часики. И хоть делать это она старается украдкой, все замечают ее нервозность и начинают потихоньку прощаться. Когда за столом остаются только Щелоковы и Кио, Брежнева уже не скрываясь, отправляется переодеваться и вскоре появляется в дверях в нарядном вечернем платье и с ярким макияжем. Я непонимающе смотрю на Чурбанова, тот хмуро отводит взгляд. Светлана Владимировна тяжело вздыхает.