Текст книги "Сабля, птица и девица (СИ)"

Автор книги: Алексей Зубков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

28. Глава. Крымский хан Сахиб-Герай

Славен крымский хан Сахиб-Герай от Истанбула до Казани! Строен и красив Сахиб-Герай, сидит на лучшем во всем Крыму коне. Из нового дворца в новой столице решает хан судьбу Крыма и окрестностей. И Дикого Поля, и Малой Руси до самого Киева, и Великой Руси до самой Москвы, и Молдавии, и Кавказа. Сам Сулейман Великолепный жалует Сахиб-Герая. Ездил Сахиб-Герай княжить в далекую Казань, ходил воевать на Москву, где только не был, да вернулся в родной и любимый Крым.

До дворца даже и не довели. Встретили хана на улице, он как раз возвращался во дворец. Вразнобой принялись объяснять, что случилось, и ничего не объяснили. Сахиб-Герай выехал на середину рыночной площади и развернул коня. За ним полукругом встала свита, тоже не спешиваясь. Перед ханом поставили русского с малость побитым лицом, бледного-бледного немца в одежде, залитой кровью, и русскую девицу в платье, в платке, с окровавленными руками. Сказали, была с ними.

– Тихо все! – скомандовал хан и ткнул пальцем в Василия, – Ты докладывай.

– Семен Федорович приказал, чтобы мы следили за всеми новыми русскими, которые приезжают в Бахчисарай, – сказал Василий, – Особенно за подозрительными.

– Пуганая ворона куста боится, – сказал татарин из свиты хана, – Этого Семена в Москве приговорили. На всю степь вести ходят, что хотят его видеть в Москве не живым, так мертвым.

Василий скривился, но татарина не перебил. Подождал, пока тот замолчит, и продолжил.

– Приехали они с вот этим немцем пустые. Даже, наверное, пришли пешком. Поселились в комнатке. Ничего не покупают, ничего не продают. Только русский за нами от церкви до дома следил. И вместе с немцем они несколько дней в буза-хане говорили со старшим евнухом Ибрагимом. Наверняка против тебя, повелитель, худое замышляли. Позавчера русский ускакал, а немец за ним пешком ушел. Сегодня ни с того, ни с сего, оба снова в Бахчисарае появились. Кто скажет, что они не каверзу готовят?

– Подать сюда Ибрагима, – негромко сказал хан.

Двое татар из свиты направили коней к выходу с рынка.

– Здесь я, здесь, хан-батюшка! – раздалось из толпы, и вперед протолкнулся Ибрагим.

Ибрагим, когда началась драка на дороге в Кырк-Ор, далеко отойти не успел и вернулся посмотреть, кто с кем. Потом по здравому размышлению решил остаться в толпе не в первых рядах, чтобы знать, что происходит и какие показания давать, если его позовут. Может сегодня позовут, может завтра.

– Что скажешь в свое оправдание? – хан строго посмотрел на Ласку.

– Не обязан я в свое оправдание говорить, – гордо ответил Ласка, – Возомнили себя пришлые московиты стражами земли татарской. Ничего дурного про нас с немцем не сказали, даже и напраслины никакой не возвели. На ровном месте чуть не убили. Где твое правосудие?

– Кто ты такой и зачем явился в мой город? – строго спросил Сахиб-Герай.

– Зовут меня Иван, приехал я на корабле из Истанбула. Вовсе не из Москвы. И поручение у меня от султана Сулеймана, да хранит его Великодушный и Милосердный.

– Врет! – крикнул Василий, – Я эту девицу вспомнил, она из ханского гарема. Они ее украсть хотели.

– Покажи личико, – попросил хан у Оксаны.

Та гордо подняла голову и посмотрела ему в глаза.

– Ибрагим, она точно из гарема?

– Точно-точно, хан-батюшка, – затрясся Ибрагим.

– Что-то я ее совсем не помню.

– Куплена зимой для царевича Саадета. Не пригодилась.

– Так продал бы.

– Айше-ханум не велит. И другие, – Ибрагим совсем повесил голову.

– Почему?

– Говорят, ведьма она. Только полезная.

– Почему я не знаю, что у меня в гареме завелась ведьма?

– Виноват, хан-батюшка! Айше-ханум и Фатима-ханум еще не решили, продать ее или оставить. Просили тебе не говорить.

– Это не из-за нее ли у меня весь гарем пересобачился?

– Из-за нее, хан-батюшка.

– А это кто такие? – хан указал на русского и немца.

– Посланники от султана. Говорят.

– Чего им от тебя надо?

Ибрагим замялся.

Искусство ведения допроса в то время находилось в зачаточном состоянии, да и учились им владеть вовсе не первые лица государства. По уму стоило бы допросить Ибрагима и его гостей по отдельности, а потом сравнить показания. С другой стороны, в присутствии друг друга они не смогут внаглую возвести поклеп на подельника.

– О чем вы говорили с Ибрагимом? – хан перевел взгляд на русского.

– Волей Аллаха образовался у меня долг чести перед султаном Сулейманом Великолепным, – Ласка решил, что здесь долг перед султаном это аргумент, а перед христианскими государями ерунда. И вообще, вся предыстория тут будет лишняя. Обвинения-то толком нет.

– У тебя? У русского? Перед самим султаном? Ты ври, да не завирайся. Главное, причем тут мой гарем?

– Люди говорят, любимая жена султана из русских. Я хотел подарить ему еще одну красивую русскую девушку.

– Так и ехал бы на Русь. Мы всегда ездим на Русь за красивыми девушками. Там их на любой взгляд полно.

– Верно говоришь, повелитель. На любой взгляд. Куда мне, грешному, понять, каких девиц любит Сулейман Великолепный? Разве могу я увидеть его гарем? Вот взгляду другого достойного правителя правоверных я бы поверил.

– Не помню, чтобы ты спрашивал моего совета насчет девиц.

– Скромен я, чтобы идти к хану с вопросом, который можно задать евнуху. Уважаемый Ибрагим любезно согласился показать мне какую-нибудь наложницу из твоего гарема, повелитель.

– Только показать? И потом вы с ней попадаетесь у русской церкви без Ибрагима, а она не говорит, что моя наложница. Ты не должен был даже разговаривать с ней, а она не должна была прикасаться к твоему немцу.

– Грешен я, повелитель. Шайтан попутал, – сказал Ласка, – Русская девица спрашивает, как дела на родине. Как не ответить?

– Она одета не как татарская жена. И с собой у нее дорожный мешок, – сказал Василий, хотя его никто не спрашивал.

Семен Федорович не лыком шит, раз у него такие знакомцы. И следить есть кому с первого дня. Ведь не сам же Василий по городу бегал. И детали он подмечает.

– Сколько будет дюжину раз по дюжине? – неожиданно спросил хан.

– Сто сорок четыре, – удивленно ответил Ласка.

– Сын твоего отца, а тебе не брат?

– Я.

– Как звали мать Пророка?

– Амина.

Ласку учил говорить по-татарски пленный татарин Ахмет. В первую очередь Ахмет рассказал про жизнь пророка Мухаммеда и про священную книгу Коран, а потом постоянно задавал ученику вопросы по основам магометанской веры. Батя сказал, что так будет правильно, потому что благородному человеку недостаточно только уметь спросить дорогу и попросить воды, а надо понимать суть как языка, так и тех, кто на нем говорит.

– То есть, ты не дурак?

– Аллах не обидел меня умом, повелитель.

– У тебя любовь с этой девкой? Она тебе родня?

– Нет, повелитель. Первый раз ее на днях увидел.

– Не сегодня.

– Не сегодня.

– Зачем тебе понадобилось воровать девицу из ханского гарема? Тем более, русскую и уже побывавшую замужем.

– Не вели казнить, повелитель, только я ее не воровал. Разве уважаемый Ибрагим сказал, что она пропала?

Ласка побожился не предавать Ибрагима в случае неудачи. Да и не за что его предавать, он и свои обещания честно выполнил, и против Ласки напраслины не возводит.

– Я просто отвел ее в церковь, – быстро сказал Ибрагим, – Только на лестнице отстал.

– Разве не похоже, что она собралась бежать? Ты не заметил ни платья, ни платка, ни мешка?

– Так ведьма же. Она глаза отведет, никто ничего не заметит.

Хан вздохнул.

На площади появился новый собеседник. Семен Федорович Бельский собственной персоной. Верхом.

– Людишки мои говорят, лазутчиков московских поймали! – с ходу начал он.

– Какие же они московские, – усмехнулся хан, – Они по другому делу.

– Точно?

– Уж суд прошел, к приговору дело.

– Откуда же они?

– Говорят, что из Истанбула, если тебе это важно.

– Много ли седых волос в бороде султана? – спросил Бельский, повернувшись к Ласке.

– Султан бороду бреет, у него только усы, – ответил Ласка.

– Какой у него любимый конь?

– Арабской породы, золотой масти, с белой звездой во лбу.

– А пес?

– Псов с султаном не видел. Даже не знаю, где во дворце псарня. Вот кот у него большой, светлый, с тремя темными полосками на лбу.

Бельский и Сахиб-Герай переглянулись. Как бы человек, живущий в Москве, узнал, что султан Сулейман бороду бреет, а усы нет? Чтобы увидеть султанова коня, достаточно посидеть напротив дворца, но чтобы увидеть султанова кота, надо побывать в покоях и увидеть Сулеймана именно с этим котом на руках.

– Видишь, не врет, – сказал хан, – У тебя, Семен, беда какая-то?

– Ко мне опять убийцы княжеские приходили. На этот раз меня самого не тронули, да намекнули. Пса сторожевого задушили, да шубу на лисьем меху украли. Значит, убьют меня как собаку, и княжеских милостей лишат.

Василий удивленно взглянул на боярина.

– Что смотришь, совсем мух не ловишь! – гневно высказал ему Бельский, – Бегаешь по городу за одними, а другие ко мне как к себе домой ходят. Весь дом обхожен, где нитка порвана, где бумажка сдвинута. Даже в переписку залезли!

Ласка с трудом удержался, чтобы не посмотреть на Вольфа, и понадеялся, чтобы немцу хватило ума не посмотреть на него.

– Ноги моей этой ночью ни у боярина в доме не было, ни в Бахчисарае, ни в Салачике! Головой клянусь, повелитель!

Как и следовало ожидать, никто не подумал, что эта нога ночью была в Кырк-Ор. А от немца тем более никто не ожидал такой прыти, чтобы в Крыму домушничать. Немцев в этих краях видывали исключительно деловых и почтенных.

Сахиб-Герай усмехнулся и выдержал паузу.

– У вас, друг мой Семен, есть хорошая пословица. Двум смертям не бывать, а одной не миновать.

– Да, – кивнул Бельский.

– Плохо, что ты стал бояться всех русских…

Бельский вскинулся, будто его задело слово «бояться», но перебивать не стал.

– Но шубы сами по себе из домов не убегают. И девицы из гаремов тоже.

Хан строго посмотрел на Ласку.

– Ты будто бы просто поговорил с ней, но ваша московитская порода лжива. Девка одета для побега, и я запомнил, что вы с ней уже встречались до сегодняшнего дня. Хорошо, гость незваный, что Ибрагим показал тебе именно эту девицу. Выбери ты другую наложницу, не сносить тебе головы. А если бы ты взглянул на какую из моих жен, то и головки тебе не сносить.

– Виноват я, о великий хан, что лично у тебя красивую, но ненужную девицу в подарок султану не попросил, – низко поклонился Ласка, – Другой раз умнее буду.

Это был бросок костей на удачу. Если Оксана хану не нужна, то пусть подарит ее султану. У них же нормальные вроде бы отношения, а не как в Европе.

– Хитрый какой. Попроси ты ее для себя, я бы не отдал. Кто ты такой, чтобы тебе крымский хан подарки делал? У меня в Крыму своих батыров полно, у каждого после коней одни девицы русские на уме. Да и за деньги бы не продал. Кто ты такой, чтобы с тобой сам хан торговался? А вот султану я бы и сам ее подарил, как украшение для гарема. Если он, конечно, примет в подарок ведьму.

Хан бросил строгий взгляд на Ибрагима. Ласка еще раз поклонился.

– Только теперь я ее тебе не отдам. И за деньги не продам. Раз уж ты русский, но у султана на службе, я за нее другую редкость попрошу, – Хан строго посмотрел на Ласку.

– Как прикажешь, повелитель! – привычно ответил Ласка бодрым голосом, а внутри тяжко вздохнул.

– Велик мой народ и воинским мастерством славен. Славнее всех родов род Гераев, а в нем лучше нет воинов, чем мои сыновья. Большие надежды возлагал я на моего сына Саадета. Аллах подал нам знак. Из-под земли вышел змей и подал Саадету булатную саблю с золотым навершием, заговоренную на удачу. Я прочил Саадету Астраханское ханство, а перед этим хотел отправить его с дарами к султану Сулейману. Только вот пошел Саадет в прошлом году в набег на Русь, да там и погиб. Убил его, говорят, сын боярский Ласка Умной. Не буду я тайно на Руси одного воина искать, а в бою встретить может и не приведет Аллах. Ты, как я погляжу, на вид христианин и сойдешь за русского. Съезди на Русь, привези мне буйну голову Ласки Умного, и я тебе отдам девицу.

Ласка даже выдохнул с облегчением. Наконец-то никуда ехать не надо. Голова-то вот она.

– Клянусь предоставить голову Ласки Умного пред твои ясны очи! – ответил он.

– Обмануть меня не пытайся. Думаешь, крымский хан в русских воинах не разбирается?

– В мыслях не было, повелитель! Любой батыр в русских воинах знает толк, а чем выше положение, тем лучше знает. Вот те крест, увидишь ты Ласку Умного!

– Тогда ступай, Аллах тебе в помощь, и немца своего забери. Мое ханское слово крепкое. Будет Ласка Умной – будет и девица. И отпущу вас на волю вольную.

Вольф от предложения привезти голову Ласки вздрогнул и внимательно посмотрел на эту самую голову. Что она ответит на этот раз.

– Тогда принимай, повелитель, сына боярского Ласку Умного, – сказал Ласка, – Рубил я вашего брата с тех пор, как в седло сел, и роду-племени не спрашивал. Исподтишка в спину не бил, спящих на ночевке не жег, пленных не вешал. Сколько бился, все честь по чести, лицом к лицу. Может и был среди твоих славных воинов твой сын Саадет, я уж, извини, не упомню. Но раз молва говорит, спорить не буду. У тебя сыновей много, я с Божьей помощью мог и больше одного зарубить. Посмотри в мои честные глаза, а хочешь в бою встретить, так прикажи вернуть мне саблю, прямо здесь и встретишь. Только слово твое крепкое, отдай мне потом девицу и отпусти на волю вольную.

Хан улыбнулся ехидной татарской улыбкой и вежливо позвал муллу.

– Девлет-Ходжа, твой мудрый совет нужен!

Из толпы вышел пожилой морщинистый татарин в зеленом тюрбане.

– Напомни мне, святой человек, что говорит Аллах про искупление нарушенного слова?

– Аллах не взыщет с вас за празднословные клятвы, – сразу же подобрал цитату мулла, – Но взыщет за то, что вы скрепили клятвами. В искупление этого необходимо накормить десятерых бедняков средним или лучшим из того, чем вы кормите свои семьи, или одеть их, или освободить раба. Кто не сможет сделать этого, тот должен поститься в течение трех дней. Таково искупление ваших клятв, если вы поклялись и нарушили клятву. Оберегайте же свои клятвы. Так Аллах разъясняет вам Свои знамения, быть может, вы будете благодарны. Сура аль-Маида, восемьдесят девять.

Мулла поклонился и вернулся на место.

– Завтра с утра готовьте большой плов, раздайте беднякам мои старые халаты, и я освобожу самого ненужного раба. Двух. Этих за решетку. Три дня будем искупать клятву, на четвертый начнем их пытать, а когда казним, только Аллаху ведомо, – сказал хан.

Татары схватили Ласку и Вольфа, ловко связали и прикрутили арканы к седлам. Пленных татары транспортируют только так, на привязи за лошадью.

– Ибрагим! – приказал хан, пока пленников еще только вязали, – Эту наложницу посадить под стражу в старом дворце в Салачике. Шайтан знает, что такое, у меня за спиной решают, нужна ли мне в моем гареме ведьма. С плеча рубить не буду, решу ее судьбу завтра.

– Слушаюсь! – с искренней радостью ответил Ибрагим.

Его такой исход отлично устраивал. Избавиться от ведьмы, помирить баб в гареме, получить двадцать девять золотых и даже не предать русского, у которого и обида не должна возникнуть насчет честной сделки.

– Ты, ведьма, должна мне быть благодарна. Немцы вроде этого тебя бы не замуж выдали, а сожгли, – сказал хан Оксане.

Оксана гордо посмотрела ему в глаза и ничего не ответила. Ругаться с ханом – только хуже будет. Просить прощения – за что? Хану она слова дурного не сказала.

– Я возвращаюсь в новый дворец. С завтрашнего утра все вопросы по всем делам только там, закончил хан.

Крепость Кырк-Ор построили еще лет триста назад. Может быть, даже на месте более старой крепости. Очень уж удобное место над проходящей по ущелью дорогой, на горе с плоским верхом. И местный камень несложен в обработке, из него построены все дома в Кырк-Ор.

Лет сто назад Кырк-Ор стал столицей татарского Крыма. Правила там Великая Государыня Джанике-ханым, дочь Тохтамыш-хана. Благодарные потомки поставили ей гробницу-дюрбе в Кырк-Ор. Менгли Герай, отец нынешнего хана Сахиб Герая, перенес столицу в долину под крепостью, в Салачик, где стоит «старый дворец». Позже Сахиб Герай построил себе новый дворец по соседству, и вокруг дворца новую столицу в Бахчисарае.

Снаружи крепость как крепость. Стена вокруг, внутренние стены. Внутри довольно плотная каменная застройка. Огородов местные не держат, в баню ходят в общую. Интересная особенность Кырк-Ор – пещеры. Гора, на которой стоит крепость, состоит из камня, который легко обрабатывается простыми инструментами. Наломали камней на строительство дома – появилась полезная пещера. В пещерах прохладнее, чем наверху. Отлично можно хранить запасы еды. И мыши через камень не пророются, и вода не подтопит, как в обычных погребах в сырой земле.

Казалось бы, зачем татарам крепость, а в крепости гарнизон?

У Сахиб-Герая жизнь была не малина. И в темнице посидеть довелось, и с родней повоевать. Всего три года прошло с тех пор, как хан одержал победу над изменником Ахмет-Гераем. Между прочим, родного племянника, которого сам же назначил калга-султаном. До этого другой племянник, Ислям-Герай взбунтовался и долго удерживал Перекоп. Каждого предателя поддерживали влиятельные знатные роды Крыма.

Татары не сидят на месте. Пусть верных подданных больше, чем предателей, но они кочуют по пастбищам, а не сидят в столице. Если враги успеют сговориться первыми, то всего тысяча татар, собравшихся в поход против нелюбимого хана, всего чуть-чуть позже попадут в Бахчисарай, чем лазутчик, который поскачет к хану с предупреждением. Даже и не тысяча, даже и сотня-другая воинов может взять столицу, где нет укреплений по европейскому образцу.

Расположенный в речной долине между гор Бахчисарай можно без труда блокировать с двух сторон, а там уже никто никуда не денется. Крепость для того и нужна, чтобы в последний момент поднявшийся по тревоге хан под топот тысячи лошадей накинул халат, вскочил в седло, скрылся за надежными стенами и дождался своих. Заодно и казну можно успеть спасти, и реликвии, и важные бумаги.

Но скорее всего, гордый хан прятаться в крепости не будет, а сам поспешит к родичам за подмогой. В Кырк-Ор же верные люди спрячут гарем, казну и бумаги государственной важности. А монетный двор с основными золотовалютными запасами и тюрьма с особо опасными пленниками и так за крепостной стеной.

Дорога на плоский верх горы проходила мимо уже известного Ласке Успенского монастыря. Дальше пленников провели через Южные ворота, потом через ворота во внутренней стене и, наконец, к темницам. Если в крепости есть дома и пещеры, то пленникам точно достанутся пещеры, а не дома. Не многовато труда, чтобы выдолбить пещеры и сажать в них врагов? Как раз наоборот. Если у вас есть пленники, то почему бы не занять их какой-нибудь полезной работой прямо по месту заключения? Например, долбить в камне пещеры. Лет за триста подземный город выкопают.

Все нормальные люди сидели в камерах с дверями из железной решетки. Судя по звукам, которыми встретили новых узников, за решетками томился не один десяток добрых молодцев. Почему добрых молодцев? Потому что полон берут для того, чтобы заставить работать. Крестьян, чтобы в огороде копаться или за скотиной ухаживать. Ремесленников – чтобы руками работали. Баб – в жены или в наложницы. В темнице сидят бесполезные в хозяйстве воины, да не всякие. Только те, за которых можно получить больше выкупа, чем выручить за них на рабском рынке. Или те, кого неохотно покупают.

Двоих личных врагов хана бросили в яму с почти вертикальными стенами, расширяющуюся книзу. Единственный вход – дыра наверху, на высоте в три человеческих роста, для надежности закрытая решеткой. Спасибо, что не столкнули вниз, а дали спуститься по лестнице, которую сразу же втащили обратно.

29. Глава. Истинная сущность

– Плохо дело, Вольф, – сказал Ласка, – У меня из инструментов один перочинный ножик остался. Чудом успел в рот закинуть. И то чуть не проглотил, пока нас обыскивали да раздевали.

Вольф выглядел что краше в гроб кладут, весь бледный.

– У тебя ножик остался? Это прекрасно. Считай, половина побега готова.

– Что ты им сделаешь? – Ласка протянул на ладони маленький ножик.

– Ты уж извини, друг, но я издалека начну, – вздохнул Вольф, – Как ты думаешь, почему Чорторыльский не хотел меня собаками травить? То к медведю бросить предлагал, то голову отрубить, то повесить.

– Чтобы по своей воле поступить, а не по чужой.

– Почему ты с попугаем смог выплыть?

– Не то течение подтолкнуло, не то сом большой.

– Почему мы с тобой брус подняли, который французы вшестером поднимали?

– Может французы там мелковаты?

– Почему я легко свел знакомство с ведьмами во Франции?

– Ведьма околдует, зельями опоит, не откажешь.

– Почему я не умер от раны в Риме, а наутро поднялся с постели? Доктор сказал, не жилец.

– Много эти доктора понимают. Поднялся, значит, рана на самом деле была легкая, а доктор дурак.

– Почему у султана во дворце я попался?

– Здесь-то что особенного? Дворец не свинарник, его серьезно охраняют. Я тоже попался.

– Почему здесь я легко украл шубу, хотя Бельский ждал убийц?

– Потому что ты вор.

– Я не только вор. Оборотень я. В волка оборачиваюсь. Нож ночью в землю втыкаю, через него прыгаю и оборачиваюсь. Но не дальше, чем до восхода, а то могу и обратно не обернуться. То есть, могу обернуться на другой-третий день, а могу и навсегда волком остаться.

– Свят-свят-свят! – Ласка перекрестился.

– Что свят? Я же оборотень, а не черт. Перекреститься могу, в церковь зайти. Вот со святой воды мне поплохеет. Особенно в волчьей шкуре.

– А серебро? Ты же монеты берешь.

– Серебро для меня опасно, если внутрь попадет. В рот или в кровь. Как для нормальных людей яды. Ты же мышьяк можешь в руки взять, и ничего. А скушаешь – помрешь. Или навоз. Руками хоть в снежки играй, а в свежую ранку попало, и пропал человек.

– Тебя божьи твари узнают?

– Нет, конечно. Тогда бы я на коня сесть не мог, и каждая собака на меня бы лаяла.

– Хорошо, а как это все, что ты сейчас сказал про наше путешествие, связано с тем, что ты оборотень?

– Из Дуная тебя вытащил я. Нашел место, воткнул ножик, обернулся и нырнул. Пихнул тебя, пихнул клетку, никто и не заметил. Паромщик тебя подхватил, а я обратно погреб оборачиваться.

– Я тебе даже спасибо не сказал, – огорчился Ласка.

– Да ладно. В Париже почему я сразу с ведьмой связался, а не с простыми ворами? Почему ведьма нас не окрутила, не ограбила, а помогла? В королевских конюшнях думаешь, куда собаки подевались? Я сперва воткнул нож за углом и оборотился. Разогнал собак. Двоих задавил, остальные сами перепугались. Оборотился в человека, крикнул тебе, что пора идти, помог тебе с бревном и убежал. Когда бы Колетт не приревновала и коня бы не захотела себе забрать, ушли бы мы.

– А в Риме?

– Когда я оборачиваюсь в волка, я исцеляюсь от человеческих болезней, а когда в человека – от волчьих. Любая рана заживает, кроме тех, что нанесены серебром или холодным железом. Те тоже пройдут, но не сразу, и шрамы останутся. Я почему срамных болезней не боюсь? Туда-обратно перекинулся и снова здоров. Мне из всей заразы, наверное, только бешенство опасно.

– Что, вашу породу так просто раскусить можно?

– Черта с два. Тут чуйка нужна. У этого ученого монаха Игнатия чуйка на нечисть есть, хотя он и не колдун. Такие люди бывают. Они чаще сворачивают на дорожку, где с нечистью дружить надо и с того жить. Но бывают такие, что на нашего брата охоту ведут.

– Как же он тогда нас отпустил?

– С твоей подачи. Он хотел к Папе пробиться с каким-то прошением, а ты ему помог. Он весь прямо просиял, когда ты ему идею подал. И потом ему уже не до нас стало. Но он опасный, конечно. Пусть бы лучше сидел в канцелярии, бумажки перекладывал. Да хоть генералом. Лишь бы сам не стал по городам и весям на нашу породу облавы водить.

– А в Истанбуле?

– Во дворце меня выследил кот. Султанский дворец охраняют кошки. Они окружили меня всей толпой и привели янычар.

– Ты что, мышью обернулся?

– Не смешно. Старший кот – потомок той еще кошки Пророка, что с тремя полосками на голове.

– Что же они тебя раньше не поймали?

– Полосатый толстячок меня переиграл. Унюхал с первого появления, понял, что я к чему-то готовлюсь, и уловил момент, чтобы поймать вместе с сообщником.

– Что-то я не слышал, чтобы у правоверных кошки ловили воров.

Вольф вздохнул.

– Коты Пророка ловят не воров. Они ловят нечисть. Будь я простой вор, они бы и ухом не повели, пусть у янычар о ворах голова болит. Но я оборачивался в Четвертом дворе, чтобы незаметно ходить по дворцу ночью. В обличии меня в темноте не видно. Люди смотрят на меня и не замечают до тех пор, пока не шевельнусь. Если бы я полез в опочивальню султана, в гарем, в сокровищницу или даже на кухню, коты бы сразу подняли тревогу. Но я никуда не лез и ничего не трогал. Потому они и не торопились. Любопытствовали. Играли как с глупой мышью.

– А ты про них знал?

– Теперь знаю. Знаю столько, сколько кот сказал, и не больше.

– Оксана-то как тебя не узнала, если она ведьма?

– Я не представился, а она посмотреть не сообразила. Оборотень отличает ведьму по запаху, а ведьма видит истинную сущность оборотня, если правильно посмотрит. Или сквозь пальцы, или через зеркало краем глаза.

– У тебя сущность сильно страшная?

– Увидишь.

– Вот ведь ты воровская морда. Мало того, что вор, так еще и нечисть. Угораздило же меня с тобой связаться. Давай то-се украдем. Знал бы я, что не украдем вообще ничего в половине мира, и не начинал бы это все. Надо было сразу тогда развернуться на дороге, отдать саблю Чорторыльскому и дело с концом.

– Да ладно. Весело же. И работать не надо.

– Весело ему! Работать не надо! Только батиной милостью и едем. Отцовские дукаты в дороге проели. В Вене батин друг по дружбе золота отсыпал – проели. Во Франции брат нашелся, помог чем смог, и то проели. Я уж последнюю саблю заложил, и что? Сидим без гроша в кармане. Обхохочешься!

– Не вешай нос. Вечер утра мудренее.

– Наоборот всегда было.

– На оборот сейчас будет. Смотри, в решетке прутья поставлены, чтобы человек не пролез. Сдается мне, что в волчьем обличии я пролезу.

Вольф воткнул в щель между камнями в полу ножик, разделся догола и прыгнул через нож кувырком. Начинал прыгать человек, а закончил уже волк. Ласка не уловил момент превращения.

На обычного волка зверь, в которого превратился Вольф, походил, но не слишком. Человек, который редко встречает живых волков и не очень внимательно их разглядывает, сказал бы, что это волк. Только большой. Просто потому, что на волка похоже больше, чем на любую другую божью тварь. Кто бывает на четырех длинных ногах, с хвостом, поджарый, человеку почти по пояс, серый до черноты, с вытянутой мордой, с треугольными ушами? Обманчиво неуклюжий медведь? Толстячок кабан? Надутая через соломинку крашеная лисица? Если и не волк, то какая-то нерусская породистая собака. Но вряд ли кто, заметив в лесу силуэт, похожий на волчий, понадеется, что это собака редкой фряжской породы.

Внимательный наблюдатель сказал бы, что это не совсем обычный волк. В холке почти по пояс человеку. Зубы не вмещаются в пасть и торчат наружу. Грудь бочкой, живот впалый, лапы толстые. На лапах когти куда больше, чем у волка.

Простой мужик, а тем более баба, не стали бы смотреть на оборотня как просто на зверушку. Наверное, их бы накрыла волна страха, ужаса, паники. Зверь-то непростой. Адский, можно сказать. Да и просто волк в двух шагах для нормального человека повод испугаться и заорать во всю ивановскую.

Но люди меча сделаны из другого теста. Ласка чуть согнулся, выставил перед собой руки и посмотрел на оборотня, мысленно прикидывая, как сподручнее хватать за шкуру на шее, как бить ногами в пах, получится ли выдернуть нож из пола и вспороть брюхо, поможет ли серебряный нательный крест, если забить его оборотню в глаз.

Оборотень по-собачьи сел на пол.

– Смелый ты малый, Ласка, – сказал зверь человеческим голосом, – Ты вообще чего-нибудь боишься?

– Бога боюсь. И батю немножко.

– Сколько живу на белом свете, но чтобы так на меня смотрели, не помню. Тем более, человек, чье прозвище означает der Liebkosung.

– Мое прозвище означает der Wiesel, – ответил Ласка, – Забыл?

– Шучу. Я, пока крови не попробовал, соображать могу и в этом обличии как в человечьем, – сказал Вольф, возвращаясь к более насущной теме, – Как попробую, могу тебя и не узнать, берегись.

– Ты кровь пить идешь или нам из ямы вылезти надо? Веревку сбросить сможешь?

– Смогу.

Вольф отошел к дальней от решетки стене, присел, разбежался и прыгнул вверх. Царапнул когтями по земляной стене, оттолкнулся и зацепился за решетку вверху передними лапами. Попытался вылезти и не смог. Спрыгнул вниз.

– Выдерни мне, Ласка, левую лапу из сустава. Не пролезаю.

– Ну держись.

Ласка уперся ногой оборотню в подмышку, что было сил дернул за лапу и выдернул ее из сустава. Тварь даже не пискнула.

Вторая попытка. Прыжок, решетка, лапы пролезли, застрял. Обратно.

– Сломай мне верхние два ребра слева.

– Чем?

– Да чем хочешь.

Задача. Костяшками пальцев такое ребро не разбить. Основанием кулака тоже. Вокруг ни меча, ни молота.

– Какая кость в человеке самая крепкая? – спросил Ласка.

– Лоб, конечно, – ответил Вольф, – Берцовая тоже ничего так.

– Я так и думал. Вставай. Буду тебе челом бить. Батю в Европах один скотский немец научил.

Оборотень поднялся на свои длинные задние лапы, подставляя грудную клетку на удобную высоту для удара головой.

Ласка вдохнул, отклонился назад и на выдохе ударил. Ребра спружинили и не сломались.

– Надо сильнее, – сказал Вольф.

– Погоди-ка. Есть тут какая-нибудь мелкая пыль? Или все мокрое вокруг?

Вольф огляделся.

– Есть. На моей шкуре ржавчины хорошо так с решетки обтерто.

– Сейчас я тебя понюхаю, вдохну, на «Аааа» назад откинусь, на «Пчхи» ударю.

– Что-то я в дороге не слышал, чтобы ты так мощно чихал.

– Батя может, и я смогу.

Оборотень снова встал к стене. Ласка зарылся носом в черную щетину, вдохнул ржавую пыль.

– Господи, благослови! – скороговоркой сказал он, – Аааа! Пчхи!!!

От эха, усиленного ямой, вокруг птицы с деревьев посыпались и кошки подскочили. Собак татары в домах не держат, а то бы лай стоял до небес. Стражники же проснулись, но никуда не упали, потому что спали на коврах.

Благословение Господне и в мирских делах помогает, а уж урон по нечисти увеличивает кратно. Вольф тявкнул, состроил жалобную морду и выругался по-немецки.

– Последний раз мне ребра венгерский рыцарь ломал. Конем. И то не так больно было.

– Прыгай, пока стража не сбежалась!

Оборотень прыгнул. Протиснулся между прутьями.

– Шайтан! – сразу же крикнули сверху, а потом заорали совсем нечленораздельно.