Текст книги "Сабля, птица и девица (СИ)"

Автор книги: Алексей Зубков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Конец бесплатной части

Тут бесплатной сказочке конец, а кто задонатит – молодец.

Что будет дальше?

– Всяких приключений по главу 30 включительно.

– Ласка Умной узнает, к чему было предсказание «Вас могут поставить в такие условия, чтобы вы сам себе отрубили голову и принесли на блюдечке».

– Боярин Семен Бельский скажет: «Мы, бояре, между князьями еще повыбираем, кто нам хорош, кто нехорош».

– Малороссийский хомяк Ибрагим скажет: «Мы, правоверные, друг друга не обманываем».

– Красна девица Оксана скажет: «Я сейчас могу закричать, что ты не евнух. И завтра же будешь евнух».

– Крымский хан Сахиб-Герай спросит: «Что говорит Аллах про искупление нарушенного слова?».

– Вольф скажет «Сломай мне верхние два ребра слева».

– Никита Грязной спросит: «И ты без серебра и молитвы на него бросился?»

– Змей с собачьей головой расскажет, в чем особенность той самой булатной сабли.

– Ласка и Вольф смогут унести ноги в следующую книгу. И еще кое-кого прихватят с собой.

Сможет ли Ласка наконец развернуться? Или сделает круг и вернется домой с другой стороны?

25. Глава. Добро пожаловать в Бахчисарай

Прекрасен стольный город Бахчисарай при ясной погоде! Чистотой и новизной отличается молодой Бахчисарай от европейских столиц. Под чистейшим голубым крымским небом между гор, не тронутых человеком, течет горная река Чурук-Су. На берегу стоит ханский дворец, сверкает белой штукатуркой и восточными узорами. На пути к дворцу городок Бахчисарай. Пока небольшой, но свежеотстроенный. Не касались домов его ни небесные бедствия, ни земные. Под ногами, куда ни ступи, сухо и чисто. Не приносят сюда грязь тысячи башмаков, не льют здесь помои на улицу.

Османская империя вовсе не была государством одних только правоверных. Под властью султана жили миллионы христиан. И сербы, и греки, и румыны, и болгары, и армяне, и грузины и извините, если кого не упомянул. На правах верноподданных все они имели право ездить по стране, селиться своими кварталами, молиться Иисусу и заниматься всякой коммерцией, кроме той, что запрещает закон.

Греки в те времена жили далеко не только на Пелопоннесе. Во всех портовых городах Османской империи существовали греческие кварталы с православными церквями. А уж невоенные корабли с командой из греков к востоку от Сицилии встречались как бы не чаще, чем с командой из правоверных.

Капитан-грек подвез путешественников до ближайшего к Бахчисараю порта Чембало. Не центр цивилизации, но и не глушь какая. Корабли к причалам пристают, не у голого берега якоря бросают. Даже крепость у входа в бухту стоит.

Неплохо бы было купить лошадей, но Ласка прикинул, что от Чембало до Бахчисарая один пеший переход, а в Бахчисарае лошади наверняка стоят дешевле, чем в порту. Кроме того, неизвестно, сколько времени займет поиск девицы и организация покупки, а то и, чем черт не шутит, побега из ханского гарема. Коня в сундук не сложишь, его каждый день кормить надо и хоть через день выгуливать. Решили, что на обратный путь в последний день купят или одолжат лошадей в Бахчисарае, заночевали в Чембало и на расчете вышли в сторону гор.

Бахчисараем назывался городок, выросший вокруг нового ханского дворца. Поселение около старого дворца называлось Салачик. Бахчисарай и Салачик располагались в неширокой речной долине, с запада и с востока ограниченной каменистыми склонами. Наверху восточного склона стояла неприступная полупещерная крепость Кырк-Ор, старая столица Крыма. Одни ворота крепости выходили на горную тропу, ведущую из долины. Другие – в степь, открытую всем ветрам. В Кырк-Ор жили на удивление много евреев, которые каждый божий день кроме субботы спускались на работу в свои лавки в Бахчисарае, где работать им можно, а оставаться на ночь нельзя.

Путь из Чембало под дороге, ведущей вверх, занял весь белый день. От попутчиков узнали, что Бахчисарай – городок очень маленький, Салачик и Кырк-Ор от него в двух шагах. Поэтому сняли первую же предложенную комнатку в Салачике у местных христиан.

Узнав от хозяев, что по пути в горную крепость Кырк-Ор есть православный монастырь, Ласка, накопивший грехов на грешной неметчине, на следующий день пошел к заутрене, чтобы отстоять службу и помолиться перед православными иконами.

Успенский мужской монастырь давным-давно основали крымские христиане в честь избавления от змия. Злобный змий предпочитал обижать крещеный люд, а с татарами не связывался. Наверное, догнать не мог. Или татары от него как-то откупались. Змий ведь тварь простая, каждый божий день в хлебе насущном не нуждается. Проглотит барашка, да и лежит, переваривает.

Православных богатырей в Крыму не водилось, и добрым христианам, не имея возможности повлиять на змия физически, оставалось только уесть его духовно. Поэтому они исправно молились Троице, Богородице и всем святым.

Наиболее эффективными оказались молитвы, как ни удивительно, Богородице. Однажды вечером накануне Успенья люди увидели на горном склоне горящую свечу. Поднялись и с удивлением обнаружили, что свеча горит перед образом Богородицы, а рядом лежит незамеченный снизу мертвый змий, порубленный и обгорелый. Надо полагать, Богородица надоумила помочь православным бахчисарайцам какого-то сильного, но очень скромного змееборца. Змия закопали, а на месте обретения образа поставили для начала церковь.

В церкви Ласка с удивлением встретил русского боярина средних лет, примерно отцовского поколения. После службы тот говорил со своим знакомцем, тоже русским, на родном языке, не задумываясь о том, что вокруг могут найтись понимающие люди.

Именно со знакомцем, а не со знакомым. В рыцарские времена культура телохранительства еще не сложилась в том виде, как она сложится к двадцатому веку. Высокородные господа не рассчитывали, что их от кого-то защитит простолюдин или даже несколько. Господа в то время и сами неплохо могли постоять за себя, отбиться от убийц и разогнать по улицам толпу горожан. Если герцогу, графу, князю, боярину было угодно, чтобы кто-то при случае за него подставил грудь под удар, он приглашал добрых молодцев благородного происхождения составить ему компанию. В Польше таких компаньонов называли клиентами, во Франции – миньонами, а на Руси – знакомцами.

Конечно же, речь не шла о службе за деньги. Возможность лично обратиться к вышестоящему уже стоила дороже денег. Еще больше стоила возможность оказаться под рукой в нужное время и получить задачу, выполнение которой поднимет на ступеньку и тебя, и весь твой скромный род. Особенно для небогатых дворян.

Клиентов, миньонов и знакомцев старшие опекали не по контракту, а от души. Кормили-поили со своего стола, как тот же Чорторыльский. Заодно подкармливали их лошадей, а содержать благородного коня как бы не дороже, чем благородного человека. Некоторые даже и одевали, а кто-то мог и меч пожаловать.

С Бельским шли двое похожих друг на друга крепких парней с круглыми лицами и растрепанными русыми волосами, торчавшими из-под шапок. Один рядом и поддерживал беседу, другой на пару шагов позади, прикрывая спину.

– Я Сигизмунду и говорю, мы, бояре, вольны отъехать куда угодно. Сегодня в Литву, завтра в Крым. Хоть под казанского хана. Хоть в Истанбул к султану. Да хоть к ливонцам или свейскому королю. Кто нам что сделает? – говорил боярин.

– Так ведь можно с землей отъехать, а можно и без земли, – ответил его собеседник, – Вот Острожский своего короля предал, много он от нашего великого князя земель получил? Земля, Семен Федорович, всему голова. С землей мы господа, а без земли – так, наемники.

– Наемники, говоришь?

– А то ж! Если с землей отъехать, то остаешься господином. Под королем, под князем или под ханом, все едино, своей земле хозяин. Без земли бежал, что получается? Вот Острожскому тому же великий князь пожаловал боярина. Помогло? За шубу да шапку поперек присяги пойти никому не охота. Конечно, если бы Сигизмунд у него земли отобрал, то тут уже деваться бы было некуда.

– Ага. Запомни. Сигизмунд у Острожских земли не отобрал. И Глинские с Шуйскими у Бельских земли не отобрали. Что ты там про Острожского говоришь?

– Потом Острожский перебежал обратно, потому что у него земли остались под властью Сигизмунда, а лучше быть предателем с землями, чем предателем без земель.

– Ты, Василий, не поймешь, что не бояре живут милостью князей и королей, а князья и короли живут милостью бояр. Как немцы говорят, король – первый среди равных.

– Они еще говорят, что король – помазанник Божий.

– Пускай говорят. Кроме Божьего согласия нужно еще согласие знатных родов. Голова, чтобы носить корону, всегда найдется. И священник, чтобы эту голову на царство благословить. Так вот, Василий, по правильному ходу, земли должны идти от князей боярам и не наоборот. А мы, бояре, между князьями еще повыбираем, кто нам хорош, кто нехорош.

– Так ведь и голову могут отрубить.

– Кишка тонка! Вот посмотри на моих братьев. Слышал про Ивана?

– Что вернулся в Думу? Слышал.

– То-то же. А Дмитрий? Кто ему что сделает? Я отъехал к Сигизмунду, а Дмитрий остался первым воеводой Большого полка в Коломне. Потом под Рязанью татарский набег отбивал. Сейчас еще на Казань пойдет. Все почему? Потому что на нас, боярах, мир держится. Нет у князей воли нас обижать. Заходим – отъедем. Хоть к хану в Крым, хоть к султану в Истанбул, хоть к польскому королю, хоть к свейскому, да хоть и к черту в ад. Князья нам челом бить будут, просить вернуться. Помнишь, Елена Глинская, покойная, прощение обещала. Выкуп к ногаям присылала. Только, мол, вернись, дорогой Семен Федорович, осиротела без тебя Русь святая. А я ей говорю, отдавай мне Рязанское княжество, матушкино наследство, или не поеду.

– Не отдала ведь.

– Померла, не успела. Так бы отдала, куда ей деваться. Это все Шуйские под нас копают.

Ласка вспомнил, что на Москве эту историю рассказывали по-другому. Елена Глинская, мать великого князя Ивана, и вправду обещала прощение Семену Бельскому, но будто бы собиралась осудить его и казнить. По слухам, даже писала крымскому хану и ногаям, чтобы Бельского послали в Москву живого или мертвого.

Идея же о том, что бояре вольны бегать от князей к князьям у Ласки ни малейшей симпатии не вызвала. Батя говорил «давши слово – держись, а не давши – крепись». Боярское слово – не собачий лай. На честном слове мир держится. Если старшие начнут предавать еще более старших, то как могут младшие ожидать, что в отношениях с ними слово не будет нарушено?

Или по городскому обычаю бегать к законникам, заключать писаные договоры? Но в чем отличие нарушения писаного договора от нарушения присяги? В том, что судить будет городской суд по магдебургскому праву? Плевать боярину на городские суды и на магдебургское право.

Может быть, и правда, за князьями нет настоящей силы? Вот и в Польше Сигизмунд перед шляхтой на уступки идет. И в Крыму нет порядка. Против Сахиб Герая знатные роды восстают, даже до Москвы молва доходит.

То ли дело там, где настоящее единоначалие. Вена, Париж, Рим, Истанбул. Правители, которые имеют власть над своими боярами, живут по-королевски, в огромных каменных дворцах посреди каменных городов. Окружают себя диковинами, невиданными ни в Москве, ни в Кракове, ни, тем более, в Бахчисарае.

И простолюдины, если присмотреться, под властью сильных королей живут не в пример жирнее, чем под властью слабых. Немецкий или французский ремесленник богаче польского или русского. А Рим? Пусть там правит не король, а Папа, но Папа ведь тоже образец единоначалия. Протестантам близко не по карману построить что-то сравнимое с собором святого Петра. Они и пытаться не будут. А Истанбул? Вавилон вавилоном, сколько народов, сколько языков. Но под скипетром султана все друг с другом могут ужиться и торговать кошельку на радость.

Надо будет об этом с батей поговорить. При случае и с самим великим князем неплохо бы. По возрасту он пока не сильно великий, Ласке в младшие братья годится. Но вот бы вырос, поприжал бояр, да взял настоящую власть. Как Франциск, как Карл, как Сулейман. Надо будет при случае Господу помолиться, чтобы дал разумения великому князю Ивану.

Задумавшись, Ласка шел за Бельским до самого его дома и уперся в ворота. Но в гости напрашиваться не стал, а до конца дня еще походил по Салачику, поговорил с людьми. Много встретил русских, угнанных в Крым в разные годы в разном возрасте. Кто-то остался православным и надеялся вернуться в родные края. Кто-то принял ислам и прижился в Крыму.

Вольф вернулся уже после того, как Ласка отправился в церковь, лег спать и проснулся только когда пришел Ласка.

– Да что за дикие места! Меня змей с собачьей головой всю ночь по степи гонял! – сразу начал Вольф.

– Змей с собачьей головой?

– Он самый. Откуда тут змеи с собачьими головами?

– Ты к новому дворцу ходил, узор на воротах видел?

– Два дракона, кажется.

– Два местных змея подрались на берегу реки. Один из них, сильно израненный упал в реку и исцелился. Хан, нынешний хан Сахиб Герай, видел это и решил поставить себе дворец на берегах этой реки.

– Несмотря на змеев?

– Несмотря на змеев. Что там во дворце?

– В старом внутри гарем, баня, мечеть. Как у султана, только поменьше. Стражи мало, когда хан в отъезде, то почти и нисколько. Когда хан во дворце, тогда вокруг свита. Больше ничего интересного. В новом дворце внутри все то же самое, только поновее. Недавно хан зачем-то решил переехать в старый дворец. Казна переехала с ханом в старый, а гарем с наложницами остался в новом.

– Украл что-нибудь? – поинтересовался Ласка на всякий случай.

– Ничего, – всерьез ответил Вольф, как будто и правда собирался ограбить хана, – В гареме постоянно кто-то не спит. Казну пятеро стражников охраняют. Вот от кого им тут надо охранять казну?

– От лихих людей. У Сахиб Герая врагов хватает. Ну как нападут на дворец и казну отнимут. У королей с императорами даже птиц и коней круглосуточно стерегут, а тут, думаешь, казну без пригляда оставят?

Вольф пожал плечами.

– Девиц видел в гареме? – спросил Ласка.

– Не видел. Спали. А у тебя как разведка?

– Пока никак, – ответил Ласка, – Люди говорят, что полона с прошлого набега взяли много, да из-за холодов довели мало. Давно уже распродали. В новый набег хан идти не хочет. Нечего, говорит, по пепелищам шастать. Кроме больших набегов татары и в малые ходят, и у казаков-разбойников полон покупают, и у пиратов, и у черкесов с восточного побережья. Рынки работают, товар есть, но не по тем ценам, как после набега. Простой невольник от двадцати пяти хасене, с женой от тридцати пяти. Невинные девочки от двадцати.

– Зачем тебе рынок? Султан же сказал, и мы решили из ханского гарема выкупить.

– Так цены-то надо знать. И вообще, расклад. С чего старший евнух решит распродажу наложниц устроить, если новых не купит. Вот, кстати, еще одна беда. Если понимать султана так, как он сказал, то надо привезти девицу именно из ханского гарема, но чистую и нетронутую, понимаешь?

– Ага. Султан не поймет, если мы беременную привезем, – Вольф усмехнулся, – Но как раз тут все просто.

– Не понял.

– Если женщины здесь товар…

– Не сомневайся, товар.

– И товар редкий.

– Редкий.

– То уважаемые люди держат у себя запас красивых девиц на подарки другим уважаемым людям. В Истанбуле говорили, Сулеймену Хюррем подарили к коронации.

– Наверное, – Ласка перебрал в голове свои знания по восточному этикету и не нашел явных опровержений версии Вольфа.

– Постучись в гарем султана и поторгуйся со старшим евнухом. Я думаю, что евнухи тут точно не из местных татар.

– Не из татар. Из иностранцев каких-нибудь.

– Тогда не из заморских черных арапов, а из тех же малороссов, которых в полон берут. Только принявших ислам. А малороссы народ хозяйственный и запасливый, что хомяки.

– Это да, но они и пьют и гуляют не меньше нашего.

– Пропить гарем евнух не может, потому что правоверные не пьют. А сам баб не испортит, потому что евнух. Вот и будет у него про запас не две красотки, а пять. И еще одна на черный день в чулане. Ты сходи, спроси, а там видно будет.

– Хорошо. Я схожу, спрошу. Но это все присказка была, сказка впереди, – Ласка поставил локти на стол и положил лицо в ладони, – Не об этом у меня с Истанбула голова болела. Настоящая беда в том, что не хочу я русскую девицу за деньги у поганых выкупать, чтобы потом ее султану-басурманину дарить. Как я отцу с матерью расскажу, что я, сын боярский, православный христианин, красну девицу неволил, к басурманину в гарем отдавал?

Вольф вздохнул.

– Вспомни дворец султана, – сказал он.

– Вспомнил.

– Где, по-твоему, бабе легче живется? В гареме, в теплом краю, в каменном доме, где и покормят, и напоят, и хоть каждый день в бане мойся. Или в избе, где ни свет, ни заря вставай работать. Где не мать, так свекровь неволит. Где не каждый день хлеб на столе.

– Мы про красавиц говорим. Они не из избы, которая по-черному топится. Они или из дворянок, или священника дочки, или купеческие. Из светлого терема со служанками.

– Хорошо. С другой стороны зайду. Султана вспомни.

– Вспомнил.

– Повелитель половины мира. Для любой невесты завидная партия. Хоть для княжны. Помнишь, что Станислав Болцевич про Меднобородого сказал?

– Помню. А ты помнишь? Что за короля, хоть и нехристя, дочь отдал бы. Но строго законным браком. А у нас что выходит? Девушку из хорошей семьи в срамную прислугу? Тот же Станислав готов был душу продать, но такого позора не допустить.

– Хорошо. С третьей стороны зайду. – Султан пусть не молодой, но красивый, на здоровье не жалуется. Глаз-алмаз, из лука через двор в ступеньку лестницы попадает. Мудрый, его весь мир уважает, даже те, кто ненавидят. Не злой, справедливый. Нас вот отпустил. Султан – завидный жених не только потому, что на троне сидит. С первого взгляда влюбиться можно и не отходить. Таких бабы любят от души, не за деньги. И старшая жена у него русская.

– Ну… Скорее да. Предложить не грех. Но сердцу не прикажешь.

– Тогда вспоминаем дальше того же Станислава. Как ты ему говорил, помнишь? У нас перед султаном обязательства есть, а у девицы их нет. Захочет бежать – пусть бежит. Но в благодарность нам за свободу пусть хотя бы посмотрит на славный город Истанбул и на завидного жениха – султана. Нет так нет. Передадим ее из рук в руки, а там только собралась.

– Ты думаешь, можно просто взять и сбежать из гарема?

– Умеючи, можно. Мы же сбежали. Ну, почти.

– Девица, которая умеет бегать, уже бы давно и от хана сбежала.

– Хорошо. Мы ей поможем сбежать из Сераля. Так согласен?

– Согласен.

26. Глава. Девица

На следующий день Ласка договорился о встрече в буза-хане со старшим ханским евнухом. Буза-хана это по-крымски трактир или таверна, где кроме всего прочего подают бузу – умеренно хмельной напиток из злаковых зерен, но, в отличие от пива, без хмеля.

Вопреки традиции, нос у старшего евнуха оказался без прожилок, этакой малороссийской бульбой, а щеки гладкие. По одежде же он совершенно точно выглядел как евнух и определенно, он в гареме не горшки выносил. Говорил по-татарски Ибрагим совершенно свободно, но по-русски охотнее.

– Салям алейкум!

– Ваалейкум ассалям!

По-восточному неторопливо откушали плова, попили бузы и только потом перешли к делу. Ласка сам представился Иваном из Истанбула, а о том, какого он рода-племени, и о русском прозвище решил умолчать. Мало ли как тут к московитам относятся. Что в Истанбуле кроме Патриарха Константинопольского есть немало и простых христиан, знали все, даже крымский евнух.

Вольфа представил как попутчика-купца из Священной Римской Империи. Ибрагим словосочетание «священная римская империя» слышал, но понятия не имел, где конкретно в Европе такая страна находится, и какой язык родной для ее подданных.

– Есть у нас в гареме наложница, которую я купил для покойного Саадет-Герая, – сказал Ибрагим, – Как зимой еще купил, так и храню со всем бережением. Добыча с последнего набега, из которого Саадет не вернулся. Хан похвалил, хороший подарок сказал. Сначала ждали, пока Саадет вернется. Потом ждали, пока приедут за выкупом. Дождались вестей, что лежит убитый под Тулой. Вот и девицу уже бы можно куда-то к другому делу пристроить, но к хану ее вести старшие жены не велят. Потому я бы и продал занедорого.

– Красивая? – спросил Ласка.

– Очень красивая! Такая красивая, что не будь я евнух, сам бы женился. Красавица – кровь с молоком. Фигура как часы песочные. Очи черные, личико белое, щечки румяные, бровки полумесяцем, реснички взлетают, губки пухленькие. Косы толщиной в руку, фигура как у султан-ханум в молодости. В глаза взглянешь – утонешь. Походка ровненькая как по ниточке…

– Почему продаешь? – спросил Вольф.

– Такая красавица даже на рынке сразу после набега стоит не меньше двадцати тысяч акче. Сейчас ей красная цена сорок тысяч, – Ибрагим сделал вид, что вместо «почему» услышал «почем».

– Пять крымских акче это один османский акче? – спросил Ласка.

– Примерно так.

– А восемьдесят османских акче это один золотой дукат, – сказал Вольф.

– Сто дукатов? Да ты в своем уме? – возмутился Ласка, – Побойся Аллаха!

– Люди говорят, Аллаха бойся, а сокровищами не разбрасывайся. Говори свою цену.

– Десять, – Ласка знал восточные правила торговли. Он понимал, что десять это заведомо неприемлемая цена для продавца и понимал, что продавец понимает, что покупатель, если он в своем уме, на самом деле готов заплатить больше.

– Вот ты торгуешься, а еще ее не видел, – Ибрагим не стал с ходу снижать запрошенную цену. Плохой знак.

– Как же я ее увижу, если она у хана в гареме, – Ласка в ответ не стал повышать.

– Давай, ты посмотришь и скажешь, стоит она ста дукатов или нет.

– Я тебе сразу скажу, что не стоит.

– Тогда скажи, сколько ты готов заплатить, и я подумаю.

Вот же хомяк киевский.

– Я против, – сказал Вольф, – Даже десять дукатов вслепую не давай. Никаких сделок, пока купец товара не видит.

– У вас дукаты-то есть? – спросил Ибрагим, – Или так, шутки шутите?

– Есть, – ответил Ласка.

– Хочешь посмотреть товар, покажи деньги.

Ласка достал из-за пазухи подвешенный на шнурке вокруг шеи увесистый мешочек с золотом. Вольф перехватил его руку, смял кошель, растянул горловину. Ибрагим взглянул внутрь, и морщины недоверия на его лице заметно разгладились. Вольф затянул горловину и закинул мешочек обратно Ласке в ворот рубашки. Наверное, такие люди, как Ибрагим, способны оценить, сколько золота в кошельке, если это от них специально не скрывать. Но тут, как ни крути, все плохо. Подумает, мало – не станет и товар показывать. Подумает, много – цену заломит, зная, что покупателю по средствам.

– Хорошо-хорошо. Завтра увидите. Я ее приведу на базар платья мерять. Серьезному мужчине в женские лавки нельзя, – Ибрагим взглянул на Вольфа, – А евнуху можно. Вот наш молодой друг худо-бедно сойдет, если его переодеть. Хотя любой скажет, что ты никакой не евнух, но девица нашего брата много не видела и понять не должна.

– Думаешь? – Ласка посмотрел на Вольфа.

– На меня не смотри, – ответил Вольф, – Я в евнухах не разбираюсь.

– В общем, ты понял? – спросил Ибрагим, – Смотреть будешь один. Я тебе принесу на базар костюм евнуха. Переоденешься, не выходя на улицу. Девицу посмотришь во всей красе. Потом обратно переоденешься и поговорим.

– Она скандал не устроит, когда увидит, что я не евнух? – спросил Ласка.

– Другая бы устроила. Эта не должна, – ответил Ибрагим.

– Не должна или не устроит?

– Да пес ее, бабу, знает.

– Если скажешь, что красивая, дальше я могу торговаться, – сказал Вольф по-немецки, чтобы Ибрагим не понял.

– Давай так, ответил Ласка, – По рукам. Смотрины завтра?

– Завтра, – кивнул Ибрагим.

Ибрагим провел покупателя в женскую часть базара, где жены и дочери крымской знати покупали себе дорогие ткани на одежду. Лавочники здесь сидели на коврах под навесами снаружи, а их жены наперебой приглашали покупательниц на примерку, в дома, где свет падал из высоких окон, чтобы никто не подглядывал, даже случайно проходя мимо.

– Вот, уважаемый, из самого Истанбула к нам гость приехал, – сказал Ибрагим хозяину лавки, пожилому греку с хитрым лицом.

– Этот? – грек скептически посмотрел на Ласку, – Не похож на турка. Больше на русского смахивает.

– Этот-этот. Я с нашим ханом в Молдавию ездил, там султана встречал. В султановой свите таких же янычар видел.

Грек пожал плечами. За янычара сойдет, туда всяких берут. Сабля, опять же, восточная, и подвешена не для маскарада.

– Никак, Оксану ему сплавить хочешь? – спросил грек.

– Тихо ты. Не сглазь.

Ласка быстро переоделся в пустой комнате.

– Похож? – спросил он.

– И близко нет, – ответил Ибрагим.

– Как так? Костюм, сам же говоришь, настоящий. Борода не растет. Что там еще? Походка? Манеры?

– Ты кого этим маскарадом обмануть хотел, добрый ты молодец? – рассмеялся Ибрагим.

– Да только девицу. Ты скажи, что не так, я поправлю.

– Глаза не так. Шея. Спина. Руки. Все не так. Ходишь гоголем, подбородок в небо, глаза в глаза. Сабли на поясе нет, а руки держишь, будто она есть. Шапку ломать, кланяться и уступать дорогу даже мысль не возникает.

– Мы же скажем, что я не чей попало евнух, а самого султана. У великого князя Московского дворня тоже так ходит.

– Твое счастье, что не попадется тебе на пути татарин, который с ханом при дворе султана бывал. Хотя бы на недавней войне в Молдавии.

Ласка вздохнул, перекрестился и в сопровождении Ибрагима направился в «примерочную».

– Красавицы! Это Я, Ибрагим, а со мной другой евнух! – крикнул Ибрагим в дверь по-русски, – Не пугайтесь!

– Еще не хватало евнухов пугаться! – крикнул оттуда женский голос тоже по-русски.

– Проходи, уважаемый, – сказал Ибрагим.

Ласка, привычно бросил взгляд по углам в поисках икон, поднял руку, чтобы перекреститься, и замер. В солнечном потоке, лившемся из окна, стояла в тончайшей нижней рубашке девушка, красивее которой он в жизни не видел. Ибрагим нисколечко не соврал и не приукрасил. Рубашка просвечивала, подчеркивая все контуры тела. На спине лежала черная коса толщиной в руку.

– Ишь, уставился, – сказала женщина постарше с ворохом узорной ткани в руках, – Нешто девиц не видел?

– Таких не видел, – ответил Ласка и уже второй раз за минуту понял, что легенда «султанова евнуха» трещит по всем швам. Как можно служить в гареме султана и не видеть русских красавиц? Одна Хюррем чего стоит.

– Тетя Олеся, будь ласка, выйди на минутку, – попросил Ибрагим, – Погутарить надо.

Тетя Олеся спорить не стала и вышла. Красавица встала, подбоченясь, и строго посмотрела на пришедших прекрасными черными глазами.

– С чем пожаловал, Ибрагим? Кого привел?

– От самого султана евнух, – торопливо сказал Ибрагим, – Девиц отборных ищет.

– Считай, нашел. Зачем ему? Свататься собрался?

– Типун тебе. К султану в Истанбул увезет.

– Прямо к султану? Прямо в Истанбул? – Оксана теперь смотрела Ласке в глаза.

Ласка молча кивнул.

– Давай, покажись. Сними рубашку-то, не замерзнешь, – сказал Ибрагим.

Ласка подумал, что девушка начнет по малороссийскому обычаю препираться, но она усмехнулась и ловко стянула рубашку через голову, оставшись обнаженной в солнечном потоке. После чего легенде евнуха явно настал конец.

– Евнух, говоришь? – девушка подошла к мужчинам вплотную.

Ласка стоял чуть впереди Ибрагима, и девушка встала боком между ними, повернувшись к Ибрагиму передом и положив левую руку ему на плечо. От ее волос пахло цветами и травами, а ее обжигающе горячее бедро прикоснулось к бедру Ласки.

– От самого султана, говоришь? – нежно спросила она, правой рукой за спиной наощупь убеждаясь, что позади нее стоит никакой не евнух, а значит, и не от султана.

Ласка стоял как дурак с удивленным лицом. На Руси порядочные девушки ведут себя совсем не так, а как себя ведут непорядочные, он пока что опыта не набрался.

– Ага, – ответил Ласка пересохшим ртом.

– Ибрагим, выйди на минутку.

Ибрагим спокойно вышел. Оксана повернулась к Ласке.

– Хочешь жить, отвечай правду. Кто ты такой?

Ласка задержался с ответом, разглядывая красавицу теперь и спереди. Оксана накинула на себя рубашку, верхнее платье и села на подушку в углу, натягивая туфли.

– Ну? Язык проглотил?

– Зовут меня Ласка. Сын боярский, служу великому князю московскому, – шепотом ответил Ласка.

– Хочешь меня выкупить?

– Да.

«Выкупить» и «купить» близко не то же самое. Но детали потом.

– Выкупай. Это мои родичи тебя послали?

– Нет.

– Для себя покупаешь?

– Нет.

– А для кого?

Ласка подумал, что он совершенно не готов сказать девице, что повезет ее к османскому султану. Вдруг она откажется? С живописцем как-то проще было. Отказался бы – нашли бы другого, просто бы больше времени потратили. Здесь же…

– Я сейчас могу закричать, что ты не евнух. И завтра же будешь евнух, – Оксана хитро улыбнулась, – Для кого покупаешь?

– Для султана Сулеймана.

Оксана удивленно подняла бровь.

– Как пить дать, врешь. Где ты и где султан.

– Вот те крест.

– Я не знаю, в чем, но нутром чую, что где-то тут подвох. А вообще, пусть Ибрагим думает, что к султану. Там разберемся. Я пошла, а ты, – Оксана стрельнула глазками, – Нет, не выходи пока. Посмотри в стену, подумай о бренности всего сущего.

Ибрагим повел Оксану домой в гарем, а Ласка с Вольфом немного прошлись по рынку и отправились дожидаться евнуха в буза-хану.

– Хороша? – первым делом спросил Вольф.

– Хороша, – ответил Ласка.

– Если ты про ту девицу, что вышла из лавки перед тобой, то она ведьма.

– Как ведьма?

– Не сомневайся.

– На ней написано?

– Пахнет от нее зельями и травами. Непростыми зельями и травами. И еще от нее пахнет большими неприятностями.

– Прямо большими-большими?

– Как отсюда и до Истанбула. Чутье у меня на таких. Давай другую найдем.

– Погоди-ка. Может, оно и к лучшему, что ведьма?

– Что может быть к лучшему с ведьмой? Нам мало Колетт и Амелии?

– Пан Люциус говорил, что ведьма может любому мужчине голову вскружить. Хоть даже и султану. Мало ли другая девица ему, басурманину не по душе придется? Зато на ведьму клюнет.

– Ты сейчас серьезно?

– Серьезнее некуда. Что мы будем султана жалеть?

– Хорошо. Давай сдадим Оксану султану. Ты ей сказал уже?

– Да.

– Она согласилась?

– Да.

– И не торгуется, никаких условий не ставит?

– Нет.

– Не «нет», а «пока нет». Чует мое сердце, наплачемся мы с ней. Пойдем-ка по базару, веселых теток поспрашиваем.

– Ну как? Хороша? – на ковер подсел довольный Ибрагим, – Сто хасене, и она ваша.

– Она у тебя с прошлого года. На продажу мог выставить зимой, – начал Вольф, – Сто хасене для начала торга не так уж много. Сейчас попроще невольницы идут по двадцать пять – тридцать пять. В чем подвох?

– Нет никакого подвоха, – ответил Ибрагим, и его глазки беспокойно забегали, – Мы, правоверные, друг друга не обманываем.