Текст книги "Сабля, птица и девица (СИ)"

Автор книги: Алексей Зубков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Ласка понюхал свою подмышку. Ну, потная. И от одежды конским потом несет. У француза тоже. Как немец отличает два разных мужских запаха и говорит, что похожи? Он что, парфюмер? Хотя аптекарский приказчик тоже в запахах должен бы ориентироваться. Точно, и в Москве доктора свои лекарства в первую очередь по запаху проверяют, а не на вкус. Но этот де Виллар в самом деле напоминает кого-то.

– Хм… Зеркало есть? – спросил де Виллар.

Зеркала на ферме предсказуемо не нашлось. Налили в ушат воды, посмотрелись. Вроде похожи.

– Не была ли твоя мать во Франции? – поинтересовался рыцарь.

– Нет, но отец еще до моего рождения побывал в Генуе и Турине, – ответил Ласка, – И у него есть этот дар.

– Когда?

– Если от Рождества Христова, то зимой двадцать первого – двадцать второго годов.

Ласка давно привык держать в голове оба летосчисления. И русское, от сотворение мира, и папское, от Рождества Христова.

– Напомни, как звали твоего отца?

– Устин Иванов сын Умной.

– Юстиниан? От матери мне достался медальон с портретом отца. Больше я о нем ничего не знаю.

Рыцарь достал плоский золотой медальон. На створках красовались две миниатюры. Первая – портрет благородной дамы средних лет, Ласка не успел рассмотреть, потому что де Виллар тут же ее закрыл ладонью. Вторая – портрет бати, когда он был лет на двадцать моложе.

– Отец, – удивленно сказал Ласка.

Да, погулял батя в европах. Хотя он точно не напрашивался. Сами виноваты.

– Здравствуй, брат, – Арман протянул руку.

– Здравствуй, брат, – Ласка пожал ее.

– Я представлю тебя королю и попрошу, чтобы он отдал тебя этого коня, – сказал Арман, – Может быть, он прикажет сослужить какую-то службу, тогда я тебе помогу.

– Спасибо.

– И не говори никому про эти портреты. Люди думают, что я сын дяди Рене.

– Буду нем, как рыба.

19. Глава. Король Франциск Первый

Все забрались в седла и поехали сдаваться королю. Элефант грустно трусил за братьями. Первый раз в жизни выскочив в огромный мир, он сам испугался, несмотря на то, что у этом мире он превосходил не силой, так скоростью любого сородича. Но что толку с силы и скорости, если к тебе не придут жалкие человечки и не насыплют в кормушку овса. Если у тебя нет крыши над головой. Если у тебя нет никого сколько-нибудь близкого.

Ласка по пути рассказывал Арману про Москву, про отца, про маму, про братьев и про то, как он оказался во Франции. Про фон Нидерклаузица и Службу Обеспечения не сказал ни слова.

По пути заглянули в королевские конюшни. Ласка поставил Элефанта в старое стойло и, прощаясь на неопределенный срок, угостил его морковкой.

– Я вернусь, – сказал Ласка.

– Попробуй только не вернуться, – сказал Элефант.

– Ты славный рыцарь, Арман, – сказал королевский конюший, – Надеюсь, ты ничего не обещал вору?

– Он тоже славный рыцарь, хотя и не француз, – ответил Арман, – Я бы хотел представить его нашему королю. Рыцари всегда пригодятся.

– Ты серьезно?

– Вполне. Коня мы вернули на место и сейчас же поедем в Фонтенбло к Его Величеству.

– Хорошо быть особенным, – скривился конюший.

– Ты на что-то намекаешь? – возмутился Арман.

– Нет, ничего такого. Удачи с Его Величеством.

Конюший не любил Армана в первую очередь из-за липовой родословной. В отличие от других королевских служащих и придворных, он точно знал, что дар говорить с лошадьми передается по мужской линии, и что у «дяди Рене» его точно не было. А из тех, у кого дар точно был, вычислить отца Армана не получалось.

Истинно французским обаянием славен король Франциск! Нет в христианском мире другого государя, которого бы так любили подданные. Король Франциск высок, статен и красив. Ни одна французская дама не устоит перед шармом Его Величества, ни девица, ни замужняя.

На турнире Его Величество сокрушает всех любым оружием. Даже легендарный английский король Генрих во времена оны не устоял в борцовском поединке. На войне Его Величество в первых рядах, и любой славный рыцарь почтет за честь сразиться рядом со своим королем. При Павии погибли многие славные воины, но король сражался вместе со всеми и не был даже ранен. Военная слава Его Величества так велика, что дикие швейцарские горцы челом бьют за право умереть за него. Бургундия, Савойя и Милан всем сердцем рвутся под скипетр короля Франции.

Король изволил завтракать. Такой уж был человек Франциск, что на одном месте не засиживался, не застаивался и не залеживался. Император Карл постоянно ездил по своей огромной империи, но как куда-то приезжал, так садился за стол и занимался делами государственной важности. Франциск предпочитал жить в Фонтенбло, но дела государственной важности перекладывал на плечи своих мудрых министров и генералов. Сам же пропадал то на охоте, то у любовницы. Из государственных дел он больше всего интересовался строительством нового дворца в Фонтенбло и проводил немало времени с архитекторами и живописцами.

Все придворные знали, что короля можно предсказуемо застать за завтраком, поэтому пока Франциск кушал, перед ним выступали с докладами и просьбами важные люди.

– Его Величество хмуриться изволит, – сказал герольд у входа, – Мадам д’Этамп сказала, что ему опять Павия снилась.

– Кто там сейчас? – спросил Арман.

– Приматиччо.

Приглашенный ко двору за большие деньги Франческо Приматиччо занимался для короля декоративными работами во дворце. Король его очень любил и ценил.

– И как Его Величество?

– Сердится. По срокам ругается. Фьорентино в тюрьме, ди Пеллегрино больной.

– Я без очереди пойду, – сказал Арман, – У меня дело редкостное, я за каждый день Его Величество не беспокою. И денег просить не собирался.

– Ты скажи сначала, хорошее дело или нет, – ответил герольд, – Как кому лучше идти с докладом, до тебя или после? Или вовсе сегодня под руку не соваться?

– Забавное дело. На конюшню вор приходил, а я его поймал. Он говорит, что не простой вор, а особенный. Аудиенции просит.

– А если королю не понравится, что у него вор аудиенции просит?

– Так он тут же вора и повесит! Или голову отрубит. Или там, конями разорвет. Какое ни есть, а развлечение.

Арман не собирался представлять Ласку королю как вора. Но нельзя же сказать при всем честном народе, что это не вор, а императорский рыцарь с секретным предписанием.

Министры, генералы, чиновники и придворные зашушукались, переглянулись, и решили, что пусть Арман идет первым. После него у короля может быть и будет хорошее настроение, а после прочих вряд ли. Не нашлось сегодня никого с хорошими новостями, чтобы вот прямо порадовать его величество. И пусть идет вот прямо сейчас, спасает беднягу Приматиччо.

Арман и Ласка вошли в королевскую столовую. За столом сидел Франциск только с самым ближним кругом. Королева и наследный принц Генрих с супругой. Перед столом стоял, потупив глаза, итальянец средних лет.

Насчет говорить ли про императора Ласка не задумывался. Говорить. Во-первых, и так император Карл с королем Франциском не дружат. Во-вторых, едва новый вороной конь встанет в императорское стойло под табличку, королевские шпионы отпишут об этой новости в Париж. Шпионы не отпишут, так со светскими сплетнями новость дойдет.

– И что? – орал король, – Вот вы понаехали в Париж, горячие итальянские парни, и тут же вусмерть переругались. Один больной, другой в тюрьме за клевету. Кто мне дворец доделает? Я какие ворота раньше увижу, новые ворота Фонтенбло или ворота рая?

– Виноват, Ваше Величество, – низко поклонился Приматиччо.

– И ты еще в Рим собрался? Минус один, минус два и минус три! Мне что, один Фантуцци будет весь дворец расписывать?

Воспользовавшись паузой, герольд объявил:

– Инспектор королевских конюшен Арман де Виллар по неотложному делу!

– Ты стой, – король ткнул пальцем в Приматиччо, – Ты докладывай. Что с моими лошадками?

– В порядке лошадки, Ваше Величество, – ответил Арман, – Цыгане с ведьмой одного коня увели, да я догнал. Этот добрый рыцарь мне помог у них коня отбить.

– Мне уже доложили, что он вор, а ты его покрываешь, – сказал король, – Почему бы мне его не повесить?

Наверняка старший конюший наябедничал, собака худая. И что теперь делать?

– Воля Ваша, хоть вешайте. Но сначала выслушайте.

– Этот?

– Он самый. По-немецки говорит, по-нашему нет.

– Докладывай, – Франциск без труда обратился к Ласке по-немецки. Для королей вообще характерно знать языки наиболее значимых сопредельных государств.

– Грешен я, Ваше Величество. Бес попутал, – признался Ласка.

– Грешников у меня во Франции полно, – ответил король, – Это не повод, чтобы отвлекать мое величество от важных государственных дел.

– Волей Божию образовался у меня долг чести перед императором Карлом.

– Вот как! Интересно.

– Показали мне люди, что у императора в конюшне есть пустое стойло…

– Вороной дестрие?

– Да, Ваше Величество.

– Кого он хотел украсть? – король повернулся к Арману.

– Элефанта.

– Кого?

– Большого жеребца, который в карантине сидит.

– Хм… – король выдержал паузу, – Хорошо, гость незваный, что ты именно этого коня выбрал. Выбери ты другую лошадь, не сносить тебе головы.

Ласка пожал плечами. Чем плох конь? По всем статям красавец, хоть на племя, хоть под седло.

– Виноват я, Ваше Величество, что по-хорошему не попросил. Другой раз умнее буду, – сказал Ласка по венскому опыту, – Если конь Вашему сердцу не дорог, так и подарите его с королевского плеча.

– Хитрый какой. Кто ты такой, чтобы тебе сам король подарки делал? У меня в королевстве своих рыцарей полно, у каждого после дам одни кони на уме. И императора Карла я недолюбливаю. Он на меня напал, как тать в ночи, и год в полоне держал, да выкуп требовал. В прошлом году мы только-только вроде бы помирились, но он, как только покинул мою гостеприимную Францию, отказался выдавать свою дочь за моего сына и давать ей в приданое герцогство Миланское. Отдать бы и правда ему Элефанта, чтобы Карл мимо стойла ходил и тем доволен был, что табличку снимать не пришлось. Не даст этот конь в свои французские бока немецкими шпорами тыкать.

Ласка еще раз поклонился.

– Но ни тебе, ни, тем более, Карлу я его в подарок не отдам. И за деньги не отдам. Пусть хоть мышь седлает, хоть слона, а вороного коня не отдам.

– Может быть, я Вашему Величеству смогу какую службу сослужить? – Ласка вспомнил, какой ход помог вывернуться у императора.

– Рыцарей у меня во Франции полно.

– А воров?

– Воров у меня еще больше. Вешать не успеваем. Третье предложение, оно же твое последнее слово перед встречей с палачом?

Арман сжал руку брата.

– Всего-то у Вашего Величества много. Нет ли такого, чего недостаточно? – спросил Ласка.

Франциск усмехнулся, поднял глаза к потолку, опустил на Приматиччо, вполголоса выругался и строго посмотрел на визитера.

– Да, черт побери! – сказал король в сердцах, – Велика Франция и обильна. Куда пальцем ни ткни, все у меня есть. Только потолок покрасить некому. Леонардо да Винчи умер, Андреа дель Сарто умер, Россо Фьорентино, негодник, в тюрьме сидит, де Пеллегрино после пыток больным сказался, Бенвенуто Челлини поработал совсем немного и вернулся в свой Рим. Вот этот вот умник передо мной, Франческо Приматиччо, должен за них за всех работать тут, в Фонтенбло, а он собрался в Рим за слепками с античных скульптур. Вернется ли, Бог весть.

– Вернусь, Ваше Величество, – ответил Приматиччо, – Даст Бог, и не один вернусь.

Франциск бросил на него грозный взгляд и продолжил.

– Такими темпами все Фонтенбло останется на одном Антонио Фантуцци, и работы затянутся на Бог знает, сколько. Хочу, чтобы под рукой был мастер кисти, чтобы писал все, на что пальцем покажу. Все лучшие живописцы в Риме собрались, Папа Римский со своими кардиналами хорошую работу дают да золотом платят, а сверх того за здравие поминают. Мне и денег не жалко, да хотят художники славы не только в нынешнем житии, но и в будущем веце. Привези мне из Рима хотя бы одного живописца, а я тебе этого коня отдам. Но такого привези, чтобы этого коня стоил.

Ласка даже выдохнул с облегчением. Свободного человека привести. Воровать грех, а уговаривать и близко не грех. Чай, не в болото к лешему, к уважаемому государю пригласить надо. Один откажется – другой согласится. У Папы Римского художников много, одним меньше – и не заметит. Как Вольф говорит, не последнее забираем, не под петлю подводим.

– Приведу я живописца, Ваше Величество! – ответил Ласка.

– Обмануть меня не пытайся. Думаешь, король в живописи не разбирается?

– В мыслях не было, Ваше Величество! Любой благовоспитанный дворянин в живописи знает толк, а чем дворянин старше, тем лучше знает. Вот вам крест, из самого Рима приведу мастера!

– Тогда ступай с Богом. Мое королевское слово крепкое. Будет художник – будет и конь. И отпущу тебя на волю вольную. Но Арман останется в Париже.

– Почему, Ваше Величество? – спросил Арман.

– Потому что если художника мне привезет мой рыцарь, то зачем я буду отдавать коня какому-то иностранцу. И вообще, поезжай-ка ты ко двору императора Карла в Гент, проинспектируй конюшню моего посольства и сиди там, пока этот не вернется с художником.

Арман поклонился. Приматиччо поднял глаза на короля, ожидая еще какие-то указаний.

– Все свободны. Коня мне и старшего егеря. Надоели. На охоту поеду.

Два дня Ласка провел в гостях у Армана. Обретенный старший брат позаботился о младшем. Арман заходил в королевскую канцелярию, открывая дверь ногой. Все сколько-нибудь значимые начальники при французском дворе – рыцари, всем нужны хорошие и здоровые кони, и многим помогал с подбором или с лечением королевский инспектор.

Арман нашел попутчика на юг – королевского курьера с большой сумкой важных депеш. Выправил охранную грамоту с печатью и отправил брата с этим немцем пересекать Францию как охранников курьера. То есть, меняя коней за счет местных властей в каждом большом городе. Кроме того, отсыпал на дорогу целых тридцать золотых флоринов.

До Парижа путники уже по два раза сменили коней. Непривычный к горам и мощеным дорогам ногаец остался в Моравии, а вторая смена вышла в каком-то швабском городке. Швабских лошадей Вольф продал сразу, как узнал, что поедут на перекладных.

В паре мест южнее Лиона курьерам вместо коней выдали мулов. Наполовину ослы почти не понимали по-лошадиному. За это батя их совершенно не выносил и через столько лет после Европы все еще поругивал. Ласка решил не упираться. Как-то же ездят верхом люди, которые не умеют разговаривать с лошадьми.

До портового города Генуи добрались меньше, чем за две недели. В Генуе старый курьер сказал, что до Рима еще дней десять в седле, если купить здесь лошадей. Но можно в Генуе сесть на корабль, и тогда до Рима будет три дня. Выбрали морскую дорогу, и так уже который месяц в седле.

– Вот тебе и морское путешествие, – сказал Вольф, – Не врал Твардовский, а ты не верил.

– Три дня – не путешествие, – ответил Ласка, – Не дай Бог, нас куда-нибудь унесет, или пираты нападут.

Но не унесло, и не напали.

20. Глава. Добро пожаловать в Рим

Прекрасен стольный город Рим при ясной погоде! На каждом шагу, куда ни повернись, купола и кресты. На площадях святые и ангелы в воодушевляющих позах застыли. С крыш горгульи и прочие черти готовятся дождиком блевать. Под каждым балконом по атланту, а уж колонн каменных и вовсе не счесть.

По улицам, куда ни погляди, от сутан в глазах темнеет. Монахов в Риме больше, чем в Вене солдат или в Париже женщин. Вот для разнообразия красный плащ – это кардинал прогуливаться изволит. Вот митра над толпой качается – это епископ в люди вышел. Хорошо тут жить доброму католику – на каждый чих, не сходя с места, благословение получишь.

Вот воришка кошелек срезал. На ходу монетки посчитал, мимо церкви пробегая, десятину в чашку для пожертвований бросил. За ним стражник бежит, вот-вот догонит, но с Богом посчитаться важнее. От стражника в Риме убежать можно, а от Бога нельзя.

В Риме Вольф сразу же вызвался пойти на разведку. Не было его один день и одну ночь. Вернулся.

– Бегал я бегал, где-то людей послушал, где-то сам разнюхал. Здесь полный город и дворцов, и церквей. Лет этак дюжину назад заходил на огонек Карл де Бурбон с ландскнехтами императора. То есть, сначала сам огонек зажег, потом сам же и в гости заглянул. Правда, нехорошо получилось. Римляне его застрелили, а без командира ландскнехты совсем распоясались, весь город разнесли.

– Вроде нормальный город, – сказал Ласка, – Лесов только много.

– Потому и много. Рим живет с паломников. Паломники несут и несут монетку за монеткой. Каждая здешняя церковь хочет, чтобы несли в нее. А для этого что надо? Чтобы внутри росписи, скульптуры, священные сосуды, реликвии в красивых шкатулках.

– Так тут на каждом шагу церкви.

– Правильно. И каждую ограбили, а что не унесли, то сломали. Понимаешь, сколько работы это все восстанавливать?

– Ух. Подумать страшно. Хотя кому-то и не страшно. Кому-то можно тут всю жизнь творить. На свадьбу заработать, детей на ноги поставить, сыновьям коней и доспехи купить, дочерям приданое собрать.

– Коней и доспехи! Кисти и краски скорее. Войны может еще долго не будет, а творцам работы непочатый край.

– Или так, – согласился Ласка.

– В общем, в кабаках надо мной смеются, – закончил рассказ Вольф, – Говорят, что со всего христианского мира сюда живописцы едут, а я хочу отсюда увезти.

– Может кто и поехал бы? Король Франциск при мне назвал несколько имен. Я вот думаю, что когда художников много, среди них подняться сложно, а когда мало – намного легче. В Риме наверняка есть недовольные, которым доверяют грунтовку и фигуры заднего плана, а они готовы хоть самого Иисуса писать.

– Всех римских мастеров мы за год не обойдем, – сказал Вольф, – Но вот казначея я выследил, который ведает заказами, проходящими через папскую канцелярию. Сам казначей с нами говорить не будет, больно важная он птица. Зато у него под началом армия писарей и счетоводов. Познакомился я с одним писарем. Нос у него красный и с прожилками.

– Любитель выпить? Надо с ним поговорить.

– Здравствуй, Карло, – за стол к писарю подсели двое иноземцев. Один вроде как точно не итальянец, а второй, судя по изогнутой сабле, мог оказаться и вовсе турком.

– Здравствуйте, гости столицы, – нейтрально ответил Карло.

– Я смотрю, ты в папской канцелярии ведаешь расчетами с живописцами? – начал разговор точно не итальянец.

– Где это на мне написано? – недовольно спросил Карло.

– У тебя на плечах джорния по моде папских писарей, а на руках пятна от чернил. По лицу видно, что ты человек солидный и не какими-то дворниками занимаешься.

– Это да. И что вам от меня надо?

– Мы приехали издалека. Скоро уже обратно пора. Как вернемся, спросят нас дети и соседи, кто из творцов нынче у Папы в почете, какие их творения вы видели? А нам и ответить пока нечего. Не знаем мы, куда в Риме пойти, в какую сторону голову повернуть. Везде леса, везде стройка, не поймешь, куда уже прийти и любоваться можно, а где еще конь не валялся.

– Вон оно что. Я уж было заподозрил, что вы сами для Папы что-то нарисовать хотите, да не умеете, аванс возьмете и сбежите.

– Это ты зря. Ты же нас тогда узнаешь, если у себя в канцелярии увидишь. Тревогу поднимешь. Поэтому мы тут уже доброго вина заказали, а ты нам про римских живописцев расскажи.

Трактирщик поставил на стол глиняный кувшин и три чистых кружки. Подбежала девушка, поставила огромное блюдо с лазаньей.

– Эк вы основательно к делу подходите, – сказал Карло, – Грех отказать.

– За Господа нашего Иисуса Христа! – поднял кружку Вольф.

– За Господа! – повторили остальные.

Карло начал рассказывать, какие мастера кисти здесь творят. Ласка и Вольф внимательно слушали, но ни один художник пока не подходил. Надо ведь что-то предложить, а король на аванс золота не выдал.

– Антонио да Сангалло Младший строит собор Святого Петра. Там работы непочатый край, на несколько поколений архитекторов хватит, а потом еще живописцам и скульпторам останется. Он же и палаццо Фарнезе строит.

– Не поедет, – тихо сказал Вольф, и Ласка кивнул.

– Вместе с Сангалло работает Микеланджело. Он расписывает Сикстинскую капеллу. Потолок еще в лесах, но «Страшный суд» почти готов. Посмотрите при случае, я ходил в прошлом месяце. Еще он делает проект восстановления архитектурного ансамбля на Капитолийского холме. Восстановления, конечно, сильно сказано. Там по сути до него и посмотреть не на что было. Но будет.

– Не поедет, – сказал Вольф, и Ласка согласился.

– Из ювелиров Бенвенуто Челлини весьма талантлив, хотя совершенно незаконопослушен. Да, о чем это я? Он покинул Рим еще в Страстной понедельник, и Бог знает, где сейчас творит.

– Опоздали, – вздохнул Ласка.

– Что вы все «не поедет» да «опоздали»? Пригласить к себе кого-то хотите?

– Да, – рискнул признаться Ласка.

– Так бы сразу и сказали. А кого? Архитектора, живописца, ювелира?

– Живописца широкого профиля.

Карло немного задумался

– Есть такой Бенвенуто по прозвищу Белледонне. Он больше по механике или архитектуре, а как от циркуля с угольником оторвется, так обожает писать женщин. И Богоматерь, и святых угодниц, и мучениц. Из светского портреты пишет от почтенных матрон до невинных девиц, не забывая и про развратниц. Аллегории любит. Любой предмет возьмется в виде девушки изобразить. Только сейчас скандалы с ним постоянно. Как раз он может и уехать. Деньги деньгами, но уж слишком много ножей на него точат.

– Какие скандалы? – насторожился Ласка.

– Бабник он. То натурщицу соблазнит, то любовницу напишет. Справедливости ради, невинных девиц на его совести нет, да и замужних немного.

– Тогда что такого? – удивился Вольф.

– Кто тогда остается? – удивился Ласка, – Если без девиц и замужних. Монашки и старушки?

– А вдовы? А распутницы? Девицы-то разные бывают. Да и насчет замужних говорю немного, потому что доказано немного. Пойди разбери, сколько там на самом деле.

– Что значит, девицы разные бывают? – удивился Ласка.

– То и значит. Не все до свадьбы себя блюдут.

Ласка выругался по-русски, но никто не понял. Карло продолжил.

– Всех, кого он соблазнял, он писал. Ни про одну не говорят, чтобы Белледонне соблазнил и не написал. А слух пошел наоборот, что всех, кого писал, соблазнял.

– Ух ты батюшки незадача какая! Это же скольких честных дам такой слух позорит!

– Вот. Вы люди северные, холодные. Логику понимаете. А тут у нас народ горячий, чуть что, за мечи хватается. И попробуй, докажи.

– Я слышал, у вас в Риме римское право есть, а в нем презумпция невиновности, – щегольнул эрудицией Вольф.

– Есть, да. Право это когда в суде, а не когда на улице. На улице презумпции невиновности нет. Не знаю, как у вас, а у нас так.

– Да и у нас так же, – сказал Ласка, – Сначала вымажут ворота дегтем, а потом иди на базар, рассказывай, что тому не давала, этому не давала… Но у нас за ложные обвинения не по суду, а по морде бьют.

– Это еще не всё, – сказал Карло, – Некоторые дамы, которых Белледонне писал и не соблазнил, как услышали, что он, оказывается, всех кроме них, обихаживал, обиделись. Кто говорит, что пытался, кто говорит, что добился.

Ласка задумался, что тут можно поделать, а Вольф закончил беседу.

– Вот это история так история. Спасибо, друг, выручил.

– Спасибо за угощение!

Выйдя на улицу, Ласка задумался.

– Позор какой, оклеветали человека. И дам оклеветали. Как им всем с этим жить?

– Ты, наверное, в больших городах не жил, – ответил Вольф, – Тут скандалы как море. Волна за волной. Следующая волна придет, о прошлых забудут. Но мы на волне можем этого Белледонне и уговорить.

– Можем. Если он не римлянин, отец с матерью далеко, то бросит шапку оземь, скажет, «Пропади пропадом этот Рим, пойду куда глаза глядят» и пойдет.

– Ничего, что он бабник?

– Нам с ним не детей крестить. Не знаю насчет мастера чертить механику, но мастер писать женскую натуру в славном городе Париже будет в большой чести.

– Мастер соблазнять женскую натуру в еще большей. До первой дуэли.

– Чует мое сердце, что мастер соблазнения в этих краях не может не быть мастером меча. Или не сносить ему головы.

В пути Ласка чаще надевал подаренный фон Нидерклаузицем немецкий костюм. Но для важной встречи достал красивый московский кафтан, который возил за собой свернутым и берег от дорожной пыли и дождей. В Риме на кафтан никто не оглядывался. Здесь по улицам ходили гости со всего мира, в том числе даже и в халатах.

У мастерской Белледонне кипели страсти. Вооруженный отряд рубил входную дверь топорами. На балкон второго этажа справа от двери периодически выскакивал человек с аркебузой, стрелял по штурмовому отряду и прятался внутрь. Штурмующие прикрывались снятой с петель дверью дома напротив, которую держали над головами два человека. По балкону стреляли аркебузиры с другой стороны узкой улицы. Одни неплохо попадали в балкон снизу, другие в стену вокруг.

На улице толпились местные жители, бурно обсуждавшие возможные результаты. Между ними протискивались прохожие, которым обязательно надо пройти здесь и сейчас. Тетки визгливо кричали «не стреляйте, пока я не пройду», суровые мужчины смело крестились и шагали, а монахи и вовсе шли, будто Господь обязан их защищать.

– Что происходит? – спросил Вольф.

– Этот развратник соблазнил мою сестру! – крикнул довольно пожилой толстопузый сеньор, – Мы ему покажем, что положено за прелюбодеяние!

– Где же несчастная страдалица?

– Дома сидит под замком. Нечего ей здесь делать.

– Кто из вас ее муж?

– Ее муж от такого в гробу переворачивается!

Вольф отошел к Ласке.

– Я с ними категорически не согласен. Почему бы честной вдове не дать какому-нибудь симпатичному развратнику. Вроде нас с тобой.

Ласка смутился и покраснел.

– В самом деле, разве можно быть такими несправедливыми к женщине? – продолжил Вольф, – Я бы с ними поспорил, но как-то невежливо лезть в чужую личную жизнь к совсем незнакомым людям. Ты как думаешь, правы они или нет?

– Думаю, нет. Но когда мы его заберем с собой, все эти люди будут нам благодарны, и никто не пострадает.

– Как мы его возьмем?

– Руками. Просто встань под краем балкона, упрись в стену и стой покрепче.

– Ты серьезно? Он же тебя пристрелит!

– Не успеет.

Вольф встал и уперся.

Ласка отошел на несколько шагов и подождал, пока художник снова выскочит на балкон и жахнет. В момент выстрела Ласка разбежался, прыгнул Вольфу на спину, оттолкнулся и зацепился пальцами за край балкона. Тут же подтянулся и в два счета заскочил в дом. Зеваки и ахнуть не успехи.

Реакция у живописца оказалась как у матерого воина. Он как раз успел перезарядиться и выстрелил от бедра.

Нельзя быть быстрее пули. Можно быть быстрее указательного пальца и быстрее фитиля, который неспешно ползет к пороховой полке. Ласка повернулся и пропустил пулю. Комнату заволокло пороховым дымом. Белледонне схватил лежавший рядом меч и атаковал, не предлагая сдаться. Ласка выхватил саблю и отбил удар, снова уходя в сторону.

Могут ли опыт и алкоголь побить молодость и задор? Когда как. Трюк с парированием в перекрестье и перехватом руки, которым Ласка победил татарского мурзу, получился наполовину. То есть, захват за руку вышел как надо, а бросок вообще никак. Бойцы закружились по комнате, и меч с силой воткнулся в дверь. Ласка сделал подшаг и залепил кулаком в глаз художнику, не выпустившему рукоять.

Белледонне наконец-то отпустил меч и плюхнулся на пол.

– Не ожидал, – сказал он и посмотрел внимательнее на противника, – Ты кто такой? Наемник? Страдиот? Осман?

Умеренно-восточные мотивы в одежде и сабля еще не делают человека ни албанским легким всадником, ни, тем более, подданным султана. Но откуда в центре Рима возьмется московит, да и откуда римлянину знать, как эти московиты одеваются.

– Зовут меня Ласка. Прибыл от короля Франциска. Прошу любить и жаловать, – представился гость и поклонился в пояс.

– Нормальные люди в дверь заходят, – сказал Белледонне, немного успокоившись.

– Виноват, не смог, – извинился Ласка.

В упомянутую дверь все еще стучали топорами.

– Так ты не с ними?

– Никоим образом.

– Без приглашения все равно невежливо.

Ласка подобрал саблю, вложил ее в ножны, вышел на балкон и постучался в косяк. Зеваки увидели его живым и одобрительно загудели.

– Кто там? – спросил гостеприимный хозяин.

– Посыльный Его Величества короля Франциска с устным предложением!

– Входите, не заперто.

Ласка вошел и еще раз поклонился.

Белледонне поклонился в ответ.

– Раз приветствовать посла от достойного государя! – сказал он, – Что угодно сообщить мне Его Величеству?

– Его Величество любезно приглашает достопочтенного сеньора к себе в Париж, писать портреты прекрасных дам.

Насчет портретов король в явной форме не сказал, но, побывав в Париже, Ласка точно знал, что на портреты прекрасных дам там спрос будет.

– Какое любезное приглашение.

– И, главное, своевременное, – Ласка кивнул в сторону лестницы на первый этаж, где во входной двери уже пробили дыру.

– У меня тут, правда, работы непочатый край.

– Почнем. Кисти подадим, обед принесем, мух отгоним.

– И долгов не уплачено.

– Среди них родительский, сыновний или супружеский есть? А вассальный?

– Только денежные.

– Что в Риме не заработается, в Париже с лихвой перекроется. У Папы художников много, а у короля мало.

– Соблазнительно, конечно.

Внизу открыли дверь, и вооруженная толпа хлынула на лестницу.

– Один момент. Бенвенуто Белледонне еще никогда не называли трусом.

Художник выдернул из двери на лестницу свой меч и встал в позицию на площадке второго этажа.

– Вы все передо мной как молочные поросята перед львом! – крикнул он.

С точки зрения Ласки, хорошо вдохновленная толпа поросят вполне могла затоптать льва. Даже если он и вправду лев. Этот вопрос заинтересовал Ласку настолько, что он не сразу встал рядом, а немного посмотрел на битву.

Все-таки, они не такие уж поросята. Почти кабаны. А вот он вполне себе лев. Небольшой, но лев. На лестнице могли встать в ряд только по двое, и Бенвенуто отлично отбивался от любых двоих, не пуская их на площадку. Ласка подумал, что противники меняются, чтобы не уставать, но понял, что они меняются, получив раны.

Снизу полез, расталкивая всех, человек в доспехах. Правда, не в полных рыцарских. Открытый шлем, кираса без горжета, но с набедренниками и латные перчатки с длинными крагами. И длинный меч, длиннее, чем у художника.

Ласка присел на корточки поближе к лестнице. Пора вмешаться, но не прямо сейчас.

Белледонне скрестил мечи с латником, попытался его уколоть, не достал и отступил. Латник, легко отмахиваясь мечом и парируя удары не только клинком, но и перчатками, поднялся на последнюю ступеньку.

Сейчас. Ласка рванулся навстречу латнику, схватил его за кирасу в паху и за верхний отгиб, снова присел и уронил его себе на плечи. Выпрямился, держа латника на плечах параллельно земле. Закинуть такой вес себе на плечи просто руками – надо былинным богатырем быть, а уронить и потом встать – доброму молодцу по силам. Главное – поднимать тяжести не разгибом спины, а разгибом коленей.