Текст книги "Ликвидация (СИ)"

Автор книги: Алексей Поярков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 35 страниц)

Глава восьмая

В кабинете Гоцмана опять были шум, гам и общее движение. На этот раз центром внимания был майор Довжик, которому Арсенин перевязывал голову. Рядом суетился Якименко, заваривая чай.

– Крепкий не надо, послабее… – не отрываясь отдела, бросил через плечо Арсенин. – И сахару побольше.

– Шо у нас опять за здрасте? – хмуро осведомился Гоцман с порога, завидя виноватую улыбку Довжика.

– Да вот, Михал Михалыча женщины не любят, – засмеялся Якименко, звеня ложечкой в стакане. – Или, другими словами говоря, гладят его утюгами…

Довжик, отстранив врача, поднялся, придерживая одной рукой бинт на голове:

– Разрешите доложить?… Выехав на улицу Пастера по вызову постового, старшего милиционера Капцева, я опросил свидетелей перестрелки…

– Майор! – с непривычными для него металлическими нотками в голосе произнес Арсенин. – Отправлю в госпиталь! Сесть!!!

Довжик со вздохом подчинился и продолжил:

– Как услышал про шрам на виске, сразу достал фотографию Чекана… Слава богу, свидетелей – вся улица… Узнали! И застреленного опознали тоже. Проходил по картотеке МГБ, кличка – Рыбоглазый. Был полицаем при румынах… Проверил по своим каналам. У его любовницы была квартира на Балковской… Я туда. Зашел. Смотрю – Ида, воровайка, подельница Чекана! Я еще ее фотографию вам показывал… Косетинская, помните?…

– Ага, краля такая, – мечтательно причмокнул губами Якименко, но осекся под суровым взглядом Гоцмана.

– Помню, помню… – Давид наблюдал, как умелые пальцы Арсенина заканчивают перевязывать раненого. – И дальше шо?

– Дальше… – Довжик на мгновение замолчал, принимая из рук Арсенина стакан горячего чая, отхлебнул. – Я сначала прямо растерялся, а потом даже для себя самого неожиданно говорю – я от Чекана!… И смотрю на ее реакцию… Смотрю, вроде как поверила. Я тогда запускаю про Академика… Опять клюет! Ну, я и расслабился сдуру. Мне, говорит, одеться надо… Зашла мне за спину, а там утюг был… Я слышу шорох, обернулся…

Довжик крутанулся на стуле, показывая, как именно он обернулся, но лицо его неожиданно побелело, и он грузно, мешком, повалился набок, выронив стакан с чаем. Гоцман с Арсениным еле успели поддержать раненого.

– Шо, сильно она его приложила?…

– Могло быть и хуже, – отозвался врач, массируя Довжику плечи. – Чугунным утюгом запросто можно убить. Надеюсь, только сотрясение…

– А Иду эту самую задержали? – Гоцман повернулся к Якименко.

– Задержали, – кивнул тот, встревоженно глядя на лежащего без сознания Довжика. – Михал Михалыч в подъезде наряд на всякий случай оставил… Ну, они на звук удара и кинулись. Кречетов допрашивает…

– Чай с полу вытри, – буркнул Гоцман, выходя из кабинета.

Со стороны могло показаться, что майор Кречетов и задержанная ведут светскую беседу – такой милый, сдержанный и негромкий шел у них разговор. Но достаточно было чуть вглядеться в то, как неестественно прямо сидела на стуле Ида, как остро и цепко всматривался в выражение ее лица майор, и становилось ясно: идет не просто допрос, а поединок двух воль, двух принципиально враждебных друг другу людей.

– Ида Казимировна, помилуйте, – с улыбкой говорил Кречетов, – какая же это самооборона – утюгом по голове? А?…

– Не случилось веера под рукой, – кокетливо улыбнулась Ида.

Майор рассмеялся:

– Ида Казимировна, вы же ударили нашего сотрудника при исполнении, а это…

Хлопнула дверь, вошел Гоцман, кивнув на ходу майору. Пробежался глазами по лицу Иды. Она не сильно изменилась с довоенных времен, когда была сделана фотография, разве что две скорбные складки залегли в углах губ, да одинокая седая прядь выделялась в черных волосах. На мгновение Гоцману даже показалось, что задержанная неуловимо похожа на Нору. Ида с усмешкой взглянула на вошедшего.

– А вы, наверное, Гоцман… – И, не дождавшись реакции, снова обернулась к следователю: – Еще раз вам повторяю: это была самооборона.

– Шо ты с ней цацкаешься? – пожал плечами Гоцман, обращаясь к майору. – Работы невпроворот. Звони в контрразведку, пусть забирают…

– При чем тут контрразведка? – удивленно подняла брови женщина. – Я же ударила сотрудника УГРО…

– В ночь убийства генерал-лейтенанта Воробьева вас видели у дома убитого вместе с Чеканом, – равнодушно перебил Гоцман и кивнул Виталию: – Так шо давай в контрразведку. Вышак по-быстрому получит, и точка.

– Я не знаю никакого Чекана, – запальчиво произнесла Ида.

Давид отметил, как точно она выбрала интонацию – ни намека на то, что она знакома с Чеканом, беспокойство лишь за себя и свою судьбу.

– Давид… – растерянно протянул майор. Гоцман, зевая, забросил руки за спину. И жестом энергично показал Кречетову – давай, давай, веди свою линию…

– Нам Чекан самим нужен…

За спиной Гоцман показал Кречетову оттопыренный большой палец, а сам вяло произнес вслух:

– Да забудь ты за Чекана. Наш сегодняшний стрелок, Русначенко, именно в него и шмалял. Нашли в трех кварталах оттуда, уже прижмурившись…

– Чекан убит? – сыграл изумление Кречетов.

– Ну да, Русначенко ж фронтовой волк, пулю зря не тратит, – хмыкнул Гоцман и прищурился в сторону Иды: – Тот самый Чекан, шо вы не знаете… Так шо зря время теряли. – Он поднялся и направился к двери, бросив на ходу: – Давай отправляй мадам до «смершей» и зайди потом ко мне.

– Давид, подожди! – произнес вдогонку Кречетов. Гоцман приостановился в дверях с сомнением на лице.

– Ида Казимировна, – Кречетов склонился к задержанной, – предлагаю вам договориться… Вы показываете, где именно прятался Чекан. А мы…

– Я не знаю никакого Чекана, – холодно произнесла Ида.

«Хорошо держится, молодец, – уже во второй раз подумал Гоцман. – Такая подельница Чекану и была нужна… Молодец баба. Настоящий кадр».

– Виталий, отправляй!… – Он равнодушно махнул рукой и взялся за ручку двери.

– И ваша контрразведка умоется доказывать, – быстро проговорила Ида ему в спину.

Гоцман резко обернулся, язвительно вскинул брови, развел руками.

– Мадам, ваш Чекан – немецкий диверсант, а не просто бандит. Вы – его подельница… Да за одно сотрудничество с оккупантами… Да плюс 59-я, пункт 4… За вышака я, может, и погорячился, женщину суд может и пожалеть, а вот четвертной вам сияет, как клятва пионера. Выйдете до воли в семьдесят первом году, коли выйдете… Так шо я бы послушал, шо вам тут гражданин майор предлагает.

Ида криво усмехнулась, ее красивое лицо стало неожиданно жестким, а складки у губ обозначились резче.

– Зачем? Чтобы с четвертного сбросить на пятнашку?

Гоцман задумчиво нахмурился. Взглянул на Кречетова – тот тоже изображал мыслителя, наморщил лоб и даже пошевелил губами.

– Давайте так… – медленно проговорил майор после большой паузы. – Вы показываете нам лежбище Чекана и место, где спрятано оружие. А мы оформляем вам явку с повинной… И ведем дело сами, без привлечения контрразведки.

– Посмотрите мне в глаза, – внезапно охрипшим голосом сказала Ида, пристально глядя на Кречетова.

И через секунду торжествующе, зло улыбнулась:

– Про Чекана вы мне соврали… Я же вижу…

Гоцман раздраженно махнул майору, тот взялся за телефон. Но успел набрать только две первые цифры, когда Ида с размаху хлопнула ладонью по рычажку. Ее лицо снова стало равнодушно-спокойным. Перед следователями сидела чуть уставшая от жизни, много повидавшая женщина, оказавшаяся в сложных обстоятельствах. Седая прядь выделялась в темных волосах особенно ярко.

– Я должна подумать. До завтра.

– Думайте, – быстро сказал Гоцман и кивнул Кречетову: – Виталий, в одиночку ее и шобы вокруг даже мухи не летали…

– Само собой, – пожал плечами майор. Когда Иду увели, Кречетов развел руками:

– Ну ты и даешь!… Такой спектакль провернули без репетиций… Может, нам с тобой в театр податься?

– Ты и так в театре каждый день ошиваешься, – буркнул Давид, устало присаживаясь на стул. – Шо я у тебя хотел спросить, а?… Забегался, как конь, голова дурная…

– Ну, вспоминай, – хмыкнул майор. – Кстати, ты собираешься ко мне переезжать или… нашел себе другое местечко, потеплее? – Он выразительно подмигнул.

– Во! – хлопнул себя Давид по лбу. – Точно!… Хотел перед тобой это… извиниться, словом. У меня ж с Норой… все хорошо. Так шо в срочном порядке делаю у себя ремонт и перевожу ее к себе. А пока – у нее… Так шо житье у тебя отменяется…

Кречетов с гордым видом постучал себя по груди.

– Вот видишь! Стоило тебе послушаться меня, и все получилось! Я же говорил – цветы, приглашение в театр, новый костюм, красивые слова и…

– Ну, ты ж у нас по этим делам профессор, – хмыкнул Давид. – А теперь скажи, сегодняшний вечер сможешь высвободить?… Ну, хоть пару часов?

– Не знаю еще, – помотал головой майор. – А что?

– Да хотел тебя на ремонт маленько запрячь, если ты не против…

– А-а, вот ты о чем, – с улыбкой протянул Виталий. – Так это не вопрос!… Меня, правда, Мальцов может дернуть в любую минуту, но ничего – совру что-нибудь!…

Вечером 1 июля во дворе Гоцмана сошлось много, даже очень много наших хороших знакомых, и все были заняты важным делом – может быть, за исключением Марка, который сидел на лестнице галереи рядом с патефоном и время от времени менял пластинки.

Первым Нора увидела Мишку Карася, который деловито подбрасывал в небольшой костерок, дымивший посреди двора, обрывки старых обоев и деревянные обломки. Рядом Галя расставляла на двух придвинутых друг к другу столах разномастные тарелки и миски, а мокрый от жары и усердия Васька Соболь пытался одной рукой привести в божеский вид закопченную и искореженную взрывом сетку кровати. Все трое поздоровались с Норой на свой лад – Мишка, как и положено самостоятельному мужчине, весело, но независимо, Галя чуть смущенно, но радостно, а Соболь – так просто растерянно, еле успев приподнять кепку. Марк тоже тяжело поднялся со ступеньки, на которой сидел, и протянул Норе сильную руку. Осторожно ступая, она поднялась на галерею.

Работа была в самом разгаре. Леха Якименко, что-то приговаривая, деловито намазывал горячим клейстером полосы старых номеров «Большевистского знамени» и косо нашлепывал их на темные от копоти стены комнаты Давида. Сам Гоцман на пару с озабоченно пыхтящим Арсениным раскатывал по полу брезент, а Кречетов, азартно размахивая молотком, загонял в оконную раму гвозди, закрепляя новенькое стекло. Пахло потом, клейстером, брезентом, ко всему этому примешивался остаточный запах гари. Из дверей тети Песи вырывались ароматы борща, вареной картошки и жареной рыбы.

– Здравствуйте, – тихо произнесла от порога Нора, но ее услышали.

Гоцман, разогнувшись, локтем утер пот со лба:

– Вот, Нора… Всех собрал… Знакомься. Андрей Арсенин, Леша Якименко. А это Нора, моя будущая жена… С Виталием ты уже знакома…

Мужчины поспешно кинулись за гимнастерками и кителями. Арсенин молча, вежливо принял из рук Норы сумочку.

– А кто же преступников ловит, если все здесь? – слабо улыбнулась она.

– То мы щас закончим, та и переловим всех, – неловко пошутил Леха, смущенный тем, что такая красавица видит его небритым и перемазанным в клее.

– Разбито все, – словно сама себе сказала Нора, оглядывая комнату.

– Ничего, ничего, – засмеялся Кречетов, загоняя в раму последний гвоздь. – Отделаем как картинку, будете жить да радоваться!… А вообще-то Давиду Марковичу как заслуженному работнику министерства полагается преимущественное право на получение жилплощади в домах МВД… Так что, глядишь, скоро и новоселье будет!

Но гордо улыбающийся Гоцман уже подхватил Нору под локоть и повел знакомиться с тетей Песей.

– Тетя Песя, это Нора, – послышался из-за стены его голос. – Она будет здесь жить…

Арсенин проводил их невеселым взглядом. Машинально достал из кармана галифе тонкий шнурок и пальцами левой руки молниеносно заплел на нем невероятную косичку…

– Это японские узлы? – заинтересованно спросил Кречетов, заметивший его движение,

– Нет, – суховато ответил врач. – Хирургические. Тренирую руки.

– А почему левой?

– При некоторых разрезах в полость неудобно входить правой рукой… – Голос Арсенина прозвучал еще суше. – Да и… неважно. Заканчивать работу будем?! – раздраженно спросил он у вновь возникшего в дверях Гоцмана.

– Андрей, ты чего мрачный целый день? – удивленно улыбнулся тот.

Арсенин, нервно дернувшись, молча ухватился за свой край брезента, потянул его в угол.

– Андрей Викторович подал рапорт о переводе обратно на Дальний Восток, – пояснил Кречетов Гоцману, – а его завернули…

– Натягивай! – раздраженно оборвал его Арсенин, согнувшись над брезентом.

– Нора, – Давид взял Нору под локоть, – помоги тете Песе с ужином, хорошо?

Нора с кастрюлей дымящегося борща в руках осторожно обошла по-прежнему сидевшего на ступеньках Марка, спустилась во двор. Улыбнулась Марку и отметила, что его ответная улыбка была вялой, безрадостной.

– Вася! – свежий голос Гали наполнил двор и окрестности. – Зови усих, бо вже стынет!

Кречетов и Соболь, пыхтя, вволокли кровать в комнату Гоцмана. Мужчины, толкаясь и смеясь, веселой гурьбой спустились к колонке умыться. Смывая боевой пот, брызгались, словно пацаны, и хохотали друг над другом, предвкушая честно заработанный ужин, он же обед, на свежем воздухе.

И никто не заметил, как Марк тихо поднялся и вошел в опустевшую комнату Гоцмана. Аккуратно прикрыв за собой дверь, запустил пальцы во внутренний карман висящего на гвозде пиджака. Вынул вытертый до белизны пистолет ТТ…

Мишка Карась, гордый доверенной ему миссией, резал каравай серого хлеба на большие ломти. Васька Соболь сидел за столом, звучно сглатывая слюну, и следил за тем, как Нора разливает по тарелкам огненно-красный борщ. Тетя Песя торжественно выставила на стол банку сметаны, встреченную общим восторгом, и выложила несколько головок чеснока. Циля гремела приборами. Умытый и причесанный Кречетов, облаченный в форменный китель, подавал Норе тарелки.

– А вы давно в Одессе? – спросила Нора у Кречетова, протягивая Ваське полную тарелку, куда тот немедленно плюхнул чуть ли не полбанки сметаны.

– Год уже, а что?

– У вас говор не одесский, – улыбнулась женщина, звякая половником о край кастрюли.

– Та я ж могу и по-одесски, – рассмеялся майор, мгновенно перейдя на одесский выговор. – Мне ж это пара пустяков… Только зачем? – произнес он уже обычно, посерьезнев. – Я столько времени когда-то потратил на правильный московский выговор… Даже репетитора нанимал, представляете?

– А сами откуда? – продолжала расспросы Нора.

– Мы пскопские, – лихо подмигнул майор, передавая тарелку подошедшему от колонки Гоцману. – Есть там такой замечательный город Остров…

– Воевали?

– Конечно!… Сначала Западный фронт, потом Второй Белорусский, Сорок восьмая армия… А почему вы спрашиваете?

Гоцман, ставя перед собой тарелку, хлопнул Кречетова по погону:

– Так, Виталий из доблестной Сорок восьмой армии, видишь вон тот прекрасный дальний край стола?… Вот и иди себе с борщом туда, иди…

Все, включая самого Давида, Нору и Кречетова, рассмеялись. Только на челе Арсенина по-прежнему читалось недовольство.

– Второй Белорусский, говорите?… – неприветливо осведомился он, поднимая глаза на Кречетова. – А Шамина вы знали? Полковника интендантской службы Шамина?

– Нет, не припоминаю, – помотал головой майор, поднося ко рту ложку пылающего борща.

– Странно, – качнул головой Арсенин, словно разговаривая сам с собой. – Вы же военный следователь… В июне сорок четвертого он попал под суд. Было громкое дело. Но оправдали. Правда, в звании понизили до майора… Шамин, интендант…

– Нет, не помню, – извиняющимся тоном ответил Кречетов, бросая в борщ дольку чеснока. – Дело в том, Андрей Викторович, что фронт – это ведь огромное количество людей, несколько армий, и всех знать и тем более упомнить просто невозможно… Да и громких дел было более чем достаточно. Во всех армиях. Так что – ничего удивительного…

Гоцман, нахмурясь, вслушивался в этот неразличимый за веселым застольным гулом разговор. Непонятно враждебная интонация Арсенина встревожила его, но уже в следующий момент он напрочь забыл и об Арсенине, и о Кречетове, потому что наверху, у перил галереи, появился Марк с пистолетом в руках. Его лицо было неподвижным и бледным. И глаза блестели синим льдом, как раньше… и как у того старика из 22-й квартиры.

Спружинившись, Давид в длинном прыжке вылетел из-за стола, но до лестницы было все-таки далеко. Проходивший мимо Марка Эммик с блюдом рыбы в руках замер от ужаса. Люди за столом дружно охнули, отчаянно закричала Галя…

Марк приставил дуло ТТ к виску и нажал на спуск. Раздался сухой щелчок. Подоспевший Гоцман вырвал незаряженный пистолет из рук друга. Двор наполнился гомоном ничего не понимающих, растерянных оперативников.

– Что д-дальше, Д-дава? Что д-дальше? – безразличным тоном произнес Марк, глядя мимо трясущего его за лацканы Гоцмана…

Обед прошел скомканно, грустно. Марк смирно сидел рядом с Галей, не спускавшей с него испуганных заплаканных глаз, и вяло ковырял вилкой картофельное пюре. Кречетов вызвался было продолжить работу после еды, но Гоцман сказал, что у него пропало всякое настроение. Получилось даже и к лучшему, потому что буквально через минуту во двор влетел «Виллис», и майор, извинившись перед присутствующими, убыл в прокуратуру по срочному вызову Мальцова. Вслед за ним отсеялись под предлогом послеобеденного отдыха тетя Песя, Эммик и Циля, а Васька Соболь побрел на угол за папиросами. Мишка с его разрешения и под присмотром Норы с упоением прыгал на водительском месте «Опеля».

– Шо с тобой такое, Андрей?… – Гоцман подтолкнул Арсенина локтем. – Ты правда рапорт о переводе подал?… А с фронтом этим шо к Виталию прицепился?…

Арсенин неохотно покосился на Давида.

– Рапорт – да, подал…

– Шо так? Надоело у нас?

Лицо военврача стало сухим, официальным.

– Это допрос?…

– Да нет, – покачал головой Гоцман. – Кажется, пока нормально разговариваю…

– Ну, тогда я нормально и отвечу, – так же сухо хмыкнул Арсенин. – По семейным обстоятельствам… А с фронтом… – Он собирался было что-то сказать, но передумал: – Да нет, ничего. Мало ли что покажется.

Они помолчали. Гоцман без аппетита жевал разваренную рыбу, осторожно выбирая крупные кости, Арсенин, морщась, прихлебывал лимонад.

– А за Марка шо скажешь? – понизив голос, чтобы не услышали Марк и Галя, наконец поинтересовался Давид.

– Не знаю… – хмуро покачал головой Арсенин. – У него депрессия… Отсутствие смысла жизни, по-видимому. Он ушел от старого и не может найти ничего нового… Плюс эти неожиданные прозрения… прорывы в другое измерение… Сложно это… Нужно его чем-то занять… – Он со стуком отставил пустой стакан, поднялся из-за стола. – Спасибо вам, Галя. Все было очень вкусно…

– Та шо ж вы, Андрей Викторович… и не поилы ничого, а вже нас бросаете… – растерянно произнесла Галя, взглядом ища поддержки Давида. Но тот, насупившись, смотрел в сторону.

– До свиданья, Марк, – кивнул Арсенин молчаливому Марку. – До свиданья… – Он обернулся к Давиду, словно собираясь назвать и его по имени. Но оборвал себя на полуслове.

– …Подъем! Быстро, быстро!… Ну, поднимайся же, скотина ленивая…

Сначала Толе Живчику казалось, что разгоряченное, красное лицо Штехеля ему снится, но после пары увесистых тычков он понял, что Штехель – это невеселая действительность…

– Шевелись, – пробулькал Штехель от стола, жадно поглощая воду из стакана. – Приведешь Чекана! Срочно!…

– Ага, – апатично кивнул Живчик, отбрасывая сапог и снова заваливаясь на кровать. – Щас! Нашли себе дурака… Больше мне нечего делать в этой жизни. Да Чекан меня как муху прихлопнет…

– Не прихлопнет. Скажи, что Иду взяли…

Толя мгновенно сел на кровати. Потянулся за отброшенным сапогом и, зло щерясь, процедил сквозь зубы:

– Ну, теперь нам всем капец.

В коридоре долго и основательно одевался и причесывался Петюня. Хлопнула входная дверь, заскрежетал в замке ключ, и в квартире настала долгожданная тишина.

– Слушай, а почему все-таки – Нора? – еле слышно спросил Давид у Норы.

Она вздохнула:

– Это из Ибсена… Я когда-то его любила. Несколько раз ходила на эту пьесу…

– А ты… – Давид помедлил. – Ты кому-нибудь еще говорила эту фразу: «Нора – это из Ибсена»?

– Не-ет, – удивленно покачала головой женщина. – Почему ты спрашиваешь?

– Да так, ерунда… Послушай, а с Фимой… у тебя правда ничего не было?

Нора снова вздохнула.

– Давид… Фима помог мне устроиться здесь, в Одессе. На заводе Старостина как раз случилась катавасия с бухгалтером, они хотели меня взять и… боялись. А Фима их убедил. Благодаря ему мне и эта комната досталась.

Тут до меня жила старушка, но у нее сына посадили, и она уехала за ним, куда-то под Мурманск, что ли… Давид помолчал.

– Ладно. Прости за эти расспросы… Ты почитаешь мне стихи?

– С удовольствием, – оживилась Нора. Она села на постели, густые волосы рассыпались по плечам. Задумалась, наверное, о том, с чего начать.

Давид уткнулся носом с ее пальцы.

– Завтра доделаю ремонт в комнате, и переедешь до меня… А там и поженимся. Ты же не против?

Нора чмокнула его в макушку.

– Жуковский. «Суд Божий над епископом»… Это баллада, – добавила Нора, заметив, как недоуменно захлопал глазами Давид.

В коридоре УГРО было не протолкнуться от высоких, плечистых молодых людей в хороших летних костюмах. Можно было подумать, что все они пришли наниматься в управление на службу. Они снисходительно поглядывали на единственного конвоира, рыжего парня в пропотевшей белой гимнастерке с погонами старшего милиционера, и изредка переговаривались, не повышая голоса.

– Сколько сегодня? – сквозь зубы осведомился Гоцман, проходя мимо.

– Пока пятнадцать, товарищ подполковник!

Из дверей гоцмановского кабинета показался Довжик с перебинтованной головой. Давид пожал ему руку.

– Ты шо здесь? Давай на перевязку!

– Так Арсенина еще нет, – пожал плечами майор.

– А где ж он? – недоуменно глянул на часы Гоцман.

– Не приходил пока.

– Придет, скажи, шо я ищу… Как вообще голова?

– Нормально. Побаливает иногда и кружится, а так… ничего.

– Ида у Кречетова?…

– Так точно, – кивнул Довжик.

Ида сидела перед майором Кречетовым так же застыло и напряженно, как в прошлый раз. Только лицо ее не было ни кокетливым, ни игривым.

– Ну шо надумали? – без предисловий спросил Гоцман, усаживаясь рядом с Виталием.

– Чекана я выдавать не буду,-тихо, словно сама себе, сказала Ида. – Но покажу вам, где хранится оружие.

– Нам нужен Чекан, – безразлично ответил Гоцман и, отойдя к окну, закурил.

Последовавший за ним Кречетов сделал большие глаза. Мол, передавишь, соглашаться надо. Давид чуть опустил веки, но по-прежнему молчал, выпуская папиросный дым в форточку.

– Я не знаю, где прячется Чекан, – прозвучал за спинами офицеров глухой голос. – Действительно не знаю… Можете не верить, но это так.

Гоцман еще помолчал, крепко затянулся папиросой.

– Ладно. Согласен. Пишите адрес, где оружие.

– Я не знаю адреса, – вздохнула Ида. – Могу показать на месте.

Ида, Гоцман, Кречетов и Васька Соболь, осторожно ступая по обломкам кирпичей, подходили к развалинам заброшенного завода, близ которого Чекан передавал недавно оружие банде Писки. Чуть позади двигалась цепь солдат комендантской роты с автоматами на изготовку. Их возглавлял молодой офицер в звании капитана. Быстрым взглядом окинув темную, в дырах, крышу цеха, он молча, кивком послал двух бойцов на верхний ярус, где был закреплен большой кран-балка. Они ловко вскарабкались наверх и настороженно двинулись в разные стороны, держа наготове оружие.

– Показывайте, где…

– Там. – Палец Иды уткнулся в темный лаз у дальней стены цеха. – Осторожнее, вы мне руку сломаете.

– Ничего страшного, – процедил Кречетов, сжимавший ее руку.

Командир комендантской роты между тем пристально осматривал большой кусок брезента, лежавший на полу цеха прямо под краном-балкой. Осторожно ткнул в него прикладом автомата и покачал головой – мягко!…

– Товарищ подполковник…

Но договорить комроты не успел, потому что на всех стенах цеха внезапно зашипели, сорвались с мест, заметались в разных направлениях искристые змеи фейерверков и петард. Словно в мирном довоенном прошлом ребятня решила устроить праздник, порадовать себя и немного, для профилактики, попугать родителей…

Болезненно вскрикнув, рухнул из-под потолка один из бойцов, посланных командиром роты наверх. Его гимнастерка была мокрой от крови, между ребер торчало лезвие узкого, как шило, ножа. И тотчас тяжело загудел, стронулся с места, покатился по заржавевшим рельсам тяжелый кран-балка.

Солдаты вскинули оружие, суматошно шаря глазами по потолку. И никто, кроме Гоцмана, не заметил выскочившего из темного лаза Толю Живчика, который закатил Кречетову стремительный хук в живот и, схватив за руку ослепленную взрывами петард Иду, потащил ее назад, в спасительную тьму…

«Уйдет… Уйдет!» – Гоцман вскинул ТТ, беря на мушку Живчика, но не выстрелил, потому что Кречетов из последних сил попытался преследовать беглецов, а сверху прямо на заранее расстеленный на полу брезент обрушился плотный человек со шрамом на виске. Он с размаху ударил прикладом ППШ в лицо командира комендантской роты. Но тот, падая навзничь, ухватил Чекана за поясной ремень и увлек за собой. Гоцман снова поднял пистолет, но стрелять не мог – Чекан во время борьбы умело закрыл себя телом капитана…

Грянула короткая очередь. Комроты дернулся и затих, но даже мертвый продолжал держать бандита. Тот с руганью освободился от скрюченных пальцев убитого, петляя, бросился к лазу… Бойцы заметили его. Эхо, живущее в цеху, превратило грохот множества очередей в жуткую, разрушающую слух симфонию. В воздухе повисла красноватая пыль от пробитых пулями кирпичей…

Внезапно из-за камней вылетел и брякнулся на брезент покореженный автомат Чекана. Ложе ППШ превратилось в щепки, диск, ствол и затвор были помяты множеством пуль.

– Прекратить огонь! – заорал Гоцман, размахивая руками.

– Я выхожу, – прозвучал из руин спокойный, уверенный голос Чекана.

Впервые Гоцман слышал этот голос и тут же понял – противник достойный. Такой не остановится ни перед чем… Да он только что и показал это.

Чекан медленно, слегка прихрамывая, вышел из каменного завала с поднятыми руками. Его щегольская гимнастерка с золотыми капитанскими погонами была запачкана кирпичной пылью. Солдаты направили на бандита стволы автоматов. Рядом с Гоцманом остановился помятый, тяжело дышащий Кречетов, сжимавший в руках ТТ.

– Виталий, где Ида? – быстро спросил Гоцман.

Но ответ прозвучал не из уст Кречетова. И был он насмешливым, наглым, этот ответ.

– Зачем тебе Ида? Ты сюда смотри…

Давид перевел взгляд на Чекана. А тот с кривой ухмылкой подфутболил сапогом что-то согнутое, металлическое, глухо звякнувшее о битые кирпичи. Это были две чеки от гранат. Сами гранаты он сжимал в ладонях, поднятых над головой.

– Вот только выстрели кто…

Но эта фраза была, пожалуй, излишней. Все присутствующие отлично понимали, что такое взрыв гранаты на расстоянии трех метров от тебя. Солдаты непроизвольно попятились. Кречетов, облизнув пересохшие губы, вскинул пистолет.

– Ну что, вместе давайте? – ухмыльнулся Чекан, глядя на него. – Кто желает?

Майор взглянул на тяжело молчавшего Гоцмана. И нерешительно сунул оружие в кобуру.

– Ладно… – Бандит остановился у лаза, в котором исчезли Ида и Толя Живчик. – Ладно, черт с вами… Сдаюсь.

Он обреченно взмахнул рукой. И две гранаты покатились под ноги Гоцману и Кречетову. А Чекан, съежившись, ужом скользнул по битым кирпичам, и его спина мелькнула в черном отверстии лаза…

Все оцепенели.

И только водитель Васька Соболь, с неожиданной силой отпихнув офицеров в сторону, рухнул всем телом на гранаты, сгребая их под живот своей изуродованной на фронте культей, и, зажмурив глаза, закричал жалобно, по-детски беспомощно…

Ремонт закончили уже в темноте. На этот раз работали молча, без шуток и разговоров. Все помнили, что еще вчера здесь, во дворе, возился с закопченной кроватью Васька Соболь, весело мычавший себе под нос какой-то мотивчик…

Кречетов расстарался и выпросил в КЭЧ полуторку, так что Норины вещи – трельяж, швейную машинку, платяной шкаф, кровать, – перевезли за один раз. Пока Нора мыла в комнате пол, Якименко сбегал в коммерческий. Давид нарезал крупными ломтями колбасу, открыл несколько банок рыбных консервов. Оглядел людей, собравшихся за столом. Пришли все, даже Омельянчук не поехал сегодня в больницу к жене, не хватало только Арсенина да… Васьки Соболя.

Гоцман разлил водку по стаканам, один накрыл куском хлеба.

– Вот такое у нас новоселье… – отрешенно произнес он, не глядя на молчавшую Нору. – Ладно… Давайте помянем ефрейтора Василия Соболева, пусть будет земля ему пухом. Если б не он, не сидеть бы сейчас за этим столом ни мне, ни Виталию… Не будет у нас теперь такого водителя уже никогда. Может, другие придут, тоже хорошие парни, а вот Васьки нашего дорогого уже не будет…

– Представить его надо бы посмертно… – хмуро предложил Кречетов.

– Я сам займусь, – так же хмуро отозвался Омельянчук. – Только Ваське это уже ни к чему будет…

Помянули погибшего капитана и солдата из его роты. Засиживаться не стали – в одиннадцать Давид погнал всех по домам:

– Слушай мой боевой приказ – всем сегодня отдыхать, понятно?… Спать на полную катушку. Особенно касается тебя, Михал Михалыч, с твоей больной головой. По возможности стараться выспаться на неделю вперед… А за помощь в переселении – спасибо. Тебе, Виталий, за грузовик – отдельное… Вы, Андрей Остапыч, как старший по званию можете моего приказа, ясное дело, не слушать.

– Да нет уж, – тяжело вздохнул начальник УГРО, поднимаясь из-за стола, – умный приказ и послушать приятно… Спокойной ночи, Давид. Спокойной ночи, Нора. Очень радостно было познакомиться с вами…