Текст книги "Хватка (СИ)"

Автор книги: Алексей Войтешик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

       – А что так?

       – У меня на дальнем расчете двоих убило.

       – Как двоих? – Побелел Филиппов. – Когда?

       – Да как начали этих, – Лопатин кивнул в сторону горящего немецкого квартета, – приглаживать, свалился один, а через минуту и второй. Первому пуля в горло, второму в висок. Сразу на месте и отошли оба. Ребята говорят, что вроде как из третьего танка немцы выползали через нижние люки, а, может, и снайпер.

       – Да как же? – Засомневался комбат. – Какой снайпер? Он бы и раньше тут настрелял, сколько хотел. Ходили тут по селу некоторые, чуть ли не в исподнем. Постирушки, понимаешь ли, устроили. А вот танки? Я, когда был в Львове, на занятиях говорили, что у Pz. III нет нижних люков…

       – Есть, Родион, – вздохнул Лопатин, – у Pz. III есть модификация Ausf. E, нам на курсах рисунок этой брони показывали, с люками для эвакуации…

       – Рисунок, – зло сжал губы комбат, – что ж ты не сказал бойцам про это?

       – Сейчас уж сказа-ал, – щурясь на солнце, протянул заместитель начальника штаба, – да тем, двоим, уж без надобности. Война, брат, тут без потерь не бывает. Ты чего хотел-то?

       Филиппов глубоко вздохнул:

       – Что-то у меня, Саня, сердце не на месте, – признался он. – Думаю зря мы с тобой в одном месте сидим. Целых два майора, а там танки, часть связистов, кинологи. Что, если немцы с той стороны обойдут? Поле – не лес. Чем для них не вариант нас смять? Дадут крюка, в поле развернут строй и атакуй во всю ширь! Пусть по расстоянию идти в обход им и дальше, но зато никто как эти коптилки меж деревьев не зажмет и не зажарит. Понимаешь, о чем я?

       – Понимаю, – натянул фуражку Лопатин, – хочешь, чтобы я пошел к танкам и там покомандовал? Вы, значит, будете тут воевать, а я там только из-за брони выглядывать и прохлаждаться в тенечке под яблонькой?

       – Не заводись, Саш, – по-дружески хлопнул его по плечу Филиппов, – знаешь же, что попереть могут с любой стороны, или даже всех сторон разом.

       Жара-то какая стоит. Как бы наши бойцы в резерве не потеряли бдительность. Им приказано не высовываться из-за хат, вот и дадут слабину под солнышком в окопах да танках. Надо бы их взбодрить, а заодно прикажи Ермакову или Хазикову, чтобы собак поили чаще. Жрать хвостатым нечего, так пусть хоть пьют сколько им влезет. Да и по войсковым методикам, – комбат улыбнулся, – ты же помнишь: «солдат при изучении военных дисциплин во время самоподготовки, видя своего командира, обретает требуемую твердость духа и усердие…».

       Лопатин, наконец, отпустил застывшие на его лице складки напряжения и улыбнулся:

       – Черт, Родион, давай я еще им и почитаю там что-нибудь из довоенных методик: о боевых караулах на заставе, о нормах рациона для собак. Ладно уж, – наконец, согласился он, – ты – комбат, ты – командир, твои приказы не обсуждают. Да и верно. Я тоже чую, что сейчас попрут эти с-суки. Знать бы только откуда. Ну, – подмигнул Лопатин, – тогда не поминай лихом, Родя, а в случае чего – жмись задницей к тому краю, к броне, или зови на помощь. А я сейчас как пойду, да как взбодрю там личный состав резерва, как вдарим мы потом по фашисту танками…

       – Иди, – хлопнул его по побелевшей от соли спине Филиппов, – вдарит он. На каждую машину и осталось-то всего по три-четыре снаряда.

       Лопатин взобрался не бруствер окопа и, пригибаясь к земле, засеменил вдоль кустов к ближайшей мазанке…

       Комбат, тем временем, поднял лицо к прожаренному солнцем небу. «Сейчас бы в речку, – думалось ему, – с берега или нет, лучше с мостков. Стать спиной и, расставив руки в стороны, свалиться назад, плашмя. Чтобы перехватило дыхание, чтобы ледяная вода сошлась над тобой, а ты падаешь камнем вниз, где еще холоднее от донных родников, а потом, чувствуя, что не хватает воздуху, судорожно гребешь наверх. И вот как только выскочишь на поверхность, тут же, не в силах больше сдерживать рвущийся наружу крик непременно заорать, что есть мочи заорать…»

       Опуская лицо и, возвращаясь в знойную действительность, Родион открыл глаза, снял с ремня фляжку и жадно напился. Не успел он вернуть незаменимый армейский сосуд на место, как по спине и бокам неприятно потекли струйки пота. «Чтоб тебе провалиться, – с досадой выругался Филиппов, – куда ж ты сразу растекаешься, вода-водичка»? И не пить нельзя, а попьешь, так будто облили…». Он обтянул набрякшую над ремнем от влаги форму и, пригибаясь, зашагал к ближнему орудию, но. Не дойдя что-то около двадцати шагов, остановился и вслушался.

       Злой, протяжный свист наполнил окружающее пространство. «Мины-ы-ы!!!» – Закричали бойцы, и все, как один бросились на дно окопов. Филиппов тоже присел на корточки. Опершись спиной на высохший под солнцем словно кирпич земляной срез, он опустил голову и заткнул уши.

       Часто и гулко застучало в земле. От тряски ноги Родиона поползли вперёд, но отпускать уши, чтобы упереться руками, он не решился. Пришлось-таки ему помимо своей воли усесться прямо на пятую точку. Выглядело это так, будто он испугался, а командиру негоже так выглядеть в глазах подчиненных. Хорошо хоть пока никто не видит этого, поднялась пыль. Однако мины летели чуть дальше, на тот край села, где стояли советские танки. В место, где у дороги окопались два расчета сорокапяток, ничего не попало.

       Непроглядная стена накрыла все вокруг, и вдруг ударило совсем рядом, в роще! Рухнули на дорогу, заворачивая вихрями неподвижный, знойный воздух несколько больших деревьев. Это уже начала работу дальнобойная немецкая артиллерия. Вот начали выбрасывать в верх лесную землю снаряды второго залпа, что, как и первый, лег туда же, в рощу. «Значит, – делал вывод комбат, – ориентиры заданы не точно, а корректировщик огня просто ничего не видит».

       Но рано радовался Филиппов. Похоже, каждый в этом дьявольском немецком оркестре знал свою партию назубок и с присущей им педантичностью вступал в строго определенное время. Третий залп вражеской артиллерии загрохотал вокруг расчётов и стал сдвигаться к центру села, где навстречу этому валу огня наступал минный град. Было видно, как начали загораться строения. Где-то разбило сарай, поскольку к окраине неслись две ошалевшие от грохота коровы. За ними, наплевав на страх погибнуть, бежали люди, пытались их завернуть. Через минуту плотность огня только усилилась, значит, артподготовка подходила к концу.

       Филиппов встал и опустил руки. С его фуражки и плеч осыпалась земля. В двухстах метрах правее еще раз пять грохнуло и наступила долгожданная тишина.

       – К бою!! – Хрипло выкрикнул комбат сорванной глоткой и вдруг понял, что, как видно, сам того не помня кричал, находясь под обстрелом в траншее. «Странно, – только и подумал Родион, окидывая кислым взглядом исковерканный снарядами и минами резерв и село, – вроде не первый день воюю, а чего-то …дал слабину».

       Дымили его танки, горели дома, бегали по Легедзино люди, тушили что-то, кричали: «Хлопцы, за что ж нам такое? Мы не воюем немца? …Шо ж, воны тут свои танкы поставилы, а нас зпал’яць? Нехай бы там де, в поли воевалы, нас защо пожглы…?»

       – Командир, – позвали Филиппова из соседнего окопа, – глянь в биноклю, штось пылит со стороны поля…

       Родион выбрался на бруствер, отряхнул футляр оптики, открыл его и припал к окулярам. Весь край большого пшеничного поля, что раскинулось с другой стороны села дымил и пылил. К Легедзино шло не меньше двадцати немецких танков и пехота. Прав был Лопатин, обошли их, идут прямо на резерв, а что там осталось из целой техники после минной атаки неведомо.

       Вдруг за дымовой завесой пожаров захлопали выстрелы пушек! «Значит, что-то все же уцелело?» – Едва только успел подумать комбат, как за его спиной отчаянно затрещал трофейный пулемет. «Немцы!» – Кричали бойцы и, не дожидаясь приказа, открыли огонь по придорожным кустам. В дальней траншее началась какая-то возня. Филиппов всматривался в спины своих солдат и только секунд через десять понял, что там идет рукопашная схватка. Выскочившие из леса немцы, похоже и сами не ожидали, что попадут прямо на советские позиции. Красноармейцы оказались порасторопнее, быстро собравшись гуртом, они стащили растерявшихся фашистов и, пока одни бойцы кололи их штыками, другие начали палить по ожившим возле них кустам и деревьям. «Обложили, – сокрушался Филиппов, – проспали, черт подери, …про-спа-ли!»

       Он бросился к дальнему орудию, только что грохнувшему выстрелом, но над головой что-то оглушительно хлопнуло, и Родион упал, не добегая до него всего несколько шагов. Гимнастерка на боку была разорвана осколком и окрасилась бордовым…

       – Не стрелять! – Хрипел Родион, доползая до окопа. – Беречь снаряды для танков!

       – Что тут беречь? – Стаскивая раненого комбата с бруствера, указывал в сторону дороги командир расчета.

       Филиппов, преодолевая боль, выпрямился. На окраине рощи «разулся» еще один «Panzerbefehlswagen», свеженький.

       – Откуда он тут взялся? – Опешил комбат. – Я его не видел…

       – Никто не видел, – пояснил старшина, – а как начал смещаться огонь артобстрела, он и выполз откуда-то из-за деревьев. Я приказал кончить гада…

       – Гада! – Повторил за ним Филиппов, чувствуя, как сбивает ему дыхание рана. – Верно, Вакуленко, Сережа, верно! Сшибайте им лапти, бейте под катки, раз уже и сюда пролезли суки…

       Сорокапятка Вакуленко уже выцеливала следующий, ползущий по окраине рощи танк. Рисковать было нельзя, снаряды были на исходе, а эта Pz-шка шла к ним во фронт. Что ей в лоб эти 45 миллиметров? Только ежили удачно попадешь.

       Вдруг из засыпанного окопа, который уже заутюжил броней этот «Panzerbefehlswagen», прямо из земли поднялся на руках окровавленный боец с гранатой. Ноги его не двигались, то ли были сломаны, то ли придавлены, но он нашел в себе силы выдернуть кольцо, опереться одной рукой, а другой бросить боевую железку на «спину» отползающей немецкой бронемашине. Хлопнул взрыв, заставивший геройского бойца рухнуть лицом вниз. Оглушенный танк повело влево, он ввалился правой гусеницей в окоп, остановился и задымил, поливая из пулемета по позициям обороняющихся насколько мог достать. У обстрелянного им орудия Вакуленко наступило смятение. Бойцы, кто успел, бросились врассыпную или скатились и траншеи.

       Выручила вторая, дальняя пушка. Тремя снарядами она заставила и этот Pz. III умолкнуть, а вскоре и вспыхнуть открытым огнем.

       Стрельба становилась тише. Тут же от дальнего орудия прибежал младший сержант Малашин:

       – Товарищ майор, – принялся он докладывать, но сидящий, откинувшись спиной на земляную стенку траншеи Филиппов не дал ему договорить:

       – Молодчина! – Прохрипел комбат. – Вовремя ты его. Мы оценили, …и без доклада.

       – Я не за тем, – опустил взгляд Малашин, – стрелять больше нечем, в ящиках пусто…

       – И у меня только два снаряда, – добавил откуда-то слева Вакуленко. – Немцы отползли и притихли, товарищ майор, – продолжил он. – Может, пока есть время, отойдем к нашим танкам?

       – Какой, к черту «отойдем»? – Стал с трудом подниматься комбат. – Смотри! Видишь дым до самого Киева? Что там у Лопатина осталось? Ты знаешь?

       Вакуленко опустил взгляд.

       – Вот и я не знаю, – добавил Филиппов. – Там тоже было не густо с боеприпасами. Малашин, …оставляйте орудие, а сами в распоряжение Вакуленко.

       – Есть…

       – Стой, – придержал раненый комбат слабой рукой молодого командира, – пошли пару своих разведчиков из расчета…

       – У меня только один остался, товарищ майор.

       – Ну так добавь кого-нибудь, порезвее и поглазастее. Отправь их к резерву. Нужно оценить обстановку, пока немцы взяли передышку. Пусть найдут Лопатина, посмотрят, посчитают, что осталось из техники, что из лошадей. Слышишь, бабы орут? Не отвлекаться ни на проклятия, ни на разговоры, все узнать и бегом обратно!

       – Есть, – повторил Малашин и побежал по окопу.

       – Плохо дело, командир, – глядя ему вслед, заметил Вакуленко. – Ну придет его расчет ко мне, а снаряды? Их от этого больше не станет. Ну винтовки, ну гранаты есть, но надолго этого не хватит.

       – А пулеметы немецкие? – Понимая горькую правоту старшины, заметил Филиппов.

       – Да что там эти пулеметы? – Отмахнулся командир расчета. – Из них ленты вылетают на «раз-два», так что и с боеприпасами к «немцам» тоже уже не густо. Надо что-то решать. Сколько могли мы продержались…

       – Тебе сколько лет, Сергей? – Вдруг спросил комбат.

       – Тридцать восемь…

       – Ну вот, – морщась от боли, утерся от пота рукавом Филиппов, – не мальчик, мы почти сверстники. Это им, таким, как Малашин я могу что-то объяснять, но не тебе. Думаю, ты понимаешь, что нас оставили здесь не для того, чтобы бы мы подняли бучу и тут же отошли. Я вбил это в голову себе и тебе советую принять, как должное: если каждый из нас не станет до последнего вдоха вгрызаться в глотку немцам, как тот парень с гранатой, мы не только Киев врагу сдадим, понимаешь? Что это за мысли про «отходить»?

       – Я не трус, командир.

       – А я и не говорю, что ты трус.

       – Но я – технарь, – продолжил, не сдаваясь Вакуленко, – моторист. Растолкуйте мне, товарищ майор, пока нас никто не слышит: у нас уже почти нет боеприпасов, нас самих осталось …немного; помощи не будет, это …всем понятно, тогда какой смысл оставшимся здесь кончиться? Всяко для нашего …общего дела выгоднее отойти, собраться с силами, довооружиться, если не своим, то трофейным и снова крушить их, собак, пока патроны не кончатся. И так пять раз, десять, сто, пока не перебьем их или не найдет кого-то из нас шальная. Сколько мы уже, часа четыре-пять бьемся? Ну пусть еще час, ну два и останутся только штыки, да дымовые шашки…

       – Шкурку свою боишься попортить, – поджал губы комбат.

       – Ничего я не боюсь, – вздохнул артиллерист. – Надо так хоть сейчас пойду вон в пшеницу, да под танк с гранатами кинусь. Жалко только пропадать попусту. Вот кончатся патроны и что? Будем сидеть и ждать, пока нас всех танками не подавят. Что мы им штыками сделаем?

       – Мы будем стоять здесь, старшина! – Надавил на связки комбат. – Ты хорошо меня услышал?

       – Есть …стоять здесь, – шумно выдохнул и отступил Вакуленко. – Тогда надо думать, как грамотно использовать два последних снаряда.

       – Ты лучше сходи, посчитай, сколько нас боеспособных в твоих и Малашина окопах осталось, – стал успокаиваться и Филиппов. – И раненых посчитай, …и убитых.

       – А Вас, товарищ майор, – улыбнулся вдруг артиллерист, – в раненых считать или нет?

       – Иди, – сквозь боль отмахнулся комбат, – шалопай. Шевелись только. Что-то долго немцев не слыхать, видать не хотят до ночи с нами ковыряться, думают, как за один раз управиться…

       Минут через десять-пятнадцать прибежали отправленные к Лопатину разведчики. С трудом отыскали сидящего в одиночестве и пребывающего в полубреду комбата, но, увидев его издалека, решили не пока беспокоить, дождались пока не появился Вакуленко:

       – Чего прячетесь? – Спросил на ходу он, чем привел в чувства Филиппова.

       – Мы …доложить, – начали переглядываться бойцы.

       – Не шуми, Сергей, – стал подниматься комбат, но сам не смог, пришлось ему помогать, – видишь, какой я…, поворотливый. Пожалели меня хлопцы, не ругай их. Ну что, братцы? Как там Лопатин?

       – Жив он, товарищ майор, – начали по очереди рассказывать разведчики, – из танков целыми остались только три БТ-7 и еще как-то спаслась Т-16. Она только и на ходу, а танки все, привязаны к месту, могут только стрелять. У одного всю правую сторону вывернуло, – продолжил второй боец, – у другого гусеницу с катками разбросало возле хат, а третьему что-то в движке перебило, не заводится. Остальные все – горят. Хазикова и Ермакова убили, …много у них ребят полегло. Спросили в Лопатина чем помочь, так он к вам отправил. У него рука вся раздроблена, снарядом отбросило и ударило о дерево. Говорим – ранены, может с нами пойдете, так он сказал, что еще посмотрит, кто дольше продержится, а будем надоедать, обещал собак по следу пустить, чтобы быстрее до комбата добежали. Да, – вспомнил первый боец, – Лопатин просил передать, что пришлет нам Т-16…

       – Ложись! – Вдруг скомандовал Вакуленко и прикрыл собой командира. Со стороны пшеничного поля с противным шелестом, прямо в центр села прилетел и взорвался снаряд.

       – Сейчас попрут, – корчась от боли, разогнулся комбат, – спасибо, Сергей, но прикрывай больше …командира. Себя тоже беречь надо. Посчитал, сколько и чего у нас осталось?

       – Да не много в наличии-то, товарищ майор, – доложил тот, – раза три пересчитали оба наши снаряда, чего-то больше их не становится.

       – Хватит балаболить, – осек Филиппов его однонаправленные шутки, – давай по делу.

       – Тех, кто может воевать, человек с восемьдесят наберется, а по оружию и боеприпасам сами знаете.

       – Знаю…, что там? – Заметив, что начальник расчета смотрит куда-то в сторону, спросил комбат.

       – А вон, – кивнул Вакуленко, – Т-шка Лопатинская ползет…

       С горки, объезжая глубокие воронки в самом деле медленно спускалась Т-16. Ее пулеметный огонь придется весьма кстати оставшимся у Филиппова бойцам. Нужно было подумать, где ее будет сподручнее поставить?

       – Черт! – Сорвался с места Вакуленко, и побежал в сторону орудия.

       Комбат и разведчики насторожились, вглядываясь в задымленный край рощи. Опять, неведома откуда взявшись, вдоль нее полз немецкий танк. «Где-то они все же нащупали себе тропку в этом березняке», – недовольно процедил сквозь зубы Филиппов.

       Немец, двинулся сначала прямо, но затем, будто опомнившись, повернул башню в сторону орудий и резко завернул вправо, скрываясь от них за пригорком. Едва не зацепив стволом пушки поросшую сухим быльником насыпь, он стал, прикрываясь ей и повернул башню в сторону почти добравшейся до места Т-шки.

       …Ей хватило одного снаряда. Он легко прошил лобовую броню и взорвался, ударившись в двигатель. Старая техника, …бензин. Т-шка выплюнула назад свои потроха и вспыхнула, словно факел. Никто из экипажа не уцелел.

       Горел Т-16, горело все село, …загорелся и немец. Это расчет Вакуленко отомстил за товарищей и израсходовал на него последние снаряды. Теперь остаткам батальона оставалось лишь одно – залечь в окопах и ждать «гостей». А те и не заставили себя долго ждать.

       Медленно подползая к Легедзино, танки уже даже не стреляли. Наверное, попросту не видели куда. Въезжали на окраину и, если обнаруживали в смотровые щели окопы, утюжили их гусеницами и днищами, заставляя красноармейцев перебегать с места на место и нещадно поливая их из пулеметов. Большая часть немецких машин осталась в поле, как видно пологая, что и те, что вошли сейчас в село, вполне справятся с остатками русских.

       Что-то около трех часов с начала их заключительной атаки то тут, то там хлопали советские винтовки, изредка в танки летели гранаты или бутылки с зажигательными смесями, где-то внезапно возникали рукопашные схватки. Это немецкие автоматчики натыкались на малые группы по сути уже безоружных красноармейцев.

       За раскуроченным взрывом картофельным копачом лежал майор Лопатин, и достреливал последнюю обойму своего ТТ. Из густых зарослей смородиновых кустов позади него подполз Долдашев:

       – Все, командир, – вытирая лицо от затекающей в глаза крови, выдохнул он, – переставай воевать. От Филиппова к тибе пиришли шеловек двадцать. Камбата убили, танк задавил. На той старане нашх совсем уже нет. Мы тольк и остались. Шьто делаим?

       Заместитель начальника штаба опустил пистолет:

       – Все, Каирболат, – прохрипел он, – труба дело. Как мы не трепыхались, а пришел наш последний час. Что не страшно?

       – Нет, камандир, – ответил проводник-кинолог, – тольк сабак нашх жалко. Хороший был в этот раз, луший сабак. Все! Золото, а не сабак. Слыш тиха? Сидят, не гавкают. Видят все. …Нас подавят танком, их перстриляют. Жалко

       – Не доехал еще сюда ни мой, ни твой танк, – горько улыбнулся Лопатин, – кто нас подавит? Зае…ся гонять за каждым, а, Долдашев? Так чтоль?

       – Так, камандир.

       – Ну вот. Ты давай-ка, собери там, за хатой, в окопчике, всех, кто остался, и отправь Соловьянова, пусть открывает вольеры. Слышь? Всем уцелевшие проводники, собак распределите меж собой. Кого травить будем – сам знаешь. Сейчас и я, …как-то поднимусь и приду к вам. Присмотрюсь только, куда тут лучше ударить …по танкам штыками да собаками. Не кисни, Долдашев, ща мы устроим им «барыню с выходом».

       – Камандир, – собрался было идти, выполнять приказ Каирболат, но остановился, – есть же у нас шашк с дымом. Сматры, ветр в поле тянет, вишь? Давай пошлем дым в танки? Много будит дыму, а станет, как туман, немц нас не видеть будет…

       – Умно, Долдашев, молодец, – щурясь на усеянное танками поле, похвалил проводника Лопатин, – так и сделаем, собирай людей.

часть 1 глава 3

ГЛАВА 3

       В приемном пункте для раненых и больных стояла невыносимая жара. В окнах всего огромного здания практически не было стекол, но и это мало спасало от зноя. Хенрик Вильгельм Мюнх, как другие больные и раненные, доставленные в Ровно из разных концов Украины, были просто вне себя от злости, но, в отличие от своего соседа, предпочитал отмалчиваться.

       – На кой черт всех нас было сюда тащить? – В который раз возмущался говорливый больной, обосновавшийся на кровати справа. – Можно же было меня оставить в перевязочном пункте прямо там, под…, как же называется эта дыра? Нет, подумайте! Одного они оставляют там, другого, третьего…, а меня, Юргена и Хаффмана поволокли черте куда! И не жалко им было отряжать под это дело машину, людей, …да и трясти нас полста миль им, разумеется, тоже было не жалко.

       – О, служивый, если хочешь, давай я замолвлю за тебя словцо? – Не выдержал тот, кто после ампутации правой кисти только пару часов назад пришел в себя. – В подвалах, где хирурги отрезают нам все лишнее, достаточно прохладно, и почти нет мух. Мне оттяпали руку. У тебя, я гляжу, тоже забинтована конечность, скажи сестре, что тебе плохо, и тебя повезут туда. Только, я тебя прошу, расскажи слово в слово хирургам все то, что ты уже час излагаешь здесь. Если не руку, то хотя бы язык они тебе отрежут, и нам всем станет легче…

       – Черта с два меня туда переведут, – не сдавался сосед, ничуть не обидевшись на такой недобрый посыл, – где тебя ранило в руку, солдат?

       – Я оберефрейтор, – вздохнув, уточнил новоявленный калека, – здесь, под Ровно. Партизаны напали на колонну.

       – Счастливчик, – сокрушался «говорун», – слышали? Он герой. Все на руке зарастет, это не беда, у тебя же осталась другая. Поедешь домой с этой чертовой войны, тебя встретят, как героя! У тебя ведь пулевое?

       – Осколочное, – морщась о боли, ответил оберефрейтор, – вырвало три пальца и раздробило кисть…

       – Все равно, – не сдавался «говорун», – ты герой, все вы герои. А нас…, – он потряс в воздухе своей забинтованной конечностью, – Юргена укусила змея в болоте возле Винницы, где они что-то грандиозное строят, на Хаффмана напала какая-то дикая собака в селе у колодца, а меня…, меня цапнула русская лошадь, когда я выводил ее из стойла…

       По палате пробежал смешок.

       – Да, – улыбнулся своим же словам «говорун», – лошадь! Прокусила одежду, до крови и даже вырвала кусок кожи, размером с сапожный каблук. А теперь представьте, меня, Юргена и Хаффмана разделяла сотня километров, но нас зачем-то собрали в одно место, промурыжили там сутки и затем притащили сюда. Берут нашу кровь, изучают в ней что-то, будто я какой-то феномен. Сумасшедший дом какой-то.

       Должен сказать, что я поверил бы в то, что в лазарете нашей части собрали одних идиотов, но как тогда быть с медиками из частей ребят, что прибыли со мной? Выходит, и там все обстоит так же?

       – У них приказ, – не удержался Хенрик, – полежишь немного, пойдешь на первую беседу с «Ангелом» и, думаю, сам обо всем догадаешься…

       – Лучше бы тебе помолчать Мюнх, – не дал ему закончить унтерштурмфюрер Фёллер, – хватит с нас одного болтуна.

       – О, – тут же навострил уши укушенный лошадью, – да вы тут все знакомы? В бинтах. Откуда вы, ребята?

       – Из-под Умани, – неохотно ответил Феллер.

       – Ух-ты! Да, я слышал о том, что в одном месте там творилось, – вдруг встрепенулся «говорун», – у нас ребята говорили. Эй, а что правда, что там русские воюют собаками-людоедами.

       – Что за ерунду ты несешь? – Недовольно вздохнул унтерштурмфюрер и отвернувшись к стене, прикрылся простыней.

       – Нет, на самом деле, – не унимался раненный русской лошадью.

       – Ты уже слышал, – поворачиваясь к болтуну спиной, решил закончить беседу и Хенрик, – тебе же ребята рассказывали. Нас привезли из другого места…

       – Но ведь Умань…?

       – Под Уманью столько войск, – всем своим видом показывая, что собирается уснуть, уточнил Мюнх, – что хватило бы на всю операцию во Франции. Все, отдыхай…

       «Ангела» вызвали в Ровно из-под Львова. К этому времени в восках уже прекрасно знали, что подобные ребята носят форму, имеют звания и отзываются на имена, которые на самом деле не имею ничего общего с тем, кем они являются на самом деле. Где бы ни появился такой «Ангел», никто, даже старшие офицеры не смеют обсуждать его действия или не дай бог как-то им препятствовать. В войсках знали, что наверняка есть какой-то секретный приказ, открывающий перед ними все двери и даже наделяющий их полномочиями решать чьи-то судьбы, именно потому «Ангелов» боялись, а еще ненавидели...

       Фридрих Винклер приехал в Ровно 5 августа рано утром. Сразу же после того, как он предстал с секретным предписанием перед Комендантом города, предписывающим местным властям оказывать данному офицеру Абвера всяческое содействие, он получил от того устное уведомление о том, что в местном приемном пункте для раненых и больных уже работают двое из его коллег, прибывших с подобными предписаниями.

       При встрече в госпитале, разумеется, никто из них не подал и виду того, что они знают друг друга. У всех троих были разные задачи и, по существующим в их кругу правилам, даже между собой они не должны были обсуждать какие именно, если, конечно, интересы «Ангелов» где-то не пересекались. Случаи подобных «стыков» были не редки, но инструкции на сей счет были настолько выверены, что любые проблемы между собой «Ангелы» решали наедине, тихо и, улыбаясь друг другу.

       Унтер-арцт Вильгельм Вендт и лейтенант Дитрих Крайс уже два дня «топтали свои дела» в душном госпитале, продуваемом насквозь сухим, горячим ветром. Едва только цепкий взгляд одного из них отметил знакомую фигуру, появившуюся из кабинета руководителя миссии Красного креста, как оно тут же отправился навстречу коллеге. Вновь прибывший тоже узнал его. Достав на ходу пачку сигарет, он дал понять: «спускайтесь вниз, надо поговорить».

       Фридрих Винклер не курил, но для таких случаев всегда носил с собой «MOKRI SUPERB» Дрезденской табачной фабрики. Спустившись вниз, он осмотрелся. Те из больных, кому не запрещалось, и кто мог передвигаться, а также персонал курили сразу в нескольких местах вокруг здания. «Это хорошо, – подумал гауптман, – в таком случае мы можем стать где угодно. А вот и коллеги…»

       Лейтенант и унтер-арцт вышли через боковой подъезд, где стояла на разгрузке автомашина с тюками белья. Они свернули за нее, и стали чуть поодаль так, чтобы Фридрих их видел. Винклер принял «приглашение». Не торопясь, словно прогуливаясь с сигаретой, он добрел до угла, свернул за него и, наконец, присоединился к ожидающим.

       – Добрый день, – поприветствовал он их, пожимая протянутые руки.

       Все три «Ангела» блестяще инсценировали знакомство, после чего Винклер указал рукой на идущую вдали медсестру:

       – Господа, – улыбаясь, прокомментировал он, свой жест, – сделайте милость, подыграйте мне, посмейтесь хитро и задорно, чтобы всем стало понятно, что офицеры обсуждают эту испанку из «Голубой дивизии».

       – Она австрийка, гауптман, – заметил один из коллег, которого Винклер прежде знал, как Клауса Кёпке.

       – Пусть даже и так, – согласился Фридрих, – начинайте спектакль.

       Офицеры на самом деле рассмеялись, снова прикуривая по сигарете.

       – Ну, а теперь, – улыбаясь тихо заметил гауптман, – самое время мне представиться, я – Фридрих Винклер.

       – Чудесно, – кивнул ему лейтенант, – я вас и знал под таким именем, только тогда вы были в форме танкиста. Меня зовут Дитрих Крайс.

       – Оу, – вскинул брови гауптман, и тут же заметил, – вы уже не Кёпке?

       – Увы, – улыбнулся тот в ответ, – и очень давно.

       – А я, – вклинился в разговор младший врач, – Вильгельм Вендт.

       – Отлично, – пожал и ему руку Винклер, вглядываясь в его слегка забытые черты лица, – вы тоже не меняете «шкурку».

       – А незачем, – подмигнул младший врач, – беру пример с вас. Меньше путаницы с именами. Думаю, здесь самым разумным будет обращаться друг к другу так, как мы все тут представились.

       – Ну разумеется, – едва не закашлялся от дыма Винклер.

       – Вы же не курили, – не ускользнуло это от внимания лейтенанта.

       – Необходимость, чтобы повидаться с вами, – ответил на колкость Фридрих. – Ладно, к делу: кто-нибудь из вас работает по доставленным из «собачьей битвы»?

       Коллеги переглянулись.

       – Нет, – ответил после паузы Крайс, – но не стану скрывать, что мы очень много слышали об этом. Скажите, Винклер, этот крайне любопытный материал случайно не пересекается и с нашими направлениями?

       – Нет, – морщился то ли на табачный дым, то ли на затронутую тему гауптман, и добавил, – насколько это мне известно. Ни по Вашей специализации медицины, ни по «прививкам» Вильгельма они не проходят никак. Там чисто наши изыскания.

       – Но хоть что-то же вы уже знаете? – Хитро прищурился Крайс. – Нет, правда, нам это очень любопытно. Вокруг болтают невесть что…

       – Здесь, – заговорщицки подхватил тему лейтенанта унтер-арцт, – по моим папкам проходит некий Клаус Хегель, жуткий болтун, которого укусила лошадь. Да, господа, не смейтесь, это мой случай, ведь их часть «сидит» на наших прививках. Доктора увидели его странное зеленое нагноение и вызвали нас…

       – Так что там говорит, этот Хегель? – Вернул унтер-арцта в русло разговора Винклер.