Текст книги "Хватка (СИ)"

Автор книги: Алексей Войтешик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

       – Или хотя бы начать пить его меньше…, – тихо заметил лежащий у дальней стены медик группы.

       – Не слушайте его, – отмахнулся Винклер, – я так понимаю, что вы пришли по тому делу, о котором мы вчера говорили? Или…

       – Да, – кивнул майор, – так и есть. Думаю, ваш опыт, гауптман, мне может сегодня здорово пригодиться. Вы …могли бы выйти и выслушать меня? Или у вас дела?

       – Какие дела? – намекая на плохую погоду, кивнул в сторону окна Винклер. – Дождь зарядил еще с ночи, все опять развезло. Весь деть будем валяться в этих чертовых пружинных кроватях. Спасайте нас от скуки, Ремер, не то мы сдуреем в этой каморке…

       Они вышли в зал, где по-прежнему было пусто и только флаг Германии да, расположенные позади него на стене портреты фюрера и доктора Геббельса молчаливо взирали на их передвижение к столу.

       – Два портрета, это хороший улов, – пошутил, кивая на стену Винклер, усаживаясь за стол напротив хозяина «приемной», – обычно для малых сел раздают лишь увеличенную карточку фюрера и флаг.

       – Да уж, – улыбнулся Ремер, – нам повезло больше. Дело в том, что в штабе каким-то образом оказался большой комплект фотопортретов. Жаль только, что за исключением главного фото, все были в одном экземпляре. Вот мы, пользуясь случаем, и разгрузили местный отдел пропаганды. Кому-то достался рейхсфюрер Генрих Гиммлер, кому-то рейхсляйтер Мартин Борман…, а мне доктор Геббельс. Но, это все отвлекающие детали, простите меня, Винклер, я бы хотел перейти к делу.

       – Слушаю вас, – с готовностью ответил гауптман.

       Ремер положил перед собой фуражку, пригладил волосы и встал:

       – Винклер, – майор подошел к окну, не решаясь сразу задать интересующий его вопрос. – Я хочу спросить вас. …Скажу сразу, дело это весьма щепетильное, а обратиться за разъяснениями мне больше не к кому. К тому же, я уверен, что у вас информации и опыта гораздо больше, чем у кого бы то ни было из пехотных офицеров. Так вот, вам конечно же, известно, что перед теми, к кому отношусь я и кого штабные порой называют «Punkt im Gelande», руководство ставит всякого рода задачи. Их список достаточно обширен: от простых, хозяйственных до самых глобальных, разумеется в лишь рамках контролируемого региона. Собственно говоря, для обеспечения выполнения этих задач мы и поставлены, но порой…, – Ремер снова запнулся.

       – Вы можете не стесняться, Фридрих, все останется между нами, даю слово, – понизив голос, заверил гауптман.

       – Тут такая ситуация…, – тянул с решением майор, – некоторые секретные директивы…, я их просто не могу понять.

       – Например?

       – Ну вот, …хотя бы сегодняшний случай. Вчера я, исполняя одно из «грифовых» распоряжений, через своего помощника Юзефа вызвал к себе старшего еврейской общины этого села. Хорошо, что они опаздывают, давая нам возможность нам поговорить. Я опущу некоторые детали бумаги, циркуляр все же секретный, но …не могу не спросить: вы знакомы с июльским документом по евреям?

       Винклер не торопился с ответом. Несколько секунд он молчал, после чего неторопливо расстегнул верхнюю пуговицу кителя и только тогда ответил:

       – Знаком. Наверняка и вам известно, майор, что практически все из секретных распоряжений проходят через нас. Иначе просто не может быть, поскольку группы зачастую оказываются в таких ситуациях, что незнание некоторых секретных циркуляров может стоить нам жизни. Но ведь июльский документ по евреям уже четвертый…

       – Все верно, – согласился Ремер, – ровно столько нам и доведено для исполнения.

       – Странно, – удивился командир специальной группы. – Что там не так? Лично для меня все понятно.

       – А для меня нет, – признался майор, – потому и хочу поговорить с вами, получить какие-то разъяснения.

       – Спрашивайте…

       Эрих Ремер вынул из кармана сигареты, вытряхнул и прикурил одну из них, а пачку бросил на стол, предлагая таким образом закурить и Винклеру:

       – В опросных листах для евреев…, – выдыхая к потолку табачный дым, начал излагать суть своего вопроса майор, – столько пунктов… Скажите, а к чему задавать им столько вопросов? Вам не приходилось читать наши докладные по проработке еврейского вопроса? То, что мы там отображаем, просто цирк. Но, – признался Ремер, – и это было еще было терпимо. Последнее же распоряжение…

       Я от него впадаю в ступор! Что может значить пункт: «лично отбирать и отправлять в Германию самых сильных, здоровых, чистокровных евреев, способных к воспроизведению потомства»? Хочу напомнит, коммунисты уже делали что-то подобное, отправляя неугодных за Урал. Ни к чему хорошему это не привело. Зачем нам повторять эти ошибки? Мы победители. Кто нас будет судить? Собрали это змеиное племя, вывели в лес и расстреляли! Какой смысл тратить столько сил и времени?

       – Эрих, – предчувствуя непростую беседу, потянулся к сигаретам и Винклер, – Вы ведь внимательно читали документ?

       – …И не раз, – с раздражением ответил тот.

       – Чудесно. Тогда Вы не можете не помнить, что там четко сказано: «признанные непригодными для транспортировки – полукровки, старики, больные и так далее, должны быть уничтожены на местах, без транспортировки». Что Вас не устраивает?

       – Отбор, – внезапно вспылил, обычно спокойный майор, – это чертово густое сито, через которое нам всех их надо будет просеять! Я просто не могу понять, зачем это делать?

       Если бы я не знал политику Германии в отношении евреев, то подумал бы черт-те что. Складывается впечатление, что их хотят согнать со всей Европы в одно место. Там тщательно перебрать, как семена. Ну, а дальше… Я не знаю, что дальше, – признался вдруг майор. – Но ради смеха осмелюсь предположить нечто совершенно фантастическое. Скажем, к году 1949-му, когда мы уже твердо обживемся в России, их, евреев, где-то соберется столько, что сгруппированный нами и, прошу заметить, их имеющий отменное здоровье кагал, впору будет отправлять завоевывать, а после обжавать какую-нибудь страну.

Кто там их издревле притеснял? Египет? Можно попробовать. Или лучше государства послабее: Саудовскую Аравию, Палестину или какой-нибудь Йемен…

       Винклер задумчиво курил. За те дни, что они провели в Легедзино, он здорово сдружился с этим образованным, начитанным офицером. Что и говорить, в данный момент трещал по швам его долг сотрудника секретной службы, обязывающий Фридриха немедленно докладывать наверх и изымать из рядов армии тех, кто особенно углубляется в подобного рода рассуждения. М-да, многого, …очень многого Ремер не знал, а потому делал свои идущие вразрез с решениями командования выводы. Его пытливый ум удивительным образом чувствовал – пробелы в поступающей сверху информации есть.

       – Жаль, Эрих, – произнес, наконец, Винклер.

       – Чего Вам жаль? – не понял майор.

       – Мне жаль, что я не могу дать вам достаточно информации по этому вопросу, – пояснил гауптман, – Вам просто придется поверить мне на слово. Можете быть уверенным: и в этом вопросе все взвешено и выверено.

       Спокойно, я подчеркиваю, Эрих, спокойно выполняйте то, что от вас требуется и отбросьте все эти смешные фантазии о том, что евреи завоюют какую-то страну к 1949 году. Мы сделаем все, чтобы в ближайшие пять лет их осталось на Земле не более трех процентов от того, что проживает сейчас. Сами подумайте, где им будет взять силы завоевать хоть кого-то? Все места, мой друг, из которых их изгоняли, уже надежно обжиты: и Египет, и Палестина, и…, страна запретов Йемен. А что касается вашего непонимания последних циркуляров, то лично я, как другу, Ремер, могу лишь настоятельно посоветовать не стараться что-то понимать. Командуют делать так – делайте! Да, не спорю, это грязная, но, поверьте, в немалой степени это еще и необходимая работа…

       В этот момент взвизгнули разбухшие от дождя входные двери и в темном тамбуре на короткое время появился свет:

       – О, господин майор, простите, – входя и стряхивая с солдатской накидки на сухой и пыльный пол целый водопад, извинялся Юзеф, – по дорогам текут настоящие реки. Мы опоздали…

       – Ничего страшного, – все еще обдумывая услышанное, ответил Ремер, – мы с гауптманом провели время …за интересной беседой, господин Калужинский. А я смотрю, вы не один?

       Винклер только сейчас разглядел, что позади массивной фигуры поляка прячется кто-то еще. Накрывшись с головой куском мокрого брезента, незнакомец не торопился открыть свое лицо.

       «А ведь Ремер хитрец, – наблюдая за вошедшими, подумал Винклер, – ведь сам вызывал старшего от еврейской общины, а тут так искренне удивляется, «кого это привел помощник»?

       И Юзефа он называет «господин» и по фамилии тоже не просто так. Наверняка, чтобы добавить веса авторитету поляка. Евреи, а через них и селяне очень скоро будут знать, что майор относится с уважением к переводчику. Да и фамилия старинного дворянского рода Калужинских возможно еще не забыта на этих землях. Видя, как Ремер доверяет поляку, Юзефа будут побаиваться и слушать, а майору вскоре можно будет отдавать распоряжения, лежа на кровати. Умно…».

       – Это Леонид Круцко, господин майор. – Возвышаясь позади приглашенного, и легонько подталкивая того к центру зала, отрекомендовал гостя помощник. – Должен признаться, у меня возникли …, – поляк замялся, – некие проблемы с тем, чтобы их община, наконец, определила кого-то из старших для разговора с вами.

       – Что так? – Удивился Ремер. – Обычно в любой, даже самой малой группе «избранного народа» всегда есть и духовный, и светский руководитель. Выходит, Юзеф, одно из двух: либо они не уважают моего помощника, …либо, что скорее всего, они выстроились в очередь?

       – Нет, – заметно багровея и бросая колючий взгляд на окаменевшую перед его носом макушку гостя, криво улыбнулся Калужинский. – Дело обстояло иначе. Я, еще вчера вечером, по совету помогающих нам односельчан, пошел к указанному ими дому, где проживает самая большая и уважаемая семья евреев.

       Считаю нужным сказать, господин майор, приняли меня там весьма своеобразно. Как в сказке Вильгельма Гауфа «Еврей Абнер, который ничего не видал». Передо мной ломали комедию и как только могли тянули время, да, Круц?

       Еврей, слыша свою настоящую фамилию, дернулся.

       – И, тем не менее, – продолжал Калужинский, – пока кто-то из родичей Круца бегал куда-то, а я, между прочим, видел это в окно, пока кто-то из шептался в соседней комнате, я нашел в себе силы добиться того, чтобы откровенно валяющие дурака евреи сегодня утром выделили на прием к вам кого-нибудь из общины.

       Лейба, – Юзеф нагнулся к мелко дрожащему брезенту, покрывающему голову приглашенного, – вам передали мою вчерашнюю просьбу? К сожалению, я не помню, были вы там или нет. Так вот, я – помощник майора Ремера, настаивал вчера на том, чтобы тот, кто придет к нему на прием, взял с собой список всех евреев, проживающих в селе от мала до велика. Вы принесли этот список?

       Лейба медленно обернулся и поднял взгляд на Калужинского. Поляк повторно начал багроветь.

       – Нет? – Выпучил глаза Калужинский. – То есть, вы думали, что будете изображать передо мной тех, кого не тысячу лет назад, а только что выгнали из Египта, и я поверю? Что я передам вам распоряжение майора Ремера, а на это можно просто плюнуть? Лейба, а вы не думаете, что тем самым сейчас вы показываете свое отношение к новой власти…?

       Винклер не без удовольствия смотрел на разгорающийся перед ними скандал. Он, в отличие от Ремера, очень хорошо знал русский язык. «Смешно, – думал он, – неужели евреи и в самом деле думали, что, как обычно, прикидываясь простаками, можно легко отделаться от этого распоряжения? Похоже, они и близко не представляют с кем имеют дело…»

       – Винклер, – тихо обратился к гауптману хозяин «приемной», – вы можете хотя бы в трех словах объяснить мне, что там за крики в нашем …зрительном зале?

       – О, – глядя в сторону тамбура, хитро улыбнулся Фридрих, – дело непростое, майор. Евреи выказали вам…, нет, всем нам неуважение.

       – Да что вы? – Неподдельно удивился Ремер. – Вы не шутите?

       – К сожалению – нет. Если вкратце, то все обстоит так: ваш помощник вчера сходил к их старейшинам. В доме, куда его отправили, перед ним откровенно валяли дурака, но, несмотря на это, он все же передал им ваше распоряжение – прислать сегодня кого-нибудь из старейшин сюда на прием, причем, – заметил гауптман, – не просто прислать, а еще принести список всех евреев села.

       – Все верно, – кивнул, глядя на Юзефа, продолжающего в это время выговаривать какие-то неприятные вещи в адрес приглашенного, майор, – я именно это и просил его им передать. Но, судя по тому, что Калужинский орет на этого жертвенного агнца, списка нет?

       Глаза Ремера сузились, голова наклонилась вперед. Он выглядел в крайней степени угрожающе.

       – Винклер, – тихо выдавил майор через зубы, – а вот теперь скажите мне, …как после всего этого их можно сортировать?

       Гауптман вытряс из лежащей на столе пачки сигарету, прикурил и, щурясь от попавшего в глаза дыма, спокойно ответил:

       – Эрих, я думаю, что, если в довесок к расстреливаемому шроту вдруг где-то в лесу останется еще и кто-то из тех, что считает себя способным хитрить или обманывать новую власть Украины, никто не станет вас строго судить. В конце концов, это вам решать, кого и куда распределять.

       Однако, мы теряем время. Плохо, что вы не знаете русского, мой друг, а именно сейчас это играет на руку хитрецам-евреям, а проучить их нужно немедленно. Поверьте, для любого Иуды не составит труда перевернуть любую ситуацию в свою пользу, а ставить их на место посредством переводчика, все одно что утолить мучительную жажду через соломинку.

       Думаю, что за ночь они все обмозговали и, на основании сделанных выводов, четко выстроили свою линию защиты, но. Не утруждайте себя, мой друг, рассуждениями что да как. Они просчитались.

       Первое, – Винклер хитро подмигнул майору, – евреи не знали, что здесь есть офицер, что владеет русским свободно, а второе, никто из них и подумать нем мог о том, насколько жесткий парень ваш переводчик. То, что вы рассказали позавчера об истории его семьи, сейчас в полной мере выливается на голову этого несчастного еврея. Все верно, нужно дать Юзефу возможность сейчас отыграться: и за их доносы на отца, и за кляузы в воеводство на якобы немку мать, что работает на германскую разведку.

       Смотрите, подходит нужный момент. Прошу вас, дайте мне выйти не сцену, Эрих. Я младше по званию, у вас появится люфт. Потом этот бедняга сможет сказать своим: «представляете? Эти меня чуть заживо не разорвали! Что же будет, если сам майор разозлится?»

       Ремер задумался:

       – Что ж, – наконец, согласился он, – наверное, это правильно. Приступайте.

       Гауптман затушил сигарету и медленно поднимаясь, выпрямился во весь свой гигантский рост.

       – Юзеф! – Звенящим баритоном прогремел он в отдающих эхом стенах. – Давайте сюда этого негодяя!

       Поляк сразу опешил, но быстро пришел в себя. Развернул и, подталкивая ступающего на ватных ногах еврея в спину, направил того к «сцене».

       – Достаточно испытывать наше терпение! – Делая шаг вперед прогремел Винклер. – Идите сюда и снимите капюшон, когда подходите к офицеру германской армии…

       Еврей отбросил назад брезент и у гауптмана едва не случился сердечный приступ! Бог мой! Перед ним стоял Пауль Йозеф Геббельс – министр пропаганды и президент имперской палаты культуры Германии.

       Было слышно, как где-то за спиной Винклера начал медленно подниматься Ремер. Гауптман оценивал ситуацию и старался выглядеть невозмутимым, но, черт возьми! Как можно было описать то, что творилось сейчас у него в голове! Мысли носились в ней и гудели, как растревоженный пчелиный рой: «Это проверка? Да нет же. Откуда он здесь? Какие версии? Стоп! Все просто, фюрер сейчас в Умани. Что, если предположить, будто его министры проверяют на местах расквартировавшиеся здесь войска? Вздор! – отмахивался от этой версии Винклер. – К чему им такие небезопасные спектакли? Ничто не заставит «голос фюрера» рядится в бедного еврея.

       Что-то здесь не так. Министр Геббельс не еврей, в противном случае, фюрер не держал бы его рядом с собой, но! Этот …человек, что стоит рядом с Юзефом, он ведь на все сто еврей? Еще какой, породистый! Лицо не переделаешь, на нем все написано…».

       Винклер, стараясь делать это спокойно, обернулся и посмотрел на фото Министра пропаганды, висящее позади него на стене. «Черт возьми! – с трудом сдерживая себя, чтобы не сказать это вслух, подумал он. – Одно лицо, волос в волос! …Думай, ду-умай, Фридрих. …Постой, если в зале сам Йозеф Геббельс, отчего же тогда он молчит?»

       Гауптман снова посмотрел на стоящего внизу человека и невидимая рука, сдавившая его сердце стала разжимать свои холодные пальцы. «О нет. – Говорил он себе. – Министр не мог выглядеть в присутствии офицеров Абвера подавленным и испуганным. Этот затравленный, отсутствующий взгляд, мелкое нервное сокращение мимических мышц, дрожащий подбородок… Стоящий внизу человек, хоть и скрывал это, но бесспорно находился во власти действия страха.

       – Что скажете? – не найдя ничего лучше, обратился к гостю Винклер нейтральной фразой.

       Тот, кого Калужинский называл Лейба, поднял взгляд от пола и вскользнув им по стоящему на возвышении офицеру, моментально оценил обстановку и превратился в того, кого всегда хочется жалеть. «Такая видимая покорность – один из главных козырей евреев, – заметил про себя гауптман. – Мне известен это ход. Хо-го! – не подавая виду, тихо возликовал он, – какая фантастическая глупость! Это никак не может быть Минидо стр. Он ни в коем случае не стал бы затягивать этот хорошо известный немцам еще с Польской компании еврейский спектакль: «я сиротка – не обижайте меня». Ну нет, Лейба, …как тебя там? – снова набрался решимости Винклер. – Тебе случайно дали возможность говорить, но ты ей, слава богу, не воспользовался. Теперь держись…»

       – Это верх неуважения, Юзеф! – Вдруг надавил на и без того звенящую медь в своем голосе гауптман. – Неуважения к майору, ко мне, к вам, ко всем нам, к Германии, наконец!

       Списка евреев нет. Нас тихо …проигнорировали. Хуже того, их посланник даже не желает говорить с нами. Посмотрите, Юзеф, а ведь он изучает нас, прислушивается, анализирует, стараясь внешне выглядеть перепуганным. Слышите меня, господин Калужинский, я сказал «старается выглядеть». А ведь он нас совсем не боится, просто изучает. Ну, что же, – вознегодовал офицер, – похоже на то, что вы, черноглазый чертенок, и ваши собратья не относитесь к нам всерьез? Сформулируем это так: «мы при коммунистах не особо высовывались и при вас, германцах, как-то пересидим», верно?

       – Пан офицер неправильно меня понял…, – наконец, произнес хоть что-то еврей, но сделал это настолько тихо, что даже стоящий позади Юзеф повернул к нему голову и стал прислушиваться. – Я могу объяснить, отчего у меня с собой нет списка…

       – Хватит! – вскинул руку гауптман. – Только не пытайтесь нами манипулировать, – не ослаблял своего тона, продолжил он. – Говорите с нами громко! Слышите? Так, чтобы я больше ни разу не вознамерился переспрашивать вас. Мы все это проходили, Лейба. Человек говорит тихо, слушатели вынуждены молчать и вслушиваться, идя тем самым на поводу говорящего.

       Достаточно разговоров, теперь только дело. Вот вам наш ультиматум! Нам нужен список евреев села… А, тащите его сюда, Юзеф! К нам, за стол…

       Поляк, как клешнями сдавил худые плечи Лейбы и по сути внес его на возвышение. Не успев даже опомниться, тот вдруг понял, что уже сидит на скамье, а на столе перед ним лежит лист бумаги и остро отточенный карандаш.

       – Будем учиться правильно понимать распоряжения новой власти, – криво ухмыляясь, сел напротив него высокий офицер, – только без дураков, Лейба, слышишь?

       Если вдруг окажется, что ты не умеешь писать по-русски, или я не смогу прочесть имя или фамилию хоть кого-то из твоего списка, пеняй на себя! Да, – не дав еврею даже открыть рот, наседал немец, – а теперь слушай главное. Заруби себе на носу: без списка, наш дорогой гость, ты выйдешь отсюда, как говорят русские «только вперед ногами»! Веришь мне? И еще, …после получения этой ценной бумаги, ты пойдешь с нашими солдатами в село, по указанным тобой домам. Все увидишь сам. Если кого-то малого или взрослого не будет в твоем списке, а он будет существовать физически, его там же, на месте пристрелят. Так что ты не торопись, Лейба. Пиши: где стоит дом, кто живет, степень родства и примерный возраст. Сколько всех евреев в селе?

       – Я…, – бегал глазами по фигурам присутствующих Круц, – могу ошибиться…

       – Не можешь! – Снова вскричал офицер, отвешивая еврею слева такую увесистую оплеуху, что Лейба едва не упал. – Ты не можешь ошибиться, идиот! Твоя ошибка, это чья-то смерть, пойми это, наконец. …Приступай, немедленно. Как там его фамилия, Юзеф, Круцко?

       – Он Круц, – тихо поправил Винклера поляк, – Круцко их зовут на здешний манер.

       – Пусть будет Круц, – глядя исподлобья на взявшего карандаш и начавшего писать еврея, заключил гауптман и тут же зло рассмеялся: – Вот же змеиное племя! – обращаясь к Калужинскому, кивнул он на бумагу, – правы те, кто говорит, что все они Иуды.

       Почему ты, сучий выблюдок, первой написал чью-то чужую фамилию? Я тебя спрашиваю! Первой там должна стоять твоя фамилия, Круц!

        (Нем.) Точка на местности.

От немецкого Iemmen – запреты.

       часть 2 глава 2

ГЛАВА 2

       То, что слова офицеров германской армии не расходятся с делом, Лейба Круц убедился уже назавтра утром. 27 августа майор с переводчиком и солдаты явились к нему в дом с рассветом. Ничего не говоря, они выгнали во двор всю его семью, и тут же всех пересчитали по головам и сверили со списком. Но это было только начало, настоящий кошмар начался позже.

       Перепуганные тем, что накануне им рассказал Круц, многие из общины не выдержали и незаметно покинули село, чтобы переждать эту странную «сортировку». Недосчитавшись в следующем же доме сразу двоих, подходящих для отправки к трудоустройству в Германию, рассердившийся майор передал через переводчика: «Вас предупреждали, теперь уповайте сами на себя». По приказу Ремера солдаты тут же забрали недостающее количество людей, изъяв его из большой семьи несчастного Лейбы.

       Дальше – хуже. В шести последующих домах из списка не хватало уже целых восемь человек! Это привело к тому, что ближе к полудню дом Круца попросту опустел. Отца, мать и тётю Рахель тоже забрали. Их сразу же увезли с другими пожилыми куда-то в сторону Умани на земляные работы. Все остальные домашние, включая детей, оказались среди тех, кого под угрозой оружия загрузили в прибывшие в Легедзино, крытые тентом машины. Трое из тех, кого не досчитались гитлеровцы, видя все это из леса, не удержались и бросились к оцеплению. Немцы не пустили их к машинам, но и домой Менделям идти тоже не разрешили. Аарон, Аува и Роза вынуждены были сидеть под стволами автоматов возле Правления.

       Вскоре под вой плачущих в кузовах женщин и детей все грузовики плотно зачехлили и, в сопровождении нескольких мотоциклов с пулеметами, отправили куда-то в неизвестном направлении. Глядя на это легедзинцы заметно приутихли. Большинство из них с самого утра толпились у колхозной конторы, едва только прошел слух о немецком произволе по отношению к евреям. Люди, до этого часу не стеснявшиеся обсуждать в голос действия фашистов, вдруг дружно смолки.

       Как только военные машины скрылись из виду, солдаты по команде майора прекратили держать цепь и окружили несчастных Менделей. Сутулого, худого Аарона, пышнотелую Розу и старуху Ауву подхватили под руки и поволокли куда-то за Правление.

       Чуя неладное, легедзинцы, переглядываясь, отправились следом за ними. Солдаты не препятствовали этому, но предупредительно держали селян на расстоянии. Двое немцев вдруг отделились от своих товарищей и направились к странной, многоколесной машине. Вскоре, собравшиеся в саду за Правлением легедзинцы видели, как те же солдаты вернулись, держа в руках добротные, клепанные лопаты.

       Аарон, Аува и Роза находились в плотном кольце немцев, и селяне какое-то время не видели того, что там происходит. Но вот солдаты начали понемногу расступаться и получающее удовлетворение любопытство жителей тут же густо смешалось с ужасом. Евреи копали яму, причем ни у кого из легедзинцев не возникало никакого сомнения относительно того, для чего она нужна. По мере того, как мужчина и две женщины все глубже погружались в глубину, вначале гул, затем ропот и, наконец, тихий шепот, какое-то время словно ветер летающий среди растерянных селян, постепенно сошел на нет. Казалось, что умолкли даже птицы.

       В момент, когда евреев уже не стало видно за брустверами свежевырытой земли, из молчаливо окружающего это место кольца солдат к легедзинцам вышел высокий офицер. Это был один из тех, что приехали сюда недавно. Крепко сбитый, с хитрым прищуром. Он окинул собравшихся недобрым взглядом, бросил на землю и затоптал окурок, после чего, поправив высокую фуражку, обратился к селянам на чистом русском языке:

       – Все вы должны понимать, что здесь происходит! Эти люди, что копают землю, сегодня предали своих родичей, отправившихся строить новую, процветающую Германию, частью которой стали теперь и вы.

       Запомните, майор Ремер, его помощник, его солдаты, я, …все мы будем относиться с большим уважением к вам, к простым, трудящимся людям. Нам все равно, где они живут, здесь, или вблизи Гамбурга. Но! Точно также я должен заметить, что мы будем безжалостно истреблять всех предателей и их пособников.

       Мы вчера честно и открыто заявили представителю евреев вашего села о том, что будем набирать добровольцев для переселения в Германию. Вы спросите: «почему именно их, евреев?» Поверьте, если кто-то из вас пожелает уехать туда работать, мы не будем чинить никаких препятствий. Все имеют право быть счастливыми. А что касается представителя еврейской общины, отобранных для переселения, то тот человек, что предоставил нам их списки, за день до того заявил, что большинство евреев, едва только они услышали о возможности поехать в пустующие села Германии и недурно заработать, сразу же высказались за переселение.

       «Неправда это, – выкрикнул кто-то из толпы, – чего ж они тогда так кричали, когда их грузили?»

       Офицер тут же поднял руку, останавливая подавшихся вперед солдат, готовых моментально отыскать и схватить крикливого.

       – Дело в том, – на удивление спокойно ответил офицер, – что все они настаивали, чтобы мы обеспечили им перевозку их домашнего добра. Сами понимаете, что Германия не станет этого делать. Пришлось нам взять на себя смелость и таким способом поднять их с насиженных мест.

       Перестаньте шуметь и слушайте меня внимательно! На наших землях никто не запрещает крестьянину иметь хоть сто коров, если он в состоянии столько содержать. Уже через год, два, а самые ленивые из этих евреев через три-четыре отстроят себе дома и вырастят такие хозяйства, что вам и не снились. Никто из них уже через месяц не вспомнит того, что произошло сегодня, поверьте. Да и что вам до них? Все евреи здесь, в Украине приезжие, не коренные. Этот народ, как и цыгане, бродят по всей земле, и не могут найти себе приюта. Мы только помогаем им…

       «А нам?» – снова не удержался крикливый.

       – Вы здесь хозяева, – широким, властным жестом махнул рукой офицер. – И не забывайте, для вас теперь Германия вокруг. Очень скоро всем крестьянам будет дана возможность брать в аренду землю, выкупать ее, трудиться на своей, частной ниве, обрабатывать ее и продавать свое, личное зерно. Ждать осталось совсем недолго. Скоро мы окончательно добьем коммунистов и возьмемся поднимать с ног украинского, белорусского и русского хозяина. Они, настоящие хозяева, и их семьи получат достойные блага за свой честный труд, а вот с предателями…, – офицер вполоборота кивнул в сторону ямы, – разговор будет коротким.

       Представителю еврейской общины накануне было сказано, что сегодня мы будем сверять предоставленные нам ими списки. Эти трое копающих только часть из тех, кто по какой-то причине спрятался. Возможно, …я не могу утверждать наверняка, но предположу, что эти евреи могли иметь желание остаться и прихватить что-то из земли и у вас, в довесок к тому, что их семьи приобретут там, в Германии. В любом случае, все они, в том числе и тот, кого нам рекомендовали, как главу общины, знали, что грозит ослушавшимся. Я считаю, что люди, которые ни во что не ставят наше решение, слово главы общины, свой народ наконец, просто обязаны понести за это наказание.

       Это хорошо, что есть в вашем селе и другие, сотрудничающие с нами. Nach au?en Juden! – скомандовал солдатам офицер, и часть из них, сгруппировавшись возле ямы, схватила за руки и вытащила наверх несчастных Менделей. Гитлеровцы оставили их у брустверов.

       Общавшийся с селянами офицер и подошедший к нему майор о чем-то тихо беседовали, пока оставшаяся часть солдат снова становилась в оцепление перед крестьянами. Та небольшая группа, что вытаскивала евреев из ямы, выстроилась в шеренгу в двадцати шагах от них. Немного повозившись с оружием, солдаты замерли на месте и приготовились стрелять.

       Увидев это, Аарон, Аува и Роза молча прижались друг к другу. По рассыпавшейся в саду Правления толпе местных жителей пролетел недовольный гул.

       – Тихо! – Крикнул, поняв руку Юзеф, помощник майора. – Сейчас господин Ремер будет говорить с вами! Если будет так же шумно, вы ничего не услышите…!

       – Нет, нет! – Не дал ему закончить тот офицер, что рассказывал селянам о переселении евреев в Германию. – Говорить буду только я! Так вот, – он поднял руку, – если вы не хотите меня слушать, я сейчас же дам команду и солдаты расстреляют этих предателей безо всяких объяснений. …Замолчите и не возмущайтесь! Самые горячие из вас тоже запросто могут оказаться в яме! Kurze Salve in den Himmel! – Выкрикнул офицер и двое из солдат оцепления, разом погашая нарастающий шум толпы, выстрелили в воздух. – Слушайте же! – Снова привлекая к себе внимание и поднимая руку, продолжил офицер. – Повторяю, нам было бы проще расстрелять их, но! Чтобы показать вам истинное лицо евреев, соседствующих с вами, мы немного продлим это мероприятие.