Текст книги "Паханы"

Автор книги: Алексей Тарабрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

ПО КЛИЧКЕ «ГОРБАТЫЙ»

– Этот человек был уникален во всех отношениях, – начал Петрович рассказ о раскоронованном воре в законе Горбатом, в миру – знаменитом питерском коллекционере Юрии Алексееве.

Одно время, в начале 90-х, Алексееву уделялось достаточно большое внимание в центральной прессе, и особенно в санкт-петербургской. Он сам с готовностью давал журналистам интервью. Говорят, стремился очистить совесть перед смертью. Тогда он содержался в тюремной больнице с тяжелейшей формой рака. Никто не знал, сколько он протянет: неделю, месяц, год…

В газетах писали, что Алексеев-Горбатый умирал долго и тяжело. Внутренний огонь безостановочно пожирал клетки, поражая орган за органом. Собственно, врачи давно поставили ему смертельный диагноз. Тогда же он собирался пройти курс лечения еще только начинавшейся болезни в одной из престижных клиник Германии. Только все откладывал эту поездку: стоимость лечения была просто астрономической. Правда, он мог позволить себе и большие расходы, но всю свою жизнь он занимался добыванием денег, а не их тратой.

Но болезнь заставила все же раскошелиться на супердорогое импортное лекарство. По оценке врачей, последние три года он держался только за счет этого препарата.

– Почему Горбатый так цеплялся за жизнь и рвался на свободу?

Петрович пожал плечами.

– Да просто не успел распорядиться своим огромным состоянием.

Действительно, оно большей частью находилось за границей России. Когда Алексеев умер, то наследники (у него осталось два сына) и самозванцы (этих было несколько десятков) все ноги посбивали в поисках несметных сокровищ. Но тщетно.

Богатства либо навсегда исчезли в потайных схронах, либо растворились на многочисленных европейских аукционах или в антикварных магазинах Германии, Англии, Польши. Именно в эти страны у Горбатого были отлажены наиболее надежные каналы сбыта того товара, который он добывал в обеих столицах России, в Прибалтике. Да фактически со всего бывшего Союза ему везли краденый антиквариат для продажи, для оценки, для хранения.

– Одни знали этого человека как непревзойденного эксперта по антиквариату. – Петрович произносил каждое слово, как монеты чеканил. – Для других он был арбитром при решении самых сложных споров и конфликтов. Третьи лелеяли его как благодетеля, протянувшего в трудный час им руку помощи. И лишь отдельные опера уголовного розыска и комитетчики знали его как матерого рецидивиста, вора в законе.

– Конечно, в число этих «отдельных оперов» входил и ты? – съехидничал я.

– Я не только его знал, но и охранял…

Знакомство Петровича и Горбатого состоялось на Колыме.

Здесь во внутренних войсках девятнадцатилетнему пареньку с Поволжья предстояло выполнять свой воинский долг и три долгих года тянуть лямку срочной службы.

Второму, уроженцу Ленинграда, выпало, несмотря на молодость, отбывать на Колыме уже второй срок за разбой с применением боевого оружия. Суд отмерил ему наказание по самой верхней планке. Было суровое послевоенное время со всеми вытекающими последствиями. Потому он прибыл сюда арестантским этапом.

В ту пору на Колыме признанным авторитетом среди блатных был вор в законе, некий Иван Львов. Его долго не держали на одном месте, боялись, что поставит зону на воровской ход. Блатные слушались его беспрекословно.

Заключенный Алексеев отличился тем, что организовал для зоны грев (доставку на режимную территорию спиртного, других запрещенных продуктов и предметов). Проделал этот трюк через вольнонаемного из обслуживающего персонала. Начинающий рецидивист помог вольнонаемному хапуге вынести за пределы колючки около десяти килограммов золотых самородков и песка. Тот в благодарность доставил с воли ящик спиртного и коробку чая.

– Обстряпана эта сделка была тихо, – рассказывал Петрович, попыхивая своей любимой «Примой». – Шум начался после внепланового набега кума: ему настучали, что в третьем бараке урки гуляют. Тогда все ШИЗО (штрафной изолятор) и ПКТ (помещение камерного типа или одиночка) под завязку заполнили. Кто под кайфом – туда…

Кто организовал грев, установить не удалось. Конечно, определенная информация была, но доказать ничего не доказали, вещдоков не нашли: спирт и чай выпили, а золото исчезло, как и не было его вовсе.

Всех активных, хотя официально не установленных, организаторов ЧП перевели в другие колонии. Вольнонаемный же отправился в колонию на реке Талой копать лечебную грязь, но не в качестве свободного рабочего, а на перевоспитание трудом. Алексееву тоже выписали путевку дальше на Север. Всего же таких переселенцев набралось около двух десятков. Под усиленной охраной их загрузили в американский военный грузовик повышенной проходимости. Эта техника появилась на Колыме после ленд-лизовских поставок.

Петровича, в то время еще зеленого вертухая (охранник на зоне, в тюрьме), назначили в конвой этапа. Он вместе с напарником последним взгромоздился в кузов машины. Устроился у правого борта. Напарник уже сидел у левого, широко расставив ноги в кирзачах. На коленях, стволом внутрь лежал автомат ППШ. Копируя его позу, Петрович уселся так же. Таким образом они перекрыли выход из кузова, который с остальных трех сторон был наглухо закрыт плотным, темным брезентом на каркасе.

Оценивая обстановку, Петрович осмотрелся. На скамьях вдоль бортов сидели хмурые зеки, скованные наручниками попарно. Рядом плечо в плечо – тот самый щуплый паренек, рецидивист. Петрович удивился. Он уже кое-что знал о порядках и нравах братвы: место ближе к выходу котировалось как престижное. Ведь чем дальше в глубину кузова, тем меньше обзор. А томящемуся в неволе всегда хочется побольше солнца, света и простора. Петрович поправил свой ППШ, мол, знай наших: чуть что – пуля.

– Колымский тракт… – сделав паузу, мой рассказчик откинулся на спинку кресла, закрыл глаза, словно заново пытался пережить события тех дней. – Это тебе не Подмосковье, где только закончится один населенный пункт, как начинается другой. Это не лента шоссе…

Конвойная дорога августа 53-го. С самого начала она начинает петлять по сопкам. Иногда вместо второго кювета – обрыв. Когда впереди ровный участок, «студебекер» идет на предельной скорости. Водитель ведет машину, прижимаясь плотнее к скалистой стене. О таких участках и подобном стиле вождения говорят: «идем по прижиму». И правда, «прижим» такой, что порой дух захватывает. О том, что дорожные аварии здесь реальность, говорят скромные обелиски, часто встречающиеся у обочин. Но чаще «студебекер» ползет черепахой, подпрыгивая на рытвинах так, что пассажиры упираются головами в брезент и потолочные переборки каркаса. Какой к черту тракт!

К концу дня прошли Яблоневый перевал, что примерно в двухстах километрах от Магадана. Яблоневый перевал – это водораздел. Все реки и речушки, которые попадались до него, несут свои воды в Тихий океан, после него – в Северный Ледовитый. И его далекое холодное дыхание сразу донеслось несколькими зарядами снежной крупы, обильно выпавшей из низких темных туч.

Первая остановка, где предстояло сдать несколько зеков, – колония на Талой. До нее почти триста верст. Чтобы как-то убить время, Петрович разговаривал со своим соседом. По инструкции, конвойному делать это не положено, но некоторые инструкции словно специально пишутся для того, чтобы их нарушали. А у Петровича, видимо, просыпались качества, необходимые для его будущей кумовской работы, например умение разговорить собеседника, вызвать на откровенность.

Впрочем, сидевший рядом Алексеев не запирался. В молодом конвойном он видел своего сверстника и говорил охотно. Так, он рассказал, что родом из Ленинграда, отец выходец из семьи потомственных инженеров и работал главным механиком оборонного завода, мать – из дворянской фамилии, свободно разговаривала на французском, английском и немецком языках. Семья была обеспечена. Мать не работала и занималась сыном. Уже в начальных классах у маленького Юры были домашние учителя. К третьему классу он сносно изъяснялся на английском и немецком, рисовал акварелью и чертил тушью.

Однако безоблачное детство продолжалось недолго. Грянул 37-й год. По подозрению в саботаже и вредительстве отца арестовали, и он исчез навсегда. Мать промаялась некоторое время, пока оставались кое-какие сбережения, а потом вышла замуж за сына священнослужителя. Только отыграли скромную свадьбу – война.

Эвакуироваться из города семье Алексеевых не удалось, и вскоре началось страшное блокадное бремя. Это было тяжелое испытание. Мать простудилась и вскоре умерла. Юру определили в детский дом. Здесь, благодаря эрудиции и природной находчивости, он скоро стал неформальным лидером.

Однажды, стараясь для ребят, пухнущих с голоду, Алексеев организовал первую в своей жизни кражу: в школьной раздевалке отстегнул от богатого зимнего пальто шикарный меховой воротник. На вырученные деньги почти неделю всем классом пили молоко. Однако воришек быстро вычислили. Но пострадал из них только один – сын врага народа.

Так Алексеев попал в детскую колонию в Стрельне. Здесь он прошел ликбез воровской подготовки. И когда к концу 40-х оказался на свободе, иного пути перед собой уже не видел. Очень хотелось красивой жизни. Получить ее можно было двумя способами. Первый – через учебу, знакомства и связи. Это не для вора и сына врага. Второй – преступный, зато все и сразу.

К концу второго дня миновали Гербинский перевал, тракт ощутимо пошел под уклон. Начался долгий спуск в излучину главной в этих краях реки Колымы.

Дальнейший маршрут пролегал на Сусуман, где находилась зона. Своим появлением этот населенный пункт обязан золоту. В начале 30-х годов здесь побывал геодезист Салищев из экспедиции Обручева. В своих отчетах он указал на хорошие шлиховые пробы в долине речки Сусуман и в устье ручья Еврашкалах. Тогда и начались приисковые, а потом и производственные работы. С каждым годом они расширялись. Рабочих рук не хватало. В тяжелых климатических условиях не все зеки доживали до своего освобождения.

Рассказ о прелестях северо-восточного ГУЛага был интересным, но мне не терпелось подойти к более интересным страничкам жизни Горбатого, и я воспользовался испытанным приемом.

– Значит, Алексеев свой горб на зоне заработал? – попытался я подтолкнуть воспоминания кума.

О том, что Алексеев никогда не имел горба, конечно, мне было известно. Погоняло «Горбатый» он получил в молодости, когда еще лазил по квартирам антикваров и ювелиров. А смываясь от милиции, искусно маскировался под юродивого. Кто к такому полезет?

– Нет, на воле. Собственно, горбатым он никогда и не был. Просто, сыграл такую роль.

Петрович затянулся «Примой». Так мы перешли на самый интересный период жизни Горбатого, – когда, освободившись, он снова появился в городе на Неве.

– Алексеев всегда был обаятельнейшим, располагающим к общению человеком, – продолжил кум. – С ним можно было приятно провести время за чашкой чая, разговаривая о жизни и искусстве. Его принимал даже директор Эрмитажа академик Пиотровский. Кстати, и у него искусствоведческие знания частного коллекционера не вызывали никаких сомнений, тем более что и петербургские коллекционеры прекрасно знали Алексеева только с этой стороны. Он заслуженно считался авторитетным экспертом антиквариата. Во всяком случае, подлинность произведений, авторство, а главное, стоимость он определял точно и без особого труда.

Им и в голову не могло прийти, что в других кругах Алексеева прозвали Горбатым, что полжизни он провел в заключении, где заработал звание вора в законе. Правда, его раскороновали за барыжничество, то есть за торговлю антиквариатом. Но сей факт не слишком удручал Горбатого: беспрекословный авторитет остался при нем, а деньги на антиквариате он делал такие, что и не снились крутым его коллегам.

Когда у какого-нибудь вора подходил к концу срок заключения, братва вручала ему маляву, рекомендательное письмо к Алексееву. Тот давал подъемные, устраивал человека на квартиру. А потом и «на работу». Планы у Горбатого были большие, список наводок – длинный, так что безработица не грозила вновь прибывшим.

Сколько Алексеев организовал преступлений – не знает никто и, видимо, не узнает никогда. Оперативники, занимавшиеся им, считают, что не одну сотню. Он стоял фактически за всеми кражами и налетами на частных коллекционеров Москвы и Санкт-Петербурга, и не только. Со всех концов страны воры везли к нему картины, иконы и прочие раритеты. Правда, братва начала замечать некоторые странности: те, кто доставлял к Горбатому слам (воровская добыча. – Авт.) на оценку, попадали в руки милиции и долго смотрели на белый свет через решетку. Вещи же оставались у оценщика. И еще: бригады, работавшие под Горбатым, после некоторых удачных дел «заваливались» и тоже отправлялись в тюрьму. Что интересно, провалы следовали за разговором о дележе награбленного.

Дележ всегда был самой болезненной стадией деятельности раскоронованного вора: он беззастенчиво надувал подельников, оценивая наворованное в десятки раз ниже реальность стоимости.

В ряду самых изощренных преступников Горбатому, безусловно, надо отвести одно из первых мест. Он, хотя и ходил по лезвию бритвы, оказывался победителем в любой ситуации, просчитывая комбинации и продумывая сложнейшие ходы, чтобы сорвать очередной куш.

Интересна история с кабинетом известного дореволюционного промышленника Нобеля. Весь кабинет был изготовлен из красного дерева и являл собой произведение искусства, включая резной потолок и инкрустированный пол. На этот кабинет имели виды сразу несколько крутых преступных группировок. Из-за него убили генерального директора крупной фирмы; его пытались с оружием в руках отбить чеченские боевики. А в результате кабинетом завладел Горбатый, причем совершенно бескровно. А потом переправил за границу. Как ему это удалось, учитывая объем «посылки», – загадка века.

Вопрос вопросов не только для следствия, но и для наследников: куда исчезли ценности Горбатого? Забегая вперед, скажем, что нашли только незначительную часть из того, чем он владел.

Некоторые предметы всплывали на одном из самых престижных международных аукционов Сотби. Как они оказывались там? Видимо, у их нового хозяина были для этого надежные каналы, в том числе и дипломатические. Предположительно на него работал кто-то из немецких дипломатов, представитель посольства Польши в России, очень важные персоны из Прибалтики, откуда шел морской канал сбыта награбленного. Где наследство Горбатого, которое насчитывает многие и многие миллионы долларов? Никто не знает. Возможно, деньги лежат на каком-нибудь счете в швейцарском банке и каждый год на них накручиваются проценты? Тогда эти богатства все еще ждут своего хозяина? Кто знает, не исключено, что придет время и за ними приедут.

Горбатый… – продолжал Петрович. – Это был умнейший и хитрейший вор. Он прекрасно разбирался в тонкостях оперативной работы и был очень осторожен. Я до сих пор удивляюсь: как, почему на него вышли?

Чего, например, стоила только одна часовая операция! Все прошло блестяще, как и всегда. Такие масштабные мероприятия Горбатый готовил с особой тщательностью, просчитывая каждую мелочь. Потому сумел, что называется, обойти не кого-то там, – первую леди страны.

А произошло следующее. Один из старинных друзей Горбатого решил сделать доброе дело, наверное, хотел хотя бы частично искупить грехи молодости.

Так вот, известный Северной Пальмире коллекционер, назовем его Самуильчиком, задумал передать в фонд детей-сирот уникальную коллекцию часов, стоимость которой превышала миллион долларов.

Узнал об этом и Горбатый. Часовая операция вынашивалась и готовилась им долго, зато провернул ее мгновенно.

В ночь, пока Самуильчик спал на даче, в городе на пятикомнатную квартиру, где хранилась коллекция, совершили тихий и скромный налет какие-то люди. Они вычистили все, прихватив, кроме часов, и другие интересные и ценные вещицы.

– Но еще два слова об этой часовой коллекции, – уточнил Петрович. – Всего она состояла из двухсот, по одним данным, или трехсот часов – по другим. Это были шедевры мирового искусства: от огромных напольных, которые могли сдвинуть с места не менее трех человек, до миниатюрных наручных, выполненных внутри бриллианта. Но все исчезло бесследно. Прямых доказательств, что это дело рук Горбатого, у уголовного розыска не было. Имелась только оперативная информация о том, что в городе на Неве появилась банда некоего уголовного авторитета с военной кличкой, скажем Полковник. Специализировались бандиты на антиквариате. Поступила эта информация в четвертый («разбойный») отдел УУР ГУВД Санкт-Петербурга, и там вспомнили, кто такой Полковник. Так стали известны фамилия-имя-отчество главаря…

Сотрудники угро взяли банду в разработку. Вскоре удалось зацепить любителей прекрасного на конкретном деле. В четыре часа утра шайка заявилась в квартиру сотрудника Эрмитажа и стянула оттуда уникальную мраморную плитку весом восемьдесят килограммов. Когда бандиты грузили эту тяжелую реликвию в машину, их и взяли с поличным.

Шайка состояла из отпетых уголовников, в среднем с тремя – шестью судимостями за татуированными плечами, из тех, кто посвятил себя тюрьмам да колониям. Вряд ли у них оставалось время для постижения высоких материй, хождения в музеи и богемные сферы, где обитает большинство коллекционеров. Вместе с тем, судя по списку похищенного, братва совершенно безошибочно вычисляла наиболее ценные вещи и наиболее значительных собирателей предметов искусства. Кто наводчик? Куда уходило краденое? На эти вопросы бандиты оказывались отвечать. Все валили на Полковника, контактировавшего с каким-то таинственным информатором. Полковник же, авторитетный и серьезный налетчик, разговаривать на эту тему отказался наотрез. Было видно, что боится. Но так или иначе, а бандиты и их полководец отправились на долгую отсидку в места не столь отдаленные.

Но в городе на Неве начали снимать одну за другой шайки, как две капли воды похожие на банду Полковника. Те же выверенные, точные наводки, то же количество рядовых исполнителей, те же тайны об информаторе. А кто он такой – тайна за семью печатями. И только по мере увеличения числа выловленных бандитов начала выступать фигура Горбатого. По статистике питерского угро, только за два года до конца 80-х и начала 90-х из-под него было посажено около тридцати братков, которые действовали в шести самостоятельных организованных преступных группировках.

К раскрутке Горбатого подключилось региональное управление по борьбе с организованной преступностью. Обложили фигуранта и стали ждать момента.

А у Горбатого как раз пошла полоса неудач. Провалилась тщательно разработанная им операция. Нашел подельницу – молодую женщину, целый месяц водил ее по Эрмитажу и Русскому музею, заставлял зубрить имена художников и искусствоведческую терминологию, заучивать каталоги. А потом подставил коллекционеру. Она должна была войти к тому в доверие под видом представительницы Русского музея и в один из визитов открыть дверь головорезам, которые и завершат дело, обчистив квартиру. Но коллекционер заподозрил неладное и сообщил куда надо. Преступники засыпались.

Сам Горбатый опять выпутался и начал работать с группой, которой заправлял некий Фаза, но компания подобралась несерьезная, парни крепко пили, кололи наркотики, даже идя на дело. Под кайфом влезли не в ту квартиру, перепутав подробные инструкции, взяли ерунду и отправились к боссу – выяснять отношения. Но бандиты уже находились под колпаком оперативников. Их машину прижали к обочине и взяли с награбленным. Вот тут-то наконец ниточка протянулась к заказчику преступления. Опера нагрянули к Горбатому. Случилось это в декабре 1991-го, тогда его и арестовали, арестовали в последний раз.

При обыске Горбатый устроил настоящее представление, выявившее его недюжинные артистические способности. Он хватался за сердце, падал в обморок, притом так натурально, что ввел в заблуждение и опытных оперативников. Вызвали «скорую». С врачебной помощью великого мистификатора все же водворили в следственный изолятор.

Однако главный фигурант от дачи каких-либо показаний отказался. Он молчал почти месяц. Потом сломался. Решающим фактором стало отсутствие дорогих медпрепаратов, а ведь только за их счет Горбатый и держался.

Первым делом он взял на себя разбой на улице Чайковского, где Фаза с компанией ворвалась в квартиру одинокой старушки.

Старушка в самый разгар кражи проснулась и, пройдя в соседнюю комнату, обнаружила там ночных гостей. На вопрос, кто они такие, Фаза просипел, что работник милиции.

Дальнейшие события развивались как в известной детской сказке о Красной Шапочке.

«Зачем вам большие сумки и перчатки в теплом помещении?» – вопрошала старушка.

«Для дела», – отвечал Фаза.

«И что, товарищ милиционер, вы делаете в чужой квартире в три часа ночи?» – не унималась любопытная старушка.

Тогда «работник милиции» трансформировался в Серого Волка:

«Ложись, бабка, на диван и лучше накройся этим пледом с головой. Мы – бандиты. Не будешь орать – ничего с тобой не сделаем».

В это время Горбатый стоял внизу, чтобы не дать исполнителям возможности утаить часть добычи. Но Фаза и на этот раз все перепутал. Он взял не ту вазу. Прихватил с собой большую, а в квартире оставил меньшую, но более ценную. Да, это была настоящая полоса невезения.

После первого эпизода Горбатый признал второй, потом третий. За месяц пребывания в неволе без лекарств его здоровье ухудшилось. Он, видимо, стал явно ощущать приближение собственной кончины. А дел еще было невпроворот. Но главное – добытые ценности оставались как бы в подвешенном состоянии. Их новый владелец не успел ими как следует распорядится. Необходимо было вырваться на свободу любой ценой.

Оказывая помощь следствию, Горбатый рассчитывал на то, что сумеет освободиться под залог или добьется свободы под подписку о невыезде из-за плохого самочувствия. Но время шло, а меру пресечения ему не меняли.

Горбатый нервничал, посылал на волю одно указание за другим, чтобы были приняты меры по его освобождению. Он угрожал и обещал баснословные гонорары. Все оставалось без изменений в жизни, перед ее концом.

В один прекрасный день Горбатый заявил, что понял, как неправильно жил, что близок для него Божий суд и он хочет замолить свои грехи. Выступил по телевидению, признал свою жизнь ошибкой и призвал молодежь не становиться на преступный путь.

Горбатому сделали одно снисхождение: из камеры изолятора его перевели в палату тюремной больницы. Здесь Горбатый умер, так и не дождавшись суда. Он до конца сохранил тайну своих несметных богатств, часовой коллекции, кабинета Нобеля, еще много чего.