Текст книги "Паханы"
Автор книги: Алексей Тарабрин
Жанры:
Публицистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
КРЫШЕСТРОИТЕЛЬ № 1,
или Папа российского рэкета
О Монголе в кумовском архиве была лишь коротенькая справочка – пожелтевший стандартный лист с выходными данными начала 80-х.
В справке было написано, что осужденный Карьков Геннадий Александрович (так звали Монгола в миру), 1930 года рождения, прибыл в это отдаленное от благ цивилизации место этапом из Москвы. Режим содержания – строгий. Срок – 15 лет. За бандитизм и разбойные нападения. По тем временам это было не просто редкостью, – исключением из существовавшей уголовной практики.
Рапортуя очередному съезду КПСС, правоохранители каждый раз старались изо всех сил. На рубеже 80-х они доложили на самый верх: мол, с преступностью в обществе развитого социализма почти покончено, да иначе и быть не могло, ведь явление это – пережиток капитализма. Только поспешили правоохранители с этими победными реляциями.
Но вернемся к справке. В ней значилось, что эта судимость у Карькова не единственная. Первая ходка на зону приходилась на 60-е – три года за кражу в городе Боровске Калужской области, так сказать, по месту рождения и жительства.
– И это все? – Я вопросительно уставился на Петровича.
Мы сидели в его рабочем кабинете. Бывший лагерный кум, а потом оперативник по особо важным делам в одном из управлений по борьбе с организованной преступностью МВД, устроился в настоящем неплохо – помощником начальника службы безопасности далеко не последнего столичного банка.
Петрович восседал за большим офисным столом и размеренно покачивался в мягком кресле. Перед ним лежала красная папка. Из нее он извлекал различные бумаги. Длинноногая секретарша принесла пепельницу и организовала нам кофе.
– Этот Монгол оказался крепким орешком – чуть было бунт в зоне не устроил… – Петрович продолжил свой рассказ.
Так я узнал, что Монгол был из правильных воров старой школы, сумевших быстро подстроиться под новые условия. Он одним из первых обратил внимание на появившуюся прослойку подпольных миллионеров, теневых дельцов.
Тут, наверное, следует напомнить, что на закате социализма советский народ оказался не таким единым и монолитным, как утверждалось отечественными идеологами. Да и общенародная собственность таковой была только на словах. На деле же сытнее, богаче жил тот, кто мог отщипнуть от общего каравая побольше. Достигалось это различного рода приписками, сокрытиями, подтасовками в документах бухгалтерской отчетности.
Например, самым громким было «Хлопковое дело» – по нему проходили члены правительства одной из республик Средней Азии. Суть масштабной по тем временам аферы заключалась в том, что с юга в центр вместо первоклассного хлопка-сырца гнали воздух или бракованное сырье. Но расчет осуществлялся реальными дензнаками, которые оседали в карманах заинтересованных людей.
«Хлопоковое дело» – это растащиловка в масштабе всего государства. Но тот же самый процесс шел и на всех этажах социалистического дома. Ходовое сырье, продукция госпредприятий продавались за наличные деньги для личного обогащения чиновников, а по документам они проводилась как брак и списывалась.
Процветала спекуляция, самое страшное преступление социализма. Что сие значило? Купил по одной цене, по более низкой, а продал по более высокой. Разницу положил себе в карман в качестве навара, то есть получил прибыль, ничего не производя, не корячась над созданием материальных благ.
Так вот Монгол быстро смекнул, где собака зарыта. Потому объектом преступной деятельности избрал советских теневых дельцов. У них у самих с законом были нелады: ведь ценности, деньги и прочие материальные блага были добыты преступным путем. Значит, если «наехать» на такого бизнесмена и заставить его поделиться своим состоянием, он в милицию жаловаться не побежит. Ему проще отдать часть Монголу, чем потерять все, обратившись в соответствующие органы, где обязательно поинтересуются: откуда у вас все это? Так Монгол стал, можно сказать, папой российского рэкета.
Уже в самом начале личной карьеры, еще далекой от воровского поприща, Геннадий Карьков выделялся природной сообразительностью, самостоятельностью, а также резкостью суждений и поступков. Он все делал сам, неизменно выполняя роль неформального лидера. И сложись его судьба иначе, возможно, выбился бы в лидеры формальные. Хотя вряд ли.
В Москве Карьков появился в 1969 году после отсидки в зоне, где провел три года. А свой первый срок он получил за мелкую кражу. Произошло это в Калужской области, в городке Боровске. Здесь, в межколхозной строительной организации, он зарабатывал себе на жизнь. Но мало, хотелось больше. А праведными способами не получалось. Вот и осенило: зачем гнуть спину там, где можно просто взять? Страна жила большим колхозом, где все вокруг было «наше». Небольшую часть общего смекалистый труженик сектора социалистического производства решил сделать своим, личным. За это и поплатился.
Петрович опять затянулся своей любимой «Примой», и выбросив к потолку несколько колечек из дыма, продолжил:
– Засыпался Монгол именно на том, что все делал сам. Его повязали на разбое. Личное участие было доказано, и он загремел на 15 лет. Произошло это в 1972 году.
Другая любопытная деталь – в том приговоре суда по делу банды Монгола-Карькова небезызвестный сегодня Япончик, Вячеслав Иваньков, упоминался пять раз! Но так и остался за кадром – за недоказанностью. Хотя именно Слава Япончик был не кем иным, как правой рукой пахана.
Один из пяти эпизодов, который пытались вменить Япончику, приходился на разбойное нападение на буфетчицу шашлычной Ломакину. Охоту на нее братва Монгола устроила в мае – июне 1971 года. Около недели жертву выслеживали днем и ночью, на работе и дома. Несколько раз устраивали засады, но буфетчица ускользала. Наконец ее удалось подкараулить у подъезда ее же дома.
К возвращающейся с работы буфетчице подкатила «Волга». Женщина не успела и пикнуть, как выскочившие из нее мужчины подхватили ее под руки и впихнули на заднее сиденье машины. «Волга» сорвалась с места и понеслась по городским улицам. И так продолжалось почти два часа. Женщину катали по вечернему городу и постоянно подкалывали в упитанно-упругий бок тонким и острым лезвием финки. При этом нравоучительно рекомендовали:
«Либо дань каждый месяц, либо закопаем живой в подмосковном лесу…»
Наконец буфетчица сломалась. Ее повезли домой, чтобы взять там пять тысяч рублей. По дороге бандиты из ее сумочки вытащили около шестисот рублей.
В квартиру Ломакину провожали Карьков и Иваньков. Когда дверь открылась, казалось, смирившаяся буфетчица неожиданно вырвалась с криком: «Помогите! Грабят!»
Это было столь внезапно, что джентльменам удачи ничего не оставалось, как мгновенно исчезнуть, чтобы не засветиться. Сделали они это по-английски, даже не попрощавшись со столь негостеприимной хозяйкой. Зато в другой раз с буфетчицы взыскали все с процентами. Обид Монгол не прощал.
Петрович замолчал.
– Петрович, помнится, ты говорил, – воспользовавшись паузой, я вернул его к действительности, – что Монгол использовал форму сотрудника милиции?
– Было такое. Только идея эта принадлежала не пахану, а его правой руке.
– Япончику?
– Да. Это он добыл удостоверение сотрудника милиции. По его же совету банда приобрела грузовик и две «Волги».
– Зачем грузовик-то?
– Для воровских постановок.
– А это еще что такое?
– Это?! – Петрович опять сделал паузу на самом интересном. – Давай, попьем чего-нибудь, а то уже в горле першит.
– Давай. – Мне ничего не оставалось, как согласиться.
Своего консультанта по вопросам преступности я уже успел немного изучить и знал, что в таких случаях лучше соглашаться.
– Катя, какой у нас сок имеется? – поинтересовался Петрович у секретарши, появившейся в дверях.
– Яблочный, апельсиновый, томатный, – четко поставленным голосом пропела девушка.
– Нам, пожалуй, два апельсиновых, – сделал заказ Петрович, посмотрев на меня. – Так?
– Так, – согласился я безропотно.
– И грамм по двадцать хорошего коньячку, – добавил Петрович, когда длинноногое создание удалилось, чтобы выполнить заказ.
– Можно, – опять согласился я.
Петрович встал со своего кресла, прошел к шкафу-стене. Потянул за одну из ручек. Открыл бар. При этом широкая кумовская спина, примерно пятьдесят четвертого размера, полностью заслоняла обзор. Когда он повернулся, то в одной руке была бутылка, а в другой – две рюмочки, казавшиеся крохотными в толстых пальцах.
– «Арарат» десятилетней выдержки, – похвалился Петрович, – прямо с выставки.
Коньяк и в самом деле был ароматный, мягкий и вместе с тем крепкий. Опрокинув в себя рюмочку, Петрович продолжил:
– Что касается этих самых воровских постановок, то это, можно сказать, спектакль для одного человека, для жертвы. Тут Монголу и Япончику в ту пору равных не было. Импровизировать они были мастаки. Чего стоит, например, выколачивание денег у столичного антиквара Миркина.
Грузовик долго петлял по московским закоулкам, пока не оказался на МКАД, на одном из лесных участков. Этот маршрут водитель и его попутчик выбрали не случайно. Им очень не хотелось встречаться со стражами порядка. В кузове в простеньком дощатом гробу вместо покойника находился живой, но напуганный до смерти человек.
Однако странной похоронной команде не повезло. Словно из-под земли на обочине появился милиционер. Его полосатый жезл настойчиво приказал остановиться.
– Проверка документов. – Старший лейтенант говорил громко, как человек привыкший командовать.
– У нас все в порядке. – Водитель подал ему какие-то бумаги. – Вот, путевой лист и свидетельство о смерти. Безродного покойничка из морга везем на захоронение…
– Проверим, – блюститель порядка ловко перемахнул через борт.
Сквозь щели наспех сколоченного гроба, а точнее, ящика жертва явно могла разглядеть милицейскую форму проверяющего. Тут бы голос подать и, глядишь, внезапный спаситель вызволит из столь страшного заточения. Но рот раскрывался лишь в беззвучных конвульсиях. В самый, казалось, критический момент у жертвы пропал дар речи.
– Открывай! – скомандовал милиционер.
– Негоже покойничка тревожить, заколочен уже.
– Расколачивай. Проверим, что за покойник. – Недоверчивый старлей, видимо, заподозрил что-то неладное и сам взялся за валявшийся в кузове топор.
Доски импровизированного гроба заскрипели. Щель увеличилась. Но тут прогремел выстрел. Милиционер рухнул на гроб и сполз на дно кузова.
– Зачем мента замочил? Охренел совсем? – раздался чей-то истошный вопль.
– Другого выхода не было.
– Мента грохнул. Теперь и этого кончать надо.
– Заводи и гони к реке. Обоих – в ящик. Камней побольше и концы в воду…
– Не надо – в воду. – У жертвы наконец-то прорезался голос. – Отдам все! Только не убивайте.
– А не врешь? – Доски снова заскрипели. Крышка открылась.
На свет появился пухленький мужчина с ключом в трясущейся руке.
– Вот – от тайника… – И он тут же выложил, где и что лежит.
– Молодец, Корейка! – «Убитый» мент сел на полу кузова. Это был переодетый Япончик. Он дружелюбно похлопал по плечу побледневшего Вольдемара Миркина, заведующего антикварным магазином.
– Мог бы и раньше расколоться, а то пришлось целый спектакль разыгрывать, – расхохотался «убийца» мента, Монгол. Он уже держал в руках заветный ключик. – Кто Корейку-то шмонал?
– Я, – подал голос третий «артист», он же водитель грузовика, настоящий шофер сремстройбазы, Буздин по кличке «Золотой».
– И как ты объяснишь это? – Монгол поигрывал ключиком.
– Век свободы не видать! Все обшмонал, ничего не было…
После воровской постановки бандиты разделились. Монгол и Золотой повезли антиквара на явочную квартиру по Болотниковской улице. Япончик, Балда, Сиська махнули «бомбить» миркинские апартаменты.
В шикарном четырехкомнатном жилище, напоминавшем скорее музей, чем квартиру, как и обещал хозяин, никого не было. Вытряхнув тайник с драгоценностями и деньгами, воры принялись паковать ценные вещи. Красивых безделиц было много. А, как известно, созерцание прекрасного увлекает и расслабляет. Как раз в такой момент их и застиг картавый голос, который донесся из казавшейся пустой кухни:
– Караул, грабят!
В шоке все замерли. Потом, бросив награбленное, ринулись к двери. Однако она имела несколько хитроумных замков, которые они сами и закрыли, дабы случайный человек часом не заглянул и не помешал работе. Открыть их в суматохе оказалось делом не простым. Тут-то воров и настигла команда:
– Всех постреляю! Лицом к стене!
Троица замерла: ноги привычно шире плеч, руки вперед и вверх. Ожидание страшной развязки сковало мышцы. Пауза затягивалась. Первым пришел в себя Япончик. Он обернулся и недоумевающе осмотрел пустоту за собой. Никого не было. Что за чертовщина?
– Кончай, стенку бодать, – бросил он подельникам. – Скоро в штаны наложите…
Квартира была пуста. Лишь в кухне под потолком раскачивался в клетке красивый большой попугай. Он смешно надувал перья, напуская на себя важность. Потом, склонив голову набок, уставившись одним глазом на вошедших грабителей, резко пророкотал:
– Кар-раул, грабят!
– Во, гад! Как напугал. – Сиська запустил в клетку свою лапу, с остервенением схватил птицу и свернул ей шею.
Но взятая у антиквара добыча не удовлетворила Монгола. Он рассчитывал на большее. Пахана выручил сметливый помощник. Япончик вместе с ценностями прихватил еще на всякий случай паспорт и военный билет Миркина: авось у антиквара в сберкассе деньги лежат. Он не ошибся.
Миркин в состоянии глубокой прострации лежал на грязном диване в комнате, ставшей на время его тюремной камерой. Он уже простился с ценностями и молил Господа лишь о том, чтобы выбраться из этой истории живым.
Дверь распахнулась. Вошли Монгол и Япончик. Первый держал в руках его паспорт.
– Обмануть хотел, Корейка? – Монгол был в гневе. – Ключик дал, а денег положить забыл.
– Как забыл? Там же столько лежало…
– Мало лежало. Мало!
Япончик подскочил к антиквару, тряхнул его за грудки, больно боднул в лицо:
– Кого провести хочешь?
– Такие корейки, как ты, деньги из воздуха делают! – Еще одна оплеуха досталась теперь уже от Монгола. – Связывайся с кем хочешь, но чтобы двадцать тысяч было…
Воровская правилка закончилась тем, что Миркин позвонил сестре в Харьков:
– Роза, милочка, это Вольдемар. У меня большие неприятности. Нужно помочь деньгами. Посыльный приедет с моим паспортом и распиской. Отдай ему двадцать тысяч…
Напомню, что это было в конце 60-х. Тогда на двадцать тысяч можно было купить несколько кооперативных квартир или четыре «Волги». Для обывателя, который получал в месяц чуть больше ста рублей, такая сумма могла обеспечить безбедное существование до конца жизни. Монгол в Харьков отправился сам.
Однако сестренка в своей жадности перещеголяла братца. Получив от Монгола расписку на двадцать тысяч рублей, она отдала только семнадцать.
– Скажете Вольдемарчику, что больше собрать не смогла.
– Это ты ему сама скажешь. – Из обстоятельного посыльного Монгол моментально превратился в того, кем был на самом деле. – Скидывай свое рыжье. Оно как раз перекроет недостающий должок. Или помочь?
Он кивнул. Стоявший рядом Косой сорвал с руки опешившей Розочки изящные золотые часы. Колечко и серьги она отдала сама, чтобы не лишиться вместе с ними ушей.
Банда Монгола состояла из наркоманов, мелких воришек-домушников. Основное ядро – примерно двадцать человек, среди них Косой, или Владимир Куприянов. В свои сорок два года он имел образование четыре класса и в два раза больше судимостей, сроки по которым, если сложить их вместе, тянут аж за семьдесят лет. Спасибо амнистиям, досрочным освобождениям. Другая не менее колоритная фигура – Сиська. Это по воровской кликухе. По паспорту – Лев Генкин, тридцати шести лет. По милицейской картотеке – особо опасный рецидивист, каковым его признали после пятой судимости.
Для полноты картины можно назвать еще Миху (Владимира Михневича), Муху (Мухамеда Ибрагимова), Жору (Георгия Аверьянова), Галку (Василия Галкина) и Балду (Владимира Быкова). На момент образования банды некоторые только вернулись после отбытия наказания.
Среди этой матерой братвы резко выделялся, можно сказать, юный Вячеслав Иваньков, коренастый, взрывной крепыш. Он неплохо владел приемами японской борьбы джиу-джитсу. Говорят, за это свое умение он и получил кличку «Япончик».
Монгол засыпался летом 1971 года. Сыщики из 2-го отдела МУРа, которыми руководил полковник милиции Евгений Калугин, задержали с поличным двух матерых домушников. Работали мастера своего дела чисто, без взломов, по наводке. Двери вскрывали ключом или отмычкой. Появлялись в тот момент, когда хозяев не было. Их клиентами были только состоятельные люди.
С очередной квартиры в Тушино домушники взяли более килограмма золотого лома, около двухсот золотых монет царской чеканки, хрусталь, серебро, дорогие вещи. На изъятой у них посуде и на месте преступления эксперты нашли одни и те же пальчики – улика достаточно веская. Но вот главных ценностей не было.
«Не брали, начальник», – в один голос отрицали воры. Получался какой-то абсурд: в квартире были, кражу совершили, а самое ценное оставили кому-то другому?
Расколоть домушников удалось не скоро, но удалось. И они поведали: самое ценное схоронили на квартире любовницы одного из них, на богатую квартиру их вывел как раз брат этой девицы. Он же обещал реализовать добычу проверенным клиентам с Кавказа. Однако вместо покупателей, когда довольные воры расслаблялись со своей пассией, входная дверь с треском слетела с петель. В квартиру ворвались человек шесть в гражданке и милицейской форме. Руководил ими майор внутренней службы.
Бывалые домушники, которые не раз прошли зону, эту тонкость подметили сразу, но сомнения в подлинности ментов отпали, когда их выволокли на улицу и усадили в две «Волги». Так они и лишились своей золотой добычи.
– И кто на вас так наехал? – допытывались сыщики.
– Понятия не имеем, – отнекивались бывалые домушники. – Такого беспредела отродясь не бывало…
Из разрозненных сведений муровцы выстроили свою цепочку, она и вывела на банду Монгола. Через два месяца напряженной оперативной работы девятнадцать человек были арестованы, в том числе Карьков со своими ближайшими сподвижниками. Иванькова среди них не было.
Вскоре следствие закончилось, и дело передали в суд. Но на суде стали случаться странные вещи: свидетели меняли показания, а потерпевшие отказывались от своих заявлений. По всему выходило, что это работа Япончика.
Тем не менее главная фигура процесса – Геннадий Карьков – получил максимум: 10 лет тюрьмы и 5 лет ИТК строгого режима. Предельные сроки получили Галкин, Генкин, Куприянов и Шурушкин. Оправдательных приговоров не было. Фактически банда рэкетира № 1 перестала существовать. Но свято место пусто не бывает – вместо нее появилась другая.
Из «монгольских» остатков новую группировку сколотил Япончик, учтя при этом ошибки своего учителя, например большую численность участников преступных акций и посвященных в эти дела. В основное ядро своей банды он ввел десять человек и увеличивать его не собирался. Значительно возросла роль конспирации.
Но вернемся к Монголу. После тюремной отсидки он вернулся в Москву в конце 80-х. За время его отсутствия в стране многое изменилось. Набирала обороты горбачевская перестройка. Со всех трибун говорили о новом политическом мышлении.
Монгол возвратился в столицу в ореоле славы именитого вора в законе, но с подорванным здоровьем, фактически стариком. Через какое-то время и вовсе отошел от дел, уступив более сильным и молодым. А вскоре он умер в одной из престижных столичных клиник.
– На его похороны собрался весь цвет не только московской, но и российской преступности, – закончил свою очередную байку Петрович. – Вот, пожалуй, и все про Монгола.
– А бунт?
– Что бунт?
– Ну, ты говорил, что Монгол бунт у тебя в зоне спровоцировал.
– Не было такого.
– Как не было? Ты же сам сказал…
– Никакого бунта не было! Была лишь попытка. И старался больше всех тот самый Монгол, очки перед братвой зарабатывал. Примерно за год до его крещения в законники он был поставлен смотрящим по зоне. А это глаза и уши воров в законе и главный проводник их политики. Первостепенная задача смотрящего – «поставить зону на воровской ход». Что сие значит?
Я пожал плечами.
– Поставить на воровской ход, – повторил Петрович, – значит организовать все так, чтобы подмять под себя администрацию колонии. Достигается это как прямым подкупом, так и завуалированными подачками или саботажем, голодовками и… бунтами. Конечно, причины бунта вроде бы кроются в реальности лагерной жизни: дурные условия содержания, питания и так далее.
– И часто воры в законе ставят зону на этот самый ход?
– Такой статистики тебе никто и никогда не даст.
– Почему?
– Потому что мне не приходилось еще встречать людей, которые бы сами в дерьмо прыгали и от того удовольствие получали.
– Тогда расскажи, как по приговору Япончика Цирюля замочили.
– Что?! – Глаза Петровича по-театральному стали круглыми, что следовало понимать как высшее проявление удивления. – Такого я тебе не говорил и сказать не мог.
– Извини, Петрович, если что перепутал.
– Все. На сегодня баек больше не будет. Отдыхай.