Текст книги "Грани судьбы"
Автор книги: Алексей Шепелёв
Соавторы: Макс Люгер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)
– А независимые государства, конечно, не согласятся? – уточнил Гаяускас.
– А ты сомневаешься? – по-одесски вопросом на вопрос ответил толстяк. Вообще, божку явно было не чуждо чувство ехидства.
В чём-чём, а уж в этом никаких сомнений у Балиса не было. Что думает народ – это вопрос сложный, да и не думает никогда весь народ одинаково, а вот республиканские элиты уж точно снова под Москву идти не захотят. Конечно, их можно подкупить, запугать, убедить, но кто это будет делать? Ельцин или, может, Козырев? Легче представить себе Президента Джонсона во главе Компартии США, а Сайруса Вэнса правой рукой команданте Че Геварры.
В общем, загадать такое желание означало нагрузить родную страну гражданской войной. И, как ни кощунственно звучит, хорошо если только гражданской, потому как можно и интервенцию получить. Редко когда гражданская война без интервенции обходится. Повезло американцам в своё время, чего уж там говорить. И очень немногие знают, что это «повезло» называлось "русские эскадры контр-адмиралов А.А.Попова и С.С.Лесовского". Те самые, что курсируя возле побережий СШСА – Попов возле западного, Лесовский возле восточного, служили серьёзным аргументом против вмешательства Великобритании и Франции в конфликт Севера и Юга.
Ладно, мы пойдём другим путём. Как там в Питере сказал Огоньков? "Спасать мир – занятие для героев, я не потяну. Но конкретным людям помочь могу и должен". Да, что-то такое он тогда и сказал. Самое время последовать его совету.
"Несколько лет жизни для Элеоноры Андрюсовны. По возможности здоровой и счастливой жизни".
Божки молча переглянулись. А он пытался понять, почему первой в голову пришла старая женщина, а не кто-то из друзей-сослуживцев. Наверное потому, что друзья были молоды и здоровы, а соседку деда поджидали впереди только одиночество и смерть.
Наконец женщина с запинкой проговорила:
– Вообще-то формулировка очень сомнительная. Есть все основания оспорить утверждение, что это одно желание, а не несколько. Но раз ты пошел нам навстречу, то и мы можем ответить любезностью. Она увидит новое тысячелетие. Этого, надеемся, достаточно?
Балис кивнул. Честно сказать, на такую щедрость чудотворцев он даже не рассчитывал. Два-три года, максимум – пять. А новое тысячелетие – это же две тысячи первый год. С ума сойти. Сколько бы ему исполнилось в две тысячи первом? Тридцать восемь…
– Взгляните, – предложил толстяк тоном модного парикмахера.
Видневшиеся вдали сквозь зелёную листву башни домов-новостроек из нарядного оранжевого кирпича были ему незнакомы, но парк Балис узнал: Жверинас. Одно время он подолгу гулял здесь тёплыми вечерами вместе с Беруте. Тогда юношеская влюблённость в более серьёзное и сильное чувство не переросло.
Но сейчас был вечер, а не день. И в парке резвились малыши. А на скамейке под раскидистым каштаном дремала аккуратная старушка: Элеонора Андрюсовна Жвингилене. С того времени, как Балис её видел последний раз, она совсем поседела, как-то ссохлась, ещё больше сморщилась, но, в то же время, не казалась дряхлой и больной.
К скамейке подскочила белоголовая девчушка лет семи с синеньком платьице, розовых гольфах и новеньких беленьких сандаликах. Когда-то Балис купил Кристинке почти такие же. Сейчас ему казалось, что он даже слышит хруст сгибающейся кожи.
– Бабушка, ты спишь?
– Мария? – встрепенулась старушка. – Я задремала.
– А что тебе снилось, бабушка?
– Не помню, Мария.
– Ты всегда так, бабушка, – малышка смешно надула губы и обидчиво хлопнула ресницами. – Помнишь только то, что было давно. А что было вчера – не помнишь.
Элеонора Андрюсовна только улыбнулась.
– Поэтому я и рассказываю тебе сказки.
И девочка сразу позабыла про капризы, бойко стрельнула глазами:
– А сегодня вечером расскажешь?
– Жива буду – обязательно расскажу.
Видимо, это была у старушки постоянной присказкой, потому что Мария в ответ воскликнула:
– Спасибо, бабушка!
Потом чмокнула Элеонору Андрюсовну в щёку, и объявила:
– Я пойду уток покормить.
И девочка умчалась к пруду, в котором, как и во времена Балисовой юности, неспешно плавали очень важные утки. Старушка проводила её любящим взглядом, а потом повернулась к Балису и пояснила:
– Моя правнучка, Мария. Недавно ей исполнилось восемь.
– Просите, – машинально переспросил Гаяускас.
– У неё день рождения третьего июня, в самом начале лета, – по-своему поняла его растерянность Элеонора Андрюсовна.
– Она называет вас бабушкой, – только и смог выдавить офицер. На язык просилась совсем другая фраза: «Как вы меня заметили?», – только вот звучала она уж больно картинно.
– А как ей ещё меня называть?
Господи, да он же стал забывать литовский…
– Знаете, я очень за вас тогда переживала, – как ни в чём не бывало, продолжала старушка. – Но была уверена, что вы обязательно вернётесь в Вильнюс, и, как видите, оказалась права. Правда, не могла предположить, что для этого вам понадобится столько времени: больше десяти лет. Странно, что я смогла это увидеть. Знаете, никогда не думала, что доживу до нового столетия. Как модно говорить у молодёжи – Миллениум.
– Главное – дожили, – не впопад ответил Гаяускас, всё ещё чувствовавший себя очень неуютно.
– Знаете, последние годы мне этого очень хотелось. Мне очень повезло. Мантас, мой внук, забрал меня в свою семью. У него прекрасная жена, две милых дочки. Мария – младшая, а старшую зовут Ромуальда, ей уже тринадцать. У Мантаса хорошая работа, квартира здесь, в Жверинасе. Знаете, иногда кажется, что после обретения независимости Литвы я попала в сказку.
Старушка лукаво улыбнулась.
– Нет, не думайте, что я выжила из ума. Литва – не рай на земле, конечно, в стране есть проблемы. Но по сравнению с соседями… Знаете, спросите любого встречного, и он ответит, что хотел бы жить именно в Литве, а не в Белоруссии, Латвии или Польше. Я уверена. И не важно, литовец он, белорус, русский или поляк.
Балис не стал огорчать недоверием трогательно-наивную в своём патриотическом восторге старушку. Да и, откровенно говоря, стой перед ним сейчас такой выбор, в качестве альтернативы Литве он рассматривал бы никак не Латвию или Белоруссию, и уж тем более не Польшу.
– Вот и ты вернулся сюда, так что… – подытожила Элеонора Андрюсовна. Тут он уже промолчать не мог.
– Я не вернулся. Вы не понимаете, я ведь…
Но она решительно прервала:
– Это ты не понимаешь, – сказала старушка таким тоном, как говорят с малышами вроде Марии. – Ты любишь Литву, ты не делал подлости и ты сейчас здесь. Это – главное. А всё остальное… Поверь, это уже абсолютно неважно. Пока – просто поверь. Придёт время, и ты сам это поймёшь.
Сквозь зелёную листву в глаза неожиданно ударило яркое жёлтое солнце. Балис непроизвольно сощурился, прикрыл лицо рукой.
– А вот так мы с тобой не договаривались, – укоризненно покачал головой толстяк. – Разговаривать с ней ты права не имел.
У Гаяускаса чуть не вырвалось, что разговор Элеонора Андрюсовна начала сама, не молчать же ему в ответ, но он сообразил, что с такими противниками оправдываться, означает обязательно остаться виноватым. Это как в бою на ножах: обороняться можно, а вот уходить в глухую защиту – верная гибель. Надо самому нападать, надо чтобы они оказались виноватыми.
– Что-то я не помню, чтобы мы вообще о чём-то договаривались. Вы предложили мне посмотреть, я даже согласиться не успел.
– Но ты же хотел…
– У вас тут что, мысли к личному делу подшивают?
Вообще-то кто знает, какие нравы в этой… небесной канцелярии. Только что-то не верится, что боги – всего лишь переростки-политотдельцы (не при Славке Огонькове будет сказано).
– Дэрг прав, – негромка заметила женщина. – Ты поторопился, не оформил чёткого договора, а потому не в праве предъявлять ему претензии.
– Ты формалист, – отмахнулся пухлой ладошкой бог в халате. Обращение к женщине в мужском роде выглядело забавным, но никто не рассмеялся: не до того было. – Я никогда не ставил букву закона выше его духа…
– Со своими адептами разбирайся как знаешь, но сейчас мы с тобой всего лишь работники. И я намерен проследить, чтобы все обговорённые формальности были соблюдены. Дэрг ничего не нарушал.
– Ладно, – сокрушенно вздохнул толстяк. – Будем считать вопрос исчерпанным.
Кажется облегчённо вздохнули все собравшиеся в зале.
– У нас осталось последнее желание. Серёжа.
Уж слишком тихий и послушный был у Серёжки вид. Мирон почувствовал, что точно знает: сейчас что-то произойдёт. Кажется, не он один. Женщина бросила в пепельницу окурок и подалась вперёд.
– Поскольку это последнее желание и повлиять на выбор остальных ты уже никак не сможешь, то можно кое-что произнести в слух. Мы не воскрешаем мёртвых – нам это не дано. Мы не можем постоянно управлять твоим миром. Нам под силу внушить почти любому человеку любую идею, но как отнесётся к ней другие люди – от нас не зависит. Мы можем сделать так, чтобы Президент Молдовы издал Указ о независимости Приднестровья, но убеждать согласиться с этим политиков мы не станем.
– Нужны нам его Указы… – пробормотал Серёжка. Кто такой Снегур, чтобы решать за Приднестровье? Пусть ещё… как же эта африканская страна-то называлась… Сингапур… нет… точно. Пусть Занзибар учит решать, как им жить. – У меня другое желание.
– И очень хорошо, – как-то преувеличенно бодро воскликнул толстяк и снова потёр руки. – Мы готовы.
"Пусть Сашка станет обычным человеком. Он этого очень хочет".
– Мы уже обсуждали этот вопрос. Это невозможно, – скучным голосом ответила женщина. – Неужели ты думаешь, что он об этом не просил?
Сашка, которого перепалка Балиса с богами вернула от стеллажей с книгами к столу посмотрел на Серёжку очень подозрительным взглядом, но ничего не сказал.
– Видно было, что просил…
– Тогда зачем желать невозможного?
Мальчишка смутился, опустил голову и, глядя на богов из-под чёлки, тихо пробормотал:
– Он просил для себя, а я – для другого.
Женька возмущённо фыркнул:
– Можно подумать, у них от этого сил прибавится. Соображать же надо!
Серёжка обиженно засопел.
– Как всё-таки хорошо иметь дело с нормальными детьми, – толстяк подчеркнул голосом слово "нормальные", – они думают. Они оценивают ситуацию. И принимают логичные решения. И как неприятно иметь дело с койво. У меня иногда складывается впечатление, что они вообще не думают. Только чувствуют – и сразу совершают поступки.
В словах бога Женьке почудилась насмешка. И, словно нарочно, Анна-Селена спросила:
– Но ведь Женя прав: какая разница, кто назовёт желание? Или нет?
– Или нет, – кивнула женщина, и девочка заметила, что её волосы, ещё минуту назад бывшие иссиня-чёрными, стали пепельного цвета. – Многое в этом мире нелогично, если иметь ввиду только вашу, человеческую логику. На самом деле разница есть, и порой – просто огромная. Но сейчас не тот случай. Мы не можем выполнить это желание, Серёжа. Даже с учётом того, что ты просишь за другого.
Теперь обиженно насупился уже Женька. Очередной раз мелкому геройство сошло с рук. Особенный он, что ли? И, словно нарочно, в разговор вмешался Наромарт:
– Простите, но разве Серёжа – койво?
– Конечно койво, – уныло согласился толстяк. – Да ещё какой.
– Но… я этого не чувствую. Он – обычный человек.
– А что ты собрался чувствовать? – с деланно невинным видом поинтересовалась женщина.
– Но, это же должно как-то проявляться? Я же чувствовал особенность у Балиса… у Саши…
– Никаких особенностей у койво нет. Они – обыкновенные люди… или эльфы… да-да эльфы-койво. Их способности не связаны с какими-то физическими особенностями.
– Любая способность должна иметь какое-то физическое обоснование, – упорствовал эльф.
– И это говорит священник? Впрочем, гномьи священники всегда отличались оригинальными взглядами на своих богов-покровителей.
– При чём тут гномы? – изумился Мирон.
– Да при том, что ваш друг воспитывался у свирфов. Кстати, он от Вас этого и не скрывал. А Вы могли бы догадаться, что это должно было сильно отразиться на его характере. На обычного эльфа Наромарт, мягко говоря, поведением не слишком походит. Неужели вам в глаза не бросилась разница в его поведении по сравнению, например, с Льют?
– Я думал, это связано с тем, что они из разных народов…
– И это тоже важно. Но воспитание даёт вам, смертным, намного больше, чем происхождение. Тут кое-кто постоянно сомневается, человек он или нет. Вспомнил бы, кто его воспитал. Кто были его друзья – в школе, во дворе, в училище, на службе. Учителей бы школьных вспомнил и командиров… Может, тогда что-то и поймёт… если не безнадёжен.
– Что вы нас всех отчитываете? – возмутился Серёжка.
– Сами напрашиваетесь, – парировал бог. – Напридумываете себе непонятно чего, а потом мучаетесь от призраков, которых сами на себя натравили. Впрочем, мальчик, ты прав. Мы здесь не для того, чтобы учить вас жизни. Со своими призраками боритесь сами. Придумывай желание, и покончим с этим.
"Раз вы не можете сделать Сашку нормальным, то сделайте меня таким как он".
– Этого мы тоже не можем, – произнёс толстяк скучным голосом и осёкся.
Лицо бога исказилось, словно он ненароком сел на острую кнопку или получил лёгкий разряд от электрошокера. Второй бог снова сменил облик: на месте женщины снова сидел человековолк, только теперь шерсть у него на затылке встала дыбом, а белки глаз налились кровью.
Гаяускасу стало не по себе. Случись что – этих двоих вряд ли даже волшебный кортик остановит. Хотя, конечно, попробовать стоит – другие способы ещё хуже. Но что такого мог нафантазировать Серёжка?
– Услышано, – церемонно произнёс волчара, прямо-таки впиваясь жёлтыми зрачками в Серёжкино лицо. – И будет так, как ты просил.
Не смотря на всё старание держаться спокойно, голос у бога предательски подрагивал. Мальчишка с каменным лицом молча кивнул.
– Вы что наделали? – с угрозой спросил Балис, делая полшага вперёд.
– Мы – ничего, – толстяк выглядел сильно уставшим, его высокий лоб покрылся обильной испариной. – Хотел бы я знать, где и когда вы стали такими недоверчивыми? Вроде бы в ваших мирах люди лгут друг другу не больше, чем в других. Может даже и поменьше.
– Вы – не люди, – Мирон стоял рядом, как в старые добрые времена.
– Тем более. Боги, врущие смертным по мелочам – дурная фантастика.
– Тогда объясните, что произошло.
– Что произошло объяснить несложно. Ваш юный друг добился исполнения своего желания. Только вот не спрашивайте, как ему это удалось. Мы здесь не при чём.
Путешественники, все как один, повернулись к Серёжке. Он продолжал стоять всё так же неподвижно, уставившись в одну точку перед собой.
– Серёжа, – предельно спокойно спросил Нижниченко, хотя внутри генерала страсти бушевали не слабее десятибалльного шторма. – Серёжа, что ты загадал?
Парнишка моргнул, повернулся к Мирону и спокойно ответил:
– Я теперь стал таким же, как Сашка.
– Что?!
Прежде чем остальные успели осознать новость, казачонок подскочил к спутнику и грубо схватил его за куртку.
– Да ты понимаешь, что наделал?
Карие Сашкины глаза впились взглядом в серые Серёжкины, и бушевавший в них огонь наткнулся ледяную стену.
– Понимаю, – малыш даже голоса не повысил. – Не глупее тебя.
– Я же тебя не просил! – отчаянно выкрикнул Сашка. – Я даже не думал!
– Саша… – попытался, было, вклиниться Мирон, но сейчас контролировать подростка было невозможно.
– Да идите Вы… – отмахнулся он от генерала, точно от назойливой мухи.
Нижниченко чувствовал, что максимум через полчаса парень будет искренне извиняться, но сейчас слушать взрослых не готов. Беда была в том, что ждать полчаса, пока Сашка остынет, они не могли: помощь Серёжке нужна была прямо сейчас.
Положение спас тот, от кого этого не ожидали – Женька.
Подросток просто негромко, но уверенно сказал:
– Кончай малыша пугать. Рад ведь до смерти, что теперь не один.
– Что? – Сашка пружинисто повернулся, казалось, он вот-вот набросится на Женьку с кулаками. Но тот продолжал оставаться спокойным. – Я рад?
– Ты рад. Я же знаю. Сам таким был.
– Каким – таким?
– Таким – не таким, – разобраться в этой абракадабре постороннему было невозможно, но мальчишки отлично понимали друг друга.
– Если бы не она, – продолжал Женька, кивнув на Анну-Селену, – то я вообще бы рехнулся и точно бы натворил глупостей.
Девочка уставилась на него с величайшим изумлением. За всё время совместно вампирского существования ей и в голову не приходило, что она что-то значит для Женьки. Так, случайная подруга по несчастью. В голову сразу закралась мысль что мальчишка нагло врёт, только врать с таким видом мог лишь очень профессиональный и опытный лжец, на которого парень никак не тянул.
Сашка тяжело выдохнул.
– Рад… Да что мне теперь делать с этим обормотом?
– Гоняй, как тебя Балис Валдисович гоняет. Каждое утро по пять километров.
– Я согласен, – быстро вставил Серёжка.
– Ох, смотри у меня…
– Это вы сможете выяснить потом, без нас, – очень кстати вмешался толстяк. – Конечно, мы могли бы просто исчезнуть, но хотим быть вежливыми и потому прощаемся. Теперь каждого из вас ждёт своя дорога. Какая именно – Дорога подскажет.
– Погодите! – воскликнула Анна-Селена. – Мы что же, расстанемся навсегда? И больше никогда-никогда не увидимся?
– Вообще-то отвечать на ваши вопросы мы не обязаны… – начал толстяк.
Потом боги переглянулись и волкоголовый закончил:
– Но и ответить нам ничто не мешает. Вы действительно скоро расстанетесь. Кроме этих двух молодых людей, если конечно один из них не прогонит другого.
Серёжка на всякий случай бросил на Сашку косой тревожный взгляд, казачонок в ответ хмуро бросил:
– Прогонишь такого.
Мирон успокоено вздохнул: гроза прошла, и, хотя Сашка ещё злился, этих друзей теперь разлучить будет совсем непросто.
– Но обещать, что вы больше не встретитесь и никогда друг друга не увидите, вам не сможет никто. А если кто-то пообещает – не верьте. Жизнь непредсказуема. Как вы только что видели, она способна удивить даже богов. Так что, у вас есть все основания верить в лучшее.
– Мы будем верить, – негромко произнёс Наромарт.
Поправлять эльфа никто не стал.
– Ну, а теперь на этой мажорной ноте позвольте нам удалится, – подвёл итог толстяк, а через мгновение он, его волкоподобный собрат стол и кресла растаяли в воздухе.
– В цирке бы им выступать, – прокомментировал Балис. – Аншлаг был бы обеспечен.
– Ага, точно, – поддержал Серёжка. Значения слова «аншлаг» было ему совершенно незнакомо, но в кишинёвском цирке он разок был и точно знал, что после такого исчезновения все дети на представлении аплодировали бы до тех пор, пока совершенно не отбили бы себе ладони. Да и взрослые, наверное, тоже.
– Не по чину им цирк, – усмехнулся Мирон. – Серьёзные ребята. Ладно, пошли отсюда. Надо ещё место для ночлега найти и устроится.
Но место для ночлега искать не пришлось. За дверями их ожидали вовсе не луга, а приморский город. Небо казалось особенно ярко-голубым с маленькими кляксами белых облаков, воздух – по-особенному свежим и чуть солоноватым, ветерок – ласковым и озорным одновременно. Мирону и Балису показалось, что они снова в Севастополе, где-нибудь на Очаковцев или Шестой Бастионной. Сходство усиливали белёные стены окружающих башню двухэтажных домов, раскидистые каштаны вдоль улицы и увитые плющем изгороди. Именно башню – старую, с замшелыми стенами, сложенными в незапамятные времена из красного кирпича.
Разрушала впечатление мостовая – именно мостовая, выложенная истёртым временем и колёсами булыжником. Да и пешеходные дорожки тоже были мощёными – большими квадратными плитками какого-то рыжего камня. А главное – стоявшее напротив выхода из башни средство передвижения, по классификации Мирона – нечто среднее между микроавтобусом и вагончиками, развозившими посетителей по московской Выставке Достижений Народного Хозяйства, проще говоря – ВДНХ. Кажется, в отринувшей советское прошлое Северной Федерации, это теперь называется ФВЦ – Федеральный Выставочный Центр. Притом, что никаких выставок там не происходит: все павильоны давно превращены в торговые центры.
А вообще, и небо, и домики, и улицы, и видневшиеся вдали горы составляли только фон, главное же внимание приковывал к себе стоявший перед «авто» человек: коротышка ростом не выше Сашки, зато шире мальчишки в плечах как бы не втрое, с пышной пепельной шевелюрой и густой и широкой, словно лопата, бородой, ниспадавшей аж до живота. Одет сей оригинал был жемчужно-серую рубаху с короткими рукавами, из которых выпирали могучие мускулистые руки, густо заросшие жестким пепельным волосом, такого же цвета просторные штаны и кожаные сандалии на босу ногу эдак сорок восьмого, а то и пятидесятого размера.
– Прелесть! – тихонечко пропищала восхищенная Анна-Селена.
– Аой, дорогие! – донёсся хриплый бас откуда-то из недр бороды. – Садитесь, прошу. Всех развезу, куда надо доставлю. Бородой деда клянусь, довольны будете.
Мирон машинально подметил, что хотя манера разговора незнакомца до раздражения напоминала киношных грузин (реальные грузины вели себя совсем иначе, если, конечно, по каким-либо причинам не хотели подыграть стереотипу), но акцента в его произношении не было. Совсем никакого.
– Мы сами точно не знаем, куда нам надо, – попытался, было, отделаться от навязчивого сервиса Гаяускас, но не тут-то было.
– Аой, дорогие! Почему не знаете? Заказ сделан, да? Всё оплачено, да? Садитесь, поехали. У Гиви – лучшая троллеконка в городе, да.
– А кто такой Гиви? – простодушно поинтересовалась Анна-Селена, никогда раньше не сталкивовшася с подобным поведением. – И что такое троллеконка?
– Гиви – это я, понятно, да? – по-детски обидчиво произнёс бородач. – Между прочим, лучший водитель города. Любого спроси: "Кто в Эннинге лучший водитель?" Каждый скажет: "Гиви лучший!" Точно говорю, да. Не веришь – иди, спроси.
Спрашивать на пустынной улицы было некого. К тому же Анна-Селена чувствовала себя немного виноватой, поэтому торопливо сказал:
– Извините, я верю. А что такое троллеконка?
– Какая непонятливая девочка, – с осуждением покачал головой Гиви. – Вот троллеконка.
Он громко хлопнул ладонью по деревянной раме фургона.
– Четыре троллика в моторе. Это вам лошадь запрячь. Садитесь, говорю. Поехали.
Окончательно обалдевшие Мирон и Балис повернулись к Наромарту. В конце концов, необычные встречи на Дороге были по его части.
– Раз предлагают, надо садиться, – решил тёмный эльф. – Только уж Гиви, придётся тебе нам рассказать, что за заказ и кем он оплачен.
– Всё расскажу! – энергично кивнул лучший водитель города. – Всё покажу!
Балис и Мирон переглянулись и дружно рассмеялись. Женька бросил на них удивлённо-недовольный взгляд, в котором явно читался вопрос: не поехала ли у дядей от обилия приключений крыша. Друзья стойко проигнорировали подозрение. Чтобы понять их реакцию, надо было не только знать анекдот про Мюллера и мумию, но ещё и обстоятельства при которых двенадцатилетний Биноклик рассказывал его тринадцатилетнему Павлиновичу. Хотя нет, и этого маловато будет. Надо ещё понимать, чем был для мальчишек середины семидесятых фильм "Семнадцать мгновений весны".
Первым в троллеконку забралась Анна-Селена, потом – Женька. Следом влез Балис и помог протиснуться внутрь Наромарту: если в обычной обстановке увечье эльфу практически не мешало, то при неординарных действиях неуклюжесть начинала буквально резать глаза. После целителя залезли внутрь и остальные. Мирон подметил, что Серёжка сначала хотел сесть возле Сашки, но смутился и пристроился подальше. Видимо, мальчишка опасался, что тот на него ещё сердится и, похоже, не без оснований: казачонок был непривычно мрачен. Впрочем, неплохо изучивший подростка Нижниченко был почти уверен, что суровость эта напускная.
– Все сели, да? – на всякий случай спросил забравшийся в кабинку водитель Гиви. – Сейчас троллики настроятся – и поедем. С ветерком!
С ветерком – это точно. Окна у повозки, кроме лобового, были не застеклённые, так что при мало-мальски приличной скорости ветер неизбежен.
Корявые и неуклюжие на вид руки жизнерадостного бородача прямо порхали среди рычагов, кнопок и тумблеров. А банальную земную рулевую «баранку» ему заменял почти всамаделешний штурвал.
– Какие всё-таки троллики? – не отставала Анна-Селена.
– Понятно какие, – Мирон был готов поклясться, что довольный Гиви ухмыльнулся в бороду, – электрические троллики. Не садовые же. Кто же в мотор сажает садовых тролликов?
Лучший водитель города громко рассмеялся, со стороны было похоже, что гулко ухает железная бочка, по которой лупит палкой увлечённый ребёнок.
– Электрический троллик пока маленький, он много работать не может. Вот их сажают в мотор по три-четыре, они такие троллеконки и двигают. А когда вырастают, их в большие кареты пересаживают.
Гиви мечтательно прищёлкнул языком.
– Троллейбусы называются.
Мирон и Балис оглушительно расхохотались. Женька согнулся от смеха. Серёжка тоже развеселился, но намного скромнее чем обычно.
– Вы чего? – удивился Сашка.
– Троллейбус. С электрическим троллем в моторе, – давясь от смеха, попробовал объяснить Женька. – Это же надо такое придумать.
– Зачем смеётесь? – обиженно сказал Гиви. – Правду говорю, да. Не я придумал. Сами увидите, настоящий троллейбус.
– Не сердись, Гиви, – взяв себя в руки, попросил Мирон. – Издалека мы, там у нас троллейбусы без троллей.
– Э, дорогой, Гиви пятьдесят лет штурвал крутит, Гиви не обманешь. Как может быть троллейбус без тролля? Кто ему будет электричество вырабатывать? Ты знаешь что такое электричество, дорогой?
– Знаю немного, – усмехнулся Нижниченко.
– Сила тока в участке цепи прямо пропорциональна разнице электрических потенциалов на концах участка и обратно пропорциональна сопротивлению этого участка, – доверительно сообщил тёмный эльф.
– Однако, – обалдело произнёс Мирон.
Гаяускас только плечами пожал. Он уже давно решил, что от Наромарта можно ожидать всего, чего угодно. Закон Ома в интегральной форме – это ещё не самое невероятное. Напиши целитель между делом что-нибудь из институтского курса физики, Балиса бы и это не удивило. Хотя, если это что-то окажется уравнением Шредингера, удивиться всё-таки придётся. Потому как такую премудрость в своё время курсант Гаяускас так и не осилил. Да и не он один, почти весь поток плавал в основах квантовой механики. Как выяснилось впоследствии, стать хорошими офицерам это не помешало.
– Слушай, дорогой, откуда знаешь? – обернулся к пассажирам Гиви. Охватившее водителя удивление не могла скрыть даже великолепная борода. – Сто шестьдесят лет живу, пятьдесят лет народ вожу – никогда такого грамотного эльфа не видел.
– Я у свирфнебнинов учился, – пояснил Наромарт и добавил несколько слов на непонятном языке. Гиви прямо расцвёл.
– Аой, дорогой. Почему молчал? Почему сразу не сказал? Это надо отметить. Непременно выпить надо. Граппу пьёшь?
– Лучше вина, – предложил целитель.
– Нет, дорогой, никакого вина. Скажи, разве свирфы пьют вино?
– Не пьют, – признался чёрный эльф. – Ладно, граппа – так граппа.
– Решено, дорогой. Вечером я угощаю. А сейчас – поехали!
Гиви дёрнул один из бесчисленных рычагов, и троллеконка покатила, быстро набрав весьма приличную скорость. Мягкая подвеска скрадывала тряску от булыжной мостовой.
– А почему на улицах никого нет? – полюбопытствовала Анна-Селена.
– После полудня – самое жаркое время. Никто не ходит, только если очень надо, – не оборачиваясь, ответил Гиви.
Улица потихоньку спускалась ниже, скоро маленькие домики справа сменились большими трёхэтажными особняками, а слева – пышным парком. Каштаны и клёны в нём мирно соседствовали с кипарисами, эвкалиптами, платанами и пирамидальными тополями. У ворот парка Гиви лихо затормозил. Лучший в городе, не лучший, но хорошим водителем бородач был – это точно.
– Женя кто? Анна-Селена кто? Вам выходить.
– Куда выходить? – не поняла девочка.
– В парк идти, понимаешь? Прямо по аллее до солнечных часов. Потом Жене направо, а Анне-Селене прямо.
– И что? – уточнил Женька.
– Там ваши миры. Дальше не знаю. Не сказали ничего, – развёл руками Гиви.
– Кто не сказал? – не унимался подросток.
– Боги! – бородач с почтением поднял вверх правую руку, чуть ли не уперевшись вытянутым указательным пальцем в крышу кабинки. Потом повернулся вполоборота и пояснил: – Боги сказали, что делать. Трелин позвал, сказал: "Гиви, ты лучший водитель, прошу, встреть их как самых дорогих гостей. Сам понимаешь, не каждый день боги заказ делают. Какой престиж: не в «Пилигрим», не к Ориендиру, ни к Радлову – к нам обратились. Нельзя опозориться, никак нельзя". Я говорю: "Трелин, дорогой, как родных встречу, довольны будут". Все инструкции выучил. Сначала Женю и Анну-Селену к парку, потом Мирона Павлиновича к вокзалу. А остальных – в гостиницу.
– Почему так? – теперь уже к расспросу подключился Мирон.
– Не знаю, дорогой. Моё дело – встретить и развести. Зачем, почему – откуда мне знать? Боги не говорят. Они знают. Три точки перехода в Эннинге: парк, вокзал и сама Дорога. Кто умеет – тот выбирает сам. Кто не умеет – делает так, как говорят знающие, правильно, да? А уж кому не знать, как богам.
Ну, не боги горшки обжигают. Точнее, не только боги. Нижниченко повернулся к казачонку.
– Саша, ты переход чувствуешь?
– Да. Тут даже не переход, тут узел. Много Граней.
– А их Грани здесь есть?
Подросток пожал плечами и немного виноватым голосом пояснил:
– Я же не знаю, куда им нужно.
– Да, задача… – озадаченно протянул генерал.
– Ой, ладно, Мирон Павлинович, – усмехнулся Женька. – Это всё равно как своей тени бояться. Никто там нам засаду не устроит.
Он приподнялся с места.
– До свидания. Спасибо вам за всё. Пойду я… Ты идёшь?
Анна-Селена кивнула.
– Иду.
Девочка привстала, окинула взглядом салон троллеконки.
– До свидания. Я буду вас всех вспоминать. И мы ещё обязательно встретимся.
А потом неожиданно чмокнула Серёжку в щёку.
– А тебя буду вспоминать особенно.
Так густо Серёжка Яшкин, кажется, не краснел за всю свою жизнь. И за свою жизнь так не терялся. Не потому даже, что ещё никогда не целовала девчонка дважды за день. Честно сказать, его вообще девчонки целовала всего пару раз. Но всё равно дело было не в этом. Ведь Анька была не просто подругой. После побега из Толы мальчишка понял, что девочка ему нравится. Да-да, привыкший глядеть немного свысока на "слабый пол" уличный сорванец из Днестровска по самые уши втюрился в Анну-Селену. Или, как ещё говорили – втрескался.
После этих слов полагалось смеяться, но ничего смешного в происходящем парнишка сейчас не видел. Ему ведь всего только хотелось быть почаще с Анькой рядом. Оберегать её от неприятностей, защищать от невзгод. Может, даже сделать ради неё какой-нибудь выдающийся поступок, чтобы девочка поняла, какой он, Серёжка, смелый и надёжный (считать таковым историю с перетёртым ремнём мальчишке и в голову не приходило, там всё было по-другому, совсем по-другому). Но только, чтобы ни в коем случае не догадалась, что он втюрился. А то стыда не оберёшься.
