Текст книги "Грани судьбы"
Автор книги: Алексей Шепелёв
Соавторы: Макс Люгер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)
– Канга Фу-Цзы, – поправил человек.
– Твоя любовь к абсолютной точности создаёт одни проблемы. В их время и их землях он известен как Конфуций, к чему порождать непонимание?
– Людей лучше называть их подлинными именами, – не уступал мужчина. – Впрочем, к делу это не относится.
– Вот-вот, – попробовал вклиниться в разговор Нижниченко, – давайте, пожалуйста ближе к делу. И если можно обойтись без Конфуция, то давайте и обойдёмся.
Незнакомец одарил генерала печальным взглядом тёмных глаз, тяжело вздохнул и кивнул:
– Как вам удобно. Мы пригласили вас для того, чтобы сказать: ваша миссия завершена. И её результат признан успешным.
– Кем признан? Вами?
Человек в халате усмехнулся:
– Нет, нам такие оценки выдавать не по чину. Наше дело маленькое: довести их до вашего сведения.
– Тогда кто же оценивает? – настаивал Нижниченко.
– Вам же в своё время сказали: это было пожеланием Дороги. Вы напрасно так недоверчивы.
– А вы напрасно так скрытны, – парировал Мирон. – Одни многозначительные разговоры, но ничего конкретного. Мы вам что, игрушки?
Волчью морду исказила гримаса, очевидно долженствуя обозначать улыбку.
– Мне казалось, что Ваша фамилия не Перен. Да и господина Ромбаль-Коше я здесь что-то не вижу.
Женька не выдержал и хмыкнул. Подросток всей душой был на стороне своих старших товарищей, но не мог не оценить, как лихо человолк (то есть человековолк) прокатил Нижниченко. Впрочем, у генерала с юмором тоже всё в порядке, наверняка вывернется.
Словно подтверждая мысли маленького вампира Мирон нарочито вздохнул:
– Это верно. Я не Франсуа Перен и даже не Пьер Ришар. И, думаю, вашу великую эрудицию здесь все уже оценили. Давайте всё же о деле.
– Начните с себя, Мирон Павлинович, – неожиданно сухо ответил человек. – Хотите говорить по делу – не прерывайте нас каждую секунду. Мягко говоря, это непрофессионально.
– Извините, – недовольно буркнул бывший зам начальника Службы Безопасности ЮЗФ. Крыть было нечем.
Мужчина в халате окинул путешественников долгим взглядом, потом удовлетворённо кивнул и продолжал:
– Итак, вы сделали то, что от вас ждали. У Вейтары появился шанс – это раз. Вы добровольно отказались от пути прогрессоров, дав возможность её народам самим строить свою судьбу – это два. Большего невозможно было и желать. Дело сделано.
– Чьё дело? – коротко бросил Балис.
– Простите?
– Чьё это дело? Ваше?
– Ваше. Твоё и твоих друзей.
– У нас сложилось другое впечатление, – Гаяускас был абсолютно спокоен и именно это подсказывало Сашке, что настроен он очень серьезно. – Нам кажется, что кто-то использовал нас, словно марионеток. Кто бы это мог быть?
– Печально, – человек в халате откинулся на мягкую спинку кресла. – Как я понимаю, сейчас последуют обвинения в том, что мы виноваты во всех неприятностях, обрушившихся на вас? Думаете, это мы нашептали господину Зуратели проект его великой скульптурной композиции? Мы затащили Альве в Баровию?
– Этого я не говорил, – тихо возразил эльф.
– Ну, по крайней мере хоть одно разумное существо среди вас обнаружилось, – констатировала волчья голова.
– Ну, за двести лет уму разуму не набраться – нужно быть редкостным… Пропустим. Что там ещё нам готовы поставить в вину? Взрыв самолёта, на котором летел Мирон?
– Да при чём тут вы, – с горечью в голосе признался Сашка.
– Так, вот и юноша на правильном пути. Кто следующий? Кто не считает, что всё произошедшее подстроено исключительно для того, чтобы создать ему побольше неприятностей?
– Я, – хмуро признался Серёжка.
Сидевшие в креслах мальчишке были откровенно не симпатичны, но, конечно, виноватыми в своих бедах он их не считал. Потому что свой выбор Серёжка Яшкин всегда делал сам. А если представить себе, что эти боги развязали Перестройку, войну в Приднестровье, вложили в головы похитителей продать их с Анькой купцу, а тому – перепродать их наёмникам, поставили на его пути Рика с компанией, Арша, управляли синими, охранниками гладиаторской школы, инквизиторами… И всё – только для того, чтобы сделать гадость самому обыкновенному мальчишке? Нет, если они всё это могли, то делать бы этого точно не стали, потому что такое могучее существо не может быть настолько сдвинутым. Это всё равно, если бы Серёжка изо дня в день мучил бы какого-нибудь котёнка или щенка. Он же не живодёр какой-нибудь, и все нормальные ребята тоже не живодёры. Значит, и нормальные боги тоже не должны быть живодёрами. Даже той безумной богине, про которую рассказывал Наромарт, такие изощрённые мучительства вряд ли бы пришли в голову.
– Никто не говорит, что "исключительно", – попытался предложить альтернативу Мирон. – Но всё-таки руку к произошедшему вы приложили.
– В ваших мирах – нет. И на Вейтаре – тоже нет. На Дороге – да, кое-какой вклад в произошедшее с вами мы внесли. Но это не значит, что мы вами манипулировали.
– Мани… что? – громким шепотом переспросил изумлённый Сашка.
– Управляли, – так же шепотом пояснил Женька.
– А… так бы сразу и сказали.
– В своих поступках вы были абсолютно свободны. А то, что нас вас влияли результаты наших действий, так и любой человек или эльф своими поступками влияет на то, что происходит вокруг него. И как вы не старайтесь, влияние это по слабейшему не выровнять.
– Понятно, – Балис убедился не столько в том, что перед ним сидят не кукловоды произошедших событий, сколько в бесполезности качать права. А привычки биться лбом об стены за ним не водилось, если не считать встречи с водосточным желобом, познакомившим когда-то очень давно его и Риту.
Взгляд желтых волчьих глаз неодобрительно скользнул по морпеху.
– Преувеличиваешь, – констатировал собеседник. – Да и вообще ты не очень-то силён в философии, но всё-таки я тебе скажу. Дар свободы выбора у тебя, да и у всех вас – от Вседержителя и Творца, и никто, кроме него, никогда не сможет этот дар отобрать. Но этот дар получили не только вы. И не только вы этим даром пользуетесь. Те, кто стал причиной ваших горестей – тоже были свободны в своих поступках, не менее, чем вы. И не более того. По крайней мере – когда-то были. Так что мы даже не Мойры, выбирающие нить судьбы и равнодушно откладывающие её в сторону. Каждый делает свою судьбу сам, но при этом влияет на судьбу тех, кто его окружает. А они, в свою очередь, влияют на его судьбу. Такая вот диалектика.
– Да уж, диалектика… – пробормотал Мирон. Откровенно говоря, в Высшей Школе КГБ диамат, то есть диалектический материализм был одним из наиболее ненавидимых экзаменов. И известный анекдот гулял среди слушателей в адаптированном варианте:
"– В чём сходство и различие мата и диамата?
– Мат все понимают, но делают вид, что не понимают, а диамата не понимает никто, но все делают вид, что отлично в нём разбираются. Но и тот и другой являются мощным оружием в руках офицера госбезопасности".
– С диалектикой мы как-нибудь разберёмся, – заверил Балис, – а вот этот-то разговор ради чего? Задачу мы, получается, выполнили. А дальше что?
– А дальше – как обычно, – улыбнулся толстяк. – Вознаграждение и полная свобода дальнейших действий.
– Значит, всё-таки это было ваше дело, раз вы платите нам за его выполнение, – констатировал Нижниченко.
Незнакомец потешно всплеснул руками. Анне-Селене бросилось в глаза, что его крупные ладони были розовыми и мягкими, как это обычно и бывает у полных людей.
– Честное слово, не понимаю, как можно так долго упорствовать в ошибке и настолько не уважать самих себя. Мирон Павлинович, скажите прилюдно, уважаемый, Вы под лавину залезли ради нашей награды? А на штурм Вальдского замка подались тоже из-за неё?
– Нет, но…
– Тогда о чём мы с вами препираемся столько времени? Поймите нас правильно: нас очень устраивает то, что вы сделали на Вейтаре и поэтому мы хотим вас отблагодарить. Не нужна вам наша благодарность – откажитесь, настаивать никто не будет и зла на вас не затаит. Только сначала хорошенько подумайте, действительно ли хотите отказаться. Мы ведь вам не деньги предлагаем и не золото.
– А что же? – не утерпел любопытный Серёжка.
– Исполнение желаний. По одному на каждого. Разумеется, не любых, не всё в мире в наших силах. Но всё-таки мы способны на большее, чем чашка ароматного кофе.
Толстяк небрежно махнул рукой и на столе из ничего возник кофейный сервиз: семь синеватых фарфоровых чашечек с белыми ручками и золотистыми ободочками на таких же синеватых с золотистыми ободочками блюдечках. Наполнявшая их тёмная жидкость испускала лёгкий парок. По залу разлился тонкий кофейный аромат.
– Нам-то зачем? – угрюмо пробормотал Женька.
– Всем поровну, – приветливо улыбнулся незнакомец. – Эту чашку кофе ты и Анна-Селена можете выпить так, словно вы обычные дети. И получить те же ощущения, которые испытывали во время своей прежней жизни.
Нижниченко вспомнилась чешская пословица, как-то невзначай оброненная полковником Хиски: "На языке медок, да на сердце ледок". Человек в кресле был явно себе на уме. Хоть он изо всех сил и старался показать своё дружелюбие, но Мирон не сомневался, что если что-то пойдёт не по его планам, церемониться с путешественниками незнакомец не станет.
Женька, не забивая себе голову всякими сложностями, нахально хмыкнул, подошел к столу, подхватил ближайшую чашку и сделал крупный глоток.
Это был настоящий кофе, которого мальчишка не пил… не пил… с прошлого лета. Ну, да, они всей семьёй отдыхали в Феодосии. Вокзал там расположен у самого моря, они пришли к посадке прямо с пляжа, сидели в кафе на привокзальной площади, ели мороженное, пили кофе и строили планы, как приедут сюда следующим летом. Кто тогда мог подумать, что папы и мамы то лето было последним…
– Жень, правда? – требовательно спросила Анна-Селена.
Мальчишка взял себя в руки, хватило сил не только ответить:
– Попробуй – узнаешь.
Но и на улыбку. Правда улыбка получилась бледной, так ведь быть вампиром подросток не перестал.
Женькины слова словно сломали какую-то невидимую стену. Отведать кофе захотели практически все. Наромарт с непривычной робостью признался, что никогда не пробовал такого напитка, после чего Сашка и Серёжка наперебой принялись убеждать эльфа, что это очень вкусно. Балис машинально удивился Сашкиным познаниям в этой области, на что казачонок заикнулся, было, про шустовский коньяк, но тут же смешался и покраснел. Морпех предпочёл оговорки не заметить.
А вот Серёжкино:
– Вкусно, но на настоящий кофе совсем не похоже.
Не заметить было невозможно.
Балис встретил фразу спокойно. В раннем детстве всё было просто и ясно: настоящий кофе – из «московского» пайка, который получал дед. Ирмантас Мартинович щедро делился дефицитными продуктами с детьми, а значит – и с внуками. Потом выяснилось, что вполне настоящее кофе, хотя и немного другое, можно попить в некоторых вильнюсских кафе. А окончательно осознать относительность критерия «настоящий» применительно к этому напитку ему помог визит крейсера "Михаил Кутузов" в Неаполь в восемьдесят шестом. Тогда старший лейтенант Гаяускас умудрился последовательно попробовать турецкий, греческий и итальянский кофе. Три совершенно не похожих друг на друга вкуса. Но попробуй назвать кого-то из них ненастоящим…
У Серёжки же наверняка опыт был победнее.
А вот Мирон, большой любитель и специалист по части этого напитка, не удержался от того, чтобы поинтересоваться, какой-такой кофе мальчик называет настоящим, на что получил потрясающий по своей наивности ответ:
– А у нас мама иногда из Тирасполя привозила. Там ещё такой казак на пакете. В этой, как её… в бурке.
Сашка уставился на друга широкими от удивления глазами. Мысль о том, что на упаковке с каким-то там напитком можно изобразить казака показалась подростку совершенно дикой. Нет, конечно, людей всяких на коробках рисуют, а с трёхсотлетия дома Романовых в хате у Кириченок поселился шкалик, выполненный в виде Великой Княжны Ольги Николаевны (мама при взгляде на него немедленно вспоминала, как батька на праздник от души кирьнул), но казак-то здесь при чём? Казаки – воины, их на лубках правильно изображать, а не на пакетах. Тем более, с кофием, которого в станицах отродясь не пили. Кубыть только у атамана в хате по большим праздникам, да и то вряд ли, если только заради гостей из самого Екатеринодара или Новочеркасска.
Мирон изумился ещё больше, но совсем по другой причине.
– Серёжа, это случайно был не напиток "Кубанский"?
– Точно, "Кубанский", – радостно кивнул мальчишка.
Нижниченко скривился, словно у него стрельнул больной зуб. Вот в такие моменты и особенно чётко и ясно становилось понятно, насколько тяжело был болен Советский Союз. Старшее поколение безопасников, выбравшись коллективно на природу или просто на пьянке по случаю, любило побурчать о том, как "страну развалили". Чего там говорить, соответствующие спецслужбы недружественных СССР стран, конечно, не в песочнице играли. Но то, что уже взрослый мальчик из провинциального городка искренне полагал настоящим кофе суррогатную бурду то ли из цикория, то ли из молотых желудей, то ли вообще чёрт знает из чего – это отнюдь не происки американцев, а стопроцентно своё, родное. Примерно в Серёжкином возрасте Мирон ездил в гости к родственникам, жившим в глубинке Тамбовской области. Сколько сил потом отец потратил на убеждение сына в том, что "это тоже мороженное, только не сливочное". А другого в городке и не было, а городок-то, между прочим, был не простым, а целым райцентром. Ежедневная газета с призывами к верности делу Ленина в нём имелась, а вот нормальное мороженное – нет. Насчёт кофе Мирон точно не помнил, но к версии о его существовании в магазинах райцентра относился крайне скептически. Скорее всего, там кроме «Кубанского» можно было встретить только ещё один "растворимый кофейный напиток" – «Летний», которому до настоящего кофе, как… в общем, как коллеге "Кубанскому".
Разумеется, высшая ценность жизни не в качественном кофе. Но и не в том, чтобы посадить всю страну на макароны и мойву, которую в народе называли не иначе, чем «помойва», а потом требовать безоговорочной и безоглядной преданности даже не абстрактной коммунистической идее, а конкретным мордоворотам из обкомов, крайкомов и ЦК КПСС. Уж эти-то недостатка в хорошем кофе не испытывали. Да и не только в кофе: в обкомовских пайках было хоть и не всё, но почти всё. А простые люди штурмовали большие города "продуктовыми электричками". Не потому, что в провинции чего-то не было, а потому, что в городах хоть что-то было.
И вот о том, что это безобразие закончилось Мирон Павлинович Нижниченко не сожалел никогда. Страна, которая так не уважает своих граждан, существовать не может и не должна. При этом он понимал, что за эту самую страну погибли Балис с Серёжкой. Бросить даже тень сомнения на их выбор Мирон не мог. Такое вот противоречие. Может быть, оно образовалось потому, что в их мире на месте СССР расцвело уж какое-то совсем невообразимое безобразие. Всегда на место плохого может прийти ещё худшее. На Мироновой Грани всё прошло намного приличнее и цивилизованее.
Итог невесёлых размышлений в голове генерала подвёл ещё один анекдот эпохи ранней Перестройки:
"Пьют, значит, в одном маленьком австрийском кафе агенты КГБ и ЦРУ. Наш втихаря ихнего спаивает, супостат спивается.
– Скажи, Джон, – приступает к выполнению важного правительственного задания чекист, – Чернобыль – это ведь ваша работа?
– Нет, Иван, – отвечает рыцарь плаща и кинжала, – Чернобыль мы не взрывали.
Выпили ещё по одной.
– Скажи, Джон: Чернобыль – ваша работа?
– Нет, Иван, к этому взрыву мы не причастны.
Выпили ещё. Совсем худо американцу стало.
– И всё-таки признайся, Джон, это же вы Чернобыль взорвали.
– Нет, Чернобыль – это не мы. Но я тебе скажу, Иван: «Агропром» – это наша операция!"
Голос пухлого божка вернул Мирона к реальности.
– А теперь давайте перейдём от кофе к серьёзному делу. Всё очень просто. Чтобы не смущать остальных, каждый из вас по очереди задумывает желание, а мы либо исполняем его, либо говорим, что это невозможно. Тогда вы повторяете попытку.
– А как же вы узнаете желание, если мы его не скажем? – простодушно изумился Серёжка.
– Так и узнаем, – оскалился тип с волчьей головой. – Мы ещё и не то можем.
– Если ты веришь, что мы способны желание исполнить, то узнать его для нас не должно быть сложным, – ласково улыбнулся толстяк.
Мальчишка смущённо потупился, словно первоклашка, на открытом уроке забывший, какая буква идёт в алфавите после фэ.
– Начнём, – бодро продолжил обладатель шелкового халата и возбуждённо потер руки. – Женя первый взял кофе, ему первым и загадывать.
Подросток не колебался.
"Хочу стать человеком и вернуться домой".
Приключениями он уже был сыт по горло. Пусть Солнечный Козлёнок ищет себе для развлечения других дурачков и пудрит им головы историями про борьбу с Тёмными Властелинами. А Женька теперь точно знает, что интернат – не самое плохое место для мальчишки-сироты. Особенно, если это не простой интернат, а для одарённых детей и с углублённым изучением… Оказалось, вспомнить, что именно углублённо изучали в интернате, куда Женьку собирались сдать дядя и тётя, пареньку уже не под силу, но это его не сильно огорчило. Главное – он будет в своём мире, почти что дома.
– Два желания, а не одно, – оскалился волчара. С желтых клыков капала белая пена. Анна-Селена с огорчением подумала, что жизнь не сказка: там желания обычно исполняют бородатые добрые волшебники или благообразные феи. Бог стрельнул в её сторону круглыми желтыми глазами.
– Можно попробовать.
В следующее мгновение он исчез. Теперь в кресле сидела круглолицая большеглазая девушка в распахнутом кожаном пальто поверх чёрной же блузы. Костюм дополняла широкополая шляпа и кожаные перчатки. Разумеется, тоже чёрного цвета. Затянувшись папиросой, которую она держала почему-то в левой руке, девушка голосом человековолка поинтересовалась:
– Так больше нравится?
– Мне всё равно, – честно ответила маленькая вампирочка.
Бог в халате окинул бога (или богиню) в пальто кислым взглядом.
– И такой отдать душу? Вот уж никогда не пойму.
Богиня кивнула, тряхнув длинными каштановыми волосами, свободно ниспадавшими на плечи.
– Не поймёшь. Он любит её, а ты не любил никого и никогда. Кроме себя, конечно.
Толстяк нахмурился, но тут же взял себя в руки, повернувшись к Женьке. Тот взирал на происходящее с гордым видом Памятника Обиженному Детству. Дескать, опять эти взрослые оборвали разговор на полуслове, занявшись своими очень важными взрослыми делами. А ребёнок… что – ребёнок. Ребёнок и подождать может, никуда не денется.
Но уговаривать Женьку чудотворец не собирался. Вместо этого он будничным тоном произнёс:
– Два желания мы исполнять не будем. Но второе может сбыться и без нашей помощи, ты это знаешь.
Подросток мрачно кивнул.
– Значит, мы выполняем первое?
– Выполняйте.
Всё равно ничего другого в голову не приходило. Хорошо хоть, эта парочка не уподоблялась Якубовичу с его "Полем Чудес" и не переспрашивала по десять раз: "Вы уверены? Нет, Вы действительно уверенны?"
– Готово, – сообщила женщина.
– Уже? – удивился Женька.
Никаких изменений в себе он не чувствовал. Смеются над ним, что ли?
– Уже, – подтвердил мужчина.
Как положено в таких случаях, мальчишка слегка ущипнул себя за руку. Щипок оказался до безобразия болезненным.
– У-йя, – не сдержался Женька. Божки довольно усмехнулись.
– Теперь твоя очередь, Анна-Селена.
Девочка не задумывалась. Она уже давно поняла, что перед ней тот самый случай, про который во сне рассказывал Олаф. Заветное желание у неё было только одно: вернуться домой. Но для этого надо перестать быть вампиром.
– Уже перестала, – поощрительно кивнула женщина и затянулась сигаретой.
Правда? Анна-Селена с силой топнула ногой. Пятка отозвалась лёгкой ноющей болью, вызвавшей приступ безумной радости. Девочка запрыгала на месте и захлопала в ладоши.
– Анька, ты чего? – изумился Серёжка.
Лучше бы промолчал От избытка чувств она тут же чмокнула друга в щёку, чем повергла его в величайшее смущение. Мальчишка покраснел так сильно, что, казалось, от него запросто можно было прикуривать.
– Только знай, индекса у тебя не появилось, – заявил толстяк, но Анна-Селена только беспечно махнула рукой.
– Вот уж наплевать. Проживу как-нибудь и без него.
Даже в прежней жизни она бы не стала тратить желание на получение индекса, придумала бы что-нибудь более стоящее. Например… Мама…
Улыбку с лица Анны-Селены как ветром сдуло. На глаза навернули слёзы. Дура, восторженная дура. Она же могла пожелать, чтобы мама не погибла, и тогда…
– И тогда пришлось бы выбирать другое желание, – безразличным голосом сообщила женщина. – Мы же предупреждали, что не всесильны.
Девочка недоверчиво поглядела на нежащихся в креслах чудотворцев. Похоже, они не обманывали. Плакать сразу расхотелось, но и радость не возвращалась.
– Прошу следующего, – немного картинно объявил толстяк. – Наромарт?
– Я в этом не участвую, – негромко, но твёрдо ответил тёмный эльф. – Я служу Элистри и не могу принимать дара от иных богов.
Женщина недовольно скривилась.
– Что ж, я непременно поинтересуюсь, какую награду она определит тебе за проявленную верность.
– Моя верность не зависит от награды, – с достоинством парировал священник.
– Хорошо, это твой выбор, – как-то торопливо встрял толстый бог. – Мирон Павлинович, Ваша очередь. Или Вы настолько верующий человек, что отвергните наш дар?
– Не настолько, – честно признался Нижниченко.
В последнее время перед переводом в Киев он стал всё чаще заходить в Владимирский Собор, несколько раз подолгу беседовал с отцом Михаилом. Христианство, вроде знакомое с раннего детства стало открываться генералу совершенно по-иному. Но воцерковленным христианином Мирон себя назвать бы никак не рискнул. И о том, как в его ситуации должен вести себя верный сын Церкви он, откровенно говоря, понятия не имел. Зато имел стойкое подозрение, что в церковных книгах про это ничего не сказано. А раз так, то необходимо полагаться на совесть и здравый смысл. И оба этих чувства подсказывали ему, что если он попросит неожиданно встреченных чудотворцев сохранить жизнь экипажу самолёта, то никому плохо от этого не будет.
– Невозможно, – развёл руками толстяк. – Они и без нас живы. Кстати, Вам на это уже намекали.
– Мне много на что намекали. Но я не спешу верить на слово.
Прозвучало резковато. Не надо бы было так говорить с богами. Грубость никого и никогда до добра не доводила. К счастью боги не обиделись.
– Нам можете верить, – заверила женщина, небрежно стряхивая пепел в материализовавшуюся на столе пепельницу, которая оказалась не слишком соответствующая антуражу: эдакое маленькое блюдечко с низкими бортиками из толстого стекла. В мире Мирона такие обычно расставляли на столиках маленьких кафешек. – Обманывать вас нам решительно не за чем.
– Вам я верю, – особо подчеркнуть искренность чувств голосом Нижниченко даже и не пытался: раз собеседники способны читать мысли, то их не обманешь, даже если очень захочется. А в данном случае он и обманывать никого не собирался.
– Тогда – Ваша вторая попытка.
"А ведь нечего мне особенно и желать-то", – осознал Мирон. – "Привык ставить себе достижимые цели и всего добиваться сам, давно уже за журавлями в небесах не гоняюсь. Денег, как у Билла Гейтса? А что потом с ними делать? Пост министра или, хуже того, Президента? Нет уж, это работа не для аналитика, а для политика. Свою школу, как у Цевелёва? Хотелось бы, да только авторитет и уважение греют лишь тогда, когда на все сто процентов заработаны своим трудом. Дело об инопланетных прогрессорах, вроде раскрыли и закрыли… А вот это – идея. Вот что надо загадать: устранить наиболее крупную угрозу безопасности Юго-Западной Федерации".
– Э-э-э… Мирон Павлинович, разве это называется "желание для себя"? – недоумённо переспросил полный божок.
– Разумеется, – уверенно кивнул Нижниченко. – Я всё-таки заместитель министра, заниматься этим придётся мне. И головомойку получать – тоже мне.
– А за что головомойку-то? – как всегда, догадаться по интонации, шутит ли Балис или интересуется всерьез было невозможно. Но вопрос оказался очень кстати.
– Сам же офицер, должен понимать, что головомойки начальство устраивает не только за то, что виноват, но и по ходу дела – чтобы исполнители не расслаблялись. А если учесть, что начальники у меня – не профессионалы.
– Всё-всё, я убеждён, – торопливо согласился толстяк. – Правда, есть ещё одна небольшая неувязочка: безопасности Юго-Западной Федерации в настоящий момент практически ничего не угрожает. После уничтожения излучателя странники к вам долго не сунуться, а что касается дальних и ближних соседей… Теоретические планы, конечно, разработаны у многих у многих государств, но на практике… Есть дела поважнее. Внутренние же экстремисты малочисленны. Хотя… Есть одна организация, всерьёз подумывающая о террористических актах.
– Вот от них нас пожалуйста и избавьте!
Страшно было себе представить, что и до них доберётся эта зараза.
– Авиакатастрофа? Криминальное происшествие? Автомобильная авария? Взрыв бытового газа? – принялся подчёркнуто деловито перечислять толстый.
Женщина возмущённо фыркнула:
– Что за расточительность, Шафранек? Камень на шею – и в воду!
А потом подмигнула Серёжке. Мальчишка подмигнул в ответ. Прикольный был мультик – "Ловушка для кошек". Серёжка его в клубе смотрел целых три раза.
– Ладно, а теперь – серьёзно, – богиня затянулась сигаретой. – Убить этих людей мы не можем. Перевоспитывать – не по нашему профилю. А вот сердечный приступ в самый неподходящий момент одному очень активному человеку обеспечим. Компрометирующие документы и списки активных членов организации будут при нём. Дальше уже – ваше дело. Устраивает?
– Более чем, – кивнул генерал.
– Значит, договорились, – подвёл итог бог в халате. – Львов, проспект Ленина, дом двадцать один, гостиница «Первомайская». Скоро услышите.
"Век бы не слышать", – искренне подумал Мирон. Но раз доморощенные террористы в Федерации уже завелись, придётся иметь с ними дело. И помощь встречных богов здесь весьма кстати.
– Так, ещё одним невыполненным желанием меньше, – довольно потёр руки толстяк. – Продолжим. Саша?
"Снимите с меня проклятье", – мысленно произнёс казачонок.
Он не признавался никому: ни Адаму, ни Михаилу-Махмуду, ни Мирону Павлиновичу, но это давно уже стало для него самым заветным желанием. Подросток не знал, что с ним станет после того, как проклятье исчезнет, но был согласен на всё. Даже на немедленную смерть. Потому что лучше умереть, чем такой вот… ужас без конца.
Женщина иронично улыбнулась:
– Просьба не по адресу. Это не нашего ума дело.
– Почему? – разочарование было таким сильным, что Сашка не сдержал эмоций.
– Мы не можем отменить волю Того, кто принял это решение.
Парнишка ссутулился, обречено махнул рукой.
– Ничего мне тогда не надо.
– Подумай, – начал, было, толстяк, но подросток прервал его неожиданно резко и зло.
– Да чего здесь думать? Того, что мне действительно нужно, вы сделать не можете. А кофе выпить… Это я и без вашей помощи могу. Если вам так нужно, чтобы я обязательно что-то попросил, давайте сюда тарелку настоящего кубанского борща.
Чудотворец рассержено взмахнул широким парчовым рукавом.
– Не обязательно. И тратить желание на какой-то там борщ – глупость несусветная. Ты получил такую возможность, которую не получает почти никто, хотя чуть ли не все люди мечтают об этом всю жизнь.
– Вот и выполняйте желания тех, кто об этом мечтает.
– Правила устанавливаешь не ты. Мы выполняем желания только тех, кого считаем нужным. Кого мы считаем нужным, – бог особо выделил голосом слово "мы".
– А у меня только одно желание: оставьте меня в покое. Понятно?
По голосу Мирон понял, что Сашка близок к срыву. Если эти чудотворцы не отстанут от парня, то придётся вмешаться.
К счастью, чудотворцы отстали:
– Понятно. Значит, желание называет Балис. Только мы должны тебя сразу предупредить: ты на особом положении.
– В каком смысле?
– Ты знаешь, что ты не обычный человек. Твой друг назвал тебя лемуром, твой народ называет себя дарами или дэргами. Суть не в названии. Важно, что ты – другой. И применительно к тебе наши возможности сильно ограничены.
– Как я вижу, – Балис кивнул на отшедшего к стеллажам Сашку, – не только по отношению ко мне.
– Ты наблюдателен, – не без сарказма заметил толстяк.
– Такая у меня профессия, – парировал капитан морской пехоты.
Взмахнув широкими парчовым рукавами, божок вскинул руки вверх, демонстрируя признание капитуляции. А женщина пояснила:
– Если очень сильно постараться, то, наверное, ты сможешь выбрать что-то и для себя. Но, боюсь, что перебирать мы будем очень долго. Если бы ты направил желание не на себя и свою семью, мы были бы крайне признательны. Конечно, многим людям такие предложения делать просто бессмысленно, но, насколько мы можем судить, ты не из их числа.
Женька украдкой очень заинтересовано рассматривал офицера. Неужели действительно осчастливит какого-нибудь постороннего человека? Пожалуй, ни он сам, ни любой из его одноклассников на такое бы не согласился. Да что там одноклассников, взрослые бы тоже нашли благовидный предлог отвертеться от такой щедрости. Раньше Женька считал, что так и должно быть, а иначе поступают немногие упёртые, из которых то самое… только гвозди делать.
Но в приключениях раз за разом приходилось убеждаться, что это не так. Все его спутники были не идеальными героями, не ангелами с пёрышками, и не зацикленными фанатиками. И заблуждений у них хватало, и недостатков. Но внутри каждого жило какое-то особое чувство, которое позволяло его обладателю отдать, что называется, последнюю рубашку тому, кто действительно находится в бедственном положении. Так что же, Женькин мир, Женькина Грань утратила что-то незаметное, но очень ценное? Или это нечто утратила только большая часть людей на его Грани, а меньшинство, думающее о других больше, чем о себе живёт где-то рядом. Может быть, в соседней квартире, за тонкой бетонной стенкой. Но никто об этом даже не подозревает, потому что большинство твёрдо уверено: честные, неподкупные, добрые, смелые и совестливые люди встречаются только в книгах и фильмах. Да и там они стали попадаться всё реже и реже, потому что зрители и читатели больше любят смотреть и читать "про то, как в жизни", то есть как люди ломаются, а не как умеют держать удар.
"Восстановления Советской Власти на всей территории СССР, конечно, тоже желать не стоит?" – иронически прикинул Балис.
– Почему же, с этим как раз особых проблем нет. Президент Ельцин издаст соответствующее постановление – и вперёд.
