Текст книги "Целитель"

Автор книги: Алексей Пройдаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Отзвучало незабвенное «человек – это звучит гордо!» – отзвучало.

«Горе побежденным!» – вот современный лозунг.

Нет ужасных преступлений, деяний, подлостей и предательств, которые бы не совершил пресловутый «гомо сапиенс». Теперь он «гомо барбарианс», потому что в стремлении жить получше он шагает по головам и по трупам себе подобных. Он старается выжить, несмотря ни на что. А не надо ему выживать. Не надо дальше жить обреченному и приговоренному, – его час настал. Он уже мертв. А мертвое тянется только к мертвому, и живым от него никакого проку.

Да и что толку быть живым на земле? Здесь находится ад. Не под землей, а именно на ее поверхности, именно там, где живет человек. Человек человеку – враг. Это закон капитала. Вспомните закон строящегося социализма, и увидите огромную разницу. И разница эта была крайне популярна среди простых людей, потому что идеология и официальная политика была за них, а не против…

До чего мы дожили? А до чего еще доживем, пока физически не умерли?!

Нам поздно бояться, а вот за детей и внуков – страшно.

Нельзя заказать погоду, нельзя повернуть время вспять, нельзя заглянуть в другое измерение… А ведь это – обычное дело. Но не для нас. Мы – умалишенные в палате для хронически страдающих нервным расстройством.

В тишине – тихим, во спокойствии – умиротворенным, в источнике – освежающим.

Солнце восходит не по нашей воле, но мы радуемся свету. И только увидев пульсирующие полоски, душой приладившись к звуковым импульсам огромного, прекрасного и надежного, мы потихоньку начинаем осознавать всю тщетность своего бытия и сознания, осторожно плача и судорожно вздрагивая горлом. Мы каждый день теряем родных и близких…

Но свет идет, выметая последние клочья мрака. Выходят слезы, приходит временное облегчение, а с ним – понимание, что такие эпизоды и составляют всю основную сущность тех, кто еще может называться «человеком разумным».

До нас неслышно доходит, что благодаря этой исчезающей популяции, еще позволено вьюге – снежить, садам – цвети, звездам – мерцать, а всем остальным дожидаться армагеддона, которого не будет… Свет придёт вовремя.

Глава 3. Свет приходит вовремя

«Всё кажется призрачным в этих смутных сумерках:

башни, основания которых затеряны в темноте;

верхушки деревьев, как чернильные пятна. Я дождусь

утра и проснусь – чтобы увидеть твой город при свете».

Рабиндранат Тагор «Залетные птицы»

1

Говорят, есть две стихии, на которые человек может смотреть, как зачарованный: текущая вода и горящий огонь. Но я прибавил бы к их числу ещё одну – звёздное небо. И на него можно смотреть часами… Наверное, это и есть извечная тоска человека по тем мирам, в которых ему не бывать? По бездонному Космосу, его ярким всполохам и недоступным нашему зрению красотам? Несомненно, всё так и остаётся, пока мы ограничены рамками своей физической планеты, биологического тела и замороженного сознания. Кто-то способен их преодолевать уже здесь и сейчас. Мы таким не верим, называем их – «безумцами», «выдумщиками», «психами»…

В городе звёзды недоступны созерцанию, небо отгорожено от людских глаз огромными, уродливыми строениями. Другое дело деревня, либо чистое поле, к которому звёздные светлячки сами спускаются пониже и дают рассмотреть себя повнимательнее. Но имеет значение даже обычное человеческое зрение: на звездное небо надо глядеть чистыми глазами и тогда увидишь и рассмотришь исключительно всё.

Помню, однажды ночью я шёл с железнодорожного разъезда, на котором притормаживал поезд, в своё село. Немного потерянно вглядывался во тьму, которая окружала со всех сторон. А потом поднял глаза выше и посмотрел на небо: ошеломили мириады звёзд, скопления которых были воистину впечатляющими. И подумалось: «Вот где кипит жизнь! Разумная, созидательная, полная радости и счастья. А мы находимся на задворках всего этого и проживаем совсем другую жизнь…» И обидно стало за родную Землю-матушку: одинокую в пространстве и бесприютную, раздираемую противоречиями и терзаемую войнами. Где ещё, когда, на какой планете разумные существа ведут себя так, будто находятся на завоёванной территории, которую должны быстро ограбить до нитки, и успеть смотаться до того, как придут настоящие хозяева?

Глупо, глупо мы ведём себя, стяжая богатства, которых хватит не на один век, предавая при этом родных и друзей, попирая все заповеди и кодексы, не щадя никого и ничего.

Ведь достаётся же человеку на его короткий век такая безмерная жадность. Глупо… И как банально!

Всё это потому что далеки и недоступны для нас звезды. А мы им просто неинтересны, мы очень заняты своими сиюминутными делами: кто-то доедает остатки зубов, кто-то донашивает остатки волос, и мы всем этим озабочены по-настоящему. Из-за этого просто нет времени поднять глаза повыше и посмотреть на звезды, которые по-прежнему очень далеко…

– Не так уж это далеко, как может показаться на первый взгляд, – раздался рядом знакомый голос, который прежде заставил бы меня вздрогнуть.

– А Вечность – это не так уж много, – ответил я, не отрывая глаз от ночного неба.

С крыши девятиэтажного дома хорошо просматривался весь ночной город, его мерцание в пространстве было пульсирующим от расцвеченным фонарями и лампами бульваров и улиц, башен и всевозможных «центров».

– Великому Тагору – принадлежат слова: «Я вновь и вновь умру, дабы узнать, что жизнь неистощима».

– У каждого свой путь, который он проходит перед встречей с Творцом. Значит, время этой встречи ещё не пришло. И вы умирали в своё время, но воскресали.

– Я знал, что ты вернёшься, Андрей, – ответил я, не глядя на собеседника, потому что боялся увидеть совсем не то, к чему успел привыкнуть за тот короткий период, что с тех самых пор рисовало сознание. – Даже великий Макенкули говорил об этом. Значит, действительно приближается нечто?

– Да, то, что надвигается сейчас, совершенно отличается от того, что было раньше. Они решили действовать, игнорировав все прежние нормы договора, – неспешно и обстоятельно отвечал Андрей. – Тьма активизирует Проклятую Сотню, стало быть, предстоят не только духовные баталии. Сейчас вся их агрессия будет направлена именно сюда, на этот формирующийся город.

Я повернулся и посмотрел на Андрея. Он оставался прежним – внешность, неразличимая в толпе: средний рост, спортивная осанка, обыкновенное лицо. Но, присмотревшись внимательней, можно было определить, что при среднем росте, он казался высоким, обычную спортивную осанку дополняла внутренняя пружина ежесекундной готовности ко всему, а в глазах, которые он всегда опускал пониже, горел тот самый неугасимый Свет.

– Приятно видеть, что внешне ты остался тем же самым.

– Внешность в нашем деле значение имеет только как элемент маскировки.

– Почему так долго?

– Именно столько сколько шел процесс регенерации.

– Ты был поражён Копьём Предназначения?

– Только его копией, – возразил Андрей. – Будь это само Копьё, я бы сейчас с вами не беседовал. Это единственное оружие, которое может покончить с Сыном Света навсегда и безоговорочно. Правда, оно редко попадает в руки Проклятого Сотника, обычно он пользуется точной копией… Сотник мастерски владеет любым оружием и древности, и современности нисколько не хуже нас, а иногда и превосходит.

– Я видел твою рану, Андрей, – мне вспомнились события той трагической ночи. – Она была опалённой по краям. Стало быть, копия не очень отличается от оригинала?

– Она совершенна! – ответил Андрей мрачно, но тут же посветлел лицом и сказал, прижав правую руку к сердцу: – Я вас приветствую!

– И я приветствую тебя, Дитя Света! Искренне рад, что мы снова вместе. Вновь убеждаюсь: чем больше живешь, тем больше памятных дат.

– Любуетесь ночной панорамой?

– Люблю этот город. Здесь живут родные, здесь жил и здесь умирал мой отец, – ответил я горько. – Сегодня ровно восемь лет.

– Я счастливее вас, – сказал Андрей, – потому что все, кого можно было потерять, я потерял сразу и навсегда. Для меня это всего лишь большое скопление огней. Такое свечение напоминает расположение войска противника в ночь перед битвой, во время прохождения первой практики в средневековье.

– Сейчас ты откровеннее, чем раньше, – заметил я.

– Так и вы уже не тот прежний – замученный, запуганный, задавленный бесконечным количеством проблем, и даже отчасти спивающийся, – в тон мне ответил Андрей. – Сейчас вы всё больше походите на Служителя Света.

– Ты упомянул о первой практике? Никогда не слышал, что Дети Света проходят какие-то практики.

– А об этом нигде и не пишут. Но благороднейшая госпожа Легат попросила рассказать и добавила, может быть, вам это пригодится в дальнейших трудах.

– Я ей благодарен и слушаю твой рассказ.

– Первую практику мы проходили в последней четверти четырнадцатого века, во время великого противостояния с Чёрной Ордой.

– Битва на Куликовом поле?!

– Под таким названием она вошла в историю и, хотя это не совсем правильно, я принимаю его.

– Что это значит?

– Она была не совсем в том месте, которое указано в учебниках истории, – невозмутимо ответил Андрей. – Но сейчас не об этом… Она действительно была и для этого не надо чьих-то мнений! Тьма окутала самое светоносное государство тех времен не на одну сотню лет и битва решала, вернется ли оно к Свету, или погибнет окончательно. Орда служила самым грозным оружием Сатаны.

Видя моё недоверие к словам, стал пояснять.

– Понимаете, время – это спираль, которая движется по эллипсу с заданной скоростью и надо всего лишь попасть в определённое время, в определённое место. Судьбоносные битвы периодически повторяются в пространстве, – терпеливо, как школьнику, объяснял он мне. – И никто не гарантирует, что окончание их может быть хрестоматийным. Враг коварен, умен и способен на любые действия. Нам тоже периодически приходится возвращаться к чему-то, снова и снова отстаивая право на победу и существование. Теперь насчет Орды… Ей активно помогала Проклятая Тысяча, которая пришла из самого ада… И потому Орда была заранее уверена в победе. Ведь никто не знал, что мы пришли на помощь князю Дмитрию. Мы были одеты в обычные кольчуги и сражались только оружием тех лет. Написано о том времени много, много неправды, не стану вдаваться в подробности, они ни к чему… Просто нас узнали исконные враги. Вот тогда и появилось Копьё Предназначения! Лукавый и его бросил на алтарь своей победы, хотя это было против всяких правил. Мы выстояли, но потеряли половину Сотни…

– Коварное соотношение – один к десяти.

– Дело не в количестве, Дети Света способны драться и побеждать даже при таком соотношении. Хочу сказать о том, что до сих пор не знаю, как и каким способом ускользнул от меня проклятый сотник, который тогда был тысячником, – сказал Андрей горестно. – Он ушёл с Мамаем, а потом предал и своего господина, но сам благополучно уцелел. Ох, мне досталось от Координатора, да и поделом…

Я понял терзания Андрея, ведь именно тот сотник, который ускользнул от него тогда, сейчас и стоит во главе Проклятой Сотни. Скорее из желания отвлечь его от мыслей, чем из любопытства спросил:

– Ты сказал – «первую практику»? Значит, была и вторая?

– Вторая уже ближе, это сорок первый год, иные методы войны, иное предназначение. Битву под Москвой я хорошо помню, в ней участвовало несметное количество сил Ада, но было и Небесное Воинство, в состав которого входила и наша обновленная Сотня. Там было проще, потому что над Москвой уже стояла Пречистая Богородица…

– Я понимаю, что это было не обычное противостояние двух политических систем того времени.

– Это было самое масштабное противостояние сил Света и Тьмы от Сотворения Мира, – ответил Андрей. – Победи они тогда, и на землю пришёл бы сам Дьявол…

– В этой битве тоже участвовало Копьё? – осторожно спросил я, понимая, что отношение Андрея к Копью Предназначения – не совсем обычное, как к врагу, но – врагу личному.

– Разумеется, – с тоской ответил он. – И тоже наделало немало бед. Захватить бы его, и тогда можно считать миссию всего существования выполненной… Вот и получается, что ничего от нас не является далеким, но очень близким: и пространство и время и даже звёзды, которые вы с таким интересом рассматривали. Всё досягаемо, и всё умещается в одном измерении.

– Это можно понять и принять, но только не человеческим сознанием, к великому сожалению.

– Возможно, к сожалению, – ответил Андрей, – возможно, к счастью. Мы выполняем не человеческие задачи и противостоим не людям. Потому и противостояние такого рода никак не умещается в обычную человеческую жизнь. Это наша миссия, мы не даём мраку завладеть землёй. А они – люди, живущие в этих домах, в большинстве своём, вольно или невольно, помогают той стороне. Вы никогда не думали почему?

– Думал, – честно признался я, – но ответа так и не нашел.

– Потому что во тьме уютней и теплее, как им кажется. И ничего не надо отдавать взамен… Знаете, мне это очень напоминает Великую войну. Тогда тоже многие думали, что одержит верх эта нечисть и всем станет хорошо, все избавятся от коммунистической диктатуры. Но не избавление несли фашисты, всем славянам была уготована участь рабов, а не свободных граждан, лениво потягивающих пиво. Так и здесь. Мираж – вот главный враг человека. Иллюзорные надежды, которые придуманы Тьмой и доведены до совершенства, как безотказно бьющее оружие. И что самое обидное – это то, что сейчас открывать глаза им, живущим в этих зданиях, бесполезное дело. Не поймут, в силу свей ограниченности, неимоверной жажды материального достатка, и фантастической боязни за «место в этом мире». Они думают, что здесь всё начинается и всё заканчивается: самое фантастическое заблуждение человека во все времена. Земля – часть Космоса, у нее нет своих законов, она подчиняется всеобщим…

2

Приводя в порядок записи, я еще раз пожалел о том, что не могу рассказать больше. Но даже этот необходимый запрет уже не воспринимался как нечто травмирующее и безысходное. Если нельзя говорить о сохраненных методах борьбы со злом, о практиках их применения в прежних цивилизациях, о том, какими трудами они достались нам, – всё равно остаётся Слово, обращение к которому не запрещалось. Не упоминание же о чудесном и тайном существенно проясняет значение таких записей для человека обыкновенного, они просто ему показывают различные пути исцеления и пытаются показать на примере, что истинным Целителем является он сам.

Ах, если бы мы вовремя записывали то, что диктуется свыше: количество добрых талантов прибавилось, на посредственные строки никто не обращает внимания, а бездари пишут только для «очень близкого круга друзей». Мечтания… Нынче всё происходит с точностью «до наоборот». Литератор напуган, разбит, бесправен и нищ. И даже те, в кого Создатель вложил свою «искру», прельщенные вознаграждением, действуют против него, восхваляя злобу и порок. Их стараниями это стало нормой. Бедные авторы! Если даны вам способности, даже продаваясь, даже говоря о низменном в человеке, не забудьте упомянуть и о том, как их преодолеть, расскажите о прекрасном в людях. И тогда таких, которые готовы пожертвовать всем ради ближнего, прибавится в разы. Восхваляя порок, вы уменьшаете количество готовых следовать по пути добра и справедливости.

Добро всегда работает в экстремальных условиях, оно всегда нацелено на благо тех, кто еще способен вернуться в свой истинный облик. А потому нам нельзя ожесточаться душой. Нельзя ставить всё человечество на одну доску и каждому отдельно говорить: ты – подонок…

_________________________

После слов Тины о том, что «регенерация тела занимает совсем немного времени», я старался отучить себя удивляться чему бы то ни было. Теория и практика в ее имении показали наглядно, сколько времени и сил уходит на подготовку, казалось бы, уже сформировавшейся личности, понюхавшего порох бойца. А ведь «учеба» продолжается, идет она через подсознание – в форме видений и снов, и она не имеет границ.

Появление Андрея не стало для меня неожиданностью, как таковой, оно могло означать лишь то, что мы стоим накануне незапланированных событий. Несмотря на многовековой опыт борьбы с тьмой, готовых рецептов у нас всё равно не существует: события развиваются с невообразимой быстротой, каждая ситуация требует отдельного решения. Надо его только найти. Вот я и пытался.

Все прежние новости меня уже не интересовали. Я собирал таинственные случаи, загадочные происшествия, связанные со столицей, за которыми могли скрываться знамения. Мне важно было предугадать, где и как тьма нанесет свой очередной удар силами Проклятой Сотни. Но я уже точно знал, что это еще не самое жуткое, что может произойти.

3

И вновь я оказался у стены Лесной Обители, она меня влекла и манила. У нее я старался получить ответы на многие вопросы. И вновь припал к ней…

… И мне стало тепло. И лёгкими толчками в моё сознание стали вливаться мелодичные звуки, которые сплетались в воздушную мозаику. И в ней были все основные знания человечества, языком понятным для каждого.

Но чувствовал, что за спиной…

Все фибры души вопили о том, что нельзя поворачиваться и смотреть, но я знал, что надо. И повернулся. И меня ослепило искрящимся, невозможно чистым снегом, осыпало колкими ледышками, бродящими в воздухе.

Теперь моему взору предстала иная картина, в ином времени.

Я точно знал, что сейчас январь 1238 года. Дремучий лес расступился, образовав широкий путь, тянущийся с юга на север. Снег на нём был истоптан, прибит, испещрен многими подковами, полозьями саней. А по обочинам пути, ведущего во Владимиро-Суздальское княжество, скорбными метами чернели заиндевевшие кресты.

Черная Орда прошла здесь совсем недавно и отзвуки ее прохождения, казалось, пропечатались в морозный воздух, и теперь гулко отдавались в лесной тишине – скрипом бесчисленных повозок, конским ржанием, стенаниями и плачем полонников. Плотной стеной с юго-востока надвигался удушающий дым, а горизонты багровели широкими всполохами пожаров.

По самому светоносному государству средневековья ударила вековая Тьма, в прямом и переносном смысле, во множественном числе. Ведь недаром самое крупное войсковое соединение ордынцев именовалось «тьмой» – десять тысяч.

… Глухая тишина леса огласилась победными криками, мимо протрусило десятка два всадников. К седлу каждого был приторочен мешок, в котором позвякивала добыча. Видимо, напали на весь и пограбили смердов, теперь догоняют своих.

Я – Светозар, кузнечных дел мастер, жил в Рязани. Между Южными воротами и Успенским собором располагалась моя мастерская и небольшая изба. Жена, двое детей… Но всё это в прошлом. Теперь я – один из уцелевших защитников стольного града, пробираюсь к Владимиру, потому что уверен: именно там будет дан решительный бой пришельцам.

На мне воинское снаряжение и рысий тулуп, который остался от подмастерья Евсея. Догнала его ордынская стрела. Мы вместе отражали врага на стенах Рязани, потом хоронились по лесам, уходя от павшего града.

Голодно было и холодила кольчуга, но снимать ее я не помышлял, памятуя о лихом времени. Притаясь за широкими сосновыми ветвями, покрытыми крупными гроздьями снега, я проводил глазами конных ордынцев, и только тихо подвывал от бессилия. Пути вперед нет, повсюду враги, а до Владимира еще верст двадцать. И на всем пути, которым я проходил, только сгоревшие избы, порубленные, заледеневшие тела, оскверненные храмы. Эх, встретить бы своих!

И словно мне в награду за лишения последних дней, с той стороны, куда ускакали грабители, стали доноситься испуганные вопли – вопили не по-нашему. Я выхватил меч и ринулся на дорогу. «Неужели свои?» – стучало в голове тяжким молотом. Навстречу мне стремительно нёсся мохнатый всадник, его глаза округлились от ужаса, он, видимо, забыл про собственное вооружение, про недавнюю «удаль», когда грабили и резали урусутов лесной деревни, и теперь хотел только побыстрее умчаться от страшных «мангусов». Кратким оказался его нынешний поход на север: русская стрела вошла в затылок, а вышла из горла. Он стал хрипеть и заваливаться набок, а я успел схватиться за уздечку и остановил коня.

– Тихо-тихо, – сказал ему, похлопывая по шее. – Тихо, лошадка…

– Чего застыл? – крикнул молодой, вихрастый, с луком наизготовку. – Тебя чуть не подстрелил заодно… Веди коня!

Он мотнул головой туда, где рязанцы – мужики и ратники вперемешку – заканчивали расправу над мунгалами. Сам стал обыскивать труп, снимая с него меч и колчан, расстегивая кожаный пояс, плотно чем-то набитый.

Снег был красным от ордынской крови. Никто не ускользнул.

– Хлипки они, оказывается, когда сходимся лоб в лоб, – доверительно сказал мне кряжистый мужик в нагольном тулупе и собачьем треухе. – Но страшны своими луками и единством. Ничего, – добавил, вроде бы как сам себе, – мы тоже научимся.

Ко мне подошел ратник среднего роста, широкоплечий, в полном воинском облачении, видимо, вожак.

– Ты кто будешь? Откуда взялся? – спросил сочувственно, видя моё посечённое лицо и прорубленную на груди кольчугу.

– Да откуда мы сейчас беремся, боярин? Из Рязани, был в осаде все шесть дён…

– Какой я тебе боярин? Я – десятник дружины великого князя, именем Проня. Родные там остались?

– Остались, – вздохнул я, – остались там, где и все рязанцы. Жена с детишками малыми сгорели в соборе Успения…

Он скрипнул зубами и глухо сказал:

– И мои там же сгинули.

– Вроде как больше и жить незачем, – добавил я, – да уж больно погано на душе и хочется убивать мунгалов без счета.

– Тогда с нами, – ответил он просто. – Здесь все такие.

Потом оглядел вокруг и скомандовал:

– Изловите коней и соберите оружие… Опосля все в лес! Скоро!

_________________________

… Тихо в лесу и не страшно, ордынцы сюда не заходят. А потому слышно даже как иногда падут клочки снега, где белка поскачет по веткам, а то треск мороза поднимается в вышину по могучим стволам.

Сплошь сугробы! Тихо лежат под их толщей заросли можжевельника и вереска. В русском зимнем лесу мало кому удается пройти пешком или на коне. Лесные люди ходят только на коротких лыжах, подбитых конской шкурой… Боятся ордынцы леса!

Мы долго шли тайной тропой, протоптанной в глубину дремучей чащобы, пока вышли на поляну. В ее центре горел большой костер, возле которого навалены сосновые и еловые ветви. На них лежали ратники, греясь и отдыхая.

Здесь собрались те, кто уцелел в битвах, ушел от татарского аркана, либо до последнего сражался за стольный град и покинул Рязань лишь после того, как она стала пылать со всех сторон. «Никто не помог рязанцам!»

Мне дали место у костра, накормили, и я стал медленно погружаться в приятную истому сна.

… Утром мы отправились на соединение с основными силами. Лесными тропами выходили к Суздалю. Нас было около сотни, под началом десятника Прони.

– Мунгалам мы должны дать достойный отпор, – говорил он убежденно. – Ну, потрепали немного – дитячьи шалости. А у них должна земля гореть под ногами! У воеводы Ипатия настоящая сила, к нему народ стекается со всех сторон. Он в Чернигове был, когда нашествие случилось. А стал подходить со своими дружинниками на развалины Рязани, сказывают, соборный колокол поднялся в воздух и стал звонить сам по себе, сзывая уцелевших на борьбу с поганой ордой. Да ты не робей, рязанец! – сказал он ободрительно. – Заживут наши раны и обретем мы долгожданный покой. А правнуки наши скажут, что мы первыми восстали против мрака, и станут чтить прилежно…

… Ипатий – большой, сильный, с русой кудрявой бородой и пронзительно-голубыми глазами. Он был настоящим богатырем, истинным вождем, которых рождала земля русская в эпоху великих испытаний.

– Проня, друже мой! – первым протянул руки. Обнялись. Потом долго и горячо говорили о чем-то.

Пока мы располагались на ночлег, подходили новые отряды, состоящие из людей самых различных сословий: ратники, ремесленники, смерды, разбойнички. Много пеших, но и конников хватало. Вооружение их было самым разным – от крестьянских кос и рогатин до тяжелых мечей и луков, в основном отбитых у захватчиков.

– Завтра поутру нам надо выйти на речку Трубеж и по ее руслу прорываться в сторону Углича, – сказал Проня, вернувшись. – Ипатий – меченый Господом! Он с сотоварищи уже уничтожил несколько сильных ордынских отрядов. Теперь и нам сподручней станет. Посмотри, какая сила сбирается!

… Ранним утром, когда еще снежный сумрак бродит полянами, мы вышли на опушку леса и скоро двинулись вперед, пешие не отставали от конных. Отрядов противника пока видно не было, но впереди слева возвышался холм, на котором трепетали мунгальские стяги, среди них выделялось пятихвостое знамя с изображением кречета.

Прозвучал мощный голос Ипатия:

– Там Батыга! – и основные силы рязанцев устремились к холму. У подножия вспыхнул скоротечный бой – несколько десятков татар посекли за секунды. Все, кто был на вершине,

стремительно рванули наутёк. И даже сам джихангир бодрыми криками подгонял скакуна. Запомнится ему рязанский воевода на всю жизнь.

Мы должны были уходить к Трубежу, но увидели, что со всех сторон на Ипатия наползают бессчетные силы ордынцев. Это была ловушка.

Проня скомандовал «в мечи» и мы ударили на врага, тем самым давая Ипатию возможность спуститься с холма и прорваться в сторону леса… Ценой больших потерь нам это удалось и спасительная дорога была открыта, но воевода сказал, что показывать спину врагу не привык и убегать не станет.

Начался бой. Сдаваться никто не думал. Меч Ипатия разил без устали. Проня не отставал от него. Но слишком неравными были силы. Наши ряды быстро таяли.

– Не трусь, ребятушки! – призывал Ипатий. – Отдать жизнь за родину – великая честь!

Всё новые и новые отряды наступали на нас, но быстро откатывались назад, унося раненых и бросая убитых. Небольшие ордынские лошади метались по полю боя, ища хозяев. А мы, ощерившись копьями, шли по их трупам. Сила, которую нам дала родная земля, и ярость от того, что она поругана врагом, были нашими верными соратниками. Мы не знали усталости.

Вдруг прозвучали трубы и бой остановился. Вперед выехал батыр огромного роста. Рядом семенил толмач.

– Русы, вы обречены! – крикнул он. – Сдавайтесь и, может быть, джихангир вас помилует, позволит жить с рабской колодкой на шее. Он сказал, что ваша непокорность ему дорого обходится. Мало вас, но вы больно кусаетесь. А тебя, урусутский мангус, я приведу к джихангиру живым и кину к его ногам.

– А давай, попробуй! – отвечал Ипатий. – Языком трепать – не лён чесать. Сразись со мной, коль не боишься?

Мунгал что-то отрывисто крикнул и кивнул головой.

Съехались. Недолго длилась эта схватка. Ипатий ударил с такой силой, что кривой меч противника переломился напополам. Второй удар рассёк его шлем и кольчугу почти до самого пояса.

Мунгалы завыли-заорали. В этом общем гаме чаще всего повторялось слово «Хостоврул», должно быть имя. А потом кинулись на нас с новой силой. Так стая псов набрасывается на медведя. Но лесной гигант сбрасывает их с себя, разрывая на части.

Время шло. Бой не стихал. Взять нас так и не смогли.

Вновь зазвучали трубы и барабаны. Натиск прекратился.

– Русы, сдавайтесь! – прозвучал голос толмача. – Джихангир обещает отпустить вас с честью! Вы – великие воины, он таких еще не видел. Отступите и будет жить в довольстве и достатке.

– Мы уже так жили, – отвечал Ипатий. – Пока не появились вы, проклятые!…

– Так чего же вы хотите?

– Вашей смерти! И своей тоже!

Нас оставалось не больше десятка, со всех сторон окруженных ордынской конницей. Четверо были ранены тяжело, остальные понемногу. Но Ипатий и Проня казались еще полными сил.

Вдруг от ближнего холма, на котором располагался Батыга, в вышину взмылись узкие пестрые флажки.

– Трусы! – презрительно сказал воевода и сплюнул на кровью снег. Он понял истинное значение сигналов. – Они нас боятся, решили прикончить на расстоянии.

По рядам конников звякнули мечи, погружаясь в ножны. Прошелестели натягиваемые луки.

– А ну за мной, робятушки-и! – крикнул Ипатий, и первым ринулся на врага, в свой последний бой.

Так погиб славный рязанский воевода Ипатий. В него попало около десятка стрел, но меча своего он не выпустил. Был убит и Проня. Все, кто сражался до последнего, были поражены с безопасного, для ордынцев, расстояния. Но никто не сдался.

… Я тоже погиб в этом бою.

_________________________

… Стена, наконец, меня отпустила. Я перевёл дух и присел на корточки.

Оценить значение подобного видения очень сложно. Предупреждение ли? Напоминание ли о том, как быстро всё погрузилось во мрак на несколько веков? Или моя освобожденная память поведала, кем я был в прошлой жизни?

Загадки стояли рядом, одна порождала другую.

4

Странно, но Юрий Новоселов, на мой рассказ не среагировал никак. Конечно, согласился с тем, что второе приближение к Стене – «факт выдающийся, но мы все проходили через это. И он – контакт такого рода – теперь будет периодически повторяться, поскольку Стена Лесной Обители для нас, как фактор совести, как некая энциклопедия». А в конце своей тирады пробурчал, что «всё равно – чисто писательские бредни». Кажется, впервые я с ним не согласился, даже погорячился слегка, посоветовав «идти к черту».

– Тогда поясни мне, глупому из глупых? – спокойно спросил он.

– Я не стану пояснять, а просто спрошу: почему мой рассказ о продолжении «Вия» ты воспринял должным образом, а исторические картинки, кстати, которые мне показывала Стена, называешь «писательским бредом»?

– Продолжение было явной – стопроцентной – попыткой взять тебя на интерес, как писателя тщеславного и беспринципного, каковыми вы все и являетесь с сотворения мира. Подкуп там был очевиден, потому и заслужил такого моего внимания.

– Скажи, ваше высочество, а почему ты так не переносишь нашего брата?

– Потому что вы, как и журналюги желтые, везде и всюду суете свой нос, причем, всегда не вовремя. И это нахальное сование всегда хорошему делу только вредит, потому что наружу вываливаются всякие секреты, неизбежные в любых делах.

– Лучше маскировать надо свои секреты, а не выставлять их на открытый показ, тогда ничей любопытствующий нос до них не донюхается… Но мы отвлеклись. Что там насчет исторических картинок?

– Ты сам говорил, что с детства любил читать книги о русском средневековье.

– Верно. Но эту «книгу» мне показывала Стена, словно предупреждая, что Мрак может наступать внезапно и надолго. А противостоять ему способна и небольшая горстка людей.

– И погибнуть, – задумчиво произнёс Новосёлов. – Нынче у нас другая задача. А легенды только балуют человечество. Мол, придёт другой дядя, он более компетентен, продвинут и тому прочее. А нет у нас другого дяди! – воскликнул он в запале. – Есть только мы с тобой, Андрей и два десятка непосвященных, дерзких и молодых, тех, кто нам помогает абсолютно бескорыстно, то есть даром.