Текст книги "Целитель"

Автор книги: Алексей Пройдаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– Ты думаешь? – переспросил я. – А тебя, Юра, тоже в своё время призвали в эту армию?

– Я сделал свой выбор, – ответил он. – Хотя мне тоже хотелось просто жить. Видишь ли, земля – территория тьмы, она сплошь материальна. Поэтому мы и пытаемся осветить её храмами, развеять звучанием колоколов. Отчасти помогает. Но только отчасти. Но нынешнее древнее зло уже не страшится распятия, оно может принимать любой облик и соседствовать с любой сутью. Оно в каждом конкретном человеке стремится задержать наступление Царства Божьего.

Он строго поглядел и добавил.

– Борьба, друг мой, идет за отдельные человеческие души.

Потом опять склонился над листком бумаги и сделал несколько решительных штрихов.

– Видишь? Круг – земля. Светлая сторона, тёмная сторона. Ты её трогаешь, она в ответ пружинит. Короче, каждое действие рождает противодействие.

И, заметив мой недоверчивый взгляд, почти равнодушно добавил.

– Обычные рекомендации. А насчет остального – жди, тебя призовут.

– Юра, я – простой человек…

– Слышал я уже! – перебил меня Новоселов. – Ты владеешь Словом. А Слово – оружие.

– Неужели всё дело в творчестве?

– А ты как думал? Тебе Дар не просто дан, а во имя чего-то…

– Скажи, Юра, а все мои, мягко говоря, приключения по жизни, это и есть расплата за дар?

– Можно и так, – ответил он просто. – Дорого достается, да? О твоих «смертях» могу сказать следующее: должен был ты умереть и команду на это дали, но потом или произошел сбой в программе, или решили, что ты ещё здесь необходим… Так думается. А раз ты оставлен, распорядись своим Даром, как полагается. И помни, если где-то зло поднимает голову в большом масштабе, значит, кто-то не доработал. Так будем дорабатывать везде и всюду. И прошу тебя, будь осторожней. Ибо тьма может нагрянуть внезапно. Это я тебе говорю как священник.

Я махнул рукой.

– Как быть осторожней? Чем защищаться?

– Будто бы не знаешь, – сказал Новоселов скептически. – Ведь знаешь. Ты уже даже человека пытался защитить подобным образом… Так знай, ты его и защитил. Божьим Словом! Иной защиты нет. Правда, защищение это прошло впустую…

Я вопросительно посмотрел на его преподобие, ожидая продолжения. Но он заявил:

– Всё. На этом всё. Больше я пока ничего не скажу. Чаю хочешь?

– А чего ты вдруг так взял и признался? – не утерпел я. – Чего не помурыжил ещё пару месяцев? Я тут хожу, жду, думаю, чуть ли не в истерики кидаюсь. А ты – вот он. Не страшишься?

– А чего? – усмехнулся Новоселов. – Друг мой, я знаю о тебе больше, чем ты о себе знаешь сам. И кто ты, и на что способен, и что…

– Ты хочешь сказать «в будущем»? – поразился я.

– Пей чай! – отрезал Юра. – Ничего я такого не говорил.

5

Подходя к трёхэтажному дому по проспекту Победы, в котором располагается редакция журнала «Лира», всегда ощущаешь приятный запах доброго гонтаревского табака: Владимир Сергеевич курил только трубку.

– Проходите, садитесь, рассказывайте.

– Всё в порядке. Работа идёт, жалоб нет, – отрапортовал я.

– Читаю иногда ваши корреспонденции, довольно неплохо, – отметил Гонтарев. – Хотя, в общем, газета слабая и, как мне кажется, это связано с её нынешним руководством.

– Думаю, вы правы, – ответил я, старательно подыскивая слова, потому что уже не единожды убеждался, что в большом городе и стены имеют уши, особенно если это редакционные стены.

Главным редактором «Вечерней столицы» недавно назначили журналистку со вздорным характером – способности ниже средних. В числе её основных заслуг значилось родство мужа с нынешним руководителем администрации города.

– Да что там «правы»! – раздражённо бросил Гонтарев. – Губит она газету и, боюсь, погубит окончательно, если только её кто-нибудь не остановит. Хотя, кому?..

– Знаете, в принципе, с ней можно как-то договариваться, – попытался я разрядить атмосферу. – Но вот две замши – это нечто несуразное.

– А когда три бабы руководят газетой, всегда жди беды, – ответил Владимир Сергеевич. – Это хуже, чем в открытом море на корабле. Там есть какая-то возможность выплыть, но здесь точно только тонуть. Тем более, одну из новоиспечённых замов я знаю.

Он неторопливо раскурил трубку, затянулся и продолжил.

– Посконская – настоящий шизоид. Она – больной человек, причём, в прямом смысле этого слова. Ей лечиться надо, а не газетой руководить.

– Другая не лучше, – подтвердил я. – Такая блестящая внешность и такие идиотские замашки.

– Голубоглазая Лена? – спросил Гонтарев. – Любимые слова, которые она применяет к месту и не к месту – «вау» и «бест»?

– Именно. Честно говоря, Владимир Сергеевич, я думал, с кадрами в столице дела обстоят получше.

– Проблемно это, – бросил он. – Проблемно всюду. Здешний журналистский мир – это, как и везде, несколько имен, с которыми можно иметь дело, и много, с которыми лучше никогда не иметь никаких дел.

Он порылся в бумагах на столе, вытащил одну и сказал.

– Ваша «молдавская элегия» пойдет в одном из ближайших номеров, она мне очень понравилась. Лирическая такая, чем-то напомнила Иона Друцэ.

Я искренне обрадовался.

– Спасибо за сравнение, Владимир Сергеевич! Бадя Ион – прекрасный художник.

– Но пригласил вас приехать вовсе не за тем, что это сообщить. У вас как со временем?

– В каком смысле?

– Понимаете, мой хороший знакомый по Алмаате, нынешний директор Русского драмтеатра ищет человека на должность завлита, и я порекомендовал вас.

Неожиданно. В памяти сразу всплыли Михаил Булгаков, Мухтар Ауэзов.

Неожиданно и заманчиво.

– Я никогда не имел дел с театром и даже не представляю, что заключают в себя обязанности завлита.

– Круг обязанностей не очень велик, правда, и оклады у них небольшие, зато интересно, – пояснил Гонтарев. – Обычная литературная работа: прочитать, написать…

– Написать – это проще, – улыбнулся я. – Журналистские дела?

– И они тоже. Ничего сложного. Для вас, по крайней мере. Сумеете как-то выкраивать время от основной работы – справитесь.

– Хорошо, Владимир Сергеевич, я постараюсь.

– Вот и ладно. Возьмите визитку Ермека Толеутаевича и договаривайтесь о встрече. Кто его знает, – добавил Гонтарев. – Может и поднаберете материал для нового «Театрального романа». Или какой-нибудь пьесы?

– Насчет пьесы, Владимир Сергеевич, сильно сказано. Это ж особый вид, чего – даже не знаю. Отображение того, что должно происходить на сцене. Никогда не любил пьесы даже читать. Но насчет театрального романа – это мысль.

Забегая вперед, скажу, что театр дал мне массу всяких впечатлений и хороших и плохих. Отдельно о нём рассказывать не буду – это другой предмет. Но почерпнуто много интересного, узнал актерскую среду – эту особую касту бессребреников, истинно творческих людей.

Но произошло и памятное событие, я познакомился с великим казахстанским актером, ныне занимающим должность директора ТЮЗа Гани Кулжановым, нашим несравненным «Джохой» из сериала «Перекрёсток».

Именно в Русском драмтеатре произошла встреча, назначение которой мне стало понятно лишь спустя какое-то время…

После одной из премьер я стоял в холле, провожая знакомых, которые взялись аккуратно посещать театр, благодаря моим пригласительным.

Проводив последних, вернулся в свой кабинет и стал готовить рецензию для прессы.

Постучали в дверь.

– Войдите, открыто! – крикнул я, не отрываясь от монитора.

– Здравствуй, – услышал я знакомый голос.

Передо мной стояла высокая, полная, даже слегка рыхловатая женщина, одетая во всё белое. Её гладкое моложавое лицо кого-то смутно напоминало.

Всего лишь напоминало.

– Здравствуйте, – ответил вежливо, как завлит. Я посчитал, что это одна из сумасшедших авторов, которые осаждали меня здесь, наперебой предлагая свои «актуальные» пьесы.

– Вы что-то хотели? – также вежливо спросил я.

– Ты меня не узнаешь? – она села в кресло, улыбаясь.

Я вгляделся повнимательней.

– Простите, не припомню.

– Разве я так сильно изменилась?

– А вы ничего не перепутали? – ответил я вопросом.

– Я – она, понимаешь?

– Понимаю, что не «он», – сказал я, теряя терпение. – Что вам угодно?

– Да, ты уже не тот, – сказала женщина, усмехнувшись, и критически меня оглядев. – Ты существенно возвысился над всем этим и уже почти приобрёл необходимый статус. Так было и со мной. Но у нас ошибок не прощают, а я их насовершала достаточно. В результате, не смогла уберечься. Тогда и ты меня не спас. Ты сам был наивен и беззащитен.

– Вы меня с кем-то путаете, – возразил я на её монолог. – Я вас впервые в жизни вижу.

– Тебе знакомо имя «Йен»?

Я вздрогнул.

– Знакомо! – обрадовалась женщина.

– Да, – ответил я, уже взяв себя в руки. – Я очень уважаю произведения Анджея Сапковского. Это одна из его героинь. Ничего более.

– Да, ты мне тогда говорил то же самое, – покивала она головой. – Помню. Ты ведь любил меня, правда?

В самом деле, никогда серьёзно не задумывался, любил ли я Йен. Скорее «да», но любовью не обычной. Она была вестницей, проповедником, учителем, глашатаем новой жизни, разбудившем во мне то, что дремало многие годы. Она стала детонатором, взорвавшим все прежнее; каплей, что переполнила чашу мещанского бытия; но женщиной для меня не являлась.

Не услышав ответа, гостья продолжила.

– Я знаю, что любил. Так пойдем со мной, я научу тебя, как правильно жить и оставаться живым в этом свихнутом мире. Ты поймешь, что важнее всего для человека в нём – это сам человек. Ты ведь не мальчик уже, а? Под полтинник выпирает. Поздно, батюшка, играть в спасение того, чего спасти нельзя. Ты ведь даже толком и не жил, ты все время или пил или работал.

– Вот в чём дело, – сказал я почти разочарованно, и мне это почти удалось. – Всего-то делов.

– Вот именно, – подхватила она живо. – Дела-то какие?

– Так запомните, – сказал я твёрдо. – Йен я никогда не любил, в вашем понимании этого слова. Это было нечто большее. Вы – не она, на том простом основании, что она учила меня другому.

– Понимаю, – опять кивнула женщина. – Не узнаёшь, не надо, но я пришла тебе кое-что сказать.

– Говорите, слушаю, только покороче.

– Короче, – задумчиво повторила она. – Раньше ты предпочитал, чтобы я говорила длиннее. Если совсем коротко, то… Я знаю, зачем ты здесь, и кто тебя сюда призвал. Понимаешь, это – бессовестные люди, которые действуют только в угоду собственным амбициям. Нет никакой борьбы! Нет ни добра, ни зла! Всё – выдумки. Они и тобой воспользуются так же как мной, а потом выбросят на помойку и назавтра забудут твоё имя. Ехал бы ты отсюда, – с тоской сказала она. – Как я теперь жалею, что в своё время начала тебя просветлять. Не надо было этого делать. Жил же ты спокойно. Ты слишком увлекся ролью поборника Света. Ты слишком уверовал в эту игру, но в ней всё направленно только на то, чтобы кому-то обеспечить полноценную жизнь, ценой благополучия других. Сожрут они тебя. Они не пощадили даже великого Макенкули. Где он теперь?

– А что с ним случилось? – переспросил я, тревожно что-то припоминая.

– Он теперь – обычный человек, уже в возрасте и проживёт совсем недолго.

– Хорошо быть обычным человеком. Значит, был не так велик, – с усмешкой ответил я. – Кстати, никогда не понимал, почему он «великий»? Да и мы с ним – по разные стороны, насколько я понимаю. Или нет?

– Не надо издеваться, – сказала она тихо. – Я вполне серьёзно. Жил же ты спокойно.

– О моем спокойствии раньше надо было думать. Да и какая вам забота? Сами-то вы, если это вы, вон как раздобрели. Видно, хорошая жизнь у вас? Хорошая, не надо ездить по городам и весям, жить, где попало, питаться через раз. Людей исцелять потребность отпала напрочь? Люди здоровы и в ваших услугах больше не нуждаются. Нет больше Целителей Мира! Все стали обычными людьми.

Я почти стал кричать, но вовремя остановился.

– Вы – не она. Она исцеляла людей, а вы… Я даже не знаю, на что именно вы способны. Жалкая актриса! Не в театре будет сказано…

– Несчастный, – прошептала она. – Тебе хотят лучшего. Уезжай ты отсюда. Если сам не уедешь, тебя увезут на твою милую родину в деревянной упаковке, – добавила хищно, и в глазах полыхнул адский огонь. Но тут же погас.

– Мне пора домой, – сказал я категорично. – Не уйдете сами, вызову охрану.

Женщина ушла, тяжело неся свою фигуру и виновато оглядываясь.

Все-таки её лицо было мне знакомо. Это не давало покоя, пока не вспомнил, где его видел. На фотографиях, которые показывала Йен, была именно она. Еще до того, как стала Целителем. «Внутренние перемены отразились на внешности», – вспомнилось печально.

Это было её лицо. Внешность легко копировать.

Но второй Йен просто не существует.

«Боже, даруй мне просветлённость, чтобы принять то, что я не могу изменить, мужество, чтобы изменить то, что я могу, и мудрость, чтобы увидеть разницу; дай мне жить сегодняшним днем, радуясь каждой минуте, принимая трудности лишь как тропинку к миру; дай мне принимать этот мир таким, какой он есть, а не таким, каким бы я хотел его видеть; дай мне верить, что ты всё устроишь так, как надо, если я повинуюсь твоей воле, дабы я мог быть по-настоящему счастлив в этой жизни и в высшей степени счастлив в будущем».

_________________________

Боже, просветленье мне даруй

То принять, что изменить не в силах,

Мужество – исправить, что смогу,

Мудрость, чтобы разницу постигнуть.

Дай заботы нынешнего дня,

Радости от их предназначенья, —

Чтобы всё являлось для меня,

Как загадок мира разрешенье.

Мне его крутая твердь и гладь —

Своевольно грезятся порою, —

Дай мне этот мир воспринимать,

Есть какой он, под Твоей рукою.

Знаю, мы с Тобой теперь не врозь,

Ты свершишь, я верен Твоей воле,

Чтобы счастье для меня сбылось

В этой жизни, в будущей – тем более…

(стихотворное переложение А.П.)

ВСТУПЛЕНИЕ 9

Ночь была черна, как душа убийцы или насильника. Сплошная угольная жижа заволокла землю, на которой в это время не горело ни одного огонька. И только смутные очертания самой черноты деформировано вздрагивали и преломлялись, тягучими гадами устремляясь куда-то вперед.

Чёрная Сотня переходила рубеж.

Вот они – преданные анафеме всеми церквями мира; проклятые всеми проклятиями; разрушенные извне и внутри, и вновь восстановленные Властителем ада.

Командир равнодушно провожал ряды конников, повинных любому его жесту. Для Сотника – это всего лишь очередной набег на уснувшие города и села, на трусливых людей, которые не в состоянии защитить своих родных и близких. Скучное занятие. Которое столетие занимается он этим ремеслом, но в его чёрной душе никогда не шевельнулась искорка жалости или сострадания: та часть людской расы, которая не признает Князя Тьмы – единственным и полновластным властелином, подлежит уничтожению, другая – признающая – закабалению и участи рабов. На большее они не годятся. Но и среди них находятся те, кому по нраву убийства и грабежи, прочая ночная потеха, иначе, откуда бы бралось пополнение выбитым рядам его всадников. Они ведь не бессмертны, а наоборот. Ведь иногда и среди трусливых людей находятся отчаянные головы. А уж если поперек пути станет кто-нибудь из ордена Детей Света, тогда все эти безобидные игрища превращаются в настоящее дело, ради которого стоит броситься в схватку самому.

Сотник задумывался, хотя это было и не в его натуре, почему Дети Света не встанут такой же сотней и не уничтожат чёрных всадников? Будучи по природе своей воином, он уважал подобных себе, только недоумевал: отчего они – его враги – так не по-воински добры и мягкосердечны?

Нечеловеческая сила Сотника заключалась в дьявольском благословении, а его чёрную энергию питал ледяной страх и полная беспомощность пытаемых, истязуемых, насилуемых людей.

Черный Сотник не боялся никого и ничего. Только один – всемогущий властелин наполнял его существование настоящим уважением и осознанным страхом. Не за жизнь, нет, жизни как таковой у него не было уже давно. А за то, что может быть после – за те адовы муки и рабское прозябание где-нибудь на краю вселенной. Однажды он видел как там – без всяких сроков – работают несчастные, каждый день доводя себя до полного изнеможения. А потом их привязывают к огромному колесу, оно делает всего один оборот, но за это время с грешников сдирают кожу. И они умирают в муках.

А потом возрождаются. И всё повторяется вновь и вновь. И так без конца.

Говорят, что Дьявол тоже когда-то был Ангелом Божьим, и это наводило на мысль, что сам Создатель определил в этом огромном мире место возможности зла. Значит, предназначение Сотни всё-таки имеет определенный смысл, хотя сторонники Света судят прямо противоположное. Вот, говорят, людей он создал чистыми духами, но их уловили в человеческие тела, которые являются тленными, как и всякая материя. И теперь человек проходит испытание – пребыванием в бренном теле. И вся его жизнь – это ожидание встречи с Создателем. К этой встрече человек должен подойти готовым и чистым. А как он может подойти готовым и чистым, если само тело – это сплошная грязь, не говоря о душе? Ведь в душе у среднего человека не меньше пакостей, чем у любого демона. То есть его обязанность – это освобождение духа от тела. Сами они на это неспособны – Творец придаёт им силы и посылает Спасителя, учащего их тому, каково есть истинное существо, происхождение и назначение.

Он был сильным воином, ничего Его взять не смогло. И сами же люди – эти пакостники и себялюбцы – распяли Его на кресте. А потом орудие Его казни сделали своим собственным Символом Веры!.. О какой же благости, о каких искрах света вместо душ, можно рассуждать? Эти жалкие создания до сих пор спорят, а был ли Он на самом деле?! Да разве они имеют право жить?..

Вот демоны сотни созданы из материи и навсегда к ней привязаны. Они задуманы и воспроизведены уже с определенной целью – искушать, совращать человека, сбивать его с истинного пути.

Плевать, что люди созданы по образу Божию, вся проблема в том, что они имеют право свободного выбора: грех и зло, добро и спасение. Как можно было давать человеку право свободного выбора?! Ведь он желает быть и везде и нигде: с демонами – демоном, со светлыми – светлее Света. Человек слаб, осторожен и дорожит своей никчемной жизнью. Им всем, по сути, давно пора примкнуть к Хозяину: так должно быть. Но всякие праведники, мессии, ученые, святые… Нет им числа. Все они ратуют за человека, то есть ратуют за предателя, изменника и хитроумного лжеца. Он даже не задумывается, что и малый пакостный мир людей и огромный мир космоса – поле битвы в борьбе между добрым духом света и злым духом материи. Битва…

Сотник с удовольствием повторил про себя это слово. Ещё раз посмотрел на медленно едущих воинов и продолжил размышления.

Что же является источником зла в мире? Согласно мнению одного из умников, зло является осознанной необходимостью. Мол, феноменальный мир никогда адекватно не отражает реальный мир идей и поэтому неизбежно ограничивает его, оказываясь менее совершенным, реальным и благим. Представление о зле связано с мыслью о том, что зла вообще не существует, что оно измеряется всего лишь недостатком добра.

Бред! Зло – это следствие человеческого греха. Люди настолько напакостили на этой земле, столько успели причинить и продолжают причинять друг другу страданий и боли, что набеги его Сотни – невинная шалость по сравнению с их мерзкими войнами. Человечество давно отвернулось от Бога, и об этом достаточно ясно сказано в книге Бытия: «И увидел Господь Бог, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время; и раскаялся Господь, что создал человека на земле». Чего же ещё?

Правда, кое-кто думал, что отчуждение человека от Бога казалось недостаточным для того, чтобы объяснить ужасающие размеры распространения зла на земле. Зло было столь велико, что оно никак не могло быть назначено как наказание, равно как и одно только человечество не могло его произвести. Следовательно, оно являлось результатом деятельности мощной духовной силы. Духовной силы Дьявола. Которая не меньше…

Дальше Сотник не думал, ему запрещено, ибо сильные пусть решают свои дела, а он будет исполнять приказы. Он много знал и много умел, возможно, в той жизни был ученым или поэтом, Сотник уже не помнил той жизни, лишь обрывочно и нежданно входило в голову Нечто, селилось там и не давало покоя. Но эти мысли он гнал от себя подальше. Перед образом дьявола Сотник благоговел и преклонялся. Князь Тьмы – настоящий хозяин, сильный, безжалостный и равный самому Небесному Царю в могуществе. Пожалуй, даже превосходящий, ибо Тот – добр и мягок… Единственно, в чем Сотник иногда осуждал Хозяина, ему казалось, будто он всё еще зависим. Осуждал не вслух, на такое даже он не мог решиться, но Князь Тьмы читал его мысли и не пресекал их. Напротив, нашептывал: «Погоди, придёт время». Возможно, оно уже пришло.

Черная Сотня переходила рубеж.

Глава 3. Увидеть свет

«Если вы считаете, что время уже упущено, то знайте, что это не так. Начните прямо сейчас. Всегда относитесь к себе, как к ученику и не считайте себя Учителем, тогда вы никогда не возгордитесь».

Вилма

1

На работу я всегда ходил одной из улочек старого города, сохранившей свой провинциальный колорит. Сплошь засаженная тополями и клёнами, она состояла из пятиэтажек грязно-жёлтого цвета, у подъездов которых – обязательные лавочки без спинок, с обязательными старушками.

Лето перевалило за половину. По утрам и вечерам уже не так палило, уже не так одуряюще разило расплавленным гудроном. И мнился покой.

Неторопливым утром, когда день только начинается – покой прошедшей ночи; он же загадочно вырисовывался в охлаждённых, а потому посвежевших вечерах.

Идешь вот так, не торопясь, и думаешь: «Хорошо ведь, замечательно… Люди слегка подуставшие, неведомые мне. И какое мне дело до всех вас? И какое вам дело до меня»?

А поднимаешь глаза к небу, уже слегка полинявшему, глядишь на то, что недоступно адекватному восприятию и пониманию, и – нисходят на тебя волнующие звуки, льются неведомые ощущения и просятся на язык непонятные слова. И начинаешь доходить до главного: умиротворение, красота, монументальность. Ведь неприятности, беды и невзгоды происходят и существенно влияют на нас только тогда, когда мы забываем о бесконечности сознания и мира, о неразрывности нашей связи с Космосом и Вселенной.

Только пройдя по жизни отпущенное нам количество лет и, наконец, успокоившись, мы обретаем понимание, что именно земля является матерью нашего физического тела. Но вслед за этим придёт и ясное обретение мысли, что отец духовной сущности – Космос. А поскольку земля – его лишь мизерная часть, значит, всё взаимосвязано и ничего не кончается. Значит, преобладает духовное.

… Слегка потемнело. Тени вытянулись и исчезли. Звуки проезжающих машин стали резче, свет ярче, а та сторона, по которой я шел, – сумеречней.

Звонок на сотовый телефон поступил неожиданно.

Я всегда думал об этих новых технологиях, что они даны человеку недаром, ох, недаром, расплачиваться за них всё равно придётся. С одной стороны, люди на земле стали гораздо ближе и понятнее друг другу, но с другой… Что это сулит? Чьим достоянием является?

Звонил заведующий отделом криминальной хроники Василий Кузьменко.

– Слушайте, Палыч, вы где сейчас?

– Да домой уже почти пришёл.

– Если интересно, недалеко от вашего дома есть бизнес-центр «Тергас» – обычная пятиэтажка.

Вася говорил, захлебываясь. Он был человеком увлекающимся и любил своё дело от души. Все эти выезды на место происшествия, трупы, перестрелки он обожал.

– Так вот, на её крыше происходит нечто необыкновенное, не поддающееся описанию. Подходите быстрей, я прямо здесь растолкую и покажу.

Я не мог понять причины такого вызова, с криминальным отделом у нас не было никаких точек соприкосновения. Но, развернувшись, почти бегом добежал до «Тергаса».

Людей здесь было достаточно. Толпа зевак усиленно что-то рассматривала на крыше.

Василий сразу же начал вводить меня в курс дела.

– Там, – он указал наверх, – находится человек. Один человек. Но впечатление, что он совсем не один.

– Как это?

– Понимаете, если смотреть со стороны, можно подумать, что рядом с ним – человек пять-семь. Он с кем-то разговаривает, машет руками… А вообще он заорал во всеуслышанье, что бросится вниз, дабы спасти добрые дела, и спасти добрых людей.

– Что, прямо так и сказал?

– Люди слышали. Вот, возьмите бинокль, посмотрите сами. Это уже минут десять творится. Вызвали полицейских, они было сунулись, но единственный люк, по которому можно туда попасть, оказался накрепко заварен. Сварка свежая. Теперь ждем спасателей.

Я взял бинокль и стал смотреть. Человек в фокусе был виден: высокий, с длинными руками, волосы белесые. Впечатление создавалось такое, что он действительно не один: что-то кому-то говорил яростно и пылко, словно пытался доказать.

– Действительно непонятно, – сказал я, пожав плечами. – Может, обкурился?

– Не похоже.

Кузьменко глянул на меня подозрительно.

– Вам он никого не напоминает?

– Мне? Вася, ты что сам обкурился? Какого… ты меня сюда позвал?

И вдруг кольнуло.

– Почему он должен мне кого-то напоминать?

– Потому что дней десять тому назад этого самого человека хотели привлечь за попытку совершения убийства, он хотел задавить, кстати, не своей машиной некоего журналиста. Вы не знаете, как его зовут?

Я молчал, соображая.

– Скажите, почему вы отказались писать заявление? И кто этот человек? Чем вы связаны?

– Я на допросе?

– Извините, увлёкся немного, – пробормотал Василий. – Нехорошая привычка, сам уже иногда веду себя как мент.

– Я тебе отвечу, но это ничего не даст. Я его знаю не больше твоего. Мне бы и самому хотелось кое в чем разобраться.

Я ещё раз посмотрел в бинокль и мне показалось, что рядом с человеком стоят пятеро. Пять чёрных теней. Посмотрел простым глазом. Тени оставались, но были уже подвижными. Они стали сужать круг, оставляя человеку один путь – с крыши.

Он тоже понял. Посмотрел вниз и, кажется, увидел меня.

– Я не хотел! – крикнул срывающимся голосом. – Меня заставили…

– Кому это он говорит? – спросил Кузьменко.

– Заткнись, прошу тебя.

– Заставили меня, – неслось с крыши. – Я не смог взять на себя такое…Но они всё равно за тобой придут…

Последние слова оборвались. Он упал на крышу вестибюля, проломил её и провалился ниже.

Я закрыл глаза. Потом снова посмотрел наверх, никого уже не наблюдалось, тени растворились.

– Кто «они»? – рассуждал Василий вслух. – За кем придут? Зачем? Почему он прыгнул?

– Он не прыгнул, – ответил я, – его столкнули.

– Там никого не было.

– Слушай, Васёк, – сказал я ему проникновенно, – занимайся своим любимым криминалом и даже не пытайся разобраться в этой истории. Здесь может быть такое, что самый жестокий отец мафии покажется тебе рождественским голубем.

– Ой-ёй, – притворно испугался он. – Кто же это?

– Если бы «кто»… А то – «что».

Этот вечер был самым тяжким за последние полгода. Комок, который подступил к горлу, оставался в нём. Голова гудела от всяких мыслей, трясло от элементарного страха. Не за жизнь, нет! Я боялся Тьмы, как таковой. Ведь не далее, как два часа назад она нанесла удар, она устроила представление, она показала, что настроена весьма серьёзно.

Мне показала. Зачем? Я об этом и раньше знал.

Мне опять вспомнился случай в парке.

Андрей и пять неподвижных черных теней.

Было ли это?

А сегодняшнее, в самом деле произошло, или воображение разыгралось?

Какую роль во всём этом играет Кузьменко? Его подозрения могут навредить, он – журналист, а подавляющее большинство нашей братии относится к безудержным болтунам. Излишняя разговорчивость у них относится к разряду компетентности везде и во всём. И мой коллега не исключение. Если бы он имел хоть какое-нибудь серьёзное представление…

Василий всё относит к обычной уголовщине…

_________________________

Я до сих пор жив, значит, это кому-то надо. Ибо жизнь человека, как и сотни лет назад, ничего не стоит. Меняются орудия убийства, способы, но цель остается одна – человек.

Природа и стихия более милосердны и жалостливы, чем подобные нам.

Подобные, но не во всём. Они – носители тьмы, а мы – апологеты Света. И почему мы позволяем себя убивать? Я мучительно искал объяснений. И не находил, встречая только определения.

Загадки дня сегодняшнего, а ведь он ещё не кончился, и завтрашнего – вставали непреодолимой стеной.

Вот придут Они за мной, что стану делать? Сражаться? Чем и как?

«Божьим Словом, – ответил за меня Новоселов. – Ты боишься? А где отвага? Мужество где, уважаемый кавалер ордена?»

_________________________

Сильнейший стук в дверь.

На площадке стоит изрядно подвыпивший мужик.

– Слушай, спичек нету, а? – спросил он, качаясь.

– Ты, лось, – жёстко ответил я, – знаешь, сколько сейчас времени?

– Да нет, ничего, всё нормалёк, не сердись, – заговорил он примирительно. – Мне заплатили и просили вам передать, чтобы вы лишнего не волновались, всё, мол, под контролем…

– Кто? Кто просил передать? – схватил я его за воротник.

– Да не знаю, – отвечал он, пытаясь вырваться. – Так, нормально одет. Ну, из этих, из крутых, как теперь говорят. И тачка приличная такая.

Я его отпустил.

– Ещё что? – спросил тихо.

– Так и сказал, ждать немного осталось. К попу, говорит, приедет человек и – всё…А этот, коллега твой, завтра уедет в длительную командировку.

– Куда? – я опять ухватил его за грудки и сильно встряхнул, не соображая, что человечек этот абсолютно не при чём.

– Ну, а я знаю? – обиженно всхлипнул он. – За границу, говорил. Да отпусти ты!..

– Не сердись, мужик, – сказал я, отпуская, – что-то я совсем худой стал. Спасибо тебе!

– Да ладно.

Он ушёл, не взяв спичек.

_________________________

На следующее утро на планерке нам сообщили, что в связи со служебной необходимостью, Василий Кузьменко направляется в Бельгию, для работы в одной из «криминальных» газет.

– Я чего-то подобного ожидал, – сказал Вася, прощаясь со мной в кабинете. – Слушайте, вы кто такой?

– При чём здесь я?

– Это ваших рук дело.

– Ты недоволен?

– Да на халяву съездить за границу – мечта любого репортера. Но всё-таки…

– Вася, прошу тебя, не пытайся что-то понять, тебе этого не надо. Просто прими с благодарностью.

– Я-то принимаю, – ответил он. – Но кто вы на самом деле?

– Понятия не имею. А ты, как думаешь?

2

Признаюсь теперь, мне всегда было важно, что обо мне говорят другие. Я не тщеславен. Но думал, всё сказанное о тебе каждым конкретным человеком, где-то отдельно фиксируется. И постепенно начинает быть дозатором твоего душевного состояния.

Если хорошо, значит, именно так о тебе говорят. Если плохо, много дурного сказано тебе в спину. Как правило. Редко кто отважится говорить гадость в лицо. А отважившихся надо уважать, даже если это враги.

Раньше я не знал, что друзья однокашники по пединституту хоронили меня несколько раз; говорили много хорошего, но, как покойнику. Теперь истинные причины целого ряда моих страшных душевных кризисов объяснялись просто.