Текст книги "Целитель"

Автор книги: Алексей Пройдаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Пройдя еще пару дворов, понял, что окончательно потерял ориентиры и надо бы выбираться на «караванные пути».

Пошел наугад в «ту» сторону и оказался в тупике. Чистый асфальт под ногами, высокие бетонные стены по сторонам, позади – глухо – единственный проход, куда надо было вновь возвращаться, – светил фонарными столбами. Потом заметил, что два фонаря начали стремительно расти в размерах и приближаться ко мне в виде огромного черного джипа. Я замер, ожидая, что он затормозит…Едва успел отскочить в бок, благо пространство позволяло.

Взвизгнули тормоза. Я всё еще стоял, держась за стену.

Джип тронулся назад и – вновь на меня. Я увернулся. Он затормозил.

Я рванулся в сторону выхода.

Джип стремительно нёсся за мной – кормой вперёд, нацеливаясь и чего-то выжидая. Он ревел как танк в стремительной атаке смертного боя. Тогда я совершил «олимпийский» рывок и успел забежать за первый столб у выхода. Внедорожник вовремя не затормозил. Удар. Звуки разбитого стекла и затихающего мотора.

В мою сторону спешил наряд полиции.

– Что у вас здесь происходит?

Я не успел отдышаться, но, указав в сторону джипа, сказал:

– Он пытался меня задавить…

Полицейские выхватили оружие.

– Немедленно выходи из машины! – прозвучала команда.

Дверь открывалась с трудом. Из неё, подняв руки и дрожа всем телом, вышел человек средних лет.

В участке, пока шла запись показаний, я внимательно разглядел напавшего. Он сидел, устало прикрыв глаза, и судорожно подергиваясь. Память на лица у меня почти фотографическая и могу с уверенностью сказать: не видел, не знаю.

Это был высокий (гораздо выше меня) человек, с длинными сильными руками. На его правой щеке небольшим серпиком выделялся багровый шрам; волосы белесые с медным оттенком; глаза карие. Он, словно очнувшись, потерянно озирался по сторонам, не понимая, что происходит.

Я ему верил, он и в самом деле ничего не понимает…

Полицейским сказал, что никакого заявления подавать не буду, не было никакой «попытки наезда».

_________________________

Происшествие это не то чтобы напугало меня, но озадачило, я воспринял его как знак, но несколько дней ходил сам не свой. Признайтесь, мало приятного в том, что тебя хотят переехать самодвижущейся тонной.

А потом у меня пропал сон, хотя нынешнее состояние бессонницы отличалось от прежнего: ничего не болело, я нормально соображал; утром бывал даже бодр. Ходил на работу, писал на заданные темы, уставал. Но, возвратясь домой, опять не мог заснуть. Конечно, нервы, нервы.

Уже полгода я живу в столице какой-то непонятной, ожидающей жизнью. Вот что-то случится, вот меня позовут, вот-вот я окажусь в самом эпицентре борьбы за человечество. Но вместо этого…

Я слышал, самая тяжкая пытка – бессонницей. Теперь верю. Во время таких невольных ночных бдений, что только не передумаешь. И мысли приходят различные.

Я работал и получал нормальные деньги. Расплатившись с долгами, чувствовал себя почти сносно: не давило. Я уже изрядно отдохнул от горняцкого городка, из которого всё время порывался уехать. Уехал. Что дальше?

Но ведь там всё было для чего-то, всё во имя чего-то. Чего? Человеческой же сути. А она – примитивна. Кто сказал? Володя Гаах – литературный редактор газеты. Пришел как-то на работу выпивши, и начал истолковывать своё отношение к человеку.

Я вспомнил почти дословно.

Но не это главное. Сюрприз заключался в конце.

– Я таскаю по земле эти кости, мясо, кровь…Какая гадость! И внутри меня происходят процессы, которые вынуждают разрабатывать немыслимые средства и лекарства, дабы их укротить.

Володя стал в позу оракула и пытался говорить членораздельно. Слабо получалось. Иногда давал петуха, и слушать было забавно.

– Всё на земле посвящено этому: здания, сооружения, механизмы. Всё для укрощения, притушения, удовлетворения. Люди своей скотской сущностью покрыли все, заслонили небо и даже придумали аппараты, чтобы выносить весь этот человеческий мусор на околоземную орбиту.

Он хохотнул.

– Дураки! Как будто нет другого способа общения с внеземным разумом.

Он хохотнул ещё раз:

– Идиоты! Вы не находите?

– Ещё как, – согласился я.

– А сколько, по пропорциям, в его громаднокилограммовой сущности занимает матрица мозга? – спросил он, качнувшись.

– А в вашей? – осведомился я, оторвавшись от компьютера. – Вы по-другому устроены?

– Всё по-другому, – насупив брови, грозно отвечал Гаах. – Всё перевёрнуто с ног на голову. Представляете, они – эти козлы, даже понятие смерти извратили донельзя. Злая, косматая старуха с идиотской косой. Бред сивого учёного!

Он немного помолчал, собираясь с духом.

– А если это – великолепная, стройная и очень сексуальная деваха, с который ты уходишь – заметьте – добровольно, куда угодно, лишь бы подальше от всей этой дряни. Проще говоря, она должна быть такой, какую заслужил каждый, или придумал по деяниям своим. Вот вы, – он вперил в меня хитрые глаза, – какой ждёте?

– Мне более приятен второй вариант, – ответил я серьезно. – Но, с другой стороны, я никуда не спешу.

– Да, у вас – дела, – ответил Гаах рассеянно, – вы всё время сидите, готовитесь и ждёте…Ожидаете, когда вас позовут. Успокойтесь, вас обязательно позовут.

Поначалу я даже ничего не понял, но потом услышал, что голос Володи стал совершенно другим – трезвым и бесстрастным.

– Ибо, Дети Света и силы Тьмы навсегда останутся врагами, – закончил он, почти хрипя. – А пока они остаются врагами, такие как вы – необходимы…

– Владимир Федорович! – воскликнул я поражённо. – Что вы только что сказали?

– Я? – он пьяно икнул. – Про что? А… Так вот в нашей, подчёркиваю, нашей сущности… Если вам так угодней.

В уста любого человека можно вложить всё.

Володя не вспомнил последних слов даже после того, как я сбегал в магазин за чекушкой.

3

На открытии одной из многочисленных фотовыставок в Российском центре науки и культуры Вадим подошел ко мне с эффектной брюнеткой, с причёской «под Клеопатру».

– Позволь, старче, познакомить тебя с Тамарой Никоновой. Она – поэтесса, автор нескольких книг, в том числе и для детей, и крутая бизнес-леди.

– Здравствуйте, я о вас уже слышала.

«Поэтесса» улыбнулась.

– Вот Штерн все уши прожужжал.

Ей поклонился, Вадиму пожал руку.

– Знаете, времени нет, но сегодня пришлось сюда прийти, – продолжила она непринужденно, – мы скоро будем проводить здесь своё мероприятие и вас пригласим. Вы в «Вечерке» трудитесь? Я тоже там начинала.

Я не преминул поинтересоваться.

– Неужели? И сумели так быстро подняться?

Вадиму был неинтересен обмен любезностями.

– Пойду пива попью, – сказал он, немного поскучав, – а вы пообщайтесь.

С Никоновой я сам просил познакомить. Слухи о её деятельности и стихах ходили самые различные. Она слыла за мецената – спонсировала издание какого-то номера журнала «Нива», содержала литературное объединение «Гармония», была элегантна и красива. Добавлю, не по годам.

– Просила же не называть меня «поэтессой», – скривилась она, провожая Вадима взглядом. – Но Штерн неисправим.

– Простите, ничего плохого в этом слове не нахожу, – заступился я за друга. – Напротив, не понимаю, когда женщину называют «поэтом». Это слово мужского рода. Да и не бывает женщин-поэтов.

– Не буду спорить пока, – согласилась Никонова. – Вы правы, если не брать во внимание…

– Сафо, Цветаеву, Ахматову? – подхватил я. – Первая, правда, гораздо меньше известна широкому кругу…Но они ведь тоже – вначале женщины, а потом – всё остальное.

– Вадим просто терпеть не может моих стихов и считает меня графоманкой. Вот в чём дело! – возмущённо сказала Никонова.

– Но вы же делаете своё дело, печатаете книги, вот и продолжайте. Вы ж бизнес-леди, а вам никто не указ, – пытался я подбодрить, но чувствовал, что бесполезно.

Оказывается, мой друг, без напечатанных книг, да и практически не имея журнальных публикаций, продолжал оставаться авторитетным критиком. Если к его словам прислушиваются такие как Никонова, у Штерна дела неплохи.

– В бизнесе – да, но в литературе… В принципе, не это главное, – приятно улыбнулась Никонова. – В жизни ведь столько позитивного. Не правда ли?

– Позитивного? – переспросил я. – Это по-русски значит «хорошего»?

– Именно, – согласилась она, не заметив иронии. – И чудесного, и даже загадочного. Словом, солнечного. А негативно, значит, темно.

Таинственно было это сказано, очень таинственно.

В ответ я поблагодарил и поинтересовался:

– Например?..

– Например, вы в курсе, что все мы, – она резко понизила голос, – не с этой планеты?

– Да что вы говорите!

– Да, именно. Я, например, из созвездия Плеяды.

– А здесь как?

– Миссия.

– А я откуда?

– Тоже откуда-то оттуда, – она подняла глаза кверху и вдруг посерьёзнела.

– Не будем об этом говорить вот так вскользь, походя.

– Согласен с вами.

– Давайте переменим тему, – предложила она. – Я сейчас не расположена…

– Давайте.

– Вадим говорил, что вы учились в Литературном?

– Да, имел такое счастье. Но до Москвы оттрубил два года здесь на филфаке.

– А я его окончила, – вздохнула Никонова. – Хорошее было время.

– А что ж так грустно?

– Так оно прошло.

Мы рассмеялись.

Поговорили о стихах, изданных книгах, состоянии литературы в стране. Она была умна, имела чёткие суждения и давала точные формулировки. Но порой её эмоциональные всплески были подозрительны.

– А ведь вы в этом городе не просто так? – вдруг спросила она. – Наверняка, ждёте чего-то.

– Да как вам сказать, – промямлил я в ответ, не зная, как реагировать.

– Хочу привлечь вас к работе нашего творческого объединения «Гармония», – заявила Никонова решительно. – Вы нам подходите.

– Спасибо.

– Мы собираемся по субботам у меня в офисе. Это недалеко. Людей ходит много. Есть поэты, прозаики, художники.

Далее она опять снизила голос и наклонилась к моему уху.

– И даже контактёры.

Заметив мой недоверчивый взгляд, добавила.

– Да-да, их у нас много. Все – люди неординарные. Так что приходите, вам будет интересно. И кое-что вам, наконец-то, откроется.

– Спасибо, – заверил я, – обязательно приду. – Надеюсь, я не ошибаюсь?

– Нет, вы не ошибаетесь, – ответила она твёрдо и уверенно. Но вдруг смягчилась и добавила с улыбкой:

– Но мне бы хотелось увидеться с вами раньше субботы. Созрела мысль о необходимости ввести вас сразу в члены правления.

Меня, признаться, удивило такое стремительное «продвижение по службе».

– Обсудим перспективные планы работы объединения завтра вечером в холле отеля «Континенталь». Вы сможете?

– Безусловно.

Она удовлетворенно кивнула головой.

Потом сунула мне визитку и ушла.

– Извините, необходимость, меня ждут в объединении «Байтерек».

Мне показалось, что я становлюсь ближе к чему-то.

Загадка была во всей этой женщине: загадочны глаза, спрятанные за тёмными стеклами очков в дорогой оправе; загадочна одежда – длинная юбка и блузка чёрного цвета с вплетенными золотыми нитями. Голос её был тоже загадочен.

Всё было интересным и привлекательным. Жизнь вмиг преобразилась и блеснул в ней огонёк надежды – непонятно на что, неизвестно зачем.

Бывают же люди, которые иногда освещают нам серые будни: одни совсем коротко, другие дольше. Кто-то на мгновение блеснет мыльным пузырем на солнце и лопнет, но жить-то на это мгновение становится веселей.

_________________________

Следующим вечером мы встретились в огромном холле отеля. Играла живая музыка – скрипка и фортепиано, было много людей, они увлечённо беседовали, пуская клубы табачного дыма. «Видно вся деловая Астана здесь назначает встречи», – подумалось тогда.

Никонова была подчеркнуто красива. Видимо, она немало времени проводила у зеркала, чтобы справляться с проблемами, которые преподносит возраст. И справлялась неплохо.

Одета всё в те же сумеречные тона, она подошла неожиданно и села напротив. Официантки её знали, потому сразу приняли заказ.

Я заёрзал на месте.

– Не волнуйтесь, – угадала она мои мысли, – плачу я, так как вас пригласила. И потом, я – состоятельная женщина, которая может себе позволить маленькие прихоти.

– Вы ставите меня в неловкое положение.

– Ничего подобного, в неловкое положение нас ставит судьба, которая, впрочем, у каждого своя.

– Вы верите в судьбу?

– Скорее, в предназначение. У каждого – своё, и скрыться, деться, убежать – невозможно.

– Что же прикажете делать?

– А ничего… Готовиться к смерти. Все мы находимся на этом пути и, философствуя, учимся умирать.

– Спасибо за урок, Тамара, но я знаком с речами Цицерона и «Опытами» Монтеня.

– Я сразу поняла, вы – неординарный человек.

– Всякий идиот может начитаться Монтеня и цитировать направо и налево. Считаю, что это не есть признак неординарности.

– Не скажите, – задумчиво ответила Никонова и стала вытаскивать из сумки книжки. Три штуки, одна за одной.

– Я вам подписала свои опыты, хочу, чтобы вы с ними ознакомились и вынесли своё суждение. Например, Штерн говорит, что я испорченная богачка и издавать книги мне позволяют только деньги, которые я, кстати, зарабатываю сама. Надеюсь, вы мне свою книгу подарите?

– Спасибо, непременно прочту, – ответил я с благодарностью. – Насчет моей книги – обязательно… Просто с собой нету.

Мне было неловко. Не розданная часть тиража моей книжки находилась в горняцком городке, я о ней не вспоминал. Как оказалось, напрасно. Здесь это было наподобие визитной карточки поэта. И неважно, какая она: есть книга, вот и ладненько…

– Вы говорили о планах?

– Планы подождут. В первое наше знакомство вас шокировало моё признание?

– Какое?

– Насчет того, что все мы из других миров.

– Признаться, да. Неожиданно…

– Подумали, сумасшедшая тётка?

– Скорее, оригинальная.

– Но это – правда.

– Что?

– Что все мы из других миров.

– Хорошо, – согласился я, – допустим. А здесь зачем?

– С единственной целью помочь добру победить зло.

– Каким же образом?

– Надо делать побольше добрых дел: помогать неимущим, поддерживать слабых, содействовать прогрессу.

– То есть пытаться менять судьбу отдельных людей? А как же общество в целом? Как же первопричинные истоки добра и зла, живущие и поныне?

– А как насчёт современных верований?

– Какое хорошее слово вы применили – верований! Вы имеете в виду иммортологию, уфологию и тому подобное?

– И это знает! – вскликнула Тамара. – Ну-ну, мне уже интересно…

– Дело в том, что совсем недавно я опубликовал статью об этом в «Вечерке», могу немного процитировать, если угодно.

– Это чуть позже, – ответила Никонова, и быстро переспросила, – а как насчёт истинного знания? – и посмотрела испытывающе.

– Боюсь, что никак, – ответил я, смутившись и почти догадываясь, о чём идёт речь.

– В субботу, в моем офисе, – таинственно прошептала она. – Вам кое-что откроется.

«Да, эта женщина – бездна всего», думал я по пути домой. Но как-то не так представлялись мне Координаторы – люди, облеченные Знанием. Она симпатичная женщина, но у неё черные глаза и общаться с ней трудновато, уж очень непререкаема. Возможно, у них такой стиль общения».

Но в субботу на заседание «Гармонии» я пошёл, жаждая для себя открытий, благодаря которым жизнь моя нынешняя перестанет быть такой томительной. «Возможно, она – из Них».

Но на этот раз от Истины я был как нельзя дальше.

Много раз задавал и задаю себе один и тот же вопрос.

Берёзка вдалеке – это Истина, или берёзка?

Что изрекает стоящий со мной рядом человек: Истину или ересь? Хотя, по признанию ученого-протестанта Рассела: «Ересь никогда не торжествует. Почему? Смею сказать, если ересь восторжествует, никто не дерзнет её назвать ересью».

Моё нынешнее состояние – это поиски Истины, или бесконечная жажда воспалённого ума? Но воспалённого, значит, больного. Я болен, или просто жажду чего-то?… Нет ответа. Скорее всего – это одно и то же.

Я пришёл на собрание «Гармонии», немного опоздав, добираться пришлось долго. «Рядом» – оказалось на краю города, в районе ТЭЦ-2. Но это ладно… Когда вошёл, увидел человек двадцать, более чем пожилого возраста, сидевших, запрокинув голову и закрыв глаза.

Во главе стола находилась сама блестящая хозяйка, в точно такой же позе, но она что-то говорила, остальные слушали.

Оказалось, именно в это время по субботам у неё налажен канал связи с Космосом. Причем, передают прямо в мозг, но с условием, что Никонова доведёт всё широкой общественности. Широкой общественностью в данном случае были слушатели «философского отделения».

«… и да снизойдет на вас милость Вечного неба и откроются его великие откровения, – пророчествовала Никонова. – Ибо мы уже стоим на пороге Эпохи Гармонии, когда всё будет решаться только силой ума. Она уже близко, она уже рядом».

Должен сказать, что подобное я слышал много раз, в нескольких вариациях, в исполнении разных людей. Это – набор фраз, этакая смесь Библейских изречений с языческой лихостью. И всё всегда заканчивается одним и тем же – «грядет время вечной гармонии» и тому подобное. Говорить такие люди обожают, впадают в экстаз от того, что их кто-то слушает, но делать чего-то ради всеобщих идеалов они не в состоянии.

Закончив сеанс, Никонова посмотрела в окно и спросила Азата – маленького вертлявого художника:

– Что-то нынче облаков не видно. Это ты постарался?

– Да, – с радостью согласился тот, – вы ж с утра давали задание.

После «заседания» я спросил Азата, в самом ли деле он разогнал облака.

– Что ж вы хотите? – хохотнул он. – Если Никонова просит – вывернись, а сделай.

– Что вы натворили? Поля недополучат влаги, птичкам клевать станет нечего и равновесие в природе нарушится.

Он посмотрел недоверчиво и засмеялся.

– Шутить изволите?

– Конечно, – ответил я беспечно. – Скажите, Азат, вы в самом деле написали картину, которую назвали «Матерь Мира»?

– Написал.

– А как же с названием?

– Что?

– Ну, у некоего Рериха есть монументальная композиция Царицы Небесной – Матери Мира.

– Знаю, – ответил он скромно. – Но я продолжил образ, углубил его и…

– А образа Майтрейи на фоне снежных вершин Гималаев вы не продолжили? – перебил я художника.

– Пытаюсь.

_________________________

…Несомненно, она верила в доброе и хорошее, ожидала наступления Всеобщей Гармонии, ради которой была готова на всё.

Я не собираюсь комментировать духовного опыта Тамары Никоновой – это абсолютно другая область, недоступная моему восприятию. Раз есть «контакты», должны быть и «контактёры». Её слова несут положительное начало? Возможно. Остается невыясненным вопрос, в чьём ведении находится Глобальное информационное поле Земли?..

Меня разочаровало лишь то, что она не Координатор, мне же этого почему-то хотелось. Но Тамара Васильевна была из немногих в столице, которые что-то делали для объединения всей пишущей, рисующей, музицирующей братии. В принципе, никому не нужной. Она устраивала благотворительные вечера, материально поддерживала талантливых людей… Тоже миссия.

Мы сделались добрыми друзьями.

И это было неким исключением из правил, которые я сам для себя определил в Астане. И одно из них обозначало осторожность в новых знакомствах. Даже если и приходилось с кем-то сталкиваться по необходимости, научился вовремя такие связи обрывать, не доводя до «дружеских».

Но должен и заметить, что иногда получалось, иногда не очень.

Вообще, у меня есть основательные подозрения полагать, что текущая жизнь меня мало чему учит. Или я плохо учусь?

4

Я любил приходить сюда в этот скромный дом, сложенный из красного кирпича, на одной из бывших окраин стремительно растущей столицы. Расположенный среди таких же невзрачных построек, на которые уже со всех сторон наступали высотные дома, он пока сохранял всю невозмутимость и прелесть провинции.

Здесь было тихо. Лениво прегавкивались собаки. Казалось, в самом воздухе висит спокойствие и отдалённость от прочего суетного мира.

Протестантский приход выдавал только большой крест на крыше.

Новосёлов, по-нынешнему «ваше преподобие», вышел навстречу.

– Ну, заходи-заходи, представитель продажной прессы, – сказал он, улыбаясь во всё широкое лицо.

– Здравствуйте, ваше благородие.

Я всё время «путал» его титулы.

Нас связывали давние, со времен пединститута, дружеские отношения.

Он был старше, опытнее, умнее.

Тогда, в далеком семьдесят шестом, большинство пришло поступать в пединститут зелёными пацанами, а он – в десантском голубом берете, увешанный значками и аксельбантами.

Первый семестр я жил на квартире у земляков в поселке ДЭУ-2, а родительский дом Новосёлова находился рядом.

Я почитал Юрия за старшего брата.

Потом судьба разбросала нас.

Говорили, что он запил, что по пьянке совершил жуткое преступление… Словом, несколько лет у меня не было о нём достоверных сведений. Но, когда я поселился в городке горняков, он был первым, кто приехал меня навестить. И я сразу заметил, что у Юры в самом деле многое не в порядке.

Позже Вадим сообщил, что Новосёлов стал протестантским священником и в короткий срок даже вышел в религиозные «чины».

Насчет «чинов» я не удивился. Человек с таким мощным интеллектом проявит себя в любом деле.

Подвергать анализу всё и вся, быть в курсе основных мировых проблем, новинок искусства и литературы, обо всём иметь собственное суждение, – таким я помнил Юрия Тимофеевича Новосёлова.

Меня всегда поражал, а теперь поразил с новой силой его изощрённый ум, усиленный вновь приобретёнными теологическими знаниями. Казалось, теперь он в курсе дел и событий не только этого света.

По приезду в столицу мы созвонились и встретились в общине, пастором которой он являлся.

С тех пор я сделался здесь частым гостем. Но сегодня пришел сюда – по поводу…Мне надо было поделиться с Юрием содержанием сна, который приснился накануне: он был непонятным, а потому тревожным.

Вначале не мог разговориться – мямлил и спотыкался, но Юра категорически заявил:

– Давай так, ты рассказываешь всё и очень подробно, я слушаю. Потом станем рассуждать и прикидывать.

Воодушевленный дружеским пинком, я заговорил ровнее, вдохновеннее.

…Это была пятая подряд бессонная ночь. Заснуть я уже не пытался, но всё равно лежал в темноте, давая отдохнуть хотя бы глазам, и тайно надеясь, что «повезёт».

И кто-то надо мной сжалился, я стал постепенно погружаться в сплошную чёрную бездну.

… в кромешной этой темноте стали проклёвываться малые и большие светящиеся точки – звёзды.

– Ты что не слышишь? – раздался прямо в ушах требовательный и властный женский голос.

– Слышу, – ответил я сонно. – А что случилось?

– Только сообщили, что на Марсе прослеживается движение огромных огненных смерчей, гуляют по поверхности, как у себя дома. Надо подойти ближе и посмотреть. Так что, разворачивай машину!

Я сидел за пультом управления небольшого космического аппарата, вроде челнока, рядом со мной находилась женщина – командир, лица которой я не видел. Кроме того, что это было необычно и так походило на правду, я вдруг ощутил себя причастным к большому, нужному делу. И меня увлекала роль пилота, которую, оказывается, я выполнял с достаточным умением и навыками. Я легко управлял и наслаждался видами разноцветных всполохов за иллюминатором.

– Внимание, Марс на подходе, – послышалось в наушниках.

Впереди по курсу появился шар средних размеров, рядом с которым вращалось несколько спутников. С небольшими перерывами по планете прокатились две внушительные волны огня.

– Это ничего, – оторвал меня голос от восхищенного созерцания. – Вполне допустимо. Пошли дальше. Времени маловато, а мне еще необходимо кое-что успеть тебе показать. Скорость максимальная, курс – четыре.

Я пощелкал тумблерами, понажимал кнопки и аппарат стал крениться набок, выбирая направление.

Некоторое время слышалось только монотонное гудение.

Разноцветье и ослепляющее сияние космоса стало постепенно меркнуть, гаснуть и – сменилось полной чернотой.

Потом мы будто начали взбираться выше, стало светлее, обозначились контуры огромных зубчатых гор.

Это была небольшая планета, в самом центре которой находилось единственное здание.

Поначалу было непонятно, что здание, оно просто походило на огороженное пространство.

Катер маленькой мухой пролетел по коридорам и галереям и оказался в зале.

Но это была еще не зала.

Позже, вспоминая и анализируя сон, запомнившийся четко и ясно, я понял, что побывал в Небесном Храме, который имеет форму квадрата, разбитого на три части: одна половина разделенная, другая – сплошная.

Вначале мы облетели первую, ничего примечательного здесь не наблюдалось. Потом через широкий коридор, в стенах которого пчелиными сотами находилось множество дверей, выпорхнули в Основное Помещение.

Здесь я потерялся совершенно. Оно было неслыханных размеров. Но, даже употребив слово «неслыханных», скажу очень мало. Мне просто не с чем сравнить. Про подобные сооружения я никогда не читал и ничего похожего не видел даже в масштабных кинопроектах.

Противоположной стены, дабы с чем-то сопоставлять ширину, видно не было, верхнего купола тоже, но я четко осознавал, что это – помещение, более того – Храм. Его назначение стало ясным после того, как мы подлетели к середине стены, и я увидел на ней огромную скульптуру человека. Но это был Человек Совершенный. Скорее всего, это был Господь Бог.

Каждая чёрточка Его фигуры, каждая деталь одеяния были безупречны, они были живыми. Каким благородным, мужественным и отеческим виделось Его лицо. Но лица я не запомнил, а выражение вижу и сейчас, стоит только закрыть глаза: сострадание и печаль его наполняли. А само изображение – скульптура, или как еще назвать, и было тем колоссальным источником, который питал всё вокруг Любовью и Светом.

Я долго смотрел, пытаясь вобрать в себя хоть что-то, унести с собой в памяти хоть малую частичку этого образа…

Одна из действительно знающих особ впоследствии так растолковывала сон:

«…это факт духовного продвижения. Ты очень нуждаясь в понимании и благословении, не можешь получить его здесь, в рамках земной обыденности. Но мучительно думаешь об этом, ищешь выхода, воздействия, открытия. А раз ты обозначил целительство, как духовный подвиг каждого грешного человека, тебе даются целительские сеансы через подсознание».

Потом я ходил везде и всюду, не встречая запретов, смотрел на другие изображения и картины, из которых не удалось ничего запомнить. Осталось только общее впечатление, что всё здесь – безупречно.

Фигуры нескольких человек, передвигавшиеся по коридорам и основной зале, я тоже успел заметить. Но они не заботили, не пугали. Я твердо знал: здесь только Вера, Добро, Справедливость.

Потом услышал голос своей «начальницы»:

– Сейчас рядом пройдёт Святая Елена, поговори с Ней.

Навстречу шла полупрозрачная фигура в сером облачении, снизу доверху расшитом двумя параллельными золотыми линиями.

– Матушка, – обратился я к ней, робея, но без боязни, – дозвольте с Вами поговорить?

– Да, – тихо ответила Она. – Говорите.

– Жизнь у меня временами беспорядочная, неухоженная и никчёмная.

И замолчал, внутренне дрожа.

– Что ещё вас тяготит? – также тихо, но внятно спросила Святая Елена.

– Спина болит который год подряд и не перестает, – стал говорить я дальше и попросил: – Благословите, чтобы не болела?

– Благословляю, – сказала она и повела рукой, колебля воздух.

Потрясённый, я подошёл к своему поводырю-командиру и сказал:

– Госпожа, прежде чем улетать, разрешите взять видеоаппаратуру и запечатлеть всю эту дивную красоту?

Она разрешила.

Я пошел брать.

И проснулся.

Долго сидел, не в силах понять, жив или нет.

Затем отошел немного в сторону и посмотрел: по моим расчетам, на диване должно было лежать моё неподвижное тело…

_________________________

…«Его преподобие» мой друг Юрий Новосёлов в задумчивости чертил на листке бумаги геометрические фигуры.

– Это всё? – спросил он.

– Нет, – ответил я. – Юра, прошло несколько дней, а спина у меня не болит. Она всю жизнь болела, с тех пор как я бросил заниматься акробатикой. А сейчас не болит. Это первое. Второе. Я не понимаю смысла и значения подобного сна.

– Я думаю, здесь и не надо искать скрытого смысла, – сказал Юрий, – либо иносказания. Тебя привели, показали, позволили запомнить; тебя излечили… Теперь выбирай.

– У меня есть право выбора?

– Все мы в Божьем провидении определены: одни к злу и греху, другие – к добру и спасению. Но первоначально человек имеет равные возможности для совершения выбора. Нас никто не принуждает избирать добродетельный или греховный способ поведения…

– Слушай, Новосёлов, прекращай говорить по-написанному, – прервал я его излияния. – Я обо всем этом читал. И честно говоря, никогда не понимал, почему человек должен делать какой-либо выбор. Почему мы не имеем права просто жить? Почему не можем просто содержать семью и не помышлять о всяких там грандиозных битвах?

– Потому что идёт война, – ответил Юрий, – и никто не имеет права отказываться от призыва в армию.

– При нынешних способах отмазки, воевать пойдут старые, увечные и безродные!

– При нынешних способах баталий, – в тон мне сказал Новосёлов, – воевать надо мозгами, а не в рукопашной схватке. Слушай, это прописные истины и не знаю, почему я должен их тебе повторять. Ты ж – грамотный человек. Книжки пишешь… Тогда тебе ещё одна прописная истина. Жизнь наша – это никогда не прекращающаяся работа: физическая, умственная, внутренних органов. К числу подобных вечных работ надо отнести и то, что мы везде и всюду искушаемы тёмными силами, которые и заставляют нас подвергать сомнению всё, вместо того, чтобы просто верить.

– А если не получается просто верить? – спросил я, негодуя на друга. – Если воспитали нас в полном отрицании Бога? Если с детства внушали, что нет ничего такого? И вся эта скверна на душе до сих пор осталась: нет ничего. Попробуй, скажи детскому сознанию, что есть. Оно воспротивится, или просто взорвётся.

– У тебя не взорвалось? – спросил Новоселов. – Или взрывается?

– Да, периодически, – ответил я и похлопал по карманам в поисках сигарет.

Я знал, здесь не курят, просто привычка.

– Теперь скажи, только спокойно, – сказал его преподобие. – Тебя ведь не сразу привели в Небесный Храм? До этого тебе показывали нечто другое?

Я содрогнулся, вспоминая, нет, не раскалённые сковородки и языки адского пламени: чёрную землю, полное запустение; цепочки отчаявшихся людей, идущих в никуда…

– Показывали, Юра, показывали.

– Сидишь сейчас весь на нервах, – продолжил Новоселов. – А не надо бы. Верить надо.

– Верить? – переспросил я. – А как? Я мог бы тебе сейчас художественно описать, как я верю в Господа. И Библию читаю и молитвы знаю наизусть. Чего ещё? Но не могу я, подобно сотням вдруг уверовавшим, врать на эту тему.

– Они тоже не врут, а пытаются верить, – сказал Новоселов. – Что им делать прикажешь?

– Юра, я тоже пытаюсь, но пока не могу, а врать не желаю.

– Тогда переставай питать темноту выхлопами своей энергии. Стань добрее, терпимее. Зудит в тебе неведомая злость, ненависть, всё тебя раздражает, ты не желаешь видеть и слышать даже родных и близких, – найди в себе силы, прояви истинное мужество, дай себе секунду, чтобы подумать: я – искушаем. И отступит от тебя негатив. И хватит тебе этой секунды. И станет она бесценной. И не будешь ты питать тьму своей дурной энергией… Простые же истины.