Текст книги "Целитель"

Автор книги: Алексей Пройдаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Размалёванные женщины, с пьяной любовью смотрящие на молодого поэта, читающего стихи. Стихи хорошие, чем-то отдающие моим нынешним состоянием. Слушают внимательно, и в эти минуты любят искренне. Им хочется прикасаться к восторженному, чудесному, так непохожему на них.

Я всегда любил в пьяной компании читать стихи, вызывать восторг и мгновенно вспыхивающее, так же как и мгновенно гаснущее чувство мимолетного влечения.

Строки и гитара. Вот где зарыта молодость.

Я поднялся чуть выше пьяной компании – к потолку. Он мне тоже не понравился: в жёлтых пятнах никотиновых испарений, душный, облупившийся.

Здесь нет ничего, что могло бы удержать.

Поэтому путь мой был устремлен вперед, через стены, через пространство. Куда? Я теперь знал.

_________________________

… В операционной военного госпиталя, куда доставили смертельно раненого старшего лейтенанта, царила обычная атмосфера.

Молоденькая медсестра тихо лила слезы, которые почему-то автоматически прекращались, едва строгому хирургу стоило посмотреть на неё. Она держала лейтенанта за руку, стараясь не отпустить.

Но время шло, шансы уменьшались.

Тикали часики Бытия, отстукивали оставшиеся мгновения…

Пальцы раненого вначале стало нервно подёргивать, словно выворачивая из суставов; потом затрясло всю руку до плеча. И рука стала холодеть…

И раздался тот изумлённо-жёсткий возглас, который звучал здесь, к сожалению, часто:

– Мы его потеряли!

И медсестричка уже не сдерживала слез и рыданий, которые судорогами стали сотрясать её молодое худенькое тело.

И хирург, видевший-перевидевший всяких смертей, автоматически опустился на стул, снял шапочку, и машинально вытер ею запаренный лоб.

Он уже не казался строгим, он был страшно уставшим, и только очередная морщина прорезала лоб, как будто война – его личное изобретение и именно он несёт ответственность за каждую новую жертву.

Я видел их печаль и озабоченность, но мне не хотелось утешать этих людей. Мне хотелось им крикнуть:

– Ах, оставьте! Ведь ничего этого нет, на самом деле. У нас всех, впереди – Вечность…

Световым потоком меня влекло вперёд, и летел я с неимоверной скоростью, и мне это нравилось: легкость, дающая полную освобождённость от земного притяжения, а стало быть – безграничная свобода.

Но, когда впереди замаячил Свет нездешней ослепительности и невозможной чистоты, во мне стали бороздиться сомнения: «А примут ли? А что я совершил такого, что мне здесь место?»

И когда я стал у самой грани Света, стало ясно: не примут.

– Возвращайся, – твердо сказал мягкий голос. – У тебя ещё есть незаконченные дела…

Я послушно повернул свое эфемерное тело и устремился назад, как будто и прилетал только для того, чтобы услышать именно эти слова. Этому Голосу хотелось повиноваться, в нём была сосредоточена вся мудрость нашего мира и миров отдалённых, вся сущая доброта и милосердие, все знания и возможное их увеличение.

… А лампочка покачивалась. И свет по-прежнему был рассеянным и пустым.

Медсестричка перестала рыдать и робко подошла к операционному столу, чтобы прикрыть простыней лицо, которое ей так внезапно стало не чужим.

Но прежде, продолжая надсадно всхлипывать, она взялась за руку, чтобы пожать напоследок, и лицо её мгновенно озарилось.

– Пульс, доктор! – закричала она. – У него появился пульс.

И операционную огласили звуки слов, которые звучали здесь не так часто, но всё-таки звучали, и потому их повторяли все – многократно и радостно:

– Он вернулся!

Я очнулся, часто дыша и машинально отворачиваясь от ламп.

– Доктор, где я? Доктор, что со мной?

Милое лицо, склонившееся надо мной, было незнакомым, но напоминало ту медсестричку, и я доверял ему.

– Вы у друзей, – услышал голос. – У настоящих друзей.

Женщина потрогала мой лоб, удовлетворенно кивнула головой и сказала:

– Всё в порядке, самое неприятное позади.

Посмотрела на меня тепло и участливо.

– Теперь вам надо отдохнуть.

Успокоенный её мелодичным голосом, я тут же провалился в сон.

Именно в сон, а не в забытье.

_________________________

Я издалека видел этот небольшой домик в мареве предутренней дымки, такой уютный и родной, знакомый с детства, что сердце сжала непрошенная жалость: и лес невдалеке и ручеёк с журчащей водой. Всё, о чем мечталось, всё, что теперь воплотилось.

«Он вернулся!»

Я видел даже внутреннее убранство комнат: столы, стулья, шифоньер, комод, всё безыскусно и просто, всё напоминало родительский дом начала шестидесятых.

Я вернулся.

А потом был рассвет – тёплый, влажный, от повиснувших на зелени бусинок росы, и тихий, как мерное покачивание лодки на воде.

Небо сине-голубое, с белыми курчавыми облачками, золотое солнце величаво и по-хозяйски высвечивающее лес, речку, белую беседку у опушки.

Я лежал не шевелясь, стараясь не спугнуть всю эту феерию, боясь, что сейчас всё это диво уйдёт и его сменит грязная комната с хохочущими рожами.

– Теперь наш парень точно пойдет на поправку, – будто издалека прозвучал мелодичный голос.

2

Ко мне подошла красивая, стройная женщина неопределенных лет и положила прохладную ладонь на лоб.

– И температура нормальная, – удовлетворенно сказала она.

– Тина? – спросил я неуверенно. – Ригель?..

– Именно, – ответила она. – И Тина, и Ригель.

– А где Новосёлов?

– Там же, где ему пока и положено быть, в Казахстане.

– Вы сказали, в Казахстане? А где я, в таком случае?

– Ты сейчас, милый друг, в Украине.

– Господи! В Украине?!

Земля, о которой говорил папа; которой восхищался и любил до самой смерти!

– А где именно? – полюбопытствовал я, задерживая дыхание и, уже почти зная ответ.

– Это недалеко от Черкасс, мое небольшое имение в Звенигородском районе.

Я пристыл к своему ложе, не в силах пошевелиться.

Тина поглядела в мою сторону с мнимым равнодушием, но я выражение её взгляда почувствовал не телом – душой.

– Это была чистая случайность, – подтвердила она, – можешь поверить, мне всегда здесь нравилось. Это уже потом, когда ты впервые попал в наше поле зрения, выяснилось, что твоя линия по отцу берёт начало на Черкасской земле.

«Я вернулся? Я действительно вернулся!»

– Об этом потом, – сказал я тихо, но сдержать слёз не смог. – Но должен сказать, что вы поразили меня.

– Я знаю, – ответила она. – Возвращение к своим истокам – это то, к чему стремится каждый, но не каждому удаётся.

– Что правда, то правда! И как давно я здесь?

– Почти три недели… Девятнадцать дней.

– И всё это время?..

– Да, ты провел его где-то не совсем здесь. Но пусть тебя это не волнует.

– Ничего себе! А как же…

– Твои родные уведомлены, что срочно пришлось выехать в служебную командировку. Все необходимые бумаги имеются, так что не волнуйся, тем более, что тебе сейчас волнение строго запрещено. Спокойствие, нормальное питание и полное одиночество – вот сейчас основные составляющие твоего выздоровления.

Заметив мой недоверчивый взгляд, она поспешила успокоить.

– Одиночества ровно столько, сколько необходимо. Я понимаю, тебе сейчас не терпится узнать некоторые подробности, но всё потом. Сейчас поднимайся, иди в душ. Завтрак и прогулка на свежем воздухе. Я не смогу тебя сопровождать, потому что срочные дела требуют меня к себе. Разрешаю задать всего один вопрос.

– Тина, вы учились на два курса старше меня, вместе с Александром Рыхлюком. Что с ним сталось? Где он теперь?

Она вздрогнула, будто уколотая в самое сердце.

– Он погиб, – ответила тихо. – Погиб именно в тот год и почти в том же месте, где тебе удалось выжить. Он погиб, в общепринятом смысле этого слова.

Саша! Высокий, красивый, с атлетической фигурой и чистейшими голубыми глазами. Настоящий славянин, умница и поэт.

– Он…

Тогда я не обратил внимание на этот «общепринятый смысл» и хотел спросить, как погиб и имел ли отношение к движению Света. Но Тина предугадала мой вопрос, а может быть умела читать мысли. Она просто ответила одним движением губ:

– Да…

Но легче мне почему-то не стало.

Впоследствии, прогуливаясь по солнечной местности Центральной Украины, любуюсь на шикарную буйную природу, вдыхая её чудесные запахи, я часто вспоминал первые наши сказанные слова, и всё более убеждался, что чувствую себя, как солдат после ранения, на лечении в госпитале. Но война где-то идет. И на неё придется возвращаться. И велика, ох, велика ещё вероятность погибнуть.

Об этом косвенно свидетельствовало несколько фраз, в задумчивости сказанных Тиной. …

«… война – это грязь, и обычно нападение планируют только полные отморозки, а вторжение осуществляют подонки. И они будут развивать свой успех до тех пор, пока перед ними не встанут точно такие же, отличающиеся лишь формой… Война – удел подонков. И весь огромный вопрос состоит исключительно в том, чего они хотят: взять чужое, или не отдать своё».

Но мне не хотелось портить впечатлений от одиночества, от непосредственного общения с природой, поэтому чаще всего такие слова я старался пропускать своим ходом, не зацикливаясь на них. Никак они не гармонировали со всем, что меня теперь окружало.

Картины, на которых располагались пышные белые липы, большие красивые дубы, – всё было пропитано целебным воздухом, громоздились в голове, теснясь и толкаясь.

И всё чаще возникало желание переносить их на бумагу, освобождая место для новых. Прекрасное ремесло: запечатлевать мелькающие мгновения, писать, придумывать ситуации, искать новые сравнения, словообороты. А главное, из всего вороха необъятного выловить хорошую мысль. Ведь, как правило, с хорошей мысли человека сбивает всё и всегда, словно не желая, чтобы мысль эта (впрочем, вовремя не занесённая на бумагу) была донесена до большинства…

Если бы Создатель подарил мне две жизни, или эту – одну – сделал более продолжительной, я бы больше времени искал, изобретал словесные конструкции, записывал…

Как-то обнаружил на столе гелевую ручку и чистые листы бумаги. Меня это обрадовало, как встреча с добрыми старыми знакомыми. В этот момент я физически ощутил шорох написания страниц… И подумал: хорошо, что не компьютер!

Нет, современную технику я уважал за её простоту и надежность, а главное – возможность маневра в виде исправлений. Но первоначально мне необходимо писать на бумаге. Сердце, голова, рука, кровь – и всё это сливается на листок, посредством которого и осуществляется связь с живой природой.

Компьютер хорош, но он мёртв, он для констатации фактов.

Стихи, проза… О возможности творить иногда уже забывается. А как я в детстве любил стихи! Я зачитывался Пушкиным, Лермонтовым, Буниным, Есениным… Но самому писать захотелось только после прочтения сборника стихов Николая Рубцова «Зелёные цветы». Я восхищался красотой и доступностью строк. И подумал, что сумею так, ведь нас волнует одно и то же.

Прекрасна судьба художника своим примером открывать пути для творчества других.

Тогда я ещё не мог знать и даже представить, что буду жить в том самом общежитие, в котором жил Николай Михайлович, и даже в той самой комнате на третьем этаже, с легендарной надписью на обоях: «Когда я буду умирать, а умирать я точно буду, Вы загляните под кровать, и сдайте винную посуду».

_________________________

Тина не «отягощала» своим присутствием, давая возможность побыть одному, привести мысли в порядок и осознать значение произошедшего.

Я прогуливался по окрестностям, иногда забираясь куда-то глубоко и далеко, но почему-то ни разу никого не встретил. Да мне и не хотелось. Одиночество вполне устраивало, в нём я обретал часть курса исцеления.

Через несколько дней Тина пришла, дабы проверить моё состояние.

Был разговор.

– Судя по характеру ранения, – сказала она, сразу переходя к делу, – тебя не хотели убивать.

– Вы хотите сказать…

– Да, удар был болючим и полностью выводящим из строя. Я имею в виду первый удар. Второй – фиксирующий, как контрольный выстрел, что ли… Но убивать тебя не хотели. Порез осуществлён с хирургической точностью. Расчёт сделан на полный паралич, который и должен был тебя настигнуть во время лечения в вашей больнице.

– Но ведь эти одичавшие быки были в таком состоянии…

– Не забывай, пожалуйста, – мягко перебила она, – что быков этих водят на веревочке, и они получают чёткие инструкции на всякий конкретный случай, прямо в свой бычиный мозг. А использование парализованных апологетов Света стало входить в обычную практику противоположной стороны. Когда мы не поспеваем, а такое бывает! – добавила она сердито. – Мы не можем поспеть везде и всюду. Нас слишком мало. А некоторые на лечении.

Она посмотрела на меня и улыбнулась, отходя от своих мыслей. Потом положила свою бархатную ладонь мне на руку.

– Прости, я имела в виду совсем другую ситуацию. Твои активные действия ещё впереди. Иначе не было бы смысла тебя спасать.

– Понимаю, что меня выхаживают не за красивые глаза, – буркнул я.

– Именно! – подтвердила она и вдруг жёстко добавила. – Как сказано в одной из самых умных книг человечества: «Погибели предшествует гордость, и падению надменность». И давай к этому вопросу больше не возвращаться. На земле несколько миллиардов людей, и половина активно поддерживает обратную сторону. Нас не так уж много, но мы стараемся ценить каждого. А вот что касательно тебя – произошло некое…

Она старалась подыскать слово.

– … чудо, что ли… Случайностей у нас не бывает. Я всё равно должна была прилететь в Казахстан и познакомиться с тобой… Но произошел странный выплеск чёрной энергии. И мы теперь соображаем, не к моему ли приезду он был приурочен?

И опять, предупреждая мой вопрос.

– Ещё раз говорю, и более повторять не буду. Ты здесь не случайно. Случайностей у нас вообще не бывает.

Она дирижерски взмахнула руками и попросила.

– Если желаешь, проведём небольшой эксперимент.

– Что вы имеете в виду?

– Сейчас увидишь. Дай-ка мне любой листок с твоего письменного стола, первый попавшийся.

Я подошёл к бумагам, закрыл глаза, пошарил рукой по черновикам и вытащил лист. Отдал Тине, не глядя.

Она стала читать вслух.

… В непроходимом сумрачном лесу, заплутавшая меж могучих елей и величественных кедров, оставленная всем суетным миром, одиноко покоилась Обитель.

Вести извне поступали сюда редко: либо с заплутавшими путниками, либо провидением Создателя.

Когда широким атласным покрывалом ложилась ночь, в единственном деревянном Храме Обители зажигали свечи, и вставали на молитву пятеро согбенных старцев.

Это был их еженощный подвиг: они сдерживали потуги нечистого, который возжелал властвовать над всем этим серым краем, над его запуганным, забитым и погрязшим в невежестве народом…

– И даже это знает, – сказала Тина задумчиво. – Скажи мне, откуда тебе стало известно о нашей Обители?

– Ну, – сказал я неуверенно, – привиделось…

– Это было сновидение, или просто картинка?

– Скорее, картинка. Закрыл глаза, увидел, а потом неизвестно откуда полились потоки слов. Позже возникло ощущение, будто я там…

– А ведь она существует на самом деле. Понимаешь, что это такое?

– Нет, не понимаю, – честно ответил я. – Подобные видения меня периодически терзают, но на бумагу занёс совсем недавно, чтобы освободить место, и на досуге поразмыслить.

– Чего тут размышлять? Обитель означена тобой довольно чётко, за исключением некоторых деталей…

Она встала с кресла и прошлась по комнате.

– Мне с самого начала не надо было никаких доказательств, стоило только пройтись по твоей биографии и отметить несколько любопытных, якобы, совпадений. Ты – наш, – сказала уверенно.

– Конечно, литинституский, – брякнул я.

Тина бросила на меня сердитый взгляд и ответила.

– Это здесь вовсе не при чём. Будь это только так, – она сделала ударение на слове «только». – Мы бы говорили о твоих стихах и прозе, об однокурсниках, и ни о чём больше.

– Прости, Тина.

– Наконец, дождалась! – вместо ответа воскликнула она. – Дождалась, что ты мне сказал «ты».

– Я подозреваю даже, что, будь иначе, мы бы никогда не увиделись.

– Это правда. Но мы увиделись и теперь постоянно будем в контакте. Я обучу тебя некоторым «штучкам», которые обязательно пригодятся. И ещё, одно из главных пожеланий: больше анализируй свою собственную схему мироздания. И включай в неё не только это – видимое глазами. Достойного внимания много, оно удивительно разнообразно и всё здесь.

– Где здесь? – я огляделся по сторонам.

– На Земле, мой друг, на нашей старой, прожжённой, загубляемой недобрыми людьми Земле. Измерений несколько, и все они входят в твою схему мироздания. Вспомни её, воскреси в памяти. У тебя много чего там заморожено. И помни ещё одно: если кто-то, когда-то, где-то безапелляционно заявит, что ты не способен внутри себя иметь собственную схему мироздания, – отойди от него подальше, не вступай с ним в контакт… Такая схема есть внутри каждого человека. Но у одного она примитивна и охватывает только собственные заботы: дом, семья, работа. А у тебя она начинается с океанических глубин и простирается до звезд. Вот так-то, – вздохнула она озабоченно. – У тебя очень много работы. И меня зовут дела…

Чувствовал я себя не лучшим образом и осознавал, что от моего нынешнего «плохо», до «плохо» любого другого человека – громадная дистанция. Потому что я всё – плохое и хорошее – воспринимаю живо: вначале мозгом, сердцем, потом душой. Но и к хорошему очень быстро привыкаю, и долго не могу прийти в себя, если оно вдруг исчезает и его место занимает худое.

Вспомнил Штерна, Никонову. Собрать бы их здесь сейчас, и просто поговорить.

Всегда бывает именно так. Становится плохо, каверзно на душе и ты начинаешь искать общение с теми, с кем можно поговорить о таких болячках. И тогда всплывают в памяти имена твоих друзей, знакомых, с которыми ты почему-то долго не общался. А когда приходишь с ними поговорить, выясняется, что твои заморочки им не очень интересны, по причине общения от случая к случаю.

Надо чаще поддерживать связь c близкими по духу людьми, ибо только они способны тебе помочь в трудные минуты.

По возвращению увижу их всех, подумал тогда, обязательно.

Вспомнил, как негативно воспринимал некоторые черты характера Штерна, как подтрунивал над Никоновой. А ведь она из подвижников, она никогда не ждала манны небесной, а сама старалась организовать: спонсорскую помощь, конкурсы, вечера начинающих литераторов, выставки молодых художников.

Неприятие чего-то инородного надо навсегда оставить в прошлом. А ненависть – врагам. И только врагам.

Я всегда полагал, что можно безнаказанно ненавидеть.

С детства, да и в молодости, ненавидел невысоких ростом, лысоватых, в очках. И что? После тридцати пяти сам стал таковым.

Я презирал женщин полных, рыхлых, больных, с трудом передвигающихся; даже с определенным типом губ. И после сорока лет моя прекрасная жена стала подобной.

Никогда нельзя думать, что ты лучше хоть кого-то, хоть чем-то…

Ненависть – врагам.

А они есть. Их много, их методы изощрены, и они не стесняются в средствах. А мы ограничены в выборе: Свет и Правда, и никаких отклонений.

Мне показалось, что слышу голос Тины…

Люди, в большинстве своем, красивые и духовные. Других – меньшинство, но меньшинство это, осознавая, что они меньше и слабее, отчаянно работает в свою пользу. А человеку красивому и духовному особо трудиться ни к чему и очень свойственно сомневаться, он всегда стоит перед выбором…

3

– … все твои прежние треволнения – это лишь небольшая рождественская прелюдия к дальнейшему. Теперь действительно будет… Как теперь любит говорить молодежь? Теперь будет круто, по большому счёту. Знаешь, мне очень не хочется, чтобы ты воспринимал всё это игрой. Будут жуткие времена, будут кошмарные обстоятельства. Чем больше ты станешь из себя представлять, тем активней сделается ответная реакция. Про тебя ещё выдумают такое, что ни в каком страшном сне не привидится. Так оболгут, что сами удивятся. И она – эта чудовищная ложь – станет тем действенней, чем больше людей, в том числе и твоих родных, поверят в неё.

Она на миг остановилась, и сделала неопределённый жест рукой.

– А ведь поверят, – подтвердила Тина и горько добавила: – Обязательно поверят. И будут гнать, презирать, игнорировать. Это ещё несколько наших ипостасей. Возможно, кто-то попытается убить. Это не так страшно, и противоположная сторона в этом не заинтересована. Хотя порой и думаешь, лучше получить пулю в затылок, либо нож – только в самое сердце… Но физическое уничтожение, как таковое, в нашем деле мало что значит: очередной погибший за правое дело, очередной мученик.

Она усмехнулась.

– А мученики им ни к чему. К тому же регенерация тела занимает совсем немного времени. Просто новые документы, новое место жительства…

Она чуть подалась вперёд и прошептала.

– Знакомые и родные тоже новые. А для всего остального мира тебя нет. Уничтожить человека духовно, чтобы он сам подался на их сторону, чтобы там увидел благоденствие и спасение – это их настоящая победа! Арсеналы переполнены. Обличий – тьма. И всё помогает им! Всё! И только мы остаёмся незащищенными, потому что в нашем распоряжении только Свет и Правда. И никаких отклонений.

Я вздрогнул.

«Свет и Правда»…

Но вида не подал, что уже слышал это в своих мыслях.

– С чем-то подобным я уже встречался в нашем славном горняцком городке, – ответил безучастно.

– То, что было, – сразу же возразила Тина, – было маленькими радостями, по сравнению с тем, что предстоит. Кем ты был тогда? Обычный журналюга, не представляющий ни для кого опасности, да ещё с замороженной памятью.

Она на минуту замолчала, вспоминая своё.

– Поверь мне, я всё это прошла: развод, отторжение детей. А всё, потому что мой милый супруг оказался слишком легковерен. Его быстро убедили, что я – никчемушная мама и совершенно нечестная, развращенная и безнравственная женщина; показали фото и видеозаписи, как ты понимаешь, характерного содержания… Ну, да ладно обо мне. Для твоих детей и твоей жены найдётся несколько «подло обманутых» женщин, которые развяжут против тебя настоящую информационную войну… Предположим, в Интернете, в прессе… Найдут, или сфабрикуют, массу доказательств, в виде твоих писем, стихов, да чего угодно. И таким образом о тебе станет всем и всё ясно. Добровольные помощники сыщутся. Так что приготовься к самому худшему. Более того. Возможно, твои никогда и не узнают, кем ты был на самом деле. Но можешь быть просто уверен, что благодаря твоим действиям, этот мир устоит.

– Это утешает, – в тон ей ответил я.

– А ты думал! Находиться в центре борьбы и тихо посапывать? Скучать не придется. Но всё равно, – добавила она тихо, – надо веровать в то, что «Милость и истина встретятся, правда и мир облобызаются».

Пока я не чувствовал подвоха, но на всякий случай спросил.

– Тина, ты говоришь так, будто это уже идёт полным ходом?

– Не сегодня, так завтра, – быстро ответила она. – Всем уже ясно, кто ты такой. И у нас, и у них.

– Да, всем, кроме меня.

– Ты всё знаешь, – авторитетно заявила Тина. – Тебе необходимо просто вспомнить… Когда ты вспомнишь, а ты обязательно вспомнишь, в этом я тебе ручаюсь, тогда для них станешь особо опасен, и они это знают. Потому и постараются нанести превентивный удар, чтобы ты духовно умер гораздо раньше, чтобы тебе перестали доверять самые родные и близкие. Кому ж нужен полноценный, не оболганный, апологет Света? Даже если, допускаю и такую мысль, он заявит об этом открыто. Кто ему поверит? А Интернет сегодня – это один из факторов, формирующих общественное мнение, ты же знаешь. Но это – всего лишь один из возможных вариантов…

Я равнодушно махнул рукой.

– Извини. Ты права. Но эта инетовская возня меня пока что мало трогает.

– Возможно, – ответила она. – Но есть и другие способы: взяться за тебя по-настоящему…

– Что это значит?

– Значит, по-настоящему! Активная кампания в прессе, организация шоу на телевидении… Ведь все средства массовой информации настолько продажны!… И однажды ты проснешься знаменитым на весь белый свет. В отвратительном смысле этого слова. Настолько отвратительном, что даже родные дети тебя перестанут считать за человека. Представляешь?

– Господи! – выдохнул я. – Неужели такое возможно?

– Всё возможно, дорогой, исключительно всё…

– Неужели вы это допустите?

– Мы не всесильны, к сожалению. А ситуации иногда меняются настолько стремительно, что предугадать их невозможно. Конечно, позже мы потребуем наказать виновных, но существенно это твоего положения не выправит. Они отдадут нам на заклание своё быдло, которое использовано. Потому что это быдло или само совершает ошибку, либо её приписывают. Чаще всего совершают. И губит их привычное оружие: вседозволенность, наглость, зазнайство и заговоры, которые они повсеместно плетут, втаптывая в грязь очередного неугодного, на которого указал «всевластный» перст паршивого клерка. И случается это тогда, когда всем – друзьям, врагам – изрядно надоест их бесцеремонность и обязательно находится такой же, как они сами. Свидетель, скажем так. Не предотвратили, не предупредили, не ликвидировали… Как будто они способны что-то предугадать или предотвратить. А потом просто уничтожат, выторговывая их головой какой-нибудь милый пустячок у нас.

– Хорошо, предположим, один из вариантов. А дальше что?

– Я хочу, чтобы ты помнил, что утрата родных, причем не только с их, но и с твоей стороны, является первой ступенью на пути перехода в иное существование.

После этих слов она сникла и замолчала.

– Тина, ты знаешь о дальнейшем? – повторил я настойчивей. – Прошу тебя, договаривай. Однажды мне уже не договорили, и я был лишен всякой возможности защитить себя, только потому что не знал, с кем имею дело.

– Об этом не будем, – ответила Тина. – Я не могу… Скажу одно: сознательно готовься к худшему, испытаний будет много.

– Только и слышу: испытания, испытания… Одни проходят, другие наступают. Сколько мне их определено? Так можно стать параноиком и в каждом, даже самом незначительном препятствии, видеть очередное испытание…

– Мы каждый день их проходим, в той или иной мере, – твёрдо сказала Тина. – И то, что тебе ещё предстоит, тоже бывало много раз. И порой самое незначительное, казалось бы, испытание, убивало громадную личность, которая позволила себе на долю секунды расслабиться…

Она внезапно помягчела, стала простой, домашней и умоляюще добавила.

– Прошу тебя, заклинаю: уцелей! Пойми, ты один из тех немногих счастливчиков, которые были изначально определены к Свету. Потому ты так одинок. И будешь оставаться одиноким, в этом нет сомнений, таким же, как и все мы. Потому столько испытаний, что Свет тебя определил. Это Дар и за него надо расплачиваться.

– Я ведь не просил об этом Даре. Он мне хуже камня на шее.

– Не говори так. Кто-то должен противостоять всей этой дряни… Вот и досталось – тебе, мне, и ещё нескольким сотням таких же отторжённых.

Она пристально поглядела на меня.

– Мы все одиноки, потому что наша судьба – не в нас самих, потому что мир очень хрупок. Ты не представляешь пока, как он хрупок, потому его и приходится постоянно оберегать. Представь, что – совершенно случайно – где-то, у кого-то сошлась какая-то комбинация цифр; фанатик-учёный вывел формулу; безумец изобрёл страшное заклинание… И всё – угроза становится настолько реальной, что впору сбегать куда-нибудь на Луну.

Она немного помолчала, потом тихо договорила:

– Наша задача состоит в том, чтобы ничего этого не случилось.

– Цифры не сошлись, – повторил я, – формула не вывелась, фанатик не изобрёл.

– Именно так, – согласилась Тина. – Для этого мы работаем, для этого выедаем собственные мозги. У вас с Юрием Тимофеевичем пока задача локального характера. Ваша столица – это новый город. А новый город, как новый сосуд, заполнить можно, чем угодно… Я приведу тебе небольшую цитату из Книги Исайи, чтобы ты понял всю реальную опасность. А ведь это было написано много сотен лет назад.

Она стала читать: «Как сделалась блудницею верная столица, исполненная правосудия! Правда обитала в ней, а теперь – убийцы. Серебро твоё стало изгарью, вино твоё испорчено водой. Князья твои законопреступники и сообщники воров; все они любят подарки и гоняются за мздою; не защищают сироты, и дело вдовы не доходит до них». Конец цитаты.

Тина положила книгу на стол и сказала – торжественно и строго:

– Вашей задачей является не дать силам Тьмы завладеть этим городом.

От неожиданности я чуть не поперхнулся, и первые пару минут не мог ничего ответить, только выделывал пальцами какие-то замысловатые кренделя. Потом тихо спросил:

– Вот такая задача, да? Так просто? Взяли и не дали Тьме завладеть огромным городом, который, к тому же, всё время строится и расширяется?! Вы считаете, нам это под силу? Мне пришлось увидеть лишь один из мизерных выплесков черной энергии… Это уму непостижимо! Чем мы ей сможем серьёзно противостоять?!

– Не надо таких слов, – спокойно ответила Тина. – Для нас не бывает нерешаемых дел. И помни, что ты здесь не только для излечения. Ранили тебя или нет, ты всё равно должен был оказаться в моём имении. Так что давай работать. Левитация, телепатия, телекинез, невидимость, гипноз, обереги, чтение мыслей, прохождение через стены и, наконец, основы этой пресловутой магии – это первые этапы твоего обучения.

После этих слов я просто застыл на месте.

А она добавила.

– И ещё, милый друг, полное восстановление памяти… Вот этим всем вы и будете оберегать ваш славный город. Правда, мне он больше нравился тихим провинциальным, но ничего, теперь он Большой Город. И его нельзя отдать на откуп всякой нечисти.

Начала «обучения» я ждал со страхом и трепетом. Но Тина оказалась тонким психологом и умелым преподавателем этих необычных дисциплин. Через пару занятий во мне даже появилась и стала разрастаться уверенность: всё получится.

И получалось. Правда, не вдруг и не сразу…

– Скажи, тебе иногда снятся сны, что ты летаешь? – спросила она как-то.

– Нет, Тина, мне снится несколько другое, – ответил я, с удовольствием вспоминая. – Мне много раз снилось, что я перепрыгиваю широкие реки с одного берега на другой, либо кручи высокие, рвы, овраги… То есть, подпрыгиваю и лечу… да, лечу, только над землей, а не по небу.

– Вот тебе и прелюдия к началу обучения левитации!

С началом обучения, началось и восстановление памяти.

Но началось оно с тяжёлых эпизодов.

4

Уж больно глупо я тогда попался.

Была середина лета. Я решил сходить в рощу за грецкими орехами.

В эту пору они особенно сладки, молочны… Взял с собой автомат, но, когда полез на дерево, оставил его внизу, слишком понадеявшись на кажущуюся тишину и полное отсутствие всяких передвижений. И немного увлёкся.

Тянулся то к одной ветке, то к другой, срывая зеленые плоды, формой похожие на куриные яйца, и вспоминая беззаботную пору первых месяцев жизни в Молдавии.

Руки почернели от сока.

Набралось достаточно.